Страница:
Андрейка, разделавшись со своим "каменным" бутербродом (вчерашние булочки
стоили в ближайшей лавке вдвое дешевле).
-- А зачем мне русский? -- удивился парень, снова вытирая рукой
растрепанные губы. -- Русских в Канаде -- кот наплакал. Так, реликты...
Какой же смысл разговаривать на туземном языке?! Что? Для канадцев все
языки, кроме английского и французского, -- татарские, хоть они и играют в
свою "культурную автономию"... Ха, не принимай их всерьез... Ты обрати
внимание, как говорят индейцы -- хозяева этой землицы. Их споили почище, чем
русских мужиков. У алкашей язык уходит, остается мычание, сдобренное
матерщиной... Не желаю быть "культурной автономией"! Не желаю мычать!
-- Но все-таки Пушкина ты будешь читать в оригинале?
-- А, ты из пушкинсонов! Пойдешь на славянский факультет?
-- Я не из пушкинсонов, я из бахов. Если бы взяли в консерваторию!...
-- Музыка здесь ничего не стоит. Математика в цене.
-- Я еще не решил, куда пойду.
-- Решишь, господин Бах, но если будешь говорить с акцентом, не
получишь хорошую работу, круг друзей будет ограничен "выходцами" из из
Се-Се-Се-Ре. Тебя устраивает канадский Брайтон Бич?! Да, есть и инженеры, ты
прав. И просто приличные люди. Они расползлись по канадским фирмам, как
муравьи. Забились каждый в свою щель. Им без английского труба. По-русски
говорят -- не замечают, что половина слов -- английские... Папуасы с
дипломами!
Андрейка улыбнулся:
-- Строг ты, Вася!
-- Я не Вася, я Уинстон.
-- Будем знакомы, господин Уинстон... Черчилль? А, Хайкин! Хайкин!
Хорошо звучит!
-- Где Хайкин -- жид, там "хорошо звучит". А здесь я не жид!
-- Поздравляю, господин Уинстон. И вас, и себя. Но зачем скрывать,
делать вид, что по-русски ни слова? Ты самого себя стыдишься.
-- Будешь стыдиться, когда вечером тебя разыскивают по всем телефонам.
Полдесятого -- пора спать. А все party только начинаются... Опоздал --
лишают телевизора... В канадском автобусе тихо, как в гробу, и вдруг моя
маманя горланит: "Уинстон, ты чего прислонился головой к стене, я только что
тебе голову помыла!" Иногда думаю, убил бы!
Андрейка улыбнулся, заметил задумчиво:
-- Тут приходил один лохматый. С анкетой. Исследователь-советолог.
Молчал-молчал, а потом выдал: "Люди из тоталитарных стран нетерпимы даже к
собственным детям... " Это про тебя, а? Ходим вверх ногами, пора бы
советским проблемам из кармана высыпаться.
-- Идиот твой советолог! -- вырвалось у Уинстона, -- квадратное рыло...
Тут при полной свободе мальчишки бегут и бегут из дома. Голодают, а к
отцу-матери вернуться не спешат. Дома свободы нет...
Андрейка почувствовал: глаза влажнеют. Кэрен, Кэрен!.. Замолчал.
Андрейка начал постигать, отчего Уинстон Хайкин набит всякими страхами,
пожалуй, лишь в тот день, когда отец Уинстона заехал за сыном и Андрейку
позвали в гости; он побыл в их большом загородном доме час-другой и услышал
семейную "эпопею"... Отец Уинстона был геофизиком на западе Канады, в городе
Калгари. Приехали туда из Союза во времена нефтяного бума. Уже через полгода
семья имела и двухэтажный дом, и две машины, и даже мопед для Уинстона
купили в рассрочку, как и все другое.
И вдруг снова начался в мире кавардак с нефтью. Цены полетели вниз.
Нефтяные компании провинции Альберта лопались одна за другой. Инженеров и
геофизиков выстреливали на улицу, как из катапульты. Прежде всего
иммигрантов. Вернее, пришедших в компании позднее других... Все исчезло в
один день: и двухэтажный дом, и машины, и мопед... Едва добрались до
Торонто. Правда, в Торонто тут же устроились и снова купили и дом, и машину,
и даже мотоцикл "кавасаки" для Уинстона, но в глубине глаз кудрявого
здоровяка -- отца Уинстона -- затаился страх. Страх не исчезал даже тогда,
когда здоровяк улыбался...
Только в тот день Андрейка начал понимать горячечную страсть Уинстона
стать канадцем немедля...
Но сейчас, во время ланча, он иронически усмехался, слушая, как Уинстон
Хайкин со страстью доказывал ему, что нет никакого смысла оставаться русским
и даже признаваться, что ты оттуда...
-- А тебя как зовут? -- не мог успокоиться Уинстон, -- Андрейка Купер!
Андреевский флаг. Не имя, а демонстрация! Кстати, Купер. Ты бывший Куперман
или Купермахер? -- съязвил он на прощание.
Купер -- именно такой была фамилия матери и бабушки. Андрейка
оскорбился до жути, сжал пальцы в кулак.
-- Fuck off , мистер Уинстон!
По счастью, прозвучал резкий, как пожарная команда, звонок. Все быстро
дожевали свои булочки и разбежались по разным этажам и коридорам.
Андрейка остался один. Вздохнул печально. Затем вскочил и побежал на
математику.
Математику читали в компьютерном классе. Вдоль боковой стены на длинной
полке стояли компьютеры. От самых старых "IBM-PC" и кончая фантастическим
"486". Названия он узнал позднее. Пока что он подбежал к одному "Apple
Macintosh", над которым уверенно трудился какой-то приземистый улыбчивый
кореец. А может, китаец. А вокруг толпились школьники.
На экране "Apple Macintosh" появились рисунки, вроде картинки Египта.
Пирамиды Хеопса. Песчаные дюны. Над ними светлый круг -- солнце. Одно
нажатие кнопки, и день сменился ночью. Небо стало черным. Солнце
превратилось в луну...
-- Фантастика! -- прошептал Андрейка. -- Компьютер считает, запоминает,
это я знал! Но что он талантливый график?
Те, кто работали с компьютерами раньше (а таких было большинство),
уселись на стулья перед ними. Похоже, каждый у своего. Положив руку на
коричневые или цвета беж приборы, ждали своего часа.
Андрейка отошел к партам, которые стояли посередине класса. На них
усаживались те, кто не успел занять место у компьютера или попросту боялся к
нему подходить.
Андрейка огляделся. В математическом классе, в который он попал, было
много китайцев и канадских евреев. Впрочем, возможно, они не были евреями, а
просто длинноносыми очкариками. Девочек раз-два да обчелся. Черных еще
меньше.
Учителя пока что не было, вокруг его стола вертелись какие-то ребята в
широких фланелевых свитерах-безрукавках и рубашках с цветными бобрами на
груди. У некоторых на свитерах вместо бобра -- фирменный зеленый
крокодильчик. Свитера и фланелевки были дорогими и разными. Украшенными,
кроме зверей, тропическими пальмами, парусниками или любимыми звездами
рок-н-ролла.
Андрейка спросил незнакомого китайца, который оказался рядом, что это
за новый клуб. Бобры зеленые, фирменные крокодильчики...
