Свирский Григорий. Три произведения

трясясь, как в ознобе, на выбоинах мостовой.
2. "МУЗЫКАЛЬНЫЙ ЯЩИК"
Лифт не работал. Ребята долго взбирались на верхний этаж, под самую
крышу, хлопавшую полуоторванной железной кровлей.
Едва Андрейка просунул голову в двери, раздался негодующий бас:
-- Холи шит! Какого дьявола привезли панка? Гнать крашеных!
Ребята, спасшие Андрейку от полиции, объяснили:
-- Иммигрант! Прячется от полиции... Панки и обрадовались...
Разукрасили...
-- Упс! -- удивился кто-то, невидимый в табачном дыму. -- Вот так
штука! Спрятаться хотел от полиции?! Среди панков?! Да они ж криком кричат,
чтобы их заметили... А этот схорониться решил! Среди панков?! Ну, осел... Ты
как забрел к ним?
-- А я люблю ходить по улицам, -- настороженно ответил Андрейка. --
Зоопарк далеко и дорог. Здесь -- самый интересный зоопарк.
Раздался хохот, парень с бычьей шеей и спутанными жирными волосами до
плеч протянул Андрейке бутылку пива. Затем еще одну.
-- ... Из России? Никогда живого русского не видал... Давно из дома?
-- А что считать домом?
-- Где жрать дают.
-- Час с четвертью!
Снова засмеялись, парень с волосами до плеч сказал добродушно:
"Русский! Пойди-ка отмой свои патлы".
-- Выгоните его к черту! -- воскликнули враждебно из глубины комнаты.
-- Или отмойте шваброй!
Гривастый разразился по чьему-то адресу матерной бранью, затем схватил
Андрейку за плечи, а кто-то с готовностью за ноги, и так, в твидовом
костюме, швырнули его в ванну. И голову с острым гребнем окунули. "Чтоб не
кололся!"
Когда Андрейка вылез с размякшими от теплой воды и липкими волосами из
гостиной слышался какофонический грохот. Его, уж точно, Андрейка не назвал
бы музыкой. Это был именно грохот. Он несся из четырех широченных динамиков,
расставленных по углам комнаты. Коридор был загроможден пустыми пивными
бутылками и почти до потолка картонными коробками. Пили, видать, серьезно.
Новичка встретили добродушными возгласами.
-- Вот он, утопленник! А ну, вруби погромче!..
В первую минуту Андрейке почудилось, что он оглох. Потом слух вернулся
к нему. Рев, нарастая, вызывал ужас: казалось, на него наезжает паровоз,
грохочут под колесами рельсы, гудит земля, громадный состав подмял его под
себя, и нет этому конца.
Андрейка стоял в оцепенении минут пять, и вдруг паровоз исчез сразу,
точно взлетел в небо и превратился в русские сани, которые тащились по
снегу...
Андрейка от радости даже покружился, раскинув руки: кто-то грубо
одернул его:
-- Хелло, у нас не танцуют! У нас пьют пиво!..
Андрейка начал различать в дымном мраке людей. Все сидят по стенам, на
диване, на полу, в кожаных куртках и джинсах. У многих волосы до плеч.
Андрейке вспомнились школьные стихи, забыл, чьи:
У Махно до самых плеч
Волосня густая...
Махно, рассказывала учительница, был анархистом.
-- Эй, вы анархисты, что ли? -- спросил Андрейка.
"Анархисты" не ответили, успокоенно вслушиваясь в тихие звуки; сидели
неподвижно, как в концертном зале, звуки были напряженно-скрипящими,
царапающими, словно сани мчали то по талому снегу, то по земле, и тут только
зазвучала песня, похожая на плач.
Андрейка не разобрал первых слов и вполголоса спросил сидящего рядом, о
чем песня.
-- "Бетонные джунгли", называется, иначе "Тюрьма"... Ты сидел в
тюряге?.. Ну, так у тебя еще все впереди, парень...
Но сани с грустной песней опять подмял грохочущий товарняк.
Казалось, гитарные струны рвались и кто-то размеренно бил его,
Андрейку, палкой по голове.
Он почувствовал боль в висках. Обхватил голову руками...
