– Вы хотите сказать, что Фонтана намеренно вас подставил? – прошептал Андерман, снова придвинувшись к перегородке.
   Нола яростно закивала.
   – И вы до сих пор этого не понимали?
   – Нет, пока вы мне не сказали.
   – Как давно вы его знаете?
   – Слишком давно.
   – То есть?
   – Чуть ли не с детства.
   – У вас были отношения?
   – Простите?
   – Я имею в виду: вы его любили?
   Нола усмехнулась, и в этом ее горьком смехе слышался отзвук давней истории любви и предательства. Потом вытащила из кармана грязный носовой платок и решительно высморкалась.
   – Были ли у нас «отношения»? – спросила она, передразнивая адвоката. – Черт побери, мистер Андерман, я была замужем за этим сукиным сыном.
14
   В то дождливое субботнее утро, когда в католической церкви в южной части Бронкса состоялось ее венчание, Ноле Бриггс едва исполнилось семнадцать. Поначалу отец Мерфи отказывался выполнить обряд – он говорил, что они еще дети, а детей не венчают, – однако, когда Сонни сунул ему стодолларовую бумажку, переменил свое мнение и скрепил их священными узами брака. Вечными узами.
   – Жаль, что мне надо уехать, – говорил Сонни, когда они вышли из церкви. – Ты ведь это понимаешь, да?
   – Да, – отвечала Нола. – Понимаю.
   – Ужасно, что так все получилось, – сказал он.
   – Мне тоже обидно.
   – Но я вернусь к тебе. Обещаю. Обязательно вернусь.
   – Перестань твердить это снова и снова.
   Нола безостановочно крутила золотое колечко на левой руке.
   Дождь поливал вовсю. Она мечтала, что будет выходить замуж под мелодию песни из «Звуков музыки», а вместо этого дождь выстукивал основную тему из фильма «В порту»[24]. Сонни набросил ей на плечи свою кожаную куртку. Она закрыла глаза, и Сонни поцеловал ее в губы: если бы только этот миг длился вечно!
   Но поцелуй был грубо прерван автомобильным гудком. На другой стороне улицы стоял ржавый «Линкольн», за рулем которого сидел отец Сонни – Элвис Фонтана, владелец «Бильярдного зала Элвиса». Он строил грозные рожи и показывал на часы: пора!
   – Я буду звонить тебе каждый день, и письма писать тоже буду, – обещал Сонни, отчаянно обнимая Нолу. – Клянусь. Каждый день.
   – Ну как же, будешь…
   – Не говори так… Разве я бы женился на тебе, если б думал иначе?
   – Почему твой отец не уладит эту историю? – допытывалась она со слезами на глазах. – Почему он просто не извинится и не вернет деньги?
   – Ты не понимаешь, – сказал Сонни. – Он не просто взял деньги – он жульничал, чтобы их выиграть.
   – Ну и что? – не понимала Нола. – Разве это повод, чтобы убивать человека?
   – Для этих людей – повод, – сказал Сонни.
   Элвис Фонтана развернулся, подогнал «Линкольн» к тротуару и снова нажал на гудок. Нола поняла, что если станет еще удерживать Сонни, его отца прямо здесь хватит удар.
   – До свиданья, – сказал Сонни. – Я скоро тебе позвоню.
   Они поцеловались в последний раз. Его губы, такие нежные и мягкие… Сонни сбежал по церковным ступенькам и прыгнул в машину. Папаша нажал на газ.
   – Я тебя люблю! – прокричал Сонни в последний раз, и машина скрылась за поворотом.
   Ноле стало ужасно холодно, и она обхватила себя за плечи, чтобы согреться. Отец Мерфи говорил о любви и дружбе, о терпении и обо всем том, что составляет суть настоящего брака. И Нола расплакалась, зная, что все эти слова – ложь.
 
   – А на следующей неделе у меня случился выкидыш, – сказала Нола, смяв в пепельнице сигарету: вот так окончилась ее история.
   – И вы с тех пор ничего о Сонни не слышали?
