Такер Уилсон. Метаморфозы вампиров-2

разведчиков? Вопрос задан был конкретно: грозит ли разведчикам опасность.
Тот мог ответить: не беспокойся, мол, это роботы. Но ответ был иным: "Лучше
пусть пара погибнет, чем дюжина". Погибнет... Намеренный обман.
Почему? Причина наклевывалась только одна. Гребиры знали, что ему,
Карлсену, не по нраву жестокость. Не вмешайся он вовремя, Клубин вполне мог
пожечь мозги тому ульфиду: остановило то, что гость забеспокоился. Гребиры
считали его сентименталистом, и, в общем-то, не ошибались. Бездумное
убийство сотни грисков, безусловно, вызвало бы у него неприятие, знай он,
что разведчики -- роботы.
При этом вспомнилось и упоминание Крайски насчет засады, которую
устроили отряду гребиров на Брооге. Уж не ожидалась ли та засада? И зачем
было карабкаться на Броог пешими, оставлять гравитационные коврики? Мо- жет,
Люко хотелось этой засады? Иными словами, не могли ли грибудов специально
заманить в ловушку, а там перебить?
Тут стали вырисовываться и новые сомнения (хотя и, вероятно,
инспирированные Фаррой Крайски). Почему Люко крикнул: "Кончай грисков!" на
английском? Причина может быть одна: хотел, видно, чтобы Крайски был
причастен тем самым к кругу сообщников.
От этой мысли смутные покуда сомнения начали обретать твердость. В
памяти ожили вспышки подозрительности Фарры Крайски к Клубину: насчет
неслучайности того укуса, и случая с машиной мйоргхаи. Тогда он от этого
просто отмахнулся. Теперь, однако, становилось очевидным: все с самого
прибытия в Гавунду сориентировано было на то, чтобы он, Карлсен, проникся к
груодам.
Сенгид ведь тоже предупреждал о коварстве гребиров, а уж он-то знал их
как никто другой. Однако за все время в Гавунде у Карлсена и мысли не
возникало об их коварстве, наоборот, к гребису он успел проникнуться полным
доверием.
Вспомнить, опять же, К-9, каджека из лаборатории Клубина. Как он ерзал
вначале, и как вел себя при их уходе -- эдак дружески, непринужденно. Уж не
шепнул ли ему кто держаться с гребисом на равных?
А случайное признание Клубина насчет того, что английский он выучил
буквально накануне утром, а вечером уже сотрет? Видимо, точно так же и
многие из гребиров выучили его с помощью машины и помнят лишь пока?
В целом верилось все же не очень, слишком уж не вязались масштабы.
Получается, вся Гавунда готовилась к его прибытию как к визиту коронованной
особы? Ну уж. На Дреде он был, потому что груодам хотелось обратить его в
свою веру. Неужто это настолько важно? Сомнительно. Сказал же Клубин, что
сделать что-либо он, Карлсен, все равно бессилен, пусть вопит хоть на весь
мир. Сочтут за сумасшедшего, и все тут.
Хмурые эти мысли донимали Карлсена больше часа, когда вслед за всеми он
поднимался по Буруджи-меш в сторону Броога. Видимость постепенно падала,
затем стало накрапывать: вверху -- рукой подать, -- клубились черные тучи.
Долина сужалась, переходя в мелкую теснину, усеянную валунами (иные размером
с дом). Отсюда узкая тропа взбегала по травянистому склону прямо к вершине.
Видимость упала до какого-нибудь десятка ярдов, а накрапывание переросло в
промозглый дождь, размахнув- шийся ветер норовил сдуть прочь. Снизу из
ущелья полыхали молнии, оглашая горы громовыми раскатами - отряд был уже
фактически выше туч. Был момент, когда на повороте тропы Карлсен, невольно
вздрогнув от жуткого удара грома, был сбит с ног особо сильным порывом ветра
и скатился на несколько ярдов. Шел он сзади, поэтому никто не заметил, что
гость может вот-вот сыграть в Буруджи-меш. Хорошо, что подвернулся камень:
удалось, схватившись, постепенно восстановить равновесие. Зато нежданная
встряска обострила внимание: сомнение и дискомфорт, по-видимому, успели
притупить реакцию, ослабить хватку. Едва сосредоточив ум и сплотив энергию,
он с радостным изумлением ощутил прилив мощи и самоконтроля. А ведь всего-то
пару часов назад казалось, что решена проблема человеческого существования -
ну не абсурд ли!
