Сейчас она знала, что помогает мужу сделать что-то нужное. Что именно — она не совсем понимала. Ей хотелось вернуться к сочинению воображаемого письма о путешествии. «Элиот так всем интересуется. Со всеми подолгу разговаривает. Поэтому, наверно, он столького и добился. Ему все интересно. И он такой тактичный. Там был мальчик с большими прыщами, и Элиоту не хотелось его беспокоить, но я ему сказала, что надо только мило попросить. Людям нравится, когда с ними любезны».
Мистер Причард опять чистил ногти золотым инструментом, который носил на часовой цепочке.
Взгляд Прыща был прикован к затылку Камиллы. Сев, он первым делом проверил, не видно ли под сиденьем ее ног, хотя бы щиколоток. Время от времени она поворачивалась к окну, и тогда он видел ее профиль, длинные начерненные, загнутые ресницы, прямой напудренный нос с чуть потемневшими от табачного дыма и дорожной пыли ноздрями. Четко очерченная верхняя губа чуть выдавалась вперед, вспухая тяжелым красным лепестком, и Прыщ видел над ней зачаточный пушок. Почему-то это его мучительно возбуждало. Когда ее голова была повернута прямо, он видел в открывшемся между прядями просвете одно ее ухо. Видел тяжелую мочку и складку в глубине, где ухо плотно прилегало к голове. Край раковины заворачивался желобком. Когда он стал смотреть на ее ухо, она, словно почувствовав его взгляд, вскинула голову и тряхнула волосами, так что просвет исчез и ухо скрылось. Она достала из сумки гребень, потому что волосы сдвинулись и открыли глубокий шрам от зажимов под ухом. Прыщ увидел уродливый шрам впервые. Ему пришлось наклониться в сторону, чтобы разглядеть, и в груди у него закололо. Он ощутил глубокую и бессмысленную печаль, но печаль тоже была плотоядной. Он вообразил, как держит ее голову и гладит пальцем бедный шрам. Он несколько раз сглотнул.
Камилла тихо сказала Норме:
— А еще там есть маленькая церковь на Вереске. Наверно, самое красивое кладбище на свете. Знаешь, туда пускают по билетам. Я люблю там просто гулять. Так красиво, и почти все время играет орган, а кругом похоронены люди, которых ты видела в кино. Я всегда говорю: вот где я хотела бы, чтоб меня похоронили.
— Не люблю таких разговоров, — сказала Норма. — Плохая примета.
Прыщ рассеянно беседовал с Эрнестом Хортоном об армии.
— Говорят, можно получить специальность и повсюду ездить. Не знаю. Я записался на радарные курсы. Начинаются со следующей недели, заочные. По-моему, радар сейчас входит в силу. А в армии можно пройти настоящий основательный курс радиолокации.
Эрнест сказал:
— Не знаю, как в мирное время. На войне — учись сколько влезет.
— А вы бывали в настоящих боях?
— Побывал, хоть и не напрашивался.
— А где вы служили? — спросил Прыщ.
— Да по всему пеклу, — сказал Эрнест.
— Может, осмотрюсь немного, а там устроюсь, как вы, по торговой части, — предположил Прыщ.
— А это — просто положить зубы на полку, пока не наладишь связи, — сказал Эрнест. — У меня пять лет ушло на то, чтобы завязать связи, и тут меня призвали. Я только-только поднимаюсь на ноги. В это нельзя вот так просто взять и войти, надо поработать. Кажется, и не работа вовсе — а еще какая. Если бы я начинал все снова, я бы получил специальность, чтобы хоть дом иметь. Как хорошо, когда есть жена и пара ребятишек. — Эрнест всегда так говорил. А выпивши — и верил. Дом ему был не нужен. Он любил ездить и видеть разных людей. Из дома он сбежал бы сразу. Однажды он был женат — и ушел на второй день, бросив вконец перепуганную и разгневанную жену, после чего больше ее не видел и не писал ей. Но как-то раз увидел ее фотографию. Ее забрали: вышла замуж за пятерых и за каждого получала армейское пособие. Вот это невеста. Ничего не скажешь, обернулась. Эрнест даже восхищался ею. С такого оборота и прибыль настоящая.
— Д почему дальше не хочешь учиться? — спросил он Прыща.
— Да ну их с их премудростью, — сказал Прыщ. — Эти студенты — все равно как барышни. А я хочу жить, как мужчина.
Камилла наклонилась к Норме и шептала ей на ухо. Обе тряслись от смеха. Автобус на скорости вписался в поворот, и его обступили холмы. Дорога пошла между крутыми склонами, почва на откосах была темной, сочилась водой. Короткие золотоспинные папоротники цеплялись за гравий, и с них тоже капало. Хуан положил правую руку на руль и свободно свесил оба локтя. Теперь пятнадцать минут дорога будет петлять между холмами, без единого прямого участка. Он взглянул в зеркальце на блондинку. Вокруг глаз у нее собрались морщинки от смеха, и она прикрывала рот растопыренными пальцами, как девочка.
Мистер Причард, отправившись назад, был неосмотрителен, и на вираже его кинуло в сторону. Он хотел схватиться за спинку, промахнулся и рухнул на колени Камилле. Правой рукой, пытаясь задержать падение, он задрал ее короткую юбку, и его рука попала ей между колен. Юбка треснула. Камилла помогла ему подняться и одернула юбку. Мистер Причард густо покраснел.
— Я очень виноват, — сказал он.
— Ничего страшного.
— Но я порвал вам юбку.
— Я починю.
— Но я должен заплатить за починку.
— Я сама зашью. Тут немного. — Она посмотрела на его лицо и поняла, что он изо всех сил старается растянуть объяснение. «Сейчас захочет узнать, по какому адресу выслать деньги», — подумала она.
Миссис Причард окликнула мужа:
— Элиот, ты решил посидеть у дамы на коленях?
Тут даже Хуан рассмеялся. Рассмеялись все. И вдруг люди в автобусе перестали быть чужими. Произошла какая то химическая реакция. Норма хохотала истерически. Все напряжение утра разрядилось в этом хохоте. Мистер Причард сказал:
— Должен заметить, вы вели себя мужественно. Я шел сюда не затем, чтобы сидеть у вас на коленях. Я хотел обменяться несколькими словами с этим джентльменом. Дружок, — сказал он Прыщу, — ты не мог бы пересесть на минуту? Мне надо обсудить одно дело с мистером… я, по моему, не знаю вашей фамилии?
— Хортон, — сказал Эрнест, — Эрнест Хортон.
