Страница:
Да только мне деревянная лопата, которой отправляются в печь хлеба, представлялась алебардой, а сам я грезил о славе Баярда и Дюгеклена. И вот когда мне было шестнадцать лет, через наш славный город шел драгунский полк. Их блестящие на солнце каски с конскими хвостами, их палаши окончательно пленили мое сердце, и, как ни убивался папаша Буланже, вскоре его сын уже гарцевал в полковой колонне с горном, от одного звука которого у меня кружилась голова и сладко ныло в груди.
Потом мы славно дрались под Моденой, а во время перестрелки среди виноградников Бентиволио я от страху так осмелел, что повел за собой полуэскадрон и вышиб с холма целую роту савойцев. С вашими богемскими стрелками мне тоже пришлось столкнуться. Ну, это, я вам скажу, львы! Мы полдня штурмовали занятое этими храбрецами предмостное укрепление близ Арно. Впрочем, что я вам говорю, вы небось сами знаете об этом славном дельце…
Болтовня лихого капитана не требовала ответа и в общем-то звучала своеобразным гимном революционной эпохе, тем блаженным и жутким временам, когда сегодняшний висельник завтра мог стать обвинителем и судьей, а проснувшийся в канаве имел шанс уснуть на атласных простынях. На смену поколению, расправившему крылья, всегда приходит иное, стремящееся запереть в надежные клетки вчерашних орлов, львов и барсов. Можно было не сомневаться, что продлись карьера этого бравого офицера еще несколько лет, и Тулуза бы уже гордилась славным генералом Буланже, возможно, бароном, а то и графом Империи. Но кто знает, какая шальная пуля ставит точку в карьере самых отважных рубак!
Раздумывая о бренности жизни и неверности жребия, я молча кивал, слушая речи офицера, когда вспышка ружейного залпа безжалостно поставила точку в нашей довольно односторонней беседе. Точка была красная и расползалась кровавым пятном по лбу ехавшего рядом с капитаном егеря. Вслед за первым захлопали новые выстрелы, заставляя всадников разворачиваться в цепь, стараясь маневрировать, чтобы затруднить прицеливание неведомых стрелков.
– А вот, кажется, и люди Елипали, – пробормотал молчавший всю дорогу Лис. – А я уж было заскучал!
Засада была устроена на славу. На исходе первой минуты обстрела трое конных егерей уже лежали в снегу, не проявляя каких-либо признаков жизни, еще двое были ранены. Но, должно быть, не звался бы Огюст Буланже Гетайром Доблести, когда б спасовал перед банальной западней. Рассыпавшееся по снежной целине его небольшое войско представляло слишком хорошую мишень, чтобы продолжать удерживать эту нелепую позицию. Вздыбив храпящего андалузца, шевалье выхватил из ольстриди пистолет и, пригнувшись к холке, помчал вперед по дороге:
– За мной, храбрецы! Дюбуа, Масне, Вильер – спрячьтесь за санями! Стреляйте по всему, что будет двигаться среди тех камней!
Конные егеря – отменные стрелки. Это обязательное условие вступления в полк. Когда же наш экипаж внезапно превратился в импровизированную баррикаду, я вдруг с ужасом понял, что ежели, скажем, Палиоли не слишком четко объяснил задачу своим людям или же мы вовсе попали не в ту засаду, то в ходе завязавшейся перестрелки нас с Лисом прикончат, как говорится, в силу сложившихся обстоятельств.
– Сергей, – прохрипел я, – быстро выкатываемся – и под сани.
Валяться в снегу, даже укутанным в медвежьи шкуры, – занятие не из приятных, особенно когда над головой свистят пули, а ты лежишь со связанными руками и ничего не можешь предпринять. Когда же к выстрелам примешивается звон клинков, то понимаешь, что дело и вовсе принимает оборот нежелательный, поскольку одно дело – обстрел колонны из укрытия, и совсем другое – стычка на дороге. В конце концов, кругом война, и французский отряд движется по – уж не знаю, занятой или нет, – австрийской территории, а коли так, то вполне возможно, что перед нами, вернее – над нами, какая-то регулярная часть, выследившая передвижение вражеского разъезда.
Даже предположив, что нас с Лисом сейчас освободят бравые австрияки и вернут в расположение доблестных богемских стрелков, радоваться почему-то не хотелось. Представляю себе вытянутые лица однополчан при появлении нашего сиятельства. Точно желая дать мне пищу для новых размышлений, в сани рухнуло тело. Рука неизвестного свесилась, и зажатый в ней клинок очутился прямо у меня перед глазами.
– В круге лошадь, над ней корона, – прошептал я, разглядывая клеймо на пяте клинка. – Брауншвейг. Эти-то откуда здесь взялись?!
Пальцы раненого кавалериста разжались, затем конвульсивно задергались. Его оружие выпало, утонув рукояткой в рыхлом снегу.
– Лис, – встрепенулся я, – я сейчас попробую ухватить саблю, а ты пристройся и перепили себе путы.
– Идет, – коротко выдохнул Сергей, стуча зубами от холода.
Захватить лежащий в снегу клинок оказалось делом непростым. Во-первых, то и дело возле саней появлялись чьи-то ноги, но что хуже всего – некоторые из них были снабжены копытами. С третьей попытки я перекатился и, захватив коленями клинок, с максимально возможной скоростью вернулся в начальную позицию. Насколько я успел заметить, бой не утихал. Должно быть, сбив притаившихся за утесом стрелков, капитан Буланже вернулся к пленникам и сейчас во всю прыть орудовал саблей, обороняясь и атакуя каких-то всадников в черных, расшитых серебряным шнуром венгерках.
– Ну что, есть? – с надеждой спросил Сергей.
– Есть! – резко выдохнул я. – Давай режь.
Лис повернулся ко мне спиной, пристраивая стягивавшую запястья веревку на сабельном лезвии.
– Ну, давай рвись, черт бы тебя побрал! – бормотал он, пытаясь рассечь путы. – Рвись, кому говорю! О, кажется, пошло.
Над нашими головами послышался отчетливый грохот. Должно быть, кто-то соскочил из седла в сани. Затем к импровизированному укрытию стремительно начали приближаться высокие сапоги со шпорами. Не дойдя до саней полушага, они остановились, принимая широкую фехтовальную стойку. Вновь послышался скрежет клинка о клинок, сапоги дрогнули, и вслед за тем возле превращенного в полевое укрепление экипажа рухнуло тело, рассеченное от плеча до пояса.
– Господи, как я этого не люблю, – прошептал я, закрывая глаза.
Кровь заливала снег ярко-алой кляксой, мгновенно впитываясь и темнея.