Взбираясь крутой тропой (то и дело приходилось ногам помогать руками),
он начал намеренно применять урок, усвоенный в ущелье Кундар, когда энергия
неудобства преобразуется в энергию цели. Там реакция была на жару, здесь --
на напряжение мускулов и дыхания, связанное с высотой. Поскольку боль в
мышцах обуславливалась потерей энергии, первоначальное усилие потребовалось
гораздо большее, чем в случае с жарой. Тем не менее, через несколько минут,
концентрация оказалась достаточной, чтобы боль преобразовалась в орудие
контроля. Так машина исправно перерабатывает топливо в энергию.
В эту секунду он с интересом заметил, что наиболее глубокие усилия
концентрации вызывают какую-то смутную тревожность, вроде боязни задеть
обнаженный нерв. С упорством ребенка, пробующего расшатать себе молочный
зуб, Карлсен сфокусировался на источнике тревожности, пытаясь уяснить ее
источник. Ответ дало воспоминание о Сории: немота, оставленная контактом с
водоворотом тета-пси энергии. Она осколком льда по-прежнему сидела где- то в
глубине.
Они теперь находились на травянистом склоне, и тропа исчезла. На
остальных, похоже, ветер не действовал никак -- видимо, из-за разницы в
весе. Что странно, Крайски тоже выстаивал против ветра без особого труда.
Спустя полчаса Люко, по-прежнему идущий впереди, что-то крикнул и
указал вперед, остальные сдержанно зарадовались. Из тумана стали проступать
башни-валуны, как мегалиты с округленными боками и макушками, торчащие на
вершине горы как неровные зубы. Еще несколько шагов, и Карлсен попал в
прибежище от ветра -- пятидесятифутовый мегалит, гладкий, будто
отшлифованный тонкой наждачкой. Вершина представляла собой синева- тую
гранитную площадку с углублением вроде ванны, где посередине находилось
несколько высоких камней с высеченными на них толанскими лицами. Место
неудобное: пристроиться негде, в "ванне" дождевая вода, дающая на продувном
сквозняке рябь.
Понятно и то, что имел в виду Крайски под словом "мощная". Окружающая
сила была так велика, что тяжко вибрировало в голове. С тем, что было на
Горше, понятно, и сравнения нет (а тошнило-то как тогда, и сердце но- ровило
выскочить через горло!). Без подготовки б, может, и убило: так и упал бы,
как мошкара под током.
Люко обратил ко всем неожиданно благосклонное лицо и в излюбленном
своем жесте раскинул над головой ручищи (Карлсену так даже и улыбнулся). И
объявил своим скрежещущим голосом:
-- Ну что, пора приступать.
Все сразу же образовали круг и склонили головы, Карлсен поспешно
примкнул. Крайски, кстати, остался под прикрытием мегалита, ежась от ветра.
С первых же секунд врубада все сомнения у Карлсена канули, сменившись
дружеской сплоченностью и доверием. Быть не может, чтобы кто-нибудь из этих
парней с угловатыми толанскими лицами и орлиным взором способен был предать
или хотя бы заслуживал малейшее недоверие. Причастность к совокупному уму
ощущалась как нечто глубоко удовлетворяющее, можно сказать, заразительное.
Безопасность и единение были такие, какие бы- товали, пожалуй, лишь среди
снаму. В этот миг примирения обаятельным казался даже Люко -- ведь, в конце
концов, он здесь лидер, командир.
Сомкнувшись с остальными, Карлсен понял, что их цель сейчас --
исследовать потенциал объединенного волевого усилия. Он у них уже был,
проблема в том, что до изъявления наружу его характер толком не известен.
Для осознания собственных возможностей им надлежало проявить себя в
действии. Это пробудит озарение, которое и послужит одолением восьмой
степени.
Первым делом надо было разогнать дождь и туман. Для этого общее усилие
спроецировалось на конкретную точку в тучах, намеченную Кребом, и тогда
прозвучал мысленный приказ рассеяться. Поскольку семикурсники упражняли в
свое время волю на клубах дыма, процедура давалась сейчас до нелепого легко.
