Страница:
– Очень интересный способ. Возможно, действительно поможет. Ладно, – он передал сокола поджидающему наготове сэру Мерриоту, – отнеси птицу, да вели сокольничим исполнить всё, что ты здесь слышал.
– Передам всё от слова до слова. – Рыцарь склонил голову и принял перчатку с птицей.
– Каковы успехи посольства, дружище Торвальд? – герцог вперил в меня тяжёлый немигающий взгляд, напряжённо следящий, чтобы собеседник, не дай бог, не покривил душой даже в самой малости.
– Ланселот шлёт тебе поклон и привет, почтеннейший Ллевелин. Он отверг посулы и уговоры феи Морганы и принял твоё предложение выступить разом.
– Прекрасно. – Губы Стража Севера сложились в жёсткой улыбке. Наверняка пред его внутренним взором сейчас стояла картина захлопнувшегося капкана, в котором бьётся ненавистный Мордред вместе со своей дорогой мамашей.
– Особенную же рьяность в заключении с тобой военного союза показал славный сэр Борс, могучий король редонов. Во многом именно его речи склонили Ланселота и его военачальников идти вместе с тобой на Мордреда.
– Памятуя о том, каким громовым голосом он произносит сии речи, я нимало тому не удивлён, – усмехнулся герцог. – Но при случае следует изъявить ему свою благодарность. Подумай, дорогой Торвальд, как бы мы смогли это сделать, чтобы, не дай бог, не задеть его гордость.
– Обязательно подумаю, – пообещал я. – Позволите мне продолжать?
– Конечно, друг мой, конечно! Ты приносишь мне такие прекрасные новости и спрашиваешь, можно ли продолжать? Я прошу тебя, Торвальд, если есть ещё столь же радостные известия, расскажи мне об этом без промедления! Я весь обратился в слух.
– Когда мы прибыли в Эборак, – начал своё повествование я, – то застали Ланселота в глубокой печали. Он собирался сложить с себя бремя вождя и уединиться в родных землях.
– Что же так огорчило моего друга Ланселота? – встревожился собеседник. – Надеюсь, он не болен?
– Телесно он здоров, как и прежде. Но в сердце его кровоточит рана.
– «Сердечный геморрой», – тут же поспешил вставить Лис. – «Гвиневера сбежала в чужие края, меня поменяла на монастыря. То есть на монастырь, конечно».
– «Серёжа, заткнись! Не слышишь, что ли, здесь большая политика», – оборвал его я.
– «Ой-ой-ой! Можно подумать, можно подумать! А шо, просто сказать, шо у Ланси депрессняк, нельзя было?»
Я продолжил, не обращая внимания на выпады напарника. Спорить с ним было бесполезно, последнее слово всё равно должно было быть его.
– Королева Гвиневера, спасённая из рук Мордреда верными людьми…
– Так. Значит, она нашлась, – быстро перебил меня Ллевелин. – Где же она была всё это время? – он замолк так же внезапно, как и заговорил, словно прервав сам себя. Молчаливая пауза длилась около минуты. – Извини, Торвальд, – наконец кивнул он, – продолжай дальше.
– Гвиневера изъявила желание уйти в монастырь, страдая от вины, как истинной, так и ложной. А потому нам с великим трудом удалось убедить сэра Ланселота следовать вместе с вами. Он не стал сворачивать своё знамя, но объявил, что в этой войне будет сражаться лишь для того, чтобы наказать за злую измену Мордреда и Моргану, а стало быть, готов признать вас верховным главнокомандующим.
– Вот и прекрасно! – вновь победно улыбнулся Ллевелин. – Воистину, вы не менее ловки в переговорах, чем на поле битвы. Когда же он будет здесь?
– Милорд, – я тяжело вздохнул, – он выступил в Кориниум полтора дня тому назад.
– Так-к! – угрожающе произнёс Ллевелин, сжимая кулаки. – Так-к! – вновь повторил он, с трудом разжимая челюсти. – А зачем он это сделал, хотел бы я знать?
– Ланселот полагает, что Мордред, узнав о нашем союзе, не станет дожидаться в Дэве, а начнёт отступление к Камелоту. Король Беноика спешил, дабы занять Кориниум до прихода Мордреда, ожидая, что вы, в свою очередь, ударите по врагу с тыла.
– Он решил! – Ллевелин воздел руки вверх. – Нет, вы слышали! Только что Ланселот признаёт меня командующим объединённой армией и тут же идёт куда-то к чёрту на рога, даже не поинтересовавшись, а что по этому поводу думаю я. Я посылаю отряд в Веркониум, чтобы перекрыть дорогу Мордреду через Корновию, а доблестный Ланселот собирается удерживать Кориниум, в двух днях перехода за их спинами. Ах, как мудро! Что же теперь мой добрый подчинённый прикажет делать мне? – пудовые кулаки Ллевелина опустились на резные подлокотники, заставляя их жалобно заскрипеть. – Я должен идти, как и предполагал, со всем войском в Веркониум, чтобы окружить под его стенами Мордреда? Или же оставить на произвол судьбы гарнизон, без нашей помощи способный продержаться не более трёх дней, для того чтобы поспешить на соединение со славнейшим из славных, сэром Ланселотом Озёрным?
В первом случае мы перебьём друг друга, а отважный Ланселот придёт, чтобы пожать победные лавры. Во втором, если нам удастся разгромить Мордреда, на мне будет кровь отправленного на верную гибель отряда. Ланселот же вновь будет выглядеть победоносным цезарем в белом одеянии и золотом венке победителя. Х-хорош союзничек! – сквозь зубы процедил герцог. – Ну нет, я не доставлю ему такого удовольствия! Ступай, Торвальд. – Ллевелин быстро глянул на меня, словно вспоминая, что я всё ещё нахожусь в зале. – Прости за вспышку, к тебе она не относится. Ты поработал на славу. Просто Ланселот пытается нас обхитрить. Что ж, посмотрим, как это ему удастся! Ступай, Торвальд. И пришли ко мне сэра Мерриота. Тебе и твоим людям следует отдохнуть с дороги, а завтра мы продолжим нашу беседу.
Я откровенно бездельничал и, заложив руки за голову, обдумывал сложившуюся ситуацию. Итак, в ходе всех наших странствий, интриг, стычек на больших дорогах и доблестных сражений мы, то есть, конечно, я с Лисом и Магэран с Сабрейном, имели на руках изрядную часть заветного мерлинского пророчества. Целых семь кусков. Ещё два, очевидно, находились у Ллевелина, и у нас была реальная надежда их заполучить. Кроме того, по одному хранилось у Ланселота и, вероятно, у Мордреда. Итого одиннадцать. Двенадцатый фрагмент рукописи, принадлежавший Лукану, а вслед за ним Бэдиверу, исчез безвозвратно.
