Страница:
Спорщики насупились и, отвернувшись друг от друга, продолжали путь в полном молчании, похоже, весьма огорчённые тем, что им не дали вцепиться друг другу в вихры.
– «Лис», – я вызвал напарника, – «а ты уверен, что твоя трансальпийская пословица действительно подходит к этому случаю?»
– «Да ну, скажешь! Конечно, больше подходит: шо старе, шо мале – всё один дурень. Так, ляпнул наудачу первое, шо пришло со словами „Бог“ и „молиться“. Но, похоже, сработало».
Дальше мы ехали в молчании, пока солнце не стало клониться к закату, и нам уже со всей определённостью стало понятно, что продолжать поиски в сгущающихся сумерках – затея абсолютно бредовая.
– Костерок надо разложить, – обращаясь то ли ко всем имеющимся слушателям, то ли непосредственно к лесу, проговорил Рейнар.
– Надо, – согласился я. – Вот только… ты заметил, сколько мы едем, вокруг никакого валежника, никаких буреломов. Такое ощущение, что лес кто-то аккуратно почистил.
– Как же, – роясь в памяти, ответил Лис. – А та хреновина с загогулиной, которой Годвин принца глушил, чем тебе не дровеняка?
Щёки Годвина слегка порозовели, и он невольно оглянулся на своего пленника, скачущего вслед за нами лицом к хвосту одной из драбантовских лошадей.
– Видите ли, энц Рейнар, я тогда подумал, что мне нужна такая палка. Представил её и… – юноша замялся, меряя взглядом разобиженного архиепископа, – она приползла.
– То есть как – приползла?! – удивился Лис.
– Сама.
Объяснение было в высшей мере пространное, но, похоже, добавить к сказанному Годвин мало что мог. Однако заботы о дровах и ветках для лежанок это не отменяло ни в коей мере.
– А, хрен редьки не ширше! – вздохнул Лис, подбрасывая в руке боевой топор. – Я не друид какой-нибудь, дрова приманивать не умею. Придётся дедовским способом.
– Вон валежник! Глядите, целая гора! – крикнул Годвин, вытягивая вперёд руку.
– Однако! – я удивлённо вскинул брови. – Только что её там не было.
– Чур меня! Чур! – пробормотал за моей спиной преосвященный Эмерик. – Бесовское наваждение!
– Не беспокойтесь, святой отец, – гордо заверил его мой напарник. – Бесовскому наваждению не жить! Мы его сожжём.
Здесь птицы щебечут тревожно.
Живёшь в заколдованном диком лесу,
Откуда уйти невозможно!
Перебор струн тревожил душу, заставляя стар и млад сопереживать герою баллады.
Тонкий месяц наклонился над нашим костром, точно вслушиваясь, и, похоже, даже преподобный Эмерик, подкрепивший силы остатками наших припасов, благосклонно внимал раздававшейся в ночной тиши песне. Наш ужин был далёк от изысканности, да и вообще от понимания ужина в привычном смысле слова. Остатки лепёшек, захваченных нами в Кэрфортине, несколько тонко нарезанных полосок мяса, просаливавшихся под сёдлами на лошадиной спине, да найденные Годвином съедобные коренья, вот всё, что составляло нехитрое меню.
Святой отец вначале с нескрываемым подозрением смотрел на принесённые оруженосцем деликатесы, подозревая в них, очевидно, нечто сродное демоническим зельям, однако вид честных христиан, уплетающих трюфели за обе щеки, убедил пастыря в съедобности поданого блюда.
Больше всего меня сейчас огорчали две вещи: теряемое час от часу всё больше время и, увы, необходимость делить и без того скудную трапезу с привязанным к дереву принцем Гвиннедом. Сэр Эгвед был молчалив, лишь сычом зыркал на подходивших к нему Лиса и Годвина, скупо благодаря их за пищу и воду. Когда окончательно стемнело и мы улеглись спать, валлиец, по-прежнему пребывавший на положении пленника, дурным голосом заорал какую-то дикую песнь, явно намереваясь лишить нас сна.
– Шо делает, сволочь! – пробормотал Лис, ворочаясь с бока на бок. – Как можно так фальшивить? Ото у мого батька так коза орала, когда её волки драли. Годвин, прикажи своему пленнику заткнуться!
– Пусть поёт, – покачал головой юноша. – Там сейчас его телохранитель, тот самый, что сбежал от вас, сэр Торвальд, ему верёвки развязывает.
– Да? – удивился я. – И ты молчишь?
– А что говорить? – пожал плечами мой оруженосец. – Драбант выполняет свой долг – это правильно, так и должно быть. Я думаю, не стоит карать его за верность. Он целый день шёл за нами следом, надеясь спасти своего господина. Пусть спасает. К чему нам лишний рот?
– Лишний рот для нас верёвка! Умный мальчик, далеко пойдёт! – восхитился Лис.
– Лишь бы Гвиннед не решил посчитаться с нами за свой позор, – с сомнением пробормотал я, не открывая глаз.
– Вряд ли у него что-нибудь из этого выйдет, – ничтоже сумняшеся ответил Годвин. – Сэр Эгвед слышит, что мы не спим. Да и тяжело заснуть под такое чудовищное пение. Стало быть, когда драбант распутает узлы, они со всех ног бросятся в лесную чащу. А по этому лесу годами можно ходить не встречаясь. Можно ходить и никогда не выйти. – Он печально вздохнул. – А можно выйти не тем, кем вошёл.
Глава 24
Пение баллады продолжалось минут десять. Клиента Лис упаковал весьма качественно, и потому развязывать в потёмках тугие узлы, да ещё действуя скрытно, было занятием весьма непростым.
– О господи, когда же он угомонится? – недовольно пробурчал Лис, закрывая уши руками. – Нож ему, что ли, кинуть? Так ведь ценную верёвочку испортит.
Наконец немилосердные путы, державшие принца Гвиннеда, ослабли, он рванулся изо всех своих немалых сил и, словно повинуясь предписанию пленившего его Годвина, бросился в лес, не разбирая дороги.
– Да блюдут они честно слово и обещание, данное победителю! – прокричал я, приподнимаясь на локте. – Взятые в плен в честном бою, да выплачивают они верно условленный выкуп. Или да возвращаются они по обещанию в означенный день и час в темницу; в противном случае они будут объявлены бесчестными и вероломными.
Ловить удирающего сэра Эгведа, говоря по правде, у нас не было ни желания, ни сил. Однако напомнить опоясанному собрату статью «Преславного устава честного рыцарства» я считал своей прямой обязанностью. Быть может, до Уэльса дошёл неполный его вариант.
– Ходко поскакал, – зевая, заметил Рейнар.
– Точно тот заяц, – усмехнулся Годвин. – Вряд ли он слышал ваши слова, сэр.
