Страница:
Барри потрепал в раздумье свою шкиперскую бородку.
-- Тут тебе, действительно, оставаться нельзя, Эндрю. Вот что!..
Поехали со мной в summer camp. Это летний лагерь. Я нанялся туда плотничать
и по вечерам играть и петь. На все лето. Мне понадобится помощник.
Барри перед высоким зеркалом наскоро состригает всю петушью красу
Андрейки.
-- Э, да ты похож на девушку, Эндрю. Мягкое у тебя лицо, девичье.
Только вот скулы... Кэрен, дай ему свою шляпку и юбку. На случай, кто
зайдет...
Они усаживаются в "шевроле" Барри. Мчат по Фронт-стрит, мимо знаменитой
телевизионной башни -- опознавательной Торонто.
-- Видал? -- спрашивает Барри. -- Самая высокая в мире.
-- Как? -- с удивлением переспрашивает Андрейка. -- И у вас, как в
Москве... Все самое-самое?..
Барри улыбнулся и свернул в теснину стеклянных небоскребов,
темно-синих, золотистых, в которых отражался город. Он показывал рукой, на
что смотреть; в его как бы небрежном жесте таилась гордость.
Машина выскочила на площадь. Андрейка обратил внимание на огромное
серое здание в виде двух полуколец.
-- Лучше, чем здание СЭВ в Москве! У кого оригинал?
Барри не счел нужным ответить. Включил приемник. Диктор
спокойно-торопливым тоном рассказал о пожарах и прочих происшествиях. Среди
них скользили слова об убийстве в доме No... (там-то Андрейка и собирался
поселиться) и что полиция приступила к расследованию.
-- И чего расследовать? -- Барри пожал плечами. -- Ординарная история.
Кто-то, наверное, спутал этаж и ... высказал свой взгляд на "хеви металл"...
У Андрейки округлились глаза.
-- Выкинули из-за музыки?
-- А в России не бывает?
-- В России был культ личности. Тогда убивали за что угодно.
-- В Северной Америке пятьдесят культов. Начиная от культа Муна,
который женит сразу целые полки кретинов. Вон "хари кришна", видишь? Бритые,
в белом, идут-подпрыгивают под барабан... Справа на углу "панки". Панком вы
уже были, господин петух? Это пройденный этап. Ах, какие краски!.. Дураки?
Они? Нет, они читали Фрейда. И Эпикура тоже. Раскрепощают свои эмоции, как
видите... "Сагре": лови день! Не думай о будущем. А наше правительство?! --
Он ругнулся: -- Чикен гавермент!.. Далеко от них ушло? А вот "Рап" --
ритмичная декламация под музыку с пританцовыванием. Словом, негритянские
причеты. Ну, затем мы, "New Wave -- новая волна"... Эндрю! Идеи сдохли. Все!
Даже Фидель Кастро, бывшая моя надежда, оказался обычным тюремщиком... И
вообще, кому нужны эти игры?! Все равно, мы ничего не можем изменить. Что
остается?
Барри снова потрепал свою шкиперскую бородку, предвкушая удовольствие,
затем выкопал из завала кассет одну, вставил ее в магнитофон.
Зазвучала электрогитара, какие-то странные космические звуки, которые
перешли во вполне земную хоровую капеллу.
Барри поглядел на Эндрю с удивлением. Губы "господина петуха" были
поджаты иронически.
-- Не приемлем? -- Барри круто повернулся к Андрейке.
-- Опять то же.
-- Музыка для нас -- Бог! Поняли, господин бывший петух? У вас никто не
спросит документа, спросят, какую музыку любите. Свой вы или нет? Поняли?
-- Странно ужасно! В России иначе. Красные книжки. Ордена. Пропуска!
Анкеты! Дипломы! Честь и место!.. Здесь -- твоя любимая кассета!
Барри вздохнул.
-- Люди -- всюду люди, Эндрю... Не так ли?
Машина остановилась. Застряли в потоке. Что было впереди, поняли не
сразу. Там была "пробка". Сотни машин ждали, кто-то прогудел. Барри пытался
дать задний ход или свернуть в переулок. Какое! За спиной все было плотно
утрамбовано... Пришлось двигаться в общем потоке со скоростью черепахи.
Оказалось, впереди, возле посольства США, снова толпились демонстранты.
-- Тут что, каждый день? И опять против Америки? -- удивился Андрейка.
-- У каждого своя болячка, -- Барри поглядел на лозунги над головами. И
вдруг покраснел до шеи. Похоже, разговор задел его не на шутку. Он говорит
медленно. весомо. Видно, давно обдуманное и выстраданное:
-- Эндрю, я -- профессиональный музыкант и актер. И, оказалось, по этой
причине мне надо убираться в Штаты: "Только тот король, кто коронован
Голливудом", это здесь аксиома. Доколе? Я хочу, чтобы мы перестали быть
задворками. "Жирной провинцией", как нас прозвали. Хочу преуспеть. Без
Голливуда...
-- А я бы съездил, интересно!
-- Очень интересно! Пять лет меня держали на ролях "подержи лошадь,
скотина". У меня канадское "р", заявили мне. Но это просто отговорка. Я
чужой. Чужой в своем ремесле. Что может быть оскорбительнее! Сколько можно
терпеть?
Андрейка вздохнул:
-- Я бы потерпел...
-- Терпение -- религия иммигранта. А я родился в Канаде. Почему обязан
терпеть?! Кэрен, положим, толстовата для голливудской звезды. Да, но не для
канадской! В Канаде своя эстетика. И, кстати, свои меценаты, которые пока
что смотрят на Голливуд снизу вверх... Тут есть все, чтобы начать... Чему ты
улыбаешься, Эндрю?
-- Знаете, я вспомнил наш пионерский лагерь на Оке. Счастливое время!
Через реку была протянута металлическая сеть.
Андрейка видит эту сеть своим мысленным взором. Вагонетки над рекой.
Под ними сеть, чтоб торф с вагонеток, двигающихся над ней, не падал вниз, на
пароходы, лодки... Сеть висит высоко, метрах в пятидесяти над водой. Она с
широкими ячейками и очень старая.
Вожатые запрещают туда подыматься. Ну, раз запрещают, Андрейка
стремится сбежать вместе с дружками хоть на часок из лагеря и пройти по
сети. Считалось, пройти по сети -- сдать экзамен на человека...
Одному идти опасно. Некоторые ячейки сети проржавели. Рухнешь вниз --
успеешь только вскрикнуть. Но если по двое, по трое, крепко взявшись за
руки... Перебегают... Оступившихся вытягивают.
-- Барри, оказывается, так и в Канаде. Как в нашем лагере. Каждый
пытается пройти на своей высоте даже по ненадежной сети. Может, это и есть
свобода?..
-- Конечно! Человек может идти и по земле. Делать деньги, обрести
власть, положение. Взять ссуду в банке и купить дом. Затем всю жизнь
выплачивать. Спокойно, надежно, не так ли?! Но волен -- и по сетке, высоко
над рекой, над пароходами и суетой бизнеса. Там, где птицы и гуляет ветер...
Мне нравится ваша сетка, мистер Эндрю!..
Вырвались на скоростную трассу. Мотор взревел, как будто они в ракете.
Засвистел ветер. Вот-вот взлетят...
Промчали мимо канадского Диснейленда, с его потешными дворцами и
американскими горками, начались поля, кирпичные дома фермеров, с гаражами на
две машины, хвойные посадки...