– А ты не туда смотри, – жестко процедил Лис, освобождая мои руки. – Глянь, вон за голенищами стволы торчат бесхозные. Нам эти волыны сейчас в самый раз будут.
Сергей был прав: как бы ни складывалось сражение над нашими головами, как бы ни шатало нас при ходьбе, повороты судьбы стоило встречать как подобает настоящему офицеру – во всеоружии.
Манера кавалеристов носить дополнительные пистоли таким странным, на первый взгляд, образом не предусмотрена ни одним уставом. Однако, находясь в седле, выдернуть оружие из сапога можно одним жестом, перезаряжать же на скаку штатные пистолеты – занятие на любителя, а в бою, где каждая секунда на счету, подобное любительство может стоить жизни. Чуть больше полувека спустя эта манера сошла на нет, вытесненная многозарядными револьверами Кольта и Смит-Вессона. Пока же, на наше счастье, полковник Кольт не уравнял людей между собой, и бесхозное оружие немедленно перекочевало в наши руки.
– Вот так-то лучше, – пробормотал Лис, проверяя, заряжен ли пистолет. – Постой-ка, брат мусью!
– Сдавайтесь, господин капитан, – послышалось сверху. – Вы ранены, и вам против меня не выстоять.
– Как бы не так! – раздался поблизости возмущенный окрик Буланже. – Черта тебе двухвостого! Это не моя кровь, это кровь твоих ублюдков.
– Тогда почему она течет из твоего плеча, французский недоносок?
– А этого не хотел? – Я отчетливо услышал сухой щелчок взводимого курка. – Как видишь, мне и одной руки хватит, чтобы продырявить твою тупую башку.
– Ну что, Капитан, подождем, пока эти умники друг друга порешат, или как?
– Буланже жалко, – скороговоркой прошептал я. – Он хоть и сын булочника, а вел себя как истинный рыцарь. Да и тот второй, если дон Умберто послал его нам на подмогу, то неправильно было бы допустить, чтобы герою прострелили голову.
– Тогда возьмем их в плен обоих, а там разберемся.
– Идет, – выдохнул я. – На счет «три» выкатываемся. Ты влево, я вправо. Сил хватит?
– Справимся! – Губы моего напарника сложились в недобрую улыбку.
– Ну что, раз… два… Начали!
Снежная пелена мелькнула перед моими глазами, я перекатился, стараясь не забить льдистой пробкой ствол пистолета. Офицер конных егерей стоял в санях, одна его рука свисала вдоль тела, и зажатая в ней сабля уже не представляла серьезной опасности, в другой он держал пистолет, нацеленный во всадника в расшитой серебром венгерке, который, в свою очередь, держал на мушке карабина бравого тулузца.
– Сдавайтесь оба! – Мой ствол глядел аккурат меж лопаток Буланже. Пистолет Лиса целил в висок неизвестного кавалериста, и вид Сергея не оставлял сомнений в его намерении при необходимости спустить курок.
– Какого черта?! – На этот раз в выражении чувств австриец и француз были вполне солидарны.
– Бросьте оружие, – скомандовал я. – Вы оба – наши пленники.
Только сейчас я смог полностью оценить поле боя. Красные с золотом ментики конных егерей, черные с серебром венгерки их противников яркими пятнами темнели на снегу то здесь, то там, окруженные одинаково алыми ареолами крови. Некоторые из лежавших были живы, но требовали срочной медицинской помощи, другие уже не шевелились. Кем бы ни были все эти люди при жизни, цена нашего освобождения казалась мне непомерно высокой.
– Господа, господа! – Всадник поднял карабин стволом вверх. – Не стоит так горячиться. Меня послал ваш друг! Вы свободны!
– Ценное наблюдение, – хмыкнул Лис. – Ну, граф, шо с пленными делать будем?
– Капитану следует оказать помощь и, полагаю, дать свободу. А с этим…
– Господа! – Наш освободитель казался обескураженным. – Французы совсем близко, а большинство моих людей убиты. Если этот щеголь приведет сюда подкрепление, нас возьмут голыми руками!
– А он где-то прав, – охотно согласился Лис. – Капитан Буланже, признайте себя нашим пленником, по дороге мы окажем вам первую помощь. Это, как там его, согласно законам древнего рыцарства.
– И не подумаю, – насмешливо бросил французский офицер.
– Хотелось бы знать почему? – проговорил я.
– А вот почему. – Гвардейский егерь указал стволом на вершину утеса, преграждавшего саням прямоезжую дорогу.
Над ним, сверкая шитьем в лучах полуденного солнца, красовалась дюжина всадников, выцеливающих нас, как охотник – куропатку. Еще несколько мгновений – и другая группа верховых, куда больше первой, вынеслась из унылого, чернеющего голыми ветвями леса.
– Это конфланские гусары, – пояснил с улыбкой на устах Буланже. – И ведет их мой добрый приятель, первый фехтовальщик легкой кавалерии Этьен Жерар.
Французский военный лагерь напоминал огромный муравейник, когда бы вдруг муравьям вздумалось раскраситься во все цвета радуги, сесть на коней и воспользоваться пушками для истребления себе подобных.
Наша попытка уйти от преследования закончилась быстро и плачевно. Стоило многострадальным саням вынести беглецов за утес, как мы нос к носу столкнулись с полусотней гусар, без всякой суеты ждавших появления верной добычи. Ловушка захлопнулась, и жизнерадостные французы с улюлюканьем окружили мрачных пленников, зыркающих глазами во все стороны.
– Итак, вы снова мои пленники, господа! – радостно произнес Огюст Буланже и, покачнувшись, рухнул в снег, теряя сознание.
Конфланские гусары, обступив нас плотной стеной, невольно заставили отбросить всякую надежду спастись бегством. Их взгляды на мой полковничий мундир были недвусмысленны – в уме они делили награду, положенную за пленение вражеского старшего офицера.
Спустя два часа трое пленников в сопровождении бравых кавалеристов – Этьена Жерара и Огюста Буланже с рукой, красовавшейся на живописной черной перевязи, – ступили под свод шатра, над которым развевался флаг маршала Франции.
– О-о, друзья мои! – Хозяин шатра был молод, строен, и когда б не затканный ярким золотом мундир и черные тени, залегшие под глазами, его можно было бы принять скорее за старшего адъютанта, но уж никак не за маршала. – Вы ранены, Огюст?
– Увы, ваше сиятельство, мы попали в засаду, и когда б не Этьен, я бы сейчас, наверно, стоял перед каким-нибудь Маком, а не перед вами.