-- Хелло! -- проорал в ухо сосед. -- Слушай! Умные слова. Только у нас
можешь услышать умные песни. У остальных -- слюни: Love! Love! Love!
Но тут врубили еще громче.
Андрейку вынесло из квартиры, как ураганом. Он кинулся по грязной,
заплеванной лестнице вниз. Зацепившись носком кеда за выщербленную
ступеньку, полетел вниз; разбился бы, если б не успел ухватиться за ржавые
решетчатые перила. Огляделся. Стены были расписаны углем, слова бранные,
почище тех, что красовались на белой майке девчушки-панка. Рисунки странно
однообразны. Андрейка еще не знал о существовании назойливого искусства
"граффити", загадившего вагоны нью-йоркского метро.
Стал смотреть под ноги: голову сломаешь...
Из двери, ведущей на один из этажей, доносилось нечто похожее на песню.
Скорее, это был речитатив, и очень внятный. Электрогитары не заглушали слов.
Кто-то втолковывал свое с большой убежденностью. И барабан подтверждал своим
гулким "бам!", звучащим, как "так!".
Люди живут в страхе,
Сжавшись, как мыши, в своих норах. Так!
И знаешь, что я тебе скажу:
Наше заброшенное жилье
Выглядит лучше их красивых домов,
Из которых они боятся высунуть нос,
Когда наступит темнота... Та-ак! Конечно!
А мы здесь живем
И мы не боимся никого и ничего.
Мы -- свободны...
Барабан вдруг потерял силу, рассыпал горохом свои так-ти-та-та-а-ак,
вроде бы смеясь над уверенностью певца.
В полумраке коридора Андрейка разглядел согнутые фигуры. На каменном
полу сидело пятеро молодых черных ребят. Они вяло играли в карты.
Андрейка хотел было уйти, но из магнитофона, стоящего у стены,
зазвучало:
... Город -- это джунгли. Что делать?
Жизнь доводит человека до грани.
За горло берет. Но я попытаюсь не потерять голову...
Один из парней выключил магнитофон, оборвав песню на полуслове, и
окликнул Андрейку.
-- Хелло, чего надо, asshole , так тебя этак... Мотай отсюда, белая
вша!
И Андрейка снова побежал по узкой и бесконечной лестничной спирали,
засыпанной обвалившейся штукатуркой, окурками, грязью. Все вниз и вниз. И
почти у входа наткнулся на группу странно одетых парней и девчонок... В этом
старом полуразрушенном доме все было странным. Однако ребята выделялись даже
в таком доме. На китайце с растрепанными африканскими губами майка с
восходящим солнцем. У другого расписана иероглифами. Гуськом тянулись и
белые, и карибские негры, черные, как московские трубочисты, которых
Андрейка помнил по картинкам деда. За ними испанцы или португальцы... Такой
Вавилон Андрейка видел только в торонтском автобусе, где каждый пассажир с
другого континента.
-- Это что, клуб? -- спросил Андрейка у парня в очках, который никуда
не торопился.
-- Это?.. Это -- "музыкальный ящик". -- Он улыбнулся. -- Собираются
ломать. Нас переселили. В другую "общагу"... Хочешь приткнуться?.. Живи!
Пока снесут, берут помесячно. Не смотрят уж, студент или не студент...
Какая-то ширококостная девушка в спортивных шароварах, остриженная под
мальчишку, заметила красный расклеившийся гребень на Андрейке и захохотала,
взъерошила его петушиный гребень. Рука у нее мягкая.
-- Ты здесь живешь?..
-- Не знаю, -- признался Андрейка.
Она улыбнулась в ответ, взяла его за плечи и почти втолкнула в огромную
квартиру, где тоже крутился магнитофон. Правда, где-то за дверью. Ничего не
рычало, не пугало; разве только мелодия, заполнившая вдруг комнату, была
тревожной.
"Кто эта девушка, которая постоянно с тобой? -- пел высокий женский
голос. Волнение в нем было столь сильно и глубоко, что Андрейка затих. --
... Не я, а она постоянно с тобой... "
-- Меня-а зовут Кэрен, -- сказала широкая грудастая девчонка. Нет, даже
не сказала, а, скорее, пропела. И голос тот же, что на пленке. Она
исполняла? -- А тебя-а?.. Минуточку, Андрэ. -- Она быстро, тихо, без слов
раздала своим китайцам, неграм и испанцам какие-то папки. Оказалось, ноты. И
те тут же ушли...