Мистер Причард владел самыми разными приемами обращения с людьми. Он никогда не забывал имя человека более богатого или влиятельного, чем он, и никогда не знал имени человека менее влиятельного. Он обнаружил, что, вынудив человека назваться, ты ставишь его в невыигрышное положение. Когда человек называет себя, он чувствует себя несколько оголенным и незащищенным.
Камилла смотрела на порванную юбку и тихо разговаривала с Нормой.
— Мне всегда хотелось жить на холме, — говорила она. — Я люблю холмы. Люблю гулять по холмам.
— Все это очень хорошо, когда ты богатая и знаменитая, — решительно сказала Норма. — Я знаю людей в кино: чуть выдастся свободный час — и, представляете, идут охотиться или удить рыбу, наденут старье и курят трубку.
Норма раскрывалась перед Камиллой. Никогда в жизни она не ощущала такой приподнятости и свободы. Она могла говорить все, что заблагорассудится. Она тихонько посмеивалась.
— Куда приятней носить старые грязные платья, если у тебя полон шкаф красивых, чистых, новых, — сказала она. — А у меня только старые и есть, и они мне до смерти надоели. — Норма взглянула на Камиллу — как она отнесется к такой откровенности. Та кивнула.
— Верно говоришь, детка. — Что-то очень сильное и родственное все больше сближало их. Мистер Причард пытался подслушать их разговор, но не мог.
Вода, бежавшая в долину, наполнила кюветы до краев. Тяжелые тучи накапливались для новой атаки.
— Дождь собирается, — радостно предупредил Ван Брант.
Хуан закряхтел.
— У меня шурина лошадь копытом убила, — буркнул он.
— Значит, совсем бестолковый, — сказал Ван Брант. — Если лошадь человека лягнула, чаще всего сам виноват.
— Сам или не сам, а убила, — сказал Хуан и умолк.
Вершина подъема была уже близко, и виражи делались все круче и круче.
— Мне показался очень интересным наш короткий утренний разговор, мистер Хортон. Приятно поговорить с человеком, у которого есть хватка и сметка. Я постоянно присматриваю таких людей для моей компании.
— Благодарю, — сказал Эрнест.
— Как раз сейчас у нас много хлопот с этими демобилизованными, — сказал мистер Причард. — Понимаете, хорошие люди. И я считаю, что для них должно быть сделано все-все. Но они отстали от жизни. Устарели. А в нашем деле надо все время идти в ногу. Кто шел в ногу, стоит двоих, которые, так сказать, выбрались из мясорубки. — Он посмотрел на Эрнеста, ожидая одобрения. Но вместо этого увидел в глазах Эрнеста какую-то колючую насмешку.
— Понял вас, — сказал Эрнест. — Я четыре года был в армии.
— О! — сказал мистер Причард. — О, ну да — вы, я вижу, не носите увольнительного значка.
— У меня есть работа, — сказал Эрнест.
Мысли у мистера Причарда путались. Какая грубая оплошность с его стороны. Он не мог сообразить, что это за штука у Эрнеста в петлице. Что-то знакомое. Ведь знает он ее.
— Они отличные ребята, — сказал он, — надеюсь только, мы все же обзаведемся правительством, которое сумеет о них позаботиться.
— Как после той войны? — спросил Эрнест. Это был двойной укол, и мистер Причард усомнился, прав ли он был в своем расположении к Хортону. Была в Хортоне какая то грубость. Какая-то развязность и сумасбродство, заметные у многих бывших солдат. Врачи говорят, что это у них пройдет, когда они поживут немного нормальной пристойной жизнью. Они выбиты из колеи. Надо обязательно что-то сделать.
— Я всегда первым готов встать на защиту наших ветеранов, — сказал мистер Причард. Боже, как ему хотелось отделаться от этой темы. Эрнест глядел на него с кривоватой усмешкой, которую ему уже приходилось замечать у претендентов на место. — Я просто подумал, что стоит порасспросить человека с вашей хваткой и сметкой, — смущенно сказал мистер Причард. — Я был бы очень рад, если бы вы зашли ко мне после отпуска. У нас всегда найдется место для человека с такими качествами.
— Ну что ж, — сказал Эрнест, — по правде, мне осточертело без конца мотаться по стране. Я часто думаю — неплохо было бы обзавестись домом, женой и парой ребятишек. Это жизнь. Приходишь вечером домой, затворился от всего мира, а тут у тебя, к примеру, мальчик и девочка. А ночевки в отелях — разве житье?
Мистер Причард кивнул.
— Вы правы на все сто, — сказал он с большим облегчением. — Кому-кому, а мне это объяснять не надо. Двадцать один год женат и не хочу ничего другого.
— Вам повезло, — сказал Эрнест. — Ваша жена прекрасно выглядит.
— Она и жена прекрасная, — сказал мистер Причард. — Самый заботливый человек на свете. Я часто думаю: что бы я делал без нее.
— Я тоже был женат, — сказал Эрнест. — Она умерла. — Лицо у него стало грустным.
— Сочувствую, — сказал мистер Причард. — Извините, конечно, за банальность. Но время залечивает раны. И может быть, вы еще… словом, я бы не терял надежды.
— Нет, я не теряю.
— Не хочу совать нос в чужие дела, — сказал мистер Причард, — но я тут подумал о вашей идее насчет чехлов на лацканы, чтобы превратить темный костюм в смокинг. Если вы ни с кем не связаны, я подумал, что мы могли бы… ну, обсудить это в деловом плане.
— Я ведь вам объяснил положение. Фирмы готового платья не потерпят того, что потеснит их с рынка. Я пока не вижу никакого подступа.
Мистер Причард сказал:
— Я забыл, вы, кажется, подавали заявку на патент?
— Да нет. Я вам говорил. Я только зарегистрировал идею.
— Что значит зарегистрировали?
— Ну, составил описание, с чертежами, положил в конверт и отправил по почте себе, заказным. Этим засвидетельствовано, когда я придумал — потому что конверт запечатан.
— Понимаю, — сказал мистер Причард и спросил себя, действителен ли такой способ юридически. Неизвестно. Но всегда лучше принять изобретателя в пай. Только самым крупным людям по карману взять изобретение на корню. Крупным людям по карману долгая драка. Они рассчитали, что это дешевле, чем войти с изобретателем в долю, и цифры показывают, что они правы. Но фирма мистера Причарда была не настолько крупна, а кроме того, он всегда считал, что великодушие окупается.
— У меня есть две-три дельных мысли, — сказал он. — Конечно, тут нужна какая-то организация. А что, если нам с вами заключить сделку? Все это пока предположительно, понимаете, надеюсь? Я обеспечиваю организацию, а прибыли мы делим.
— Но никому это не нужно, — сказал Эрнест. — Я уже поспрашивал.