-- Оказывается, у вас вовсе не куриные мозги, господин бывший петух...
Но если мир пуст, на чем-то надо стоять человеку, согласны? Иметь опору.
Самосознание начинается с этого. Каждый идет по своей сетке. Жизнь требует
риска. Вот только бы отцепиться от Америки... -- Он не досказал своей мысли,
махнул рукой. Поменял кассету. Снова "Love... Love... Love".
Андрейка отвлекся от музыки, наслаждаясь свистом ветра и шорохом шин, к
которым привыкаешь, и тогда они становятся тишиной. Мимо проносится
березовая, кленовая, сосновая страна. Березки на отвесных скалах наклонены,
как балерины, исполняющие на одной ноге свой танец.
Машина точно прорывается сквозь скалистые теснины, и снова леса, леса,
леса...
Андрейка задремал, проснулся от полной тишины. Автомобиль стоял на
обочине.
-- Садись за руль, -- сказал Барри.
-- Как? Здесь?.. У меня нет прав. Если остановит полиция...
Барри улыбнулся...
-- Ты законник, Эндрю!.. Риск -- благородное дело, не так ли? Где же
учиться, как не на пустом хайвее?!
Широченный хайвей -- дорога скоростной езды, четыре полосы в каждом
направлении, -- действительно пуст.
Андрейка перебрался за руль.
-- Вам не попадет, Барри?
-- Это моя проблема, Эндрю. Держись в правой полосе, и тогда никому нет
до нас никакого дела...
Андрейка сжимает руль изо всех сил. Куда-то словно и природа пропала.
Слышит только рев мотора. Мчит все с большей скоростью. Навстречу проносится
автомобиль, мигнув огнями.
-- Впереди полиция! -- воскликнул Барри. -- Опять кого-то ищут!
-- Кого-то ищут, а найдут меня, -- упавшим голосом говорит Андрейка. Он
съезжает по приказу Барри на обочину. Барри снимает с заднего сиденья диван.
Там, оказывается, большое пустое "брюхо". Вроде тайного багажника.
-- Ныряй, Эндрю! Algonquin Park, куда едем, больше, чем Франция. Пусть
они нас там ищут...
Андрейка ныряет в тайный багажник, Барри водворяет диван на место.
Мчит...
Впереди, на мотоциклах, патруль. Задерживают Барри, но тут же
отпускают.
3. КЕМП
Над головой Андрейки небо. Барри снял диван, и Андрейку почти ослепила
голубая высота. Высокие сосны, которые раскачивает ветер.
Проскочили ворота. Ну и парк! Лесотундра, тайга! Голоса туристов
слышались лишь вдоль дороги, похоже, пробитой в дебрях.
-- Севернее этого парка живут только французы, а над ними -- эскимосы и
"нюфи", -- сказал Барри.
-- "Нюфи" -- это люди или звери? -- спрашивает Андрейка.
Барри хохочет.
-- Это жители Ньюфаундленда. Веселые и добрые люди. Любят смеяться над
собой; наверное, чтоб над ними не смеялись. У вас кто вместо "нюфи"?..
Чукчи? Они тоже веселые?
Машина медленно движется по размытой, почти российской дороге. Андрейка
снова садится за руль. Асфальт кончился. Они с Барри колотятся друг о друга
еще минут сорок. Едут на минимальной скорости.
Поперек дороги стоит олень, неподвижно стоит, как памятник. Барри
погудел. Олень неохотно сделал в сторону шаг-другой, вскинув голову, неся
свои ветвистые рога, как корону.
Канадский лес живет своей жизнью, не боясь ни машин, ни людей. Барри
остановился, кинул оленю кусок хлеба, тот брезгливо обнюхал и начал
уплетать.
Пока стояли, к ним примчался, прыгая с куста на куст, глазастый черный
енот, на которого были нацеплены кем-то детские вожжи. Закачался на ветке:
не достанется ли ему чего-либо?
-- Здравствуй, Чарли, -- сказал Барри еноту. -- И ты перешел на
"велфер"? Стыдоба! Домой! Домой!
Чарли прыгнул в открытую перед ним дверь и занялся своей коркой.
Тихо-тихо, лишь зеленые лапы елок шуршат то по бокам, то по крыше
машины.
Свернули с насыпной дороги, и сразу крик сотен детей, которых
высаживают из автобусов. Руководители в голубых галстуках принимают
толстощеких, упитанных детей лет десяти -- двенадцати. У одних девочек и
мальчиков -- тощая брезентовая сумка, у других -- по два рюкзака.
Дети бросаются друг к другу, обнимаются, давно не виделись. В стороне
толпится небольшая группа, постарше. Они без голубых галстуков; в руках
одной из девушек кастрюля.
-- Барри! Барри! -- кричат оттуда.
-- Идем! -- зовет Барри Андрейку повеселевшим голосом.
Пока знакомые окружают Барри, Эндрю незаметно проскальзывает в
бревенчатую хату, в которой, видно, они будут жить. В хате пахнет дымком,
смолой, но отрадней всего -- аромат соснового теса, которым обит потолок.
-- Пахнет дачей, -- говорит Андрейка. -- Открытку бабушке отсюда...
Андрейка смотрит из окна на то, как руководители разводят детей по
свежевыкрашенным бревенчатым хатам. Но дети то и дело останавливаются.
Отовсюду к ним бегут черные и серые белочки. Стоят столбиками, переднюю
лапку протягивают за подарком, вторую прижимают к сердцу. Кормильцы
приехали!
За спиной Андрейки скрипят доски террасы, входят Барри и его знакомые.
Эндрю отходит в темноватый угол, вдыхая запахи сруба. В разговоры не
вступает.
Первым это замечает Джек Рассел, шеф-повар, толстенький, коротконогий,
с тройным подбородком и черными, блестящими от бриллиантина волосами,
похожий на жучка-короеда. "Жучку" лет двадцать пять. Видно, он любит
подтрунить над людьми. Каждому входящему в дом он бросает что-либо
язвительное. Понятие деликатности ему чуждо.
-- Ты все еще virgin (девственница)? -- спрашивает он очень худую
белоголовую девчушку...
-- Привет, пират! -- он обнял Барри. -- Ты уже звезда? Или по-прежнему
дровосек?
-- Эй, ты, немой! -- окликает он Андрейку. -- Барри, ты привел?
С легкой руки "жука" Рассела Андрейку окрестили "немым". Девушки,
которые тоже пришли вскоре, скользили взглядом по остриженному наголо
Андрейке -- и отворачивались.
Андрейка был доволен. Никто не будет расспрашивать. Никто не заметит
его русского акцента. "Немой" так "немой"...
Барри и всегда-то был вежливым, а сейчас, при девчатах, стал даже
немножко церемонно-учтивым. Договорился с девчатами вечером посидеть у
костра, и, когда они ушли, начал раздеваться. Снял синюю пластиковую куртку.
Стащил через голову майку. Затылок у Барри острижен наголо. Волосы зачесаны
вперед рыжей волной.
Оказалось, у него шрам от затылка до лопатки. "Где это его так?"
Заметив сострадание в взгляде Эндрю, он улыбнулся ему, сказал:
-- Когда-то играл в хоккей и футбол, жил спортом. Затем дали клюшкой
так, что в мозгу развилось что-то вроде рака. Но все прошло. Только о хоккее
пришлось забыть... Начал жить сначала, -- и он улыбнулся и подмигнул Эндрю:
мол, не тушуйся, тут все свои.
