Страница:
как человек благоговейный, благопопечительный, ласковый, но при всяком
случае суровый, жестокий, гневливый, раздражительный, стремительный,
беспорядочный, страшный, отвратительный, ненавистный, мерзкий, лютый,
лукавый, губительный, бесстыдный, своим неистовством старающийся род
смертных ввергнуть в пучину нечестия, произведет великие знамения,
многочисленные страхования, показывая сие лживо, а не действительно"
(Творения, ч. 2).
Мы приближаемся к последнему моменту, к мировой катастрофе, к концу
жизни вселенной. Вот что открыл Спаситель ученикам своим на горе Елеонской:
"И вдруг, после скорби дней тех, солнце померкнет, и луна не даст света
своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются; тогда явится
знамение Сына Человеческого на небе; и тогда восплачутся все племена земные
и увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою
великою" (Мф. 24, 29-30).
"...Как молния исходит от востока и видна бывает даже до запада, так и
будет пришествие Сына Человеческого" (Мф. 24, 27). Апостол Петр о втором
пришествии Спасителя говорит так: "Придет же день Господень, как тать ночью,
и тогда небеса с шумом прейдут, стихии же, разгоревшись, разрушатся, земля и
все дела на ней сгорят" (2 Пет. 3, 10).
Этот страшный момент будет не гибелью, а преображением вселенной. По
слову Ап. Петра: "...мы, по обетованию Его, ожидаем нового неба и новой
земли, на которых обитает правда" (2 Пет. 3, 13).
An. Павел этот момент преображения называет тайной: "Говорю вам тайну:
не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней
трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся" (1
Кор. 15, 51-52).
Это непостижимое преображенное бытие открыто нам св. Иоанном Богословом
в образе Нового Иерусалима: "И вознес меня в духе на великую и высокую гору,
и показал мне великий город, святый Иерусалим, который нисходил с неба от
Бога. Он имеет славу Божию. Светило его подобно драгоценнейшему камню, как
бы камню яспису кристалловидному. Он имеет большую и высокую стену, имеет
двенадцать ворот и на них двенадцать Ангелов; на воротах написаны имена
двенадцати колен сынов Израилевых...". "...Основания стены города украшены
всякими драгоценными камнями...". "А двенадцать ворот -- двенадцать жемчужин:
каждые ворота были из одной жемчужины. Улица города -- чистое золото, как
прозрачное стекло. Храма же я не видел в нем; ибо Господь Бог Вседержитель --
храм Его, и Агнец. И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для
освещения своего, ибо слава Божия осветила его и светильник его -- Агнец". "
Ворота его не будут запираться днем; а ночи там не будет". "И не войдет в
него ничто нечистое и никто преданный мерзости и лжи, а только те, которые
написаны у Агнца в книге жизни". "И ничего уже не будет проклятого; но
престол Бога и Агнца будет в нем, и рабы Его будут служить Ему" (Откр. 21,
10-12, 19, 21-22, 25, 27; 22, 3).
Неизвестный. Да. Изумительно. Пророческая сила! Вот слова, которые,
действительно, не нуждаются в доказательствах.
Духовник. Наконец-то ты сказал, что я так долго от тебя ждал. Но, может
быть, у тебя все же есть еще какие-нибудь вопросы?
Неизвестный. Да. Есть еще один. Только не знаю, может быть, на него
нельзя ответить сразу?
Духовник. Говори. Если возможно, я постараюсь ответить.
Неизвестный. Видишь ли, истина, которую я, кажется, наконец увидел,
имеет одно свойство. По крайней мере я так чувствую. Ее нельзя просто
"знать". Надо непременно по-другому начать жить.
Духовник. Совершенно верно.
Неизвестный. Так вот, вопрос мой именно об этом: как от признания
истины перейти к новой жизни? Как приобрести настоящую веру, научиться
молитве, как создать для себя -- употребляя твою терминологию -- монастырь в
миру?
Духовник. Ты должен стать на путь духовной жизни.
Неизвестный. Что же для этого надо сделать?
Духовник. Я отвечу тебе на этот вопрос в следующий раз.
Духовник. Что же тебе надо сделать, чтобы встать на путь духовной
жизни? Ты, наверное, и не подозреваешь, как это трудно и в то же время
легко!
Неизвестный. Трудно -- я понимаю. А почему легко -- нет.
Духовник. Один оптинский старец говорит: "Монашеская жизнь -- трудная,
это всем известно, а что она самая высокая, самая чистая, самая прекрасная и
даже самая легкая -- что говорю, легкая -- неизъяснимо привлекающая,
сладостнейшая, отрадная, светлая, радостию вечно сияющая, это малым
известно. Но истина на стороне малых, а не многих".
Он говорит это о монашестве. Но то же можно сказать и о духовной жизни
вообще. Вот почему Спаситель сказал: "...иго Мое благо, и бремя Мое легко"
(Мф. 11, 30).
А каково же иго Христово и каково же бремя Его, как не жизнь духовная!
И у Апостола читаем: "Всегда радуйтесь". И он ни о какой иной радости
говорит, как о радости во Христе Иисусе. Вот и потому и легко встать на путь
духовной жизни.
Тот же старец говорит еще: "Господь сказал возлюбленным ученикам: не
бойся, малое Мое стадо, Яко изволит Бог даровати вам -- что? думаешь, отраду?
богатство? наслаждение? Нет! Царство! Где не только все блага, все возможные
сокровища и красота, и слава, и свет, и радость, и горящая любовь, и
Божеская жизнь, и веселие вечное. Царство это -- Царство всех веков, перед
которым все величайшие царства мира сего --дым, сырец! И в том-то Царстве
света и веселия тебе уготовано и всем возлюбившим Господа Иисуса Христа
царское место".
Как же можно колебаться человеку в выборе жизненного пути? Ведь их два:
узкий путь -- спасения, широкий -- гибели. Путь спасения -- духовная жизнь.
Гибели -- жизнь плотская. Как говорит Апостол: "...если живете по плоти, то
умрете, а если духом умерщвляете дела плотские, то живы будете" (Рим. 8,
13).
Неизвестный. Относительно выбора пути я больше не сомневаюсь. У видя
жизнь так, как она сейчас мне представляется, -- выбор сделать легко. Это
верно, но я спрашиваю, как встать на этот путь. С чего начать? Я почти
прожил свою жизнь и шел по другому пути. Мне все в нем понятно и привычно. А
этот духовный путь от меня далек, чужд мне и совершенно мне неизвестен. Я
понял, что не так жил. Я хочу теперь жить иначе, в соответствии с той
истиной, которую вижу. И я спрашиваю тебя, как мне это сделать?