-- О! -- сказал китаец, и, считая, видимо, что больше объяснений не
требуется, улыбнулся широко и добавил радостно, как сообщнику:
-- Скоро наступит время, когда весь мир будет говорить на двух языках:
английском и китайском.
-- Этого нам еще не хватало! -- тихо сказали за спиной у Андрейки.
Оказалось, там сидела девушка из Польши. От возмущения она даже отсела
в сторону, поближе к учительскому столу, чтоб улыбчивый китаец, по крайней
мере, не маячил у нее перед глазами.
И вдруг откуда-то донесся радостный возглас: "Spare". Это значит,
свободный урок.
Ликование было всеобщим; кто-то схватил свою сумку с книгами и бросился
к дверям, другие раскрыли учебники и погрузились в них.
Убежавшие толпой ввалились обратно. Слух оказался ложным.
-- Идет! -- возвестили они.
Учитель вошел, неся указку, как пику. Черный, как шахтер, только что
поднявшийся из угольного забоя. Голова в мелких завитках. Впрочем, сказать
об учителе "черный" -- еще ничего не сказать. Кожа блестела, как после
дождя, когда вдруг выглянет солнце. Андрейка слышал, столь
антрацитово-черных людей нет даже в Африке. Только на Карибских островах.
Учитель написал на доске свое имя -- Майкл Робинсон и двинулся к столу,
длинноногий и мускулистый, брюки в обтяжку, белая рубаха с завернутыми
рукавами -- мышцы на руках так и играют. Пригнулся вперед, чуть покачиваясь,
как покачиваются борцы перед схваткой. Сверкнул синеватыми белками глаз
туда-сюда, оглядывая класс, подымавшийся неохотно. Положил руку на спинку
стула, дождался, когда встанут все. И тогда лишь сел.
Раздался оглушительный взрыв. Андрейка не сразу понял, что "бобры" и
"крокодильчики" подложили под его стул петарды, и вскочил в испуге.
На сухом и тонком лице учителя и мускул не дрогнул. Только обнажились в
улыбке зубы, неправдоподобно белые.
-- Как в Ливане!
Класс засмеялся дружно и по-доброму. Более над учителем математики не
экспериментировали...
-- Прошу поднять руки тех, кто никогда не решал математических задач
при помощи компьютера, -- спросил учитель, покончив с перекличкой. Голос у
него был густой, молодой.
Поднял руку Андрейка. За ним, не сразу, еще треть класса. В основном
Азия, Ближний и Дальний Восток.
Учитель сказал, что с новичками он проведет дополнительный урок, а
сейчас даст пример, который интересен для обеих сторон. Его можно решать и
на компьютере, и на бумаге. Он быстро начертил на зеленой класной доске
подобие дома.
-- Так вот! Как целесообразней его огородить? На максимуме территории
минимум строительного материала... Площадь участка условно обозначим в сто
квадратных метров.
Зашуршали, зазвенели компьютеры. Кто-то засопел растерянно. Учитель
подошел к парню, сидевшему за первым компьютером, поглядел на экран.
Воскликнул с усмешкой: "O! Lord! Garbage in -- garbage out" .
Андрейка исписал страничку и поднял руку. Первым. Учитель шагнул к
нему, взял листок:
-- Что это такое? -- спросил строго.
-- Я дифференцировал уравнения, сэр.
-- Мы еще не проходили дифференциалов... -- С Андрейкиным листочком
вернулся к своему столу. Сказал, поглядев на листочек, еще раз: -- Решение,
надо сказать, элегантное... Почему вы пошли этим путем?
-- От лени, сэр, -- ответил Андрейка.
Класс захохотал. Улыбнулся и учитель, выпятив свои широкие губы.
Звонок восприняли без обычного оживления, радости. Помешал! Многие не
успели высказаться...
-- Он знает все наизнанку! -- восторженно прошептала девушка из Польши
об учителе. Андрейка понял ее мысль по тону: по-видимому, на местном
школьном жаргоне "наизнанку" означает "глубоко", "насквозь", "до самой
подкладки".
"Школы -- как африканские племена, -- весело мелькнуло у него. -- У
каждой свой язык".
На уроке биологии Андрейка попал словно в другой мир. Несколько рослых
черных парней спали сидя, не шелохнувшись и задрав ноги в расшнурованных
ботинках на скамьи перед собой. Те, кто занимал парты перед спящими,
привычно отодвигались в сторону от их ног или уходили на другие места. Без
излишних споров.
Молоденькая учительница в белом кружевном воротничке и кружевных
манжетах, белеющих из-под рукавов платья, словно ничего не замечала.
Обращалась лишь к тем, кто ее слушал.
Вечером Андрейка вернулся в "музыкальный ящик". Его обступили, как
Колумба, который возвратился в Старый Свет.
-- Привет! -- сказал он, проходя к своему матрасу. -- В школе есть
электронный микроскоп. Знаете, сколько он стоит? Триста тысяч долларов...
-- А-а, -- загудел "музыкальный ящик". Наконец-то хитроумного соседа
поняли...
Утром его поджидал у дверей социальный работник в женской кофте,
которого в свое время изгнали из "воровского рая" -- теплой, облюбованной
шпаной квартиры.
-- Вы -- первый жилец из этого забытого Богом дома, который оказался не
в тюрьме, не в могиле, а в школе. Вы спешите?..
Не хотелось Андрейке говорить с ним. Душу перевернул, глухая тетеря:
"не в могиле".
Да и дождь стал накрапывать. Но "социальный" шел за ним к остановке
неотступно, и Андрейка задержался на минуту.
-- До этого дня я был вне закона. Пишите! Пишите! Вне закона: не было
шестнадцати, и я не хотел жить с очковой змеей по имени Люсиха. Да, и у меня
есть родители, которые формально за меня отвечали. Со вчерашнего дня я
отвечаю за самого себя сам. Понимаете? Я не хочу быть вором, не хочу быть
попрошайкой, "социалистом" на велфере. Я имею права по канадскому закону!
Стать самим собой, вот и все!
6. ЛИЗЕТТ, ИЛИ РАВНОБЕДРЕННЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК
Наконец распогодилось. В ланч вывалились на травку, под жарко-голубое
небо. Расселись полукругом, каждый достал свой бутерброд. Андрейка -- пухлую
булочку из магазина "Мак Дональдс", где он наконец нашел работу "part time"
. Несколько школяров отошли в сторону, достали сигареты. Андрейка заметил
краем глаза сцену, которую не раз видел в отеле алкоголиков. Один из парней
скрутил ладонями доллар трубочкой, другой насыпал в трубочку белого порошка.
Кокаином балуются...
Андрейка даже глаза закрыл: вспомнились те, кто добаловался...
Весь паноптикум...
Он почти справился со своей булочкой, когда у школьного подъезда
затормозил зеленый "форд". Из него вышли двое плечистых ребят, из тех,
которых Андрейка называл "амбалами". Минуты через три они выскочили из
школьного подъезда, таща какую-то девчонку в модном белом комбинезоне, с
длинными серьгами, сверкавшими на солнце. Она билась в их руках. Извивалась.
Кричала: "Помогите! Помогите!"
Никто не шевельнулся.
