Теодоряну Ионел. Меделень

   Две ночи подряд, когда Ольгуца засыпала, Моника шила белое шелковое платьице - из пакета, спрятанного на шифоньере; кукле предстояло надеть его вместо черного платья, которое она носила после смерти бабушки... до самого отъезда Дэнуца.
   Сначала Моника надела на нее носки и белые туфельки другой куклы, подаренной госпожой Деляну. Когда наступила очередь платья, пальцы Моники стали сильно дрожать... А что, если оно ей не подойдет? Будет слишком коротко?
   "Дай Бог, чтобы оно ей подошло!"
   Она застегнула последнюю пуговицу на спине и усадила куклу на ночной столик при свете свечи.
   "Ой, какая красивая!"
   Толстенькая, румяная и неуклюжая, кукла была похожа на маленькую крестьянку в подвенечном платье у фотографа.
   "Моника, ты не знаешь, почему Фэт-Фрумос поцеловал Иляну Косынзяну?"
   Потому что Иляна Косынзяна была красива... как кукла в белом платье.
   Щеки у Моники пылали. Сердце сильно билось. И слезы готовы были брызнуть из глаз, потому что кукла была красива, в то время как она...
   Она посмотрела на себя в зеркало. Увидев темное платье и пыльные башмаки, опустила глаза. На свою голову она даже не взглянула.
   Кукла была очень красива... И Дэнуц, и Дэнуц - грудь у Моники вздымалась, как после быстрого бега, - и Дэнуц должен был непременно в нее влюбиться.
   Тряхнув косами, Моника начала быстро раздеваться. Надела ночную рубашку, расплела косы, взяла куклу за обе руки и, прижав к себе, снова посмотрела на себя в зеркало.
   На кукле было белое платье...
   На Монике белая рубашка...
   У куклы были светлые локоны...
   Моника улыбнулась, глубоко вздохнула и покраснела.
   Кукла была на нее похожа. У куклы были черные глаза, густые ресницы, ямочка на подбородке, светлые локоны... только короткие. Бедная кукла! Из ее волос никогда бы не вышли вожжи для Дэнуца.
   - Но зато ты очень красиво одета! - успокоила ее Моника.
   Она взяла свечу с ночного столика и поставила ее на письменный стол. Все было приготовлено еще днем: и ручка с новеньким пером, и чернила, и бумага с конвертом. Листок бумаги был совсем маленький, как для папиросы, и цветной; на конверте нарисован листик клевера.
   Медленно, каллиграфическим почерком Моника вывела на линованной бумаге:
   "Моника любит Дэнуца от всего сердца..."
   Шесть старых, как мир, слов: шесть усеянных звездами тропических небес.
   Белое платье куклы скрывало одну-единственную тайну: кармашек для любовного послания. Душа Моники была так же чиста, как платье ее куклы.
   * * *
   Ольгуца и Дэнуц шли вместе по двору. Они молча исследовали карманы своих пальто, где еще можно было обнаружить остатки от прошлой зимы. Дэнуц нашел билет на каток и две кислые карамельки, завалившиеся за оторванную подкладку; Ольгуца мяла в руке комочек из блестящей обертки от засахаренного каштана.
   От пальто пахло нафталином. Холодный, резкий воздух проникал в ноздри, раздражая их. От дыхания шел пар. Земля под ногами звенела по-осеннему.
   Волнистая линия холмов прорезала ночную темноту.
   В ворота вошли две тени - синие, отливающие темным серебром. Собаки с лаем бросились им навстречу. В ответ чей-то хриплый бас грубо, непристойно выругался.
   - А ты драться не умеешь! - пожала плечами Ольгуца, внезапно останавливаясь.
   - Как это не умею?
   - Так, не умеешь!
   - Может, ты меня научишь?!
   - Конечно, - решительно заявила Ольгуца.
   - Хм!
   Сердце у Дэнуца тревожно забилось.
   Ольгуца посмотрела на него с явным сочувствием.
   - Если кто-нибудь даст тебе оплеуху, ты что сделаешь?
   - То же самое.
   - А если ударит кулаком?
   - Отвечу тем же.
   - А если еще раз ударит?
   - Я тоже ударю.
   - А если схватит за руки?
   - Вырвусь.
   - А если ударит ногой?
   - Убегу, - ответил Дэнуц, не подумав.
   - Вот видишь?!
   - Да нет! - опомнился Дэнуц. - Отстань! Я сам знаю, что мне делать!
   - Тогда стукни меня.
   Дэнуц смерил ее взглядом.
