Такер Уилсон. Метаморфозы вампиров-2

литые, замечательной формы, грудь крупная и упругая, без малейшего намека на
дряблость.
Макрон появился следом - осанисто, достойно, без робости и
нерешительности, которые все же выказала Гэйлис. Судя по виду, в мужском
теле Логайя чувствовала себя совершенно свободно. Было совершенно ясно,
почему он выбрал именно ее. Отчасти в шутливое назидание Бальтаиру, из всех
присутствующих выбравшему самую молоденькую и уязвимую: Макрон, в противовес
ему, выбрал фигуру авторитетную. И то потому, что ритуальную фразу
произнесла Логайя. Произнесли ее Ригмар, он бы избрал ее.
Первым вперед выступил мужчина - с подобием улыбки, словно забавляясь
от мысли, что сейчас предстоит любовь с собственным телом. Бесцеремонно
притянув Логайю, он ее поцеловал. Ясно, что Макрон сейчас находился в
невыгодном положении. Такой решительности он не ожидал. Правой рукой обвив
партнера за шею, левой он полез под мужскую тунику. Все почувствовали
мелькнувшую меж ними искру, отозвавшись на нее вспышкой возбуждения. Логайя,
в отличие от Гэйлис, намеревалась продемонстрировать, что гребиру не
уступает ни в чем. Тем не менее, первоначальное столкновение воль вскоре
растворилось в чувственном наслаждении. Оба перестали сознавать чужую
индивидуальность, уйдя в пылкий обмен ощущениями.
Удивляло, что все присутствующие сопереживают это соитие с прежней
остротой. Казалось бы, внимание могло уже и поистощиться. Впрочем, теперь
понятно: людские мерки он пытается применить к существам, уровень
концентрации которых неизмеримо превосходит любого человека. Более того, у
него и собственные силы выросли в сравнении с тем, что было на Земле. На
занятиях йогой и медитацией Карлсен иной раз достигал повышенной степени
контроля, тем не менее оно ни в какое сравнение не шло со стойким свечением
интенсивности, что впервые заставило его осознать силы собственного ума.
На этот раз Карлсен специально дистанцировался от пика оргазма, но
мимоходом удовлетворенно подметил, что спермы сейчас не пропало ни капли. В
тот момент когда Логайя передавала Ригмар мешочек (та его сноровисто
запечатала и бросила в холодильник), Макрон, казалось, тоже вот-вот потеряет
сознание, как Бальтаир. Не ничего - встрепенувшись, выпрямился и расправил
плечи. Размена телами, как и в предыдущий раз, не было: Логайя прошла к
остальным женщинам, а Макрон твердой поступью направился к скамье. А когда
проходил мимо и их взгляды встретились, Карлсен ошеломленно поймал себя на
том, что смотрит на Логайю: улыбка, выражение глаз, мимика губ - ошибка
исключена.
Мискрат, - юноша с перебитым носом, - шагнул уже вперед. Но не прошел
он и двух шагов, как раздался голос Ригмар:
- Поскольку Макрон изменил порядок церемонии, я воспользуюсь своим
положением главной исполнительницы Совета, и внесу дальнейшее изменение. -
Она сделала паузу, для полноты эффекта. - Следующий выбор сделаю я.
Макрон в образе Логайи, прислонясь среди женщин к стене, наблюдал с
улыбкой: дескать, детство все это. Секунду спустя улыбка сменилась
ошарашенным выражением, когда Ригмар объявила:
- Я выбираю его, - и указала на Карлсена.
- Я протестую! - шагнула вперед Логайя. - Это нарушает все договорные
рамки.
- Согласна, - парировала Ригмар, глядя на него со спокойствием,
скрывающим вызов. Прием тот же, какой он сам использовал десять минут назад:
полная уверенность, что "будет так, как я сказал".
- Но это же несерьезно, - Логайя явно была потрясена. - Это будет
абсолютно бессмысленно.