Проурчал мотор. Приехала Кэрен. Андрейка кинулся навстречу ей, как к
родной. Она обняла Эндрю, расцеловалась с остальными.
Барри втащил ее чемодан в свой угол, составил вместе два матраса.
"Жучок" Рассел угостил Керен своими булочками. Уселся поудобнее.
-- Прочитай-ка, дровосек, стихи, -- попросил Рассел.
К удивлению Андрейки, Барри не отнекивался. Достал из сумки блокнот и
стал читать вполголоса, как читают письмо.
Мои родители любят друг друга
Холодновато.
По-канадски.
Отец пьет, а мать играет в бинго,
Изредка выигрывает. Чаще врывается домой
Фурией.
Что делать мне, дровосеку, Кэрен?
Собью сосновый гроб
Из замороженной любви...
Все молчат. Дико, страшновато хохочет Поль. Поль -- гора мускулов,
культурист лет двадцати. Андрейка покосился на него боязливо. У Поля черные
волосы до пояса. Рассыпаны по его белой безрукавке. Взгляд антрацитовых глаз
пристальный, немигающий. "Сатанинский", -- сказала Кэрен.
Кэрен, хозяйка дома, не умела сидеть без дела, она видела, как Поль
мучился, прибивая к стенам свои картины. Лупит молотком по пальцам. Окликает
Барри и вместе с ним помогает Полю.
Картины Поля страшноваты, как и его взгляд. Ведьма с распущенными
волосами Поля. Черная кошка с пронзительными глазами Поля. Голова Пикассо с
рыжей бородой Барри и двумя пальцами над затылком, вроде рожек.
Рожки означают дьявола, объяснил Поль.
Андрейка спросил: не иллюстрации ли это к Булгакову?
Поль пожал плечами:
-- А кто этот Булгаков?
Поль пил пиво, бутылку за бутылкой. Сказал, что он с французского
севера. "У нас все пьют".
Поль включил свой огромный, как чемодан, магнитофон и задергался,
закружился все быстрее и быстрее.
"У-у, черт!", -- восторженно пропела Кэрен, когда он повалился на пол,
обессилев от своей танцевальной дьяволиады. -- Эндрю, не бойся Поля. Тут
каждый сходит с ума по-своему... Поль -- сатанист, -- объяснила она
благодушно, когда Поль отправился в душ. -- Он делает кресты, ставит их на
вершины холмов вверх тормашками и сжигает... Называет это молитвой дьявола.
-- Он что, как ваши инструменты... -- тихо говорит Андрейка, покрутив
пальцем у своего виска. -- Ку-ку?
-- Ты сам ку-ку, -- миролюбиво сказал Поль, вернувшийся за несессером с
бритвенным прибором, -- мы живем, мальчик, в провале между войнами. Еще
год-два-пять, от нас и пепла не останется. Только тени на камнях, как в
Нагасаки...
Когда я зажег свой первый крест, на городской горе, богобоязненные
родители выгнали меня из дома. Осенью сожгу крест в Оттаве, назову это
молитвой политиканов. Меня погонят дальше. Вот только куда?
Андрейка поверил, что Поль -- Сатана, уже на следующее утро.
-- Надо действительно быть Сатаной, чтобы перемывать все эти вороха
посуды с такой быстротой, -- сказал Андрейка уважительно.
Андрейка таскал дрова для "жучка" Рассела, помогал разносить простыни,
пахнувшие свежестью утра. Свою роль он понял сразу: "Подай -- прими -- пошел
вон!.."
-- Меня почему-то пошатывает, -- сказал Андрейка.
-- Это ку-уда лучше, чем галлюцинации, -- сказала Кэрен, и они оба
засмеялись. Кэрен подала ему мыльницу и зубную щетку, которую купила в
городе для Эндрю. -- Это от лесного воздуха.
-- Спасибо, Кэрен. Вы все-все помните!.. Честное слово, если бы не вы,
мне было б тут очень тоскливо!
Утром до него донесся ее высокий добрый голос:
-- Пойдемте за черникой, Андрэ?
День выдался пасмурный. Вода темная, мрачноватая. Надели ярко-желтые
спасательные нагрудники. Столкнули каноэ в воду. Теплынь. Водяные блохи
носятся на длинных ногах как сумасшедшие.
Озеро длинное, конца не видно. Берега -- красный или беломраморный
скалистый хаос. Нависают круто, "бараньими лбами". На пологих склонах
зеленеют плешины мха. У самого берега торчат из земли огромные коряги.
Комариное д-з-з-з вдруг затихло. Исчезли и слепни -- проклятые черные мухи.
Дрожит на воде солнечный луч, и снова страшновато, озеро без дна.
У Кэрен руки сильные, гребанет веслом -- несет, как на пароходе.
Андрейка не успевает за ней, и каноэ время от времени разворачивает.
Тогда Кэрен кладет весло поперек лодки. Ждет. Капли падают с весла со
звоном. Звон разносится далеко над водой. Звенящая тишина.
-- Кэрен, много озер в парке?
-- Более полутора тысяч. Бивер-лейк, Конью-лейк, Рок-лейк -- всех не
перечислишь.
-- Сколько-сколько?!
-- Это же Алгонквин-парк, Андрэ! Тайга. Шоссе лишь с краю. Японцев там
видел? Мчат, как на Ниагару.
-- Японцев? Видел! Медвежонка снимали...
-- Медведи тут -- кинозвезды, -- Кэрен улыбнулась. -- Привыкли к
дармовщине.
Зашуршал под днищем берег. Галька крупная. Долго скакали с камня на
камень, до травы. Андрейка увидел поляну и глазам своим не поверил. Она
влажно сияла черничным отливом.
-- Ложись на живот и пасись, -- сказала Кэрен. Она заполнила свою
корзину минут за двадцать, а потом легла неподалеку от Андрейки и стала
бросать в рот ягоды пригоршнями.
Их отвлек треск ломающихся сучьев. Неподалеку стоял облезлый лось и
чесал бок об угол деревянной будочки с надписью "Women" (женский туалет).
Андрейка засмеялся, захлопал руками по земле.
-- Ты чего, Андрэ?
-- Не могу привыкнуть! Таежные дебри. Лоси, медведи. И вдруг, в самой
глухомани, зеленая будочка. А внутри -- рулон туалетной бумаги. Странно
ужасно!..
Давно уж Андрейке не было так хорошо! Вытер руки о траву. Побегал по
лесу, обсыпанному желтыми иглами. Хвоя пружинит. Вдохнул одуряющий запах
нагретой хвои.
У северной сосны лапы сверху, внизу ствол голый, видно далеко-далеко,
-- ты один на земле. Иди, куда хочешь...
Свернули в ельник. Остановился. У ели напротив -- лапы вниз. Мол,
сдаюсь на милость победителя. Сдается, а... пугает. Земля закрыта ветвями,
не видно, что ждет тебя через десять шагов. Душно. Комарье точно ждало его.
Налетело тучей.
Бросился назад, к озеру. Комариный звон поутих. Появился бурундук,
полосатенький, с крысиным хвостиком. Кэрен достала из кармана своего белого
комбинезона орешков, позвала бурундука, кинув орешки на землю.
-- Чипманчик!
Андрейка засмеялся: -- Чипман? Так его зовут? В переводе на русский
"дешевый человек"? Странно ужасно! -- Хотел еще что-то сказать. Промолчал.