   - Ты хочешь, чтобы мы подрались? - спросил он миролюбиво.
   - Нет. Я хочу показать тебе, как надо драться.
   - А если я тебя ударю, ты не рассердишься?
   - Нет, потому что ты не сможешь!
   - Не смогу?!
   - А ты попробуй!
   - Ты рассердишься!
   - Было бы за что! - улыбнулась Ольгуца.
   - Ах, так!
   - Лучше попробуй!
   Дэнуц приготовился стукнуть как следует сестру, метя ей в лицо. Но как только он поднял руку, Ольгуца подставила ему подножку. Дэнуц упал на руки, яростно колотя по земле кулаками.
   - Это свинство!
   Смеясь, Ольгуца наклонилась, чтобы помочь ему встать на ноги.
   - Не трогай меня!
   Отойдя на несколько шагов в сторону, Дэнуц в ярости поднял камень, запустил им в Ольгуцу и со всех ног бросился к крыльцу.
   - Не попал! - крикнула ему вслед Ольгуца. - Трус! Плюшка!
   Но Дэнуц уже не слышал ее. Он был в спальне у матери.
   Хромая, Ольгуца направилась к дому. Камень угодил ей прямо в голень.
   Моника уже легла. Ольгуца тихо разделась, стараясь не глядеть на больную ногу. Прежде чем потушить свечу, она долго смотрела на дверь в комнату брата.
   - Моника, если ты мне друг, - брови у Ольгуцы сдвинулись, - не разговаривай больше с Плюшкой! Никогда! Слышишь, Моника? Я не хочу, чтобы ты разговаривала с Плюшкой.
   Погашенная свеча едко дымилась. Ольгуца массировала себе ногу под одеялом.
   Моника только притворялась, что спит: ресницы у нее вздрагивали. Не разговаривать с Дэнуцем?.. Вопреки обыкновению, она забыла помолиться, потому что в душе у нее радостно звучало и пело:
   "Моника любит Дэнуца от всего сердца".
   * * *
   Стрижка ногтей и особенно кожицы всегда была мукой для Дэнуца; на сей раз - благословенной. Он позабыл, что каникулы кончились; что завтра, рано утром, когда сон так сладок, он уедет из родного дома на очень долгое время; что будет жить в пансионе; все это он позабыл. Все было абстрактно, конкретной была только месть Ольгуцы; ему казалось, что кто-то невидимый стоит у него за спиной и тотчас же исчезает, стоит только повернуть голову.
   Девять ногтей были уже овальными и розовыми. Госпожа Деляну полировала камнем десятый ноготь. Дэнуц был бы счастлив, если бы их было сто. По мере того как розовел ноготь, Дэнуц все яснее видел, как меркнет его счастливая звезда.
   И госпожа Деляну всячески старалась хоть немного оттянуть время. Она сама решила, что Дэнуц уедет утром в Яссы вместе с господином Деляну, а оттуда, вечером того же дня, в Бухарест.
   - Ты потом будешь жалеть, Алис. Пусть пробудет дома еще день, а вечером ты привезешь мне его на станцию; жаль тратить последний день на визиты!
   - Нет. Его долг - попрощаться с родными. Одним днем больше или меньше...
   - Как хочешь! Ты заразилась от Григоре!
   Теперь она жалела о своем решении. Если бы вечерний поезд, которым Дэнуц должен был ехать в Бухарест, не останавливался в Меделень, ей, пожалуй, было бы легче сказать ему, чтобы он выполнил свой долг перед родственниками ценой целого дня, проведенного дома. Но это было не так!
   - Дэнуц... если хочешь, если очень хочешь, не уезжай завтра утром. Побудь целый день с мамой, а вечером мы поедем на станцию и там подождем папу. Хочешь, Дэнуц?
   - Нет. Я поеду с папой, - решил Дэнуц.
   - Как? Вы еще не легли? - удивился господин Деляну, входя в спальню. Вы знаете, что уже одиннадцать? Скоро вставать. Спать, спать!
   Госпожа Деляну, держа в одной руке палец сына, в другой - полировальный камень, подняла глаза на мужа, открыла рот и ничего не сказала: "Таковы все мужчины!"
   - Пойдем, Дэнуц. Нам еще не хочется спать.
   Домашние туфли стояли на коврике перед кроватью; ночная рубашка лежала на кровати. Дэнуц искал домашние туфли под кроватью, ночную рубашку - в шкафу. Ольгуцы не было ни под кроватью, ни в шкафу. Оставалась только дверь в ее комнату.