- Почему же?
- Потому что он человек, - Макрон-Логайя метнул на Карлсена
презрительный взгляд.
- Способный, тем не менее, давать нам мужское семя.
Макрон полностью вышел из равновесия.
- Ты... Так вы говорите нам, что намерены изменить правила?
- Какие именно? - надменно улыбнулась Ригмар. Макрон молчал. Ригмар
оглядела остальных гребиров. - Кто-нибудь еще возражает? Нет? Идем, -
позвала она Карлсена.
Впервые за все время он почувствовал себя неуютно. Мысль о прилюдном
соитии вызывала беспокойство. А вдруг не получится? Впрочем, что за вздор:
он же будет в теле Ригмар. Карлсен твердой поступью прошел в середину круга.
Ригмар вошла в свой цилиндр, вспыхнувший синим - цвет несколько светлее
и холоднее, чем у Логайи. Войдя в соседний, Карлсен смущенно увидел, что
индикатор лишь чуть порозовел, вроде разбавленного вина. Краем глаза успел
заметить: гребиры на скамье глумливо скалятся.
Ощутив знакомое головокружение, Карлсен закрыл глаза. Вскоре повышенная
энергичность с ровно тлеющим огоньком сексуальности дали понять, что он
перекочевал в тело Ригмар. Но лишь с выходом из цилиндра различилась вся
степень перемены в сознании. Ни один из прежних обменов не был хотя бы
опосредованно связан с переселением в женское тело. Все ощущения сейчас
казались более четкими, от тепла щек до прохлады стеклянистого пола под
босыми ступнями. Как он и ожидал, тело ощущалось гораздо тяжелее, хотя это
совершенно не сказывалось на дышащих ровной силой мышцах: ни дать ни взять
атлет на пике спортивной формы. Хотя самыми поразительными были умственное и
эмоциональное различие - такое ошеломляющее богатство, что полностью и не
охватишь.
Ригмар, приблизившись, прижала его к себе, вызвав в теле встречную
вспышку удовольствия. Со странно вязким ощущением того, что нарушается некий
запрет. Карлсен обнял ее за шею и припал губами к ее рту, одной рукой, между
тем, потянувшись под тунику, нащупать мужской орган. Тот, к счастью,
пребывал уже в эрекции: получается, для Ригмар его тело было таким же
возбуждающим. Он приподнял тунику, чтобы сподручнее вправить жезл между
бедер, и когда их гениталии пришли в контакт, сразу же ощутил знакомый поток
жизненной силы. В точности, как то первое ощущение дифиллизма с Хайди
Грондэл, только роли сейчас поменялись.
С началом соития все остаточное напряжение сошло на нет. Странность
женского обличия перестала восприниматься, враз очаровав способностью
вызывать такой отклик желания в партнере. Мужское тело лишь производило
сексуальную энергию - своим откликом он формировал ее и трансформировал, как
дирижер формирует звуки оркестра. (Просто откровение, надо будет обязательно
над этим поразмыслить). Что удивительно, текущая встречно энергия партнера
была явно женская - от нее веяло личностью Ригмар, а стоило сомкнуть веки,
как перед глазными яблоками замерцал поток цвета индиго.
Из всех прежних ощущений этот обмен был, пожалуй, самым интенсивным.
Пыл, вызванный тогда Фаррой Крайски, казался в сравнении с ним никчемным
фарсом, каким-то злым детским озорством. С Ригмар чувство запретности быстро
подчинилось взаимному стремлению, неожиданно невинному по своей сути. В нем
мгновенно угадывалась та чистая сексуальная энергия, что ощущалась в
лаборатории у Ригмар - та, подсолнечно-желтая. Взаимодействие продолжалось,
и стало ясно, что энергии сливаются подобно двум ручьям, сохраняя вместе с
тем свою индивидуальность. Наблюдение настолько интересное, что сексуальное
возбуждение как бы сместилось на второй план: тело полыхало, а ум взирал
сторонним наблюдателем.