И Андрейка не сдвинулся с места. От ошеломления.
Он пришел в себя лишь тогда, когда зеленый "форд", в который затолкали
девчонку, начал отъезжать...
-- Какой телефон полиции? -- закричал он .
Уинстон Хайкин пожал плечами:
-- Зачем это тебе надо?
-- А если самого тебя потащат?
-- Ты думаешь, кто-нибудь вступится? Вот и я не вступился...
-- Из-за каждой "slut" звонить в полицию! -- заметил китаец. -- Я в их
игры не играю.
Андрейка вбежал в подъезд, где висели телефоны-автоматы; на них были
написаны номера полиции и пожарных. Он набрал номер полиции и объяснил, что
произошло у подъезда школы...
На его звонок отреагировали немедленно. Всем полицейским машинам по
радио передали приказ задержать зеленый "форд" No...
Через час, не более, после сумасшедшей гонки, машину перехватили
километрах в ста от Торонто... В вечернем выпуске газет уже появились
сообщения о "kidnapping" (так называется кража людей) и то, что эти
похитители давно разыскиваются полицией: они были зафиксированы скрытой
камерой месяц назад во время ограбления банка. Из банка они уволокли не
только деньги, но и двух девушек-заложниц, которых затем изнасиловали и
зверски убили...
Андрейку вызвал мистер Даглас и, похлопав его по плечу, сказал с
усмешкой: "Ты думаешь, меня не спросили, как ты попал в школу?.. Любое
подобное "упс" -- как шило в мешке. Но теперь ты можешь не беспокоиться
совершенно, я нашел тебе поручителя, вполне совершеннолетнего... "
А через неделю к Андрейке подошла раскрасневшаяся от бега девушка в
модном белом комбинезоне. Зеленые глаза, подведенные черной тушью, излучали
восторг.
Андрейка оглядел ее с недоумением. Плечи, как у амбала, широченные, на
них какая-то золотая плетенка, вроде генеральских погон. К талии все
сужается конусом...
Андрейка на расфуфыренных девчонок взгляд не останавливал, а если и
останавливал, мыслил о них, как всегда, понятиями геометрическими:
"равнобедренный треугольник", -- отметил он.
Чего хочет от него этот "равнобедренный треугольник"?
И потом, она была явно из этих... "pretty" . Плоские туфли-лодочки,
расклешенная зеленая юбка, белые кораллы на шее, серьги-висюльки золотыми
венчиками. Да еще копна волос, как у дам при дворе Людовиков. Цвета соломы,
действительно.
Андрейка улыбнулся вежливо, решил сказать что-либо такое, что обычно
говорили кавалеры из гоголевских "Мертвых душ": "Очень-очень приятно!.."
Или: "Весьма признателен... " Но к девчушке с копной на голове подбежала
такая же "pretty" и воскликнула:
-- Поздравляю тебя! -- И тут же, не переводя дыхания: -- Я была в
Итонсе . Ой, какой sale был! Этот свитер стоит сто пятьдесят. Я купила всего
за шестьдесят долларов. А фирма?!.
Остро понесло парфюмерным магазином. Андрейка круто отвернулся и стал
уходить: разговорчиков pretty он уже наслушался...
Занятий еще и месяца не прошло, а он уже знал "наизнанку", главным
образом, от Уинстона: в школе, как на пароходе, есть и первый класс, и
четвертый...
Существуют также "teacherspets" (любимчики), которые смотрят учителям в
рот.
"Крокодильчики" жмутся друг к другу. Дети интеллигентов учатся
старательно: хотят жить не хуже своих родителей -- врачей, адвокатов...
Самые богатые "крокодильчики" от диплома не откажутся, но им не важно
быть первыми: за них это сделали родители.
-- Что еще? -- захлебываясь рассказывал Уинстон. -- "Крокодильчики"
думают о том, что, о Божестряслось вчера. Плебс не думает ни о чем: спит на
уроках, может послать учителя к черту, хлопнуть дверью. Гори все ясным
огнем!
Андрейка рассеянно выслушивал Уинстона, который любил
рассказывать-поучать. Ему были противны "pretty", которые выдают себя за
родовую элиту, любят приврать, вроде Уинстона, скрывающего, что он из
России.
Шаги бегущего сзади человека заставили Андрейку оглянуться. Его
догоняла "pretty" с соломенной копной на голове, "в честь Андрэ", как она
выпалила.
-- Я вам не сказала главного, -- захлебываясь начала она. -- Это вы
меня спасли. Они бы меня убили... Давайте познакомимся: Лизетт. Вы очень
симпатичный, Андрэ! -- Она заговорила певуче, дружелюбно, а у Андрейки
сердце, точно морозом обожгло. Он не мог и слова вымолвить. "Pretty" чем-то
походила на ... француженку Женевьеву из кемпа, и Андрейка сделал шаг назад,
чтоб исчезнуть.
Лизетт остановилась на полуслове в удивлении.
-- Не хотите говорить со мной?.. Ну, тогда сыграем в шахматы.
-- В шахматы?!
Андрейка с удивлением поглядел на нее и наконец пошел за "pretty",
которая, вот чудеса! играет в шахматы. С еще большим удивлением увидел, что
она играет лучше него. Выиграть шесть партий подряд!.. Странная "pretty".
Мимо них промчался черный парень, звеня чем-то, а за ним -- служитель в
синей робе, который убирал классы. Служитель вскоре вернулся, держась за
сердце.
-- Убежал! -- сказал он, ни к кому не обращаясь. -- Всю связку ключей
украл. Ото всех классов... -- И он закричал, видно, ругался -- не то
по-испански, не то по-португальски.
-- Не удивляйся, Андрэ, -- сказала Лизетт, выиграв очередную партию. --
У меня был учитель. Гроссмейстер из России. Он рассказал мне: когда он
эмигрировал в Израиль, ему написали в анкете: "Профессии не имеет". Шахматы
-- не бейсбол. Здесь это ничего не стоит. Ему нечего было есть, и он учил
всяких дур... Расскажи, как ты провел лето?
На другой день она отыскала своего Андрэ взглядом, как только вошла.
-- Андрэ, ты после школы свободен? Ой, как хорошо! Родители хотят с
тобой познакомиться. Пожалуйста, понравься им. Ладно?
Андрейка договорился встретиться с Лизетт после уроков; хотели
разойтись по своим классам, но внимание привлекла потасовка. Черные девочки
с тонкими косичками кричали, дергая друг друга за волосы: "Ты говорила, что
я проститутка?!" -- и подругу по лицу кулаком. Еще пять-шесть девочек
кидаются в драку. В школьном коридоре начинается свалка. Крик, топот, звон
разбитых стекол.
-- Хо-оли шит! -- вырвалось у Лизетт в сердцах. -- Не смотри в эту
сторону, Андрэ! Это публика с Карибских островов и Ямайки. Что они не
поделили между собой, не знает никто.
-- Ты расистка, Лизетт?
-- Боже упаси, моя лучшая подруга с острова Тринидад. Правда, страшна,
как смертный грех... На ланч прибегай в буфет...