Только губы сложились в горькой усмешке.
-- Кэрен, муж твой знает, куда мы пропали? -- спросил Андрейка, когда
они садились в каноэ.
-- Барри? Он вовсе не мой муж. Он мой друг, -- голос ее стал чуть
напряженным и печальным. -- Бой-френд. Что с тобой, Андрэ? Ты огорчен? --
Она попыталась перевести все в шутку. -- Разве ты не заметил? Он тебя зовет
Эндрю, а я Андрэ. Я из Квебека. У нас вечные споры с англичанами.
-- Сорри, Кэрен, -- Андрейка поежился. -- Я вечно влезу куда не надо.
Плывут молча. Чуть плещет весло. Кэрен тихо запела что-то очень
грустное. Опять "love, love, love... " Но без радости.
"Люди замечательные. Живут вместе годами. И, оказывается, вовсе и не
муж. Бой-френд, герл-френд... Луна!"
Когда каноэ подплывало к берегу, Андрейка не выдержал.
-- На месте Барри я бы женился на вас не задумываясь. Честное слово!
Господи, как Кэрен смеялась! Чуть каноэ не перевернула.
-- За доброе сердце я покормлю тебя малиной, Андрэ! Тут малинники
милями. Медвежьи пиры... Медведи все обдерут, к нам придут... Как куда? В
кэмп! Прорычат в окно: "Где малина?"
-- Кэрен, а тут полиции нет?
-- Я же сказала, здесь опасны только медведи.
Медведь заглянул в лагерь следующей ночью. Во всяком случае, крышка
огромного железного бака для мусора была сломана и изогнута. Барри пришлось
выбросить ее. Вместе с Андрейкой он натаскал тесу, и они заколотили бак с
мусором толстыми необструганными досками. Доски выбирали потолще. Заколотили
плотно, и, когда кончили, Андрейка почувствовал, что у него нет сил. Он лег
на доски, вдыхая запах смолы, хвои и так лежал, пока его не окликнул
"дьявол" Поль, чтоб Эндрю сменил его в их дьявольской работе: ему некогда.
Часа через два Андрейка ошпарил руку и в ярости грохнул тарелку об пол. С
трудом добрался до своего спального мешка. Каждая косточка ныла. Кожа на
руке покраснела, на пальце вздулась пузырями.
Проснулся Андрейка от треска досок. Кто-то ломал их работу. Выбрался из
спального мешка и голый, в широченных московских трусах, которые он то и
дело подтягивал машинальным движением, выскочил на крыльцо. На их сооружении
стоял, чуть приподнявшись на задние лапы, огромный медведь! При свете полной
луны шерсть его казалась голубоватой, и, не ведая, что это черный медведь --
гризли, самый свирепый зверь Канады, Андрейка взобрался на деревянную крышу
заколоченного бака. Гризли с треском отрывал толстые доски и отшвыривал их в
сторону... Еще секунда, и Андрейка оказался в метре от голубовато-черного
страшилища с круглыми глазами, и неожиданно для самого себя начал на него
орать диким голосом.
-- Убирайся вон, бездельник! К черту! Я не хочу тебя видеть на моей
крыше. Твое место вон там, -- он показал на большую клетку, полную лакомств,
которую привезли из Торонтского зоопарка. -- Иди туда, если тебе хочется
общаться с людьми! Иди к черту, говорю! Ну! -- вскричал он, подымая обе
руки.
Гризли таращился на него оторопело, держа в когтистой лапе оторванную
доску, постоял так, наклонив голову, чтоб разглядеть, кто там шумит... Потом
повернулся всей своей многопудовой голубоватой массой, еще раз взглянул вбок
с досадой: мол, чего мешаешь? И, едва не задев Андрея мохнатым задом,
спрыгнул вниз.
Утром только об этом и говорили. Барри от ужаса побелел: стоило гризли
протянуть к Эндрю лапу...
"Вот так "немой"!" -- ахали девчата из обслуги.
Руководители групп начали приводить толстощеких детей и просили Эндрю
рассказать им, как все это было.
Вокруг Андрейки оказалось вдруг столько девушек, что он даже начал
подумывать, не удрать ли куда. Даже Virgin, само целомудрие, которая
принципиально ничего не слышала, кроме песен любимой группы "Дюран-Дюран" из
своего магнитофончика, укрепленного на ее поясе, даже она сняла свои
маленькие наушники и поцеловала Эндрю.
Даже франтиха Женевьева, "пудель с медалями", как Андрейка называл ее
про себя, обняла. Женевьева казалась ему глуповато-гордой. Вскинутая голова,
причесанные книзу мохнатые пуделиные брови. Подымет длинные наклеенные
ресницы, в синих глазах -- постоянная насмешка. Над кем?
Женевьева училась в частной французской школе, работала как-то на
выставке одежды модельершей и вела себя в кэмпе так, словно ей было не
восемнадцать лет, а все двадцать восемь... Эндрю она притянула к себе с
такой силой, словно он всегда был ее парнем. Она остро пахла духами,
какими-то кремами, пудрой. На руках у нее позванивали браслеты, они
оцарапали Андрейке шею.
В умывальнике бросил взгляд на зеркало, -- ужаснулся: весь в губной
помаде. Едва отмылся. Только вышел из умывальника, опять Женевьева. К вечеру
он удрал от нее на кухню, где работал веселящийся "жучок" Джек Рассел --
самый неприятный человек в кэмпе, как решил Андрейка. Тройной подбородок
Джека от хохота трясся. Над чем он только не посмеивался?
Двенадцать лет назад Джек был, как и Барри, профессиональным
хоккеистом. Ему разбили коленную чашечку. В отличие от Барри, которого беда
смягчила, "просветлила", как пропела Кэрен, Джека беда обозлила на весь мир.
С десяти вечера до шести утра -- кухонный бог. Моет полы, плиту, кастрюли.
Тут его территория, на которую в эти часы не смеет ступить ни одна нога.
-- Ты чего приперся! -- зарычал он на Андрейку. И посмотрел на него
пристально: мол, убирайся, пока цел.
Андрейка хотел подняться с табуретки, но тут вбежала Женевьева в
голубых шортах с разрезами по бокам до пояса. За стенкой накручивали
рок-н-ролл, и Женевьева тут же задергалась в ритме "рока", делая какие-то
невиданные Андрейкой па.
-- Уходи вон, пустельга! -- зарычал Джек.
Женевьева вскочила на скамейку, продолжая пританцовывать и глядя на
Джека с вызовом.
-- Попробуй, если можешь!
Джек, мокрый от пота, жирный, поднял ее на руках, она пыталась
вырваться, крича:
-- Как ты смеешь, вонючка! Горлодер!
Но выбросить ее за дверь для него никакого труда не составило.
Андрейке не надо было повторять, он тут же вышмыгнул на улицу.
В темноте налетел на Женевьеву, которая его ждала. Она обняла его за
шею и, отмахиваясь веткой от комаров, повела к костру, возле которого сидели
парни и девушки, руководители групп. Дети заснули в своих бревенчатых
домиках, и девчонки-руководители пели знаменитую песню "Битлз" "Пусть
будет"... Барри аккомпанировал им на гитаре.
Андрейка прислушался к словам и вдруг подумал, что в детстве он пел
почти ту же самую песню: "Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет
небо... " На Луне, вот это правда! хотят того же... Кто-то предложил
пересечь озеро, где белел дорогой отель. Туда ездить запрещалось. Все тут же
-- Тут тебе, действительно, оставаться нельзя, Эндрю. Вот что!..