   - Мама, у меня никогда не было своего ключа! - пожаловался Дэнуц.
   - Какого ключа, Дэнуц?
   - Ключа от моей комнаты.
   - А что ты собираешься с ним делать?
   - Запереть дверь, мама... Почему ключ у Ольгуцы? Я старше ее.
   - Почему же ты мне не сказал?
   - Я позабыл.
   - Какой ты еще ребенок, Дэнуц! - упрекнула сына госпожа Деляну. - Вот ключ, - шепнула она, закрывая дверь.
   И, смеясь, протянула ему ключ. Дэнуц запер дверь на два поворота.
   - Мама, а нам не пора ложиться спать? - спросил он, стремясь избавиться от ненужного ему теперь сторожа.
   Вытянувшись на кровати, Дэнуц почувствовал рядом с собой что-то твердое, прикрытое одеялом. Он спрыгнул на пол: ему показалось, что кто-то шевелится. Он зажег свечу.
   - Аа!
   Вместо предполагаемой мыши он обнаружил куклу, одетую в подвенечное платье.
   - Ага! Ты надо мной издеваешься, - погрозил он кулаком в сторону запертой двери. - Погоди, я тебе покажу! Смейся, смейся!
   Уж он ей задаст! Положить ему в постель куклу! Кто он? Девчонка?.. Пусть дерется, если ей так хочется! Но не оскорбляет.
   Из сафьянового чемодана Дэнуц вытащил пенал, из пенала ножичек с острыми лезвиями. Потом присел на край постели, держа куклу между коленями. Белокурые локоны, надушенные одеколоном, один за другим стали падать на рубашку Дэнуца.
   Кукла изрядно подурнела. Ее кудри, завернутые в газету, исчезли в ярком пламени печки. А Дэнуц, укрытый одеялом до самого подбородка, лежа в теплой постели, улыбался пламени и двери, запертой на два поворота ключа.
   У него под кроватью спала кукла, в которую Моника вложила всю свою любовь, юную и нежную, как первая майская черешня, и которая была совершенно обезображена стрижкой и нарисованными первым номером Хардмута усами и бородкой.
   * * *
   ...Дэнуц горько плачет. Ольгуца догоняет его и наносит ему удар в спину кулаком и ногой. Дэнуц молча переносит удар. Он прекрасно знает, что заслужил его.
   - Ты что плачешь? - миролюбиво спрашивает Ольгуца, кладя руку ему на плечо.
   - Полно, Дэнуц! Давай помиримся.
   И они целуются. Дэнуц хочет что-то сказать... но не может вспомнить, что именно!
   Они прогуливаются по двору; на этот раз они держатся за руки, как образцовые брат и сестра. Дэнуц видит, что Ольгуца его союзница, и ему очень жаль, что он должен что-то скрывать от нее. Вот только он не помнит, что именно!
   - Зачем тебе ехать в Бухарест? Это несправедливо!
   - Так хочет мама! - сокрушенно вздыхает Дэнуц.
   - Но я не хочу.
   ...Они оба бегут к деду Георге. Ночь темная, хоть глаз выколи, но Дэнуц не боится, потому что Ольгуца рядом с ним.
   Вот они и добежали. Но странно! Домик деда Георге светится в черной ночи, словно луна.
   Они стучатся в дверь. У Дэнуца колотится сердце. Вдруг дверь сама отворяется, и под навесом появляется дед Георге. Ольгуца и Дэнуц падают на колени перед Богом, потому что дед Георге и есть сам Господь Бог.
   Они целуют ему руку.
   Ольгуца говорит, что к Дэнуцу несправедливы, что его хотят отправить в Бухарест и что поэтому они убежали из дома. Господь зовет их к себе в дом.
   Ольгуца и Дэнуц сидят на лавке; Господь на низенькой скамейке. Вдруг появляется ангел со змеем Дэнуца в руках. Это тот самый змей, у которого Ольгуца перерезала веревку.
   Бог смотрит на Дэнуца. Дэнуц кротко улыбается.
   Появляется другой ангел с куклой в руках. Дэнуц дрожит от страха.
   Господь сажает куклу на колени, проводит рукой по ее лицу, и вдруг вместо лица с нарисованными усами и бородкой появляется сияющее улыбкой личико Моники. Вот только у нее нет волос.
   Господь Бог засовывает руку в печку, достает горсть раскаленных углей и кладет на стриженую головку Моники.
   Дэнуц закрывает глаза. Неужели Моника сгорела? Нет. У нее выросли новые косы.
   Господь дарит куклу Дэнуцу и змея - Ольгуце... