Страница:
– Помогите ему! – выкрикнул Бонапарт.
– Назад! – заорал разжалованный полковник. – Солдаты – опустить штыки!
– Солдаты, не слушать изменника! Слушать меня! – попытался было перехватить инициативу принцепс Спартанский, но тут какой-то бравого вида штабс-капитан огрел его по голове эфесом шпаги, и неистовый корсиканец, обливаясь кровью, свалился на руки кардинала Габриэля Грубера, которого весь католический люд столицы почитал как нового святого.
Вопль ужаса заставил задребезжать цветные витражи в стрельчатых окнах храма, и отъевшиеся голуби Невского проспекта взмыли к небу, разнося весть об ужасном злодеянии. Штабс-капитан, сбивший с ног Бонапарта, занес над ним шпагу, но тут его запястье было перехвачено главарем мятежников.
– Нет! Он нужен нам живой!
– Во, блин, влипли! – Лис вцепился в мою руку. – У меня с собой пара стволов, но этим здесь, похоже, не обойдешься.
– Попробуем иначе! – крикнул я, но мой голос был заглушён воплем животного ужаса, вырывавшимся из сотен глоток.
– Молчать!! – отчаянно пытался обуздать всеобщую панику командир измайловцев. – Дам прошу на выход, мы не воюем с женщинами. Не суетитесь, не создавайте давки!
Солдаты в темно-зеленых мундирах выстроили живой коридор, глядя на разодетую публику не столько грозно, сколько ошарашенно. Происходившее в стенах храма не укладывалось в их головах.
Испуганные дамы, придерживая одной рукой шлейфы и прикрывая другой обширные созвездия драгоценностей, озираясь, потянулись к царским воротам, у которых толпилось множество солдат и офицеров различных полков. Устоявшийся порядок мироустройства рушился, и смириться с такой резкой переменой было выше сил беззаботных светских дам.
– Все остальные будут удерживаться здесь! – кричал полковник, размахивая шпагой. – Вплоть до особого указания императора!
– Лис, – я повернулся к другу, – ждать до указания нам абсолютно не с руки. Начинаем песню о дипломатической неприкосновенности.
– Заметано, – кивнул Лис. – Щас грянем.
– Господин полковник, – стараясь придать голосу испуганные нотки, завопил я что есть мочи. – Я австрийский военный атташе! И я протестую самым энергичным образом!
– Да-да! – вторым голосом завел Лис. – Мы энергично протестуем! Ща как порвем все отношения! Тут вам такая война начнется, шо никакой империи не хватит! Слава Кесарю, идущие на смерть приветствует тебя! – Последнее утверждение к происходящему имело весьма отдаленное отношение, и все же Лисова мелодекламация произвела желаемое действие.
Крики о дипиммунитете послышались с разных сторон, заставляя мятежников воочию осознать, что угроза войны против большей части Европы – отнюдь не пустой звук и что вряд ли император Александр I будет доволен столь плачевным началом своего царствования.
– Тихо! Тихо! – Измайловец поднял руку. – Господ иностранцев также прошу удалиться. – Полковник едва сдерживался, чтобы не обрушить на головы дипломатов поток отборной казарменной брани, однако нам с Лисом до этого не было ровно никакого дела. – Отпишите своим государям, что император Божьей милостью Александр I желает продолжать с ними дружбу и мир, как то было при его великой бабушке.
– Так, выбраться, кажись, выбрались, – констатировал мой напарник, когда мы наконец очутились на забитом людьми пятачке у ворот собора. – Ну, шо, командир, – протискиваясь сквозь толпу, обернулся Лис, – какие будут предложения на тему спасения дружественного отечества?
– Хорошие вопросики ты задаешь! Можно, конечно, запросить Вену, – проговорил я, имея в виду, естественно, не императорский двор Франца II, а дона Умберто, – но боюсь, пока наверху будут совещаться и принимать решения, здесь уже все определится без нас.
– Так, может, того, – Лис выразительно кивнул в сторону Аничкова моста, – попросим заезжего дядю повлиять на разбушевавшегося племянника? Раз пошла такая пьянка – режь последний огурец!
– Ваше сиятельство! – Кто-то сильно дернул меня за рукав. Я резко обернулся. Передо мной в толпе зевак стоял Тишка, раскрасневшийся и возбужденный.
– Ты что здесь делаешь? А ну-ка пулей беги домой! Не ровён час стрелять начнут.
– Ваше сиятельство! – вновь повторил мальчишка. – Я только сказать хотел.
– Ну, что еще? – невольно продолжая тащить парнишку за собой, раздраженно спросил я.
– Вот тот офицер, что нынче в церкви горланил…
– Ты знаешь его? – остановился я.
– Ни-ни, чур меня, я знакомства с бунтовщиками и душегубами не вожу! – испуганно махнул Тишка.
– Что же тогда? – Я не удержался от резкого тона.
– Посторонись, расступись! – орал впереди Лис. – Блин, ну почему все мятежи начинаются с того, шо какая-то падла угоняет экипажи?! Теперь на слободу пешкодралом телёпать придется. Куда прешь, рыло свинячье?! Не видишь, хрен моржовый, дипломаты идут!
Мужик, к которому были обращены эти полные достоинства слова моего друга, отпрянул в сторону, и мы наконец очутились на Невском проспекте у самой башни ратуши.
– У-у, гоблины! – поминая невесть кого, выругался Сергей.
– …Так офицер тот, – не унимался вцепившийся в мой рукав настырный малец, – как раз и есть тот самый, который давеча с Наполеоном Карловичем разговаривал, когда я в запечке приспал.
Я внезапно остановился, опуская на смышленого юнца настороженно-удивленный взгляд:
– Ты ничего не перепутал?
– Вот как Бог свят! – перекрестился Тишка. – Я этот голос враз узнал, когда он еще у церкви роту строил. Как только он слово молвил, так меня точно молнией шарахнуло!
– Ты слыхал? – одернул я Лиса.
– Шо? – не понимая, обернулся тот. – Кого тут молнией шарахнуло? Его, что ли? Да брешет!
– Нас с тобой молнией шарахнуло!
– То есть? – На плутоватом лице моего друга отразилось глубочайшее недоумение.
– Тихон утверждает, что Измайловский полковник – соучастник Наполеона.
– Шо-то я не врубаюсь. – Лис затряс головой. – Поясни! Что ж это получается – старину Бони по голове навернули от избытка дружеских чувств?
– Бони, как ты выразился, навернул не он, а штабс-капитан. А тот, как раз, вероятно, ни сном ни духом не в курсе происходящего. Весь этот переворот – банальная провокация!
– Ляхи! – заорал кто-то вдали со стороны Литейного проспекта. – Ляхи идут!
Толпа, оглушенная происходящим, схлынула к Неве, торопясь спастись бегством от быстрых на расправу иноземцев.
– Так, – я схватил Тишку в охапку, и мы с Лисом ринулись к крыльцу ратушной башни, – игры клоунов, похоже, окончились! Вот занавес и поднят!
Вдоль Невского проспекта, опустив пики, неслись уланы в сдвинутых набок польских конфедератках [50]. Бивший с Балтики осенний ветер трепал флюгерки на пиках, и воинственный клич не оставлял сомнений, для какого парада из Царского Села примчались сюда эти всадники. Сбившиеся на плацу у собора измайловцы, подгоняемые криками младших офицеров, начали было строить каре, но чересчур суматошно и без особого воодушевления.
– Обложили! – ревел впавший в панику народ, откатываясь назад от Дворцовой площади. Со стороны Невы, сколько видел глаз, двигались всадники корпуса Понятовского. С Садовой, Михайловской, Думской улиц и Екатерининской набережной, развернувшись в колонны по три, к месту венчания мчали эскадроны под алым знаменем с серебряным орлом.