– Ладно. – Я встал, поправляя меч. – Спите. Я покараулю.
Утро началось с молитвы преосвященного Эмерика. Надо сказать, это было больше, чем пасторальное зрелище, способное заставить всерьёз задуматься прелатов римской курии, отвечающих за канонизацию новых святых. Вокруг примаса Британии кружило множество неведомых мне ярко окрашенных пичуг, звонко вторивших словам молитвы. Те же птички сидели на плечах и молитвенно сложенных руках архиепископа и, похоже, собирались строить гнездо на его тонзуре.
Собственно говоря, их-то пение и вывело меня из сонного оцепенения. Заливистый хор чащобных шансонеток, очевидно, привлечённых новыми для них звуками, вторил медно-звучной латыни с таким неподдельным энтузиазмом, что закрадывалось невольное предположение: уж не начнёт ли преподобный Эмерик проповедовать слово Божье пернатому племени, не найдя здесь себе более подходящей аудитории. Волшебный лес – волшебным лесом, друиды – друидами, но устои церкви надо было срочно спасать.
Я поднялся на ноги, прокашлялся, выгоняя из лёгких скопившуюся за ночь мокроту, и начал усиленно размахивать руками, восстанавливая кровообращение.
– Утро, джентльмены. Пора в дорогу.
– Капитан, ты всё перепутал, – не открывая глаз, благодушно заметил Рейнар. – Если его преосвященство закончило приманивать птичек, то как раз самое время позавтракать.
– У нас ничего не осталось, – заверил его я.
– Шо ты такое говоришь? Мы в лесу, а в лесу не бывает, чтоб не оказалось еды.
Годвин, уже поднявшийся и теперь сворачивающий шерстяной плащ, служивший ночью спальным мешком, кивнул, соглашаясь с замечанием моего напарника.
– Что здесь бывает, а чего не бывает, это вон даже он не знает. – Я кивнул на оруженосца. – Но одно могу сказать точно: если ты сейчас не проснёшься, то имеешь вполне реальный шанс съесть сегодняшний завтрак во сне.
– Вот вечно ты так! – с упрёком бросил мне Лис, садясь и обхватывая длинными руками колени. – Дитя каменных чащоб, нет в тебе доверия к волшебному лесу! Здесь всё устроено правильно. Нужно было разжиться дубиной – пожалуйста, приползла прямо под руку. Нужны были дрова – я лишь топором потряс, и на тебе, хоть до зимы здесь отапливай. Кстати, – Лис внезапно оживился, – Годвин, святой отец, если я вдруг решу продать свою секиру, вы могли бы подтвердить, что воочию наблюдали это чудо?
Годвин кивнул. Архиепископ, укоризненно покачав головой, открыл рот, чтобы урезонить непутёвого комита, но Лис опередил его, умиротворяющим жестом выставляя руки вперёд:
– Всё-всё, никаких чудес здесь не было и быть не могло. И вообще это было в другой раз и не с нами. – Он закончил и печально вздохнул. – А неплохо было бы получить подтверждение примаса Британии, что у него на глазах топор одним встряхиванием заготовил эдакую кучу дров. Ладно, – Лис хлопнул себя ладонью по коленям, – шутки шутками, а действительно нужно озаботиться завтраком.
И мы озаботились. Особенных размеров эта озабоченность достигла примерно к полудню. Признаться, зверски раздражали грибы, прячущиеся в землю при нашем появлении, и птицы, уносящие гнёзда с яйцами, стоило лишь Годвину забраться за ними на дерево.
– Куды ж вы его потянули?! – глядя на семейство дроздов, улепётывающих от нас с жилищем в клювах, орал Лис. – Вы ж по дороге больше разобьёте, чем мы съедим! Поимейте ж совесть в конце концов!
Но пернатые оставались глухи к увещеванию моего друга. Как, впрочем, и вся другая живность, ещё недавно обильно населявшая это диковинное местечко.
– Это всё из-за топора. – Лис воздел к небу указательный палец. – Зря я тогда сказал, что он дрова заготовил. Да-а, некрасиво как-то получилось. Капитан, шо делать?
– Прощения просить, – пожал плечами я.
– Точно! Святой отец, ты вчера что-то про покаяние говорил? Так вот, насчёт топора я того, перегнул, каюсь. Ау, лес! Меня слышно? Честное слово, каюсь. Шо б мне никогда еды не видеть! – Лис размашисто осенил себя крестным знамением, вызвав при этом удивлённый взгляд Годвина и возмущённый его преосвященства. Но Рейнару было не до того. – О, телёнок! – он ткнул пальцем в маячившую чуть справа прогалину, на которой преспокойно пасся пегий телёнок с красным платком на шее. – Падре! – мой напарник повернулся к преосвященному Эмерику. – Ну, блин, класс! Никогда ещё не видел, чтобы покаяние действовало с такой скоростью. – Он направил коня в сторону прогалины. – Джентльмены, принимаю заказы на отбивные.
– Это брэг! – вслед Рейнару крикнул оруженосец.
– Ты с ним знаком? – Сергей не отводил взгляда с вожделенной добычи. – Ладно, так и быть, напоследок передам ему от тебя привет.
– Да нет же! Это брэг! – вновь крикнул Годвин.
– Да ладно тебе! – Лис выехал на прогалину и резко дёрнул узду на себя, поднимая коня на дыбы. – Япона мать!
Там, где лишь мгновение тому назад мирно пощипывал травку пегий телок, невесть откуда появился совершенно обнажённый юноша без головы. То есть поймите меня правильно, не то чтобы он был обезглавлен, голова попросту не была предусмотрена при его создании. Подтверждая наши наблюдения о том, что отсутствие органа управления ничуть не мешает нормальной жизнедеятельности волшебной твари, брэг опрометью бросился наутёк, сверкая чёрными пятками.
– М-да, – возвращаясь к нам, выдавил Рейнар. – М-да.
– Я же говорил, что это брэг! – укоризненно бросил ему юноша.
– М-да… Заявки на отбивные можно считать аннулированными.
Мы продолжали своё турне, невольно вспоминая все те пиры, на которых, невзирая на отчаянное упорство едоков, большая часть блюд оставалась едва лишь тронутой, все сытные домашние обеды, да господи, гнусное макдоналдовское жерево с картонными булками и котлетами из мяса неведомого зверя. Чем не пища для обитателей волшебного леса, к которым я с затаённой тоской уже начал причислять нашу компанию? Однако всё это было лишь в воспоминаниях, и с этим приходилось мириться, как тут ни выходи из себя.