   – Нет.
   В душной комнате для допросов, расположенной в подвале управления полиции Лас-Вегаса, повисла тишина. Нола неловко повернулась на своем жестком стуле. Андерман закурил новую сигарету и вставил ее в дрожащие губы своей клиентки. Лонго, который вел допрос, взглянул на стоявших здесь же Валентайна, свежевыбритого Билла Хиггинса и Сэмми Манна. Из-за двухстороннего зеркала за допросом наблюдали Уайли и Ник Никокрополис.
   – Нет, не так! – встрепенулась Нола Бриггс. – Я получила несколько открыток – из самых разных мест: Майами, Атланта, Миртл-Бич… А потом и открытки перестали приходить. Ни словечка за двадцать лет.
   Она затянулась, а потом яростно смяла и эту сигарету и продолжала мять, мять ее в пепельнице, хотя она давно погасла. Это был жест человека, вымотанного до безумия, и Валентайн тревожно взглянул на нее, потом перевел взгляд на адвоката. Андерман хранил невозмутимое выражение опытного игрока в покер – за все время допроса он не произнес ни слова.
   – А как Сонни вас отыскал? – спросил Лонго.
   – Это не он, – ответила Нола, – я сама его нашла.
   – Объяснитесь.
   Вдруг в допрос вмешался Сэмми Манн:
   – Вот, значит, как! Ты затаила злобу на Ника и потому решила отыскать Сонни Фонтану.
   – А тебя кто сюда позвал, безмозглый кретин! – взорвалась Нола и швырнула в Сэмми окурком. Тот угодил ему прямо в грудь.
   – Я позвал, – рявкнул Лонго и убрал пепельницу со стола. – Еще раз сотворите такое, и я надену на вас наручники! Отвечайте на вопрос.
   – Да я никогда ничего против Ника не имела, – сказала Нола. – Я проработала на него десять лет. Я была верным и надежным работником. Разве это ничего не значит?
   – Известно, что он бросил тебя, – заявил Сэмми. – Он попросил, чтобы ты поддула себе сиськи, а ты отказалась. Он тебя оскорбил.
   Нола в немом удивлении взирала на Сэмми, потом перевела взгляд на Лонго:
   – Кто сказал вам эту чушь?
   – Твоя старая подружка Шерри Соломон, – ответил Сэмми.
   – Шерри врет, – решительно заявила Нола. – Ник никогда мне такого не говорил. У нас вообще речь о моей груди не заходила, ты, старый стручок!
   – Но это правда! – настаивал Сэмми.
   – Да это бред собачий! Спроси у самого Ника.
   – Ник не помнит… Лонго был готов взорваться:
   – Сэмми, заткнись!
   Если б дело вел Валентайн, он бы выволок Сэмми в коридор и попросту придушил его. Отставной шулер только что разрушил все тщательно выстроенное дело: поскольку Ник ничего не помнил об их взаимоотношениях, значение для следствия имели только слова самой Нолы.
   – Мы здесь не затем, чтобы обсуждать, что сказала тебе Шерри Соломон, – сказал Лонго, и на щеках его заиграл грозный румянец. – И не смей снова о ней упоминать, понятно?
   – Шерри Соломон – лесбиянка, – заявила собравшимся Нола. – Мы с ней однажды переспали, и с тех пор она постоянно пыталась меня уговорить на это снова.
   – Вы переспали с Шерри Соломон? – с недоверием переспросил Лонго.
   – Вот именно. Это случилось через несколько недель после разрыва с Ником.
   – Боже правый, – прошептал Билл Хиггинс.
   Валентайн глянул на зеркало: интересно, понимают ли Уайли и Ник, что сейчас произошло? Шерри Соломон отныне не является надежным свидетелем, так как вступала в интимные отношения со слишком многими из участников процесса. Дело, которое завел на Нолу штат Невада, в эту минуту рассыпалось в прах. Только Нола и ее адвокат, казалось, этого не знают. Лонго покрылся потом. И спросил у Нолы:
   – Вы сказали, что разыскали Сонни. Как?