– Вот это номер! – пробормотал Лис. – Вот это мы конкретно лоханулись!
Проезжающий мимо уланский хорунжий, заметив нас на ступенях крыльца у запертых дверей башни, придержал коня и, направив мне в грудь наконечник пики, резко выкрикнул:
– Кто есть той пан?
– Я граф Турн. – Моя рука отвела стальное острие в сторону. – Друг принцепса Спартанского. А это мои люди! Я требую доставить нас к маршалу Понятовскому!
Оценив уверенный тон и парадный мундир австрийского образца, улан кивнул и, приказав что-то следовавшему позади жолнеру, дал шпоры коню.
– Следуйте за мной!
Тот, к кому были обращены слова умчавшегося офицера, остановился перед нами и для облегчения понимания ткнул себе в грудь и задвигал пальцами, демонстрируя быстрое движение ног.
Маршал Понятовский расхаживал по драгоценному паркету Зимнего дворца, звеня серебряными шпорами и от волнения покусывая длинный, тронутый сединой ус. Его затянутая в белую лайковую перчатку рука уверенно лежала на эфесе маршальской сабли, украшенной головой разъяренного льва. Крест Гетайра Доблести брильянтового венка подрагивал на его груди в такт шагам, пуская зайчики в глаза офицерам свиты.
– Ваше высочество, – один из соратников наследника Речи Посполитой, сменивший нашего провожатого, вытянулся во фрунт перед командующим, – к вам просятся какие-то господа. Один из них именует себя графом Турном.
– А, это вы. – Понятовский двинулся в мою сторону. – Какие новости?
– Я был в соборе во время венчания. Это было ужасно! Император Павел, кажется, мертв. Наполеон Карлович ранен.
– Да, я знаю. – Маршал быстро кивнул. – Сейчас там бой, но полагаю, что принцепс вне опасности и вскоре будет здесь.
– Уланы прибыли как нельзя кстати. Я уж намеревался скакать к вам во весь опор.
– Нам вовремя сообщили, что в полках брожение, – на ходу бросил Жозеф. – Слава Всевышнему, мы не опоздали!
Со стороны Невы послышался гулкий орудийный залп. Величественное здание, кажется, вздрогнуло, и многочисленные окна его жалобно дзынькнули, грозя треснуть.
– Что там еще? – недовольно обернулся к замершей свите маршал.
– Фрегат «Аврора», ваше сиятельство, – вытягиваясь под грозным взором командира, отрапортовал один из адъютантов. – По приказу его высочества принцепса Спартанского с ночи пришвартован у Английской набережной на случай попытки мятежников скрыться морским путем.
– А отчего палят? – Усы Понятовского недовольно вздыбились.
– Не могу знать, ваше высочество!
– Так узнай! – рявкнул полководец.
– Слушаюсь! – Адъютант опрометью бросился к выходу.
– Пржздецкий [51]!
– Я, ваше высочество! – Седоусый поляк в уланской форме с генеральскими эполетами вытянулся и замер, поедая взглядом командующего.
– Вы обещали доставить сюда принцепса с супругой в течение пятнадцати минут! Так вот, – Понятовский демонстративно открыл крышку золотой луковицы часов, – они уже истекли.
– Ваше высочество, я послал Литовский и Волынский уланские полки. С ними шесть пеших когорт легиона «Висла».
– Я не спрашиваю вас, каковы были ваши действия! Где результат?
Подошедший к замершему Пржздецкому ординарец что-то прошептал ему на ухо, и пожилой генерал просиял, затмевая золотое шитье мундира и Станиславовский крест на груди.
– Он уже здесь, ваше высочество!
Наполеон ворвался в залу быстрым размашистым шагом, едва не обгоняя новость о своем прибытии. Голова его была перевязана, слева на бинтах ярко проступало красное пятно, но казалось, это ничуть не беспокоило наэлектризованного принцепса. Шумные, радостные крики огласили Зимний дворец, однако Бонапарту, похоже, было не до них.
– Где великие князья? – едва кивнув приветствующим его офицерам и генералам, быстро проговорил он.
– Константин, Николай и Михаил взяты под стражу, – выступил на шаг вперед один из корпусных генералов. – Я велел поместить их в Петропавловскую крепость. Ее гарнизонный батальон целиком на нашей стороне.
– Заметь, – наклонился ко мне Лис, – никто и словом не обмолвился о Павле.
– Почему-то это меня не удивляет, – столь же тихо проговорил я.
Я глядел на происходящее, и, если бы еще имелись какие-то иллюзии по поводу организатора нынешних «свадебных увеселений», теперь они спешили развеяться без следа. Однако среди офицеров, сопровождавших Наполеона, царило возбужденное оживление, они, видно было, искренне боролись против коварных изменников, пожелавших захватить власть силой оружия. Среди толпы следовавших за вождем соратников я увидел и Конрада, и Романа Багратиона, и князя Четвертинского. Лица их были разгорячены, и на каждом из них читалась неуклонная готовность сражаться и погибнуть за правое дело.
– А где Александр Павлович? – нетерпеливо перебивая докладывавшего генерала, поинтересовался Наполеон.
– Мы уж почти взяли его, однако он успел взбунтовать роту лейб-гвардии Семеновского полка.
– Так! – недовольно отчеканил Наполеон. – Далее!
– Великий князь повел их на Петропавловскую крепость, надеясь укрыться там, но был отбит. Как я уже сообщил, гарнизонный батальон крепости на нашей стороне.
– Где Александр?! – уже не сдерживая себя, рявкнул Бонапарт.
– Отступил к Арсеналу и заперся там, – готовясь, кажется, провалиться сквозь пол, выдохнул генерал. – С ним не более полутора сотен штыков, – точно оправдываясь, добавил он.
– А если мы промедлим, то могут подтянуться и другие! – Хрусталь люстр жалобно зазвенел, пугаясь раскатов Наполеоновского гнева. – Чего вы ждете, господа? Свадебный обед будет накрыт на кронверке! Вперед!
Ружейная пуля, тяжелая, как удар нокаутера, ударила в грудь маршала Понятовского, вышибая его из седла, и стать бы ей роковой, когда б не оказался на ее пути гордый крест «Вертути милитари».
– Здесь становится горячо, – держась рукой за ушибленное место, выдавил, морщась от боли, воинственный сын Екатерины Великой, пытаясь встать на ноги. – Редкий случай: былые заслуги спасают жизнь спустя много лет!
Спешившиеся ординарцы и адъютанты торопились помочь любимому командиру, наперебой предлагая ему перевязать кровоточащую рану.
– Ерунда, ребро сломано. После боя перевяжем! Все после боя!
Встревоженный Наполеон удивленно глядел на боевого товарища, словно лишь теперь осознав его смертность.
– Поберегите себя, друг мой, – наконец тихо обратился он к маршалу.
– Пустое, не задерживайтесь! – отмахнулся Понятовский. – Если нам суждено выйти из этого боя, то бинт и примочки мы купим в ближайшей аптеке. А честь – честь не купишь! Ржевусский, подведите-ка мне коня!
Его последняя фраза была заглушена барабанной дробью и мерным шагом гвардейской роты семеновцев – по сути, всего невеликого войска великого князя Александра.
– Безумцы, что они делают? – глядя на ощетинившиеся штыками марширующие шеренги, сквозь зубы процедил Наполеон.