-- Что это за интернационал? -- спросил вполголоса Андрейка, чтоб,
завязав разговор, уйти от саднящих душу расспросов...
Кэрен приложила палец к своим сочным лиловым губам. Мол, помолчи!
В тишине, за тростниковой занавесью, под дверным проемом, послышались
звуки, ни на что не похожие. Там репетировал струнный оркестр, что ли?.. Да
нет! То ксилофон заспешил куда-то нервно, то зазвенело стекло, точно играли
на бутылках. Э, да это как на школьном "капустнике", который устраивала
бабушка. Его, Андрейкин, номер назывался "стаканное соло". Вода в стаканах
на разном уровне -- полная гамма...
Да нет, это и не стекло. Звуки оборванные, стучащие. Мелодии нет,
растворилась в нарастающем грохотании...
Ударник работает?
Ясно, это и не звуки вовсе, а стуки...
Но и стуки-то -- не стуки. Переливчатые стуки, а вот и колокольчатые.
Наконец, кажется, уловил, в чем дело.
Гремят рассыпанные горохом маленькие африканские барабанчики. Как у
диких племен в праздники. Ритуальные танцы под там-тамы... Слышал не раз. По
телеку. А вот и треугольник вступил. Оркестровый треугольник.
Колокольчатый...
Ну, ясно...
Минут десять неистовствуют ритуальные барабанчики. Вот уж конца им
нет...
Кэрен молчит завороженно. Глаза ее сияют.
Ритм и в самом деле завораживает... Вначале Андрейка прислушивался
недоуменно, с любопытством, и только. А сейчас как в гипнозе. Ноги-руки
дергаются...
Барабанчики вдруг затихли, и Кэрен шагнула к тростниковой занавеси и
откинула ее.
-- Барри-и, прошу, -- пропела она с категоричностью хозяйки. -- За
сто-ол!
Андрейка взглянул в приоткрытый проем и оторопел: в гостиной, где играл
неизвестный ему Барри, стоял рояль. Настоящий, на полкомнаты, рояль. Белый.
В солнечных бликах. И больше ничего.
Андрейка не удержался, подскочил к дверям, за которыми не могли же не
таиться барабаны, оркестровый треугольник, ксилофон... Сам ведь слышал.
Пусто. Ничего, кроме рояля... У Андрейки стали мокрыми ладони.
Может, это одичавшая пианола? Сама стучит-играет?..
Барри бросил, не оборачиваясь: "У меня еще шесть минут... " И
продолжал. Руки его летали над клавиатурой концертного рояля, летали
виртуозно. А концертный рояль сыпал и сыпал барабанным горохом...
Кэрен взглянула на Андрейку искоса.
-- Что с вами, Андрэ?
Андрейка прижал влажные руки к щекам:
-- По-моему... я схожу с ума...
Кэрен кинулась к нему, как кидаются к испуганному ребенку.
-- Что с тобой, Андрэ?! Что с тобой, малыш?!
Он произнес белыми губами:
-- Это... рояль?..
-- Мы репетируем, Андрэ!.. Барри играет, я пою и танцую "вертолет"...
Не видел никогда? "Брейкданс"... Не может быть, чтоб не видел! -- Чтоб
отвлечь мальчика от чего-то, может быть, действительно ужасного, она вдруг
встала на руки, затем на голову, потом на шею и принялась быстро-быстро
вращать ногами в синих, с резинками у щиколоток, шароварах.
-- Похоже на вертолетный винт?
Вертолет был тяжеловат: спортивные брюки обтягивали бедра Кэрен, они
были такой ширины, которую Андрейка впервые увидал лишь в Канаде. Странно
ужасно!
Кэрен вскочила почти легко, раскрасневшаяся, чуть взмокшая.
-- Никогда не видел брейкданс? Честно?.. Тогда расскажи, Андрэ, откуда
ты взялся?
Кэрен была так встревожена и по-матерински участлива, что Андрейка,
внезапно для самого себя, принялся рассказывать, откуда он взялся...
В завершение он произнес тоном самым беззаботным:
-- Такой мой этот ваш брейкданс... Назовем его брейкданс "Аэропорт".