Оставалось надеяться лишь на то, что великий Мерлин в своей неизменной мудрости позаботился о том, чтобы всё его пророчество благополучно добралось до Камелота, и в час X было сложено на Круглом Столе под восторженные крики собравшихся. В противном случае приходилось мириться с тем, что прихотью какой-нибудь безмозглой сороки вся борьба сильных мира сего, все усилия двух оперативных групп будут превращены в ничто. Такой себе нехитрый фокус.
Но, как бы то ни было, идти следовало до последнего. И если в Камелоте пророчество не будет сложено, хотя, какое же это тогда к чёрту волшебное пророчество, нам следовало вернуться к месту, откуда исчез недостающий клочок пергамента, и планомерно проверить все гнёзда в округе, все хижины углежогов, всех свинопасов, а если придётся, то и всех фейри, обитающих в древесных стволах и под болотными корягами. Перспектива, как ни крути, малоприятная и, прямо скажем, с весьма гадательным результатом.
Размышления были прерваны самым неожиданным образом. Из залы, примыкавшей к моим покоям, послышался стук палок, звонкий смех и шум прыжков. Я прислушался.
– …Запомни, я наношу удар по ногам, ты подпрыгиваешь и пропускаешь оружие под собой. Затем я перевожу удар вверх, словно собираясь снести тебе голову. Ты уходишь от него вниз. Всё очень просто. Главное, не зевай и сохраняй устойчивость, иначе собьёшься.
Голос, произносивший эти слова, был мне странно знаком. Я стал слушать дальше, но слова смолкли, и вместо них в воздухе засвистела палка.
«Проклятие!» – я встал и начал одеваться. – «Оруженосцы, что ли, резвятся?»
– Прекрасно! – раздалось за дверью. – У тебя всё получается!
Я вновь прислушался. «Господи, да это же Кархейн! Интересно, кого это он там школит? И что его вообще сюда занесло?» Я толкнул дверь. Зала была пуста, если не считать двух юнцов с палками, застывших при моём появлении. Одним из них был Годвин, смущённо опустивший глаза при виде своего рыцаря, вторым же, я не ошибся, был сэр Кархейн. Алая гербовая котта с золотой виверной, сжимающей в лапах крест, подчёркивала наконец-то обретённое им рыцарское звание. Правда, крест почему-то был кельтский, что придавало эмблеме весьма двусмысленное звучание.
– Ой! – негромко произнёс он, увидев меня.
– Ну и что всё это значит? – я сурово нахмурился. Понятное дело, учить оруженосца уму-разуму имеет право только его собственный рыцарь. Обучение же чужого армигера считалось недопустимой бестактностью в рыцарском сословии. Впрочем, доблестный сэр Кархейн, едва-едва лишь прошедший формальный обряд посвящения в рыцари, вряд ли уже полностью ассоциировал себя с этим гордым званием и потому при первом же случае охотно принимал участие в воинских забавах своих прежних собратьев.
– Простите меня, сэр Торвальд, я… не хотел вас обидеть. Я прослышал, что вы в замке, и поспешил приветствовать вас, – грустно вздохнул Кархейн. – Ну и вот…
Я невольно усмехнулся, увидев сокрушённое смущение молодого рыцаря. Конечно, подобный проступок вполне мог быть причиной вызова на поединок, поскольку фактически ставил под сомнение искусство рыцаря – наставника оруженосца. Но видит бог, в действиях Кархейна не было злого умысла, одно лишь шалопайство.
– Ладно, – произнёс я, смягчаясь, – так и быть, прощаю. Годвин, – прикрикнул я на парнишку, по-прежнему понуро стоящего в стороне и вычерчивающего палкой какие-то знаки на полу, – ступай, вычисти кольчугу. Да смотри, увижу хоть одно ржавое пятнышко, прибью!
Это была пустая угроза. Сплав, из которого было изготовлено моё защитное снаряжение, не ржавел ни в пресной, ни в солёной воде, не поддавался износу, да и вообще доспех представлял собой конструкцию куда более хитрую, чем это казалось на первый взгляд. Вздохнув, Годвин отправился выполнять приказ, я же, оставшись наедине с боевым товарищем, подошёл и обнял его за плечи.
– Рад тебя видеть! Какими судьбами ты в Кэрфортине?
– Герцог был настолько добр, что призвал меня к себе, отправив в бастиду некоего пожилого рыцаря-нортанумбрийца. Я теперь командую отрядом валлийских лучников. – Кархейн гордо расправил плечи, явно довольный новым назначением.
– Ну да, – кивнул я, думая о своём, – ты же у нас тоже валлиец. Кстати, – я указал на виверну, – святой Каранток больше не появлялся?
– Нет, – покачал головой молодой рыцарь. – Мне о нём ничего не ведомо.
– Недавно его видели в Эбораке, – кинул я. – Да, вот ещё хочу у тебя спросить, – я замолчал, обдумывая слова, – только пусть это останется между нами.
– Да, конечно, – быстро согласился Кархейн, надеясь, быть может, этим загладить свою недавнюю бестактность.
– Там в Эбораке у меня вышел один неприятный случай. Некий Эгвед, принц Гвиннед, осмелился назвать герцога Ллевелина отродьем никсов. Понятное дело, я не мог стерпеть такого оскорбления и вызвал невежду на бой. После победы я потребовал не поднимать более оружие ни против Стража Севера, ни против его союзников. Однако этот негодяй продолжает настаивать, что герцог если уж не отродье никсов, то, во всяком случае, прижит от какого-то серва. И он, и его мать с проклятием изгнаны из отчего дома. Я не поверил ни одному слову нечестивца и дал себе клятву достойно посчитаться с ним при встрече, ежели окажется, что он пытается очернить имя Ллевелина низкой клеветой. Но, сам понимаешь, не могу же я спрашивать о таких-то вещах у первого встречного валлийца! Быть может, ты слышал что-нибудь?
Сэр Кархейн оглянулся, словно выискивая, не притаился ли кто под скамьями, стоящими по периметру у стен зала.
– Сэр Торвальд, – понизив голос, промолвил он, лишний раз убедившись, что мы одни, – это большая тайна. Сэр Богер поведал мне о ней. Когда он ещё сам был оруженосцем у некоего знатного валлийского рыцаря, тот, в свою очередь, рассказывал ему, что бедная принцесса Эреника действительно родила нашего славного герцога, не имея мужа. Но незадолго перед тем в замке короля Тария гостил Утер Пендрагон со своими рыцарями. Вероятно, кто-то из них и вкусил любви юной девы. Наверняка об этом никто ничего не знает. Известно лишь, что когда Ллевелин прибыл ко двору короля Утера и тот взял его пажом, он объявил во всеуслышание, что законным отцом сироты является знатный рыцарь сэр Мадуар Закатный, незадолго до того сложивший голову в бою с саксами. Может быть, конечно, это и так, однако, – Кархэйн заговорил ещё тише, – сэр Богер утверждал, что сэра Мадуара не было среди рыцарей короля Утера, когда тот гостил в замке Тария.