– Я патрулировал дорогу, господин маршал, когда услышал выстрелы, – пустился в объяснения командир гусарского эскадрона. – К счастью, мои орлы подоспели вовремя.
– Что ж, это замечательно. – Маршал, вероятно, сам в недавнем прошлом лихой кавалерист, широко улыбнулся, топорща усы. – Прекрасный улов! Вы, если не ошибаюсь, полковник богемских стрелков?
– Верно, – подтвердил я.
– Надеюсь, вы расскажете нам много интересного.
– Отнюдь, – честно пообещал я.
– Все так говорят вначале, – продолжал улыбаться француз. – А ваши друзья?
– Маршал! – не имея сил более сдерживаться, начал Лис. – Я вам такое расскажу! Вы тока, главное, записывайте, потому шо я ж потом не вспомню! Весь левый фланг нашего войска составляют жидкокристаллические терминаторы из сплава ртути с фазоплазменным кобальтом. Они в воде не горят, в огне не тонут. По центру пойдут бронеказачьи части на гидросамокатах…
– Мой друг – управляющий имением и не сведущ в военном деле, – вмешался я, останавливая речевые излияния Лиса, грозившие нам мерами, несовместимыми с продолжением успешной деятельности.
– А ваше имя? – теряя интерес к Сергею, задал вопрос нашему «освободителю» нахмурившийся маршал.
– Барон Конрад Вильгельм фон Мюнхгаузен, – щелкая каблуками, представился наш спутник. – Ротмистр брауншвейгских кирасир, командир отряда волонтеров. До сей поры имел счастье воевать против вас.
– О, ответ, достойный воина! – Маршал погладил ус. – Однако красивые слова оставим в стороне. Я хотел бы знать, господин полковник, куда и зачем вы направлялись.
– Уж во всяком случае, не сюда, – хмыкнул я.
– Ваше сиятельство, при нем был обнаружен вот этот пакет. – Буланже вытащил из-за лацкана мундира опечатанный сургучом конверт, подписанный маршалом Колоредо.
– О, это уже недурственно, совсем недурственно. – Сургуч хрустнул под маршальскими пальцами. – Что тут у нас?
– Его поймали какие-то черноризники, – продолжал объяснять раненый конный егерь, – с виду ни дать ни взять – монахи. Даже обращаются друг к другу «брат-брат», но вроде как не монахи, а кто такие – поди разбери! Со мной один из этих черноризцев ехал, так его первым залпом пристрелили. А так они вроде за нас.
– Угу, – не отрываясь от текста, кивнул маршал.
– Капитан, – услышал я в голове Лиса, – ты еще с Елипали не связывался?
– Нет, – нехотя сознался я. – Как представлю себе, что он начнет говорить, когда узнает об очередном нашем пленении, жалею, что вообще изобрели закрытую связь.
– Да-а… — протянул Сергей, – из огня да в полымя! Слушай, а мужика этого, я не ослышался, Мюнхгаузеном зовут?
– Абсолютно точно, – подтвердил я.
– Бред какой-то! Это ж кому скажи: нас пытался освободить барон Мюнхгаузен.
– Занятный документ, – складывая пополам лист с моим назначением, произнес маршал. – Если вас утешит, господин полковник, то смею вас заверить, армии границы в Богемии больше не нужны орудия. И вообще ничего не нужно, так что ваше задание… – Он развел руками.
– Ваше сиятельство, – речь хозяина была внезапно прервана явлением чернобрового красавца с адъютантскими аксельбантами, – прошу извинить, что прерываю, к вам прибыла супруга. Она рвется к вам и жаждет встречи.
– Каролина? Откуда она здесь? – Маршал выглядел обескураженным и, кажется, потерявшим интерес к стоящим перед ним пленникам. – Она же отдыхает на Адриатике!
– О, дорогой мой. – Отодвигая в сторону адъютанта, в шатер почти вбежала дама, скидывая песцовое манто на руки остолбеневшего порученца. – Счастье мое, как только я узнала, что ты снова подвергаешь себя опасности, я поспешила за тобой. Я мчалась без остановок прямо из Марселя! Дорогой мой, я должна быть рядом. – Супруга ошеломленного полководца подобно комете промчалась мимо, чтобы броситься на шею не чаявшему свидания мужу.
– Ка-пи-тан, – раздался в голове озадаченный голос Лиса, – чем дальше в лес, тем толще партизаны. Либо тут гастролирует шоу двойников, либо это наша мадам де Сен-Венан!
ГЛАВА 11
Походный шатер маршала Франции заполнился ароматом тонких духов, в которых радостная свежесть жасмина смешивалась с обольстительной горечью миндаля.
– Мой дорогой, – с томным придыханием ворковала Сюзон, на поверку оказавшаяся Каролиной, обвивая шею маршала нежными ручками. – Я так страшусь за тебя. Мне снятся дурные сны. В последнее время мы так редко видимся!
– Да-да, любовь моя…
Смущенный капитан Буланже отвернулся, стараясь лишь искоса наблюдать за лирической встречей. Его же друг только подкрутил залихватский ус, словно говоря: «Вот какие мы, французы, молодцы! Вот какие у нас страстные женщины!»
– Прощу прощения, господа, – отвлекаясь на мгновение от жарких объятий и поцелуев, выдохнул маршал, – сейчас у меня нет времени. Этих поместите на офицерскую гауптвахту, я допрошу их позже. Если комендант станет возражать, скажите, что таков приказ маршала Дезе.
Шпоры на сапогах французов дзынькнули малиновым перезвоном, демонстрируя готовность немедля выполнить приказ.
– Капитан! — Голос Лиса на канале связи был по-прежнему возбужден. – Вот за шо мне всегда нравились француженки, так это за то, шоу них при необходимости один-другой муж в загашнике всегда найдется. Ну, шо ты скажешь за эту многостаночницу?
– Не могу понять, она нас заметила или нет?
– Не тешь себя пустой надеждой! Женщине хватает шести секунд, чтобы влюбиться насмерть. Затем ожить и влюбиться в кого-нибудь еще. А за те полсекунды, которые были у нашей закоренелой подруги отведены на созерцание особ мужского пола, обнаруженных в округе, она не только срисовала гостей очередного муженька, но и всю мелочь у нас по карманам пересчитала. Короче, шо делать будем? Я в смысле того, шо русские и австрияки, должно быть, где-то совсем рядом.
– Это все понятно, но перебегать из лагеря в лагерь через поле боя – занятие, прямо скажем, крайне неблагодарное. Убьют и имени не спросят!
– Спасибо, объяснил, а то я вроде как не догадывался! – съязвил Лис. – А если перед боем?