Однако подготовленный несколькими ружейными залпами натиск был неудержим, стрелки, пытавшиеся ворваться в широкий двор Арсенала через проломы в стенах, в каком-то суеверном ужасе попятились и схлынули в разные стороны, отдавая семеновцам набережную. Но, по сути, такая победа была сродни поражению. Теперь фронт гвардейской роты был развернут прямо под стволы орудий, защищавших мост и ворота Петропавловской крепости. Те незамедлительно рявкнули, выплевывая навстречу пехоте заряд картечи.
– Самоубийцы, – чуть слышно пробормотал Наполеон. – Кто только их ведет?
– Кто бы ни вел их, их ведет доблесть, – метнув на полководца гордый взгляд, промолвил Борис Антонович Четвертинский. – Глядите, они закрывают собой великого князя! – Он указал подзорной трубой вверх по набережной, туда, где у каменной лестницы стояла маленькая, почти игрушечная бригантина, обычно служившая посыльным судном императорской фамилии. – Вон он, уже почти у трапа «Вестника». – Голос князя внезапно оборвался и тут же зазвучал вновь с какой-то яростной силой: – Дьявольщина! И моя сестра с ним!
Спартанский принцепс, бледнея на глазах, выхватил подзорную трубу из рук Бориса Антоновича.
– Только этого не хватало! – не отрывая глаз от окуляра, выдохнул наконец он, и в ту же минуту два ядра легли ярдах в трех от борта «Вестника», обдавая кораблик фонтанами брызг и едва не сплющивая его о каменную стену набережной.
– Глупая, никчемная смерть, – произнес кто-то из стоявших позади офицеров. – В крепости заметили маневр инсургентов, теперь «Вестнику» не уйти из Невы. Если даже бригантине удастся счастливо увернуться от крепостных пушек, в устье ее перехватит «Аврора».
Я глядел на маленькое суденышко, готовое погибнуть ради спасения родовитого красавчика, все достоинства которого заключались в смазливой внешности и громком титуле. Еще одно ядро перелетом ударило по мостовой у самого парапета набережной, и град каменных осколков со свистом обрушился на кораблик, проделывая дыры в парусах, разрывая снасти и окрашивая палубу кровью первых жертв. Мне и без всякой подзорной трубы было видно, как вздрогнувшая при звуке выстрела Мария Антоновна Нарышкина каким-то неуловимо-кошачьим движением в единый миг вклинилась между берегом и замершим в монументальной позе цесаревичем, закрывая его собой от гранитных осколков. Наполеон видел это не хуже нас.
– Не стрелять!!! – единым мигом теряя самообладание, заорал он и, пришпорив коня, помчал к мосту, ведущему к крепостным воротам. – Не стрелять!!!
Очередной ружейный залп потряс округу, и военной фортуне, дотоле свято оберегавшей своего неистового любимца, пришлось изрядно потрудиться, чтобы пули, летевшие в мчавшего перед вражеским строем корсиканца, не достигли цели. Шляпа Наполеона, пробитая сразу в нескольких местах, улетела в Неву, его конь, жалобно заржав, рухнул наземь, но сам он, перекатившись через голову мертвого скакуна, с неожиданной резвостью вскочил на ноги и, хромая, побежал к крепости:
– Не стрелять!!!
– На караул! – послышалась команда в семеновских шеренгах, и ружья гвардейцев, точно на утреннем вахт-параде, со слитным звоном подняли штыки к небу и замерли у плеча.
– Не стрелять!!! – продолжал вопить Наполеон, хотя и без того заметившие командующего канониры замерли у орудий, подняв вверх пальники [52].
Бригантина, распустив паруса, неспешно двинулась к стрелке Васильевского острова, словно великий князь с несравненной возлюбленной решили немного развлечься морской прогулкой. А Бонапарт все продолжал стоять на мосту, глядя им вслед. Со всех сторон вокруг него толпились примчавшие вслед за принцепсом офицеры. Не зная, что и сказать, они тоже провожали «Вестник». Напряжение боя вдруг спало, точно из туго надутого шара разом выпустили наполнявший его воздух.
– Рота! – послышалось от ворот Арсенала. – Повзводно в колонну по четыре – стройся! В казармы шагом марш!
На поле боя, если только набережную можно было считать таковым, происходило что-то несуразное, в истории войн невиданное. Противники, дотоле яростно атаковавшие друг друга, вдруг утратили интерес к беспощадному кровопролитию, и теперь одна сторона маршевым шагом покидала место схватки, прихватив с собой раненых и уложив аккуратно во дворе Арсенала убитых, а вторая и не думала ей в этом препятствовать.
– Ваше высочество, – обратился к Наполеону тот самый адъютант генерала Пржздецкого, которого недавно отсылали выяснить, что за артиллерийская пальба под окнами Зимнего дворца. – Не извольте беспокоиться, «Аврора» не выпустит бригантину в море.
– Что? – напрягаясь, переспросил Бонапарт.
– Фрегат, который пришвартован у Английской набережной, – торопливо напомнил, отчего-то пятясь, адъютант.
– Этого нельзя допустить! – нимало не смущаясь чьим бы то ни было мнением, заорал разъяренный корсиканец. – Бумагу мне! Немедля! Какую-нибудь бумагу!
– Ну шо, Капитан, постоим за Русь святую?
– В каком смысле? – недоумевающе спросил я.
– В смысле – за Русь святую можно либо постоять, либо посидеть. И первое, на мой взгляд, куда лучше. – Мой друг шагнул вперед из свитской толпы, протягивая сложенный вчетверо газетный лист. – Такая устроит?
– Что это? – Бонапарт рывком выхватил из рук Лиса печатное издание.
– Средство массовой информации. Называется «Санкт-Петербургские ведомости». Сегодняшний номер.
– А, плевать, – очень по-русски выругался гений мировой стратегии, хватаясь за карандаш, прикрепленный к аксельбанту ближайшего из адъютантов, но его пальцы так и застыли в воздухе.
– Конрад! – Наполеон отыскал взглядом статную фигуру Мюнхгаузена. – Немедленно скачите на «Аврору», пусть не трогаются с места без моего приказа. Если вздумают своевольничать, разрешаю их утопить.
– Слушаюсь, ваше высочество! – щелкнул шпорами Мюнхгаузен и, расталкивая толпу, бросился к своему коню.
– Жозеф, друг мой, мне срочно нужен ваш конь! – Наполеон стремительно бросился к маршалу Понятовскому.
– Он ваш, – широким жестом указывая на белого арабчака, вымолвил тот. – Но что случилось?
– Свершилось! – рывком поднимаясь в седло, крикнул ему Бонапарт. – Но как бы эта похотливая дура не испортила мне всю мессу!
Адъютанты Понятовского в полном непонимании поспешили за военачальником, оставляя нас в одиночестве у ворот Петропавловки.
– Может, все же объяснишь, что это было? – облокачиваясь на перила крепостного моста, спросил я напарника.
– Да я еще раньше хотел объяснить, – точно оправдываясь, начал Сергей. – Если б в церкви весь этот тарарам измайловцы не устроили, там бы все досконально и изложил. Помнишь, я начал говорить, что газетка, которую мы в соседнем мире подобрали, оказалась весьма содержательной?
– Помню!
– Ну так вот. Передовица там оказалась такого содержания: мол, дорогой, всеми уважаемый базилевс Александр Дюма, обрадовавшись возможности дальних туристических полетов в заморские земли, ранее страдавшие под султанским игом, с неофициальным дружеским визитом посетил развалины славного города Вавилона, где польщенная этим фактом общественность на радостях преподнесла ему огромный букет невероятных по красоте золотистых лилий. Но, увы, тот стал внезапно увядать, лишь оказавшись в руках базилевса. Потрясенный случившимся Александр Дюма буквально не пережил этого факта и уже к следующему утру предстал у ворот святого Петра, но уже не во главе штурмовой колонны, а сам по себе, с длинным списком грехов под мышкой, о чем незамедлительно было доложено в Париж по гелиографу.