Духовник. Да. Я именно так и понял твой вопрос. И на него-то и отвечаю
тебе, но я начинаю сначала, так сказать, с первого слова.
Неизвестный. А именно?
Духовник. Для того, чтобы встать на путь духовной жизни, надо прежде
всего ясно поставить перед собой оба пути -- путь жизни духовной, ведущий к
спасению, и путь жизни плотской, ведущий к гибели. И в самой глубине
существа своего -- решить идти путем жизни духовной. С этого решения должна
начинаться жизнь духовная каждого человека, осознавшего, что он уклонился от
пути спасения. И этот первый шаг, это решение делать легко, потому что легко
сделать выбор между жизнью и смертью. Сознательно выбрать смерть, а не
жизнь, может только человек безумный. И если ты понял, что жизнь мирская, по
плоти есть смерть, а жизнь церковная, по духу есть жизнь, -- то ты без
колебаний примешь внутреннее, непоколебимое решение встать на путь жизни
церковной. Это решение по своему значению для твоей внутренней жизни будет
уходом в монастырь. Твое душевное самочувствие изменится. По-новому видишь
ты все, чем жил раньше. Ты придешь в ужас от своей прошлой жизни. Ты
увидишь, сколько в ней было греха, нечистоты, всякой мерзости. Какая она
была пустая, бесцельная. Твое прошлое покажется тебе безобразным сном. И
сколько бы тебе ни было лет, ты почувствуешь себя вновь начинающим жить. Ты
будешь поражен этой переменой и с величайшим изумлением будешь спрашивать
себя: да как же я жил раньше? Как я мог не видеть того, что вижу теперь,
когда все это так ясно, так несомненно? А вместе с тем охватит чувство
нестерпимого стыда за все твое прошлое. Ты ощутишь непреодолимую жажду
покаяния. Это первый шаг на твоем пути, но здесь ждет тебя и первое
искушение: это чувство стыда и сознание греха может быть и к жизни, и к
смерти. К жизни, если оно вызовет в тебе жажду спасения, если его осветит
надежда на милосердие Божие, если не убьет оно в тебе веры, что Господь
пощадит создание Свое и примет тебя, как принял блудного сына. К смерти --
если оно приведет тебя к безнадежному отчаянью. И заметь: с первых же шагов
жизни духовной козни вражеские! Они подстерегают человека на всех ступенях
духовного восхождения, враг подстерегает каждое доброе движение сердца и
стремится обратить его в зло, потому что все доброе в нас имеет некую черту,
перейдя которую, незаметно обращается в зло. Распознавать эту черту часто не
может человек своими силами. Это дело благодати Божией, потому
самонадеянность -- самый опасный грех, так как в нем таится возможность всех
грехов. Враг будет стремиться и доброе твое покаяние довести до злого
уныния. Он будет говорить тебе слова безнадежные о том, что тебе уже поздно
исправляться, что это тебе не под силу. Что ты погибнешь, что не стоит и
начинать этой новой жизни. Она не для тебя.
Неизвестный. Я еще не начал новой жизни, а эти мысли уже мелькают у
меня в мозгу.
Духовник. Отгоняй их. Не давай им задерживаться в сердце. Они -- от
врага. Жизнь духовная не зависит от времени. Можно, как видим в примере
разбойника на кресте, стяжать спасение и во единый час. О том же
свидетельствуют и многие примеры из жизни святых. Жить всегда можно начать
сначала. И нет такого грешника, которого бы не простил Господь. А возраст?
Какое же он имеет отношение к вопросу о духовной жизни? Разве не в каждый
возраст человек одинаково близок к смерти? И разве погибнуть духовно нельзя
в юности и спастись в старости?
Неизвестный. Что же я должен сделать в сознании своего греха?
Духовник. Ты должен исповедовать грехи свои в Церкви и после отпущения
грехов причаститься святых Тайн.
Неизвестный. Неужели с этого надо начать? Мне кажется, что я еще не
готов для того, чтобы причаститься. Это требует полноты веры и чистоты
жизни. Ведь иначе и по церковному учению мое причащение будет "в суд и
осуждение".
Духовник. Достойное причащение -- не есть причащение только святых. И
несовершенство в вере не может быть препятствием для принятия святых Тайн.
Ибо не здоровые, а больные нуждаются во враче. И не к праведным только, но и
к грешным пришел Христос, чтобы спасти их. Причащение -- это источник нашего
совершенства и утверждения нашей веры -- как же можно сначала требовать
совершенства в вере и жизни, а уже потом допускать до причастия святых Тайн!
Неизвестный. Но какое-нибудь условие есть же для достойного причащения?
Духовник. Есть. Покаяние.
Неизвестный. Но ты ведь сам говорил, как ничтожно наше покаяние в
сравнении с тяжестью грехов.
Духовник. Да. Но и эту нераскаянность нашу надо тоже исповедовать как
грех. И если у тебя нет злого и сознательного желания остаться в грехе, если
ты не возлюбил грех, а стыдишься его -- святая Церковь властию, которая дана
священнику, снимет с тебя все твои грехи и ты достоин будешь причащения. То
же и немощность в вере. Пусть сознаешь ты, что ничтожна и слаба твоя вера.
Но ты хочешь веровать. Ты видишь в неверии грех свой. Ты взываешь: "Верую,
Господи! помоги моему неверию" (Мк. 9, 24). И причащение и при твоем
маловерии будет достойно. На путь духовный надо вступать через покаяние и
утверждаться на нем таинством Божественной Евхаристии. Причащаться надо не
один раз в год, как вошло в привычку обмирщенных христиан, а часто, как
подобает в монастыре, потому что без частого причащения не возможна духовная
жизнь в миру. Ведь тело твое иссыхает и делается бессильным, когда ты не
даешь ему пищи. И душа требует своей небесной пищи. Иначе и она иссохнет и
обессилет. Без причащения заглохнет духовный огонь в тебе. Завалит его
мирской хлам. Чтобы освободиться от этого хлама, нужен огонь, попаляющий
тернии наших прегрешений. Жизнь духовная -- не отвлеченное богословие, а
действительная и самая несомненная жизнь во Христе. Но как же она может
начаться, если ты не примешь в этом страшном и великом таинстве полноты духа
Христова. Как, не приняв плоти и крови Христовой, будешь жить с Ним? И
здесь, как и в покаянии, не оставит тебя враг без нападений. И здесь он
будет строить тебе всякие козни. Он воздвигнет множество и внешних, и
внутренних преград. То будет тебе некогда, то почувствуешь себя нездоровым,
то захочется отложить ненадолго, чтобы "лучше приготовиться". Не слушай.