– Брэг – это оборотень, – не унимаясь, объяснял моему другу Годвин. – Не слишком опасный, но злобный и пакостный. Его хлебом не корми, дай только над человеком покуражиться. Обычно он прикидывается лошадью и, дождавшись, когда какой-нибудь простак, не заметив на белой лошади чёрного пятна вокруг хвоста, усядется на неё, брэг тут же мчится к оврагу или берегу реки и сбрасывает незадачливого седока со спины, норовя сломать ему шею. Ещё брэг может превращаться в такого телёнка с платком на шее, безголового юношу, в ослёнка с раздвоенными копытцами… всех и не упомнишь. Но всегда какая-нибудь несуразица, да сыщется.
Лис молча внимал вдохновенному рассказу ученика друидов, вероятно, прикидывая, отличаются ли отбивные из филейной части брэга от подобных же телячьих.
Бог весть сколько бы мог длиться этот голодный поход, но тут наперерез Мавру выскочила босоногая девица в неглиже и с диким воплем помчалась перед моим скакуном.
– Эта, похоже, уже доблуждалась, – мрачно подытожил увиденное Лис.
– Здесь что-то не то, – бросил я, оглядываясь по сторонам. – Откуда же она бежит? – я повернул коня в ту сторону, откуда примчалась девица, и над верхушками подлеска заметил качающийся силуэт нашлемника. – Оленьи рога, несущие пронзённое сердце, – среди английских рыцарей никто не пользуется такой эмблемой.
– Шо, – Лис подъехал ко мне и уставился туда, куда смотрел я, – очередной незнакомый герб? Или, – он замялся, – какие-нибудь ещё неизвестные конкуренты?
– Нет, вероятнее всего, местное рыцарство.
– Только этого нам не хватало на голодный-то желудок!
– Лис, значит, так, я еду вперёд и выясняю, чего это вдруг девушка в таком виде бежит от рыцаря в полном вооружении. А ты пока проконтролируй, чтоб в моё отсутствие с архиепископом и Годвином не случилось чего-нибудь фатального. А то, – я тронул шпорами бока Мавра, – погляди, как они друг на друга смотрят. Горло перегрызут и на оборотней спишут.
– Фигня, – прокричал мне вслед Лис. – Двумя едоками меньше.
Девица неслась по пересечённой местности, потрясая прелестями в весьма ажурных обрывках белого одеяния. Причём мчалась она столь резво и столь ловко, что поневоле закрадывалось предположение, уж не является ли вдруг этот маршрут привычным для предобеденной пробежки красавицы. А одежда… Ну что одежда? В волшебном лесу непросто достать подходящий спортивный костюм.
Однако предположение предположениями, а выяснить, что подвигло неизвестную бегунью на эдакий марш-бросок, я считал обязательным для всякого уважающего себя джентльмена.
Со стороны сейчас, должно быть, казалось, что за дамой гонятся не один, а два рыцаря. Окажись в этот момент в окрестностях ещё какие-нибудь представители нашего славного племени, и за лесной прелестницей на ближайшую поляну могла выехать целая кавалькада самозваных защитников неведомой бегуньи.
Наконец я поравнялся с прелестницей, и та, воздев на меня адриатической синевы очи, взмолилась, хватая Мавра за узду.
– О, благородный сэр! Заклинаю вас, защитите меня от злобного и коварного лорда Никомада! Он хочет растерзать меня!
– «Ну, то, что хочет – это понятно», – пронеслась у меня в голове мысль Лиса. – «Но зачем же растерзать? К чему такие крайности?!»
– Я благородная дама Изигринда, – опуская опечаленное лицо и демонстрируя длинные белые волосы, никогда не ведавшие перекиси водорода, всхлипнула беглянка. – Помогите мне, сэр рыцарь.
– Эге-гей! – раздался справа от меня громкий и явно неприветливый голос. – Кто ты, незнакомец, дерзнувший стать между мною и моей избранницей?
– Я Торвальд герцог Инистор, рыцарь Круглого Стола. – Мавр сделал пируэт на месте, разворачиваясь в сторону окликавшего меня противника. – И я не дам тебе причинить зло этой прекрасной даме.
Признаться, диалог получался несколько выспренным, но тут уж ничего не попишешь, обмен такими любезностями был чем-то вроде пароля для подобных встреч на лесных опушках.
– Я не знаю, о каком круглом столе ведёшь ты речь, – прорычал злодей, обнажая меч, – но я, сэр Никомад Октавиано-гельский, разрублю тебя пополам, будь ты хоть сам курнифур.
– Простите, кто? – переспросил я, но противник, сардонически захохотав, не пожелал дать мне ответа. Он пришпорил своего скакуна и, вынося меч для удара, помчался на меня.
Честно говоря, это было уже абсолютное хамство. Ну, ярость яростью, полуобнажённая красотка полуобнажённой красоткой, но нападать на собрата, не дав ему снарядиться к бою, – воистину дурной тон. Однако времени для пререканий с неучтивым сэром Никомадом не было, и я обнажил Катгабайл, надеясь нашими с ним общими усилиями компенсировать отсутствие щита и доспеха, оставшихся на одной из вьючных лошадей, ещё недавно принадлежавших драбантам.
Сэр Никомад был всё ближе, и эмблема на его щите была ясно различима, лежащий серебряный олень с золотым ошейником в червлёном поле, несущий в рогах золотое пронзённое сердце. Серебряный олень, пронзённое сердце, алое поле – классический набор эмблем служения даме. И на тебе, безудержная погоня за этой самой дамой по лесной тропинке! Странно. Но времени для разъяснения данного парадокса не было, и, наклонившись к холке Мавра, я погнал его навстречу рыцарю серебряного оленя, готовясь нанести удар.
Мы столкнулись прямо посреди поляны. В последнюю секунду сэр Никомад, испускавший воинственный рык из-под личины шлема, резко бросил руку с мечом вниз, и мой клинок, не встречая сопротивления, разрубив чешую доспеха, вонзился ему в грудь.
– Благодарю, сэр Торвальд, – выдохнул алый рыцарь, выпадая из седла.
– «Сэр выпал», – услышал я на канале связи. – «С ним была плутовка такова. Вот, Капитан, теперь мы никогда не узнаем, кто такой курнифур».
Не слушая друга, я соскочил наземь и начал снимать шлем с поверженного противника.
– О, доблестный незнакомец! – радостно залопотала ясноокая прелестница, подскакивая ко мне, хватая за руку и любезно демонстрируя те части прелестей, которые были закрыты для обозрения из седла Мавра. – Не стоит беспокоиться о мерзком сэре Никомаде. Он получил по заслугам.
– Леди, – я мягко убрал руку, тянущую меня в сторону от пронзённого тела, – его следует похоронить. Каким бы негодяем он ни был, он умер рыцарем. Герольд не прочёл над ним свой приговор, шпоры его не были срублены, а щит не разбит на части и не утоплен в навозе. Я не должен оставлять без погребения собрата по оружию.
