Стайн Роберт Лоуренс. Суеверный

   – Оба, я думаю. Они оба в списке дежурств. Но они еще не заходили.
   Гаррет представил себе, как Дюк и Джимми паркуются перед входом в кафе «Хрустящие булочки с кремом». По служебному приемнику грохочет тяжелый рок. Оба потягивают черный кофе. Через окно разглядывают студенток.
   Гаррет заставил себя снова сосредоточится на головоломке. Первое слово оказалось трудным. СНИ-СОПИС. Иногда ему удается слету угадать, что это такое. Но сегодня первое слово оказалось заковыристым.
   Почему ему так нравятся эти головоломки со словами? Он занимается ими каждый день. Это вошло в привычку. Остается впечатление, что что-то делаешь. На полях газетного листа он нацарапал: СИНОПТИК. СИНОНИМ. Нет. Не верно.
   Гаррет вдруг понял, что эти головоломки – просто находка для полицейского. Берешь что-нибудь перепутанное и приводишь в порядок. Складываешь все вместе. Все становится аккуратным. Из хаоса возникает порядок.
   Едва он успел разгадать слово и только начал вписывать его в белые кружочки, как зазвонил телефон.
   Вальтер взял трубку.
   – Полицейский участок!
   Гаррет бросил карандаш. Он смотрел, как у Вальтера отвисает челюсть, как округляются его серебряные глаза.
   Вальтер рывком выпрямился на стуле.
   – Не может быть! Не может быть! Не может быть!
   – Эй, что случилось?
   – Не может быть, Дюк! О, Господи!
   Казалось, Вальтер его не слышал. Гаррет вскочил и наклонился над столом.
   – У нас проблемы?
   – Не может быть! Не может быть! Ладно, ладно! Ничего не трогайте! Мы едем.
   Трубка выпала из рук Вальтера и упала на стол. Вальтер даже не пытался положить ее на место. Он смотрел через стол на Гаррета и не мог прийти в себя.
   Гаррет нетерпеливо наклонился к нему.
   – Ну?
   – У нас уб-бийство!
   Гаррет почувствовал, как в затылке у него закололо.
   Вальтер потянулся к воротнику. Его толстые пальцы никак не могли справиться с верхней пуговицей.
   – Не может быть! Убийство! Нам придется ехать.
   – Куда? – спросил Гаррет.
   Правильно ли он задал первый вопрос? Два года назад ему довелось иметь дело с вооруженным грабежом. Но убийство – тут нужно задавать совсем другие вопросы.
   Вальтер сдался. Победа осталась за верхней пуговицей. Он неловко повернулся и сдернул с крючка на стене форменную куртку.
   – Студенческий городок. Круг. Дюк сказал, это за кустами. Две девушки наткнулись на тело.
   С колотившимся сердцем Гаррет открыл ящик стола и вложил служебный пистолет в коричневую кожаную кобуру. Надел кобуру. Ему было не по себе. Он чувствовал себя виноватым.
   Я этого хотел.
   Я надеялся, что произойдет преступление. Я хотел что-то делать. Что угодно, только бы покончить со скукой.
   Это моя вина. Мое желание исполнилось.
   «Дурацкие мысли», – подумал он.
   Но мысли были.
   – Что с Дюком? С ним все в порядке?
   – Мне кажется, он по-настоящему расстроен. Кажется, он вот-вот заплачет.
   Дюк был очень нервным, Гаррет это знал. Этот коротышка не собирался быть полицейским. Он взялся за эту работу только потому, что прогорела химчистка его отца и Дюк не знал, чем заняться.
   Гаррет схватил куртку, включил автоответчик и отправился следом за Вальтером.
   Вышел в прохладную сырую ночь. Куртки, в сущности, им были не нужны. Пистолет колотил по боку. Сердце сильно стучало. Гаррет положил руки на рулевое колесо. Они были холодными.
   – Убита девушка, – сказал Вальтер. – Дюк думает, что студентка, но он не уверен.
   Гаррет включил сирену и фонари на крыше. Визгливый голос сирены заставил его поморщиться. Он очень давно ее не слышал.