Я хотел было подробнее расспросить молодого рыцаря об интригующих воспоминаниях сэра Богера Разумного, но тут в залу вбежал один из оруженосцев с золотым драконом Ллевелина на плече.
– Сэр Торвальд, – мальчишка поклонился, демонстрируя почтительность, подобающую при встрече с рыцарями Круглого Стола, – милорд герцог просил вас пожаловать к нему без промедления.
– Хорошо, иду. – Я сделал знак оруженосцу удалиться и, поблагодарив Кархейна, отправился в покои, где ждал момента драгоценный подарок его светлости – роскошный дубликатор, заряженный под завязку и полностью подготовленный к проведению разработанной операции.
– «Лис», – вызвал я напарника, – «ты всё слышал?»
– «А как же!» – заверил Рейнар. – «Особенно мне понравилась хохма про Мойдодыра Заветного. И ты знаешь, шо мне сдаётся?»
– «Думаю, да. Поневоле закрадывается вопрос: а не является ли отцом нашего славного Ллевелина сам Утер?»
– «Ты, ба! Буквально зришь в корень! Хотя, между нами, на старика Утера Ллевелин мало похож».
– «Это верно». – Я задумался, пытаясь вспомнить, кого же напоминает мне лицо Стража Севера. Вроде бы никого конкретно, но… Высокий лоб, прямой уверенный взгляд, ровный, тонко очерченный нос, такие лица сотнями глядели с римских статуй полководцев и императоров. – «На Утера он не похож. Но если мы не ошибаемся, то, вероятнее всего, портретное сходство есть».
– «И с кем, если не секрет?»
– «С первым императором Британии Аврелием Амброзием».
– «То-то я смотрю, морда патрицианская! Слушай, Капитан, но если он тоже Пендрагонус, тогда выходит, что формально прав на британский престол у незаконного сына Утера ничуть не меньше, чем у столь же незаконного сына Артура. Тогда становится понятна вся эта суета с фальшаком».
– «Если только, конечно, он действительно сын Утера. Потому как римские черты лица здесь можно получить по наследству с лёгкостью необычайной. Не забывай, к моменту рождения Ллевелина и ста лет не прошло, как легионы покинули Британию. А гены, сам знаешь, до седьмого колена могут сказаться. Так что Пендрагон он или нет, это ещё бабушка надвое сказала. Но, во всяком случае, мы знаем, что именно нам следует искать. Ладно, – я подхватил заветный ларец, – не будем заставлять потомка цезарей ждать».
«Потомок цезарей» не особо страдал, терзаясь минутами разлуки. Когда я вошёл в его апартаменты, Ллевелин весьма энергично раздавал указания военачальникам, спешащим подтвердить услышанные распоряжения и немедля бежать выполнять их.
Увидев меня, он кивнул, давая понять, что я замечен, но даже и не подумал хоть на миг прервать своё занятие. Ждать пришлось довольно долго. Командиры рыцарских отрядов, капитаны лучников, ветераны, помнившие ещё вероятного папашу Стража Севера, ныне отвечавшие за обоз, герольды в разноцветных табардах появлялись, уходили, возвращаясь вновь, ожидая новых распоряжений. Каждому из них без промедления ставилась чёткая и ясная задача, направленная к единой, видимой лишь взору Ллевелина, цели. Как некий кукловод, держал он крепкой рукой нити управления армией, да и отнюдь не только ею. Я готов был поклясться, что процесс управления доставляет герцогу бездну удовольствия.
– Подойди поближе, Торвальд, – позвал он в ту краткую паузу, когда одни подчинённые его светлости были приставлены к делу, а иные ещё не пришли. – Ещё раз прости за вчерашнюю вспышку. Мне тут доложили, будто ты сражался на судебном поединке в лагере Ланселота? – он пытливо поглядел на меня, очевидно ожидая, что я не замедлю огласить причину боя.
– Верно, милорд, – склонил голову я. – И победа осталась за мной.
В зале воцарилась тишина. Мы оба держали паузу. Но правота хода была на моей стороне. Я ответил на вопрос герцога и смиренно ждал следующего.
– И что же послужило причиной боя?
– Оскорбление, нанесённое в присутствии многих свидетелей. Оскорбление, с которым я не мог, да и не имел права мириться.
– Вот как, – улыбнулся Ллевелин, по достоинству оценивая мою «скромность». – А мне рассказали, ты дрался из-за меня.
– «О-о-о!» – взвыл на канале связи Лис. – «О, эти чёрные глаза меня пленили, седые пряди не дают уснуть! Я бился из-за тебя, ибо сердце моё клокочет, как чайник, забытый на плите нерадивой хозяйкой. И если пар сейчас пойдёт из моего носика, то лишь затем, чтобы моя великая любовь не снесла крышку у черепной коробки».
– «Лис, ты бы это всё лучше рассказал сэру Томасу Мэлори. А я уж как-нибудь сам справлюсь».
– «Ну, как знаешь, как знаешь! Но вот не хватает в твоей речи образного пафоса. Тебя спрашивают, сколько будет дважды два, ты брякаешь в ответ – че-е-тыре! Или: благодаря вашим стараниям четыре, с этого дня. Или…»
– «Серёжа, ты можешь помолчать?» – взмолился я.
– «Только для тебя, о повелитель! Но очень недолго».
– Я сражался с сэром Эгведом, принцем Гвиннеда, поскольку тот имел низость усомниться в знатности вашего происхождения, – прямо глядя в глаза Ллевелину, отрапортовал я. – Любой иной честный рыцарь на моём месте поступил бы так же.
– «Гмх!» – Лис, очевидно, принужденный моей просьбой к молчанию, мученически застонал, чтобы не отпустить очередную колкость.
– Так, ещё один мой чёртов родственник, – нахмурился герцог. – Что же он рассказал тебе?
– Прошу прощения, милорд, я был бы благодарен вам за милость не повторять гнусные слова пустоголового гордеца.
– Ерунда! – отрезал герцог. – Я и сам могу повторить его слова! Кто я на этот раз – сын свинопаса, или они придумали что-нибудь похлеще? – лицо его вновь обрело ту яростную жёсткость, которую я наблюдал вчера вечером. – Завистливые свиньи, подрывающие корни дуба, от которого кормятся испокон веку! Будь я сыном свинопаса, я бы уже давно был их королём! Однако мой род знатнее и славнее всего того, что они могут себе представить! Но я благодарен тебе за то, что ты преподнёс им урок, может быть, это отучит их сквернословить за моей спиной. Да бог с ними, – он хлопнул ладонью по подлокотнику, – я не для того тебя звал. Помнится, ты говорил, что знаешь, где ныне обитает преосвященный Эмерик, архиепископ Кентерберийский?