Хорошо?
Кэрен быстро открыла холодильник, вытащила оттуда помидоры, огурцы,
лук. Торопливо нарезала, залила маслом, которое называлось с никогда не
виданным Андрейкой самохвальством: "Браво!". Поставила плетенку с хлебом.
Глаза у Кэрен, оказывается, синие и неподвижные. Какая-то тоска в них, даже
боль. Она замечает устремленный на нее взгляд Андрейки, спрашивает:
-- Что ты?
-- У вас глаза как у моей бабушки, когда она провожала меня в Москве, в
аэропорту "Шереметьево"!
А вот вышел к ним и Барри. Лет ему под тридцать. Старик! Но веселый.
-- Кэрен, поскольку ты гостю почти бабушка, то я, значит, дедушка.
-- Ох, не надо! Мой дедушка окончил жизнь в тюрьме... Вы же просто
шкипер с пиратского фрегата. Их тоже не миловали...
Все захохотали, кроме Барри.
Андрейка вглядывался в широкое крестьянское лицо с аккуратно
подстриженной рыжей шкиперской бородкой. Правда, у шкиперов никогда не было
очков с толстыми линзами и затейливо изогнутыми дужками. И конечно, они не
носили накрахмаленных рубах с воротниками такой белизны и свежести, что было
непонятно, как можно было остаться столь ухоженно-чистым в доме, где
штукатурка осыпается от каждого удара двери, а с потолка все время что-то
крошится в кружку с чаем.
-- Только что из России? -- повторил "шкипер" удивленно, протянул
Андрейке большую натруженную руку и сказал, что спать Эндрю может вот на
этой рухляди в гостиной. Рухлядь, правда, без ножки, но он починит. Голос у
"шкипера" ранящий, горловой, с клекотом и сипением, похожий на отцовский.
Или это так ему кажется.
Барри вернулся к роялю, сел за него, и... снова квартиру наполнила
барабанная россыпь.
Андрейка побелел.
-- Извините. У меня весь день... галлюцинации.
-- Го-осподи, Бог мой! -- воскликнула Кэрен. -- Случись такое со мной,
я бы просто умерла.
Андрейка кивнул в сторону двери.
-- Это действительно рояль?
-- Да, концертный "Стейнвей". Замечательный.
-- Да, я вижу, но откуда тамтамы?
Кэрен откинулась недоуменно, залилась счастливым, освобожденным от
страха смехом, груди ее затряслись; она застенчиво приложила ладонь к своим
губам.
-- Пойдем, Андрэ.
Смех Кэрен заставил Барри прекратить игру. Услышав о "галлюцинациях"
Андрэ, он улыбнулся и, открыв блестевшую белым лаком крышку, показал, что
такое его "приготовленный рояль"...
Так он его и назвал: "Приготовленный рояль". И ноты, которые стояли на
пюпитре, назывались "Пьеса для приготовленного рояля". Автор -- Джон... Имя
Андрейка не слышал никогда. Американец, наверное.
Барри взял из папки другие ноты. На них было напечатано имя автора:
Барри...
-- Это вы? -- Андрейка воскликнул хоть и почтительно, но не без страха.
Барри повернулся к роялю, и... чертовщина продолжалась. Барри нажимает
одну клавишу, а звучат... две. Некоторые звуки нормальные, рояльные. Но
нажимает на "до", звучит "фа-диез". Другие -- с металлическим призвуком,
почти ксилофонные; а то опять вдруг какой-то металлический бряк, стук.
Барри взглянул на вытянувшееся лицо Андрейки и, поднявшись на ноги,
показал на металлические шурупы, которые были засунуты там и сям между
струн. Одни шурупы медные, с красноватым отливом, другие белые, железные или
алюминиевые. Одни шурупы короче, другие длиннее...
Андрейка слышал краем уха, что существуют "джазовые рояли". В меру
"расстроенные", с резиновыми прокладками-заглушками или со струнами,
натянутыми неодинаково... Так имитируют джазовый оркестр... Но шурупы?!
Металлические шурупы в фантастическом американском "Стейнвее". К "Стейнвею"
их даже не подпускали. На нем играют лишь лауреаты на конкурсах!
Барри снова взял несколько аккордов и тут же сбросил руки с клавиатуры.