   Гаррет дал задний ход. Быстро развернулся. Шины скрипнули по асфальту. Машина подпрыгнула, ударившись о паребрик, и выехала на пустынную улицу.
   – Дюк уверен, что девушка убита?
   Вальтер издал странный звук. Гаррет в жизни не слышал от него подобного звука. Это был сдавленный горловой хрип.
   – Да, он уверен.

* * *

   Лицо девушки было покрыто чем-то черным.
   Так в первый момент показалось Гаррету. Он смог только мельком взглянуть и отвернулся. Его затрясло.
   Все было настоящим. Настоящая девушка. Настоящая смерть.
   Гаррет не был уверен, что он готов к этому.
   Что-то темное, как деготь, покрывает лицо девушки. Нет, это не деготь. Это кровь.
   Красное и черное. Красное и черное.
   Кусты, земля, лица – все это в мигающем свете фонарей полицейской машины. Красное и черное. Красное и черное.
   Дюк застыл в неловкой позе. Его худое, как зубочистка, тело как-то странно выпрямилось. На длинной шее выпирает кадык. Обычно приглаженные черные волосы встали дыбом. Когда подъехали Гаррет с Вальтером, он указал им на кусты и отошел в сторону, словно отступил с поля боя.
   – А где Джимми?
   – Едет. У него квартира на Стов-стрит. Он скоро будет здесь.
   – Фонарь, – бормочет Гаррет, нерешительно стоя на траве.
   Он окидывает взглядом пустой Круг, стоящие вокруг здания колледжа – темные, немые свидетели.
   – У нас есть с собой фонарь?
   Вальтер хлопает себя по лбу.
   – О, черт! Забыл!
   – У меня есть! Возьми! – бормочет Дюк.
   Белый свет галогенной лампы льется на траву ярким потоком. Всем пришлось прищуриться. Гаррет забирает фонарь у Дюка. Он испытывает потребность подержать что-нибудь в руках.
   Гаррет делает несколько осторожных шагов по направлению к кустам. Вальтер следует в нескольких шагах позади него.
   Черный деготь заливает лицо девушки. Столько крови.
   – Ее зовут Шарлотта. Шарлотта Вильсон. Я нашел в бумажнике ее пропуск в колледж, – раздается позади Гаррета голос Дюка.
   Голос такой слабый, что кажется, будто он звучит издалека.
   Гаррет останавливается перед низким вечнозеленым кустарником. Ветер стих. Кустарник не шелохнется. Он оглядывается на Дюка, стройный силуэт которого виден в свете фар полицейской машины.
   – Студентка?
   – Нет. Сотрудница.
   – Ограблена?
   – Нет. В бумажнике двадцать долларов. И кредитная карточка.
   – Она была изнасилована?
   – Не думаю. Трусики все еще на ней.
   «Очень профессионально, Дюк!» – думает Гаррет.
   Красное и черное. Красное и черное.
   Он глубоко вдыхает и задерживает дыхание. Полицейский обходит кустарник, до боли сжимая металлическую ручку фонаря.
   Позади раздается голос Вальтера. Он на удивление тонкий.
   – Может, кто-нибудь будет записывать?
   Гаррет на мгновение закрывает глаза. Через закрытые веки он все еще видит красное и черное. Красное и черное.
   – Потом все запишем. Давай сначала посмотрим, а? Потом...
   У него перехватывает дыхание.
   Он оказался не готов. Не готов к подобному зрелищу.
   Измазанное черным лицо. Гаррет знает, что это кровь. Она затекла в глаза, заполнив глазницы. Заполнила нос девушки. Где же ее рот?
   Луч света дрожит и от этого кажется, что земля трясется.
   У него подгибаются колени. Неужели этот крик вырвался из его горла?
   Гаррет прищурился. Заставил себя не моргать.
   Одна рука умершей засунута под шею.
   Разве руки сгибаются подобным образом?
   Короткая юбка задрана до талии, открывая черные трусики. Ноги раздвинуты. Живот вспорот. Вспорот. Вспорот. Вываливается... Все вываливается.
   А ее спина?