– Ах, оставьте! – замахала руками красотка. – Лучше помогите мне! Разве вы не видите, я вся дрожу от страха и холода. А о нём, – дама гневно пнула ногой преследователя, – так уж и быть, позаботятся мои слуги.
В этот миг отстёгнутый мною шлем свалился с головы сэра Никомада, и я увидел его лицо… Если мне кто-либо скажет, что в подобном возрасте я смогу не только забраться в седло, но и вполне резво гоняться за полуобнажёнными девицами, при этом размахивая в воздухе мечом, честно говоря, не знаю, что буду делать: то ли разговаривать с собой на «вы», то ли смеяться над низким льстецом. Полагаю, в тот миг, когда король Артур своим первым криком огласил своды замка Тинтажель, этот хозяин Октавианогелии уже достиг пенсионного возраста. Тут уж не седина в бороду – бес в ребро, тут уж в рёбрах целый выводок бесов, организованных в большую колонию адского пекла. Лицо мёртвого рыцаря было изборождено морщинами так, будто последние годы он только тем и занимался, что пахал и перепахивал его вновь.
– Пойдёмте! Скорее пойдёмте отсюда! – тянула меня Изигринда. – Ах, я вас прошу! О, мне дурно!
Я едва успел подставить руки, чтобы словить прелестный груз. Красавица, умудрившаяся на короткой дистанции обогнать Мавра, лежала у меня на руках бездыханным кулем, едва ли не столь бездыханным, как сражённый мной ветеран рыцарского движения.
– Умопомрачительная картина! – выезжая на поляну, воскликнул Лис. – Господа, вам на это лучше не смотреть. Капитан, желчно завидую. Я злодея погубил, я тебя освободил, и теперь, душа девица, на тебя хочу… взобраться. Нет, там как-то по-другому было. На тебе хочу жениться! Ну ладно, суть дела это не меняет.
– Рейнар, постыдись, – попытался я урезонить напарника. – Видишь, девушке плохо.
– Зато тебе хорошо.
– Лис! – возмутился я.
– Всё-всё-всё, сейчас постыжусь! Вот только налюбуюсь, чтоб было чего стыдиться.
При этих словах очаровательница распахнула синющие глаза и спросила недоумённо:
– Как, мы всё ещё здесь? – не дав мне промолвить ни слова, она обвила мою шею руками и одарила таким поцелуем, что мир начал напоминать мне американский флаг: красно-белые полосы в глазах и синее небо в белых звёздочках. – Назовите своё имя, о отважный спаситель. – Она коснулась моей небритой щеки своими тонкими нежными пальчиками, и я с ужасом почувствовал, что начинаю краснеть.
– Торвальд, – промямлил я.
– Какое звучное имя! Какое мужественное! В нём медь боевых труб и звон мечей, не знающих поражения. О доблестный рыцарь, я обязана вам жизнью, – её пухлые, чуть капризные губки разомкнулись, требуя поцелуя, но я стоял парковой статуей, отчего-то не решаясь ответить на более чем недвусмысленный призыв.
– Мадам, – вмешался Лис, должно быть, опасающийся моего полного окаменения, – как видите, сэр Торвальд от восхищения совсем утратил дар речи. А потому, если позволите, я, его ближайший друг и соратник, поведаю вам о тех треволнениях и… этих самых… невзгодах, которые нам довелось геройски пережить, пока мы ломились сюда в целях вашего спасения. Короче, мадам, у вас пожрать не найдётся? Капитан, отомри! В смысле, наоборот, приди в себя, а то ты и так близок к отмиранию. Вернёмся домой, я тебя отвезу в Малибу, там такие блондинки бродят толпами и все сплошь в бикини. Любая из них твоя! А эту оставь в покое, нам, считай, через неделю возвращаться, нашёл время амуры разводить. «Поставь тётку, где взял!» – требовательно раздалось у меня в голове.
– А… я… где?.. что?.. Да. – Я аккуратно поставил прелестницу на землю, похоже, к явному её неудовольствию. И проговорил, запинаясь: – Мой друг… Это Рейнар… он мой друг. Он это… Рейнар, – больше я не мог выдавить ничего.
– Ну, вы видите, – вновь перехватил инициативу Лис, – до чего любовь и голод доводят доблестного рыцаря?! Не дадите же вы ему пасть крест-накрест с этим вашим погонщиком от мучительной голодной смерти? Представьте, он будет здесь лежать, валяться, корчиться, биться в конвульсиях, а стук сердца, разносимый пустым желудком, точно барабаном, будет вещать лесу имя прелестной и жестокой, как там тебя, Извергильды.
Казалось, лишь только сейчас девица увидала всадника, вот уже несколько минут упражнявшегося рядом с ней в красноречии. Она смерила его удивлённым взглядом с головы до ног и произнесла коротко:
– Да, несомненно.
Что именно «да» и в чём, собственно, не сомневалась леди Изигринда, осталось так и невыясненным. Она сделала небрежный жест рукой, точно переключая каналы на пульте дистанционного управления, и из лесу вывалилась толпа разнообразных слуг, словно только и дожидавшихся команды своей госпожи.
– Вот это да! Вот это круто! – восхитился увиденным Лис. – Буквально чудеса кинематографа!
Он с неподдельным интересом наблюдал, как мускулистые темнокожие слуги сооружают занавесь из льняных простыней, как спешат к этой занавеси хорошенькие камеристки с разнообразными элементами дамского туалета в руках, как устанавливаются посреди поляны деревянные козлы, укладывается поверх них дубовая столешница, покрывается белоснежной скатертью, а уж на неё-то… Наши изголодавшиеся желудки готовы были выпрыгнуть наружу, спеша расправиться с гастрономическими изысками, аппетитно расставленными на столе.
– «Капитан, шо-то я не понял», – любуясь сервировкой, передал Лис, – «это что же такое выходит? Впереди колонны бежала наша подруга, так сказать, грудью вперёд браво. За ней старикан, который тебе на меч бросился. А за этим самым сэром толпа слуг со столами, лавками, жареными утками, кабанами и прочей снедью. О, посмотри», – перебил он сам себя, – «жмура твоего хоронить потащили. Двое волокут, третий рядом идёт с лопатой и заступом. Они что ж, шанцевый инструмент с собой на всякий случай прихватили, или же тут время от времени кого-нибудь хоронят? Если сейчас появится помощник режиссера с хлопушкой, я не удивлюсь».
Помощник режиссера с хлопушкой не появился. Зато из-за импровизированной ширмы выплыла леди Изигринда в роскошном белом, точно подвенечном, платье.
– «Снегурочка!» – дурным голосом заорал на канале связи Лис. – «Расскажи, Снегурочка, где была, расскажи-ка, милая, как дела? От тебя я бегала, Дед Мороз, пролила немало я горьких слёз. Слушай, Вальдар, ты, случайно, не местного Санта-Клауса завалил? По возрасту вполне подходит».