Маршал Дезе, оставленный комендантом Парижа, от расстройства впал в такую печаль, что не пускает в столицу ни супругу покойного базилевса Марию-Луизу, ни его сына от первого брака, юного Александра. Вроде бы как он ждет решения Национального собрания о том, кто будет следующим повелителем франков. Кстати, среди претендентов упомянут муж сестры базилевса, знаменитый генерал и по совместительству принцепс Спартанский Наполеон Буонапарте.
– Вот, значит, как! – Я хлопнул ладонями по перилам.
– Однако журналист на этом не успокаивается, он тычет пером в самое что ни на есть сердце проблемы и пишет ее струящейся кровью. Он ставит вопрос ребром, и мы даже с этим ребром местами знакомы.
– Я, кажется, опять потерял нить твоего повествования, – замотал головой я.
– Так найди ее немедленно, потому что это красная нить! Ладно, шо тебе прогружать, ты все равно не ценитель. Далее волк отечественной журналистики спрашивает: что же на самом деле является причиной столь рьяной деятельности маршала Дезе? Верность долгу или же бурный роман его жены Каролины с любимцем покойного Александра, кавалерийским генералом Иохимом Мюратом? Ну, что-то вроде того, шо этот маршал опасается склонить голову, дабы не демонстрировать рога.
– Какой моветон! – нахмурился я.
– Шо попишешь, сторожевые псы демократии совсем оголодали в эпоху монархического засилья! Буквально от лап отбились! Да ну, шо я тебе буду рассказывать, вон гляди.
Пробегавший мимо парнишка с увесистой пачкой газет надрывно горланил во всю мощь:
– Экстренный выпуск! Покупайте экстренный выпуск «Санкт-Петербургских ведомостей»!
– Эй, малый, – свистнул Лис. – Вали сюда.
Медный пятак мгновенно перекочевал в руки малолетнего рупора свободной прессы.
– Великие князья-заговорщики заключены под стражу! – заученно протараторил юнец. – Принцепс Спартанский и маршал Понятовский спасают Россию!
– Да я в общем-то умею читать, – забирая пахнущий типографской краской лист, кивнул Сергей. – Все, свободен, неси свет в массы. – Лис развернул купленную газету, затем молча свернул, потряс головой, снова развернул и уставился на газетную шапку. – Дата вроде та же.
– Что еще? – Я выхватил «Санкт-Петербургские ведомости» из рук друга.
– Все путем, – успокоил меня Лис. – Одна мелкая такая фигня – совершенно другой текст!
ЭПИЛОГ
Ученый совет нашего Института – отнюдь не самое любимое мною место в Англии, и даже если между его участниками расположены толстые стекла мониторов, лирического настроения он у меня никак не порождает.
– Они провалили все, что могли! – бушевал дон Умбер-то Палиоли, обвиняя нас в допущении российского переворота, неправильной оценке действий Наполеона и массе других смертных – и не очень – грехов. Однако я глядел на него довольно безучастно, изредка кивая в такт возмущенным речам и оставляя Лису роль адвоката. У меня из головы не шло прощание с Екатериной Павловной Скавронской-Литта в тот день, когда доведенный до бешенства нашим сообщением о бегстве Наполеона из Санкт-Петербурга резидент все-таки добился нашего отзыва в Институт.
– Я обязательно напишу вам, кактолько прибуду на место, – уверял я Екатерину Павловну, силясь отдалить миг, когда придется отпустить ее из своих объятий.
– Зачем эти слова, мой друг? – убирая с моего лба непослушную прядь, грустно проговорила она. – Мы оба знаем, что этого не произойдет никогда.
– Почему же? – невольно попробовал возмутиться я.
– Потому что этого, мой славный рыцарь, требуют непреложные законы вашей работы.
– Какой работы? – смутился я.
– Вашей. Отдайте должное моей скромности, я никогда не расспрашивала о ней. Я также не интересовалась вашим истинным званием, именем и тем, почему вы должны их скрывать.
– Вы… – Я чуть отстранился, вглядываясь в печальные глаза моей возлюбленной.
– Я знаю, что вы не граф Турн, – прикладывая к моим губам палец, нежно проворковала она. – Я заподозрила это еще на балу в вашем особняке, когда не встретила там множества известных богемских сановников, в те дни пребывавших в Вене. Потом же, когда вы столь любезно выкупили мои векселя, я послала верного человека уточнить, что за птица столь щедрый поклонник моей неотразимой красоты. Как вы сами понимаете, доставленные мне вести говорили не в вашу пользу.
– Значит, вы знали?!. – Я вскочил на ноги точно ужаленный.
– К тому моменту, когда посылала верного человека в лесной домик, что поблизости от Вены, уже знала.
– Но почему? Почему вы сделали это?
– Должна же была я проверить, кто вы: ловкий мошенник, добивающийся признания в свете, или же фигура таинственная, но вполне благородная.
– И что же вышло?
– Наглец! Он еще спрашивает!
– …Ученый совет выслушал обе стороны, о своем решении он сообщит дополнительно. – Бесстрастная фраза спикера завершила экскурсию по первому кругу институтского ада, и монитор потух. Я нажал кнопку на пульте управления, и на место темного пластика экрана опустилось батальное полотно, на котором мы с Лисом водружали стяг над поверженным Иерусалимом.
– Знаешь, Сергей, – я повернулся в кресле, – я, наверно, буду уходить в отставку.
– Это ты из-за яйцеголовых, что ли? – Лис кивнул на скрытый за картиной монитор. – Да ну, попустись! В конце концов, покажи мне, кто застрахован от неудач! Я хочу знать адрес его страхового агентства!
– Нет. – Я покачал головой. – Пора, наверно, искать другую работу.
– Замечательная идея! – Лис с размаху уселся на стол. – И куда ж ты пойдешь? Швейцаром в Палату Лордов? Где тут у вас объявления о вакансиях печатают? – Он протянул руку к давно не открывавшимся пакетам с доставленной в наше подземелье прессой. – Что тут у нас? «Таймс», «Морнинг пост», «Трибьюн», погоди, а это чего?! – Лис с удивлением вытащил из плотного конверта желтоватый листок, усеянный старинным кириллическим шрифтом. – «Санкт-Петербургские ведомости»?! Откуда бы им здесь взяться? – Он впился глазами в текст передовицы. – Опять шутки Брюса! Так, базилевс всех франков Наполеон Буонапарте сразу после коронации толкнул речь о пользе мирного сосуществования и взял непримиримый курс на усиление государства и прекращение бессмысленной войны. Император Александр I Всероссийский отослал в Париж согласие выступить с Наполеоном единым фронтом на тему восстановления Польского королевства под властью принца Жозефа Понятовского. О-бал-деть! А вот еще, мелким шрифтом. Назначенный послом в Париже бывший шталмейстер Дмитрий Львович Нарышкин отбыл к месту новой службы со своей очаровательной супругой Марией Антоновной, урожденной Четвертинской.
В комнате воцарилась мертвая тишина.
– Капитан, ты шо-нибудь понимаешь? – не сводя с газеты завороженного взгляда, наконец проговорил Сергей.
– Нет, – честно признался я.
– Так, в конце концов, мы выиграли или проиграли?!
– Знаешь, что я тебе скажу… – Мои руки сами собой вытащили «Санкт-Петербургские ведомости» из пальцев друга, и я старательно начал складывать из газеты довольно большой самолетик. – Все зависит от того, прессе какого мира мы будем верить…
– Назад! – заорал разжалованный полковник. – Солдаты – опустить штыки!