– Верно, – подтвердил я. – Там ныне живёт и сэр Бэдивер Бесстрашный, мой двоюродный брат. Он собирается принять сан…
– Вот и отлично, – кивнул Ллевелин, немало не интересуясь судьбой моих родственников. – У меня к тебе есть просьба, и, поверь, это действительно просьба, а не повеление.
Скоро армия выступает к Камелоту. Как ты знаешь, там будет избран новый верховный король. Однако коронация не может состояться без примаса Британии. Поэтому я прошу: завтра, чуть свет, отправляйся в лесную обитель и постарайся убедить Эмерика присоединиться к истинным защитникам дела Артура. Можешь обещать ему полную безопасность и всемерную поддержку с моей стороны. Впрочем, я сам ему об этом напишу. Только постарайся быстрее вернуться.
– Армия выступает к Кориниуму? – поспешил спросить я, прикидывая, что дорога в Камелот идёт именно через этот город.
– Выступает, – подтвердил Страж Севера. – Однако сначала я дождусь, когда вернётся гарнизон из Верконии…
– Но ведь тогда Мордред дойдёт до Кориниума раньше нас.
– Или дойдёт, или нет. Во всяком случае, я не намерен терять людей из-за того, что сэру Ланселоту вздумалось вести войну на свой лад. Пустое, оставим это. Конечно же, я постараюсь не допустить, чтобы Ланселот погиб у Кориниума, не дождавшись подмоги. Пусть тебя это не тревожит, Торвальд, – махнул рукой Ллевелин. – Расскажи мне лучше о другом. Ты был при последних минутах сэра Аграмара?
Странный вопрос. Вне всякого сомнения, поручив сэру Аграмару раздобыть заветные пергамента, хранившиеся у Борса, и не увидев среди вернувшихся доверенного человека, Ллевелин немедленно призвал к себе его оруженосца. А тот уж во всех подробностях поведал ему о схватке на лесной поляне и её последствиях.
– Я с этим шёл к вам, милорд, – дубликатор перекочевал из-под моего плаща в руки герцога. – Умирая, сэр Аграмар велел передать вам три части предсказания Мерлина. Они здесь, в этом ларце.
Страж Севера внимательно осмотрел доставшееся ему сокровище и попробовал поднять крышку. Стоит ли говорить, что это была пустая затея.
– Не трудитесь, милорд, – улыбнулся я. – Пока эта шкатулка принадлежит мне, у вас ничего не выйдет. Уверяют, что она волшебная и раньше принадлежала королю эльфов Оберону. Никто, кроме хозяина, не сможет открыть её, как и ничто не может ей повредить. Я привёз вам её в дар, но вам придётся заплатить мне золотую монету, чтобы стать полновластным хозяином ларца.
– «Молодец, Капитан! Чувствуются мои уроки. С паршивой овцы хоть волки сыты. Но за дубликатор-то можно было бы слупить и побольше. Учить тебя ещё, да учить!» – прервал обет молчания Лис.
Золотая монета легла мне на ладонь, и до крайности заинтересованный герцог попробовал вновь открыть сокровищницу.
– «Пусть положит пальцы на крышку, там, где обычно ставят кольцо».
Я тут же транслировал распоряжение, переданное мне коллегами через Лиса.
– «О! То, шо доктор прописал. Сабрейн, включай считывание».
– И долго так держать? – поинтересовался герцог.
– «Готово! Всё, можешь сказать ему, чтоб радовался».
– Попытайтесь ещё раз, – предложил я. Крышка открылась без малейшего сопротивления.
– Да, это они! – пробормотал Ллевелин, разглядывая дубликаты пергаментов сэра Борса.
– А это, – я протянул ему четвёртый дубликат, – было в руке у сэра Лионеля, убитого людьми феи Морганы. Полагаю, вы лучше меня знаете, как им распорядиться.
Глава 21
Я поклонился и вышел, оставив герцога вволю любоваться новой игрушкой. Конечно, Ллевелин был незаурядным полководцем и одним из виднейших государственных деятелей своего времени, но я был готов держать пари, что сейчас в нём проснулся обыкновенный мальчишка. И, забыв о Мордреде, Ланселоте, короне Британии и обороне Адрианова вала, он терзает своих приближённых предложением открыть подаренную шкатулку или же расколоть её ударом боевого топора. Пожалуй, будь на его месте Лис, тот бы непременно превратил это занятие в аттракцион и нажил бы на желающих испытать свою силу немалое состояние. Но герцога подобные вопросы не занимали, и он просто по-детски радовался диковинному подарку.
Несомненно, у коллег был резон предполагать, что, обретя такую замечательную вещь, Ллевелин не преминет воспользоваться ею по прямому назначению, вложив волшебные пергамента Мерлина в «волшебную шкатулку Оберона». Верны ли наши расчёты или нет, предстояло выяснить ночью. Пока же солнце ещё не достигло зенита, и впереди был долгий августовский день.
Я возвращался в апартаменты, где ожидали меня соратники по тайной войне. Шёл, обдумывая услышанное сегодня и вспоминая вечерний приём. Всё, о чём мы беседовали, пожалуй, не выбивалось из общего ряда политических интриг и военных предуготовлений. Наверное, кроме одного. Кроме той реакции, которую вызвало у герцога сообщение о спасении молодой королевы Гвиневеры и о её желании уйти в монастырь.
Вряд ли юная красавица с мягкой, чуть застенчивой улыбкой и удивлённо-задумчивыми голубыми глазами интересовала Стража Севера сама по себе. Насколько я мог видеть, герцог не питал особой любви к прекрасному полу, рассматривая очаровательниц, воспетых галантными трубадурами, лишь с точки зрения их политического веса. С этой точки зрения Гвиневера была фигурой сыгранной.
Утратив благосклонность короля ещё при жизни Артура, открыто признав связь с Ланселотом и теперь не пожелав воспользоваться её плодами, – в глазах Ллевелина она должна была бы утратить всякую привлекательность. Однако не утрачивала. Вопрос «почему» оставался открытым. Возможно, конечно, он надеялся использовать живую супругу короля Британии как дополнительный козырь в игре против Мордреда. Архиепископ Эмерик, сто восьмым псалмом Давида изгнавший из богобоязненной паствы паршивую овцу Мордреда; сам Ллевелин, возможно, являвшийся вполне натуральным Пендрагоном; леди Гвиневера, способная обвинить Мордреда в преступном посягательстве на святость брачных уз; я, «джокер», могущий подтвердить под присягой камланнскую подмену; и конечно же десятки лендлордов, готовых военной силой поддержать притязания на престол Стража Севера – против такого покера трудно было что-то противопоставить.
– Передам всё от слова до слова. – Рыцарь склонил голову и принял перчатку с птицей.