В данном случае надо было лишь сфокусировать цель: увидеть чистое небо. Луч
совокупного усилия пронзил тучи, закрутившиеся грузной воронкой. Через
несколько секунд в ней расширилась колеблющаяся прогалина, через которую
виднелась зелень неба. Тучи всасывались в горловину воронки, крутясь, как
сливающаяся в ванне вода. Прошло несколько минут, прежде чем наметился
какой-либо дальнейший прогресс. Свинцовая туча постепенно истощилась до
молочной белизны, через которую пятнами просвечивало небо. Стало ощутимо
теплее, так как на вершину начал прорываться пока еще неровный свет. Наконец
светило заполыхало во всю мощь и остатки тумана истаяли без следа. Над
долиной в направлении Горша серебристым занавесом выстелился дождь.
С окончанием врубада Карлсен повернулся лицом к западу и впервые смог
целиком оглядеть Буруджи-Рота. Вид с "Кресла бога" - и тот не подготовил к
восприятию зрелища, сколь либо подобного по величию. На Земле даже с
высочайших пиков горизонт отстоит максимум на сотню миль. Здесь на Дреде это
могла быть тысяча миль - панорама простиралась без конца. Такого вида
Карлсену не открывалось даже при снижении над Горами Аннигиляции -- все
равно, что озирать континент откуда-нибудь с орбиты. Изумленность,
оцепенение, даже священный ужас -- все это одинаково не годилось для
передачи ощущений, поскольку само величие зрелища предполагало полное
презрение всяких человеческих эмоций. Все купалось в золотисто-огненном
свете, характерном для угасающего дня, с той разницей, что солнце сияло
сейчас непосредственно над головой.
-- Видел хоть раз что-нибудь подобное? -- с улыбкой поинтересовался
Креб.
-- Чтобы такого -- никогда. Горы Аннигиляции видел...
-- А-а, у нас в свое время происходил там парикшим.
-- Парикшим??
-- Что-то вроде... -- Креб развел руками, тщетно подыскивая жест, --
что можно делать руками.
На помощь пришел Крайски:
-- Он имеет в виду скульптуру. Ты догадался, что те горы искусственного
происхождения?
Смысл этих слов дошел не сразу. Лишь спустя секунду-другую воссоздалась
в памяти панорама Гор Аннигиляции: гротескные сюрреалистические очертания с
"ведьмиными шляпами", кручеными "мостами дьявола" и уродливыми, искаженными
лицами и силуэтами.
-- Да, мы сами создавали те формы, -- перехватил Креб вопросительную
мысль Карлсена. -- Наш гребис, -- он кивнул в сторону Люко, -- был одним из
парикши. Хотя первым парикши был Мардрук. Именно он...
Креб осекся на полуслове: сзади поднял руку Люко. Даром, что стоя
спиной, юноша почувствовал команду старшего.
Люко стоял у парапета, глядя через Буруджи-Рота на запад. Карлсен
приблизился к тому месту и снова ощутил безотчетный страх раствориться в
некоем небытии перед лицом этой бездны. Зияющая пропасть была такой
глубокой, что в полпути над долиной висели облака. Карлсену нередко
доводилось летать на такой высоте в аэроплане, но при этом ощущение пустоты
внизу сводилось на нет. Здесь же твердь под ногами и стены склонов, уходящие
вниз миля за милей, подчеркивали реальность дали. Да еще и парапет, не
доходящий даже до пояса, усугублял дискомфорт.
По ту сторону долины усеянный бурыми камнями склон всходил к
изломанному заснеженному пику, еще более высокому, чем Броог. Он был одним
из трех, сходящих к югу, из них последний обрывался отвесно (он был виден с
Ибарра-Бруига). Его верхушка приходилась вровень с вершиной Броога, примерно
в пяти милях над долиной. Меж двумя вершинами пониже ползла широкая река,
шум которой отчетливо слышался даже на таком расстоянии. Из дальних гор
большинство было одето лесом. В средней отдаленности над местностью
господствовали остатки горы, некогда вулкана. Циклопической силы взрыв
когда-то оторвал ему верхнюю часть, оставив похожий на кротовую кучу кратер,
однако даже оставшийся обрубок был выше Броога. Более низкая цепь на севере
(до нелепого низкая в сравнении с пиками Буруджи), странно схожая с хребтом
ящера, заканчивалась синим округлым озером. За ним вздымалась одна из самых
броских гор в цепи -- ис- полинский шпиль высотой с Броог, всходящий чередой
неровных террас и выступов. Похоже на какой-нибудь замок великана из детской
книжки. Причем уже отсюда видно: происхождение явно не природное.
Когда собрались все, Люко указал на Креба:
-- Первый выбор за тобой.