   Нет!
   Расколота надвое? Сломана пополам?
   Нет.
   Господи, нет!
   Это все свет. Плохо видно.
   Гаррет делает несколько глотательных движений. Заставляет себя отвернуться. Дюк и Вальтер теперь стоят сразу позади него. Пепельное лицо Дюка бесстрастно. Глаза широко раскрыты. Он не шевелится. Двигается только кадык. Глаза Вальтера выглядят светлыми даже в этом свете. Они полузакрыты. Одна пухленькая ручка покоится на рукоятке пистолета, другая беспомощно опущена. Он сжимает и разжимает кулак.
   Гаррет заставил себя повернутся и снова посмотреть.
   Лужа крови вокруг переломленного тела девушки. Как тень. Мертвая тень.
   «Какой кошмар! Неразрешимая загадка», – думает Гаррет. Девушка. Шарлотта Вильсон. Ее нельзя привести в порядок. Нельзя оживить.
   – О, черт!
   Дрожащий свет наткнулся на что-то лежащее на земле. Гаррет останавливается, чтобы подобрать непонятный предмет, и его начинает мутить. Несмотря на свет, он не может осознать смысла увиденного.
   Тут что-то не так. Он чего-то не понимает.
   – О, черт! Да что же это?
   В горячей руке Гаррета что-то мягкое.
   Он крепко держит находку, поднимает повыше. Трясет.
   – Это парик? – громко восклицает он. Голос у него напряженный, без эмоций.
   – Она носила парик?
   Поднеся предмет поближе, он видит, что это не парик. Нет.
   Гаррет подносит предмет совсем близко.
   Это не парик. Это ее волосы. Они все еще на ее скальпе.
   Волосы и скальп. Волосы Шарлотты. Золотые волосы в ярком свете. Сорваны с ее головы. Отброшены в сторону, как оберточная бумага.
   – О, черт!
   Волосы падают из его руки, фонарь тоже падает.
   Гаррет наклоняется над кустом. Его рвет.

Глава 7

   Сара швырнула на пол журнал «Пипл».
   – Какое мне делодо проблем Кину Ривза? Мэри Бет, зачем ты подписалась на этот журнал?
   – Видно, в моей жизни недостаточно мусора!
   Сара лежит на спине на зеленом кожаном диване, подложив под голову руку и подняв колени. Она вытягивает обе руки.
   – Мне нужно размяться. Хочешь со мной побегать?
   Мэри Бет, скрестив ноги, сидит на выцветшем восточном ковре спиной к журнальному столику. Она отрицательно качает головой.
   – Ни в коем случае! Я вечером по городку не бегаю.
   Она ставит ноги прямо и тянется за журналом.
   – Так что там говорят про Кину Ривза?
   Сара смотрит на паутинку трещинок на низком белом потолке.
   – Ты видела ту девушку в новостях? Это так ужасно! Я не могу ходить мимо того места, где ее убили. Там по всем кустам натянули желтую ленту, чтобы отгородить кусок лужайки, где ее нашли. Вчера я там видела двух студентов с фотоаппаратами. Они снимали место убийства.
   – Отвратительно! – бормочет Мэри Бет.
   Она скрутила журнал вместо того, чтобы его открыть.
   – Я этого не понимаю. Во Фривуде никогда не случалось ничего подобного.
   – Именно так все время и говорят в местных новостях.
   – Я никогда не смотрю местные новости.
   Мэри Бет прислонилась спиной к столу. Зевнула.
   – Ну почему я всегда так устаю? Может, оттого, что приходится работать ради хлеба насущного?
   – Та бедная женщина была убита три дня назад, а у полиции до сих пор нет ни одной зацепки. Это страшно, тебе не кажется? Мне каждое утро приходится проходить мимо. И меня бросает в дрожь каждый раз.
   – И ты еще хочешь побегать вечером?
   Мэри Бет постучала скрученным журналом по коленям, обтянутым линялыми рваными джинсами.
   – Гораздо безопаснее оставаться дома и толстеть.
   Сара нахмурилась.
   – Конечно!