Крупная дрожь чувственности возвестила приближение оргазма. Карлсен-
Ригмар полез в карман туники и вынул оттуда паутинно тонкий мешочек. Он
зачарованно пронаблюдал, как головка пениса исторгла в него тугую струйку
спермы. И горькое сожаление пронзило от того, что все закончилось так
быстро.
Он замешкался, не зная, будет ли Ригмар размениваться сейчас телами. Но
это явно противоречило порядку ритуала. Она сделала знак смуглой женщине,
представленной как Ашлар; та заняла место распорядительницы, а сама Ригмар в
образе Карлсена прошла к стене за спины гребиров. Карлсен же, с облегчением
убедившись, что маскарад окончен и он теперь опять неброский зритель, прошел
и встал среди женщин.
С соитием схлынуло и все остаточное напряжение. Первой реакцией на
выход сексуального напряжения была дремливая умиротворенность, сродни
блаженству в теплой ванне. Вскоре оно сменилось сексуальным подъемом -
частично отклик на общую атмосферу в зале, но, прежде всего, непосредственно
восприятие тела, в котором он сейчас обитал. По глубине оно намного
превосходило обычную мужскую возбужденность от прикосновения к обнаженной
женской плоти, поскольку контакт теперь был прямой. Вот она, наивысшая форма
интимной близости: тело женщины принадлежало ему сейчас в самом, что ни на
есть, буквальном смысле.
Возвратившись вниманием к церемонии, он увидел, что новая
распорядительница вызвала Мискрата, который в свою очередь избрал
черноглазую шатенку, стоящую рядом с ним, Карлсеном - ее звали Герлинна.
Провожая взглядом ее невесомую поступь танцовщицы, Карлсен ошеломленно
поймал себя на том, что знает эту девушку близко словно сестру. Все в ней
казалось странно знакомым.
Сквозная эта ясность озадачивала, похоже, ее можно было "вызывать",
будто по памяти. При прежних обменах, - с Аристидом ли, с Грубигом, - чужая
память оставалась недоступной, все равно, что автоматически блокировалась. С
Ригмар подобного не происходило. Невозможно, чтобы это была случайность. По
какой-то причине Ригмар решила открыть ему доступ в свою память.
Чувствуя полную поглощенность остальных, он сумел, расслабившись,
отвести внимание. Понятно, было бы верхом неприличия, если б кто-нибудь это
заметил (так школьник-хорист, отлынивая, лишь открывает-закрывает рот во
время общего пения), но тело Ригмар очаровывало настолько, что этим можно
было пренебречь. Как будто происходила некая химическая реакция, где
скопляющаяся в диафрагме и солнечном сплетении теплота медленными кругами
расходилась по телу.
Внезапно стало ясно, почему Ригмар избрала в партнеры именно его. С
гребиром эта алхимия была бы невозможна: слишком уж поглощены они собой,
замкнуты в своей мужской одержимости властвовать. А если б возможность и
была, то допускать их к этой внутренней перемене было бы опасно: они бы
усмотрели в ней дерзость, вызов своему мужскому началу.
Ясно и то, почему Ригмар решила позволить ему остаться в Хешмар-Фудо: с
первого взгляда она углядела в нем потенциальное решение своих проблем...
Происходило, очевидно, некое слияние, которое, возникнув от его мужской
сексуальной энергии, продолжалось потому, что он фокусировал теперь на нем
свое внимание. Причем обе энергии не просто смешивались, а сочетались
химически: при закрытых глазах смесь индиго и желтого сменилось холодно
изумрудной зеленью. Напоминало медленно разрастающийся оргазм, только в
отличие от него, здесь не было конкретного пика и спада. Напротив, возникало
стабильное и незыблемое ощущение силы и уверенности.