Поехали со мной в summer camp. Это летний лагерь. Я нанялся туда плотничать
и по вечерам играть и петь. На все лето. Мне понадобится помощник.
Барри перед высоким зеркалом наскоро состригает всю петушью красу
Андрейки.
-- Э, да ты похож на девушку, Эндрю. Мягкое у тебя лицо, девичье.
Только вот скулы... Кэрен, дай ему свою шляпку и юбку. На случай, кто
зайдет...
Они усаживаются в "шевроле" Барри. Мчат по Фронт-стрит, мимо знаменитой
телевизионной башни -- опознавательной Торонто.
-- Видал? -- спрашивает Барри. -- Самая высокая в мире.
-- Как? -- с удивлением переспрашивает Андрейка. -- И у вас, как в
Москве... Все самое-самое?..
Барри улыбнулся и свернул в теснину стеклянных небоскребов,
темно-синих, золотистых, в которых отражался город. Он показывал рукой, на
что смотреть; в его как бы небрежном жесте таилась гордость.
Машина выскочила на площадь. Андрейка обратил внимание на огромное
серое здание в виде двух полуколец.
-- Лучше, чем здание СЭВ в Москве! У кого оригинал?
Барри не счел нужным ответить. Включил приемник. Диктор
спокойно-торопливым тоном рассказал о пожарах и прочих происшествиях. Среди
них скользили слова об убийстве в доме No... (там-то Андрейка и собирался
поселиться) и что полиция приступила к расследованию.
-- И чего расследовать? -- Барри пожал плечами. -- Ординарная история.
Кто-то, наверное, спутал этаж и ... высказал свой взгляд на "хеви металл"...
У Андрейки округлились глаза.
-- Выкинули из-за музыки?
-- А в России не бывает?
-- В России был культ личности. Тогда убивали за что угодно.
-- В Северной Америке пятьдесят культов. Начиная от культа Муна,
который женит сразу целые полки кретинов. Вон "хари кришна", видишь? Бритые,
в белом, идут-подпрыгивают под барабан... Справа на углу "панки". Панком вы
уже были, господин петух? Это пройденный этап. Ах, какие краски!.. Дураки?
Они? Нет, они читали Фрейда. И Эпикура тоже. Раскрепощают свои эмоции, как
видите... "Сагре": лови день! Не думай о будущем. А наше правительство?! --
Он ругнулся: -- Чикен гавермент!.. Далеко от них ушло? А вот "Рап" --
ритмичная декламация под музыку с пританцовыванием. Словом, негритянские
причеты. Ну, затем мы, "New Wave -- новая волна"... Эндрю! Идеи сдохли. Все!
Даже Фидель Кастро, бывшая моя надежда, оказался обычным тюремщиком... И
вообще, кому нужны эти игры?! Все равно, мы ничего не можем изменить. Что
остается?
Барри снова потрепал свою шкиперскую бородку, предвкушая удовольствие,
затем выкопал из завала кассет одну, вставил ее в магнитофон.
Зазвучала электрогитара, какие-то странные космические звуки, которые
перешли во вполне земную хоровую капеллу.
Барри поглядел на Эндрю с удивлением. Губы "господина петуха" были
поджаты иронически.
-- Не приемлем? -- Барри круто повернулся к Андрейке.
-- Опять то же.
-- Музыка для нас -- Бог! Поняли, господин бывший петух? У вас никто не
спросит документа, спросят, какую музыку любите. Свой вы или нет? Поняли?
-- Странно ужасно! В России иначе. Красные книжки. Ордена. Пропуска!
Анкеты! Дипломы! Честь и место!.. Здесь -- твоя любимая кассета!
Барри вздохнул.
-- Люди -- всюду люди, Эндрю... Не так ли?
Машина остановилась. Застряли в потоке. Что было впереди, поняли не
сразу. Там была "пробка". Сотни машин ждали, кто-то прогудел. Барри пытался
дать задний ход или свернуть в переулок. Какое! За спиной все было плотно
утрамбовано... Пришлось двигаться в общем потоке со скоростью черепахи.
Оказалось, впереди, возле посольства США, снова толпились демонстранты.
-- Тут что, каждый день? И опять против Америки? -- удивился Андрейка.
-- У каждого своя болячка, -- Барри поглядел на лозунги над головами. И
вдруг покраснел до шеи. Похоже, разговор задел его не на шутку. Он говорит
медленно. весомо. Видно, давно обдуманное и выстраданное:
-- Эндрю, я -- профессиональный музыкант и актер. И, оказалось, по этой
причине мне надо убираться в Штаты: "Только тот король, кто коронован
Голливудом", это здесь аксиома. Доколе? Я хочу, чтобы мы перестали быть
задворками. "Жирной провинцией", как нас прозвали. Хочу преуспеть. Без
Голливуда...
-- А я бы съездил, интересно!
-- Очень интересно! Пять лет меня держали на ролях "подержи лошадь,
скотина". У меня канадское "р", заявили мне. Но это просто отговорка. Я
чужой. Чужой в своем ремесле. Что может быть оскорбительнее! Сколько можно
терпеть?
Андрейка вздохнул:
-- Я бы потерпел...
-- Терпение -- религия иммигранта. А я родился в Канаде. Почему обязан
терпеть?! Кэрен, положим, толстовата для голливудской звезды. Да, но не для
канадской! В Канаде своя эстетика. И, кстати, свои меценаты, которые пока
что смотрят на Голливуд снизу вверх... Тут есть все, чтобы начать... Чему ты
улыбаешься, Эндрю?
-- Знаете, я вспомнил наш пионерский лагерь на Оке. Счастливое время!
Через реку была протянута металлическая сеть.
Андрейка видит эту сеть своим мысленным взором. Вагонетки над рекой.
Под ними сеть, чтоб торф с вагонеток, двигающихся над ней, не падал вниз, на
пароходы, лодки... Сеть висит высоко, метрах в пятидесяти над водой. Она с
широкими ячейками и очень старая.
Вожатые запрещают туда подыматься. Ну, раз запрещают, Андрейка
стремится сбежать вместе с дружками хоть на часок из лагеря и пройти по
сети. Считалось, пройти по сети -- сдать экзамен на человека...
Одному идти опасно. Некоторые ячейки сети проржавели. Рухнешь вниз --
успеешь только вскрикнуть. Но если по двое, по трое, крепко взявшись за
руки... Перебегают... Оступившихся вытягивают.
-- Барри, оказывается, так и в Канаде. Как в нашем лагере. Каждый
пытается пройти на своей высоте даже по ненадежной сети. Может, это и есть
свобода?..
-- Конечно! Человек может идти и по земле. Делать деньги, обрести
власть, положение. Взять ссуду в банке и купить дом. Затем всю жизнь
выплачивать. Спокойно, надежно, не так ли?! Но волен -- и по сетке, высоко
над рекой, над пароходами и суетой бизнеса. Там, где птицы и гуляет ветер...
Мне нравится ваша сетка, мистер Эндрю!..
Вырвались на скоростную трассу. Мотор взревел, как будто они в ракете.
Засвистел ветер. Вот-вот взлетят...
Промчали мимо канадского Диснейленда, с его потешными дворцами и
американскими горками, начались поля, кирпичные дома фермеров, с гаражами на
две машины, хвойные посадки...