   Она вспомнила ту жуткую передачу по телевидению и ее охватила дрожь. Она видела, как с Круга на носилках уносили тело в черном пластиковом мешке. Видела мрачных полицейских, отказывавшихся отвечать на вопросы.
   – Как твои занятия? Тебе нравится?
   Вопрос Мэри Бет вывел Сару из задумчивости.
   – Угадай, кто ведет у нас семинар? – спросила, просияв, Сара.
   – Не могу гадать. Я никого не знаю на факультете психологии.
   – Профессор Нудинг.
   – Прости, не поняла?
   – Профессор Нудинг. Он ведет семинар. Интересная фамилия для профессора! Наверное, от слова «нудеть».
   Мэри Бет рассмеялась.
   – И он оправдывает свою фамилию?
   Сара рывком поднялась и села, свесив ноги на пол.
   – Отчасти. Интересно, если бы твоя фамилия и в самом деле была Нудный и ты решила стать профессором университета, стала бы ты менять фамилию? Ты не представляешь, как мне трудно сохранять серьезное лицо каждый раз, когда мне приходится называть его профессором Нудингом!
   Мэри Бет подергала пластмассовую заколку в волосах над ухом.
   – У меня была учительница по ботанике по фамилии Трав. Грета Трав. Нам всегда казалось, что это псевдоним.
   Сара хихикнула.
   – Ее должны были назвать не Грета, а Айва, к примеру.
   – Я думала, что у меня в жизни все будет гораздо легче.
   Мэри Бет щелкнула заколкой. Выражение ее лица изменилось. Она опустила глаза на ковер.
   – Ты меня знаешь. Я всегда выбираю самый легкий путь. Наверно, именно поэтому я и осталась во Фривуде. Ты использовала свой шанс, переехала в Нью-Йорк. Попыталась заняться чем-нибудь трудным.
   Сара коротко и горько рассмеялась.
   – Попыталась, но мне это не удалось. Похоже, что я всегда связываю свои решения с парнями.
   Она встала и прошла через комнату в кухню.
   – Я выпью диетической кока-колы. Тебе принести?
   – Нет, спасибо.
   Сара вернулась в комнату и поднесла к губам красно-белую баночку.
   – На первом курсе я приехала в Мур-колледж из-за Майкла. По окончании колледжа я уехала из Фривуда из-за Рика. А теперь я вернулась из-за Чипа.
   Она изложила это бесстрастно, как инвентаризационный отчет.
   – Но я-то никуда не уезжала! – воскликнула Мэри Бет. – Посмотри на эту квартиру! Такое ощущение, словно я все еще учусь в колледже.
   Она указала на плакаты, висевшие над диваном. Джим Моррисон и «Дорз» в Филморе, оранжево-красный плакат 1967 года. Сбоку от него Кейт Херинг в трех незамысловатых танцевальных позах на чисто-желтом фоне.
   Сара оглядела комнату. Рядом с диваном и журнальным столиком, которые подарили родители Мэри Бет, когда заново отделывали свой дом в «Нежных веточках», стояли еще две бежевых скамеечки для ног – вот и вся мебель. На противоположной стене висела белая книжная полка, на которой стоял двенадцатидюймовый телевизор. На ней также стояла стереосистема. Остальное пространство было забито лазерными дисками, книжками в мягких переплетах и кучей журналов.
   Сара не могла не рассмеяться.
   – И в самом деле, очень напоминает нашу комнату в общежитии, – согласилась она. – Или ту квартиру, которую мы снимали на Хай-стрит, когда были на последнем курсе. А где же водяная кровать?
   Мэри Бет мрачно сидела, положив подбородок на руки.
   – В ней образовалась течь. Мне пришлось плыть, спасая свою жизнь. Иначе я до сих пор спала бы на ней. Подумай только, я досих пор слушаю «Пинк Флойд»! Такое впечатление, что я никогда не стану взрослой!
   Резким движением головы Сара откинула назад темные волосы.
   – Но у тебя, по крайней мере, есть работа! А я-то и впрямь снова студентка!