   Нола уныло смотрела в пол.
   – В прошлом феврале Уайли раздал дилерам «Книгу Гриффина»[25] и приказал запомнить лица шулеров, которые специализировались на блэкджеке, чтобы не поддаваться на их уловки. Там-то я и увидела фотографию Сонни. Ну и воспоминания замучили. У меня до сих пор сохранилось свидетельство о браке и все прочие бумаги, там был номер его социальной карты. Я наняла людей из одного сыскного агентства, чтобы они его отследили. Его нашли в Мехико, он жил на закрытой территории загородного клуба.
   – Вы вступили с ним в контакт? – спросил Лонго.
   – Я послала ему открытку с моим электронным адресом, – пояснила она. – Он прислал мне e-mail. Я ответила. Переписка продолжалась некоторое время – думаю, он хотел удостовериться, что это именно я с ним связалась, а не кто-то другой.
   – Он от кого-то прятался?
   Нола устало улыбнулась:
   – Сонни всегда кто-то преследовал. В конце концов он позвонил мне, и мы проговорили несколько часов. Это было потрясающе. Сонни всегда был такой… Ну, не знаю… С ним было легко. Он не красавец, но умел очаровывать. После того разговора я почувствовала себя словно Золушка на балу.
   – На следующий день, – продолжала Нола, – мне по «Федерал Экспресс» пришел пакет: билет первым классом до Мехико и дюжина красных роз. Я взяла отпуск по болезни. Я подумала: ну что мне терять? – Нола глубоко вздохнула и посмотрела на них как глубоко разочарованная и измученная женщина. – Сейчас, оглядываясь назад, я начинаю понимать, что Сонни меня вызвал с определенной целью. Он жил в роскошном поместье, и охраны у него было побольше, чем в Пентагоне. Мы ели, пили, занимались любовью, загорали у бассейна и играли в карты дни напролет.
   – Почему вы считаете, что у него были какие-то замыслы на ваш счет? – уточнил Лонго.
   – Мы с ним всегда на деньги играли, даже детьми – это было своего рода соревнование. И теперь словно вернулись в детство. Мы играли в карты по пять-шесть часов в день, и так всю неделю.
   – И? – Лонго явно не понимал, в чем тут смысл.
   Нола взглянула на Сэмми – этот разговор вымотал ее окончательно.
   – Ты ему объясни, – сказала она.
   – Фонтана изучал подсказки, – пояснил Сэмми детективу. – Легкие изменения в поведении, характерные для Нолы, которые могли бы подсказать ему, какие именно карты у нее на руках. До сих пор таким методом пользовались только игроки в покер.
   – То есть Фонтана учился понимать ваши реакции, – сообразил Лонго.
   – Совершенно верно, – сказала Нола. – К концу я уже ни разу не смогла у него выиграть. Это было потрясающе.
   – Хорошо. А что случилось после того, как вы уехали из Мехико?
   – Ничего. Он проводил меня в аэропорт и с тех пор больше не звонил и не писал. А месяц спустя я подслушала, как Уайли рассказывал кому-то, что один бандит в Рино забил Сонни до смерти. Я пошла домой, вволю наплакалась и стала жить дальше.
   – И это все? – спросил Лонго.
   – И это все.
 
   В два часа они взяли перерыв. В поисках туалета Валентайн отправился блуждать по цокольному этажу, состоявшему из каких-то маленьких помещений. Возле каждой двери стояли картонные коробки с папками, поэтому все двери казались одинаковыми. Наконец симпатичная секретарша сжалилась над ним и указала, куда идти.
   Когда через десять минут все вернулись в комнату для допросов, слово взял Билл Хиггинс.
   – Вернемся к вечеру той среды, – начал он. – Фрэнк Фонтэйн сидит за вашим столом и обдирает вас подчистую. Вы не выиграли практически ни одной партии. Он возвращается на следующую ночь и снова вас обыгрывает. И вы не увидели ничего странного?
   – Нет, – твердо сказала Нола.