Мистер Причард положил руку ему на колено. В груди сосало: надо замолчать, но он помнил усмешку в глазах Эрнеста, и ему хотелось понравиться Эрнесту, вызвать восхищение. Он не мог замолчать.
— Предположим, мы организовали компанию и защитили идею, — сказал он. — То есть запатентовали. Теперь мы готовимся к производству этого продукта, даем рекламу по всей стране…
— Одну минутку, — перебил Эрнест.
Но мистера Причарда несло:
— Теперь предположим, что наши планы как-то попали в руки, скажем, ну, Харта, Шафнера и Маркса или какого-нибудь другого крупного фабриканта или же акционерного общества. Конечно, они попадают туда по чистой случайности. И нас захотят откупить.
Эрнест заинтересовался.
— Откупить патент?
— Не только патент, а всю компанию.
— Но если они купят патент, они смогут похоронить идею, — сказал Эрнест.
Глаза у мистера Причарда сузились и поблескивали за очками, в углах рта притаилась улыбка. Он впервые забыл о Камилле с тех пор, как она вышла иэ автобуса на Мятежном углу.
— Загляните немного дальше, — сказал он. — Когда мы продаем и ликвидируем компанию, мы платим только налог с прибылей.
— Толково, — в возбуждении сказал Эрнест. — Да, сэр, очень толково. Это шантаж, и шантаж высочайшего класса. Да, сэр, тут под нас не подкопаться.
Улыбка сошла с губ мистера Причарда.
— В каком смысле шантаж? Мы собирались развернуть производство. Мы могли даже заказать оборудование.
— Именно в этом смысле, — сказал Эрнест. — Высокий класс. Ажурная работа. Вы толковый человек.
Мистер Причард сказал:
— Надеюсь, вы не считаете это непорядочным. Я занимаюсь коммерцией тридцать пять лет и поднялся в моей компании на самый верх. Я могу гордиться моей репутацией.
— Я вас не критикую, — сказал Эрнест. — Эта ваша мысль мне кажется очень дельной. Я — за, только…
— Что только? — спросил мистер Причард.
— С деньгами у меня слабовато, — сказал Эрнест, — а мне надо по-быстрому зашибить. Перехватить, на худой конец.
— Зачем вам деньги? Может быть, я вам ссужу…
— Нет, — сказал Эрнест, — сам достану.
— Что, придумали новый поворотик? — спросил мистер Причард.
— Да, — сказал Эрнест, — послать мою идейку в патентное бюро с почтовым голубем.
— Надеюсь, у вас и в мыслях нет…
— Конечно, нет, — сказал Эрнест. — Боже упаси. Но у меня будет веселей на душе, если этот конверт прилетит в Вашингтон в одиночку.
Мистер Причард откинулся на спинку и улыбнулся. Дорога впереди вилась и петляла и промеж двух громадных уступов ныряла в следующую долину.
— Молодой человек. Не волнуйтесь. Мне кажется, мы с вами столкуемся. Только не думайте, пожалуйста, что я хочу вас обойти. Моя репутация говорит сама за себя.
— Да я не думаю, — сказал Эрнест. — Не думаю. — Он искоса взглянул на мистера Причарда. — Дело-то в том, что у меня в Лос-Анджелесе пара роскошных дамочек, и я боюсь забраться в их квартирку и обо всем на свете забыть. — Реакция была та, на какую он рассчитывал…
— Я пробуду два дня в Голливуде, — сказал мистер Причард. — Можем обговорить там наши дела.
— К примеру, у дам на квартире?
— Надо же время от времени слегка расслабиться. Я остановлюсь в Беверли Уилшир. Позвоните мне туда.
— Обязательно, — сказал Эрнест. — Вы какой масти дам предпочитаете?
— Поймите меня правильно, — сказал мистер Причард. — Просто посидеть и выпить виски с содовой — все таки у меня определенное положение. Так что прошу понять меня правильно.
— Ну как же, — сказал Эрнест. — Если желаете, попробуем подобрать эту блондинку.
— Не глупите, — сказал мистер Причард.
Прыщ пересел вперед. Под подбородком он ощущал жгучий зуд и знал, что образуется новый вулкан. Он сел наискосок от Милдред Причард. Он не хотел трогать новообразование руками, но руки не подчинялись. Правая поднялась, и указательный палец потер шишечку под подбородком, До чего болела шишечка. Этот будет зверь. Прыщ уже знал, каков он будет с виду. Хотелось выдавить его, расцарапать, содрать. Нервы были натянуты. Он загнал руку в карман пиджака и сжал кулак.
Милдред рассеянно смотрела в окно.
— И мне охота в Мексику, — сказал Прыщ.
Милдред удивленно обернулась к нему. Очки отразили свет из окна и уставились на него бельмами бликов.
Прыщ сглотнул.
— Никогда там не был, — оказал он слабым голосом.
— Я тоже, — сказала Милдред.
— Да, вы-то едете.
Она кивнула. Она не хотела смотреть на него, потому что не могла отвести глаз от прыщей, а он стеснялся.
— Может быть, и вы скоро съездите, — смущенно сказала она.
— Угу, я поеду, — сказал Прыщ. — Я всюду поезжу. Я любитель путешествовать. Для меня лучше нет чем путешествовать. Так жизнь узнаешь.
Она опять кивнула и сняла очки, чтобы отгородиться от него. Теперь она видела его не так ясно.
— Я думал, хорошо бы стать миссионером, как Спенсер Трейси, уехать в Китай и лечить их от всяких болезней. Вы были в Китае?
— Нет, — сказала Милдред. Она была зачарована ходом его мыслей.
Большинство своих мыслей Прыщ черпал из кинофильмов, остальные из радиопередач.
— А народ в Китае очень бедный, — сказал он, — есть такие бедные, что умирают с голоду прямо у тебя под окном, если какой-нибудь миссионер не выйдет помочь. А помог ты им — ну, они тебя любят, и пусть только япошка какой-нибудь сунется — они его сразу ножом. — Он мрачно кивнул. — Я думаю, они такие же, как мы с вами, не хуже, — сказал он. — А Спенсер Трейси приехал и стал их лечить — и они его полюбили… и знаете, что он еще сделал? Он открыл в себе душу. А там была девушка, и он сомневался, то ли жениться на ней, то ли нет, потому что она была с прошлым. Ну, конечно, оказалось, что она в этом не виновата, и вообще это неправда — все старуха на нее наговорила. — Глаза у Прыща блестели от жалости и воодушевления. — Но Спенсер Трейси не поверил этой клевете, он жил в старом дворце с тайными коридорами и подземными ходами и… ну а потом пришли япошки.
— Я видела картину, — сказала Милдред.