-- Ну, что вы скажете, молодой человек?
Андрейка хотел что-то произнести, переваливаясь с ноги на ногу, но не
решился, продолжал топтаться молча.
Барри смотрел на него терпеливо, выжидающе.
Андрейка выпалил с очевидной всем искренностью:
-- Бабушка вас бы убила!
-- Какая бабушка?
-- Моя... Она преподавала в Гнесинском училище. В Москве. Это как
консерватория...
Кэрен развела руками, пытаясь, на всякий случай, умерить дискуссионный
пыл:
-- У русских все сурово традиционно, ты же знаешь, даже балет.
-- Поэтому-то все балетные "звезды" бегут, дорогая Кэрен, из России,
как от чумы, не так ли?
Он зашагал к платяному шкафу, открыл дверцу. В шкафу на полках и
крючках висели и лежали музыкальные инструменты. Гитара, скрипка, флейта,
саксофон... наверное, весь симфонический оркестровый и джазовый набор...
-- Что предпочитаете? -- спросил он.
Андрейка смотрел ошеломленно.
-- Это все ваше?..
Барри, видно, не отвлекался на разглагольствования, достал из шкафа
нотную тетрадь, выдрал одну из страниц, на которой было написано:
"Бах. Прелюдия. Партита до-минор". И протянул руку к флейте, которая
висела на крючке, как ружье. Подал ее Андрейке.
-- Не возражаете?
-- Так это бабушка в консерватории, а не я, -- испуганно вырвалось у
Андрейки.
Барри показал пальцем на нотную линейку: -- Что это?
-- "До диез мажор... "
-- Так и думал. Сколько лет вас терзали в музыкальной школе?
-- Я сбежал из музыкальной школы!
-- Все сбежали! Только наша Кэрен выстрадала до конца... Кэрен, на
ловца и зверь бежит!
Андрейка и Кэрен у того же "музыкального шкафа". Барри нет... Кэрен
показывает ему инструменты. Один за другим. На некоторых она исполняет
одну-две музыкальные фразы. Иногда и Андрейка протягивает к инструментам
руку.
И -- странно. "Странно ужасно", повторяет Андрейка. Фагот отзывался
по-петушиному. Не фагот, а чистое ку-ка-ре-ку... Электрогитара отозвалась
вдруг как арфа. У флейты живой человеческий голос. Андрейка берет ее,
воспроизводит.
-- У вас все инструменты такие? -- спрашивает он, постучав себя по лбу,
и они оба хохочут.
Утром Андрейка вышел на застекленный балкон с флейтой в руке, постоял,
слушая гул, доносившийся со всех этажей. Сверху -- прежнее скрежетание, даже
железный лязг. Явно "хеви металл... " Ниже -- негритянский джаз.
-- Действительно, "музыкальный ящик"... -- сказал Андрейка самому себе.
Андрейка не совсем уверенно играет на флейте Боккерини, "Вечно зеленый"
менуэт, как называли этот менуэт в музыкальной школе.
... Продолжается тот же менуэт Боккерини, только его сопровождают
электрогитара и ксилофон. Андрейка, одетый в нарядный и широкий, наверное с
плеч Барри, свитер, и новые кеды, вполне сносно исполняет "Вечно зеленый"
менуэт. Электрогитара в руках у Барри. Рядом с ним скрипка и ... компактная
установка из трех небольших барабанов, к которым он изредка прибегает.
Барри играет в длинном и полутемном коридоре. Это станция метро. Мимо
торопится людской поток. Изредка кто-то бросает монетки или долларовую
бумажку в раскрытый футляр электрогитары. К спине Барри прикреплены ноты.
Андрейка стоит за его спиной и играет, поглядывая на ноты.
Холодновато. По мраморной стене коридора сочится вода. Никто не
останавливается. Потом задерживаются две девчонки со школьными
портфельчиками. Потом толстая негритянка с хозяйственной сумкой.
Оркестр Барри играет классику: Боккерини, Моцарта, затем "Умирающего
лебедя" Сен-Санса. Девочки убегают, другие задерживаются. Ненадолго.
Барри откладывает электрогитару, снимает с шеи саксофон и, взяв у
Андрейки флейту, воспроизводит какой-то немыслимый "рок" или почти "рок".