   Она попыталась придумать способ сменить тему. За последнее время произошло столько событий: возвращение в студенческий городок, встреча с Мэри Бет. От всех этих волнений Сара совершенно забыла о склонности подруги жалеть себя. Она знала, что в действительности Мэри Бет была далеко не так несчастна, как ей казалось. Просто у нее был такой способ сосредоточить разговор на себе.
   Мэри Бет любила, когда ей сочувствовали, любила, когда ее друзья заботились о ней. Студенческая дружба девушек в значительной степени основывалась на том, что практичная и совершенно земная Сара присматривала за эмоциональной и впечатлительной Мэри Бет.
   Однако сейчас, похоже, ситуация стала обратной. Сара переживала один из критических моментов своей жизни. Она нуждалась в заботе. И Мэри Бет проявила себя настоящим другом. Но это ее напрягло. Обе подруги были очень рады встрече, им хорошо было вместе, но они обе чувствовали, что их отношения изменились. И пока никто из них не знал, каковы будут в дальнейшем их роли.
   – Что касается работы...
   Мэри Бет протянула руку и взяла у подруги баночку колы. Сделав глоток, она вернула ее Саре.
   – Ходила ли ты к декану Кону?
   Сара кивнула.
   – Я была там вчера, после семинара. Его не было на месте. Секретарь сказала, что доктора Кона неожиданно куда-то вызвали и он уехал. Я думаю, через несколько дней декан вернется.
   – Ты попробуешь зайти еще раз?
   – Ну да. Работать всего три дня в неделю, да еще неполный день – это меня вполне устраивает. Эти деньги мне очень пригодятся.
   Она махнула свободной рукой.
   – Что же касается того, каково снова быть студенткой – я не могу себе позволить купить даже скамеечку для ног!
   Мэри Бет не могла не улыбнуться.
   – Знаешь, – продолжала Сара, снова опускаясь на диван. – Когда я выходила из административного здания, я услышала, как в коридоре двое ребят говорили о декане. Они называли его «Мильтоном-Монстром».
   Мэри Бет осуждающе покачала головой.
   – Это нехорошо! Очень нехорошо.
   – Ну, в некотором смысле он похож на голливудского монстра, не правда ли? Он такой громадный и выглядит угрожающе. Да еще эти седые волосы, которые стоят дыбом, словно его только что током дернуло.
   Сара отпила из банки большой глоток.
   – Ребятишки порой очень жестоки.
   – Я слышала, что он хороший человек. Есть сплетни, что он был три раза женат.
   Мэри Бет вздохнула.
   – Веришь ли, в нашем офисе у сотрудников нет лучшего занятия, как только сплетничать о Мильтоне Коне!
   – Довольно грустно! – согласилась Сара.
   Она повертела в руках банку.
   – Знаешь, на кого я наткнулась на ступеньках библиотеки? На Лайама. Ты его знаешь – это профессор О'Коннор.
   Зеленые глаза Мэри Бет вспыхнули.
   – Ты называешь его Лайамом?
   Сара рассмеялась. Она почувствовала, как кровь прилила к ее лицу и поняла, что краснеет.
   – Ну, он меня об этом просил!
   Заинтересованная Мэри Бет поближе наклонилась к ней.
   – Так ты поздоровалась с Лайамом? И он тебя вспомнил?
   Сара кивнула.
   – Да. Я была очень удивлена. Он помнит, как меня зовут. Он... Он сказал, что у меня удачное имя. Потому что оно означает «Утро».
   – Так «Сара» означает «утро»?
   – Нет. Морган. Он сказал что-то насчет того, что утро является хорошим началом.
   Сара опустила глаза.
   – Мне кажется, он флиртует со мной!
   – Ну и ну! – пробормотала Мэри Бет.
   Неожиданно. Сара пожалела, что упомянула о Лайаме. Ей показалось, что она слишком сильно открылась подруге. Что, если Мэри Бет догадается о ее сокровенных мыслях? Что, если она поймет, как много Сара думает о Лайаме?
   Саре не хотелось, чтобы ее дразнили из-за Лайама. В сущности, и дразнить-то было не из-за чего. Она просто поняла, что думает о нем, что до сих пор чувствует, как его рука дотрагивается до ее волос, чувствует ласковый взгляд его карих глаз.