Андрейка там ее и разглядел. Ребята, по обыкновению, кидали друг в
друга едой и гоготали. Она разговаривала с высоким парнем в футболке с
огромными номерами на спине и груди, не обращая на "весельчаков" никакого
внимания. Увидев Андрэ, она помахала ему, чтоб он шел к ним, и познакомила
его с лучшим нападающим школьной футбольной команды. И затем -- еще с одним
футболистом. Затем все вместе уселись за столик пить кофе с бутербродами.
Разговаривали о прошлогодних победах.
-- Здесь спорт -- бог! -- сказал Андрейка, когда они спросили его,
отличается ли чем-нибудь русский спорт от канадского. -- Важнее бога музыки.
А в России говорят: у старика было три сына. Два умных, а третий --
футболист...
Лизетт вспыхнула, а футболисты улыбнулись натянуто.
-- Теперь понятно, почему Россия в футбольной таблице плетется внизу...
-- сказал один из них.
-- Но хоккеисты у нас другие, -- заметила Лизетт. -- Они взяли
первенство мира. Не так ли, Андрэ?
-- Не знаю. Я не спортсмен вообще.
-- А что значит "вообще"? -- удивилась Лизетт.
-- В свободные от школы часы я разогреваю картошку в кафе "Мак
Дональдс", сгружаю ящики с машин, мою шваброй полы в складе "Мак Дональдса"
-- мне этого спорта впо-олне достаточно.
Футболисты посмеялись покровительственно и ушли в бассейн. Несколько
столиков занимали китайцы из Гонконга, одетые как щеголи. В дорогих свитерах
с неизменными фирменными крокодильчиками. В высоких кожаных ботинках.
-- Они тоже pretty? -- спросил Андрейка.
Лизетт пожала своими "генеральскими" плечами.
-- Они китайцы! Когда школьник не отрывается от книги, о нем говорят:
"Учится, как китаец... " Бен! Иди сюда! -- окликнула кого-то Лизетт. Подошел
невысокий взлохмаченный кореец, который на первом уроке математики рисовал
при помощи "ЭПЛ макинтош". -- Это наш компьютерный бог. Его зовут
Бен-компьютер. -- И подняла палец кверху. Познакомились... Пока, Бен!.. А
вон там -- Нэнси, -- Лизетт показала на болезненную худую девушку. Но не
позвала ее, рассказала вполголоса, что родители бросили Нэнси, когда ей было
шесть месяцев. Девочку отдали бездетным. С новыми предками не ужилась.
Удрала лет восьми...
У Нэнси висела на руке огромная пластиковая сумка, в которой
размещался, по-видимому, весь ее гардероб и все запасы еды: во всяком
случае, оттуда она доставала и бутерброды, и кофточку, в которую
переоделась, зайдя в туалет.
"Ее бросили в шесть месяцев!.." -- До Андрейки вдруг дошел весь ужас
этой фразы. -- "А я, идиот, считаю себя обделенным... " -- Давай
познакомимся с ней, -- воскликнул Андрейка.
-- В другой раз, -- отрезала Лизетт. -- Вечером нас ждут мои предки. Ты
еще не одет... Как, у тебя нет пиджака? Холи шит! -- вырвалось у Лизетт.
Сиди здесь.
Через пять минут она принесла черный пиджак и брюки.
-- Иди в туалет, переоденься. Это твой размер, не беспокойся. Бен
одного роста с тобой...
Двинулись к "предкам". Лизетт зачем-то свернула в парк.
-- Ты куда? -- окликнул Андрейка.
Но оказалось, это вовсе не загородный парк. Это был дом, где жила
Лизетт. Трехэтажный особняк в английском стиле с точно зарешеченным стеклом.
Сочно-зеленые, с зубчиками по краям, кусты были подстрижены в виде самых
разных зверюшек.
-- К нам приходит старик англичанин, -- сказала Лизетт. -- Бывший
королевский садовник. Большой оригинал.
Навстречу им кинулся с радостным подвыванием потешный, точно в
шестимесячной завивке, тучноватый канадский пес, добрый, как все канадские
собаки.
-- Питер, -- представила его Лизетт, когда он облизал ее с ног до
головы. Мой единственный друг. Все эти годы...
Питер сунулся и к гостю -- знакомиться, потерся о штаны Андрейки,
наконец встал на задние лапы и ткнулся своим мокрым языком гостю в лицо.
"Признал! Навсегда!" -- сказала Лизетт удовлетворенно.
В светлой гостиной, увешанной семейными портретами, стоял накрытый
стол. Китайский фарфор? Чашечки маленькие, страшно в руки брать. Гостя
ждали...
Мама Лизетт казалась девочкой. Тонкая, как Лизетт, крашеные волосы,
глаза огромные, немигающие. Сова!
Папа вышел позднее, тучный, с одышкой, лет пятидесяти, поздоровался и
тут же стал кому-то звонить по телефону.
Разговор начался ни о чем. Мать осторожненько выпытывала, кто отец, кто
мать; Андрейка перевел разговор на бабушку, которая его воспитала, и мать
Лизетт воскликнула удовлетворенно:
-- Теперь все понятно. Вы религиозны. Поэтому, увидя разбой, вы не
могли поступить иначе. Это прекрасно! Канада, надо сказать, страна
религиозная.
-- То-то школьники стояли тогда столбами. Никто и с места не сдвинулся.
Мама Лизетт не ожидала такой неучтивости. Замолкла в удивлении.
-- До еды мы хотим освежиться! -- громко воскликнула Лизетт, видя, как
округлились глаза у матери... О'кей!..
Она взяла своего Андрэ за руку и увела на "back yard" , как она
сказала. "Back yard" оказался сосновым лесом без границ, внутри которого,
ближе к дому, соорудили огромный бассейн, облицованный розовым и синеватым
мрамором.
-- Плавки я приготовила, -- деловито сообщила Лизетт, выйдя к Андрейке
в красном, как огонь, "бикини", и тут же нырнула, проплыв под водой почти
весь бассейн. Высунула голову, отфыркиваясь, махнула рукой, мол, давай сюда.
-- Я без воздуха не умею! -- крикнул Андрейка. Он прыгнул головой
вперед, но шмякнулся и животом, и коленками и, как мог, быстро добрался до
Лизетт известным стилем, которому его научили в пионерском лагере и который
назывался там "плыть по-собачьи". Лизетт протянула к нему руки и глубоко
нырнула, Андрейка хлебнул воды, оторвался от нее и, выставив рот над водой,
сказал:
-- Ты, Лизетт, русалка! От тебя надо держаться подальше! -- И выбрался
на мраморный парапет.
За столом царила торжественная тишина королевского обеда. Отец Лизетт
налил Андрэ какого-то зеленоватого райского вина, затем еще бокал, и еще.
Андрейка осмелел настолько, что, закончив еду, подошел к роялю, к которому
не подходил с тех пор, как улетел из Москвы.
Пальцы одеревенели, но правой рукой он все же выбрался на дорогу.
Концертный "Стейнвей" зазвучал так, словно Андрейка был профессиональным
музыкантом...
После первых пассажей он опустил руки на колени.
-- Андрэ, продолжай! -- восхищенно воскликнула Лизетт.
-- Что я, с ума сошел, -- сказал Андрейка, подымаясь со стула. -- Это
Бах. Первый концерт ре минор. Его играет ваш Глен Гульд, гениальный Глен
Гульд, и я туда же со своими деревянными руками...