-- Оказывается, у вас вовсе не куриные мозги, господин бывший петух...
Но если мир пуст, на чем-то надо стоять человеку, согласны? Иметь опору.
Самосознание начинается с этого. Каждый идет по своей сетке. Жизнь требует
риска. Вот только бы отцепиться от Америки... -- Он не досказал своей мысли,
махнул рукой. Поменял кассету. Снова "Love... Love... Love".
Андрейка отвлекся от музыки, наслаждаясь свистом ветра и шорохом шин, к
которым привыкаешь, и тогда они становятся тишиной. Мимо проносится
березовая, кленовая, сосновая страна. Березки на отвесных скалах наклонены,
как балерины, исполняющие на одной ноге свой танец.
Машина точно прорывается сквозь скалистые теснины, и снова леса, леса,
леса...
Андрейка задремал, проснулся от полной тишины. Автомобиль стоял на
обочине.
-- Садись за руль, -- сказал Барри.
-- Как? Здесь?.. У меня нет прав. Если остановит полиция...
Барри улыбнулся...
-- Ты законник, Эндрю!.. Риск -- благородное дело, не так ли? Где же
учиться, как не на пустом хайвее?!
Широченный хайвей -- дорога скоростной езды, четыре полосы в каждом
направлении, -- действительно пуст.
Андрейка перебрался за руль.
-- Вам не попадет, Барри?
-- Это моя проблема, Эндрю. Держись в правой полосе, и тогда никому нет
до нас никакого дела...
Андрейка сжимает руль изо всех сил. Куда-то словно и природа пропала.
Слышит только рев мотора. Мчит все с большей скоростью. Навстречу проносится
автомобиль, мигнув огнями.
-- Впереди полиция! -- воскликнул Барри. -- Опять кого-то ищут!
-- Кого-то ищут, а найдут меня, -- упавшим голосом говорит Андрейка. Он
съезжает по приказу Барри на обочину. Барри снимает с заднего сиденья диван.
Там, оказывается, большое пустое "брюхо". Вроде тайного багажника.
-- Ныряй, Эндрю! Algonquin Park, куда едем, больше, чем Франция. Пусть
они нас там ищут...
Андрейка ныряет в тайный багажник, Барри водворяет диван на место.
Мчит...
Впереди, на мотоциклах, патруль. Задерживают Барри, но тут же
отпускают.
3. КЕМП
Над головой Андрейки небо. Барри снял диван, и Андрейку почти ослепила
голубая высота. Высокие сосны, которые раскачивает ветер.
Проскочили ворота. Ну и парк! Лесотундра, тайга! Голоса туристов
слышались лишь вдоль дороги, похоже, пробитой в дебрях.
-- Севернее этого парка живут только французы, а над ними -- эскимосы и
"нюфи", -- сказал Барри.
-- "Нюфи" -- это люди или звери? -- спрашивает Андрейка.
Барри хохочет.
-- Это жители Ньюфаундленда. Веселые и добрые люди. Любят смеяться над
собой; наверное, чтоб над ними не смеялись. У вас кто вместо "нюфи"?..
Чукчи? Они тоже веселые?
Машина медленно движется по размытой, почти российской дороге. Андрейка
снова садится за руль. Асфальт кончился. Они с Барри колотятся друг о друга
еще минут сорок. Едут на минимальной скорости.
Поперек дороги стоит олень, неподвижно стоит, как памятник. Барри
погудел. Олень неохотно сделал в сторону шаг-другой, вскинув голову, неся
свои ветвистые рога, как корону.
Канадский лес живет своей жизнью, не боясь ни машин, ни людей. Барри
остановился, кинул оленю кусок хлеба, тот брезгливо обнюхал и начал
уплетать.
Пока стояли, к ним примчался, прыгая с куста на куст, глазастый черный
енот, на которого были нацеплены кем-то детские вожжи. Закачался на ветке:
не достанется ли ему чего-либо?
-- Здравствуй, Чарли, -- сказал Барри еноту. -- И ты перешел на
"велфер"? Стыдоба! Домой! Домой!
Чарли прыгнул в открытую перед ним дверь и занялся своей коркой.
Тихо-тихо, лишь зеленые лапы елок шуршат то по бокам, то по крыше
машины.
Свернули с насыпной дороги, и сразу крик сотен детей, которых
высаживают из автобусов. Руководители в голубых галстуках принимают
толстощеких, упитанных детей лет десяти -- двенадцати. У одних девочек и
мальчиков -- тощая брезентовая сумка, у других -- по два рюкзака.
Дети бросаются друг к другу, обнимаются, давно не виделись. В стороне
толпится небольшая группа, постарше. Они без голубых галстуков; в руках
одной из девушек кастрюля.
-- Барри! Барри! -- кричат оттуда.
-- Идем! -- зовет Барри Андрейку повеселевшим голосом.
Пока знакомые окружают Барри, Эндрю незаметно проскальзывает в
бревенчатую хату, в которой, видно, они будут жить. В хате пахнет дымком,
смолой, но отрадней всего -- аромат соснового теса, которым обит потолок.
-- Пахнет дачей, -- говорит Андрейка. -- Открытку бабушке отсюда...
Андрейка смотрит из окна на то, как руководители разводят детей по
свежевыкрашенным бревенчатым хатам. Но дети то и дело останавливаются.
Отовсюду к ним бегут черные и серые белочки. Стоят столбиками, переднюю
лапку протягивают за подарком, вторую прижимают к сердцу. Кормильцы
приехали!
За спиной Андрейки скрипят доски террасы, входят Барри и его знакомые.
Эндрю отходит в темноватый угол, вдыхая запахи сруба. В разговоры не
вступает.
Первым это замечает Джек Рассел, шеф-повар, толстенький, коротконогий,
с тройным подбородком и черными, блестящими от бриллиантина волосами,
похожий на жучка-короеда. "Жучку" лет двадцать пять. Видно, он любит
подтрунить над людьми. Каждому входящему в дом он бросает что-либо
язвительное. Понятие деликатности ему чуждо.
-- Ты все еще virgin (девственница)? -- спрашивает он очень худую
белоголовую девчушку...
-- Привет, пират! -- он обнял Барри. -- Ты уже звезда? Или по-прежнему
дровосек?
-- Эй, ты, немой! -- окликает он Андрейку. -- Барри, ты привел?
С легкой руки "жука" Рассела Андрейку окрестили "немым". Девушки,
которые тоже пришли вскоре, скользили взглядом по остриженному наголо
Андрейке -- и отворачивались.
Андрейка был доволен. Никто не будет расспрашивать. Никто не заметит
его русского акцента. "Немой" так "немой"...
Барри и всегда-то был вежливым, а сейчас, при девчатах, стал даже
немножко церемонно-учтивым. Договорился с девчатами вечером посидеть у
костра, и, когда они ушли, начал раздеваться. Снял синюю пластиковую куртку.
Стащил через голову майку. Затылок у Барри острижен наголо. Волосы зачесаны
вперед рыжей волной.
Оказалось, у него шрам от затылка до лопатки. "Где это его так?"
Заметив сострадание в взгляде Эндрю, он улыбнулся ему, сказал:
-- Когда-то играл в хоккей и футбол, жил спортом. Затем дали клюшкой
так, что в мозгу развилось что-то вроде рака. Но все прошло. Только о хоккее
пришлось забыть... Начал жить сначала, -- и он улыбнулся и подмигнул Эндрю:
мол, не тушуйся, тут все свои.