– Солдаты, не слушать изменника! Слушать меня! – попытался было перехватить инициативу принцепс Спартанский, но тут какой-то бравого вида штабс-капитан огрел его по голове эфесом шпаги, и неистовый корсиканец, обливаясь кровью, свалился на руки кардинала Габриэля Грубера, которого весь католический люд столицы почитал как нового святого.
Вопль ужаса заставил задребезжать цветные витражи в стрельчатых окнах храма, и отъевшиеся голуби Невского проспекта взмыли к небу, разнося весть об ужасном злодеянии. Штабс-капитан, сбивший с ног Бонапарта, занес над ним шпагу, но тут его запястье было перехвачено главарем мятежников.
– Нет! Он нужен нам живой!
– Во, блин, влипли! – Лис вцепился в мою руку. – У меня с собой пара стволов, но этим здесь, похоже, не обойдешься.
– Попробуем иначе! – крикнул я, но мой голос был заглушён воплем животного ужаса, вырывавшимся из сотен глоток.
– Молчать!! – отчаянно пытался обуздать всеобщую панику командир измайловцев. – Дам прошу на выход, мы не воюем с женщинами. Не суетитесь, не создавайте давки!
Солдаты в темно-зеленых мундирах выстроили живой коридор, глядя на разодетую публику не столько грозно, сколько ошарашенно. Происходившее в стенах храма не укладывалось в их головах.
Испуганные дамы, придерживая одной рукой шлейфы и прикрывая другой обширные созвездия драгоценностей, озираясь, потянулись к царским воротам, у которых толпилось множество солдат и офицеров различных полков. Устоявшийся порядок мироустройства рушился, и смириться с такой резкой переменой было выше сил беззаботных светских дам.
– Все остальные будут удерживаться здесь! – кричал полковник, размахивая шпагой. – Вплоть до особого указания императора!
– Лис, – я повернулся к другу, – ждать до указания нам абсолютно не с руки. Начинаем песню о дипломатической неприкосновенности.
– Заметано, – кивнул Лис. – Щас грянем.
– Господин полковник, – стараясь придать голосу испуганные нотки, завопил я что есть мочи. – Я австрийский военный атташе! И я протестую самым энергичным образом!
– Да-да! – вторым голосом завел Лис. – Мы энергично протестуем! Ща как порвем все отношения! Тут вам такая война начнется, шо никакой империи не хватит! Слава Кесарю, идущие на смерть приветствует тебя! – Последнее утверждение к происходящему имело весьма отдаленное отношение, и все же Лисова мелодекламация произвела желаемое действие.
Крики о дипиммунитете послышались с разных сторон, заставляя мятежников воочию осознать, что угроза войны против большей части Европы – отнюдь не пустой звук и что вряд ли император Александр I будет доволен столь плачевным началом своего царствования.
– Тихо! Тихо! – Измайловец поднял руку. – Господ иностранцев также прошу удалиться. – Полковник едва сдерживался, чтобы не обрушить на головы дипломатов поток отборной казарменной брани, однако нам с Лисом до этого не было ровно никакого дела. – Отпишите своим государям, что император Божьей милостью Александр I желает продолжать с ними дружбу и мир, как то было при его великой бабушке.
– Так, выбраться, кажись, выбрались, – констатировал мой напарник, когда мы наконец очутились на забитом людьми пятачке у ворот собора. – Ну, шо, командир, – протискиваясь сквозь толпу, обернулся Лис, – какие будут предложения на тему спасения дружественного отечества?
– Хорошие вопросики ты задаешь! Можно, конечно, запросить Вену, – проговорил я, имея в виду, естественно, не императорский двор Франца II, а дона Умберто, – но боюсь, пока наверху будут совещаться и принимать решения, здесь уже все определится без нас.
– Так, может, того, – Лис выразительно кивнул в сторону Аничкова моста, – попросим заезжего дядю повлиять на разбушевавшегося племянника? Раз пошла такая пьянка – режь последний огурец!
– Ваше сиятельство! – Кто-то сильно дернул меня за рукав. Я резко обернулся. Передо мной в толпе зевак стоял Тишка, раскрасневшийся и возбужденный.
– Ты что здесь делаешь? А ну-ка пулей беги домой! Не ровён час стрелять начнут.
– Ваше сиятельство! – вновь повторил мальчишка. – Я только сказать хотел.
– Ну, что еще? – невольно продолжая тащить парнишку за собой, раздраженно спросил я.
– Вот тот офицер, что нынче в церкви горланил…
– Ты знаешь его? – остановился я.
– Ни-ни, чур меня, я знакомства с бунтовщиками и душегубами не вожу! – испуганно махнул Тишка.
– Что же тогда? – Я не удержался от резкого тона.
– Посторонись, расступись! – орал впереди Лис. – Блин, ну почему все мятежи начинаются с того, шо какая-то падла угоняет экипажи?! Теперь на слободу пешкодралом телёпать придется. Куда прешь, рыло свинячье?! Не видишь, хрен моржовый, дипломаты идут!
Мужик, к которому были обращены эти полные достоинства слова моего друга, отпрянул в сторону, и мы наконец очутились на Невском проспекте у самой башни ратуши.
– У-у, гоблины! – поминая невесть кого, выругался Сергей.
– …Так офицер тот, – не унимался вцепившийся в мой рукав настырный малец, – как раз и есть тот самый, который давеча с Наполеоном Карловичем разговаривал, когда я в запечке приспал.
Я внезапно остановился, опуская на смышленого юнца настороженно-удивленный взгляд:
– Ты ничего не перепутал?
– Вот как Бог свят! – перекрестился Тишка. – Я этот голос враз узнал, когда он еще у церкви роту строил. Как только он слово молвил, так меня точно молнией шарахнуло!
– Ты слыхал? – одернул я Лиса.
– Шо? – не понимая, обернулся тот. – Кого тут молнией шарахнуло? Его, что ли? Да брешет!
– Нас с тобой молнией шарахнуло!
– То есть? – На плутоватом лице моего друга отразилось глубочайшее недоумение.
– Тихон утверждает, что Измайловский полковник – соучастник Наполеона.
– Шо-то я не врубаюсь. – Лис затряс головой. – Поясни! Что ж это получается – старину Бони по голове навернули от избытка дружеских чувств?
– Бони, как ты выразился, навернул не он, а штабс-капитан. А тот, как раз, вероятно, ни сном ни духом не в курсе происходящего. Весь этот переворот – банальная провокация!
– Ляхи! – заорал кто-то вдали со стороны Литейного проспекта. – Ляхи идут!
Толпа, оглушенная происходящим, схлынула к Неве, торопясь спастись бегством от быстрых на расправу иноземцев.
– Так, – я схватил Тишку в охапку, и мы с Лисом ринулись к крыльцу ратушной башни, – игры клоунов, похоже, окончились! Вот занавес и поднят!
Вдоль Невского проспекта, опустив пики, неслись уланы в сдвинутых набок польских конфедератках [50]. Бивший с Балтики осенний ветер трепал флюгерки на пиках, и воинственный клич не оставлял сомнений, для какого парада из Царского Села примчались сюда эти всадники. Сбившиеся на плацу у собора измайловцы, подгоняемые криками младших офицеров, начали было строить каре, но чересчур суматошно и без особого воодушевления.
– Обложили! – ревел впавший в панику народ, откатываясь назад от Дворцовой площади. Со стороны Невы, сколько видел глаз, двигались всадники корпуса Понятовского. С Садовой, Михайловской, Думской улиц и Екатерининской набережной, развернувшись в колонны по три, к месту венчания мчали эскадроны под алым знаменем с серебряным орлом.