– «Лис», – я вызвал напарника, – «а ты уверен, что твоя трансальпийская пословица действительно подходит к этому случаю?»
– «Да ну, скажешь! Конечно, больше подходит: шо старе, шо мале – всё один дурень. Так, ляпнул наудачу первое, шо пришло со словами „Бог“ и „молиться“. Но, похоже, сработало».
Дальше мы ехали в молчании, пока солнце не стало клониться к закату, и нам уже со всей определённостью стало понятно, что продолжать поиски в сгущающихся сумерках – затея абсолютно бредовая.
– Костерок надо разложить, – обращаясь то ли ко всем имеющимся слушателям, то ли непосредственно к лесу, проговорил Рейнар.
– Надо, – согласился я. – Вот только… ты заметил, сколько мы едем, вокруг никакого валежника, никаких буреломов. Такое ощущение, что лес кто-то аккуратно почистил.
– Как же, – роясь в памяти, ответил Лис. – А та хреновина с загогулиной, которой Годвин принца глушил, чем тебе не дровеняка?
Щёки Годвина слегка порозовели, и он невольно оглянулся на своего пленника, скачущего вслед за нами лицом к хвосту одной из драбантовских лошадей.
– Видите ли, энц Рейнар, я тогда подумал, что мне нужна такая палка. Представил её и… – юноша замялся, меряя взглядом разобиженного архиепископа, – она приползла.
– То есть как – приползла?! – удивился Лис.
– Сама.
Объяснение было в высшей мере пространное, но, похоже, добавить к сказанному Годвин мало что мог. Однако заботы о дровах и ветках для лежанок это не отменяло ни в коей мере.
– А, хрен редьки не ширше! – вздохнул Лис, подбрасывая в руке боевой топор. – Я не друид какой-нибудь, дрова приманивать не умею. Придётся дедовским способом.
– Вон валежник! Глядите, целая гора! – крикнул Годвин, вытягивая вперёд руку.
– Однако! – я удивлённо вскинул брови. – Только что её там не было.
– Чур меня! Чур! – пробормотал за моей спиной преосвященный Эмерик. – Бесовское наваждение!
– Не беспокойтесь, святой отец, – гордо заверил его мой напарник. – Бесовскому наваждению не жить! Мы его сожжём.
* * *
Здесь лапы у елей дрожат на ветру,Здесь птицы щебечут тревожно.
Живёшь в заколдованном диком лесу,
Откуда уйти невозможно!
Перебор струн тревожил душу, заставляя стар и млад сопереживать герою баллады.
Тонкий месяц наклонился над нашим костром, точно вслушиваясь, и, похоже, даже преподобный Эмерик, подкрепивший силы остатками наших припасов, благосклонно внимал раздававшейся в ночной тиши песне. Наш ужин был далёк от изысканности, да и вообще от понимания ужина в привычном смысле слова. Остатки лепёшек, захваченных нами в Кэрфортине, несколько тонко нарезанных полосок мяса, просаливавшихся под сёдлами на лошадиной спине, да найденные Годвином съедобные коренья, вот всё, что составляло нехитрое меню.
Святой отец вначале с нескрываемым подозрением смотрел на принесённые оруженосцем деликатесы, подозревая в них, очевидно, нечто сродное демоническим зельям, однако вид честных христиан, уплетающих трюфели за обе щеки, убедил пастыря в съедобности поданого блюда.
Больше всего меня сейчас огорчали две вещи: теряемое час от часу всё больше время и, увы, необходимость делить и без того скудную трапезу с привязанным к дереву принцем Гвиннедом. Сэр Эгвед был молчалив, лишь сычом зыркал на подходивших к нему Лиса и Годвина, скупо благодаря их за пищу и воду. Когда окончательно стемнело и мы улеглись спать, валлиец, по-прежнему пребывавший на положении пленника, дурным голосом заорал какую-то дикую песнь, явно намереваясь лишить нас сна.
– Шо делает, сволочь! – пробормотал Лис, ворочаясь с бока на бок. – Как можно так фальшивить? Ото у мого батька так коза орала, когда её волки драли. Годвин, прикажи своему пленнику заткнуться!
– Пусть поёт, – покачал головой юноша. – Там сейчас его телохранитель, тот самый, что сбежал от вас, сэр Торвальд, ему верёвки развязывает.
– Да? – удивился я. – И ты молчишь?
– А что говорить? – пожал плечами мой оруженосец. – Драбант выполняет свой долг – это правильно, так и должно быть. Я думаю, не стоит карать его за верность. Он целый день шёл за нами следом, надеясь спасти своего господина. Пусть спасает. К чему нам лишний рот?
– Лишний рот для нас верёвка! Умный мальчик, далеко пойдёт! – восхитился Лис.
– Лишь бы Гвиннед не решил посчитаться с нами за свой позор, – с сомнением пробормотал я, не открывая глаз.
– Вряд ли у него что-нибудь из этого выйдет, – ничтоже сумняшеся ответил Годвин. – Сэр Эгвед слышит, что мы не спим. Да и тяжело заснуть под такое чудовищное пение. Стало быть, когда драбант распутает узлы, они со всех ног бросятся в лесную чащу. А по этому лесу годами можно ходить не встречаясь. Можно ходить и никогда не выйти. – Он печально вздохнул. – А можно выйти не тем, кем вошёл.
Глава 24
Жениться надо всегда так же, как мы умираем. То есть только тогда, когда невозможно иначе.
Лев Толстой
Пение баллады продолжалось минут десять. Клиента Лис упаковал весьма качественно, и потому развязывать в потёмках тугие узлы, да ещё действуя скрытно, было занятием весьма непростым.
– О господи, когда же он угомонится? – недовольно пробурчал Лис, закрывая уши руками. – Нож ему, что ли, кинуть? Так ведь ценную верёвочку испортит.
Наконец немилосердные путы, державшие принца Гвиннеда, ослабли, он рванулся изо всех своих немалых сил и, словно повинуясь предписанию пленившего его Годвина, бросился в лес, не разбирая дороги.
– Да блюдут они честно слово и обещание, данное победителю! – прокричал я, приподнимаясь на локте. – Взятые в плен в честном бою, да выплачивают они верно условленный выкуп. Или да возвращаются они по обещанию в означенный день и час в темницу; в противном случае они будут объявлены бесчестными и вероломными.
Ловить удирающего сэра Эгведа, говоря по правде, у нас не было ни желания, ни сил. Однако напомнить опоясанному собрату статью «Преславного устава честного рыцарства» я считал своей прямой обязанностью. Быть может, до Уэльса дошёл неполный его вариант.
– Ходко поскакал, – зевая, заметил Рейнар.
– Точно тот заяц, – усмехнулся Годвин. – Вряд ли он слышал ваши слова, сэр.