И вот сейчас, в метнувшейся искре догадки, Карлсен понял свое недавнее
ощущение - то, что он как бы дирижирует оркестром. "Дирижирование" это было
по сути процессом усвоения и трансформации. Теперь ясно, что именно с
человеческой сексуальностью обстоит не так. Все равно, что глотать пищу не
распробовав, хлебать вино, не чувствуя его аромат. Все это исходит из
человеческой пассивности.
Жизненной энергии надлежит трансформироваться через волю: она и есть
реторта алхимика. С груодам и итого хуже: не видя нужды в трансформации, они
качество заменяют количеством, попусту транжиря похищенную энергию. Глупо,
все равно, что сливать вино в дырявый сосуд.
Страх вызывало в основном то, что кто-нибудь из гребиров заметит
сейчас, что происходит. Карлсен нутром чувствовал: процесс тогда моментально
пойдет насмарку. Медленное это слияние лишало Ригмар зависимости от мужской
сексуальности - то, что гребиры безусловно сочтут за оскорбление. К счастью,
они так поглощены были брачным ритуалом Мискрата и Герлинны, что ничто
остальное их не занимало.
Из груди и плеч мреющая теплота и уверенность передались в голову. При
этом на миг закружилась голова, а затылок пронзила острая боль, лопнувшая
медно-золотистыми искрами. Это длилось лишь мгновение: следом стало ясно,
что внутреннее преображение завершено. Зал словно вдруг отступил, ужался,
как будто смотришь на него сверху. И все, на что ни глянь, подернуто
медно-золотистым свечением.
И тут ему с внезапной ясностью открылось все происходящее в зале, а
также мысли и чувства каждого из присутствующих. Самым поразительным было
воспринимать сексуальность гребиров глазами женщин. Каджекам секс виделся
иллюзей, для женщин же Хешмара он был полон трагизма. Они изнывали по
мужской энергии, столь необходимой для этой алхимии внутреннего слияния.
Мужчины жаждали женской энергии по той же причине. Но у мужчин вожделение
достигало такого накала, что утолить его не было возможности. Не сознавая
нужды в трансформации, они маялись в замкнутом круге буйства и
неутоленности. Объясняло это и то, почему гребиры способны заниматься
любовью с роботицами. В сексе они настолько сориентированы на самих себя,
что достоверность партнера их толком и не занимает. Мискрат даже сейчас, при
обмене жизненной энергией, на деле предавался некоей фантазии
мастурбирования. То же самое и в отношении всех других мужчин-гребиров. Их
тянуло овладевать женщинами вплоть до уничтожения. Достичь же желаемого не
получалось ни у мужчин, ни у женщин: и те и другие обречены были на
безмолвный голод отчаяния.
Как ни странно, сквозная эта ясность не вызывала ни беспомощности, ни
уныния. Ригмар постигла теперь суть проблемы (пожалуй, первая за все времена
женщина на планете); в конце концов к этому придут и остальные, положив
таким образом конец трагедии (или комедии) противостояния. Гораздо важнее
осознание того, что нет ума "мужского" или "женского", а суть дела,
очевидно, в самом уме. Карлсен же ощущал сейчас главную цель полового
влечения: именно это слияние, где мужское и женское переплавляются в нечто,
объединяющее и охватывающее обоих.
Напряжение в зале усилилось: Мискрат приближался к оргазму. Тот
оказался таким бурным, что гребир, зажмурясь откинул голову, стиснув зубы
как в нестерпимой муке. Все изумленно уставились, когда белесая жидкость,
переполнив кулек, заструилась на пол. Ноги у юноши на миг подкосились:
вот-вот свалится в обморок. Ашлар что-то прошептала ему на ухо, и он кое-
как выпрямился. Последовавший глухой ропот можно было приравнять к
аплодисментам. Мискрат, двигаясь явно через силу, возвратился на скамью.
Герлинна на свое место прошла по-мужскому твердой походкой (вовсе не той
восхитительно грациозной поступью), с победной улыбочкой на устах.