   Ну и что с того?
   – Тогда в ресторане он явно флиртовал с тобой, – сказала Мэри Бет, подвинувшись и обхватив руками колени.
   Сара с невинным видом спросила:
   – Ты так думаешь?
   Щеки ее все еще немного горели.
   – Но, конечно же, он флиртует со всеми.
   – Откуда ты знаешь? – спросила Сара, чуть ли не защищая его.
   – Ну, он флиртовал со мной, когда я снимала его на видео. Ты лее понимаешь. Есть в нем этакое ирландское обаяние. Про таких еще иногда говорят: «Седина в бороду, бес в ребро».
   «Она права», – подумала Сара.
   Я думала о нем целую неделю. Думала о том, как он на меня смотрел, как читал мне старинные стихи, как держал мою руку.
   Для него это обычная манера держаться.
   Знаменитое ирландское обаяние.
   Конечно, он ведет себя так со всеми. С чего я взяла, что ко мне он отнесся как-то по особому?
   Девушка откинула назад волосы, словно отгоняя от себя подобные мысли.
   И не Мэри Бет, а я сама никак не повзрослею. Я просто все еще молоденькая студентка-хохотушка. Двадцать четыре года, и все еще способна увлечься красивым профессором.
   Мэри Бет выпрямилась. Лицо ее стало серьезным.
   – Так что насчет Чипа?
   – А? – откликнулась Сара.
   Она все еще думала о Лайаме, представляя его на ступеньках библиотеки. Сияющие карие глаза смотрят на нее. Ветер треплет его темные волосы.
   – Ты собиралась мне все рассказать. О Чипе, – настаивала Мэри Бет, отбросив журнал в сторону. – Давай, Сара. Не томи. Так почему ты рассталась с Чипом?
   Сара вздохнула.
   – Ну... он попытался меня убить.

Глава 8

   На письменный стол Сары упала тень. Она закончила вводить предложение и отвернулась от компьютера. Девушка подняла голову и посмотрела на Элиота Глазера, заполнявшего собой узкий вход в кабинку с низкими стенами, где она работала.
   Элиот Глазер, исполняющий обязанности редактора издательства «Конкорд». Редеющие седые волосы зализаны назад. Покрасневшие серые глаза смотрят на Сару сквозь очки в серебряной оправе, сдвинутые на самый нос. На щеках у него всегда красные пятна, словно он покраснел или взволнован.
   Элиот носит некрахмаленую белую рубашку с расстегнутым воротником. И никогда не утруждает себя застегиванием пуговиц на воротнике. Живот редактора нависает над ремнем, стягивающим синие брюки.
   – Привет, Элиот! Вот, стараюсь наверстать – готовлю ответы на эту кучу макулатуры, – приветствовала его Сара, кивая на стопки рукописей, на которые нужно было написать отказы.
   Она работала помощником редактора, и в ее обязанности входило чтение этих рукописей, по крайней мере, их нескольких первых страниц, а также отправка рукописей обратно до того, как они заполонят все издательство.
   Прямо скажем, не самая любимая часть ее работы.
   Неужели эти люди не понимают, как ужасны их творения?
   Элиот прислонил массивное тело к хрупкой стене кабинки.
   – Сара, ты знаешь, почему это добро называют макулатурой?
   – Нет. А почему?
   – Я думал, ты знаешь.
   Он ждет, что она рассмеется. Это типичный для Элиота юмор. Такой тонкий, что даже не смешно.
   Но Сара все же смеется.
   – Сегодня попалось несколько занятных рукописей. Я только что закончила одну из них. Она называется "Я – марсианин". Это автобиография.
   – Ты возвращаешь ее на Марс?
   – Нет. В Висконсин.
   Элиот кивает. Сквозь очки он смотрит на девушку.
   – Я был в Висконсине.
   Сара ждет, что он добавит что-то еще, но мужчина молчит.