Иди. Исповедуйся. Причащайся. Ведь не знаешь ты, когда призовет тебя
Господь.
Неизвестный. Да. Я это сделаю.
Духовник. Духовный путь требует оцерковления всей жизни и внутренней и,
по возможности, внешней. Если ты не положишь резкую грань между своею жизнью
и жизнью мирской, мир непременно победит тебя, сделает тебя своим рабом.
Господь принес меч разделения: "Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле?
Нет, говорю вам, но разделение; ибо отныне пятеро в одном доме станут
разделяться, трое против двух, и двое против трех: отец будет против сына, и
сын против отца; мать против дочери, и дочь против матери; свекровь против
невестки своей, и невестка против свекрови своей" (Лк. 12, 51-53). Так
надлежит отделяться от всего и от всех, что будет содержать в себе мирское
начало. Без этого внутреннего отделения невозможна духовная жизнь.
Неизвестный. Но что ты разумеешь под "оцерковлением жизни"?
Духовник. Ты понимаешь разницу между монастырем и миром?
Неизвестный. Конечно.
Духовник. Ты понимаешь, что монастырская жизнь оцерковлена и потому
противопоставлена миру?
Неизвестный. Да.
Духовник. Вот создать монастырскую жизнь в миру -- это и есть то
оцерковление, которое необходимо для желающих идти по пути духовной жизни.
Неизвестный. Теоретически твою мысль о монастыре в миру я понимаю, но
как ее осуществить практически -- нет.
Духовник. Представь себе, что ты живешь в монастыре. Вокруг монастыря
высокая стена. У ворот монах, который не пропускает в монастырь посторонних.
В монастыре храм, ты ходишь в него молиться. Твоя жизнь вне храма --
протекает в келье. У тебя есть келейное правило молитвенное, ты читаешь
слово Божие, творения св. Отцов, углубляешься в созерцание Божественных
тайн. Вне храма и кельи ты несешь послушания, иногда очень тяжелые, в
пекарне, на огороде, на скотном дворе. У тебя есть духовный отец, который
руководит всей твоей жизнью, которому ты отдал душу свою в руководство,
отказавшись от своего самочиния и мирской воли. Ты соблюдаешь посты, и весь
уклад твоей жизни зиждется на основе церковных правил. Монашество -- это
храм, у которого раздвинулись стены и который охватил и заключил в себя всю
твою жизнь. И вот случилось так, что монастырь этот перенесен в мир. Стен
больше нет. Но где же твой монастырский храм? Это тот храм, где ты теперь
исповедуешься у духовника своего и причащаешься Святых Тайн. Может быть, ты
не можешь проводить в нем столько времени, сколько в монастыре, но все же
жизнь в этом храме -- главное в твоей жизни. Где твоя келья? Она перенесена в
шумные мирские квартиры, но и в миру она осталась келией, даже если ты
занимаешь "угол". В ней должна быть монастырская тишина и монастырская жизнь
-- хотя кругом шум, и из-за стен доносятся в твою келью не церковные
песнопения братии, а мирские песни, суетные разговоры, пьяное веселие. Твоя
комната неизменно должна оставаться келией, где все проникнуто духом молитвы
и тишины. У тебя много внешних мирских дел, ты должен делать их "за
послушание", не прилепляясь к ним душой, как делал ты и в монастыре тяжелую
работу в пекарне или на скотном дворе. Жизнь мирская течет по своим законам.
У нее свой уклад. И ты, принимая его, поскольку это внешнее необходимо для
твоей жизни в миру, должен свою личную и внутреннюю жизнь построить на
началах церковных. В монастыре ты был послушник. Ты должен оставаться им в
миру.
И если ты соблюдешь все это и в миру, ты сохранишь монастырь. И этот
внутренний монастырь не сможет уничтожить никто. Потому, что уничтожить
можно только внешнее, а внутреннее -- неотъемлемое достояние человека. Так
вот что такое "оцерковление", которое есть необходимое условие истинно
духовной жизни.
Неизвестный. Да. Я понимаю теперь, что ты разумеешь теперь под словом
"оцерковление". Но смогу ли я создать это "необходимое условие" для духовной
жизни?
Духовник. Почему же нет? Это зависит только от тебя.
Неизвестный. Может быть. Но по силам ли это мне? Смогу ли я так сразу
отказаться от всего мирского? Я слишком привык к мирской жизни и многое
слишком люблю в ней.
Духовник. Например?
Неизвестный. Ну, например, я очень люблю музыку, светскую литературу,
театр, я по-мирскому люблю жизнь природы -- цветы, пение птиц; люблю
посмеяться, пошутить, поболтать в веселой компании, наконец, я курю...
Конечно, все это "мелочи", но отказаться от всего этого сразу -- я не
чувствую себя в силах.
Духовник. А кто тебе говорит сразу?
Неизвестный. Это говорит Евангелие.
Духовник. Никогда! В Евангелии говорится о необходимости твердого
решения идти за Христом. Говорится об идеале, к которому должен стремиться
человек. Говорится о том, что человеку надлежит делать для достижения этого
идеала. Больше того, там говорится, что Царство Божие силою берется, что
делающие усилия получают его. И Апостолы поучают, что многими скорбями
надлежит войти в Царство небесное. Значит, совсем не "сразу". Подвижники,
которые сами прошли путь спасения, познавшие на опыте все козни вражеские,
открывшие для нас внутреннего человека, изучавшие "невидимую брань"
духовную, осветившие светом благодатного разумения весь путь духовной жизни,
-- с непреложностью установили то учение Церкви, по которому, наоборот,
внутреннее устроение человека -- процесс медленный, постепенный, требующий
великого терпения.
Неизвестный. А как примирить с этим слова Спасителя, сказанные
человеку, хотевшему прежде, чем идти за Христом, "пойти и похоронить отца":
"...предоставь мертвым погребать своих мертвецов", и другому, который просил
отпустить его проститься с домашними: "...никто, возложивший руку свою на
плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия" (Лк. 9,
59-62).
Духовник. Это и есть требование окончательного решения идти за Христом,
требование окончательного избрания пути без оглядывания назад и без
двоящихся мыслей. Здесь Спаситель ничего не говорит о возможности достигнуть
совершенства "сразу", а только об этом окончательном решении не в мыслях,
чувствах и намерениях, а в воле и в жизни.
Неизвестный. Допустим, теоретически это так. Но я не понимаю, как же
практически можно установить постепенность? По-моему, например, так: если в
театр ходить нельзя, так уж нельзя. Читать романы нельзя, так уж нельзя.