Она-то и олицетворяла собой неприглядную суть гребиров. Все-то для них
сила, все агрессия. И реальность-то у них единственно в упражнении воли. Как
можно быть так по-ребячьи глупыми? Неужто не видно, что истинная сила к
помыканию посторонними отношения не имеет?
Встретившись на миг глазами с Герлинной, он понял, что выдал свое
раздражение. Ну и ладно: с высоты теперешнего прозрения гребиры казались ему
попросту детьми.
Встал со скамьи Проспид. Но не успел он сделать и шага, как чей-то
голос велел: "Остановись!" Это была Логайя, выступившая со стороны женщин.
Ашлар взглянула на нее со смешливым недоумением:
- Очередное изменение процедуры, Макрон?
- Нет. Но мне надо кое-что сказать.
Исподволь Карлсен мгновенно уловил, что слова эти относятся к нему.
Собрав волю, он внутренне приготовился к неприятному,
- Ну что ж, Макрон, давай, - кивнула Ашлар.
- Кое-кому необходимо покинуть этот зал.
- Изволь объясниться.
- В этом нет необходимости, - раздался неожиданно в ответ его
собственный, Карлсена, голос, хотя безусловно с темпераментом Ригмар. Она
поднялась со скамьи. Тон такой же властный как у Макрона (кстати, интересно:
тело у него смотрелось как-то более внушительно и грозно, чем у гребиров). -
Я главная исполнительница Совета и распорядительница ритуала. Если есть
какие-то претензии, пускай подождут до окончания. Все, продолжаем.
- Сначала пусть уйдет твой соглядатай! - В голосе Макрона сквозило
какое-то мальчишеское упрямство, выдающее незрелость. При этом он повернулся
к Карлсену. Последовал жесткий, как удар дубинкой, толчок воли, от которого
отнялось дыхание и замерло сердце. Но, будучи исподволь к нему уже готовым,
Карлсен сумел приглушить удар. При этом чувствовался гнев Макрона, такую
дерзость воспринявшего как добавочное оскорбление.
- Проспид, - обратилась Ригмар, - прошу, выбирай свою партнершу.
Проспид покачал головой.
- Макрон прав. Землянин должен уйти. - Чувстовалось, что старшего он
поддерживает скрепя сердце, вынужденно отвлекаясь от вожделения.
Слушая этот диалог, Карлсен невольно ослабил бдителыюсть. Оказалось,
напрасно: лязгнув, сжало так, будто тело обратилось в соляной столп, а
следом будто и вовсе растворилось. Осталось лишь отобщенное сознание, мысли,
но никак не тело.
- Я приказываю, остановитесь! - резко сказала Ригмар. Прозвучало до
странности глухо, будто уши заложило.
Ум, несмотря на дискомфорт, оставался отстранен, на происходящее взирая
как бы сверху. Оказывается, гребиры все вчетвером сплотили свою волю против
него - давление куда как сильнее, чем от капланы. Однако он по-прежнему
хранил покой и хладнокровие. Памятуя о том, что страх - предвестник
поражения, ум взирал на происходящее со скучливым презрением.
Умы у них сейчас контактировали напрямую, а потому среди гребиров
чувствовалось замешательство. Опыт противостояния у них основывался на
существах вроде капланы или противниках вроде Грубига, для которых
поражение, - сломленная воля, - означает унизительную, мучительную смерть. В
сознании у них закрепилось, что как бы ни был силен противник, точку надлома
у него можно нащупать всегда. А тут какой-то слабый, жалкий гуманоид, не
заслуживающий ничего кроме презрения, нагло нарушает законы природы,
оставаясь безразличным к угрозе уничтожения. Такой парадокс не укладывался
для них ни в какие рамки.
В голове мелькнуло: а как же у Ригмар с сердцем? Если полностью
остановилось, то не опасно ли для жизни? Он вовремя спохватился, что
размышлять над этим чревато: появится уязвимость, а теперешнее отчуждение
как раз от него и зависит.