   Девушка бросает взгляд на маленькие настольные часы, стоящие на полке. Четыре тридцать. Сегодня пятница. Неужели Элиот хочет, чтобы она работала в выходные?
   Господи, умоляю, только не это! Только не это!
   Элиот поворачивается, и она видит у него в руках пачку гранок.
   – Сара, мы уже выбиваемся из графика. Ты можешь прочитать их за выходные?
   – Ну...
   Он сует ей пачку длинных листов. Элиот, в сущности, далее не просит. Он просто приказывает ей отредактировать все это за выходные.
   – Они довольно неплохие. Это не займет много времени.
   Сара смотрит на первую страницу.
   – Что это? О футболе?
   Элиот кивает.
   – Футбольный роман. Представь себе. И, конечно, уже просрочен. Все в панике. Ты же знаешь. Обычная издательская трагедия. Мы работаем на год вперед, но все приходится делать в кошмарной спешке.
   Его щеки из розовых становятся алыми.
   Сара округляет глаза. Пролистывает гранки.
   – Да это чистой воды развлечение! Футбольный роман на четыре тысячи страниц!
   Кривая улыбка открывает желтые от никотина зубы Элиота.
   – Этот роман только читается так, словно в нем четыре тысячи страниц.
   Он поворачивается и его живот сотрясает хрупкие стены кабинки.
   – Положение сложное. Все нервничают. Думаю, это из-за слияния.
   – Ты слышал что-нибудь об этом? – спрашивает Сара.
   – Ну вот, ты же понимаешь! И ты тоже нервничаешь! Ну какая тебе разница, сливаемся мы или нет? Или ты думаешь, что они лишат тебя твоих опционов?
   – Нехорошо, Элиот! Правда, нехорошо!
   Будучи помощником редактора, Сара получает зарплату меньше двадцати пяти тысяч долларов в год. Никто никогда не обещал ей опционов. Или премий. Как не обещали и оплатить счет роскошного ужина. Равно никто и не думал предлагать ей отпуск более двух недель.
   Элиот уходит.
   – Желаю хорошо провести выходные!
   Девушка смотрит на то место, где он только что стоял, и скручивает в руках пачку гранок. Потом она кладет гранки на стол и снова поворачивается к компьютеру.
   «К сожалению, я вынуждена вам сообщить, что ваша рукопись о детстве, проведенном на Марсе, не вписывается в планы издательства».
   «Для инопланетян нам следовало бы иметь специальный бланк», – думает она.
   Рядом с нею кто-то громко прочищает горло. Сара мгновенно оборачивается.
   – Чип!
   Улыбаясь, он входит в ее кабинку и усаживается на крышку стола, прямо на чьи-то рукописи. Чип хватает пресс-папье – прозрачный стеклянный шар, и начинает перекидывать его из одной руки в другую.
   Только вытащи меня отсюда! И бери все, что хочешь.
   Его соломенные волосы щекочут девушке лоб – Чип наклоняется, чтобы поцеловать ее в губы. Губы у него сухие и шершавые.
   Бери все, что хочешь.
   Саре хотелось бы, чтобы поцелуй длился чуточку дольше. Но она первой отодвигается. Почти все уже ушли домой, но Элиот еще бродит где-то поблизости.
   «Что плохого, если он застанет меня целующейся с Чипом?» – спрашивает она себя.
   Непрофессионально.
   Одной рукой Сара отталкивает Чипа, другой поправляет коричневую льняную курточку, которую она носит поверх кремового хлопчатобумажного свитера.
   – Чип! Что ты здесь делаешь?
   Он поднимает повыше стеклянный шар, прищуривается и внимательно всматривается в него.
   – Давай-ка посмотрим, что нам предсказывает хрустальный шар. Гм!... Я вижу воду и песок. Вижу солнце. Вижу дом в Саутгемптоне. Долгие выходные дни.
   – Ты видишь в этом доме своего отца?
   Молодой человек опускает шар.
   – Нет. Сегодня утром он улетел в Лос-Анджелес. Какой-то кризис в киносети. Проблемы с выпуском продукции. Что-то действительно важное.
   Его улыбка становится шире, открывая два ряда прекрасных зубов.