   – Ну хватит, Нола, перестаньте, – Хиггинс оперся о стол, приблизившись к ней нос к носу. – Вы профессиональный дилер. Как часто игроку удавалось такое?
   – Эй, – запротестовала она, – такое бывает!
   – Да что вы говорите! – и в голосе Хиггинса послышалось недоверие. – Вы что же, решили, что ему просто везет?
   – Даже слепая свинья способна время от времени находить желуди.
   – Но не в таком количестве, – произнес Хиггинс. – Двадцать тысяч в первый раз, тридцать во второй. Вы должны были что-то заподозрить.
   – Вы полагаете, я поняла, что это он? Взгляните на фотографию Фонтэйна, – сказала она, сердито попыхивая новой сигаретой. – У Фонтэйна другой подбородок, с ямочкой, и волосы у него гуще, чем у Сонни. Даже голос другой. И я не понимала, что это Сонни, пока мистер Андерман мне об этом не сказал.
   Хиггинс нахмурился:
   – А почему вы раньше не рассказали о Сонни в полиции? Закон запрещает дилерам иметь отношения с шулерами. Вы же об этом знали, не так ли?
   – Но закон не требует, чтобы моя клиентка обнародовала свои отношения с Сонни Фонтаной, – впервые за все время произнес Андерман.
   – О чем вы таком говорите? – удивился Хиггинс.
   – Нола, с технической точки зрения, по-прежнему состоит в браке с Сонни Фонтаной и имеет подтверждающие это документы, – заявил адвокат. – А по закону супруги не обязаны давать показания друг против друга.
   – Вы полагаете, что в данном случае этот закон применим?
   – Поскольку брак имел место до того, как моя клиентка начала работать в «Акрополе», применим.
   – Послушайте! – воскликнула Нола, тяжело дыша от гнева. – Я любила Сонни, понятно? Но я не знала, что этот парень – он. И арестовали меня только потому, что Сэмми позволил Сонни скрыться.
   – Это вранье! – закричал Сэмми Манн.
   – Извольте замолчать! – скомандовал Хиггинс начальнику службы наблюдения. – Вы считаете, что казино сделало из вас козла отпущения? – спросил он у Нолы.
   – Вы чертовски правы, так оно и есть. – И Нола выдохнула огромное дымное облако.
   – Ты неделю провела с ним! – завопил Сэмми Манн, не обращая внимания на приказ Хиггинса.
   – И что? – огрызнулась Нола.
   – Ты участвовала в этом деле с самого начала, – кричал Сэмми. – Ты нарушила закон и сама прекрасно об этом знаешь!
   Нола злобно глянула на Сэмми, потом обвела взглядом всех собравшихся и с яростью загасила и эту сигарету. Она явно пыталась справиться с собой.
   – И какой же такой закон я нарушила? Закон, который запрещает быть наивной дурочкой? Или есть закон, по которому я не имею права западать на каждого сладкоречивого придурка? Что ж, я нарушила тогда целых два закона. Тогда давайте, сажайте меня в камеру и выбрасывайте ключи. Я заслужила наказание.
 
   – И на кого вы поставили? – спросил Уайли, потягивая газировку и глядя сквозь двухстороннее зеркало на Нолу.
   – На Холифилда, – ответил Ник, выуживая из пакета очередной соленый кренделек (срок годности этих крендельков явно давно закончился).
   – В «Голден Наггет» на него ставят два к одному.
   – Они просто козлы, – рявкнул Ник.
   – Вы газеты читаете? – спросил Уайли. – Этот спортивный обозреватель из «Сан», ну, Джо Тейлор, говорит, что Зверь сейчас в лучшей своей форме. Пробегает каждый день по пять миль, укладывает всех своих спарринг-партнеров. Джо Тейлор пишет, что…
   Ник развернулся и дал Уайли подзатыльник:
   – Холифилд! Слышал, что я сказал? Холифилд! Но Уайли сдаваться отказывался:
   – И все-таки Зверь великолепно смотрится.
   Ник подбросил пакетик с крендельками.