Автобус на второй скорости брал последний подъем. Но вот расселась впереди вершина, и распахнулось пространство, и с крутого левого поворота открылась внизу хмурая, под серыми тучами, долина, и тусклой сталью блеснула в грозовом свете широкая излучина реки Сан-Исидро. Хуан включил пятую передачу и поехал под уклон.
Мистер Причард опять чистил ногти золотым инструментом, который носил на часовой цепочке.
Взгляд Прыща был прикован к затылку Камиллы. Сев, он первым делом проверил, не видно ли под сиденьем ее ног, хотя бы щиколоток. Время от времени она поворачивалась к окну, и тогда он видел ее профиль, длинные начерненные, загнутые ресницы, прямой напудренный нос с чуть потемневшими от табачного дыма и дорожной пыли ноздрями. Четко очерченная верхняя губа чуть выдавалась вперед, вспухая тяжелым красным лепестком, и Прыщ видел над ней зачаточный пушок. Почему-то это его мучительно возбуждало. Когда ее голова была повернута прямо, он видел в открывшемся между прядями просвете одно ее ухо. Видел тяжелую мочку и складку в глубине, где ухо плотно прилегало к голове. Край раковины заворачивался желобком. Когда он стал смотреть на ее ухо, она, словно почувствовав его взгляд, вскинула голову и тряхнула волосами, так что просвет исчез и ухо скрылось. Она достала из сумки гребень, потому что волосы сдвинулись и открыли глубокий шрам от зажимов под ухом. Прыщ увидел уродливый шрам впервые. Ему пришлось наклониться в сторону, чтобы разглядеть, и в груди у него закололо. Он ощутил глубокую и бессмысленную печаль, но печаль тоже была плотоядной. Он вообразил, как держит ее голову и гладит пальцем бедный шрам. Он несколько раз сглотнул.
Камилла тихо сказала Норме:
— А еще там есть маленькая церковь на Вереске. Наверно, самое красивое кладбище на свете. Знаешь, туда пускают по билетам. Я люблю там просто гулять. Так красиво, и почти все время играет орган, а кругом похоронены люди, которых ты видела в кино. Я всегда говорю: вот где я хотела бы, чтоб меня похоронили.
— Не люблю таких разговоров, — сказала Норма. — Плохая примета.
Прыщ рассеянно беседовал с Эрнестом Хортоном об армии.
— Говорят, можно получить специальность и повсюду ездить. Не знаю. Я записался на радарные курсы. Начинаются со следующей недели, заочные. По-моему, радар сейчас входит в силу. А в армии можно пройти настоящий основательный курс радиолокации.
Эрнест сказал:
— Не знаю, как в мирное время. На войне — учись сколько влезет.
— А вы бывали в настоящих боях?
— Побывал, хоть и не напрашивался.
— А где вы служили? — спросил Прыщ.
— Да по всему пеклу, — сказал Эрнест.
— Может, осмотрюсь немного, а там устроюсь, как вы, по торговой части, — предположил Прыщ.
— А это — просто положить зубы на полку, пока не наладишь связи, — сказал Эрнест. — У меня пять лет ушло на то, чтобы завязать связи, и тут меня призвали. Я только-только поднимаюсь на ноги. В это нельзя вот так просто взять и войти, надо поработать. Кажется, и не работа вовсе — а еще какая. Если бы я начинал все снова, я бы получил специальность, чтобы хоть дом иметь. Как хорошо, когда есть жена и пара ребятишек. — Эрнест всегда так говорил. А выпивши — и верил. Дом ему был не нужен. Он любил ездить и видеть разных людей. Из дома он сбежал бы сразу. Однажды он был женат — и ушел на второй день, бросив вконец перепуганную и разгневанную жену, после чего больше ее не видел и не писал ей. Но как-то раз увидел ее фотографию. Ее забрали: вышла замуж за пятерых и за каждого получала армейское пособие. Вот это невеста. Ничего не скажешь, обернулась. Эрнест даже восхищался ею. С такого оборота и прибыль настоящая.
— Д почему дальше не хочешь учиться? — спросил он Прыща.
— Да ну их с их премудростью, — сказал Прыщ. — Эти студенты — все равно как барышни. А я хочу жить, как мужчина.
Камилла наклонилась к Норме и шептала ей на ухо. Обе тряслись от смеха. Автобус на скорости вписался в поворот, и его обступили холмы. Дорога пошла между крутыми склонами, почва на откосах была темной, сочилась водой. Короткие золотоспинные папоротники цеплялись за гравий, и с них тоже капало. Хуан положил правую руку на руль и свободно свесил оба локтя. Теперь пятнадцать минут дорога будет петлять между холмами, без единого прямого участка. Он взглянул в зеркальце на блондинку. Вокруг глаз у нее собрались морщинки от смеха, и она прикрывала рот растопыренными пальцами, как девочка.
Мистер Причард, отправившись назад, был неосмотрителен, и на вираже его кинуло в сторону. Он хотел схватиться за спинку, промахнулся и рухнул на колени Камилле. Правой рукой, пытаясь задержать падение, он задрал ее короткую юбку, и его рука попала ей между колен. Юбка треснула. Камилла помогла ему подняться и одернула юбку. Мистер Причард густо покраснел.
— Я очень виноват, — сказал он.
— Ничего страшного.
— Но я порвал вам юбку.
— Я починю.
— Но я должен заплатить за починку.
— Я сама зашью. Тут немного. — Она посмотрела на его лицо и поняла, что он изо всех сил старается растянуть объяснение. «Сейчас захочет узнать, по какому адресу выслать деньги», — подумала она.
Миссис Причард окликнула мужа:
— Элиот, ты решил посидеть у дамы на коленях?
Тут даже Хуан рассмеялся. Рассмеялись все. И вдруг люди в автобусе перестали быть чужими. Произошла какая то химическая реакция. Норма хохотала истерически. Все напряжение утра разрядилось в этом хохоте. Мистер Причард сказал:
— Должен заметить, вы вели себя мужественно. Я шел сюда не затем, чтобы сидеть у вас на коленях. Я хотел обменяться несколькими словами с этим джентльменом. Дружок, — сказал он Прыщу, — ты не мог бы пересесть на минуту? Мне надо обсудить одно дело с мистером… я, по моему, не знаю вашей фамилии?
— Хортон, — сказал Эрнест, — Эрнест Хортон.
Мистер Причард владел самыми разными приемами обращения с людьми. Он никогда не забывал имя человека более богатого или влиятельного, чем он, и никогда не знал имени человека менее влиятельного. Он обнаружил, что, вынудив человека назваться, ты ставишь его в невыигрышное положение. Когда человек называет себя, он чувствует себя несколько оголенным и незащищенным.
Камилла смотрела на порванную юбку и тихо разговаривала с Нормой.