– Перед боем может получиться, но тоже – или да, или нет, или может быть. Однако к чему торопить события? Нам еще с гауптвахты сбежать надо.
– Да ну, мы от иллюминаторов почти ушли… – начал бахвалиться Сергей. – А уж с гауптвахты-то и подавно уйдем!
– Господин полковник, – едва слышно проговорил Конрад, – полагаю, нам следует уносить отсюда ноги.
Тихая речь командира брауншвейгских волонтеров заставила маршальского адъютанта взорваться резким:
– Молчать! По-немецки не говорить!
– Дорогуша, а ежели он по-другому не умеет? Как узнать живому человеку, где у вас тут излить душу, в смысле – облегчиться? Но как скажешь, можно прямо здесь, в уголке, открыть миру свои нужды – хошь большую, хошь малую!
– У дежурного по гауптвахте спросите, – хмуро огрыз, нулся чернобровый красавец. – Тоже мне нашли место!
– Обязательно выясним, – заверил Лис.
– Ступайте, ступайте. – Лощеный порученец вытолкнул моего друга прочь из шатра.
Память высокого профессионала не обманула престарелого, маркиза де Моблена. Ни ужасы войны, ни тяготы еще более жестокого революционного мира не смогли изгладить из его памяти раз увиденный образ красивой женщины. Быть может, особая грация этой любвеобильной красавицы вскружила голову седовласого танцора; быть может, гармония ее тонких, наполненных страстью черт и чувственный взгляд, манящий в неведомые бездны, запечатлелись в сознании художника, но в одном этот печальный, робкий эмигрант был прав – наша с Лисом недобрая знакомая была замужем за генералом, а теперь уже маршалом Дезе.
Можно было считать случайностью, что судьба, подхватившая нас руками заговорщиков-иллюминатов, перебросила живые игрушки сначала офицеру гвардии базилевса, а затем капитану из корпуса именно маршала Дезе. Но я не верил в судьбу, а потому был склонен видеть определенную закономерность в цепочке нелепых случайностей. Как бы ни было грустно признавать это игрокам, выстроившим фигуры для бескомпромиссной схватки, в их поединке всегда участвует еще некто или нечто, скрытое от понимания, вызывающее то внезапную сонливость, то зубную боль, то просто чувство неуверенности у одного из поединщиков. С этим следовало считаться, но подобные обстоятельства вовсе не означали, что мы можем отступиться от решения поставленных задач.
Корпусная гауптвахта, куда приказом маршала мы были определены вплоть до продолжения допроса, представляла собой каменный дом приходского священника, прилепившийся сбоку от небольшой, но, кажется, весьма посещаемой церкви. Пожалуй, в какой другой армии такое капитальное помещение, да еще и расположенное на холме, было бы использовано под штаб или, уж во всяком случае, временную квартиру самого маршала, но непобедимое войско базилевса являло собой иную картину. Оно еще ждало своего вдохновенного Гомера, чтобы воспеть многочисленные подвиги, свершаемые здесь ежедневно и ежечасно, но сомнений в том, что они станут достоянием истории, быть не могло.
Базилевс Александр, двухметровый гигант невероятной силы и стойкости, желая закалить бойцов, категорически отказывался становиться на постой меж капитальными стенами под надежной крышей, если такие же условия не были предоставлены последнему из его солдат. А потому, невзирая на зимние холода, он жил в шатре, ел из солдатского котла и каждое утро обтирался снегом, заражая своим неунывающим жизнелюбием всю армию.
Удивленные столь неожиданным поведением завоевателя австрийские крестьяне, дома которых были определены под лазареты и жилища дам, следовавших за армией, гурьбой ходили смотреть на бронзовокожего громадину-базилевса, проникаясь почтительным восхищением и почти суеверным ужасом. В их понимании армию, ведомую таким невиданным человеком, не могло остановить ничто.
В сенях пасторского дома, развлекаясь игрой в карты, сидели два фузелёра, приставленные охранять злостных нарушителей воинской дисциплины. Лишь только с протестами коменданта лагеря было покончено, пожилой хромающий капрал открыл привешенный к двери амбарный замок, пуская нашу троицу в импровизированную камеру. Кроме нас, здесь уже находились два офицера, видно, решивших предыдущим вечером провести дегустацию всех найденных в округе вин. Не иначе знакомство с местными горячительными напитками прошло успешно, но последствия наложили на лица пехотного майорами артиллерийского лейтенанта неизгладимые, во всяком случае, в течение пары ближайших недель, темно-фиолетовые отпечатки.
– Гляди-ка, – окидывая нас взглядом, промолвил артиллерист, – а вот и новые пленные.
– Если так и дальше пойдет, то скоро здесь будет не продохнуть, – беззлобно оглядывая пришедших, поделился соображениями майор. – Интересно, говорит ли кто-нибудь из них по-французски?
Я перехватил вопросительный взгляд Лиса и немедля сообщил ему по закрытой связи о внезапной ущербности языковых способностей универсальной системы «Мастерлинг».
– Эй вы, жабы австрийские, – с милейшей улыбкой на лице приветствовал сокамерников лейтенант, – вляпались в дерьмо?
Мы как китайские болванчики затрясли головами, улыбаясь в ответ.
– Видишь, ни бельмеса не понимают, – поделился своими наблюдениями с приятелем артиллерист, – можешь продолжать.
– …Вот я и говорю, если австрияки с русскими оседлают высоты, а поверь мне, они их обязательно оседлают, то пытаться вышибить их оттуда будет безнадежно.
– Я слышал, в Италии базилевс брал и не такие склоны! Как-то с шестью гренадерами он обошел противника с тыла и, взобравшись по отвесной скале, наткнулся на стену. Недолго думая наш Александр перебросил своих молодцов во вражеский лагерь, затем перебрался туда и сам. Представь себе, каково было итальянцам увидеть, что мы уже у них в самом сердце!
– На то он и Александр Великий, – развел руками майор. – Но сейчас зима, склоны обледенели. К тому же дело, похоже, к оттепели, а если так, то с ночи будет висеть туман, а в тумане не повоюешь.
– Но ведь нас тоже не будет видно!
– Это тебе не будет видно, куда бросать свои ядра. А нам со штыками наперевес необходимо знать, куда идти.
– Майор Дюфорж, – вскакивая, повысил голос артиллерист, – вы что же, обвиняете меня в трусости?
– Лейтенант Понтевре, – тут же подскочил его собеседник, – я не сказал ни единого лживого слова! А что уж вы себе домыслили, меня не касается!
– Да как вы смеете! – Слова лейтенанта сопровождались звонкой оплеухой.
– Ну шо, граф, – с интересом наблюдая традиционную картину выяснения отношений между родами войск, проговорил Лис, – засиделись мы тут как-то, пора бы и честь знать.
Потом мы славно дрались под Моденой, а во время перестрелки среди виноградников Бентиволио я от страху так осмелел, что повел за собой полуэскадрон и вышиб с холма целую роту савойцев. С вашими богемскими стрелками мне тоже пришлось столкнуться. Ну, это, я вам скажу, львы! Мы полдня штурмовали занятое этими храбрецами предмостное укрепление близ Арно. Впрочем, что я вам говорю, вы небось сами знаете об этом славном дельце…
Болтовня лихого капитана не требовала ответа и в общем-то звучала своеобразным гимном революционной эпохе, тем блаженным и жутким временам, когда сегодняшний висельник завтра мог стать обвинителем и судьей, а проснувшийся в канаве имел шанс уснуть на атласных простынях. На смену поколению, расправившему крылья, всегда приходит иное, стремящееся запереть в надежные клетки вчерашних орлов, львов и барсов. Можно было не сомневаться, что продлись карьера этого бравого офицера еще несколько лет, и Тулуза бы уже гордилась славным генералом Буланже, возможно, бароном, а то и графом Империи. Но кто знает, какая шальная пуля ставит точку в карьере самых отважных рубак!
Раздумывая о бренности жизни и неверности жребия, я молча кивал, слушая речи офицера, когда вспышка ружейного залпа безжалостно поставила точку в нашей довольно односторонней беседе. Точка была красная и расползалась кровавым пятном по лбу ехавшего рядом с капитаном егеря. Вслед за первым захлопали новые выстрелы, заставляя всадников разворачиваться в цепь, стараясь маневрировать, чтобы затруднить прицеливание неведомых стрелков.
– А вот, кажется, и люди Елипали, – пробормотал молчавший всю дорогу Лис. – А я уж было заскучал!
Засада была устроена на славу. На исходе первой минуты обстрела трое конных егерей уже лежали в снегу, не проявляя каких-либо признаков жизни, еще двое были ранены. Но, должно быть, не звался бы Огюст Буланже Гетайром Доблести, когда б спасовал перед банальной западней. Рассыпавшееся по снежной целине его небольшое войско представляло слишком хорошую мишень, чтобы продолжать удерживать эту нелепую позицию. Вздыбив храпящего андалузца, шевалье выхватил из ольстриди пистолет и, пригнувшись к холке, помчал вперед по дороге:
– За мной, храбрецы! Дюбуа, Масне, Вильер – спрячьтесь за санями! Стреляйте по всему, что будет двигаться среди тех камней!
Конные егеря – отменные стрелки. Это обязательное условие вступления в полк. Когда же наш экипаж внезапно превратился в импровизированную баррикаду, я вдруг с ужасом понял, что ежели, скажем, Палиоли не слишком четко объяснил задачу своим людям или же мы вовсе попали не в ту засаду, то в ходе завязавшейся перестрелки нас с Лисом прикончат, как говорится, в силу сложившихся обстоятельств.
– Сергей, – прохрипел я, – быстро выкатываемся – и под сани.
Валяться в снегу, даже укутанным в медвежьи шкуры, – занятие не из приятных, особенно когда над головой свистят пули, а ты лежишь со связанными руками и ничего не можешь предпринять. Когда же к выстрелам примешивается звон клинков, то понимаешь, что дело и вовсе принимает оборот нежелательный, поскольку одно дело – обстрел колонны из укрытия, и совсем другое – стычка на дороге. В конце концов, кругом война, и французский отряд движется по – уж не знаю, занятой или нет, – австрийской территории, а коли так, то вполне возможно, что перед нами, вернее – над нами, какая-то регулярная часть, выследившая передвижение вражеского разъезда.
Даже предположив, что нас с Лисом сейчас освободят бравые австрияки и вернут в расположение доблестных богемских стрелков, радоваться почему-то не хотелось. Представляю себе вытянутые лица однополчан при появлении нашего сиятельства. Точно желая дать мне пищу для новых размышлений, в сани рухнуло тело. Рука неизвестного свесилась, и зажатый в ней клинок очутился прямо у меня перед глазами.
– В круге лошадь, над ней корона, – прошептал я, разглядывая клеймо на пяте клинка. – Брауншвейг. Эти-то откуда здесь взялись?!
Пальцы раненого кавалериста разжались, затем конвульсивно задергались. Его оружие выпало, утонув рукояткой в рыхлом снегу.
– Лис, – встрепенулся я, – я сейчас попробую ухватить саблю, а ты пристройся и перепили себе путы.
– Идет, – коротко выдохнул Сергей, стуча зубами от холода.
Захватить лежащий в снегу клинок оказалось делом непростым. Во-первых, то и дело возле саней появлялись чьи-то ноги, но что хуже всего – некоторые из них были снабжены копытами. С третьей попытки я перекатился и, захватив коленями клинок, с максимально возможной скоростью вернулся в начальную позицию. Насколько я успел заметить, бой не утихал. Должно быть, сбив притаившихся за утесом стрелков, капитан Буланже вернулся к пленникам и сейчас во всю прыть орудовал саблей, обороняясь и атакуя каких-то всадников в черных, расшитых серебряным шнуром венгерках.
– Ну что, есть? – с надеждой спросил Сергей.
– Есть! – резко выдохнул я. – Давай режь.
Лис повернулся ко мне спиной, пристраивая стягивавшую запястья веревку на сабельном лезвии.
– Ну, давай рвись, черт бы тебя побрал! – бормотал он, пытаясь рассечь путы. – Рвись, кому говорю! О, кажется, пошло.
Над нашими головами послышался отчетливый грохот. Должно быть, кто-то соскочил из седла в сани. Затем к импровизированному укрытию стремительно начали приближаться высокие сапоги со шпорами. Не дойдя до саней полушага, они остановились, принимая широкую фехтовальную стойку. Вновь послышался скрежет клинка о клинок, сапоги дрогнули, и вслед за тем возле превращенного в полевое укрепление экипажа рухнуло тело, рассеченное от плеча до пояса.
– Господи, как я этого не люблю, – прошептал я, закрывая глаза.
Кровь заливала снег ярко-алой кляксой, мгновенно впитываясь и темнея.
– А ты не туда смотри, – жестко процедил Лис, освобождая мои руки. – Глянь, вон за голенищами стволы торчат бесхозные. Нам эти волыны сейчас в самый раз будут.
Сергей был прав: как бы ни складывалось сражение над нашими головами, как бы ни шатало нас при ходьбе, повороты судьбы стоило встречать как подобает настоящему офицеру – во всеоружии.