стоили в ближайшей лавке вдвое дешевле).
-- А зачем мне русский? -- удивился парень, снова вытирая рукой
растрепанные губы. -- Русских в Канаде -- кот наплакал. Так, реликты...
Какой же смысл разговаривать на туземном языке?! Что? Для канадцев все
языки, кроме английского и французского, -- татарские, хоть они и играют в
свою "культурную автономию"... Ха, не принимай их всерьез... Ты обрати
внимание, как говорят индейцы -- хозяева этой землицы. Их споили почище, чем
русских мужиков. У алкашей язык уходит, остается мычание, сдобренное
матерщиной... Не желаю быть "культурной автономией"! Не желаю мычать!
-- Но все-таки Пушкина ты будешь читать в оригинале?
-- А, ты из пушкинсонов! Пойдешь на славянский факультет?
-- Я не из пушкинсонов, я из бахов. Если бы взяли в консерваторию!...
-- Музыка здесь ничего не стоит. Математика в цене.
-- Я еще не решил, куда пойду.
-- Решишь, господин Бах, но если будешь говорить с акцентом, не
получишь хорошую работу, круг друзей будет ограничен "выходцами" из из
Се-Се-Се-Ре. Тебя устраивает канадский Брайтон Бич?! Да, есть и инженеры, ты
прав. И просто приличные люди. Они расползлись по канадским фирмам, как
муравьи. Забились каждый в свою щель. Им без английского труба. По-русски
говорят -- не замечают, что половина слов -- английские... Папуасы с
дипломами!
Андрейка улыбнулся:
-- Строг ты, Вася!
-- Я не Вася, я Уинстон.
-- Будем знакомы, господин Уинстон... Черчилль? А, Хайкин! Хайкин!
Хорошо звучит!
-- Где Хайкин -- жид, там "хорошо звучит". А здесь я не жид!
-- Поздравляю, господин Уинстон. И вас, и себя. Но зачем скрывать,
делать вид, что по-русски ни слова? Ты самого себя стыдишься.
-- Будешь стыдиться, когда вечером тебя разыскивают по всем телефонам.
Полдесятого -- пора спать. А все party только начинаются... Опоздал --
лишают телевизора... В канадском автобусе тихо, как в гробу, и вдруг моя
маманя горланит: "Уинстон, ты чего прислонился головой к стене, я только что
тебе голову помыла!" Иногда думаю, убил бы!
Андрейка улыбнулся, заметил задумчиво:
-- Тут приходил один лохматый. С анкетой. Исследователь-советолог.
Молчал-молчал, а потом выдал: "Люди из тоталитарных стран нетерпимы даже к
собственным детям... " Это про тебя, а? Ходим вверх ногами, пора бы
советским проблемам из кармана высыпаться.
-- Идиот твой советолог! -- вырвалось у Уинстона, -- квадратное рыло...
Тут при полной свободе мальчишки бегут и бегут из дома. Голодают, а к
отцу-матери вернуться не спешат. Дома свободы нет...
Андрейка почувствовал: глаза влажнеют. Кэрен, Кэрен!.. Замолчал.
Андрейка начал постигать, отчего Уинстон Хайкин набит всякими страхами,
пожалуй, лишь в тот день, когда отец Уинстона заехал за сыном и Андрейку
позвали в гости; он побыл в их большом загородном доме час-другой и услышал
семейную "эпопею"... Отец Уинстона был геофизиком на западе Канады, в городе
Калгари. Приехали туда из Союза во времена нефтяного бума. Уже через полгода
семья имела и двухэтажный дом, и две машины, и даже мопед для Уинстона
купили в рассрочку, как и все другое.
И вдруг снова начался в мире кавардак с нефтью. Цены полетели вниз.
Нефтяные компании провинции Альберта лопались одна за другой. Инженеров и
геофизиков выстреливали на улицу, как из катапульты. Прежде всего
иммигрантов. Вернее, пришедших в компании позднее других... Все исчезло в
один день: и двухэтажный дом, и машины, и мопед... Едва добрались до
Торонто. Правда, в Торонто тут же устроились и снова купили и дом, и машину,
и даже мотоцикл "кавасаки" для Уинстона, но в глубине глаз кудрявого
здоровяка -- отца Уинстона -- затаился страх. Страх не исчезал даже тогда,
когда здоровяк улыбался...
Только в тот день Андрейка начал понимать горячечную страсть Уинстона
стать канадцем немедля...
Но сейчас, во время ланча, он иронически усмехался, слушая, как Уинстон
Хайкин со страстью доказывал ему, что нет никакого смысла оставаться русским
и даже признаваться, что ты оттуда...
-- А тебя как зовут? -- не мог успокоиться Уинстон, -- Андрейка Купер!
Андреевский флаг. Не имя, а демонстрация! Кстати, Купер. Ты бывший Куперман
или Купермахер? -- съязвил он на прощание.
Купер -- именно такой была фамилия матери и бабушки. Андрейка
оскорбился до жути, сжал пальцы в кулак.
-- Fuck off , мистер Уинстон!
По счастью, прозвучал резкий, как пожарная команда, звонок. Все быстро
дожевали свои булочки и разбежались по разным этажам и коридорам.
Андрейка остался один. Вздохнул печально. Затем вскочил и побежал на
математику.
Математику читали в компьютерном классе. Вдоль боковой стены на длинной
полке стояли компьютеры. От самых старых "IBM-PC" и кончая фантастическим
"486". Названия он узнал позднее. Пока что он подбежал к одному "Apple
Macintosh", над которым уверенно трудился какой-то приземистый улыбчивый
кореец. А может, китаец. А вокруг толпились школьники.
На экране "Apple Macintosh" появились рисунки, вроде картинки Египта.
Пирамиды Хеопса. Песчаные дюны. Над ними светлый круг -- солнце. Одно
нажатие кнопки, и день сменился ночью. Небо стало черным. Солнце
превратилось в луну...
-- Фантастика! -- прошептал Андрейка. -- Компьютер считает, запоминает,
это я знал! Но что он талантливый график?
Те, кто работали с компьютерами раньше (а таких было большинство),
уселись на стулья перед ними. Похоже, каждый у своего. Положив руку на
коричневые или цвета беж приборы, ждали своего часа.
Андрейка отошел к партам, которые стояли посередине класса. На них
усаживались те, кто не успел занять место у компьютера или попросту боялся к
нему подходить.
Андрейка огляделся. В математическом классе, в который он попал, было
много китайцев и канадских евреев. Впрочем, возможно, они не были евреями, а
просто длинноносыми очкариками. Девочек раз-два да обчелся. Черных еще
меньше.
Учителя пока что не было, вокруг его стола вертелись какие-то ребята в
широких фланелевых свитерах-безрукавках и рубашках с цветными бобрами на
груди. У некоторых на свитерах вместо бобра -- фирменный зеленый
крокодильчик. Свитера и фланелевки были дорогими и разными. Украшенными,
кроме зверей, тропическими пальмами, парусниками или любимыми звездами
рок-н-ролла.
Андрейка спросил незнакомого китайца, который оказался рядом, что это
за новый клуб. Бобры зеленые, фирменные крокодильчики...
-- О! -- сказал китаец, и, считая, видимо, что больше объяснений не
требуется, улыбнулся широко и добавил радостно, как сообщнику:
-- Скоро наступит время, когда весь мир будет говорить на двух языках:
английском и китайском.
-- Этого нам еще не хватало! -- тихо сказали за спиной у Андрейки.
Оказалось, там сидела девушка из Польши. От возмущения она даже отсела
в сторону, поближе к учительскому столу, чтоб улыбчивый китаец, по крайней
мере, не маячил у нее перед глазами.
И вдруг откуда-то донесся радостный возглас: "Spare". Это значит,
свободный урок.
Ликование было всеобщим; кто-то схватил свою сумку с книгами и бросился
к дверям, другие раскрыли учебники и погрузились в них.
Убежавшие толпой ввалились обратно. Слух оказался ложным.
-- Идет! -- возвестили они.
Учитель вошел, неся указку, как пику. Черный, как шахтер, только что
поднявшийся из угольного забоя. Голова в мелких завитках. Впрочем, сказать
об учителе "черный" -- еще ничего не сказать. Кожа блестела, как после
дождя, когда вдруг выглянет солнце. Андрейка слышал, столь
антрацитово-черных людей нет даже в Африке. Только на Карибских островах.
Учитель написал на доске свое имя -- Майкл Робинсон и двинулся к столу,
длинноногий и мускулистый, брюки в обтяжку, белая рубаха с завернутыми
рукавами -- мышцы на руках так и играют. Пригнулся вперед, чуть покачиваясь,
как покачиваются борцы перед схваткой. Сверкнул синеватыми белками глаз
туда-сюда, оглядывая класс, подымавшийся неохотно. Положил руку на спинку
стула, дождался, когда встанут все. И тогда лишь сел.
Раздался оглушительный взрыв. Андрейка не сразу понял, что "бобры" и
"крокодильчики" подложили под его стул петарды, и вскочил в испуге.
На сухом и тонком лице учителя и мускул не дрогнул. Только обнажились в
улыбке зубы, неправдоподобно белые.
-- Как в Ливане!
Класс засмеялся дружно и по-доброму. Более над учителем математики не
экспериментировали...
-- Прошу поднять руки тех, кто никогда не решал математических задач
при помощи компьютера, -- спросил учитель, покончив с перекличкой. Голос у
него был густой, молодой.
Поднял руку Андрейка. За ним, не сразу, еще треть класса. В основном
Азия, Ближний и Дальний Восток.
Учитель сказал, что с новичками он проведет дополнительный урок, а
сейчас даст пример, который интересен для обеих сторон. Его можно решать и
на компьютере, и на бумаге. Он быстро начертил на зеленой класной доске
подобие дома.
-- Так вот! Как целесообразней его огородить? На максимуме территории
минимум строительного материала... Площадь участка условно обозначим в сто
квадратных метров.
Зашуршали, зазвенели компьютеры. Кто-то засопел растерянно. Учитель
подошел к парню, сидевшему за первым компьютером, поглядел на экран.
Воскликнул с усмешкой: "O! Lord! Garbage in -- garbage out" .
Андрейка исписал страничку и поднял руку. Первым. Учитель шагнул к
нему, взял листок:
-- Что это такое? -- спросил строго.
-- Я дифференцировал уравнения, сэр.
-- Мы еще не проходили дифференциалов... -- С Андрейкиным листочком
вернулся к своему столу. Сказал, поглядев на листочек, еще раз: -- Решение,
надо сказать, элегантное... Почему вы пошли этим путем?
-- От лени, сэр, -- ответил Андрейка.
Класс захохотал. Улыбнулся и учитель, выпятив свои широкие губы.
Звонок восприняли без обычного оживления, радости. Помешал! Многие не
успели высказаться...
-- Он знает все наизнанку! -- восторженно прошептала девушка из Польши
об учителе. Андрейка понял ее мысль по тону: по-видимому, на местном
школьном жаргоне "наизнанку" означает "глубоко", "насквозь", "до самой
подкладки".
"Школы -- как африканские племена, -- весело мелькнуло у него. -- У
каждой свой язык".
На уроке биологии Андрейка попал словно в другой мир. Несколько рослых
черных парней спали сидя, не шелохнувшись и задрав ноги в расшнурованных
ботинках на скамьи перед собой. Те, кто занимал парты перед спящими,
привычно отодвигались в сторону от их ног или уходили на другие места. Без
излишних споров.
Молоденькая учительница в белом кружевном воротничке и кружевных
манжетах, белеющих из-под рукавов платья, словно ничего не замечала.
Обращалась лишь к тем, кто ее слушал.
Вечером Андрейка вернулся в "музыкальный ящик". Его обступили, как
Колумба, который возвратился в Старый Свет.
-- Привет! -- сказал он, проходя к своему матрасу. -- В школе есть
электронный микроскоп. Знаете, сколько он стоит? Триста тысяч долларов...
-- А-а, -- загудел "музыкальный ящик". Наконец-то хитроумного соседа
поняли...
Утром его поджидал у дверей социальный работник в женской кофте,
которого в свое время изгнали из "воровского рая" -- теплой, облюбованной
шпаной квартиры.
-- Вы -- первый жилец из этого забытого Богом дома, который оказался не
в тюрьме, не в могиле, а в школе. Вы спешите?..
Не хотелось Андрейке говорить с ним. Душу перевернул, глухая тетеря:
"не в могиле".
Да и дождь стал накрапывать. Но "социальный" шел за ним к остановке
неотступно, и Андрейка задержался на минуту.
-- До этого дня я был вне закона. Пишите! Пишите! Вне закона: не было
шестнадцати, и я не хотел жить с очковой змеей по имени Люсиха. Да, и у меня
есть родители, которые формально за меня отвечали. Со вчерашнего дня я
отвечаю за самого себя сам. Понимаете? Я не хочу быть вором, не хочу быть
попрошайкой, "социалистом" на велфере. Я имею права по канадскому закону!
Стать самим собой, вот и все!
6. ЛИЗЕТТ, ИЛИ РАВНОБЕДРЕННЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК
Наконец распогодилось. В ланч вывалились на травку, под жарко-голубое
небо. Расселись полукругом, каждый достал свой бутерброд. Андрейка -- пухлую
булочку из магазина "Мак Дональдс", где он наконец нашел работу "part time"
. Несколько школяров отошли в сторону, достали сигареты. Андрейка заметил
краем глаза сцену, которую не раз видел в отеле алкоголиков. Один из парней
скрутил ладонями доллар трубочкой, другой насыпал в трубочку белого порошка.
Кокаином балуются...
Андрейка даже глаза закрыл: вспомнились те, кто добаловался...
Весь паноптикум...
Он почти справился со своей булочкой, когда у школьного подъезда
затормозил зеленый "форд". Из него вышли двое плечистых ребят, из тех,
которых Андрейка называл "амбалами". Минуты через три они выскочили из
школьного подъезда, таща какую-то девчонку в модном белом комбинезоне, с
длинными серьгами, сверкавшими на солнце. Она билась в их руках. Извивалась.
Кричала: "Помогите! Помогите!"
Никто не шевельнулся.
И Андрейка не сдвинулся с места. От ошеломления.