— Мне всегда хотелось жить на холме, — говорила она. — Я люблю холмы. Люблю гулять по холмам.
— Все это очень хорошо, когда ты богатая и знаменитая, — решительно сказала Норма. — Я знаю людей в кино: чуть выдастся свободный час — и, представляете, идут охотиться или удить рыбу, наденут старье и курят трубку.
Норма раскрывалась перед Камиллой. Никогда в жизни она не ощущала такой приподнятости и свободы. Она могла говорить все, что заблагорассудится. Она тихонько посмеивалась.
— Куда приятней носить старые грязные платья, если у тебя полон шкаф красивых, чистых, новых, — сказала она. — А у меня только старые и есть, и они мне до смерти надоели. — Норма взглянула на Камиллу — как она отнесется к такой откровенности. Та кивнула.
— Верно говоришь, детка. — Что-то очень сильное и родственное все больше сближало их. Мистер Причард пытался подслушать их разговор, но не мог.
Вода, бежавшая в долину, наполнила кюветы до краев. Тяжелые тучи накапливались для новой атаки.
— Дождь собирается, — радостно предупредил Ван Брант.
Хуан закряхтел.
— У меня шурина лошадь копытом убила, — буркнул он.
— Значит, совсем бестолковый, — сказал Ван Брант. — Если лошадь человека лягнула, чаще всего сам виноват.
— Сам или не сам, а убила, — сказал Хуан и умолк.
Вершина подъема была уже близко, и виражи делались все круче и круче.
— Мне показался очень интересным наш короткий утренний разговор, мистер Хортон. Приятно поговорить с человеком, у которого есть хватка и сметка. Я постоянно присматриваю таких людей для моей компании.
— Благодарю, — сказал Эрнест.
— Как раз сейчас у нас много хлопот с этими демобилизованными, — сказал мистер Причард. — Понимаете, хорошие люди. И я считаю, что для них должно быть сделано все-все. Но они отстали от жизни. Устарели. А в нашем деле надо все время идти в ногу. Кто шел в ногу, стоит двоих, которые, так сказать, выбрались из мясорубки. — Он посмотрел на Эрнеста, ожидая одобрения. Но вместо этого увидел в глазах Эрнеста какую-то колючую насмешку.
— Понял вас, — сказал Эрнест. — Я четыре года был в армии.
— О! — сказал мистер Причард. — О, ну да — вы, я вижу, не носите увольнительного значка.
— У меня есть работа, — сказал Эрнест.
Мысли у мистера Причарда путались. Какая грубая оплошность с его стороны. Он не мог сообразить, что это за штука у Эрнеста в петлице. Что-то знакомое. Ведь знает он ее.
— Они отличные ребята, — сказал он, — надеюсь только, мы все же обзаведемся правительством, которое сумеет о них позаботиться.
— Как после той войны? — спросил Эрнест. Это был двойной укол, и мистер Причард усомнился, прав ли он был в своем расположении к Хортону. Была в Хортоне какая то грубость. Какая-то развязность и сумасбродство, заметные у многих бывших солдат. Врачи говорят, что это у них пройдет, когда они поживут немного нормальной пристойной жизнью. Они выбиты из колеи. Надо обязательно что-то сделать.
— Я всегда первым готов встать на защиту наших ветеранов, — сказал мистер Причард. Боже, как ему хотелось отделаться от этой темы. Эрнест глядел на него с кривоватой усмешкой, которую ему уже приходилось замечать у претендентов на место. — Я просто подумал, что стоит порасспросить человека с вашей хваткой и сметкой, — смущенно сказал мистер Причард. — Я был бы очень рад, если бы вы зашли ко мне после отпуска. У нас всегда найдется место для человека с такими качествами.
— Ну что ж, — сказал Эрнест, — по правде, мне осточертело без конца мотаться по стране. Я часто думаю — неплохо было бы обзавестись домом, женой и парой ребятишек. Это жизнь. Приходишь вечером домой, затворился от всего мира, а тут у тебя, к примеру, мальчик и девочка. А ночевки в отелях — разве житье?
Мистер Причард кивнул.
— Вы правы на все сто, — сказал он с большим облегчением. — Кому-кому, а мне это объяснять не надо. Двадцать один год женат и не хочу ничего другого.
— Вам повезло, — сказал Эрнест. — Ваша жена прекрасно выглядит.
— Она и жена прекрасная, — сказал мистер Причард. — Самый заботливый человек на свете. Я часто думаю: что бы я делал без нее.
— Я тоже был женат, — сказал Эрнест. — Она умерла. — Лицо у него стало грустным.
— Сочувствую, — сказал мистер Причард. — Извините, конечно, за банальность. Но время залечивает раны. И может быть, вы еще… словом, я бы не терял надежды.
— Нет, я не теряю.
— Не хочу совать нос в чужие дела, — сказал мистер Причард, — но я тут подумал о вашей идее насчет чехлов на лацканы, чтобы превратить темный костюм в смокинг. Если вы ни с кем не связаны, я подумал, что мы могли бы… ну, обсудить это в деловом плане.
— Я ведь вам объяснил положение. Фирмы готового платья не потерпят того, что потеснит их с рынка. Я пока не вижу никакого подступа.
Мистер Причард сказал:
— Я забыл, вы, кажется, подавали заявку на патент?
— Да нет. Я вам говорил. Я только зарегистрировал идею.
— Что значит зарегистрировали?
— Ну, составил описание, с чертежами, положил в конверт и отправил по почте себе, заказным. Этим засвидетельствовано, когда я придумал — потому что конверт запечатан.
— Понимаю, — сказал мистер Причард и спросил себя, действителен ли такой способ юридически. Неизвестно. Но всегда лучше принять изобретателя в пай. Только самым крупным людям по карману взять изобретение на корню. Крупным людям по карману долгая драка. Они рассчитали, что это дешевле, чем войти с изобретателем в долю, и цифры показывают, что они правы. Но фирма мистера Причарда была не настолько крупна, а кроме того, он всегда считал, что великодушие окупается.
— У меня есть две-три дельных мысли, — сказал он. — Конечно, тут нужна какая-то организация. А что, если нам с вами заключить сделку? Все это пока предположительно, понимаете, надеюсь? Я обеспечиваю организацию, а прибыли мы делим.
— Но никому это не нужно, — сказал Эрнест. — Я уже поспрашивал.
Мистер Причард положил руку ему на колено. В груди сосало: надо замолчать, но он помнил усмешку в глазах Эрнеста, и ему хотелось понравиться Эрнесту, вызвать восхищение. Он не мог замолчать.
— Предположим, мы организовали компанию и защитили идею, — сказал он. — То есть запатентовали. Теперь мы готовимся к производству этого продукта, даем рекламу по всей стране…
— Одну минутку, — перебил Эрнест.
Но мистера Причарда несло:
— Теперь предположим, что наши планы как-то попали в руки, скажем, ну, Харта, Шафнера и Маркса или какого-нибудь другого крупного фабриканта или же акционерного общества. Конечно, они попадают туда по чистой случайности. И нас захотят откупить.
Эрнест заинтересовался.
— Откупить патент?
— Не только патент, а всю компанию.
— Но если они купят патент, они смогут похоронить идею, — сказал Эрнест.
Глаза у мистера Причарда сузились и поблескивали за очками, в углах рта притаилась улыбка. Он впервые забыл о Камилле с тех пор, как она вышла иэ автобуса на Мятежном углу.
— Загляните немного дальше, — сказал он. — Когда мы продаем и ликвидируем компанию, мы платим только налог с прибылей.
— Толково, — в возбуждении сказал Эрнест. — Да, сэр, очень толково. Это шантаж, и шантаж высочайшего класса. Да, сэр, тут под нас не подкопаться.
Улыбка сошла с губ мистера Причарда.
— В каком смысле шантаж? Мы собирались развернуть производство. Мы могли даже заказать оборудование.
— Именно в этом смысле, — сказал Эрнест. — Высокий класс. Ажурная работа. Вы толковый человек.
Мистер Причард сказал:
— Надеюсь, вы не считаете это непорядочным. Я занимаюсь коммерцией тридцать пять лет и поднялся в моей компании на самый верх. Я могу гордиться моей репутацией.
— Я вас не критикую, — сказал Эрнест. — Эта ваша мысль мне кажется очень дельной. Я — за, только…
— Что только? — спросил мистер Причард.
— С деньгами у меня слабовато, — сказал Эрнест, — а мне надо по-быстрому зашибить. Перехватить, на худой конец.
— Зачем вам деньги? Может быть, я вам ссужу…
— Нет, — сказал Эрнест, — сам достану.
— Что, придумали новый поворотик? — спросил мистер Причард.
— Да, — сказал Эрнест, — послать мою идейку в патентное бюро с почтовым голубем.
— Надеюсь, у вас и в мыслях нет…
— Конечно, нет, — сказал Эрнест. — Боже упаси. Но у меня будет веселей на душе, если этот конверт прилетит в Вашингтон в одиночку.
Мистер Причард откинулся на спинку и улыбнулся. Дорога впереди вилась и петляла и промеж двух громадных уступов ныряла в следующую долину.
— Молодой человек. Не волнуйтесь. Мне кажется, мы с вами столкуемся. Только не думайте, пожалуйста, что я хочу вас обойти. Моя репутация говорит сама за себя.
— Да я не думаю, — сказал Эрнест. — Не думаю. — Он искоса взглянул на мистера Причарда. — Дело-то в том, что у меня в Лос-Анджелесе пара роскошных дамочек, и я боюсь забраться в их квартирку и обо всем на свете забыть. — Реакция была та, на какую он рассчитывал…
— Я пробуду два дня в Голливуде, — сказал мистер Причард. — Можем обговорить там наши дела.
— К примеру, у дам на квартире?
— Надо же время от времени слегка расслабиться. Я остановлюсь в Беверли Уилшир. Позвоните мне туда.
— Обязательно, — сказал Эрнест. — Вы какой масти дам предпочитаете?
— Поймите меня правильно, — сказал мистер Причард. — Просто посидеть и выпить виски с содовой — все таки у меня определенное положение. Так что прошу понять меня правильно.
— Ну как же, — сказал Эрнест. — Если желаете, попробуем подобрать эту блондинку.
— Не глупите, — сказал мистер Причард.
Прыщ пересел вперед. Под подбородком он ощущал жгучий зуд и знал, что образуется новый вулкан. Он сел наискосок от Милдред Причард. Он не хотел трогать новообразование руками, но руки не подчинялись. Правая поднялась, и указательный палец потер шишечку под подбородком, До чего болела шишечка. Этот будет зверь. Прыщ уже знал, каков он будет с виду. Хотелось выдавить его, расцарапать, содрать. Нервы были натянуты. Он загнал руку в карман пиджака и сжал кулак.
Милдред рассеянно смотрела в окно.
— И мне охота в Мексику, — сказал Прыщ.
Милдред удивленно обернулась к нему. Очки отразили свет из окна и уставились на него бельмами бликов.
Прыщ сглотнул.
— Никогда там не был, — оказал он слабым голосом.
— Я тоже, — сказала Милдред.
— Да, вы-то едете.
Она кивнула. Она не хотела смотреть на него, потому что не могла отвести глаз от прыщей, а он стеснялся.
— Может быть, и вы скоро съездите, — смущенно сказала она.
— Угу, я поеду, — сказал Прыщ. — Я всюду поезжу. Я любитель путешествовать. Для меня лучше нет чем путешествовать. Так жизнь узнаешь.
Она опять кивнула и сняла очки, чтобы отгородиться от него. Теперь она видела его не так ясно.
— Я думал, хорошо бы стать миссионером, как Спенсер Трейси, уехать в Китай и лечить их от всяких болезней. Вы были в Китае?
— Нет, — сказала Милдред. Она была зачарована ходом его мыслей.
Большинство своих мыслей Прыщ черпал из кинофильмов, остальные из радиопередач.
— А народ в Китае очень бедный, — сказал он, — есть такие бедные, что умирают с голоду прямо у тебя под окном, если какой-нибудь миссионер не выйдет помочь. А помог ты им — ну, они тебя любят, и пусть только япошка какой-нибудь сунется — они его сразу ножом. — Он мрачно кивнул. — Я думаю, они такие же, как мы с вами, не хуже, — сказал он. — А Спенсер Трейси приехал и стал их лечить — и они его полюбили… и знаете, что он еще сделал? Он открыл в себе душу. А там была девушка, и он сомневался, то ли жениться на ней, то ли нет, потому что она была с прошлым. Ну, конечно, оказалось, что она в этом не виновата, и вообще это неправда — все старуха на нее наговорила. — Глаза у Прыща блестели от жалости и воодушевления. — Но Спенсер Трейси не поверил этой клевете, он жил в старом дворце с тайными коридорами и подземными ходами и… ну а потом пришли япошки.
— Я видела картину, — сказала Милдред.
Автобус на второй скорости брал последний подъем. Но вот расселась впереди вершина, и распахнулось пространство, и с крутого левого поворота открылась внизу хмурая, под серыми тучами, долина, и тусклой сталью блеснула в грозовом свете широкая излучина реки Сан-Исидро. Хуан включил пятую передачу и поехал под уклон.