– Каковы успехи посольства, дружище Торвальд? – герцог вперил в меня тяжёлый немигающий взгляд, напряжённо следящий, чтобы собеседник, не дай бог, не покривил душой даже в самой малости.
– Ланселот шлёт тебе поклон и привет, почтеннейший Ллевелин. Он отверг посулы и уговоры феи Морганы и принял твоё предложение выступить разом.
– Прекрасно. – Губы Стража Севера сложились в жёсткой улыбке. Наверняка пред его внутренним взором сейчас стояла картина захлопнувшегося капкана, в котором бьётся ненавистный Мордред вместе со своей дорогой мамашей.
– Особенную же рьяность в заключении с тобой военного союза показал славный сэр Борс, могучий король редонов. Во многом именно его речи склонили Ланселота и его военачальников идти вместе с тобой на Мордреда.
– Памятуя о том, каким громовым голосом он произносит сии речи, я нимало тому не удивлён, – усмехнулся герцог. – Но при случае следует изъявить ему свою благодарность. Подумай, дорогой Торвальд, как бы мы смогли это сделать, чтобы, не дай бог, не задеть его гордость.
– Обязательно подумаю, – пообещал я. – Позволите мне продолжать?
– Конечно, друг мой, конечно! Ты приносишь мне такие прекрасные новости и спрашиваешь, можно ли продолжать? Я прошу тебя, Торвальд, если есть ещё столь же радостные известия, расскажи мне об этом без промедления! Я весь обратился в слух.
– Когда мы прибыли в Эборак, – начал своё повествование я, – то застали Ланселота в глубокой печали. Он собирался сложить с себя бремя вождя и уединиться в родных землях.
– Что же так огорчило моего друга Ланселота? – встревожился собеседник. – Надеюсь, он не болен?
– Телесно он здоров, как и прежде. Но в сердце его кровоточит рана.
– «Сердечный геморрой», – тут же поспешил вставить Лис. – «Гвиневера сбежала в чужие края, меня поменяла на монастыря. То есть на монастырь, конечно».
– «Серёжа, заткнись! Не слышишь, что ли, здесь большая политика», – оборвал его я.
– «Ой-ой-ой! Можно подумать, можно подумать! А шо, просто сказать, шо у Ланси депрессняк, нельзя было?»
Я продолжил, не обращая внимания на выпады напарника. Спорить с ним было бесполезно, последнее слово всё равно должно было быть его.
– Королева Гвиневера, спасённая из рук Мордреда верными людьми…
– Так. Значит, она нашлась, – быстро перебил меня Ллевелин. – Где же она была всё это время? – он замолк так же внезапно, как и заговорил, словно прервав сам себя. Молчаливая пауза длилась около минуты. – Извини, Торвальд, – наконец кивнул он, – продолжай дальше.
– Гвиневера изъявила желание уйти в монастырь, страдая от вины, как истинной, так и ложной. А потому нам с великим трудом удалось убедить сэра Ланселота следовать вместе с вами. Он не стал сворачивать своё знамя, но объявил, что в этой войне будет сражаться лишь для того, чтобы наказать за злую измену Мордреда и Моргану, а стало быть, готов признать вас верховным главнокомандующим.
– Вот и прекрасно! – вновь победно улыбнулся Ллевелин. – Воистину, вы не менее ловки в переговорах, чем на поле битвы. Когда же он будет здесь?
– Милорд, – я тяжело вздохнул, – он выступил в Кориниум полтора дня тому назад.
– Так-к! – угрожающе произнёс Ллевелин, сжимая кулаки. – Так-к! – вновь повторил он, с трудом разжимая челюсти. – А зачем он это сделал, хотел бы я знать?
– Ланселот полагает, что Мордред, узнав о нашем союзе, не станет дожидаться в Дэве, а начнёт отступление к Камелоту. Король Беноика спешил, дабы занять Кориниум до прихода Мордреда, ожидая, что вы, в свою очередь, ударите по врагу с тыла.
– Он решил! – Ллевелин воздел руки вверх. – Нет, вы слышали! Только что Ланселот признаёт меня командующим объединённой армией и тут же идёт куда-то к чёрту на рога, даже не поинтересовавшись, а что по этому поводу думаю я. Я посылаю отряд в Веркониум, чтобы перекрыть дорогу Мордреду через Корновию, а доблестный Ланселот собирается удерживать Кориниум, в двух днях перехода за их спинами. Ах, как мудро! Что же теперь мой добрый подчинённый прикажет делать мне? – пудовые кулаки Ллевелина опустились на резные подлокотники, заставляя их жалобно заскрипеть. – Я должен идти, как и предполагал, со всем войском в Веркониум, чтобы окружить под его стенами Мордреда? Или же оставить на произвол судьбы гарнизон, без нашей помощи способный продержаться не более трёх дней, для того чтобы поспешить на соединение со славнейшим из славных, сэром Ланселотом Озёрным?
В первом случае мы перебьём друг друга, а отважный Ланселот придёт, чтобы пожать победные лавры. Во втором, если нам удастся разгромить Мордреда, на мне будет кровь отправленного на верную гибель отряда. Ланселот же вновь будет выглядеть победоносным цезарем в белом одеянии и золотом венке победителя. Х-хорош союзничек! – сквозь зубы процедил герцог. – Ну нет, я не доставлю ему такого удовольствия! Ступай, Торвальд. – Ллевелин быстро глянул на меня, словно вспоминая, что я всё ещё нахожусь в зале. – Прости за вспышку, к тебе она не относится. Ты поработал на славу. Просто Ланселот пытается нас обхитрить. Что ж, посмотрим, как это ему удастся! Ступай, Торвальд. И пришли ко мне сэра Мерриота. Тебе и твоим людям следует отдохнуть с дороги, а завтра мы продолжим нашу беседу.
* * *
Утро всё явственнее вступало в свои права, однако подниматься упорно не хотелось. После дней, проведённых в седле, и ночёвок на сырой земле возможность поваляться пусть даже не на перине, набитой лебяжьим пухом, а на соломенном тюфяке, была счастьем и великой удачей.Я откровенно бездельничал и, заложив руки за голову, обдумывал сложившуюся ситуацию. Итак, в ходе всех наших странствий, интриг, стычек на больших дорогах и доблестных сражений мы, то есть, конечно, я с Лисом и Магэран с Сабрейном, имели на руках изрядную часть заветного мерлинского пророчества. Целых семь кусков. Ещё два, очевидно, находились у Ллевелина, и у нас была реальная надежда их заполучить. Кроме того, по одному хранилось у Ланселота и, вероятно, у Мордреда. Итого одиннадцать. Двенадцатый фрагмент рукописи, принадлежавший Лукану, а вслед за ним Бэдиверу, исчез безвозвратно.