– Ладно. – Я встал, поправляя меч. – Спите. Я покараулю.
Утро началось с молитвы преосвященного Эмерика. Надо сказать, это было больше, чем пасторальное зрелище, способное заставить всерьёз задуматься прелатов римской курии, отвечающих за канонизацию новых святых. Вокруг примаса Британии кружило множество неведомых мне ярко окрашенных пичуг, звонко вторивших словам молитвы. Те же птички сидели на плечах и молитвенно сложенных руках архиепископа и, похоже, собирались строить гнездо на его тонзуре.
Собственно говоря, их-то пение и вывело меня из сонного оцепенения. Заливистый хор чащобных шансонеток, очевидно, привлечённых новыми для них звуками, вторил медно-звучной латыни с таким неподдельным энтузиазмом, что закрадывалось невольное предположение: уж не начнёт ли преподобный Эмерик проповедовать слово Божье пернатому племени, не найдя здесь себе более подходящей аудитории. Волшебный лес – волшебным лесом, друиды – друидами, но устои церкви надо было срочно спасать.
Я поднялся на ноги, прокашлялся, выгоняя из лёгких скопившуюся за ночь мокроту, и начал усиленно размахивать руками, восстанавливая кровообращение.
– Утро, джентльмены. Пора в дорогу.
– Капитан, ты всё перепутал, – не открывая глаз, благодушно заметил Рейнар. – Если его преосвященство закончило приманивать птичек, то как раз самое время позавтракать.
– У нас ничего не осталось, – заверил его я.
– Шо ты такое говоришь? Мы в лесу, а в лесу не бывает, чтоб не оказалось еды.
Годвин, уже поднявшийся и теперь сворачивающий шерстяной плащ, служивший ночью спальным мешком, кивнул, соглашаясь с замечанием моего напарника.
– Что здесь бывает, а чего не бывает, это вон даже он не знает. – Я кивнул на оруженосца. – Но одно могу сказать точно: если ты сейчас не проснёшься, то имеешь вполне реальный шанс съесть сегодняшний завтрак во сне.
– Вот вечно ты так! – с упрёком бросил мне Лис, садясь и обхватывая длинными руками колени. – Дитя каменных чащоб, нет в тебе доверия к волшебному лесу! Здесь всё устроено правильно. Нужно было разжиться дубиной – пожалуйста, приползла прямо под руку. Нужны были дрова – я лишь топором потряс, и на тебе, хоть до зимы здесь отапливай. Кстати, – Лис внезапно оживился, – Годвин, святой отец, если я вдруг решу продать свою секиру, вы могли бы подтвердить, что воочию наблюдали это чудо?
Годвин кивнул. Архиепископ, укоризненно покачав головой, открыл рот, чтобы урезонить непутёвого комита, но Лис опередил его, умиротворяющим жестом выставляя руки вперёд:
– Всё-всё, никаких чудес здесь не было и быть не могло. И вообще это было в другой раз и не с нами. – Он закончил и печально вздохнул. – А неплохо было бы получить подтверждение примаса Британии, что у него на глазах топор одним встряхиванием заготовил эдакую кучу дров. Ладно, – Лис хлопнул себя ладонью по коленям, – шутки шутками, а действительно нужно озаботиться завтраком.
И мы озаботились. Особенных размеров эта озабоченность достигла примерно к полудню. Признаться, зверски раздражали грибы, прячущиеся в землю при нашем появлении, и птицы, уносящие гнёзда с яйцами, стоило лишь Годвину забраться за ними на дерево.
– Куды ж вы его потянули?! – глядя на семейство дроздов, улепётывающих от нас с жилищем в клювах, орал Лис. – Вы ж по дороге больше разобьёте, чем мы съедим! Поимейте ж совесть в конце концов!
Но пернатые оставались глухи к увещеванию моего друга. Как, впрочем, и вся другая живность, ещё недавно обильно населявшая это диковинное местечко.
– Это всё из-за топора. – Лис воздел к небу указательный палец. – Зря я тогда сказал, что он дрова заготовил. Да-а, некрасиво как-то получилось. Капитан, шо делать?
– Прощения просить, – пожал плечами я.
– Точно! Святой отец, ты вчера что-то про покаяние говорил? Так вот, насчёт топора я того, перегнул, каюсь. Ау, лес! Меня слышно? Честное слово, каюсь. Шо б мне никогда еды не видеть! – Лис размашисто осенил себя крестным знамением, вызвав при этом удивлённый взгляд Годвина и возмущённый его преосвященства. Но Рейнару было не до того. – О, телёнок! – он ткнул пальцем в маячившую чуть справа прогалину, на которой преспокойно пасся пегий телёнок с красным платком на шее. – Падре! – мой напарник повернулся к преосвященному Эмерику. – Ну, блин, класс! Никогда ещё не видел, чтобы покаяние действовало с такой скоростью. – Он направил коня в сторону прогалины. – Джентльмены, принимаю заказы на отбивные.
– Это брэг! – вслед Рейнару крикнул оруженосец.
– Ты с ним знаком? – Сергей не отводил взгляда с вожделенной добычи. – Ладно, так и быть, напоследок передам ему от тебя привет.
– Да нет же! Это брэг! – вновь крикнул Годвин.
– Да ладно тебе! – Лис выехал на прогалину и резко дёрнул узду на себя, поднимая коня на дыбы. – Япона мать!
Там, где лишь мгновение тому назад мирно пощипывал травку пегий телок, невесть откуда появился совершенно обнажённый юноша без головы. То есть поймите меня правильно, не то чтобы он был обезглавлен, голова попросту не была предусмотрена при его создании. Подтверждая наши наблюдения о том, что отсутствие органа управления ничуть не мешает нормальной жизнедеятельности волшебной твари, брэг опрометью бросился наутёк, сверкая чёрными пятками.
– М-да, – возвращаясь к нам, выдавил Рейнар. – М-да.
– Я же говорил, что это брэг! – укоризненно бросил ему юноша.
– М-да… Заявки на отбивные можно считать аннулированными.
Мы продолжали своё турне, невольно вспоминая все те пиры, на которых, невзирая на отчаянное упорство едоков, большая часть блюд оставалась едва лишь тронутой, все сытные домашние обеды, да господи, гнусное макдоналдовское жерево с картонными булками и котлетами из мяса неведомого зверя. Чем не пища для обитателей волшебного леса, к которым я с затаённой тоской уже начал причислять нашу компанию? Однако всё это было лишь в воспоминаниях, и с этим приходилось мириться, как тут ни выходи из себя.