Едва отогнав ощущение уязвимости, Карлсен почувствовал, что будто бы
плавно взмывает вверх. Словно ум, отрешившись от тела, обрел легкость
надутого гелием шара и от малейшего толчка может тронуться в том или ином
направлении. Считанные секунды, и он снова плыл в атмосфере чистой свободы.
Мир и безопасность были такие полные, что Карлсен напрочь позабыл о своем
местонахождении. Ощущение времени схлынуло - все равно что спать и вместе с
тем полностью бодрствовать. И тут, когда ощущение покоя начало
переплавляться в физическую сладость (сродни несказанно уютному теплу), до
него дошло, что окружающий мир вот он, возвратился. Ощущение непостижимо
переросло в трели искристого света, словно кровь преобразилась в молодое
шампанское, средоточащее в себе все запахи весны, лета и осени. Но вот оно
прошло, и Карлсен почувствовал, что все так же стоит прислонясь к стене, а
все в зале на него смотрят. Макрон стоял непосредственно напротив, с
напряженным недоумением вглядываясь ему в лицо. Голос Ригмар:
- Мы условились, что тебе следует выйти.
Карлсен натянуто улыбнулся ей, затем Макрону. Нечего и гадать, решение
принято единственно с целью умилостивить гребира. Ашлар с тревожно-
растерянным видом кивнула: иди, мол. Макрон, прежде чем посторониться,
секунду-другую нарочито помедлил. Карлсен, чтобы как-то ему досадить даже не
кивнул (детский сад какой-то: кто кого переупрямит). Подойдя к ближнему
цилиндру, он открыл дверцу и ступил внутрь. Странно: индикатор при этом
вспыхнул белым, причем не дымчато-белесым, как клубящийся в трубке газ, а
чистым, слепяще-ярким, словно свежевыпавший снег. Карлсен все еще
недоумевал, когда знакомое уже головокружение, взвихрясь, ненадолго
затуманило сознание. О возвращении в свое тело дало знать иглистое
покалывание. По сравнению с телом Ригмар ощущение какое-то тусклое,
безынтересное, как блеклый зимний день. Из цилиндров они с Ригмар вышли
одновременно. На мгновение их взгляды встретились (так, доля секунды) - но и
этого мига хватило, чтобы понять: эту женщину в своей жизни он теперь знает
ближе всех. Направляясь уже к двери, Карлсен успел заметить, как Ригмар
вызвала очередную волну замешательства, пройдя в круг женщин, вместо того
чтобы отправить туда Ашлар, а самой снова взяться за роль распорядительницы.
Встретившись глазами с Крайски, он понял: все считают, что Ригмар так и
продолжает этот затянувшийся поединок с Макроном. Истинная причина была
видна лишь Карлсену: женщине хотелось скрыть от гребиров, что в ней
произошло.
Непривычно было находиться снаружи, под открытым небом. Зал Ритуала
создавал интимность и замкнутость, свойственные сауне. Мысли и впечатления
теперь как бы простирались в бескрайнюю пустоту - так гаснет вдали
безвозвратное эхо. На мгновение Карлсена охватил странный, бесприютный
холод, все равно, что ступить под промозглый ветер. Хотя воздух вокруг дышал
отрадным теплом. Осваиваясь с обычным своим восприятием, Карлсен уловил, что
некое изменение произошло и в собственном теле. Начать с того, ощущалось оно
теперь как-то тяжелее (Ригмар как бы тщательнее его подстроила под
гравитацию планеты). Одновременно продолжали ощущаться покой и равновесие,
сопровождавшие ее внутреннюю трансформацию. При взгляде на джерид, а следом
на неестественно синие воды озера, осознание как бы щелчком пришло в резкий
фокус, на миг повергнув Карлсена в восторженное изумление.
- Да-да, - послышался вдруг голос К-17, - это всегда происходит
одновременно.
Он стоял сзади, под портиком. Изумляла тщательность, с какой каджек
прочел его мысли.