Оставалось надеяться лишь на то, что великий Мерлин в своей неизменной мудрости позаботился о том, чтобы всё его пророчество благополучно добралось до Камелота, и в час X было сложено на Круглом Столе под восторженные крики собравшихся. В противном случае приходилось мириться с тем, что прихотью какой-нибудь безмозглой сороки вся борьба сильных мира сего, все усилия двух оперативных групп будут превращены в ничто. Такой себе нехитрый фокус.
Но, как бы то ни было, идти следовало до последнего. И если в Камелоте пророчество не будет сложено, хотя, какое же это тогда к чёрту волшебное пророчество, нам следовало вернуться к месту, откуда исчез недостающий клочок пергамента, и планомерно проверить все гнёзда в округе, все хижины углежогов, всех свинопасов, а если придётся, то и всех фейри, обитающих в древесных стволах и под болотными корягами. Перспектива, как ни крути, малоприятная и, прямо скажем, с весьма гадательным результатом.
Размышления были прерваны самым неожиданным образом. Из залы, примыкавшей к моим покоям, послышался стук палок, звонкий смех и шум прыжков. Я прислушался.
– …Запомни, я наношу удар по ногам, ты подпрыгиваешь и пропускаешь оружие под собой. Затем я перевожу удар вверх, словно собираясь снести тебе голову. Ты уходишь от него вниз. Всё очень просто. Главное, не зевай и сохраняй устойчивость, иначе собьёшься.
Голос, произносивший эти слова, был мне странно знаком. Я стал слушать дальше, но слова смолкли, и вместо них в воздухе засвистела палка.
«Проклятие!» – я встал и начал одеваться. – «Оруженосцы, что ли, резвятся?»
– Прекрасно! – раздалось за дверью. – У тебя всё получается!
Я вновь прислушался. «Господи, да это же Кархейн! Интересно, кого это он там школит? И что его вообще сюда занесло?» Я толкнул дверь. Зала была пуста, если не считать двух юнцов с палками, застывших при моём появлении. Одним из них был Годвин, смущённо опустивший глаза при виде своего рыцаря, вторым же, я не ошибся, был сэр Кархейн. Алая гербовая котта с золотой виверной, сжимающей в лапах крест, подчёркивала наконец-то обретённое им рыцарское звание. Правда, крест почему-то был кельтский, что придавало эмблеме весьма двусмысленное звучание.
– Ой! – негромко произнёс он, увидев меня.
– Ну и что всё это значит? – я сурово нахмурился. Понятное дело, учить оруженосца уму-разуму имеет право только его собственный рыцарь. Обучение же чужого армигера считалось недопустимой бестактностью в рыцарском сословии. Впрочем, доблестный сэр Кархейн, едва-едва лишь прошедший формальный обряд посвящения в рыцари, вряд ли уже полностью ассоциировал себя с этим гордым званием и потому при первом же случае охотно принимал участие в воинских забавах своих прежних собратьев.
– Простите меня, сэр Торвальд, я… не хотел вас обидеть. Я прослышал, что вы в замке, и поспешил приветствовать вас, – грустно вздохнул Кархейн. – Ну и вот…
Я невольно усмехнулся, увидев сокрушённое смущение молодого рыцаря. Конечно, подобный проступок вполне мог быть причиной вызова на поединок, поскольку фактически ставил под сомнение искусство рыцаря – наставника оруженосца. Но видит бог, в действиях Кархейна не было злого умысла, одно лишь шалопайство.
– Ладно, – произнёс я, смягчаясь, – так и быть, прощаю. Годвин, – прикрикнул я на парнишку, по-прежнему понуро стоящего в стороне и вычерчивающего палкой какие-то знаки на полу, – ступай, вычисти кольчугу. Да смотри, увижу хоть одно ржавое пятнышко, прибью!
Это была пустая угроза. Сплав, из которого было изготовлено моё защитное снаряжение, не ржавел ни в пресной, ни в солёной воде, не поддавался износу, да и вообще доспех представлял собой конструкцию куда более хитрую, чем это казалось на первый взгляд. Вздохнув, Годвин отправился выполнять приказ, я же, оставшись наедине с боевым товарищем, подошёл и обнял его за плечи.
– Рад тебя видеть! Какими судьбами ты в Кэрфортине?
– Герцог был настолько добр, что призвал меня к себе, отправив в бастиду некоего пожилого рыцаря-нортанумбрийца. Я теперь командую отрядом валлийских лучников. – Кархейн гордо расправил плечи, явно довольный новым назначением.
– Ну да, – кивнул я, думая о своём, – ты же у нас тоже валлиец. Кстати, – я указал на виверну, – святой Каранток больше не появлялся?
– Нет, – покачал головой молодой рыцарь. – Мне о нём ничего не ведомо.
– Недавно его видели в Эбораке, – кинул я. – Да, вот ещё хочу у тебя спросить, – я замолчал, обдумывая слова, – только пусть это останется между нами.
– Да, конечно, – быстро согласился Кархейн, надеясь, быть может, этим загладить свою недавнюю бестактность.
– Там в Эбораке у меня вышел один неприятный случай. Некий Эгвед, принц Гвиннед, осмелился назвать герцога Ллевелина отродьем никсов. Понятное дело, я не мог стерпеть такого оскорбления и вызвал невежду на бой. После победы я потребовал не поднимать более оружие ни против Стража Севера, ни против его союзников. Однако этот негодяй продолжает настаивать, что герцог если уж не отродье никсов, то, во всяком случае, прижит от какого-то серва. И он, и его мать с проклятием изгнаны из отчего дома. Я не поверил ни одному слову нечестивца и дал себе клятву достойно посчитаться с ним при встрече, ежели окажется, что он пытается очернить имя Ллевелина низкой клеветой. Но, сам понимаешь, не могу же я спрашивать о таких-то вещах у первого встречного валлийца! Быть может, ты слышал что-нибудь?
Сэр Кархейн оглянулся, словно выискивая, не притаился ли кто под скамьями, стоящими по периметру у стен зала.
– Сэр Торвальд, – понизив голос, промолвил он, лишний раз убедившись, что мы одни, – это большая тайна. Сэр Богер поведал мне о ней. Когда он ещё сам был оруженосцем у некоего знатного валлийского рыцаря, тот, в свою очередь, рассказывал ему, что бедная принцесса Эреника действительно родила нашего славного герцога, не имея мужа. Но незадолго перед тем в замке короля Тария гостил Утер Пендрагон со своими рыцарями. Вероятно, кто-то из них и вкусил любви юной девы. Наверняка об этом никто ничего не знает. Известно лишь, что когда Ллевелин прибыл ко двору короля Утера и тот взял его пажом, он объявил во всеуслышание, что законным отцом сироты является знатный рыцарь сэр Мадуар Закатный, незадолго до того сложивший голову в бою с саксами. Может быть, конечно, это и так, однако, – Кархэйн заговорил ещё тише, – сэр Богер утверждал, что сэра Мадуара не было среди рыцарей короля Утера, когда тот гостил в замке Тария.