   – Никаких «все-таки», болван! Победит Эвандер Холифилд. Казино в этом городе потеряли больше денег на ставках против Холифилда, чем против любого другого боксера. Они брали три к одному в бою против Бастера Дугласа, пять к одному в матче-реванше с Риддиком Боуи, двадцать к одному в первом бою с Железным Майком и каждый раз проигрывали. И теперь ты хочешь сказать, что какой-то бандит, которого только что выпустили из тюрьмы, должен выиграть? Холифилд – и точка. Ну-ка, повтори, что я сейчас сказал?
   – Господи, – простонал Уайли. – Могу я иметь собственное мнение?
   – Что-что?
   – Мнение.
   – Нет. Не можешь.
   – Ладно, сдаюсь. Холифилд.
   Ник потрепал его по плечу:
   – Смотри-ка, малыш, а ты, оказывается, способный ученик.
   Тут они увидели, что Лонго выводит Нолу Бриггс и ее адвоката из комнаты для допросов. Там произошло что-то важное, а они пропустили. На пороге возник Валентайн – на лице его было написано негодование.
   – Что там происходит? – спросил Ник.
   – Все отправились на квартиру к Ноле Бриггс. Она говорит, что у нее есть электронные письма от Фонтэйна, подтверждающие ее невиновность.
   Ник скомкал пакет из-под крендельков и швырнул его в мусорную корзину. Бой Холифилда состоится через два дня, а уже завтра в город начнут съезжаться болельщики, серьезные парни с большими карманами, которые знают, как тратить денежки. Значит, ему надо быть у себя в заведении, потому что это хороший шанс поправить финансовое положение. Ему уже осточертела эта история с Нолой, он был готов заняться другими, куда более важными делами.
   – Ну и?.. – нетерпеливо воскликнул он.
   – Если письма настоящие, Лонго будет вынужден ее отпустить.
   – А как насчет моих пятидесяти тысяч?
   – Попрощайтесь с ними, – посоветовал Валентайн. Ник подскочил и отшвырнул стол в сторону.
   – Только через мой труп! – завопил он и ринулся к двери.
15
   Яростно жуя незажженную сигару, Ник вел свой «Кадиллак» по отвратительному новому району, где проживала Нола Бриггс. Впереди маячил седан лейтенанта Лонго – на нем не было ни мигалок, ни иного признака принадлежности к полицейскому департаменту. Машина Лонго завернула в тупиковую улочку, и Ник последовал за ним. Они ехали уже минут двадцать, а кондиционер все не мог разогнать накопившийся в автомобиле жар.
   На переднем сиденье, рядом с Ником, расположился Валентайн, на задних сиденьях – Уайли и Сэмми Манн. За все время никто не произнес ни слова, и от этого путь казался еще длиннее. Наконец Уайли нарушил молчание. Он промокнул лицо платком и спросил:
   – Где это мы, черт побери?
   Никто не знал. Хоть Сэмми уже бывал здесь с полицейскими, самостоятельно найти дорогу он бы не смог: квартал вырастал из пустыни словно сорняк – без всякой логики и намека на архитектурный замысел. Заметив группу мальчишек на роликовых коньках, Ник притормозил.
   – Вы по-прежнему считаете, что Нола виновна? – спросил Уайли у Валентайна.
   Валентайн обмахивался журналом словно веером.
   – Считаю, – ответил он.
   – Ну, не знаю… – протянул Уайли, и все удивленно уставились на него. Он быстро добавил: – Ей же светит от пяти до десяти лет. Так почему она не объявила себя главной свидетельницей против Фонтэйна? Полицейские тогда бы ее точно отпустили.
   Это было идиотское соображение, и Валентайн попытался объяснить:
   – Потому что она уже слишком глубоко во всем увязла. И сейчас просто прикрывает задницу.
   – С чего это вы так уверенно об этом говорите?
   – Просто я уже наблюдал такие сцены сотни раз.
   – То есть?
   Валентайн повернулся к Уайли:
   – Когда обстоятельства позволяют, большинство людей непременно жульничают. Такова человеческая натура.