ГЛАВА 10
Река Сан-Исидро течет по долине Сан-Хуан, виляя и поворачивая, покуда не изливается лениво в бухту Блек Рок под косой Бэт. Сама долина длинная и не очень широкая, и река, которой течь не так уж далеко, старается побольше растянуть свой путь, перекидываясь от одного края плоской полосы к другому. То прижмется к горе и протиснется под обрывом, то растечется мелко по песчаным перекатам. Изрядную часть года воды в реке нет совсем, и песчаное ложе сплошь зарастает ивняком, который тянется корнями к подземной воде.
Когда вода уходит, в ивняке селятся кролики, еноты, койоты и мелкие лисы. В верховьях, на севере и на востоке, река идет не одним руслом, а собирается из многих ручьев, так что на карте истоки напоминают дерево с короткими голыми веточками. Сухие каменные холмы с крутыми склонами, расселинами и водомоинами весь год держат реку на голодном пайке, зато в дождливую пору, в конце зимы и весной, каменистые склоны впитывают мало воды, а остальную сбрасывают черными стремительными ручейками, и ручейки выбегают из ложбин, растут и впадают в ручьи побольше, а те сливаются в северном конце долины.
Вот отчего поздней весной, когда холмы впитают столько воды, сколько могут, река Сан-Исидро от сильной грозы вздувается за несколько часов бешеным паводком. И тут пенная желтая вода грызет берега, и громадные ломти угодий обваливаются в реку. Тут трупы коров и овец катятся в желтой стремнине. Это шальная, вспыльчивая река; часть года — мертвая, а остальную часть — смертоносная.
Если провести прямую из Мятежного угла в Сан-Хуанде-ла-Крус, она пересечет долину посередине, и как раз тут река делает большую излучину, кидаясь петлей к горе на восточном краю и утекая прочь между полей и ферм. В прежнее время дорога шла вдоль излучины и карабкалась по склону, чтобы не пересекать реку. Но появились инженеры, бетон и сталь, и через реку легли два моста, скостивши с ее шалостей двадцать километров.
Это были деревянные мосты, но усиленные стальными стержнями и опирались концами на бетонные устои, а серединами — на бетонные быки. Дерево было выкрашено красным суриком, и железо тоже покраснело от ржавчины. Ивовые фашины на кольях отражали воду в пролеты, чтобы грызущий поток не подмывал предмостья.
Мосты были не очень старые, но сооружены в ту пору, когда не только налоги были низки, но и собрать их целиком не удавалась по причине так называемых «трудностей». Окружной инженер решил строить то, что по средствам, а средства позволяли только простейшую конструкцию. И лес не мешало бы взять потолще, и раскосов поставить побольше, но надо было уложиться в определенную сумму, и он уложился. И каждый год фермеры средней долины созерцали реку с насмешливой опаской. Они знали, что в один прекрасный день будет быстрый сокрушительный паводок и мосты снесет. Каждый год они ходатайствовали перед округом о замене деревянных мостов, но маловато было голосов в сельской местности, чтобы этим ходатайствам вняли. Средства шли большим городам, где были не только голоса, но также имущество, подлежащее обложению. Народ не стремился на среднеплодородные земли. Клочок с хорошей заправочной станцией в Сан-Хуане давал казне больше, чем полсотни гектаров пашни в долине. Фермеры знали, что гибель мостов — вопрос только времени, и тогда уж, говорили они, эти, в округе, небось прочухаются.
В сотне метров от первого моста на дороге в Сан-Хуан стоял магазинчик. Он торговал бакалеей, шинами, скобяными изделиями, которые человек покупает в субботу под вечер или если ему некогда съездить в Сан-Хуан-де-ла-Крус или через горы в Сан-Исидро. Это был универсальный магазин Брида. А с недавних пор, как и все сельские магазины, он обзавелся бензоколонками и автомобильными запчастями.
Мистер Брид с женой были неофициальными смотрителями моста, в паводки их телефон звонил беспрерывно, и они сообщали, сильно ли поднялась вода. Они к этому привыкли. Больше всего они боялись, что мост однажды снесет, а новый построят на полкилометра ниже, и тогда придется переносить магазин или же строить новый возле нового моста.
Половину выручки им давали лимонады, бутерброды, бензин и сладости, купленные проезжими. Даже автобус из Мятежного угла на Сан-Хуан всегда здесь останавливался. Он забрасывал срочные грузы, а пассажиры заходили попить. Хуан Чикой и Бриды были старыми приятелями.
И вот река поднялась, да не просто поднялась, а, как скажет жене Брид, «очень крутит за кольями перед мостом, и если она там прорвется, пиши пропало». С рассвета он уже пять раз ходил к мосту. Сегодня она набедокурит, мистеру Бриду было ясно. Небритый, с поджатыми губами, он стоял на мосту в восемь часов утра и смотрел на бурливую желтую воду со шнурами желтой пены и вырванными дубками и тополями. Под ним пронеслись волчком несколько струганых досок, потом кусок кровли, еще с дранкой, а потом приплыл, покачиваясь, труп черного абердинского быка с фермы Макэлроя — широкий, коротконогий. Когда его затянуло под мост, он перевернулся навзничь, и Брид разглядел жутко закатившиеся глаза и выпавший язык. Бриду стало тошно.
Все знали, что хлев у Макэлроя поставлен слишком близко к берегу и что бык стоит тысячу восемьсот долларов. Не Маку бросаться такими деньгами. Другой его скотины Брид не увидел, но и быка хватало. Макэлрой очень рассчитывал на этого быка. Брид прошел немного по мосту. Теперь вода всего на метр не доставала до бревен, и Брид чувствовал, как яростно прет на опоры вода и как они кряхтят под ногами. Он потер пальцами небритый подбородок и пошел назад в магазин. Жене он не стал говорить о черном быке Макэлроя. Она только огорчится.
Когда Хуан Чикой позвонил насчет моста, Брид сказал ему правду. Мост еще стоял, но долго ли он выдержит один бог знает. Вода все прибывала. Голые каменные холмы все лили и лили ее в реку, и небо опять затягивалось.
В девять часов вода подступила к нижнему поясу на сорок пять сантиметров. Как только вода навалится на раскосы и стойки да еще вырванные деревья ударят в мост — его минуты сочтены. Брид стоял за сетчатой дверью и барабанил по проволоке пальцами.
— Давай я тебе завтрак приготовлю, — сказала его жена. — Можно подумать, это твой мост.
— Да это как посмотреть, — ответил Брид. — Если его снесет — скажут, я недоглядел. Я звонил в надзор, звонил инженеру округа. И там и там не отвечают. Если промоет за опорой — пиши пропало.
— Позавтракал бы лучше. Нажарю тебе оладьев.
— Ладно, — сказал Брид. — Только не толстые.