Андрейка непроизвольно притопывает и подергивается всем телом в такт
"рока"...
... Устало идут домой. Мимо рекламного плаката, извещающего о концертах
некогда прославленной рок-группы "Роллинг Стоунз".
Андрейка изучает плакат, затем, догнав Кэрен и Барри, спрашивает, где
будут концерты "Роллинг Стоунз".
Они называют самый большой зал в Торонто -- "Рой Томсон Холл".
-- О! На "Роллинг Стоунз" рвалась вся Америка. И вся Канада. Висели на
люстрах. Билеты у перекупщиков по 400-- 500 долларов..
Андрейка останавливается, всплеснув руками:
-- Что же это такое? Рок-оркестр играет в лучшем зале, а классику
исполняем в подвале, где холодно и течет вода.
-- Не хочешь -- не играй! -- уязвленно бросает Барри. -- Ты в свободном
мире!
-- Какой же это свободный мир, если Моцарту предпочитают этот "Роллинг
Стоунз".
-- Освеженная классика, разве это плохо?
-- Освежеванная, -- буркнул Андрейка.
-- Чем ты так недоволен, Эндрю?! -- спрашивает Кэрен.
-- А вы?.. Довольны? Вы! Это фантастика! Вы играете на всех
инструментах. И как! А работаете, как нищие. Деньги в шляпу!.. Вот если б
нас увидели Люси с отцом!..
Неожиданно для Андрейки Кэрен и Барри хохочут. Барри берет Андрейку за
подбородок, поднимает его голову. Говорит очень серьезно:
-- Ты прибыл из нищей страны, Эндрю. Поэтому у тебя такие ассоциации.
Понятно?... Нет?... Мы репетируем на людях. Самые невнимательные слушатели
-- пассажиры метро. Пассажирам нет дела до музыки. И если они все же
останавливаются, значит, мы задели, привлекли...
-- Но они бросают монеты!
-- А тебе это мешает играть?... Нет?... Тогда продолжим завтра.
... Барри, Кэрен и Андрейка играют в круглом парке на Университетской
улице, в центре Торонто. Затем Кэрен и какие-то парни танцуют свой
брейкданс. Подходят еще несколько парней с инструментами, и вот Барри с
гитарой в руках -- руководитель "рок-оркестра" с необычным для
"рок-оркестра" классическим репертуаром. Звучат Бах, Глюк...
Вокруг много людей. Главным образом это студенты Торонтского
университета, некоторые здания которого выходят на Круглую площадь. Вдруг
кто-то командует:
-- Пошли!
И все двинулись вдоль широкого Университетского проспекта к
американскому посольству, над которым полощется на ветру звездно-полосатый
флаг. Подняли плакаты... Каких только не было! Против ракет. Против атомной
бомбы. Против нового закона об абортах... Против цензуры в кино... Против
повышения платы за обучение... Против... Против.
-- Куда мы двинулись? -- вырвалось у Андрейки.
-- Это поход "студенты против войны", -- объяснила Кэрен.
-- Войны? -- удивился Андрейка. -- Канада хочет на кого-то напасть?
Кэрен засмеялась:
-- Да нет... Мы хотим привлечь внимание наших сенаторов... А тебе это
ни к чему! Шагай и играй!
Андрейка усмехнулся своим мыслям: "Шагай!" Опять за подаянием...
Когда приблизились к посольству США, откуда-то сбоку появилась цепочка
полицейских. Андрейка спрятал флейту в боковой карман и смешался с толпой.
Но полицейские в его сторону и не взглянули. И посольство они вовсе не
охраняли, туда входил, кто хотел, в том числе и несколько ребят из
студенческой демонстрации со своими листами, под которыми все подписывались.
Оказалось, что полиция с дубинками в руках отрезала студентов не от
посольства, а от враждебной группы, стоявшей на тротуаре. Тех явно смешили
лозунги молодых канадцев. Студентам с тротуара кричали:
-- Страна непуганых дураков!.. Дождетесь, вас в Сибири охладят! --
Иронические реплики звучали с польским, украинским акцентом.
Андрейка приподнялся на цыпочках, чтоб разглядеть лица кричавших.
Иммигранты?