Я хотел было подробнее расспросить молодого рыцаря об интригующих воспоминаниях сэра Богера Разумного, но тут в залу вбежал один из оруженосцев с золотым драконом Ллевелина на плече.
– Сэр Торвальд, – мальчишка поклонился, демонстрируя почтительность, подобающую при встрече с рыцарями Круглого Стола, – милорд герцог просил вас пожаловать к нему без промедления.
– Хорошо, иду. – Я сделал знак оруженосцу удалиться и, поблагодарив Кархейна, отправился в покои, где ждал момента драгоценный подарок его светлости – роскошный дубликатор, заряженный под завязку и полностью подготовленный к проведению разработанной операции.
– «Лис», – вызвал я напарника, – «ты всё слышал?»
– «А как же!» – заверил Рейнар. – «Особенно мне понравилась хохма про Мойдодыра Заветного. И ты знаешь, шо мне сдаётся?»
– «Думаю, да. Поневоле закрадывается вопрос: а не является ли отцом нашего славного Ллевелина сам Утер?»
– «Ты, ба! Буквально зришь в корень! Хотя, между нами, на старика Утера Ллевелин мало похож».
– «Это верно». – Я задумался, пытаясь вспомнить, кого же напоминает мне лицо Стража Севера. Вроде бы никого конкретно, но… Высокий лоб, прямой уверенный взгляд, ровный, тонко очерченный нос, такие лица сотнями глядели с римских статуй полководцев и императоров. – «На Утера он не похож. Но если мы не ошибаемся, то, вероятнее всего, портретное сходство есть».
– «И с кем, если не секрет?»
– «С первым императором Британии Аврелием Амброзием».
– «То-то я смотрю, морда патрицианская! Слушай, Капитан, но если он тоже Пендрагонус, тогда выходит, что формально прав на британский престол у незаконного сына Утера ничуть не меньше, чем у столь же незаконного сына Артура. Тогда становится понятна вся эта суета с фальшаком».
– «Если только, конечно, он действительно сын Утера. Потому как римские черты лица здесь можно получить по наследству с лёгкостью необычайной. Не забывай, к моменту рождения Ллевелина и ста лет не прошло, как легионы покинули Британию. А гены, сам знаешь, до седьмого колена могут сказаться. Так что Пендрагон он или нет, это ещё бабушка надвое сказала. Но, во всяком случае, мы знаем, что именно нам следует искать. Ладно, – я подхватил заветный ларец, – не будем заставлять потомка цезарей ждать».
«Потомок цезарей» не особо страдал, терзаясь минутами разлуки. Когда я вошёл в его апартаменты, Ллевелин весьма энергично раздавал указания военачальникам, спешащим подтвердить услышанные распоряжения и немедля бежать выполнять их.
Увидев меня, он кивнул, давая понять, что я замечен, но даже и не подумал хоть на миг прервать своё занятие. Ждать пришлось довольно долго. Командиры рыцарских отрядов, капитаны лучников, ветераны, помнившие ещё вероятного папашу Стража Севера, ныне отвечавшие за обоз, герольды в разноцветных табардах появлялись, уходили, возвращаясь вновь, ожидая новых распоряжений. Каждому из них без промедления ставилась чёткая и ясная задача, направленная к единой, видимой лишь взору Ллевелина, цели. Как некий кукловод, держал он крепкой рукой нити управления армией, да и отнюдь не только ею. Я готов был поклясться, что процесс управления доставляет герцогу бездну удовольствия.
– Подойди поближе, Торвальд, – позвал он в ту краткую паузу, когда одни подчинённые его светлости были приставлены к делу, а иные ещё не пришли. – Ещё раз прости за вчерашнюю вспышку. Мне тут доложили, будто ты сражался на судебном поединке в лагере Ланселота? – он пытливо поглядел на меня, очевидно ожидая, что я не замедлю огласить причину боя.
– Верно, милорд, – склонил голову я. – И победа осталась за мной.
В зале воцарилась тишина. Мы оба держали паузу. Но правота хода была на моей стороне. Я ответил на вопрос герцога и смиренно ждал следующего.
– И что же послужило причиной боя?
– Оскорбление, нанесённое в присутствии многих свидетелей. Оскорбление, с которым я не мог, да и не имел права мириться.
– Вот как, – улыбнулся Ллевелин, по достоинству оценивая мою «скромность». – А мне рассказали, ты дрался из-за меня.
– «О-о-о!» – взвыл на канале связи Лис. – «О, эти чёрные глаза меня пленили, седые пряди не дают уснуть! Я бился из-за тебя, ибо сердце моё клокочет, как чайник, забытый на плите нерадивой хозяйкой. И если пар сейчас пойдёт из моего носика, то лишь затем, чтобы моя великая любовь не снесла крышку у черепной коробки».
– «Лис, ты бы это всё лучше рассказал сэру Томасу Мэлори. А я уж как-нибудь сам справлюсь».
– «Ну, как знаешь, как знаешь! Но вот не хватает в твоей речи образного пафоса. Тебя спрашивают, сколько будет дважды два, ты брякаешь в ответ – че-е-тыре! Или: благодаря вашим стараниям четыре, с этого дня. Или…»
– «Серёжа, ты можешь помолчать?» – взмолился я.
– «Только для тебя, о повелитель! Но очень недолго».
– Я сражался с сэром Эгведом, принцем Гвиннеда, поскольку тот имел низость усомниться в знатности вашего происхождения, – прямо глядя в глаза Ллевелину, отрапортовал я. – Любой иной честный рыцарь на моём месте поступил бы так же.
– «Гмх!» – Лис, очевидно, принужденный моей просьбой к молчанию, мученически застонал, чтобы не отпустить очередную колкость.
– Так, ещё один мой чёртов родственник, – нахмурился герцог. – Что же он рассказал тебе?
– Прошу прощения, милорд, я был бы благодарен вам за милость не повторять гнусные слова пустоголового гордеца.
– Ерунда! – отрезал герцог. – Я и сам могу повторить его слова! Кто я на этот раз – сын свинопаса, или они придумали что-нибудь похлеще? – лицо его вновь обрело ту яростную жёсткость, которую я наблюдал вчера вечером. – Завистливые свиньи, подрывающие корни дуба, от которого кормятся испокон веку! Будь я сыном свинопаса, я бы уже давно был их королём! Однако мой род знатнее и славнее всего того, что они могут себе представить! Но я благодарен тебе за то, что ты преподнёс им урок, может быть, это отучит их сквернословить за моей спиной. Да бог с ними, – он хлопнул ладонью по подлокотнику, – я не для того тебя звал. Помнится, ты говорил, что знаешь, где ныне обитает преосвященный Эмерик, архиепископ Кентерберийский?