Манера кавалеристов носить дополнительные пистоли таким странным, на первый взгляд, образом не предусмотрена ни одним уставом. Однако, находясь в седле, выдернуть оружие из сапога можно одним жестом, перезаряжать же на скаку штатные пистолеты – занятие на любителя, а в бою, где каждая секунда на счету, подобное любительство может стоить жизни. Чуть больше полувека спустя эта манера сошла на нет, вытесненная многозарядными револьверами Кольта и Смит-Вессона. Пока же, на наше счастье, полковник Кольт не уравнял людей между собой, и бесхозное оружие немедленно перекочевало в наши руки.
– Вот так-то лучше, – пробормотал Лис, проверяя, заряжен ли пистолет. – Постой-ка, брат мусью!
– Сдавайтесь, господин капитан, – послышалось сверху. – Вы ранены, и вам против меня не выстоять.
– Как бы не так! – раздался поблизости возмущенный окрик Буланже. – Черта тебе двухвостого! Это не моя кровь, это кровь твоих ублюдков.
– Тогда почему она течет из твоего плеча, французский недоносок?
– А этого не хотел? – Я отчетливо услышал сухой щелчок взводимого курка. – Как видишь, мне и одной руки хватит, чтобы продырявить твою тупую башку.
– Ну что, Капитан, подождем, пока эти умники друг друга порешат, или как?
– Буланже жалко, – скороговоркой прошептал я. – Он хоть и сын булочника, а вел себя как истинный рыцарь. Да и тот второй, если дон Умберто послал его нам на подмогу, то неправильно было бы допустить, чтобы герою прострелили голову.
– Тогда возьмем их в плен обоих, а там разберемся.
– Идет, – выдохнул я. – На счет «три» выкатываемся. Ты влево, я вправо. Сил хватит?
– Справимся! – Губы моего напарника сложились в недобрую улыбку.
– Ну что, раз… два… Начали!
Снежная пелена мелькнула перед моими глазами, я перекатился, стараясь не забить льдистой пробкой ствол пистолета. Офицер конных егерей стоял в санях, одна его рука свисала вдоль тела, и зажатая в ней сабля уже не представляла серьезной опасности, в другой он держал пистолет, нацеленный во всадника в расшитой серебром венгерке, который, в свою очередь, держал на мушке карабина бравого тулузца.
– Сдавайтесь оба! – Мой ствол глядел аккурат меж лопаток Буланже. Пистолет Лиса целил в висок неизвестного кавалериста, и вид Сергея не оставлял сомнений в его намерении при необходимости спустить курок.
– Какого черта?! – На этот раз в выражении чувств австриец и француз были вполне солидарны.
– Бросьте оружие, – скомандовал я. – Вы оба – наши пленники.
Только сейчас я смог полностью оценить поле боя. Красные с золотом ментики конных егерей, черные с серебром венгерки их противников яркими пятнами темнели на снегу то здесь, то там, окруженные одинаково алыми ареолами крови. Некоторые из лежавших были живы, но требовали срочной медицинской помощи, другие уже не шевелились. Кем бы ни были все эти люди при жизни, цена нашего освобождения казалась мне непомерно высокой.
– Господа, господа! – Всадник поднял карабин стволом вверх. – Не стоит так горячиться. Меня послал ваш друг! Вы свободны!
– Ценное наблюдение, – хмыкнул Лис. – Ну, граф, шо с пленными делать будем?
– Капитану следует оказать помощь и, полагаю, дать свободу. А с этим…
– Господа! – Наш освободитель казался обескураженным. – Французы совсем близко, а большинство моих людей убиты. Если этот щеголь приведет сюда подкрепление, нас возьмут голыми руками!
– А он где-то прав, – охотно согласился Лис. – Капитан Буланже, признайте себя нашим пленником, по дороге мы окажем вам первую помощь. Это, как там его, согласно законам древнего рыцарства.
– И не подумаю, – насмешливо бросил французский офицер.
– Хотелось бы знать почему? – проговорил я.
– А вот почему. – Гвардейский егерь указал стволом на вершину утеса, преграждавшего саням прямоезжую дорогу.
Над ним, сверкая шитьем в лучах полуденного солнца, красовалась дюжина всадников, выцеливающих нас, как охотник – куропатку. Еще несколько мгновений – и другая группа верховых, куда больше первой, вынеслась из унылого, чернеющего голыми ветвями леса.
– Это конфланские гусары, – пояснил с улыбкой на устах Буланже. – И ведет их мой добрый приятель, первый фехтовальщик легкой кавалерии Этьен Жерар.
Французский военный лагерь напоминал огромный муравейник, когда бы вдруг муравьям вздумалось раскраситься во все цвета радуги, сесть на коней и воспользоваться пушками для истребления себе подобных.
Наша попытка уйти от преследования закончилась быстро и плачевно. Стоило многострадальным саням вынести беглецов за утес, как мы нос к носу столкнулись с полусотней гусар, без всякой суеты ждавших появления верной добычи. Ловушка захлопнулась, и жизнерадостные французы с улюлюканьем окружили мрачных пленников, зыркающих глазами во все стороны.
– Итак, вы снова мои пленники, господа! – радостно произнес Огюст Буланже и, покачнувшись, рухнул в снег, теряя сознание.
Конфланские гусары, обступив нас плотной стеной, невольно заставили отбросить всякую надежду спастись бегством. Их взгляды на мой полковничий мундир были недвусмысленны – в уме они делили награду, положенную за пленение вражеского старшего офицера.
Спустя два часа трое пленников в сопровождении бравых кавалеристов – Этьена Жерара и Огюста Буланже с рукой, красовавшейся на живописной черной перевязи, – ступили под свод шатра, над которым развевался флаг маршала Франции.
– О-о, друзья мои! – Хозяин шатра был молод, строен, и когда б не затканный ярким золотом мундир и черные тени, залегшие под глазами, его можно было бы принять скорее за старшего адъютанта, но уж никак не за маршала. – Вы ранены, Огюст?
– Увы, ваше сиятельство, мы попали в засаду, и когда б не Этьен, я бы сейчас, наверно, стоял перед каким-нибудь Маком, а не перед вами.
– Я патрулировал дорогу, господин маршал, когда услышал выстрелы, – пустился в объяснения командир гусарского эскадрона. – К счастью, мои орлы подоспели вовремя.
– Что ж, это замечательно. – Маршал, вероятно, сам в недавнем прошлом лихой кавалерист, широко улыбнулся, топорща усы. – Прекрасный улов! Вы, если не ошибаюсь, полковник богемских стрелков?