Он пришел в себя лишь тогда, когда зеленый "форд", в который затолкали
девчонку, начал отъезжать...
-- Какой телефон полиции? -- закричал он .
Уинстон Хайкин пожал плечами:
-- Зачем это тебе надо?
-- А если самого тебя потащат?
-- Ты думаешь, кто-нибудь вступится? Вот и я не вступился...
-- Из-за каждой "slut" звонить в полицию! -- заметил китаец. -- Я в их
игры не играю.
Андрейка вбежал в подъезд, где висели телефоны-автоматы; на них были
написаны номера полиции и пожарных. Он набрал номер полиции и объяснил, что
произошло у подъезда школы...
На его звонок отреагировали немедленно. Всем полицейским машинам по
радио передали приказ задержать зеленый "форд" No...
Через час, не более, после сумасшедшей гонки, машину перехватили
километрах в ста от Торонто... В вечернем выпуске газет уже появились
сообщения о "kidnapping" (так называется кража людей) и то, что эти
похитители давно разыскиваются полицией: они были зафиксированы скрытой
камерой месяц назад во время ограбления банка. Из банка они уволокли не
только деньги, но и двух девушек-заложниц, которых затем изнасиловали и
зверски убили...
Андрейку вызвал мистер Даглас и, похлопав его по плечу, сказал с
усмешкой: "Ты думаешь, меня не спросили, как ты попал в школу?.. Любое
подобное "упс" -- как шило в мешке. Но теперь ты можешь не беспокоиться
совершенно, я нашел тебе поручителя, вполне совершеннолетнего... "
А через неделю к Андрейке подошла раскрасневшаяся от бега девушка в
модном белом комбинезоне. Зеленые глаза, подведенные черной тушью, излучали
восторг.
Андрейка оглядел ее с недоумением. Плечи, как у амбала, широченные, на
них какая-то золотая плетенка, вроде генеральских погон. К талии все
сужается конусом...
Андрейка на расфуфыренных девчонок взгляд не останавливал, а если и
останавливал, мыслил о них, как всегда, понятиями геометрическими:
"равнобедренный треугольник", -- отметил он.
Чего хочет от него этот "равнобедренный треугольник"?
И потом, она была явно из этих... "pretty" . Плоские туфли-лодочки,
расклешенная зеленая юбка, белые кораллы на шее, серьги-висюльки золотыми
венчиками. Да еще копна волос, как у дам при дворе Людовиков. Цвета соломы,
действительно.
Андрейка улыбнулся вежливо, решил сказать что-либо такое, что обычно
говорили кавалеры из гоголевских "Мертвых душ": "Очень-очень приятно!.."
Или: "Весьма признателен... " Но к девчушке с копной на голове подбежала
такая же "pretty" и воскликнула:
-- Поздравляю тебя! -- И тут же, не переводя дыхания: -- Я была в
Итонсе . Ой, какой sale был! Этот свитер стоит сто пятьдесят. Я купила всего
за шестьдесят долларов. А фирма?!.
Остро понесло парфюмерным магазином. Андрейка круто отвернулся и стал
уходить: разговорчиков pretty он уже наслушался...
Занятий еще и месяца не прошло, а он уже знал "наизнанку", главным
образом, от Уинстона: в школе, как на пароходе, есть и первый класс, и
четвертый...
Существуют также "teacherspets" (любимчики), которые смотрят учителям в
рот.
"Крокодильчики" жмутся друг к другу. Дети интеллигентов учатся
старательно: хотят жить не хуже своих родителей -- врачей, адвокатов...
Самые богатые "крокодильчики" от диплома не откажутся, но им не важно
быть первыми: за них это сделали родители.
-- Что еще? -- захлебываясь рассказывал Уинстон. -- "Крокодильчики"
думают о том, что, о Божестряслось вчера. Плебс не думает ни о чем: спит на
уроках, может послать учителя к черту, хлопнуть дверью. Гори все ясным
огнем!
Андрейка рассеянно выслушивал Уинстона, который любил
рассказывать-поучать. Ему были противны "pretty", которые выдают себя за
родовую элиту, любят приврать, вроде Уинстона, скрывающего, что он из
России.
Шаги бегущего сзади человека заставили Андрейку оглянуться. Его
догоняла "pretty" с соломенной копной на голове, "в честь Андрэ", как она
выпалила.
-- Я вам не сказала главного, -- захлебываясь начала она. -- Это вы
меня спасли. Они бы меня убили... Давайте познакомимся: Лизетт. Вы очень
симпатичный, Андрэ! -- Она заговорила певуче, дружелюбно, а у Андрейки
сердце, точно морозом обожгло. Он не мог и слова вымолвить. "Pretty" чем-то
походила на ... француженку Женевьеву из кемпа, и Андрейка сделал шаг назад,
чтоб исчезнуть.
Лизетт остановилась на полуслове в удивлении.
-- Не хотите говорить со мной?.. Ну, тогда сыграем в шахматы.
-- В шахматы?!
Андрейка с удивлением поглядел на нее и наконец пошел за "pretty",
которая, вот чудеса! играет в шахматы. С еще большим удивлением увидел, что
она играет лучше него. Выиграть шесть партий подряд!.. Странная "pretty".
Мимо них промчался черный парень, звеня чем-то, а за ним -- служитель в
синей робе, который убирал классы. Служитель вскоре вернулся, держась за
сердце.
-- Убежал! -- сказал он, ни к кому не обращаясь. -- Всю связку ключей
украл. Ото всех классов... -- И он закричал, видно, ругался -- не то
по-испански, не то по-португальски.
-- Не удивляйся, Андрэ, -- сказала Лизетт, выиграв очередную партию. --
У меня был учитель. Гроссмейстер из России. Он рассказал мне: когда он
эмигрировал в Израиль, ему написали в анкете: "Профессии не имеет". Шахматы
-- не бейсбол. Здесь это ничего не стоит. Ему нечего было есть, и он учил
всяких дур... Расскажи, как ты провел лето?
На другой день она отыскала своего Андрэ взглядом, как только вошла.
-- Андрэ, ты после школы свободен? Ой, как хорошо! Родители хотят с
тобой познакомиться. Пожалуйста, понравься им. Ладно?
Андрейка договорился встретиться с Лизетт после уроков; хотели
разойтись по своим классам, но внимание привлекла потасовка. Черные девочки
с тонкими косичками кричали, дергая друг друга за волосы: "Ты говорила, что
я проститутка?!" -- и подругу по лицу кулаком. Еще пять-шесть девочек
кидаются в драку. В школьном коридоре начинается свалка. Крик, топот, звон
разбитых стекол.
-- Хо-оли шит! -- вырвалось у Лизетт в сердцах. -- Не смотри в эту
сторону, Андрэ! Это публика с Карибских островов и Ямайки. Что они не
поделили между собой, не знает никто.
-- Ты расистка, Лизетт?
-- Боже упаси, моя лучшая подруга с острова Тринидад. Правда, страшна,
как смертный грех... На ланч прибегай в буфет...