-- Ты чего? -- спросил Барри, когда Андрейка перестал играть.
-- Кто они? -- Андрейка кивнул в сторону иммигрантов... -- Иммигранты
знают дело...
-- Они такие же путаники, как и ты. Извини, Эндрю!.. Никакой опасности
для Канады нет. Ее придумали американцы, чтобы протащить в Сенате свои
линкоры, а заодно держать нас в узде. Мы не американские солдаты...
На обратном пути, в машине Барри, разговор продолжался:
-- Эндрю, ты прибыл не только из нищей страны. А из нищей тоталитарной
страны. Русские привыкли подавлять в себе эмоции. Иначе там не уцелеешь,
правда?.. Канада -- страна раскрепощенных людей. Каждый волен делать, что он
хочет... Вот ты чего-то хочешь, правда?
Андрейку стал раздражать назидательный тон Барри, он сказал задиристо:
-- Хочу водить машину! И все!
-- Зачем тебе машина?
-- Развозить пиццу.
Барри засмеялся.
-- Смешно?! -- сердито спросил Андрейка. -- Я видел объявление,
требуются люди с машиной. Развозить пиццу.
-- Платят столько, что даже на кроссовки не заработаешь... -- Кэрен
вздохнула.
-- Платят! А не подают в шляпу! -- возразил Андрейка.
Барри улыбнулся.
-- Бабушка может тобой гордиться, Эндрю! Уговорил! Начинаем уроки
вождения.
... Вечером, когда вернулись в свой "музыкальный ящик", внимание
Андрейки привлек необычный шум и крики, доносившиеся сверху. Выглянув из
окна, он увидел, как на балконе дрались знакомые ему черные куртки. Кому-то
дали гитарой по голове. От звука оборвавшейся струны Андрейка втянул голову
в плечи, точно это ему врезали.
Треск и звяканье ломаемых гитар привлекли и Барри. Он выглянул на
балкон.
-- У обезьян и эмоции обезьяньи, -- сказал он.
-- В Москве "металлистов" били смертным боем. Оказывается, это
правильно. Ваш "хеви металл" надо запретить, как ядовитые газы...
-- Но-но, Эндрю! Пусть они лучше ломают свои гитары, чем головы.
Ветер был холодноватым. Андрейка стал замерзать, хотел войти в комнату.
Но Барри почему-то не торопился возвращаться назад, и Андрейка остался.
Прислушиваясь к шуму наверху, Барри сказал в раздумье:
-- Эндрю, я пытаюсь аранжировать Моцарта для джаза...
Взглянув на Эндрю, у которого от удивления вытянулось лицо, Барри
заметил:
-- Это старый спор, Эндрю. Классика для быдла -- нужна ли? Не потеряет
ли свой духовный, да и интеллектуальный запал... "Уши" ее достанут, и
только... -- и, скорее самому себе, чем Андрейке, продолжил: -- Да, не в
метро бы начинать...
И замолчал. Андрейка стал коченеть, хотел прошмыгнуть в комнату, Барри
положил руку на его острое мальчишеское плечо:
-- У каждого есть своя сумасшедшая идея, Эндрю. Она мучит и меня. Если
б удалось... Представь себе, Эндрю. Фильм, в котором звучит квартет
старинной музыки. Какая лента, а? Да еще с острым, почти детективным
сюжетом. Чтоб на нее повалили все, даже эти обезьяны. Это бы действительно
стало запевом. А... Как была бы счастлива Кэрен! -- И он тут же ушел, словно
застеснялся, что вдруг высказал сокровенное. Андрейка двинулся за ним, но --
задержался: увидел, как двое длинноволосых в кожаных куртках пытаются
выкинуть третьего с балкона.
-- Эй! Эй! Кожаные! -- закричал Андрейка. -- Он же убьется...
Они наконец перекинули парня через перила балкона, и он с криком
полетел вниз.
... Через несколько минут Андрейка услышал вой полицейской сирены.
Подошла вторая желтая машина, в цветовых вспышках. Затем черный автобус без
окон. Дом, похоже, оцепили. Андрейка спросил у Барри испуганно:
-- Что теперь будет?
-- А тебе-то что бояться? -- удивился Барри. "Heavy metall" упился до
смерти...
-- Меня ищут. Я же говорил...