Вести праздные разговоры в праздной компании с папиросой в зубах нельзя --
так уж нельзя. Нельзя танцевать, нельзя смеяться, нельзя шутить, петь,
играть. Да все нельзя. И кто мне скажет, как "постепенно" можно оставлять
все это. Какой внешний признак будет указан "временно допустимого смеха",
"временно допустимых развлечений", "временно допустимого обмирщения".
Духовник. Никто не укажет тебе такого внешнего признака. Его нет и не
может быть, потому что "обмирщение" недопустимо вообще. Но речь идет не о
допустимости обмирщения, а о том, как от него избавиться и как достигнуть
оцерковления всей жизни. И здесь православие не говорит о достижении сразу,
а говорит о неизбежности большой внутренней борьбы и постепенном восхождении
по лестнице совершенства. Здесь "сразу" будет страшной опасностью, которая
может подменить истинное благодатное состояние святости -- внешней
фарисейской его подделкой. Ты спрашиваешь, какой внешний признак допустимых
развлечений будет указан? Тебе будет указано другое: внутреннее основание
того процесса, в котором человек действительно освобождается от обмирщения.
Это основание -- духовный рост человека. Внешнее самоограничение должно быть
здесь не по букве закона, а в соответствии с внутренним процессом духовной
жизни. Не сразу надо сказать человеку -- брось мирские развлечения. Но и
нельзя ждать, чтобы он бросил их без труда, без борьбы, когда он совершенно
потеряет к ним всякое влечение. Надо знать момент, когда пора человеку
поставить такую задачу. Надо знать не только, каково здесь требование
закона, но и созрел ли данный человек для решения такой задачи. Формальный,
"по букве" отказ "сразу" от всего "мирского", потому что святые отцы "в
театр не ходили", и "папирос не курили", и "в веселой компании не сидели" --
при всей видимости истинности -- может оказаться не только бесплодным, но
даже губительном для души. Здесь недостаточно знать учение о совершенстве --
здесь надлежит иметь духовное ведение. Книга -- великое дело, но для того,
чтобы пользоваться ею, нужна не мирская мудрость, а благодатная премудрость.
Ведь как ни известна нам из подвижнических творений невидимая брань, как ни
изучены в духовном опыте святых основные законы духовной жизни, все же
каждый человек не вполне такой же, как другой, и каждая жизнь человеческая --
особая, единственная и новая жизнь. Поэтому и книги сказать всего не могут.
То живое, единственное, особое, что касается только этой жизни, постигается
не мирскою мудростию, а премудростию Благодати. Православные монастыри
доселе сохранили живую практику истинного духовного руководства. И если
хочешь по-настоящему понять православное учение о пути жизни духовной и о
восхождении по лестнице совершенства -- посмотри, какой там был дух. Чему
учили старцы своих духовных детей? Было ли в словах их это, исполненное
мертвого формализма, требование "сразу", кажущееся таким возвышенным, а в
существе своем исполненное внешнего фарисейства? Вот послушай, как писали
великие оптинские старцы о "мирских развлечениях". Имея в виду, что слова,
которые я сейчас тебе приведу, писались девушке, живущей веселой мирской
жизнью, но стремившейся к монашеству: "Таинство странное вижу и преславное:
небо -- вертеп; престол херувимский -- Деву; ясли -- вместилище, в них же
возлеже невместимый...
Истинно -- чудо ужасное! и херувимский ум ужасается, как это могло быть?
А между тем это было! И какое из сих чудес чудеснее, ум отказывается
уразуметь. Цепенеет... Да, великое утешение св. Церковь даровала умному
человеку. Так вот целый век и смотрел бы в бездну этих трех строчек. А
сколько еще перлов рассыпано в духовных церковных песнях! Но земной ум не
жалует этих драгоценностей, ибо понять их не может. Что петуху неоцененный
рубин? Ему надо горошину. А нам доставляет утешение попрыгать по паркету,
как какому козленку, нам бы похохотать до лому затылка, нам бы рожу
какую-нибудь надеть, замаскироваться, и сколько еще глупостей и нелепостей,
поглощающих этот световидный дар неба -- ум наш. Впрочем, это я пишу не с
тем, чтобы ты, моя искренняя, все рожи и бальные принадлежности разбросала и
тем огорчила бы родных и чужих. А так говорю, чтобы ты знала, что творишь. И
уж если набедокуришь -- исповедовалась бы Господу, и Он простит тебя".
И в другом письме ей же: "Вчера или 3-го дня о. М. сказал, что ты там
все пляшешь. Я ему советовал указать тебе басню Крылова "Стрекоза и
муравей". К тебе она подходит. Та тоже любила масленицу и не жаловала поста
-- все плясала. Говорю это не в укор тебе, а чтобы ты знала настоящее
положение вещей и при случае не теряла головы"...
И еще: "Экая ты подозрительная! Опять взвела на меня клевету, будто я
не доволен тобою. Да хоть бы ты и действительно увлеклась кем-нибудь, да как
же я тебя не прощу? сам грешный человек. А ты даже и не увлеклась, а так
просто, подружилась. Ну и Бог простит тебя, и я прощаю".
Требовал ли он от этой мирской девушки, чтобы она "сразу" отказалась от
всего? Напротив, он и самую мысль о таком "немедленном" изменении жизни
отгонял от нее, как мысль вражескую. "Но вижу ты желаешь, --пишет ей старец,
-- бросив модные со шпорами башмаки и бальное платье, сию же минуту сделаться
святою, преподобною, сразу просветлеть. Нет, матушка, в деле духовном так не
бывает. Тут на первом плане стоит терпение, за ним еще терпение, и, наконец,
все это венчает опять-таки терпение" (Иеросх. Анатолий).
Вот голос истинного православия. Вот как старчество понимало процесс
духовного перерождения человека. И это была не теория, а сама жизнь. Через
пять лет после этих писем оптинский старец пишет той же девушке поздравление
со вступлением на иноческий путь, в котором уже нет ничего ни о модных
ботинках, ни о бальных платьях, а говорится: "Читай непременно каждый день
Авву Дорофея или Иоанна Лествичника, в сих книгах великая сокровищница
уроков для духовной жизни. И если будешь идти указанным ими путем по силе
своей -- верь, не погибнешь и наследуешь Царство (небесное) вечное".
Неизвестный. Значит, вопрос переносится на внутреннее возрастание.
Внешние ограничения -- это отчасти помощь для этого возрастания, отчасти --
следствие его?
Духовник. Совершенно верно.
Неизвестный. Что же содействует этому возрастанию в положительном, а не
в ограниченном смысле?
Духовник. Я уже сказал тебе: покаяние, частое причащение. К этому надо
прибавить молитву, пост и внутреннюю брань.
Неизвестный. Скажи об этом подробнее.