– Вот это номер! – пробормотал Лис. – Вот это мы конкретно лоханулись!
Проезжающий мимо уланский хорунжий, заметив нас на ступенях крыльца у запертых дверей башни, придержал коня и, направив мне в грудь наконечник пики, резко выкрикнул:
– Кто есть той пан?
– Я граф Турн. – Моя рука отвела стальное острие в сторону. – Друг принцепса Спартанского. А это мои люди! Я требую доставить нас к маршалу Понятовскому!
Оценив уверенный тон и парадный мундир австрийского образца, улан кивнул и, приказав что-то следовавшему позади жолнеру, дал шпоры коню.
– Следуйте за мной!
Тот, к кому были обращены слова умчавшегося офицера, остановился перед нами и для облегчения понимания ткнул себе в грудь и задвигал пальцами, демонстрируя быстрое движение ног.
Маршал Понятовский расхаживал по драгоценному паркету Зимнего дворца, звеня серебряными шпорами и от волнения покусывая длинный, тронутый сединой ус. Его затянутая в белую лайковую перчатку рука уверенно лежала на эфесе маршальской сабли, украшенной головой разъяренного льва. Крест Гетайра Доблести брильянтового венка подрагивал на его груди в такт шагам, пуская зайчики в глаза офицерам свиты.
– Ваше высочество, – один из соратников наследника Речи Посполитой, сменивший нашего провожатого, вытянулся во фрунт перед командующим, – к вам просятся какие-то господа. Один из них именует себя графом Турном.
– А, это вы. – Понятовский двинулся в мою сторону. – Какие новости?
– Я был в соборе во время венчания. Это было ужасно! Император Павел, кажется, мертв. Наполеон Карлович ранен.
– Да, я знаю. – Маршал быстро кивнул. – Сейчас там бой, но полагаю, что принцепс вне опасности и вскоре будет здесь.
– Уланы прибыли как нельзя кстати. Я уж намеревался скакать к вам во весь опор.
– Нам вовремя сообщили, что в полках брожение, – на ходу бросил Жозеф. – Слава Всевышнему, мы не опоздали!
Со стороны Невы послышался гулкий орудийный залп. Величественное здание, кажется, вздрогнуло, и многочисленные окна его жалобно дзынькнули, грозя треснуть.
– Что там еще? – недовольно обернулся к замершей свите маршал.
– Фрегат «Аврора», ваше сиятельство, – вытягиваясь под грозным взором командира, отрапортовал один из адъютантов. – По приказу его высочества принцепса Спартанского с ночи пришвартован у Английской набережной на случай попытки мятежников скрыться морским путем.
– А отчего палят? – Усы Понятовского недовольно вздыбились.
– Не могу знать, ваше высочество!
– Так узнай! – рявкнул полководец.
– Слушаюсь! – Адъютант опрометью бросился к выходу.
– Пржздецкий [51]!
– Я, ваше высочество! – Седоусый поляк в уланской форме с генеральскими эполетами вытянулся и замер, поедая взглядом командующего.
– Вы обещали доставить сюда принцепса с супругой в течение пятнадцати минут! Так вот, – Понятовский демонстративно открыл крышку золотой луковицы часов, – они уже истекли.
– Ваше высочество, я послал Литовский и Волынский уланские полки. С ними шесть пеших когорт легиона «Висла».
– Я не спрашиваю вас, каковы были ваши действия! Где результат?
Подошедший к замершему Пржздецкому ординарец что-то прошептал ему на ухо, и пожилой генерал просиял, затмевая золотое шитье мундира и Станиславовский крест на груди.
– Он уже здесь, ваше высочество!
Наполеон ворвался в залу быстрым размашистым шагом, едва не обгоняя новость о своем прибытии. Голова его была перевязана, слева на бинтах ярко проступало красное пятно, но казалось, это ничуть не беспокоило наэлектризованного принцепса. Шумные, радостные крики огласили Зимний дворец, однако Бонапарту, похоже, было не до них.
– Где великие князья? – едва кивнув приветствующим его офицерам и генералам, быстро проговорил он.
– Константин, Николай и Михаил взяты под стражу, – выступил на шаг вперед один из корпусных генералов. – Я велел поместить их в Петропавловскую крепость. Ее гарнизонный батальон целиком на нашей стороне.
– Заметь, – наклонился ко мне Лис, – никто и словом не обмолвился о Павле.
– Почему-то это меня не удивляет, – столь же тихо проговорил я.
Я глядел на происходящее, и, если бы еще имелись какие-то иллюзии по поводу организатора нынешних «свадебных увеселений», теперь они спешили развеяться без следа. Однако среди офицеров, сопровождавших Наполеона, царило возбужденное оживление, они, видно было, искренне боролись против коварных изменников, пожелавших захватить власть силой оружия. Среди толпы следовавших за вождем соратников я увидел и Конрада, и Романа Багратиона, и князя Четвертинского. Лица их были разгорячены, и на каждом из них читалась неуклонная готовность сражаться и погибнуть за правое дело.
– А где Александр Павлович? – нетерпеливо перебивая докладывавшего генерала, поинтересовался Наполеон.
– Мы уж почти взяли его, однако он успел взбунтовать роту лейб-гвардии Семеновского полка.
– Так! – недовольно отчеканил Наполеон. – Далее!
– Великий князь повел их на Петропавловскую крепость, надеясь укрыться там, но был отбит. Как я уже сообщил, гарнизонный батальон крепости на нашей стороне.
– Где Александр?! – уже не сдерживая себя, рявкнул Бонапарт.
– Отступил к Арсеналу и заперся там, – готовясь, кажется, провалиться сквозь пол, выдохнул генерал. – С ним не более полутора сотен штыков, – точно оправдываясь, добавил он.
– А если мы промедлим, то могут подтянуться и другие! – Хрусталь люстр жалобно зазвенел, пугаясь раскатов Наполеоновского гнева. – Чего вы ждете, господа? Свадебный обед будет накрыт на кронверке! Вперед!
Ружейная пуля, тяжелая, как удар нокаутера, ударила в грудь маршала Понятовского, вышибая его из седла, и стать бы ей роковой, когда б не оказался на ее пути гордый крест «Вертути милитари».
– Здесь становится горячо, – держась рукой за ушибленное место, выдавил, морщась от боли, воинственный сын Екатерины Великой, пытаясь встать на ноги. – Редкий случай: былые заслуги спасают жизнь спустя много лет!
Спешившиеся ординарцы и адъютанты торопились помочь любимому командиру, наперебой предлагая ему перевязать кровоточащую рану.
– Ерунда, ребро сломано. После боя перевяжем! Все после боя!
Встревоженный Наполеон удивленно глядел на боевого товарища, словно лишь теперь осознав его смертность.
– Поберегите себя, друг мой, – наконец тихо обратился он к маршалу.
– Пустое, не задерживайтесь! – отмахнулся Понятовский. – Если нам суждено выйти из этого боя, то бинт и примочки мы купим в ближайшей аптеке. А честь – честь не купишь! Ржевусский, подведите-ка мне коня!
Его последняя фраза была заглушена барабанной дробью и мерным шагом гвардейской роты семеновцев – по сути, всего невеликого войска великого князя Александра.
– Безумцы, что они делают? – глядя на ощетинившиеся штыками марширующие шеренги, сквозь зубы процедил Наполеон.