Проурчал мотор. Приехала Кэрен. Андрейка кинулся навстречу ей, как к
родной. Она обняла Эндрю, расцеловалась с остальными.
Барри втащил ее чемодан в свой угол, составил вместе два матраса.
"Жучок" Рассел угостил Керен своими булочками. Уселся поудобнее.
-- Прочитай-ка, дровосек, стихи, -- попросил Рассел.
К удивлению Андрейки, Барри не отнекивался. Достал из сумки блокнот и
стал читать вполголоса, как читают письмо.
Мои родители любят друг друга
Холодновато.
По-канадски.
Отец пьет, а мать играет в бинго,
Изредка выигрывает. Чаще врывается домой
Фурией.
Что делать мне, дровосеку, Кэрен?
Собью сосновый гроб
Из замороженной любви...
Все молчат. Дико, страшновато хохочет Поль. Поль -- гора мускулов,
культурист лет двадцати. Андрейка покосился на него боязливо. У Поля черные
волосы до пояса. Рассыпаны по его белой безрукавке. Взгляд антрацитовых глаз
пристальный, немигающий. "Сатанинский", -- сказала Кэрен.
Кэрен, хозяйка дома, не умела сидеть без дела, она видела, как Поль
мучился, прибивая к стенам свои картины. Лупит молотком по пальцам. Окликает
Барри и вместе с ним помогает Полю.
Картины Поля страшноваты, как и его взгляд. Ведьма с распущенными
волосами Поля. Черная кошка с пронзительными глазами Поля. Голова Пикассо с
рыжей бородой Барри и двумя пальцами над затылком, вроде рожек.
Рожки означают дьявола, объяснил Поль.
Андрейка спросил: не иллюстрации ли это к Булгакову?
Поль пожал плечами:
-- А кто этот Булгаков?
Поль пил пиво, бутылку за бутылкой. Сказал, что он с французского
севера. "У нас все пьют".
Поль включил свой огромный, как чемодан, магнитофон и задергался,
закружился все быстрее и быстрее.
"У-у, черт!", -- восторженно пропела Кэрен, когда он повалился на пол,
обессилев от своей танцевальной дьяволиады. -- Эндрю, не бойся Поля. Тут
каждый сходит с ума по-своему... Поль -- сатанист, -- объяснила она
благодушно, когда Поль отправился в душ. -- Он делает кресты, ставит их на
вершины холмов вверх тормашками и сжигает... Называет это молитвой дьявола.
-- Он что, как ваши инструменты... -- тихо говорит Андрейка, покрутив
пальцем у своего виска. -- Ку-ку?
-- Ты сам ку-ку, -- миролюбиво сказал Поль, вернувшийся за несессером с
бритвенным прибором, -- мы живем, мальчик, в провале между войнами. Еще
год-два-пять, от нас и пепла не останется. Только тени на камнях, как в
Нагасаки...
Когда я зажег свой первый крест, на городской горе, богобоязненные
родители выгнали меня из дома. Осенью сожгу крест в Оттаве, назову это
молитвой политиканов. Меня погонят дальше. Вот только куда?
Андрейка поверил, что Поль -- Сатана, уже на следующее утро.
-- Надо действительно быть Сатаной, чтобы перемывать все эти вороха
посуды с такой быстротой, -- сказал Андрейка уважительно.
Андрейка таскал дрова для "жучка" Рассела, помогал разносить простыни,
пахнувшие свежестью утра. Свою роль он понял сразу: "Подай -- прими -- пошел
вон!.."
-- Меня почему-то пошатывает, -- сказал Андрейка.
-- Это ку-уда лучше, чем галлюцинации, -- сказала Кэрен, и они оба
засмеялись. Кэрен подала ему мыльницу и зубную щетку, которую купила в
городе для Эндрю. -- Это от лесного воздуха.
-- Спасибо, Кэрен. Вы все-все помните!.. Честное слово, если бы не вы,
мне было б тут очень тоскливо!
Утром до него донесся ее высокий добрый голос:
-- Пойдемте за черникой, Андрэ?
День выдался пасмурный. Вода темная, мрачноватая. Надели ярко-желтые
спасательные нагрудники. Столкнули каноэ в воду. Теплынь. Водяные блохи
носятся на длинных ногах как сумасшедшие.
Озеро длинное, конца не видно. Берега -- красный или беломраморный
скалистый хаос. Нависают круто, "бараньими лбами". На пологих склонах
зеленеют плешины мха. У самого берега торчат из земли огромные коряги.
Комариное д-з-з-з вдруг затихло. Исчезли и слепни -- проклятые черные мухи.
Дрожит на воде солнечный луч, и снова страшновато, озеро без дна.
У Кэрен руки сильные, гребанет веслом -- несет, как на пароходе.
Андрейка не успевает за ней, и каноэ время от времени разворачивает.
Тогда Кэрен кладет весло поперек лодки. Ждет. Капли падают с весла со
звоном. Звон разносится далеко над водой. Звенящая тишина.
-- Кэрен, много озер в парке?
-- Более полутора тысяч. Бивер-лейк, Конью-лейк, Рок-лейк -- всех не
перечислишь.
-- Сколько-сколько?!
-- Это же Алгонквин-парк, Андрэ! Тайга. Шоссе лишь с краю. Японцев там
видел? Мчат, как на Ниагару.
-- Японцев? Видел! Медвежонка снимали...
-- Медведи тут -- кинозвезды, -- Кэрен улыбнулась. -- Привыкли к
дармовщине.
Зашуршал под днищем берег. Галька крупная. Долго скакали с камня на
камень, до травы. Андрейка увидел поляну и глазам своим не поверил. Она
влажно сияла черничным отливом.
-- Ложись на живот и пасись, -- сказала Кэрен. Она заполнила свою
корзину минут за двадцать, а потом легла неподалеку от Андрейки и стала
бросать в рот ягоды пригоршнями.
Их отвлек треск ломающихся сучьев. Неподалеку стоял облезлый лось и
чесал бок об угол деревянной будочки с надписью "Women" (женский туалет).
Андрейка засмеялся, захлопал руками по земле.
-- Ты чего, Андрэ?
-- Не могу привыкнуть! Таежные дебри. Лоси, медведи. И вдруг, в самой
глухомани, зеленая будочка. А внутри -- рулон туалетной бумаги. Странно
ужасно!..
Давно уж Андрейке не было так хорошо! Вытер руки о траву. Побегал по
лесу, обсыпанному желтыми иглами. Хвоя пружинит. Вдохнул одуряющий запах
нагретой хвои.
У северной сосны лапы сверху, внизу ствол голый, видно далеко-далеко,
-- ты один на земле. Иди, куда хочешь...
Свернули в ельник. Остановился. У ели напротив -- лапы вниз. Мол,
сдаюсь на милость победителя. Сдается, а... пугает. Земля закрыта ветвями,
не видно, что ждет тебя через десять шагов. Душно. Комарье точно ждало его.
Налетело тучей.
Бросился назад, к озеру. Комариный звон поутих. Появился бурундук,
полосатенький, с крысиным хвостиком. Кэрен достала из кармана своего белого
комбинезона орешков, позвала бурундука, кинув орешки на землю.
-- Чипманчик!
Андрейка засмеялся: -- Чипман? Так его зовут? В переводе на русский
"дешевый человек"? Странно ужасно! -- Хотел еще что-то сказать. Промолчал.