Креб неторопливо, вдумчиво оглядел пейзаж. Подняв через несколько минут
руку, он указал на реку, текущую меж двух противостоящих вершин. Люко
кивнул. При этом непонятно, что имелось в виду: гора как гора, и менять в
ней что-либо не было смысла. Когда же Креб, склонив голову, послал
телепатический сигнал, серьезность и целенаправленное упорство ощутились
ярко, как никогда. Особенно в момент его, Карлсена, вхождения во врубад.
В этот миг процедура неожиданно изменилась. Люко, вместо того чтобы
смотреть со стороны, приобщился сам. Что именно произошло вначале, Карлсен
не уловил -- почувствовал лишь дополнительную силу, стальным обручем
стянувшую их сильнее прежнего. Только достигнув определенной точки сжатия,
он почувствовал, что сила нагнетается Люко и что он уже не просто один из
общего числа, а часть каждого, в чем-то дополняющая и укрепляющая.
И тут без удивления понял нечто, остальным уже известное и мелькнувшее
смутной догадкой, когда Креб назвал Люко "гребисом". Ими начальствовал не
Люко, а Клубин.
Была ясна и необходимость этого обмана. Он, Карлсен, знал Клубина как
любезного хозяина и проводника по Гавунде. Остальные чувствовали в нем
властелина и учителя, испытывая при этом глубочайшую преданность и по-
чтение. Причем теперь ясно, что восприятие юношей было правдивым, а его --
ошибочным. И поскольку гребис полновластно командовал этим походом, такое
различие в восприятии делало врубад просто невозможным. Карлсен потрясенно
осознал, что все это время относился к гребису как к собрату- человеку.
Прежде всего, от нового сжатия необычайно усилилась проникающая
способность. Отдаленные объекты, словно попав под мощный телескоп, сделались
так же отчетливы, как близлежащие предметы. Теперь было очевидно, что
человеческое свойство видеть вещи в перспективе -- это результат зыбкости
воли. Врубад давал возможность охватывать взором всю панораму вкупе,
тысячекратно усиливая детализацию и обзор.
Сообщалась и сила видеть сквозь горы -- вернее, чувствовать то, что
находится под ними, -- будто они сделаны из стекла.
Наконец-то ясна была главная цель врубада: спасение от слабости
индивидуального сознания, слабости одиночки. Так, чтобы он, одолев границы
своего утлого "я", мог впервые сказать "мы".
Без всякого перехода они стояли уже не на вершине Броога, а где-то в
миле от бурого скалистого склона по ту сторону долины: каждый пучок травы и
каждый камень различая отчетливо, как на увеличенной фотографии. Рев
вскипающей пеной реки оглушал.
Теперь ясна была дерзость кребова плана. Парень достаточно сведущ был в
геологии и знал, что те три вулкана, давно уже сглаженные ветром до
округлости, неким подземным толчком к тому же накренены. Результат приятен,
но скучноват: горы безобидно доживали свой геологический век, что-то вроде
здешних Альп. Кребу же хотелось воспользоваться озером жидкой магмы,
запертым на глубине мили под долиной, и преобразовать меньший из этих пиков
в действующий вулкан.
Миллионы лет назад, когда вулканы были активны, это подземное озеро
состояло из магматических пород, сформировавшихся в пору сгущения планеты из
огненного шара, и раскаленных до тысячи с лишним градусов за счет
радиоактивных элементов. С распадом элементов температура понижалась, и
отдушины поверхности запечатало жидким гранитом. Меньший из этих трех пиков
как раз и был основным вулканом, но землетрясениями его постепенно порушило.
Главная же отдушина подземного озера по-прежнему находилась непосредственно
под ним.
С подачи гребиса они начали рассуждать технически. Главная отдушина
заблокирована, но ее можно разблокировать увеличением температуры до трех
тысяч градусов. Самый простой способ -- увеличить температуру магмы
непосредственно под отдушиной, пока рвущиеся наружу газы не вышибут
гранитную пробку как из бутылки с шампанским. Это можно сделать, направив на
нее луч изол-силы, ужатый до интенсивности лазера.
Сложность в том, что такой луч, не ровен час, прожжет землю и создаст
отдушину не в том месте. Еще один вариант -- направить луч сверху вниз,
непосредственно в запекшееся жерло вулкана.
Третья, и самая интересная возможность -- направить в земную толщу луч
низкой интенсивности, примерно как микроволновое излучение, а затем, когда
он войдет в магму, скомпрессовать его как лазер. Такая дистационность
требовала гораздо большей концентрации, чем вспарывание пломбы сверху, но
представляла собой куда более захватывающую задачу.