Однако подготовленный несколькими ружейными залпами натиск был неудержим, стрелки, пытавшиеся ворваться в широкий двор Арсенала через проломы в стенах, в каком-то суеверном ужасе попятились и схлынули в разные стороны, отдавая семеновцам набережную. Но, по сути, такая победа была сродни поражению. Теперь фронт гвардейской роты был развернут прямо под стволы орудий, защищавших мост и ворота Петропавловской крепости. Те незамедлительно рявкнули, выплевывая навстречу пехоте заряд картечи.
– Самоубийцы, – чуть слышно пробормотал Наполеон. – Кто только их ведет?
– Кто бы ни вел их, их ведет доблесть, – метнув на полководца гордый взгляд, промолвил Борис Антонович Четвертинский. – Глядите, они закрывают собой великого князя! – Он указал подзорной трубой вверх по набережной, туда, где у каменной лестницы стояла маленькая, почти игрушечная бригантина, обычно служившая посыльным судном императорской фамилии. – Вон он, уже почти у трапа «Вестника». – Голос князя внезапно оборвался и тут же зазвучал вновь с какой-то яростной силой: – Дьявольщина! И моя сестра с ним!
Спартанский принцепс, бледнея на глазах, выхватил подзорную трубу из рук Бориса Антоновича.
– Только этого не хватало! – не отрывая глаз от окуляра, выдохнул наконец он, и в ту же минуту два ядра легли ярдах в трех от борта «Вестника», обдавая кораблик фонтанами брызг и едва не сплющивая его о каменную стену набережной.
– Глупая, никчемная смерть, – произнес кто-то из стоявших позади офицеров. – В крепости заметили маневр инсургентов, теперь «Вестнику» не уйти из Невы. Если даже бригантине удастся счастливо увернуться от крепостных пушек, в устье ее перехватит «Аврора».
Я глядел на маленькое суденышко, готовое погибнуть ради спасения родовитого красавчика, все достоинства которого заключались в смазливой внешности и громком титуле. Еще одно ядро перелетом ударило по мостовой у самого парапета набережной, и град каменных осколков со свистом обрушился на кораблик, проделывая дыры в парусах, разрывая снасти и окрашивая палубу кровью первых жертв. Мне и без всякой подзорной трубы было видно, как вздрогнувшая при звуке выстрела Мария Антоновна Нарышкина каким-то неуловимо-кошачьим движением в единый миг вклинилась между берегом и замершим в монументальной позе цесаревичем, закрывая его собой от гранитных осколков. Наполеон видел это не хуже нас.
– Не стрелять!!! – единым мигом теряя самообладание, заорал он и, пришпорив коня, помчал к мосту, ведущему к крепостным воротам. – Не стрелять!!!
Очередной ружейный залп потряс округу, и военной фортуне, дотоле свято оберегавшей своего неистового любимца, пришлось изрядно потрудиться, чтобы пули, летевшие в мчавшего перед вражеским строем корсиканца, не достигли цели. Шляпа Наполеона, пробитая сразу в нескольких местах, улетела в Неву, его конь, жалобно заржав, рухнул наземь, но сам он, перекатившись через голову мертвого скакуна, с неожиданной резвостью вскочил на ноги и, хромая, побежал к крепости:
– Не стрелять!!!
– На караул! – послышалась команда в семеновских шеренгах, и ружья гвардейцев, точно на утреннем вахт-параде, со слитным звоном подняли штыки к небу и замерли у плеча.
– Не стрелять!!! – продолжал вопить Наполеон, хотя и без того заметившие командующего канониры замерли у орудий, подняв вверх пальники [52].
Бригантина, распустив паруса, неспешно двинулась к стрелке Васильевского острова, словно великий князь с несравненной возлюбленной решили немного развлечься морской прогулкой. А Бонапарт все продолжал стоять на мосту, глядя им вслед. Со всех сторон вокруг него толпились примчавшие вслед за принцепсом офицеры. Не зная, что и сказать, они тоже провожали «Вестник». Напряжение боя вдруг спало, точно из туго надутого шара разом выпустили наполнявший его воздух.
– Рота! – послышалось от ворот Арсенала. – Повзводно в колонну по четыре – стройся! В казармы шагом марш!
На поле боя, если только набережную можно было считать таковым, происходило что-то несуразное, в истории войн невиданное. Противники, дотоле яростно атаковавшие друг друга, вдруг утратили интерес к беспощадному кровопролитию, и теперь одна сторона маршевым шагом покидала место схватки, прихватив с собой раненых и уложив аккуратно во дворе Арсенала убитых, а вторая и не думала ей в этом препятствовать.
– Ваше высочество, – обратился к Наполеону тот самый адъютант генерала Пржздецкого, которого недавно отсылали выяснить, что за артиллерийская пальба под окнами Зимнего дворца. – Не извольте беспокоиться, «Аврора» не выпустит бригантину в море.
– Что? – напрягаясь, переспросил Бонапарт.
– Фрегат, который пришвартован у Английской набережной, – торопливо напомнил, отчего-то пятясь, адъютант.
– Этого нельзя допустить! – нимало не смущаясь чьим бы то ни было мнением, заорал разъяренный корсиканец. – Бумагу мне! Немедля! Какую-нибудь бумагу!
– Ну шо, Капитан, постоим за Русь святую?
– В каком смысле? – недоумевающе спросил я.
– В смысле – за Русь святую можно либо постоять, либо посидеть. И первое, на мой взгляд, куда лучше. – Мой друг шагнул вперед из свитской толпы, протягивая сложенный вчетверо газетный лист. – Такая устроит?
– Что это? – Бонапарт рывком выхватил из рук Лиса печатное издание.
– Средство массовой информации. Называется «Санкт-Петербургские ведомости». Сегодняшний номер.
– А, плевать, – очень по-русски выругался гений мировой стратегии, хватаясь за карандаш, прикрепленный к аксельбанту ближайшего из адъютантов, но его пальцы так и застыли в воздухе.
– Конрад! – Наполеон отыскал взглядом статную фигуру Мюнхгаузена. – Немедленно скачите на «Аврору», пусть не трогаются с места без моего приказа. Если вздумают своевольничать, разрешаю их утопить.
– Слушаюсь, ваше высочество! – щелкнул шпорами Мюнхгаузен и, расталкивая толпу, бросился к своему коню.
– Жозеф, друг мой, мне срочно нужен ваш конь! – Наполеон стремительно бросился к маршалу Понятовскому.
– Он ваш, – широким жестом указывая на белого арабчака, вымолвил тот. – Но что случилось?
– Свершилось! – рывком поднимаясь в седло, крикнул ему Бонапарт. – Но как бы эта похотливая дура не испортила мне всю мессу!
Адъютанты Понятовского в полном непонимании поспешили за военачальником, оставляя нас в одиночестве у ворот Петропавловки.
– Может, все же объяснишь, что это было? – облокачиваясь на перила крепостного моста, спросил я напарника.
– Да я еще раньше хотел объяснить, – точно оправдываясь, начал Сергей. – Если б в церкви весь этот тарарам измайловцы не устроили, там бы все досконально и изложил. Помнишь, я начал говорить, что газетка, которую мы в соседнем мире подобрали, оказалась весьма содержательной?
– Помню!
– Ну так вот. Передовица там оказалась такого содержания: мол, дорогой, всеми уважаемый базилевс Александр Дюма, обрадовавшись возможности дальних туристических полетов в заморские земли, ранее страдавшие под султанским игом, с неофициальным дружеским визитом посетил развалины славного города Вавилона, где польщенная этим фактом общественность на радостях преподнесла ему огромный букет невероятных по красоте золотистых лилий. Но, увы, тот стал внезапно увядать, лишь оказавшись в руках базилевса. Потрясенный случившимся Александр Дюма буквально не пережил этого факта и уже к следующему утру предстал у ворот святого Петра, но уже не во главе штурмовой колонны, а сам по себе, с длинным списком грехов под мышкой, о чем незамедлительно было доложено в Париж по гелиографу.
Маршал Дезе, оставленный комендантом Парижа, от расстройства впал в такую печаль, что не пускает в столицу ни супругу покойного базилевса Марию-Луизу, ни его сына от первого брака, юного Александра. Вроде бы как он ждет решения Национального собрания о том, кто будет следующим повелителем франков. Кстати, среди претендентов упомянут муж сестры базилевса, знаменитый генерал и по совместительству принцепс Спартанский Наполеон Буонапарте.
– Вот, значит, как! – Я хлопнул ладонями по перилам.
– Однако журналист на этом не успокаивается, он тычет пером в самое что ни на есть сердце проблемы и пишет ее струящейся кровью. Он ставит вопрос ребром, и мы даже с этим ребром местами знакомы.
– Я, кажется, опять потерял нить твоего повествования, – замотал головой я.
– Так найди ее немедленно, потому что это красная нить! Ладно, шо тебе прогружать, ты все равно не ценитель. Далее волк отечественной журналистики спрашивает: что же на самом деле является причиной столь рьяной деятельности маршала Дезе? Верность долгу или же бурный роман его жены Каролины с любимцем покойного Александра, кавалерийским генералом Иохимом Мюратом? Ну, что-то вроде того, шо этот маршал опасается склонить голову, дабы не демонстрировать рога.
– Какой моветон! – нахмурился я.
– Шо попишешь, сторожевые псы демократии совсем оголодали в эпоху монархического засилья! Буквально от лап отбились! Да ну, шо я тебе буду рассказывать, вон гляди.
Пробегавший мимо парнишка с увесистой пачкой газет надрывно горланил во всю мощь:
– Экстренный выпуск! Покупайте экстренный выпуск «Санкт-Петербургских ведомостей»!
– Эй, малый, – свистнул Лис. – Вали сюда.
Медный пятак мгновенно перекочевал в руки малолетнего рупора свободной прессы.
– Великие князья-заговорщики заключены под стражу! – заученно протараторил юнец. – Принцепс Спартанский и маршал Понятовский спасают Россию!
– Да я в общем-то умею читать, – забирая пахнущий типографской краской лист, кивнул Сергей. – Все, свободен, неси свет в массы. – Лис развернул купленную газету, затем молча свернул, потряс головой, снова развернул и уставился на газетную шапку. – Дата вроде та же.
– Что еще? – Я выхватил «Санкт-Петербургские ведомости» из рук друга.
– Все путем, – успокоил меня Лис. – Одна мелкая такая фигня – совершенно другой текст!
ЭПИЛОГ
Все в конце концов устраивается, но не всегда удачно.
Жак Беневиль
Ученый совет нашего Института – отнюдь не самое любимое мною место в Англии, и даже если между его участниками расположены толстые стекла мониторов, лирического настроения он у меня никак не порождает.
– Они провалили все, что могли! – бушевал дон Умбер-то Палиоли, обвиняя нас в допущении российского переворота, неправильной оценке действий Наполеона и массе других смертных – и не очень – грехов. Однако я глядел на него довольно безучастно, изредка кивая в такт возмущенным речам и оставляя Лису роль адвоката. У меня из головы не шло прощание с Екатериной Павловной Скавронской-Литта в тот день, когда доведенный до бешенства нашим сообщением о бегстве Наполеона из Санкт-Петербурга резидент все-таки добился нашего отзыва в Институт.
– Я обязательно напишу вам, кактолько прибуду на место, – уверял я Екатерину Павловну, силясь отдалить миг, когда придется отпустить ее из своих объятий.
– Зачем эти слова, мой друг? – убирая с моего лба непослушную прядь, грустно проговорила она. – Мы оба знаем, что этого не произойдет никогда.
– Почему же? – невольно попробовал возмутиться я.
– Потому что этого, мой славный рыцарь, требуют непреложные законы вашей работы.
– Какой работы? – смутился я.
– Вашей. Отдайте должное моей скромности, я никогда не расспрашивала о ней. Я также не интересовалась вашим истинным званием, именем и тем, почему вы должны их скрывать.
– Вы… – Я чуть отстранился, вглядываясь в печальные глаза моей возлюбленной.
– Я знаю, что вы не граф Турн, – прикладывая к моим губам палец, нежно проворковала она. – Я заподозрила это еще на балу в вашем особняке, когда не встретила там множества известных богемских сановников, в те дни пребывавших в Вене. Потом же, когда вы столь любезно выкупили мои векселя, я послала верного человека уточнить, что за птица столь щедрый поклонник моей неотразимой красоты. Как вы сами понимаете, доставленные мне вести говорили не в вашу пользу.
– Значит, вы знали?!. – Я вскочил на ноги точно ужаленный.
– К тому моменту, когда посылала верного человека в лесной домик, что поблизости от Вены, уже знала.
– Но почему? Почему вы сделали это?
– Должна же была я проверить, кто вы: ловкий мошенник, добивающийся признания в свете, или же фигура таинственная, но вполне благородная.
– И что же вышло?
– Наглец! Он еще спрашивает!
– …Ученый совет выслушал обе стороны, о своем решении он сообщит дополнительно. – Бесстрастная фраза спикера завершила экскурсию по первому кругу институтского ада, и монитор потух. Я нажал кнопку на пульте управления, и на место темного пластика экрана опустилось батальное полотно, на котором мы с Лисом водружали стяг над поверженным Иерусалимом.
– Знаешь, Сергей, – я повернулся в кресле, – я, наверно, буду уходить в отставку.
– Это ты из-за яйцеголовых, что ли? – Лис кивнул на скрытый за картиной монитор. – Да ну, попустись! В конце концов, покажи мне, кто застрахован от неудач! Я хочу знать адрес его страхового агентства!
– Нет. – Я покачал головой. – Пора, наверно, искать другую работу.
– Замечательная идея! – Лис с размаху уселся на стол. – И куда ж ты пойдешь? Швейцаром в Палату Лордов? Где тут у вас объявления о вакансиях печатают? – Он протянул руку к давно не открывавшимся пакетам с доставленной в наше подземелье прессой. – Что тут у нас? «Таймс», «Морнинг пост», «Трибьюн», погоди, а это чего?! – Лис с удивлением вытащил из плотного конверта желтоватый листок, усеянный старинным кириллическим шрифтом. – «Санкт-Петербургские ведомости»?! Откуда бы им здесь взяться? – Он впился глазами в текст передовицы. – Опять шутки Брюса! Так, базилевс всех франков Наполеон Буонапарте сразу после коронации толкнул речь о пользе мирного сосуществования и взял непримиримый курс на усиление государства и прекращение бессмысленной войны. Император Александр I Всероссийский отослал в Париж согласие выступить с Наполеоном единым фронтом на тему восстановления Польского королевства под властью принца Жозефа Понятовского. О-бал-деть! А вот еще, мелким шрифтом. Назначенный послом в Париже бывший шталмейстер Дмитрий Львович Нарышкин отбыл к месту новой службы со своей очаровательной супругой Марией Антоновной, урожденной Четвертинской.
В комнате воцарилась мертвая тишина.
– Капитан, ты шо-нибудь понимаешь? – не сводя с газеты завороженного взгляда, наконец проговорил Сергей.
– Нет, – честно признался я.
– Так, в конце концов, мы выиграли или проиграли?!
– Знаешь, что я тебе скажу… – Мои руки сами собой вытащили «Санкт-Петербургские ведомости» из пальцев друга, и я старательно начал складывать из газеты довольно большой самолетик. – Все зависит от того, прессе какого мира мы будем верить…