Духовник. Мы уже говорили с тобой о молитве и о посте, когда говорили о
случае суровый, жестокий, гневливый, раздражительный, стремительный,
беспорядочный, страшный, отвратительный, ненавистный, мерзкий, лютый,
лукавый, губительный, бесстыдный, своим неистовством старающийся род
смертных ввергнуть в пучину нечестия, произведет великие знамения,
многочисленные страхования, показывая сие лживо, а не действительно"
(Творения, ч. 2).
Мы приближаемся к последнему моменту, к мировой катастрофе, к концу
жизни вселенной. Вот что открыл Спаситель ученикам своим на горе Елеонской:
"И вдруг, после скорби дней тех, солнце померкнет, и луна не даст света
своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются; тогда явится
знамение Сына Человеческого на небе; и тогда восплачутся все племена земные
и увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою
великою" (Мф. 24, 29-30).
"...Как молния исходит от востока и видна бывает даже до запада, так и
будет пришествие Сына Человеческого" (Мф. 24, 27). Апостол Петр о втором
пришествии Спасителя говорит так: "Придет же день Господень, как тать ночью,
и тогда небеса с шумом прейдут, стихии же, разгоревшись, разрушатся, земля и
все дела на ней сгорят" (2 Пет. 3, 10).
Этот страшный момент будет не гибелью, а преображением вселенной. По
слову Ап. Петра: "...мы, по обетованию Его, ожидаем нового неба и новой
земли, на которых обитает правда" (2 Пет. 3, 13).
An. Павел этот момент преображения называет тайной: "Говорю вам тайну:
не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней
трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся" (1
Кор. 15, 51-52).
Это непостижимое преображенное бытие открыто нам св. Иоанном Богословом
в образе Нового Иерусалима: "И вознес меня в духе на великую и высокую гору,
и показал мне великий город, святый Иерусалим, который нисходил с неба от
Бога. Он имеет славу Божию. Светило его подобно драгоценнейшему камню, как
бы камню яспису кристалловидному. Он имеет большую и высокую стену, имеет
двенадцать ворот и на них двенадцать Ангелов; на воротах написаны имена
двенадцати колен сынов Израилевых...". "...Основания стены города украшены
всякими драгоценными камнями...". "А двенадцать ворот -- двенадцать жемчужин:
каждые ворота были из одной жемчужины. Улица города -- чистое золото, как
прозрачное стекло. Храма же я не видел в нем; ибо Господь Бог Вседержитель --
храм Его, и Агнец. И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для
освещения своего, ибо слава Божия осветила его и светильник его -- Агнец". "
Ворота его не будут запираться днем; а ночи там не будет". "И не войдет в
него ничто нечистое и никто преданный мерзости и лжи, а только те, которые
написаны у Агнца в книге жизни". "И ничего уже не будет проклятого; но
престол Бога и Агнца будет в нем, и рабы Его будут служить Ему" (Откр. 21,
10-12, 19, 21-22, 25, 27; 22, 3).
Неизвестный. Да. Изумительно. Пророческая сила! Вот слова, которые,
действительно, не нуждаются в доказательствах.
Духовник. Наконец-то ты сказал, что я так долго от тебя ждал. Но, может
быть, у тебя все же есть еще какие-нибудь вопросы?
Неизвестный. Да. Есть еще один. Только не знаю, может быть, на него
нельзя ответить сразу?
Духовник. Говори. Если возможно, я постараюсь ответить.
Неизвестный. Видишь ли, истина, которую я, кажется, наконец увидел,
имеет одно свойство. По крайней мере я так чувствую. Ее нельзя просто
"знать". Надо непременно по-другому начать жить.
Духовник. Совершенно верно.
Неизвестный. Так вот, вопрос мой именно об этом: как от признания
истины перейти к новой жизни? Как приобрести настоящую веру, научиться
молитве, как создать для себя -- употребляя твою терминологию -- монастырь в
миру?
Духовник. Ты должен стать на путь духовной жизни.
Неизвестный. Что же для этого надо сделать?
Духовник. Я отвечу тебе на этот вопрос в следующий раз.
Духовник. Что же тебе надо сделать, чтобы встать на путь духовной
жизни? Ты, наверное, и не подозреваешь, как это трудно и в то же время
легко!
Неизвестный. Трудно -- я понимаю. А почему легко -- нет.
Духовник. Один оптинский старец говорит: "Монашеская жизнь -- трудная,
это всем известно, а что она самая высокая, самая чистая, самая прекрасная и
даже самая легкая -- что говорю, легкая -- неизъяснимо привлекающая,
сладостнейшая, отрадная, светлая, радостию вечно сияющая, это малым
известно. Но истина на стороне малых, а не многих".
Он говорит это о монашестве. Но то же можно сказать и о духовной жизни
вообще. Вот почему Спаситель сказал: "...иго Мое благо, и бремя Мое легко"
(Мф. 11, 30).
А каково же иго Христово и каково же бремя Его, как не жизнь духовная!
И у Апостола читаем: "Всегда радуйтесь". И он ни о какой иной радости
говорит, как о радости во Христе Иисусе. Вот и потому и легко встать на путь
духовной жизни.
Тот же старец говорит еще: "Господь сказал возлюбленным ученикам: не
бойся, малое Мое стадо, Яко изволит Бог даровати вам -- что? думаешь, отраду?
богатство? наслаждение? Нет! Царство! Где не только все блага, все возможные
сокровища и красота, и слава, и свет, и радость, и горящая любовь, и
Божеская жизнь, и веселие вечное. Царство это -- Царство всех веков, перед
которым все величайшие царства мира сего --дым, сырец! И в том-то Царстве
света и веселия тебе уготовано и всем возлюбившим Господа Иисуса Христа
царское место".
Как же можно колебаться человеку в выборе жизненного пути? Ведь их два:
узкий путь -- спасения, широкий -- гибели. Путь спасения -- духовная жизнь.
Гибели -- жизнь плотская. Как говорит Апостол: "...если живете по плоти, то
умрете, а если духом умерщвляете дела плотские, то живы будете" (Рим. 8,
13).
Неизвестный. Относительно выбора пути я больше не сомневаюсь. У видя
жизнь так, как она сейчас мне представляется, -- выбор сделать легко. Это
верно, но я спрашиваю, как встать на этот путь. С чего начать? Я почти
прожил свою жизнь и шел по другому пути. Мне все в нем понятно и привычно. А
этот духовный путь от меня далек, чужд мне и совершенно мне неизвестен. Я
понял, что не так жил. Я хочу теперь жить иначе, в соответствии с той
истиной, которую вижу. И я спрашиваю тебя, как мне это сделать?