– Верно, – подтвердил я. – Там ныне живёт и сэр Бэдивер Бесстрашный, мой двоюродный брат. Он собирается принять сан…
– Вот и отлично, – кивнул Ллевелин, немало не интересуясь судьбой моих родственников. – У меня к тебе есть просьба, и, поверь, это действительно просьба, а не повеление.
Скоро армия выступает к Камелоту. Как ты знаешь, там будет избран новый верховный король. Однако коронация не может состояться без примаса Британии. Поэтому я прошу: завтра, чуть свет, отправляйся в лесную обитель и постарайся убедить Эмерика присоединиться к истинным защитникам дела Артура. Можешь обещать ему полную безопасность и всемерную поддержку с моей стороны. Впрочем, я сам ему об этом напишу. Только постарайся быстрее вернуться.
– Армия выступает к Кориниуму? – поспешил спросить я, прикидывая, что дорога в Камелот идёт именно через этот город.
– Выступает, – подтвердил Страж Севера. – Однако сначала я дождусь, когда вернётся гарнизон из Верконии…
– Но ведь тогда Мордред дойдёт до Кориниума раньше нас.
– Или дойдёт, или нет. Во всяком случае, я не намерен терять людей из-за того, что сэру Ланселоту вздумалось вести войну на свой лад. Пустое, оставим это. Конечно же, я постараюсь не допустить, чтобы Ланселот погиб у Кориниума, не дождавшись подмоги. Пусть тебя это не тревожит, Торвальд, – махнул рукой Ллевелин. – Расскажи мне лучше о другом. Ты был при последних минутах сэра Аграмара?
Странный вопрос. Вне всякого сомнения, поручив сэру Аграмару раздобыть заветные пергамента, хранившиеся у Борса, и не увидев среди вернувшихся доверенного человека, Ллевелин немедленно призвал к себе его оруженосца. А тот уж во всех подробностях поведал ему о схватке на лесной поляне и её последствиях.
– Я с этим шёл к вам, милорд, – дубликатор перекочевал из-под моего плаща в руки герцога. – Умирая, сэр Аграмар велел передать вам три части предсказания Мерлина. Они здесь, в этом ларце.
Страж Севера внимательно осмотрел доставшееся ему сокровище и попробовал поднять крышку. Стоит ли говорить, что это была пустая затея.
– Не трудитесь, милорд, – улыбнулся я. – Пока эта шкатулка принадлежит мне, у вас ничего не выйдет. Уверяют, что она волшебная и раньше принадлежала королю эльфов Оберону. Никто, кроме хозяина, не сможет открыть её, как и ничто не может ей повредить. Я привёз вам её в дар, но вам придётся заплатить мне золотую монету, чтобы стать полновластным хозяином ларца.
– «Молодец, Капитан! Чувствуются мои уроки. С паршивой овцы хоть волки сыты. Но за дубликатор-то можно было бы слупить и побольше. Учить тебя ещё, да учить!» – прервал обет молчания Лис.
Золотая монета легла мне на ладонь, и до крайности заинтересованный герцог попробовал вновь открыть сокровищницу.
– «Пусть положит пальцы на крышку, там, где обычно ставят кольцо».
Я тут же транслировал распоряжение, переданное мне коллегами через Лиса.
– «О! То, шо доктор прописал. Сабрейн, включай считывание».
– И долго так держать? – поинтересовался герцог.
– «Готово! Всё, можешь сказать ему, чтоб радовался».
– Попытайтесь ещё раз, – предложил я. Крышка открылась без малейшего сопротивления.
– Да, это они! – пробормотал Ллевелин, разглядывая дубликаты пергаментов сэра Борса.
– А это, – я протянул ему четвёртый дубликат, – было в руке у сэра Лионеля, убитого людьми феи Морганы. Полагаю, вы лучше меня знаете, как им распорядиться.
Глава 21
Лучше делать и раскаиваться, чем не делать и всё равно раскаиваться.
Джованни Бокаччо
Я поклонился и вышел, оставив герцога вволю любоваться новой игрушкой. Конечно, Ллевелин был незаурядным полководцем и одним из виднейших государственных деятелей своего времени, но я был готов держать пари, что сейчас в нём проснулся обыкновенный мальчишка. И, забыв о Мордреде, Ланселоте, короне Британии и обороне Адрианова вала, он терзает своих приближённых предложением открыть подаренную шкатулку или же расколоть её ударом боевого топора. Пожалуй, будь на его месте Лис, тот бы непременно превратил это занятие в аттракцион и нажил бы на желающих испытать свою силу немалое состояние. Но герцога подобные вопросы не занимали, и он просто по-детски радовался диковинному подарку.
Несомненно, у коллег был резон предполагать, что, обретя такую замечательную вещь, Ллевелин не преминет воспользоваться ею по прямому назначению, вложив волшебные пергамента Мерлина в «волшебную шкатулку Оберона». Верны ли наши расчёты или нет, предстояло выяснить ночью. Пока же солнце ещё не достигло зенита, и впереди был долгий августовский день.
Я возвращался в апартаменты, где ожидали меня соратники по тайной войне. Шёл, обдумывая услышанное сегодня и вспоминая вечерний приём. Всё, о чём мы беседовали, пожалуй, не выбивалось из общего ряда политических интриг и военных предуготовлений. Наверное, кроме одного. Кроме той реакции, которую вызвало у герцога сообщение о спасении молодой королевы Гвиневеры и о её желании уйти в монастырь.
Вряд ли юная красавица с мягкой, чуть застенчивой улыбкой и удивлённо-задумчивыми голубыми глазами интересовала Стража Севера сама по себе. Насколько я мог видеть, герцог не питал особой любви к прекрасному полу, рассматривая очаровательниц, воспетых галантными трубадурами, лишь с точки зрения их политического веса. С этой точки зрения Гвиневера была фигурой сыгранной.
Утратив благосклонность короля ещё при жизни Артура, открыто признав связь с Ланселотом и теперь не пожелав воспользоваться её плодами, – в глазах Ллевелина она должна была бы утратить всякую привлекательность. Однако не утрачивала. Вопрос «почему» оставался открытым. Возможно, конечно, он надеялся использовать живую супругу короля Британии как дополнительный козырь в игре против Мордреда. Архиепископ Эмерик, сто восьмым псалмом Давида изгнавший из богобоязненной паствы паршивую овцу Мордреда; сам Ллевелин, возможно, являвшийся вполне натуральным Пендрагоном; леди Гвиневера, способная обвинить Мордреда в преступном посягательстве на святость брачных уз; я, «джокер», могущий подтвердить под присягой камланнскую подмену; и конечно же десятки лендлордов, готовых военной силой поддержать притязания на престол Стража Севера – против такого покера трудно было что-то противопоставить.