– Верно, – подтвердил я.
– Надеюсь, вы расскажете нам много интересного.
– Отнюдь, – честно пообещал я.
– Все так говорят вначале, – продолжал улыбаться француз. – А ваши друзья?
– Маршал! – не имея сил более сдерживаться, начал Лис. – Я вам такое расскажу! Вы тока, главное, записывайте, потому шо я ж потом не вспомню! Весь левый фланг нашего войска составляют жидкокристаллические терминаторы из сплава ртути с фазоплазменным кобальтом. Они в воде не горят, в огне не тонут. По центру пойдут бронеказачьи части на гидросамокатах…
– Мой друг – управляющий имением и не сведущ в военном деле, – вмешался я, останавливая речевые излияния Лиса, грозившие нам мерами, несовместимыми с продолжением успешной деятельности.
– А ваше имя? – теряя интерес к Сергею, задал вопрос нашему «освободителю» нахмурившийся маршал.
– Барон Конрад Вильгельм фон Мюнхгаузен, – щелкая каблуками, представился наш спутник. – Ротмистр брауншвейгских кирасир, командир отряда волонтеров. До сей поры имел счастье воевать против вас.
– О, ответ, достойный воина! – Маршал погладил ус. – Однако красивые слова оставим в стороне. Я хотел бы знать, господин полковник, куда и зачем вы направлялись.
– Уж во всяком случае, не сюда, – хмыкнул я.
– Ваше сиятельство, при нем был обнаружен вот этот пакет. – Буланже вытащил из-за лацкана мундира опечатанный сургучом конверт, подписанный маршалом Колоредо.
– О, это уже недурственно, совсем недурственно. – Сургуч хрустнул под маршальскими пальцами. – Что тут у нас?
– Его поймали какие-то черноризники, – продолжал объяснять раненый конный егерь, – с виду ни дать ни взять – монахи. Даже обращаются друг к другу «брат-брат», но вроде как не монахи, а кто такие – поди разбери! Со мной один из этих черноризцев ехал, так его первым залпом пристрелили. А так они вроде за нас.
– Угу, – не отрываясь от текста, кивнул маршал.
– Капитан, – услышал я в голове Лиса, – ты еще с Елипали не связывался?
– Нет, – нехотя сознался я. – Как представлю себе, что он начнет говорить, когда узнает об очередном нашем пленении, жалею, что вообще изобрели закрытую связь.
– Да-а… — протянул Сергей, – из огня да в полымя! Слушай, а мужика этого, я не ослышался, Мюнхгаузеном зовут?
– Абсолютно точно, – подтвердил я.
– Бред какой-то! Это ж кому скажи: нас пытался освободить барон Мюнхгаузен.
– Занятный документ, – складывая пополам лист с моим назначением, произнес маршал. – Если вас утешит, господин полковник, то смею вас заверить, армии границы в Богемии больше не нужны орудия. И вообще ничего не нужно, так что ваше задание… – Он развел руками.
– Ваше сиятельство, – речь хозяина была внезапно прервана явлением чернобрового красавца с адъютантскими аксельбантами, – прошу извинить, что прерываю, к вам прибыла супруга. Она рвется к вам и жаждет встречи.
– Каролина? Откуда она здесь? – Маршал выглядел обескураженным и, кажется, потерявшим интерес к стоящим перед ним пленникам. – Она же отдыхает на Адриатике!
– О, дорогой мой. – Отодвигая в сторону адъютанта, в шатер почти вбежала дама, скидывая песцовое манто на руки остолбеневшего порученца. – Счастье мое, как только я узнала, что ты снова подвергаешь себя опасности, я поспешила за тобой. Я мчалась без остановок прямо из Марселя! Дорогой мой, я должна быть рядом. – Супруга ошеломленного полководца подобно комете промчалась мимо, чтобы броситься на шею не чаявшему свидания мужу.
– Ка-пи-тан, – раздался в голове озадаченный голос Лиса, – чем дальше в лес, тем толще партизаны. Либо тут гастролирует шоу двойников, либо это наша мадам де Сен-Венан!
ГЛАВА 11
О Господи, если ты сегодня не будешь на нашей стороне, мы просим, чтоб ты не был npomив нас.
Позволь решить это дело между нами и французами.
Генерал Алан Кэмпбелл
Походный шатер маршала Франции заполнился ароматом тонких духов, в которых радостная свежесть жасмина смешивалась с обольстительной горечью миндаля.
– Мой дорогой, – с томным придыханием ворковала Сюзон, на поверку оказавшаяся Каролиной, обвивая шею маршала нежными ручками. – Я так страшусь за тебя. Мне снятся дурные сны. В последнее время мы так редко видимся!
– Да-да, любовь моя…
Смущенный капитан Буланже отвернулся, стараясь лишь искоса наблюдать за лирической встречей. Его же друг только подкрутил залихватский ус, словно говоря: «Вот какие мы, французы, молодцы! Вот какие у нас страстные женщины!»
– Прощу прощения, господа, – отвлекаясь на мгновение от жарких объятий и поцелуев, выдохнул маршал, – сейчас у меня нет времени. Этих поместите на офицерскую гауптвахту, я допрошу их позже. Если комендант станет возражать, скажите, что таков приказ маршала Дезе.
Шпоры на сапогах французов дзынькнули малиновым перезвоном, демонстрируя готовность немедля выполнить приказ.
– Капитан! — Голос Лиса на канале связи был по-прежнему возбужден. – Вот за шо мне всегда нравились француженки, так это за то, шоу них при необходимости один-другой муж в загашнике всегда найдется. Ну, шо ты скажешь за эту многостаночницу?
– Не могу понять, она нас заметила или нет?
– Не тешь себя пустой надеждой! Женщине хватает шести секунд, чтобы влюбиться насмерть. Затем ожить и влюбиться в кого-нибудь еще. А за те полсекунды, которые были у нашей закоренелой подруги отведены на созерцание особ мужского пола, обнаруженных в округе, она не только срисовала гостей очередного муженька, но и всю мелочь у нас по карманам пересчитала. Короче, шо делать будем? Я в смысле того, шо русские и австрияки, должно быть, где-то совсем рядом.
– Это все понятно, но перебегать из лагеря в лагерь через поле боя – занятие, прямо скажем, крайне неблагодарное. Убьют и имени не спросят!
– Спасибо, объяснил, а то я вроде как не догадывался! – съязвил Лис. – А если перед боем?
– Перед боем может получиться, но тоже – или да, или нет, или может быть. Однако к чему торопить события? Нам еще с гауптвахты сбежать надо.