С ужесточением концентрации Карлсен понял, почему гребис действует лишь
как скрепляющая сила. Нагнетать или направлять энергию -- не его задача: это
по сути противоречило правилам курирования восьмой ступени. Врубад
генерировал энергию сам по себе, гребис лишь подстраховывал на тот случай,
если усилие не достигнет цели и спайка начнет колебаться. Энергия
вырабатывалась такая, что любая оплошность могла оказаться роковой. Врубад
был своего рода паровым котлом, и задачей гребиса было не допустить взрыва.
В сущности, коллективный ум врубада уподобился устройству, цель
которого -- создание и высвобождение энергии. Энергия частично создавалась
самим врубадом, частично бралась из самой земли. Концентрация изол-силы
ввергала в неистовый восторг, который приходилось бдительно сдерживать.
Совокупный ум словно преобразился в расплавленное железо, постепенно
накалившееся добела и затем перешедшее в пар. "Белая" фаза наделяла
божественной мощью. Следующая -- привносила странную отрешенность, сознание
того, что все они вместе взятые уже не доменный жар, но сила, его создающая.
И наступило откровение. Само восприятие сделалось чистой энергией, наводясь
и проникая лучом сквозь толщу первозданной лавы и оса- дочных пород. От
этого земля накалялась сама по себе, доходя до двух с лишним тысяч градусов,
что все еще было значительно ниже точки плавления.
Сжать этот луч в лазер было бы просто: силы для этого требовалось
примерно лишь вдвое больше против теперешней. Сжать же входящую в магму
часть за счет дистанционного управления требовало как минимум десятикрат-
ного усилия. Тем не менее, процесс обновлял сам себя - одно уже удовольствие
от нагнетания такого контроля облегчало дело. Когда температура магмы
перевалила три тысячи градусов, повысилось и давление -- как вода в
герметичном котле, грозящем скорым взрывом. Застывшая в горловине магма
начала таять, словно свечной воск и сбегать обратно в кипящее озеро, мешаясь
с водой из подземных источников. От испарения росло давление, замедляя
процесс, поскольку точка кипения от этого соот- ветственно возрастает. Но
медленный рост температуры начал сказываться на окружающей жерло осадочной
породе, тоже начавшей подтаивать, так что горловина внезапно расширилась.
Первые признаки успеха возвестились султанами белесого дыма,
прорвавшегося вдруг сквозь вершину горы. Он с шипением взвился в воздух как
струя пара из чайника, и через несколько минут был уже вдвое выше горы.
Вскоре его отяжелил сизый дым со снопами красных искр. И наконец с грохотом,
от которого крупно содрогнулась земля, в воздух гигантским пушечным ядром
пальнула пробка твердой магмы. При этом взорвался сам вулкан, изрыгнув
полумильный протуберанец расплавленной лавы. Чтобы не дать ей обрушиться на
вершину Броога, пришлось спешно создать волну высокого ветра, сдувшую дым в
противоположную сторону. В эти мгновения экстаз, свойственный какому-нибудь
демиургу, одолевал так, что казалось, им сейчас по силам заправлять климатом
всей планеты целиком.
Спустя полчаса извержение иссякло, и дым начал стелиться по вершине
рваным плюмажем. Кипящая магма превратилась в докрасна раскаленную лаву,
успевшую уже скатиться в долину, где вызвала над рекой шипящие клубы пара. В
разгар извержения она струей огнемета взметалась в воздух, теперь же, опав,
сбегала как воск с оплавленной свечи.
Сам пик перестал существовать. Взрывы разрушили конус, и он превратился
в провал на горном склоне, который с истраченной силой облизывался время от
времени вялым языком красно-желтого пламени, словно смиряясь с поражением.
Это была лишь часть плана. В завершение Креб хотел еще и отклонить
реку, по-прежнему стремящуюся вниз по склону. На высоте извержения ее
течение почти прекратилось (вся сила ушла в пар). Тем не менее, разрушив
пик, взрыв не повлиял на ее направление. С вершины Броога казалось, что река
стала огибать дымящийся кратер, но вид непосредственно сверху показывал:
русло, как отстояло, так и отстоит от него на милю с лишним.
Вот как, оказывается, возникли странные очертания Гор Аннигиляции.
Механизм представлял собой грозный водоворот энергии. В сравнении с силой,
идущей на создание лазера, усилие здесь требовалось до нелепого мизерное.