Только губы сложились в горькой усмешке.
-- Кэрен, муж твой знает, куда мы пропали? -- спросил Андрейка, когда
они садились в каноэ.
-- Барри? Он вовсе не мой муж. Он мой друг, -- голос ее стал чуть
напряженным и печальным. -- Бой-френд. Что с тобой, Андрэ? Ты огорчен? --
Она попыталась перевести все в шутку. -- Разве ты не заметил? Он тебя зовет
Эндрю, а я Андрэ. Я из Квебека. У нас вечные споры с англичанами.
-- Сорри, Кэрен, -- Андрейка поежился. -- Я вечно влезу куда не надо.
Плывут молча. Чуть плещет весло. Кэрен тихо запела что-то очень
грустное. Опять "love, love, love... " Но без радости.
"Люди замечательные. Живут вместе годами. И, оказывается, вовсе и не
муж. Бой-френд, герл-френд... Луна!"
Когда каноэ подплывало к берегу, Андрейка не выдержал.
-- На месте Барри я бы женился на вас не задумываясь. Честное слово!
Господи, как Кэрен смеялась! Чуть каноэ не перевернула.
-- За доброе сердце я покормлю тебя малиной, Андрэ! Тут малинники
милями. Медвежьи пиры... Медведи все обдерут, к нам придут... Как куда? В
кэмп! Прорычат в окно: "Где малина?"
-- Кэрен, а тут полиции нет?
-- Я же сказала, здесь опасны только медведи.
Медведь заглянул в лагерь следующей ночью. Во всяком случае, крышка
огромного железного бака для мусора была сломана и изогнута. Барри пришлось
выбросить ее. Вместе с Андрейкой он натаскал тесу, и они заколотили бак с
мусором толстыми необструганными досками. Доски выбирали потолще. Заколотили
плотно, и, когда кончили, Андрейка почувствовал, что у него нет сил. Он лег
на доски, вдыхая запах смолы, хвои и так лежал, пока его не окликнул
"дьявол" Поль, чтоб Эндрю сменил его в их дьявольской работе: ему некогда.
Часа через два Андрейка ошпарил руку и в ярости грохнул тарелку об пол. С
трудом добрался до своего спального мешка. Каждая косточка ныла. Кожа на
руке покраснела, на пальце вздулась пузырями.
Проснулся Андрейка от треска досок. Кто-то ломал их работу. Выбрался из
спального мешка и голый, в широченных московских трусах, которые он то и
дело подтягивал машинальным движением, выскочил на крыльцо. На их сооружении
стоял, чуть приподнявшись на задние лапы, огромный медведь! При свете полной
луны шерсть его казалась голубоватой, и, не ведая, что это черный медведь --
гризли, самый свирепый зверь Канады, Андрейка взобрался на деревянную крышу
заколоченного бака. Гризли с треском отрывал толстые доски и отшвыривал их в
сторону... Еще секунда, и Андрейка оказался в метре от голубовато-черного
страшилища с круглыми глазами, и неожиданно для самого себя начал на него
орать диким голосом.
-- Убирайся вон, бездельник! К черту! Я не хочу тебя видеть на моей
крыше. Твое место вон там, -- он показал на большую клетку, полную лакомств,
которую привезли из Торонтского зоопарка. -- Иди туда, если тебе хочется
общаться с людьми! Иди к черту, говорю! Ну! -- вскричал он, подымая обе
руки.
Гризли таращился на него оторопело, держа в когтистой лапе оторванную
доску, постоял так, наклонив голову, чтоб разглядеть, кто там шумит... Потом
повернулся всей своей многопудовой голубоватой массой, еще раз взглянул вбок
с досадой: мол, чего мешаешь? И, едва не задев Андрея мохнатым задом,
спрыгнул вниз.
Утром только об этом и говорили. Барри от ужаса побелел: стоило гризли
протянуть к Эндрю лапу...
"Вот так "немой"!" -- ахали девчата из обслуги.
Руководители групп начали приводить толстощеких детей и просили Эндрю
рассказать им, как все это было.
Вокруг Андрейки оказалось вдруг столько девушек, что он даже начал
подумывать, не удрать ли куда. Даже Virgin, само целомудрие, которая
принципиально ничего не слышала, кроме песен любимой группы "Дюран-Дюран" из
своего магнитофончика, укрепленного на ее поясе, даже она сняла свои
маленькие наушники и поцеловала Эндрю.
Даже франтиха Женевьева, "пудель с медалями", как Андрейка называл ее
про себя, обняла. Женевьева казалась ему глуповато-гордой. Вскинутая голова,
причесанные книзу мохнатые пуделиные брови. Подымет длинные наклеенные
ресницы, в синих глазах -- постоянная насмешка. Над кем?
Женевьева училась в частной французской школе, работала как-то на
выставке одежды модельершей и вела себя в кэмпе так, словно ей было не
восемнадцать лет, а все двадцать восемь... Эндрю она притянула к себе с
такой силой, словно он всегда был ее парнем. Она остро пахла духами,
какими-то кремами, пудрой. На руках у нее позванивали браслеты, они
оцарапали Андрейке шею.
В умывальнике бросил взгляд на зеркало, -- ужаснулся: весь в губной
помаде. Едва отмылся. Только вышел из умывальника, опять Женевьева. К вечеру
он удрал от нее на кухню, где работал веселящийся "жучок" Джек Рассел --
самый неприятный человек в кэмпе, как решил Андрейка. Тройной подбородок
Джека от хохота трясся. Над чем он только не посмеивался?
Двенадцать лет назад Джек был, как и Барри, профессиональным
хоккеистом. Ему разбили коленную чашечку. В отличие от Барри, которого беда
смягчила, "просветлила", как пропела Кэрен, Джека беда обозлила на весь мир.
С десяти вечера до шести утра -- кухонный бог. Моет полы, плиту, кастрюли.
Тут его территория, на которую в эти часы не смеет ступить ни одна нога.
-- Ты чего приперся! -- зарычал он на Андрейку. И посмотрел на него
пристально: мол, убирайся, пока цел.
Андрейка хотел подняться с табуретки, но тут вбежала Женевьева в
голубых шортах с разрезами по бокам до пояса. За стенкой накручивали
рок-н-ролл, и Женевьева тут же задергалась в ритме "рока", делая какие-то
невиданные Андрейкой па.
-- Уходи вон, пустельга! -- зарычал Джек.
Женевьева вскочила на скамейку, продолжая пританцовывать и глядя на
Джека с вызовом.
-- Попробуй, если можешь!
Джек, мокрый от пота, жирный, поднял ее на руках, она пыталась
вырваться, крича:
-- Как ты смеешь, вонючка! Горлодер!
Но выбросить ее за дверь для него никакого труда не составило.
Андрейке не надо было повторять, он тут же вышмыгнул на улицу.
В темноте налетел на Женевьеву, которая его ждала. Она обняла его за
шею и, отмахиваясь веткой от комаров, повела к костру, возле которого сидели
парни и девушки, руководители групп. Дети заснули в своих бревенчатых
домиках, и девчонки-руководители пели знаменитую песню "Битлз" "Пусть
будет"... Барри аккомпанировал им на гитаре.
Андрейка прислушался к словам и вдруг подумал, что в детстве он пел
почти ту же самую песню: "Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет
небо... " На Луне, вот это правда! хотят того же... Кто-то предложил
пересечь озеро, где белел дорогой отель. Туда ездить запрещалось. Все тут же