– Да ну, мы от иллюминаторов почти ушли… – начал бахвалиться Сергей. – А уж с гауптвахты-то и подавно уйдем!
– Господин полковник, – едва слышно проговорил Конрад, – полагаю, нам следует уносить отсюда ноги.
Тихая речь командира брауншвейгских волонтеров заставила маршальского адъютанта взорваться резким:
– Молчать! По-немецки не говорить!
– Дорогуша, а ежели он по-другому не умеет? Как узнать живому человеку, где у вас тут излить душу, в смысле – облегчиться? Но как скажешь, можно прямо здесь, в уголке, открыть миру свои нужды – хошь большую, хошь малую!
– У дежурного по гауптвахте спросите, – хмуро огрыз, нулся чернобровый красавец. – Тоже мне нашли место!
– Обязательно выясним, – заверил Лис.
– Ступайте, ступайте. – Лощеный порученец вытолкнул моего друга прочь из шатра.
Память высокого профессионала не обманула престарелого, маркиза де Моблена. Ни ужасы войны, ни тяготы еще более жестокого революционного мира не смогли изгладить из его памяти раз увиденный образ красивой женщины. Быть может, особая грация этой любвеобильной красавицы вскружила голову седовласого танцора; быть может, гармония ее тонких, наполненных страстью черт и чувственный взгляд, манящий в неведомые бездны, запечатлелись в сознании художника, но в одном этот печальный, робкий эмигрант был прав – наша с Лисом недобрая знакомая была замужем за генералом, а теперь уже маршалом Дезе.
Можно было считать случайностью, что судьба, подхватившая нас руками заговорщиков-иллюминатов, перебросила живые игрушки сначала офицеру гвардии базилевса, а затем капитану из корпуса именно маршала Дезе. Но я не верил в судьбу, а потому был склонен видеть определенную закономерность в цепочке нелепых случайностей. Как бы ни было грустно признавать это игрокам, выстроившим фигуры для бескомпромиссной схватки, в их поединке всегда участвует еще некто или нечто, скрытое от понимания, вызывающее то внезапную сонливость, то зубную боль, то просто чувство неуверенности у одного из поединщиков. С этим следовало считаться, но подобные обстоятельства вовсе не означали, что мы можем отступиться от решения поставленных задач.
Корпусная гауптвахта, куда приказом маршала мы были определены вплоть до продолжения допроса, представляла собой каменный дом приходского священника, прилепившийся сбоку от небольшой, но, кажется, весьма посещаемой церкви. Пожалуй, в какой другой армии такое капитальное помещение, да еще и расположенное на холме, было бы использовано под штаб или, уж во всяком случае, временную квартиру самого маршала, но непобедимое войско базилевса являло собой иную картину. Оно еще ждало своего вдохновенного Гомера, чтобы воспеть многочисленные подвиги, свершаемые здесь ежедневно и ежечасно, но сомнений в том, что они станут достоянием истории, быть не могло.
Базилевс Александр, двухметровый гигант невероятной силы и стойкости, желая закалить бойцов, категорически отказывался становиться на постой меж капитальными стенами под надежной крышей, если такие же условия не были предоставлены последнему из его солдат. А потому, невзирая на зимние холода, он жил в шатре, ел из солдатского котла и каждое утро обтирался снегом, заражая своим неунывающим жизнелюбием всю армию.
Удивленные столь неожиданным поведением завоевателя австрийские крестьяне, дома которых были определены под лазареты и жилища дам, следовавших за армией, гурьбой ходили смотреть на бронзовокожего громадину-базилевса, проникаясь почтительным восхищением и почти суеверным ужасом. В их понимании армию, ведомую таким невиданным человеком, не могло остановить ничто.
В сенях пасторского дома, развлекаясь игрой в карты, сидели два фузелёра, приставленные охранять злостных нарушителей воинской дисциплины. Лишь только с протестами коменданта лагеря было покончено, пожилой хромающий капрал открыл привешенный к двери амбарный замок, пуская нашу троицу в импровизированную камеру. Кроме нас, здесь уже находились два офицера, видно, решивших предыдущим вечером провести дегустацию всех найденных в округе вин. Не иначе знакомство с местными горячительными напитками прошло успешно, но последствия наложили на лица пехотного майорами артиллерийского лейтенанта неизгладимые, во всяком случае, в течение пары ближайших недель, темно-фиолетовые отпечатки.
– Гляди-ка, – окидывая нас взглядом, промолвил артиллерист, – а вот и новые пленные.
– Если так и дальше пойдет, то скоро здесь будет не продохнуть, – беззлобно оглядывая пришедших, поделился соображениями майор. – Интересно, говорит ли кто-нибудь из них по-французски?
Я перехватил вопросительный взгляд Лиса и немедля сообщил ему по закрытой связи о внезапной ущербности языковых способностей универсальной системы «Мастерлинг».
– Эй вы, жабы австрийские, – с милейшей улыбкой на лице приветствовал сокамерников лейтенант, – вляпались в дерьмо?
Мы как китайские болванчики затрясли головами, улыбаясь в ответ.
– Видишь, ни бельмеса не понимают, – поделился своими наблюдениями с приятелем артиллерист, – можешь продолжать.
– …Вот я и говорю, если австрияки с русскими оседлают высоты, а поверь мне, они их обязательно оседлают, то пытаться вышибить их оттуда будет безнадежно.
– Я слышал, в Италии базилевс брал и не такие склоны! Как-то с шестью гренадерами он обошел противника с тыла и, взобравшись по отвесной скале, наткнулся на стену. Недолго думая наш Александр перебросил своих молодцов во вражеский лагерь, затем перебрался туда и сам. Представь себе, каково было итальянцам увидеть, что мы уже у них в самом сердце!
– На то он и Александр Великий, – развел руками майор. – Но сейчас зима, склоны обледенели. К тому же дело, похоже, к оттепели, а если так, то с ночи будет висеть туман, а в тумане не повоюешь.
– Но ведь нас тоже не будет видно!
– Это тебе не будет видно, куда бросать свои ядра. А нам со штыками наперевес необходимо знать, куда идти.
– Майор Дюфорж, – вскакивая, повысил голос артиллерист, – вы что же, обвиняете меня в трусости?
– Лейтенант Понтевре, – тут же подскочил его собеседник, – я не сказал ни единого лживого слова! А что уж вы себе домыслили, меня не касается!
– Да как вы смеете! – Слова лейтенанта сопровождались звонкой оплеухой.
– Ну шо, граф, – с интересом наблюдая традиционную картину выяснения отношений между родами войск, проговорил Лис, – засиделись мы тут как-то, пора бы и честь знать.