– Брэг – это оборотень, – не унимаясь, объяснял моему другу Годвин. – Не слишком опасный, но злобный и пакостный. Его хлебом не корми, дай только над человеком покуражиться. Обычно он прикидывается лошадью и, дождавшись, когда какой-нибудь простак, не заметив на белой лошади чёрного пятна вокруг хвоста, усядется на неё, брэг тут же мчится к оврагу или берегу реки и сбрасывает незадачливого седока со спины, норовя сломать ему шею. Ещё брэг может превращаться в такого телёнка с платком на шее, безголового юношу, в ослёнка с раздвоенными копытцами… всех и не упомнишь. Но всегда какая-нибудь несуразица, да сыщется.
Лис молча внимал вдохновенному рассказу ученика друидов, вероятно, прикидывая, отличаются ли отбивные из филейной части брэга от подобных же телячьих.
Бог весть сколько бы мог длиться этот голодный поход, но тут наперерез Мавру выскочила босоногая девица в неглиже и с диким воплем помчалась перед моим скакуном.
– Эта, похоже, уже доблуждалась, – мрачно подытожил увиденное Лис.
– Здесь что-то не то, – бросил я, оглядываясь по сторонам. – Откуда же она бежит? – я повернул коня в ту сторону, откуда примчалась девица, и над верхушками подлеска заметил качающийся силуэт нашлемника. – Оленьи рога, несущие пронзённое сердце, – среди английских рыцарей никто не пользуется такой эмблемой.
– Шо, – Лис подъехал ко мне и уставился туда, куда смотрел я, – очередной незнакомый герб? Или, – он замялся, – какие-нибудь ещё неизвестные конкуренты?
– Нет, вероятнее всего, местное рыцарство.
– Только этого нам не хватало на голодный-то желудок!
– Лис, значит, так, я еду вперёд и выясняю, чего это вдруг девушка в таком виде бежит от рыцаря в полном вооружении. А ты пока проконтролируй, чтоб в моё отсутствие с архиепископом и Годвином не случилось чего-нибудь фатального. А то, – я тронул шпорами бока Мавра, – погляди, как они друг на друга смотрят. Горло перегрызут и на оборотней спишут.
– Фигня, – прокричал мне вслед Лис. – Двумя едоками меньше.
Девица неслась по пересечённой местности, потрясая прелестями в весьма ажурных обрывках белого одеяния. Причём мчалась она столь резво и столь ловко, что поневоле закрадывалось предположение, уж не является ли вдруг этот маршрут привычным для предобеденной пробежки красавицы. А одежда… Ну что одежда? В волшебном лесу непросто достать подходящий спортивный костюм.
Однако предположение предположениями, а выяснить, что подвигло неизвестную бегунью на эдакий марш-бросок, я считал обязательным для всякого уважающего себя джентльмена.
Со стороны сейчас, должно быть, казалось, что за дамой гонятся не один, а два рыцаря. Окажись в этот момент в окрестностях ещё какие-нибудь представители нашего славного племени, и за лесной прелестницей на ближайшую поляну могла выехать целая кавалькада самозваных защитников неведомой бегуньи.
Наконец я поравнялся с прелестницей, и та, воздев на меня адриатической синевы очи, взмолилась, хватая Мавра за узду.
– О, благородный сэр! Заклинаю вас, защитите меня от злобного и коварного лорда Никомада! Он хочет растерзать меня!
– «Ну, то, что хочет – это понятно», – пронеслась у меня в голове мысль Лиса. – «Но зачем же растерзать? К чему такие крайности?!»
– Я благородная дама Изигринда, – опуская опечаленное лицо и демонстрируя длинные белые волосы, никогда не ведавшие перекиси водорода, всхлипнула беглянка. – Помогите мне, сэр рыцарь.
– Эге-гей! – раздался справа от меня громкий и явно неприветливый голос. – Кто ты, незнакомец, дерзнувший стать между мною и моей избранницей?
– Я Торвальд герцог Инистор, рыцарь Круглого Стола. – Мавр сделал пируэт на месте, разворачиваясь в сторону окликавшего меня противника. – И я не дам тебе причинить зло этой прекрасной даме.
Признаться, диалог получался несколько выспренным, но тут уж ничего не попишешь, обмен такими любезностями был чем-то вроде пароля для подобных встреч на лесных опушках.
– Я не знаю, о каком круглом столе ведёшь ты речь, – прорычал злодей, обнажая меч, – но я, сэр Никомад Октавиано-гельский, разрублю тебя пополам, будь ты хоть сам курнифур.
– Простите, кто? – переспросил я, но противник, сардонически захохотав, не пожелал дать мне ответа. Он пришпорил своего скакуна и, вынося меч для удара, помчался на меня.
Честно говоря, это было уже абсолютное хамство. Ну, ярость яростью, полуобнажённая красотка полуобнажённой красоткой, но нападать на собрата, не дав ему снарядиться к бою, – воистину дурной тон. Однако времени для пререканий с неучтивым сэром Никомадом не было, и я обнажил Катгабайл, надеясь нашими с ним общими усилиями компенсировать отсутствие щита и доспеха, оставшихся на одной из вьючных лошадей, ещё недавно принадлежавших драбантам.
Сэр Никомад был всё ближе, и эмблема на его щите была ясно различима, лежащий серебряный олень с золотым ошейником в червлёном поле, несущий в рогах золотое пронзённое сердце. Серебряный олень, пронзённое сердце, алое поле – классический набор эмблем служения даме. И на тебе, безудержная погоня за этой самой дамой по лесной тропинке! Странно. Но времени для разъяснения данного парадокса не было, и, наклонившись к холке Мавра, я погнал его навстречу рыцарю серебряного оленя, готовясь нанести удар.
Мы столкнулись прямо посреди поляны. В последнюю секунду сэр Никомад, испускавший воинственный рык из-под личины шлема, резко бросил руку с мечом вниз, и мой клинок, не встречая сопротивления, разрубив чешую доспеха, вонзился ему в грудь.
– Благодарю, сэр Торвальд, – выдохнул алый рыцарь, выпадая из седла.
– «Сэр выпал», – услышал я на канале связи. – «С ним была плутовка такова. Вот, Капитан, теперь мы никогда не узнаем, кто такой курнифур».
Не слушая друга, я соскочил наземь и начал снимать шлем с поверженного противника.
– О, доблестный незнакомец! – радостно залопотала ясноокая прелестница, подскакивая ко мне, хватая за руку и любезно демонстрируя те части прелестей, которые были закрыты для обозрения из седла Мавра. – Не стоит беспокоиться о мерзком сэре Никомаде. Он получил по заслугам.
– Леди, – я мягко убрал руку, тянущую меня в сторону от пронзённого тела, – его следует похоронить. Каким бы негодяем он ни был, он умер рыцарем. Герольд не прочёл над ним свой приговор, шпоры его не были срублены, а щит не разбит на части и не утоплен в навозе. Я не должен оставлять без погребения собрата по оружию.