   – Что значит «большинство»? – спросил Уайли.
   – Я имею в виду большинство игроков, – ответил Валентайн. – Возьмем, к примеру, мою бабушку. Даже она жульничала, когда играла в карты с родными. Она держала в одной руке карты, а другой перебирала четки. Я-то думал, она молится, раз шевелит губами, но как-то раз я вышел из комнаты, а потом тихонечко вернулся и стал позади нее. Так вот бабуля моя считала карты, а четки служили ей чем-то вроде счетов.
   – Ваша родная бабушка! – воскликнул Уайли, совершенно потрясенный этим рассказом.
   – Да, эта история и открыла мне глаза на человеческую натуру, – заявил Валентайн.
   Машина Лонго притормозила у дорожки к дому Нолы, точно такому же, как все дома на ее улице. Господи, подумал Валентайн, как можно прожить среди этих одинаковых коробок десять лет и не сойти с ума?
   Ник припарковался на другой стороне улицы. Они выбрались из машины и подошли к стоявшим на лужайке перед домом Хиггинсу, Лонго, закованной в наручники Ноле и ее адвокату.
   – Давайте постараемся проделать все это быстро, – сказал Лонго, нацепив полицейскую бляху: давал окружающим понять, что он при исполнении.
   – Я тоже хочу взглянуть на письма, – сказал Ник.
   – Они настоящие, – ответила Нола. – Сами убедитесь.
   На тротуаре собралась группа мальчишек. Нола подняла скованные руки и крикнула:
   – Привет, Джонни, Тейлор и Джош! Все у вас в порядке?
   – Да, мадам, – ответили мальчишки хором.
   – Я меняла пеленки, кажется, всем мальчикам в этом квартале, – пояснила Нола своему адвокату.
   – Им, наверное, очень неприятно видеть вас в таком вот положении, – заметил адвокат.
   – Еще бы! – Нола подсунула скованные руки под стоявший у входной двери горшок с кактусом и сказала: – Ключ здесь, лейтенант.
   Лонго приподнял горшок и вытащил ключ.
   – У вас установлена охранная система? – спросил он, вставляя ключ в замок.
   – Нет, – ответила она. – И собаки тоже не имеется.
   – Вот и хорошо.
   Лонго открыл дверь, и их окатила волна ледяного воздуха. Валентайн стоял первым, поэтому основной удар пришелся на него. Уайли отошел назад к тротуару, достал бумажник и раздал мальчишкам по доллару:
   – Вот, ребята. Сделайте одолжение, исчезните.
   Ребята исчезли, но недалеко – отошли к углу и снова уставились в их сторону.
   На пороге возник Лонго:
   – Все чисто.
   Первыми в дом вошли Нола и адвокат, следом за ними Хиггинс, потом Ник и Валентайн. Но когда на пороге возникли Сэмми Манн и Уайли, Лонго сказал:
   – Шестеро – это уже толпа. Вы останетесь здесь.
   – Но почему? – обиделся Уайли. – Мы же тоже в этом участвуем.
   – Знаю, – ответил Лонго. – Вы на нее указали. Именно поэтому вы и остаетесь.
   И лейтенант захлопнул дверь.
   Вернувшись в машину Ника, Уайли спросил:
   – Ну и что нам теперь остается делать?
   Сэмми включил двигатель и принялся вертеть ручки настройки кондиционера. Но вентилятор гнал раскаленный воздух: Никовы машины вечно барахлили, хотя он был верен им куда больше, чем своим женщинам.
   – Хут эдук бе тесук у шуфут, – ответил Сэмми.
   – Что это ты такое сказал?
   – Это по-арабски, – пояснил Сэмми. – Любимое выражение моего папаши.
   – Вот уж не знал, что ты араб.
   – Что ж, теперь вот знаешь.
   – Ну и что это означает?
   – Засунь палец в задницу и свистни.
   – Тогда и ты засунь, – сказал Уайли.