Андрейка там ее и разглядел. Ребята, по обыкновению, кидали друг в
друга едой и гоготали. Она разговаривала с высоким парнем в футболке с
огромными номерами на спине и груди, не обращая на "весельчаков" никакого
внимания. Увидев Андрэ, она помахала ему, чтоб он шел к ним, и познакомила
его с лучшим нападающим школьной футбольной команды. И затем -- еще с одним
футболистом. Затем все вместе уселись за столик пить кофе с бутербродами.
Разговаривали о прошлогодних победах.
-- Здесь спорт -- бог! -- сказал Андрейка, когда они спросили его,
отличается ли чем-нибудь русский спорт от канадского. -- Важнее бога музыки.
А в России говорят: у старика было три сына. Два умных, а третий --
футболист...
Лизетт вспыхнула, а футболисты улыбнулись натянуто.
-- Теперь понятно, почему Россия в футбольной таблице плетется внизу...
-- сказал один из них.
-- Но хоккеисты у нас другие, -- заметила Лизетт. -- Они взяли
первенство мира. Не так ли, Андрэ?
-- Не знаю. Я не спортсмен вообще.
-- А что значит "вообще"? -- удивилась Лизетт.
-- В свободные от школы часы я разогреваю картошку в кафе "Мак
Дональдс", сгружаю ящики с машин, мою шваброй полы в складе "Мак Дональдса"
-- мне этого спорта впо-олне достаточно.
Футболисты посмеялись покровительственно и ушли в бассейн. Несколько
столиков занимали китайцы из Гонконга, одетые как щеголи. В дорогих свитерах
с неизменными фирменными крокодильчиками. В высоких кожаных ботинках.
-- Они тоже pretty? -- спросил Андрейка.
Лизетт пожала своими "генеральскими" плечами.
-- Они китайцы! Когда школьник не отрывается от книги, о нем говорят:
"Учится, как китаец... " Бен! Иди сюда! -- окликнула кого-то Лизетт. Подошел
невысокий взлохмаченный кореец, который на первом уроке математики рисовал
при помощи "ЭПЛ макинтош". -- Это наш компьютерный бог. Его зовут
Бен-компьютер. -- И подняла палец кверху. Познакомились... Пока, Бен!.. А
вон там -- Нэнси, -- Лизетт показала на болезненную худую девушку. Но не
позвала ее, рассказала вполголоса, что родители бросили Нэнси, когда ей было
шесть месяцев. Девочку отдали бездетным. С новыми предками не ужилась.
Удрала лет восьми...
У Нэнси висела на руке огромная пластиковая сумка, в которой
размещался, по-видимому, весь ее гардероб и все запасы еды: во всяком
случае, оттуда она доставала и бутерброды, и кофточку, в которую
переоделась, зайдя в туалет.
"Ее бросили в шесть месяцев!.." -- До Андрейки вдруг дошел весь ужас
этой фразы. -- "А я, идиот, считаю себя обделенным... " -- Давай
познакомимся с ней, -- воскликнул Андрейка.
-- В другой раз, -- отрезала Лизетт. -- Вечером нас ждут мои предки. Ты
еще не одет... Как, у тебя нет пиджака? Холи шит! -- вырвалось у Лизетт.
Сиди здесь.
Через пять минут она принесла черный пиджак и брюки.
-- Иди в туалет, переоденься. Это твой размер, не беспокойся. Бен
одного роста с тобой...
Двинулись к "предкам". Лизетт зачем-то свернула в парк.
-- Ты куда? -- окликнул Андрейка.
Но оказалось, это вовсе не загородный парк. Это был дом, где жила
Лизетт. Трехэтажный особняк в английском стиле с точно зарешеченным стеклом.
Сочно-зеленые, с зубчиками по краям, кусты были подстрижены в виде самых
разных зверюшек.
-- К нам приходит старик англичанин, -- сказала Лизетт. -- Бывший
королевский садовник. Большой оригинал.
Навстречу им кинулся с радостным подвыванием потешный, точно в
шестимесячной завивке, тучноватый канадский пес, добрый, как все канадские
собаки.
-- Питер, -- представила его Лизетт, когда он облизал ее с ног до
головы. Мой единственный друг. Все эти годы...
Питер сунулся и к гостю -- знакомиться, потерся о штаны Андрейки,
наконец встал на задние лапы и ткнулся своим мокрым языком гостю в лицо.
"Признал! Навсегда!" -- сказала Лизетт удовлетворенно.
В светлой гостиной, увешанной семейными портретами, стоял накрытый
стол. Китайский фарфор? Чашечки маленькие, страшно в руки брать. Гостя
ждали...
Мама Лизетт казалась девочкой. Тонкая, как Лизетт, крашеные волосы,
глаза огромные, немигающие. Сова!
Папа вышел позднее, тучный, с одышкой, лет пятидесяти, поздоровался и
тут же стал кому-то звонить по телефону.
Разговор начался ни о чем. Мать осторожненько выпытывала, кто отец, кто
мать; Андрейка перевел разговор на бабушку, которая его воспитала, и мать
Лизетт воскликнула удовлетворенно:
-- Теперь все понятно. Вы религиозны. Поэтому, увидя разбой, вы не
могли поступить иначе. Это прекрасно! Канада, надо сказать, страна
религиозная.
-- То-то школьники стояли тогда столбами. Никто и с места не сдвинулся.
Мама Лизетт не ожидала такой неучтивости. Замолкла в удивлении.
-- До еды мы хотим освежиться! -- громко воскликнула Лизетт, видя, как
округлились глаза у матери... О'кей!..
Она взяла своего Андрэ за руку и увела на "back yard" , как она
сказала. "Back yard" оказался сосновым лесом без границ, внутри которого,
ближе к дому, соорудили огромный бассейн, облицованный розовым и синеватым
мрамором.
-- Плавки я приготовила, -- деловито сообщила Лизетт, выйдя к Андрейке
в красном, как огонь, "бикини", и тут же нырнула, проплыв под водой почти
весь бассейн. Высунула голову, отфыркиваясь, махнула рукой, мол, давай сюда.
-- Я без воздуха не умею! -- крикнул Андрейка. Он прыгнул головой
вперед, но шмякнулся и животом, и коленками и, как мог, быстро добрался до
Лизетт известным стилем, которому его научили в пионерском лагере и который
назывался там "плыть по-собачьи". Лизетт протянула к нему руки и глубоко
нырнула, Андрейка хлебнул воды, оторвался от нее и, выставив рот над водой,
сказал:
-- Ты, Лизетт, русалка! От тебя надо держаться подальше! -- И выбрался
на мраморный парапет.
За столом царила торжественная тишина королевского обеда. Отец Лизетт
налил Андрэ какого-то зеленоватого райского вина, затем еще бокал, и еще.
Андрейка осмелел настолько, что, закончив еду, подошел к роялю, к которому
не подходил с тех пор, как улетел из Москвы.
Пальцы одеревенели, но правой рукой он все же выбрался на дорогу.
Концертный "Стейнвей" зазвучал так, словно Андрейка был профессиональным
музыкантом...
После первых пассажей он опустил руки на колени.
-- Андрэ, продолжай! -- восхищенно воскликнула Лизетт.
-- Что я, с ума сошел, -- сказал Андрейка, подымаясь со стула. -- Это
Бах. Первый концерт ре минор. Его играет ваш Глен Гульд, гениальный Глен
Гульд, и я туда же со своими деревянными руками...