– Ах, оставьте! – замахала руками красотка. – Лучше помогите мне! Разве вы не видите, я вся дрожу от страха и холода. А о нём, – дама гневно пнула ногой преследователя, – так уж и быть, позаботятся мои слуги.
В этот миг отстёгнутый мною шлем свалился с головы сэра Никомада, и я увидел его лицо… Если мне кто-либо скажет, что в подобном возрасте я смогу не только забраться в седло, но и вполне резво гоняться за полуобнажёнными девицами, при этом размахивая в воздухе мечом, честно говоря, не знаю, что буду делать: то ли разговаривать с собой на «вы», то ли смеяться над низким льстецом. Полагаю, в тот миг, когда король Артур своим первым криком огласил своды замка Тинтажель, этот хозяин Октавианогелии уже достиг пенсионного возраста. Тут уж не седина в бороду – бес в ребро, тут уж в рёбрах целый выводок бесов, организованных в большую колонию адского пекла. Лицо мёртвого рыцаря было изборождено морщинами так, будто последние годы он только тем и занимался, что пахал и перепахивал его вновь.
– Пойдёмте! Скорее пойдёмте отсюда! – тянула меня Изигринда. – Ах, я вас прошу! О, мне дурно!
Я едва успел подставить руки, чтобы словить прелестный груз. Красавица, умудрившаяся на короткой дистанции обогнать Мавра, лежала у меня на руках бездыханным кулем, едва ли не столь бездыханным, как сражённый мной ветеран рыцарского движения.
– Умопомрачительная картина! – выезжая на поляну, воскликнул Лис. – Господа, вам на это лучше не смотреть. Капитан, желчно завидую. Я злодея погубил, я тебя освободил, и теперь, душа девица, на тебя хочу… взобраться. Нет, там как-то по-другому было. На тебе хочу жениться! Ну ладно, суть дела это не меняет.
– Рейнар, постыдись, – попытался я урезонить напарника. – Видишь, девушке плохо.
– Зато тебе хорошо.
– Лис! – возмутился я.
– Всё-всё-всё, сейчас постыжусь! Вот только налюбуюсь, чтоб было чего стыдиться.
При этих словах очаровательница распахнула синющие глаза и спросила недоумённо:
– Как, мы всё ещё здесь? – не дав мне промолвить ни слова, она обвила мою шею руками и одарила таким поцелуем, что мир начал напоминать мне американский флаг: красно-белые полосы в глазах и синее небо в белых звёздочках. – Назовите своё имя, о отважный спаситель. – Она коснулась моей небритой щеки своими тонкими нежными пальчиками, и я с ужасом почувствовал, что начинаю краснеть.
– Торвальд, – промямлил я.
– Какое звучное имя! Какое мужественное! В нём медь боевых труб и звон мечей, не знающих поражения. О доблестный рыцарь, я обязана вам жизнью, – её пухлые, чуть капризные губки разомкнулись, требуя поцелуя, но я стоял парковой статуей, отчего-то не решаясь ответить на более чем недвусмысленный призыв.
– Мадам, – вмешался Лис, должно быть, опасающийся моего полного окаменения, – как видите, сэр Торвальд от восхищения совсем утратил дар речи. А потому, если позволите, я, его ближайший друг и соратник, поведаю вам о тех треволнениях и… этих самых… невзгодах, которые нам довелось геройски пережить, пока мы ломились сюда в целях вашего спасения. Короче, мадам, у вас пожрать не найдётся? Капитан, отомри! В смысле, наоборот, приди в себя, а то ты и так близок к отмиранию. Вернёмся домой, я тебя отвезу в Малибу, там такие блондинки бродят толпами и все сплошь в бикини. Любая из них твоя! А эту оставь в покое, нам, считай, через неделю возвращаться, нашёл время амуры разводить. «Поставь тётку, где взял!» – требовательно раздалось у меня в голове.
– А… я… где?.. что?.. Да. – Я аккуратно поставил прелестницу на землю, похоже, к явному её неудовольствию. И проговорил, запинаясь: – Мой друг… Это Рейнар… он мой друг. Он это… Рейнар, – больше я не мог выдавить ничего.
– Ну, вы видите, – вновь перехватил инициативу Лис, – до чего любовь и голод доводят доблестного рыцаря?! Не дадите же вы ему пасть крест-накрест с этим вашим погонщиком от мучительной голодной смерти? Представьте, он будет здесь лежать, валяться, корчиться, биться в конвульсиях, а стук сердца, разносимый пустым желудком, точно барабаном, будет вещать лесу имя прелестной и жестокой, как там тебя, Извергильды.
Казалось, лишь только сейчас девица увидала всадника, вот уже несколько минут упражнявшегося рядом с ней в красноречии. Она смерила его удивлённым взглядом с головы до ног и произнесла коротко:
– Да, несомненно.
Что именно «да» и в чём, собственно, не сомневалась леди Изигринда, осталось так и невыясненным. Она сделала небрежный жест рукой, точно переключая каналы на пульте дистанционного управления, и из лесу вывалилась толпа разнообразных слуг, словно только и дожидавшихся команды своей госпожи.
– Вот это да! Вот это круто! – восхитился увиденным Лис. – Буквально чудеса кинематографа!
Он с неподдельным интересом наблюдал, как мускулистые темнокожие слуги сооружают занавесь из льняных простыней, как спешат к этой занавеси хорошенькие камеристки с разнообразными элементами дамского туалета в руках, как устанавливаются посреди поляны деревянные козлы, укладывается поверх них дубовая столешница, покрывается белоснежной скатертью, а уж на неё-то… Наши изголодавшиеся желудки готовы были выпрыгнуть наружу, спеша расправиться с гастрономическими изысками, аппетитно расставленными на столе.
– «Капитан, шо-то я не понял», – любуясь сервировкой, передал Лис, – «это что же такое выходит? Впереди колонны бежала наша подруга, так сказать, грудью вперёд браво. За ней старикан, который тебе на меч бросился. А за этим самым сэром толпа слуг со столами, лавками, жареными утками, кабанами и прочей снедью. О, посмотри», – перебил он сам себя, – «жмура твоего хоронить потащили. Двое волокут, третий рядом идёт с лопатой и заступом. Они что ж, шанцевый инструмент с собой на всякий случай прихватили, или же тут время от времени кого-нибудь хоронят? Если сейчас появится помощник режиссера с хлопушкой, я не удивлюсь».
Помощник режиссера с хлопушкой не появился. Зато из-за импровизированной ширмы выплыла леди Изигринда в роскошном белом, точно подвенечном, платье.
– «Снегурочка!» – дурным голосом заорал на канале связи Лис. – «Расскажи, Снегурочка, где была, расскажи-ка, милая, как дела? От тебя я бегала, Дед Мороз, пролила немало я горьких слёз. Слушай, Вальдар, ты, случайно, не местного Санта-Клауса завалил? По возрасту вполне подходит».