 
   Валентайну показалось, что Ника вот-вот хватит удар.
   Ступив в убогий Нолин домишко, Ник принялся топтаться и озираться с таким видом, будто на него обрушились давно забытые воспоминания. Он схватил Валентайна за руку и воскликнул:
   – Господи Боже, да я помню это место!
   – Неужели?
   Ник кивнул и показал вниз:
   – Тот же дешевый оранжевый ковер! Уродливее него только покрытие в моем собственном казино! – Он тихо засмеялся, продолжая оглядывать гостиную.
   – Может, она не могла позволить себе купить другой, – предположил Валентайн.
   – И в доме все по-прежнему, Тони. Ничего с той самой ночи за эти десять лет не изменилось.
   Валентайн сходил в кухню и принес Нику стакан воды.
   – О какой ночи вы говорите?
   – Мы ссорились, – ответил Ник. Он подошел к раздвижной стеклянной двери и уставился на «сад камней» в заднем дворике. – Господи, я вспомнил все, словно это было вчера. Я стоял вот здесь, а Нола – там, где вы сейчас, и она орала на меня что было сил.
   – А из-за чего?
   Ник потер лоб:
   – Не знаю. Наверное, я что-то такое сказал. Ну, знаете, как с женщинами бывает: скажешь что-нибудь и – бах! – они взрываются, как двести тонн тротила.
   Он уставился в пространство, силясь вспомнить:
   – Она швырнула в меня горшок с цветами, чуть в голову не попала, а потом как заорет: «Я тебе член отрежу, ты, сукин сын!»
   Ник поперхнулся и умолк.
   – В чем дело? – спросил Валентайн.
   – А может, это не Нола крикнула, а какая-то другая цыпочка? – спросил сам у себя Ник. Поскреб живот и добавил: – За эти годы столько их перебывало! – пожаловался он. – Я уж всех и не припомню, все как в дыму: пьянка, секс, эти безумства, чтобы произвести на них впечатление! Ну, знаете, как бывает.
   Валентайн не знал: он был из тех странных особей, что всю свою взрослую жизнь провели с одной-единственной женщиной.
   – И вы теперь жалеете об этом? – спросил он.
   – Ну конечно, – ответил Ник. – Надо было хотя бы записывать.
   Откуда-то из глубины дома донеслись жалобные возгласы Нолы. Валентайн с Ником поспешили по коридору к остальным, собравшимся в ее спальне. Комнатка была маленькой, темной – жалюзи никто не поднял. Нола, с которой сняли наручники, стояла на коленях перед картонной коробкой, которую она, видимо, вытащила из-под кровати.
   – Но электронные письма, которые я получала от Сонни и потом распечатывала, были здесь, – причитала она со слезами в голосе. – Я хранила их в одном конверте со свидетельством о браке. – Она в отчаянии глядела на них снизу вверх. – Я клянусь, Богом клянусь!
   – Может, вы положили их в какое-то другое место? – Попытался помочь ей Хиггинс. – Подумайте хорошенько.
   – Нет! – воскликнула она, снова перерывая все бумаги в коробке. – Здесь они были! Наверняка он сюда забрался и выкрал их!
   – Кто? – спросил Хиггинс.
   Нола опустила голову и горько разрыдалась:
   – Сонни меня подставил! – рыдала она. – Я снова впустила его в мою жизнь, и вот что этот сукин сын со мной сделал!
   Она в отчаянии раскачивалась из стороны в сторону, отказываясь принимать этот последний удар. Даже у Валентайна сердце дрогнуло. Ник вытащил шелковый носовой платок и протянул ей: он уже жалел, что затеял всю эту историю.
   – Не делайте этого, – предупредил Лонго, но Ник все равно опустился на колени рядом с Нолой.
   – На, возьми, – сказал он.
   – Спасибо, Ник. – Она вытерла глаза.
   – Скажи-ка мне вот что, – спросил грек. – Я помню, что когда-то уже бывал здесь. И мы с тобой ссорились.
   – Ссорились? Да это было сражение на уровне третьей мировой войны!