Духовник. Да. Я именно так и понял твой вопрос. И на него-то и отвечаю
тебе, но я начинаю сначала, так сказать, с первого слова.
Неизвестный. А именно?
Духовник. Для того, чтобы встать на путь духовной жизни, надо прежде
всего ясно поставить перед собой оба пути -- путь жизни духовной, ведущий к
спасению, и путь жизни плотской, ведущий к гибели. И в самой глубине
существа своего -- решить идти путем жизни духовной. С этого решения должна
начинаться жизнь духовная каждого человека, осознавшего, что он уклонился от
пути спасения. И этот первый шаг, это решение делать легко, потому что легко
сделать выбор между жизнью и смертью. Сознательно выбрать смерть, а не
жизнь, может только человек безумный. И если ты понял, что жизнь мирская, по
плоти есть смерть, а жизнь церковная, по духу есть жизнь, -- то ты без
колебаний примешь внутреннее, непоколебимое решение встать на путь жизни
церковной. Это решение по своему значению для твоей внутренней жизни будет
уходом в монастырь. Твое душевное самочувствие изменится. По-новому видишь
ты все, чем жил раньше. Ты придешь в ужас от своей прошлой жизни. Ты
увидишь, сколько в ней было греха, нечистоты, всякой мерзости. Какая она
была пустая, бесцельная. Твое прошлое покажется тебе безобразным сном. И
сколько бы тебе ни было лет, ты почувствуешь себя вновь начинающим жить. Ты
будешь поражен этой переменой и с величайшим изумлением будешь спрашивать
себя: да как же я жил раньше? Как я мог не видеть того, что вижу теперь,
когда все это так ясно, так несомненно? А вместе с тем охватит чувство
нестерпимого стыда за все твое прошлое. Ты ощутишь непреодолимую жажду
покаяния. Это первый шаг на твоем пути, но здесь ждет тебя и первое
искушение: это чувство стыда и сознание греха может быть и к жизни, и к
смерти. К жизни, если оно вызовет в тебе жажду спасения, если его осветит
надежда на милосердие Божие, если не убьет оно в тебе веры, что Господь
пощадит создание Свое и примет тебя, как принял блудного сына. К смерти --
если оно приведет тебя к безнадежному отчаянью. И заметь: с первых же шагов
жизни духовной козни вражеские! Они подстерегают человека на всех ступенях
духовного восхождения, враг подстерегает каждое доброе движение сердца и
стремится обратить его в зло, потому что все доброе в нас имеет некую черту,
перейдя которую, незаметно обращается в зло. Распознавать эту черту часто не
может человек своими силами. Это дело благодати Божией, потому
самонадеянность -- самый опасный грех, так как в нем таится возможность всех
грехов. Враг будет стремиться и доброе твое покаяние довести до злого
уныния. Он будет говорить тебе слова безнадежные о том, что тебе уже поздно
исправляться, что это тебе не под силу. Что ты погибнешь, что не стоит и
начинать этой новой жизни. Она не для тебя.
Неизвестный. Я еще не начал новой жизни, а эти мысли уже мелькают у
меня в мозгу.
Духовник. Отгоняй их. Не давай им задерживаться в сердце. Они -- от
врага. Жизнь духовная не зависит от времени. Можно, как видим в примере
разбойника на кресте, стяжать спасение и во единый час. О том же
свидетельствуют и многие примеры из жизни святых. Жить всегда можно начать
сначала. И нет такого грешника, которого бы не простил Господь. А возраст?
Какое же он имеет отношение к вопросу о духовной жизни? Разве не в каждый
возраст человек одинаково близок к смерти? И разве погибнуть духовно нельзя
в юности и спастись в старости?
Неизвестный. Что же я должен сделать в сознании своего греха?
Духовник. Ты должен исповедовать грехи свои в Церкви и после отпущения
грехов причаститься святых Тайн.
Неизвестный. Неужели с этого надо начать? Мне кажется, что я еще не
готов для того, чтобы причаститься. Это требует полноты веры и чистоты
жизни. Ведь иначе и по церковному учению мое причащение будет "в суд и
осуждение".
Духовник. Достойное причащение -- не есть причащение только святых. И
несовершенство в вере не может быть препятствием для принятия святых Тайн.
Ибо не здоровые, а больные нуждаются во враче. И не к праведным только, но и
к грешным пришел Христос, чтобы спасти их. Причащение -- это источник нашего
совершенства и утверждения нашей веры -- как же можно сначала требовать
совершенства в вере и жизни, а уже потом допускать до причастия святых Тайн!
Неизвестный. Но какое-нибудь условие есть же для достойного причащения?
Духовник. Есть. Покаяние.
Неизвестный. Но ты ведь сам говорил, как ничтожно наше покаяние в
сравнении с тяжестью грехов.
Духовник. Да. Но и эту нераскаянность нашу надо тоже исповедовать как
грех. И если у тебя нет злого и сознательного желания остаться в грехе, если
ты не возлюбил грех, а стыдишься его -- святая Церковь властию, которая дана
священнику, снимет с тебя все твои грехи и ты достоин будешь причащения. То
же и немощность в вере. Пусть сознаешь ты, что ничтожна и слаба твоя вера.
Но ты хочешь веровать. Ты видишь в неверии грех свой. Ты взываешь: "Верую,
Господи! помоги моему неверию" (Мк. 9, 24). И причащение и при твоем
маловерии будет достойно. На путь духовный надо вступать через покаяние и
утверждаться на нем таинством Божественной Евхаристии. Причащаться надо не
один раз в год, как вошло в привычку обмирщенных христиан, а часто, как
подобает в монастыре, потому что без частого причащения не возможна духовная
жизнь в миру. Ведь тело твое иссыхает и делается бессильным, когда ты не
даешь ему пищи. И душа требует своей небесной пищи. Иначе и она иссохнет и
обессилет. Без причащения заглохнет духовный огонь в тебе. Завалит его
мирской хлам. Чтобы освободиться от этого хлама, нужен огонь, попаляющий
тернии наших прегрешений. Жизнь духовная -- не отвлеченное богословие, а
действительная и самая несомненная жизнь во Христе. Но как же она может
начаться, если ты не примешь в этом страшном и великом таинстве полноты духа
Христова. Как, не приняв плоти и крови Христовой, будешь жить с Ним? И
здесь, как и в покаянии, не оставит тебя враг без нападений. И здесь он
будет строить тебе всякие козни. Он воздвигнет множество и внешних, и
внутренних преград. То будет тебе некогда, то почувствуешь себя нездоровым,
то захочется отложить ненадолго, чтобы "лучше приготовиться". Не слушай.
Иди. Исповедуйся. Причащайся. Ведь не знаешь ты, когда призовет тебя
Господь.