— У меня толстые не бывают, — сказала жена. — Хочешь, яйцом залью?
— Давай, — сказал Брид. — Не знаю, Хуан успеет или нет. Он должен быть здесь через час, не раньше, а вода… Черт, как прибывает!
Когда вода уходит, в ивняке селятся кролики, еноты, койоты и мелкие лисы. В верховьях, на севере и на востоке, река идет не одним руслом, а собирается из многих ручьев, так что на карте истоки напоминают дерево с короткими голыми веточками. Сухие каменные холмы с крутыми склонами, расселинами и водомоинами весь год держат реку на голодном пайке, зато в дождливую пору, в конце зимы и весной, каменистые склоны впитывают мало воды, а остальную сбрасывают черными стремительными ручейками, и ручейки выбегают из ложбин, растут и впадают в ручьи побольше, а те сливаются в северном конце долины.
Вот отчего поздней весной, когда холмы впитают столько воды, сколько могут, река Сан-Исидро от сильной грозы вздувается за несколько часов бешеным паводком. И тут пенная желтая вода грызет берега, и громадные ломти угодий обваливаются в реку. Тут трупы коров и овец катятся в желтой стремнине. Это шальная, вспыльчивая река; часть года — мертвая, а остальную часть — смертоносная.
Если провести прямую из Мятежного угла в Сан-Хуанде-ла-Крус, она пересечет долину посередине, и как раз тут река делает большую излучину, кидаясь петлей к горе на восточном краю и утекая прочь между полей и ферм. В прежнее время дорога шла вдоль излучины и карабкалась по склону, чтобы не пересекать реку. Но появились инженеры, бетон и сталь, и через реку легли два моста, скостивши с ее шалостей двадцать километров.
Это были деревянные мосты, но усиленные стальными стержнями и опирались концами на бетонные устои, а серединами — на бетонные быки. Дерево было выкрашено красным суриком, и железо тоже покраснело от ржавчины. Ивовые фашины на кольях отражали воду в пролеты, чтобы грызущий поток не подмывал предмостья.
Мосты были не очень старые, но сооружены в ту пору, когда не только налоги были низки, но и собрать их целиком не удавалась по причине так называемых «трудностей». Окружной инженер решил строить то, что по средствам, а средства позволяли только простейшую конструкцию. И лес не мешало бы взять потолще, и раскосов поставить побольше, но надо было уложиться в определенную сумму, и он уложился. И каждый год фермеры средней долины созерцали реку с насмешливой опаской. Они знали, что в один прекрасный день будет быстрый сокрушительный паводок и мосты снесет. Каждый год они ходатайствовали перед округом о замене деревянных мостов, но маловато было голосов в сельской местности, чтобы этим ходатайствам вняли. Средства шли большим городам, где были не только голоса, но также имущество, подлежащее обложению. Народ не стремился на среднеплодородные земли. Клочок с хорошей заправочной станцией в Сан-Хуане давал казне больше, чем полсотни гектаров пашни в долине. Фермеры знали, что гибель мостов — вопрос только времени, и тогда уж, говорили они, эти, в округе, небось прочухаются.
В сотне метров от первого моста на дороге в Сан-Хуан стоял магазинчик. Он торговал бакалеей, шинами, скобяными изделиями, которые человек покупает в субботу под вечер или если ему некогда съездить в Сан-Хуан-де-ла-Крус или через горы в Сан-Исидро. Это был универсальный магазин Брида. А с недавних пор, как и все сельские магазины, он обзавелся бензоколонками и автомобильными запчастями.
Мистер Брид с женой были неофициальными смотрителями моста, в паводки их телефон звонил беспрерывно, и они сообщали, сильно ли поднялась вода. Они к этому привыкли. Больше всего они боялись, что мост однажды снесет, а новый построят на полкилометра ниже, и тогда придется переносить магазин или же строить новый возле нового моста.
Половину выручки им давали лимонады, бутерброды, бензин и сладости, купленные проезжими. Даже автобус из Мятежного угла на Сан-Хуан всегда здесь останавливался. Он забрасывал срочные грузы, а пассажиры заходили попить. Хуан Чикой и Бриды были старыми приятелями.
И вот река поднялась, да не просто поднялась, а, как скажет жене Брид, «очень крутит за кольями перед мостом, и если она там прорвется, пиши пропало». С рассвета он уже пять раз ходил к мосту. Сегодня она набедокурит, мистеру Бриду было ясно. Небритый, с поджатыми губами, он стоял на мосту в восемь часов утра и смотрел на бурливую желтую воду со шнурами желтой пены и вырванными дубками и тополями. Под ним пронеслись волчком несколько струганых досок, потом кусок кровли, еще с дранкой, а потом приплыл, покачиваясь, труп черного абердинского быка с фермы Макэлроя — широкий, коротконогий. Когда его затянуло под мост, он перевернулся навзничь, и Брид разглядел жутко закатившиеся глаза и выпавший язык. Бриду стало тошно.
Все знали, что хлев у Макэлроя поставлен слишком близко к берегу и что бык стоит тысячу восемьсот долларов. Не Маку бросаться такими деньгами. Другой его скотины Брид не увидел, но и быка хватало. Макэлрой очень рассчитывал на этого быка. Брид прошел немного по мосту. Теперь вода всего на метр не доставала до бревен, и Брид чувствовал, как яростно прет на опоры вода и как они кряхтят под ногами. Он потер пальцами небритый подбородок и пошел назад в магазин. Жене он не стал говорить о черном быке Макэлроя. Она только огорчится.
Когда Хуан Чикой позвонил насчет моста, Брид сказал ему правду. Мост еще стоял, но долго ли он выдержит один бог знает. Вода все прибывала. Голые каменные холмы все лили и лили ее в реку, и небо опять затягивалось.
В девять часов вода подступила к нижнему поясу на сорок пять сантиметров. Как только вода навалится на раскосы и стойки да еще вырванные деревья ударят в мост — его минуты сочтены. Брид стоял за сетчатой дверью и барабанил по проволоке пальцами.
— Давай я тебе завтрак приготовлю, — сказала его жена. — Можно подумать, это твой мост.
— Да это как посмотреть, — ответил Брид. — Если его снесет — скажут, я недоглядел. Я звонил в надзор, звонил инженеру округа. И там и там не отвечают. Если промоет за опорой — пиши пропало.
— Позавтракал бы лучше. Нажарю тебе оладьев.
— Ладно, — сказал Брид. — Только не толстые.
— У меня толстые не бывают, — сказала жена. — Хочешь, яйцом залью?
— Давай, — сказал Брид. — Не знаю, Хуан успеет или нет. Он должен быть здесь через час, не раньше, а вода… Черт, как прибывает!