- Как ты догадался?!
- Потому что без меня этого бы не произошло, - чуть ли не виновато
произнес тот.
- Ты все это вызвал?
- Нет, что вы. Я был просто катализатором. Как вон и оно, - он кивком
указал на джерид.
- Не понимаю.
Изнутри донесся негромкий ропот, словно приглушенные аплодисменты.
- К сожалению, времени на разъяснения нет. Вам необходимо немедленно
уйти.
- Уйти?? (чушь какая-то). С какой стати?
- Вы видели гребиров, и так и не поняли?
- Нет.
- Они только что выдворили вас с ритуала плодородия, - не повышая
голоса сказал каджек. - Но у них осталось смутное чувство, что победа за
вами. Вы отказались признать их превосходство. В отношении гребиров такое
всегда опасно.
- Почему? Выставили так выставили, чего такого?
- Вы не гребир. Кроме того, - уж извините, - вы допустили большую
оплошность, выказав свое к ним отношение. Для них это наихудшее из
оскорблений. Поэтому вы должны немедленно ретироваться.
- А товарищ мой?
- Пока вы с ним, вы в опасности.
- Но как же я вернусь на Землю?
- Это все обустроено. Уходите как можно скорее.
Настойчивость в голосе дала понять: положение опаснее, чем кажется.
- Но куда?
- К подножию джерида.
- И как?
- Вплавь, - каджек указал на воду.
- Л-ладно, - проговорил Карлсен, все еще колеблясь.
Дорога, подходя к озеру, образовывала футовый уступ. Осмотрительно сев,
он обе ноги сунул в воду. Не вода, а батут какой-то: упругая.
- Спешите.
Карлсен, толкнувшись, с головой ушел под воду. Подозрение оправдалось:
тело действительно потяжелело. Тут теплая желеобразная вода снова
вытолкнутла его наружу. Выровнявшись, он резкими отмашками поплыл -
получалось как раз вдоль дороги. Дистанция давалась неожиданно легко. Вода
сама вытесняла тело, так что с каждым взмахом он продвигался как минимум на
два корпуса. Когда через какое-то время обернулся, каджек уже исчез.
Пловцом Карлсен был великолепным, и вскоре покрыл уже значительное
расстояние. Оглянувшись через плечо, увидел на берегу нескольких женщин -
стоят, смотрят вслед. Хотя вряд ли кому было дело до одинокого пловца: вон
они, постояли и разошлись.
Расстояние оказалось больше, чем он предполагал: вот уж полчаса как в
воде, а до джерида все еще по меньшей мере миля. Карлсен решил устроить себе
короткую передышку, звездой раскинувшись на поверхности. Город в такой дали,
что уже не различат. Тем не менее, какой-то инстинкт подгонял, и Карлсен
поплыл длинными, размеренными гребками, от которых вода вытесняла корпус
чуть ли не целиком. Странное внутреннее напряжение держалось, покуда он,
выбравшись шаткой поступью на берег, не рухнул в спутанные,
проволочно-жесткие космы синей травы. Сердце колотилось так, что казалось,
оно одно переполняет грудь, тесня дыхание. От подножия джерида его отделяла
лишь сотня-другая ярдов.
Вблизи габариты просто подавляли. Корни-анаконды, изогнутые как
изувеченные артритом пальцы, обвивали ствол (в основании не меньше сотни
ярдов). Само дерево вздымалось подобно небоскребу с нарушенной
землетрясением вертикалью. С несолнечной стороны серую кору покрывало что-то
вроде плесени, синеватой. Причем кора эдакими ромбами, как кожура ананаса. А
за деревом густилась лиственная поросль.
Он в изнеможении лежал с закрытыми глазами, когда небо раскололось
обвальным громовым раскатом, вслед за чем засквозил набирающий силу ветер.
Моментально очнувшись, Карлсен вскочил и стремглав помчался к дереву.