Неизвестный. Да. Я это сделаю.
Духовник. Духовный путь требует оцерковления всей жизни и внутренней и,
по возможности, внешней. Если ты не положишь резкую грань между своею жизнью
и жизнью мирской, мир непременно победит тебя, сделает тебя своим рабом.
Господь принес меч разделения: "Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле?
Нет, говорю вам, но разделение; ибо отныне пятеро в одном доме станут
разделяться, трое против двух, и двое против трех: отец будет против сына, и
сын против отца; мать против дочери, и дочь против матери; свекровь против
невестки своей, и невестка против свекрови своей" (Лк. 12, 51-53). Так
надлежит отделяться от всего и от всех, что будет содержать в себе мирское
начало. Без этого внутреннего отделения невозможна духовная жизнь.
Неизвестный. Но что ты разумеешь под "оцерковлением жизни"?
Духовник. Ты понимаешь разницу между монастырем и миром?
Неизвестный. Конечно.
Духовник. Ты понимаешь, что монастырская жизнь оцерковлена и потому
противопоставлена миру?
Неизвестный. Да.
Духовник. Вот создать монастырскую жизнь в миру -- это и есть то
оцерковление, которое необходимо для желающих идти по пути духовной жизни.
Неизвестный. Теоретически твою мысль о монастыре в миру я понимаю, но
как ее осуществить практически -- нет.
Духовник. Представь себе, что ты живешь в монастыре. Вокруг монастыря
высокая стена. У ворот монах, который не пропускает в монастырь посторонних.
В монастыре храм, ты ходишь в него молиться. Твоя жизнь вне храма --
протекает в келье. У тебя есть келейное правило молитвенное, ты читаешь
слово Божие, творения св. Отцов, углубляешься в созерцание Божественных
тайн. Вне храма и кельи ты несешь послушания, иногда очень тяжелые, в
пекарне, на огороде, на скотном дворе. У тебя есть духовный отец, который
руководит всей твоей жизнью, которому ты отдал душу свою в руководство,
отказавшись от своего самочиния и мирской воли. Ты соблюдаешь посты, и весь
уклад твоей жизни зиждется на основе церковных правил. Монашество -- это
храм, у которого раздвинулись стены и который охватил и заключил в себя всю
твою жизнь. И вот случилось так, что монастырь этот перенесен в мир. Стен
больше нет. Но где же твой монастырский храм? Это тот храм, где ты теперь
исповедуешься у духовника своего и причащаешься Святых Тайн. Может быть, ты
не можешь проводить в нем столько времени, сколько в монастыре, но все же
жизнь в этом храме -- главное в твоей жизни. Где твоя келья? Она перенесена в
шумные мирские квартиры, но и в миру она осталась келией, даже если ты
занимаешь "угол". В ней должна быть монастырская тишина и монастырская жизнь
-- хотя кругом шум, и из-за стен доносятся в твою келью не церковные
песнопения братии, а мирские песни, суетные разговоры, пьяное веселие. Твоя
комната неизменно должна оставаться келией, где все проникнуто духом молитвы
и тишины. У тебя много внешних мирских дел, ты должен делать их "за
послушание", не прилепляясь к ним душой, как делал ты и в монастыре тяжелую
работу в пекарне или на скотном дворе. Жизнь мирская течет по своим законам.
У нее свой уклад. И ты, принимая его, поскольку это внешнее необходимо для
твоей жизни в миру, должен свою личную и внутреннюю жизнь построить на
началах церковных. В монастыре ты был послушник. Ты должен оставаться им в
миру.
И если ты соблюдешь все это и в миру, ты сохранишь монастырь. И этот
внутренний монастырь не сможет уничтожить никто. Потому, что уничтожить
можно только внешнее, а внутреннее -- неотъемлемое достояние человека. Так
вот что такое "оцерковление", которое есть необходимое условие истинно
духовной жизни.
Неизвестный. Да. Я понимаю теперь, что ты разумеешь теперь под словом
"оцерковление". Но смогу ли я создать это "необходимое условие" для духовной
жизни?
Духовник. Почему же нет? Это зависит только от тебя.
Неизвестный. Может быть. Но по силам ли это мне? Смогу ли я так сразу
отказаться от всего мирского? Я слишком привык к мирской жизни и многое
слишком люблю в ней.
Духовник. Например?
Неизвестный. Ну, например, я очень люблю музыку, светскую литературу,
театр, я по-мирскому люблю жизнь природы -- цветы, пение птиц; люблю
посмеяться, пошутить, поболтать в веселой компании, наконец, я курю...
Конечно, все это "мелочи", но отказаться от всего этого сразу -- я не
чувствую себя в силах.
Духовник. А кто тебе говорит сразу?
Неизвестный. Это говорит Евангелие.
Духовник. Никогда! В Евангелии говорится о необходимости твердого
решения идти за Христом. Говорится об идеале, к которому должен стремиться
человек. Говорится о том, что человеку надлежит делать для достижения этого
идеала. Больше того, там говорится, что Царство Божие силою берется, что
делающие усилия получают его. И Апостолы поучают, что многими скорбями
надлежит войти в Царство небесное. Значит, совсем не "сразу". Подвижники,
которые сами прошли путь спасения, познавшие на опыте все козни вражеские,
открывшие для нас внутреннего человека, изучавшие "невидимую брань"
духовную, осветившие светом благодатного разумения весь путь духовной жизни,
-- с непреложностью установили то учение Церкви, по которому, наоборот,
внутреннее устроение человека -- процесс медленный, постепенный, требующий
великого терпения.
Неизвестный. А как примирить с этим слова Спасителя, сказанные
человеку, хотевшему прежде, чем идти за Христом, "пойти и похоронить отца":
"...предоставь мертвым погребать своих мертвецов", и другому, который просил
отпустить его проститься с домашними: "...никто, возложивший руку свою на
плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия" (Лк. 9,
59-62).
Духовник. Это и есть требование окончательного решения идти за Христом,
требование окончательного избрания пути без оглядывания назад и без
двоящихся мыслей. Здесь Спаситель ничего не говорит о возможности достигнуть
совершенства "сразу", а только об этом окончательном решении не в мыслях,
чувствах и намерениях, а в воле и в жизни.
Неизвестный. Допустим, теоретически это так. Но я не понимаю, как же
практически можно установить постепенность? По-моему, например, так: если в
театр ходить нельзя, так уж нельзя. Читать романы нельзя, так уж нельзя.