Движение изол-силы, незамысловатое как помешивание чайной ложкой, создало
небольшой циклон с вакуумом по центру, а уж воздух, кружащийся с
пятисотмильной скоростью, всасывал с поверхности все непрочно лежащие камни.
После этого воронка приложилась к земле, словно карборундовое колесо с
электроприводом и вгрызлось так, что верхний слой гранита искрошился на
иглистые осколки, всосавшиеся внутрь циклона. Подобная обработка участка
между рекой и выжженым кратером создала двух- мильную впадину-подкову, по
которой хлынула река.
Карлсен был бы не прочь направить реку в кратер, чисто для того, чтобы
потешиться еще одним взрывом. Однако Креб был более осмотрителен и знал, что
такой взрыв разрушит и всю гору, и ее отвесный южный отрог. Потому реку он
направил тысячей футов западнее кратера, где она, шипя по раскаленной
докрасна породе, повернула к кромке склона. Река была могучая, не уступающая
полноводностью рукаву по восточную сторону Броога. В итоге водопад в тысячу
ярдов шириной, перехлестнув закраину, исполинским белым шлейфом обрушился
вниз, на находящиеся в полумиле камни, где обратился в пар, окатив
расплавленную лаву.
Неким волшебным образом они переместились, обратно на вершину Броога
(тут лишь вспомнилось, что они с нее никуда и не отлучались). Телепати-
ческий контакт, -- светлый, роднящий восторг, -- не исчезал и с окончанием
врубада. Что-то подобное, вероятно, испытывают футболисты, только что
одержавшие победу в суперматче и принимающие теперь душ. Эта приятно
расслабленная атмосфера распространялась даже на гребиса.
Через долину, на расстоянии в десяток миль, деяние их рук впечатляло не
так сильно, как вблизи. Тем не менее, было очевидно, что выбор Креба себя
оправдал. С исчезновением третьего пика гора обрела новую симметрию.
Безусловно, к общей красоте горного склона добавлял свое и водопад. Когда
почерневшие останки третьего пика снова покроются травой, величавости у
пейзажа наверняка прибавится.
Хотя не это было главным. Теперь ясно, что подлинная цель этого
упражнения -- не в преображении окрестности, а в том, чтобы
продемонстрировать каждому, что он способен преображать свой собственный
внутренний пейзаж. В этом -- существенное различие между седьмой и восьмой
ступенью. Семикурсники понимают, что обладают силой творения и
трансформации. Восьмикурсники же понимают, что именно создается и
трансформируется.
Со всей очевидностью открылось, что без уяснения этого все живые
существа обречены на прозябание в иллюзии. Они без исключения полагают, что
значение лежит вне их, в окружающем мире, и чувствуют себя несправедливо
обманутыми, стоит фокусу этого значения сдвинуться или измениться.
Восприятие -- дремлющий гигант, осознающий свою силу лишь от какого-нибудь
внешнего стимулирующего импульса. Вот почему секс извечно приводил людей в
состояние обостренного бодрствования: гигант пробуждался, предвкушая вслед
за победой удовольствие. То же самое в отношении бессмертной музыки или
величественных пейзажей: они тоже про- буждают гиганта, давая ему осознать
свою собственную силу. Человек, внемлющий великой музыке, становится музыкой
- гигант пробуждается и осознает, что может двигать горы.
Глядя в воцарившейся тишине на зияющий провал, Карлсен поймал себя на
том, что больше не испытывает глухого страха; в сравнении с мощью ума он
лишь дыра в земле.
Подошел и остановился рядом Крайски.
-- Ну?
-- Что "ну"? -- оторопело уставился Карлсен.
Вопрос словно донесся из какого-то иного мира -- тускловатого,
приниженного. Такой отчужденности от Крайски он не испытывал еще никогда.
-- Скоро в обратный путь, -- терпеливо сказал тот. -- Ты уже
определился?
-- Насчет чего?
-- Ты знаешь, -- Крайски начал выказывать нетерпение.
-- Да, это так. Тебе надо прийти к решению, -- раздался сзади голос
Клубина.
Обернувшись, Карлсен увидел перед собой уже не Люко, а гребиса, до этой
поры действительно маскировавшегося под Люко. Хотя в напускной оболочке
крылась сила, огромная, как предвечерняя тень, масштаб которой восьмикурсник
мог лишь начать постигать.
Перед этой силой, намертво приковывающей к себе взгляд (удивительно
еще, что он с таким спокойствием его выдерживал) уклоняться от ответа было