Вести праздные разговоры в праздной компании с папиросой в зубах нельзя --
так уж нельзя. Нельзя танцевать, нельзя смеяться, нельзя шутить, петь,
играть. Да все нельзя. И кто мне скажет, как "постепенно" можно оставлять
все это. Какой внешний признак будет указан "временно допустимого смеха",
"временно допустимых развлечений", "временно допустимого обмирщения".
Духовник. Никто не укажет тебе такого внешнего признака. Его нет и не
может быть, потому что "обмирщение" недопустимо вообще. Но речь идет не о
допустимости обмирщения, а о том, как от него избавиться и как достигнуть
оцерковления всей жизни. И здесь православие не говорит о достижении сразу,
а говорит о неизбежности большой внутренней борьбы и постепенном восхождении
по лестнице совершенства. Здесь "сразу" будет страшной опасностью, которая
может подменить истинное благодатное состояние святости -- внешней
фарисейской его подделкой. Ты спрашиваешь, какой внешний признак допустимых
развлечений будет указан? Тебе будет указано другое: внутреннее основание
того процесса, в котором человек действительно освобождается от обмирщения.
Это основание -- духовный рост человека. Внешнее самоограничение должно быть
здесь не по букве закона, а в соответствии с внутренним процессом духовной
жизни. Не сразу надо сказать человеку -- брось мирские развлечения. Но и
нельзя ждать, чтобы он бросил их без труда, без борьбы, когда он совершенно
потеряет к ним всякое влечение. Надо знать момент, когда пора человеку
поставить такую задачу. Надо знать не только, каково здесь требование
закона, но и созрел ли данный человек для решения такой задачи. Формальный,
"по букве" отказ "сразу" от всего "мирского", потому что святые отцы "в
театр не ходили", и "папирос не курили", и "в веселой компании не сидели" --
при всей видимости истинности -- может оказаться не только бесплодным, но
даже губительном для души. Здесь недостаточно знать учение о совершенстве --
здесь надлежит иметь духовное ведение. Книга -- великое дело, но для того,
чтобы пользоваться ею, нужна не мирская мудрость, а благодатная премудрость.
Ведь как ни известна нам из подвижнических творений невидимая брань, как ни
изучены в духовном опыте святых основные законы духовной жизни, все же
каждый человек не вполне такой же, как другой, и каждая жизнь человеческая --
особая, единственная и новая жизнь. Поэтому и книги сказать всего не могут.
То живое, единственное, особое, что касается только этой жизни, постигается
не мирскою мудростию, а премудростию Благодати. Православные монастыри
доселе сохранили живую практику истинного духовного руководства. И если
хочешь по-настоящему понять православное учение о пути жизни духовной и о
восхождении по лестнице совершенства -- посмотри, какой там был дух. Чему
учили старцы своих духовных детей? Было ли в словах их это, исполненное
мертвого формализма, требование "сразу", кажущееся таким возвышенным, а в
существе своем исполненное внешнего фарисейства? Вот послушай, как писали
великие оптинские старцы о "мирских развлечениях". Имея в виду, что слова,
которые я сейчас тебе приведу, писались девушке, живущей веселой мирской
жизнью, но стремившейся к монашеству: "Таинство странное вижу и преславное:
небо -- вертеп; престол херувимский -- Деву; ясли -- вместилище, в них же
возлеже невместимый...
Истинно -- чудо ужасное! и херувимский ум ужасается, как это могло быть?
А между тем это было! И какое из сих чудес чудеснее, ум отказывается
уразуметь. Цепенеет... Да, великое утешение св. Церковь даровала умному
человеку. Так вот целый век и смотрел бы в бездну этих трех строчек. А
сколько еще перлов рассыпано в духовных церковных песнях! Но земной ум не
жалует этих драгоценностей, ибо понять их не может. Что петуху неоцененный
рубин? Ему надо горошину. А нам доставляет утешение попрыгать по паркету,
как какому козленку, нам бы похохотать до лому затылка, нам бы рожу
какую-нибудь надеть, замаскироваться, и сколько еще глупостей и нелепостей,
поглощающих этот световидный дар неба -- ум наш. Впрочем, это я пишу не с
тем, чтобы ты, моя искренняя, все рожи и бальные принадлежности разбросала и
тем огорчила бы родных и чужих. А так говорю, чтобы ты знала, что творишь. И
уж если набедокуришь -- исповедовалась бы Господу, и Он простит тебя".
И в другом письме ей же: "Вчера или 3-го дня о. М. сказал, что ты там
все пляшешь. Я ему советовал указать тебе басню Крылова "Стрекоза и
муравей". К тебе она подходит. Та тоже любила масленицу и не жаловала поста
-- все плясала. Говорю это не в укор тебе, а чтобы ты знала настоящее
положение вещей и при случае не теряла головы"...
И еще: "Экая ты подозрительная! Опять взвела на меня клевету, будто я
не доволен тобою. Да хоть бы ты и действительно увлеклась кем-нибудь, да как
же я тебя не прощу? сам грешный человек. А ты даже и не увлеклась, а так
просто, подружилась. Ну и Бог простит тебя, и я прощаю".
Требовал ли он от этой мирской девушки, чтобы она "сразу" отказалась от
всего? Напротив, он и самую мысль о таком "немедленном" изменении жизни
отгонял от нее, как мысль вражескую. "Но вижу ты желаешь, --пишет ей старец,
-- бросив модные со шпорами башмаки и бальное платье, сию же минуту сделаться
святою, преподобною, сразу просветлеть. Нет, матушка, в деле духовном так не
бывает. Тут на первом плане стоит терпение, за ним еще терпение, и, наконец,
все это венчает опять-таки терпение" (Иеросх. Анатолий).
Вот голос истинного православия. Вот как старчество понимало процесс
духовного перерождения человека. И это была не теория, а сама жизнь. Через
пять лет после этих писем оптинский старец пишет той же девушке поздравление
со вступлением на иноческий путь, в котором уже нет ничего ни о модных
ботинках, ни о бальных платьях, а говорится: "Читай непременно каждый день
Авву Дорофея или Иоанна Лествичника, в сих книгах великая сокровищница
уроков для духовной жизни. И если будешь идти указанным ими путем по силе
своей -- верь, не погибнешь и наследуешь Царство (небесное) вечное".
Неизвестный. Значит, вопрос переносится на внутреннее возрастание.
Внешние ограничения -- это отчасти помощь для этого возрастания, отчасти --
следствие его?
Духовник. Совершенно верно.
Неизвестный. Что же содействует этому возрастанию в положительном, а не
в ограниченном смысле?
Духовник. Я уже сказал тебе: покаяние, частое причащение. К этому надо
прибавить молитву, пост и внутреннюю брань.
Неизвестный. Скажи об этом подробнее.
Духовник. Мы уже говорили с тобой о молитве и о посте, когда говорили о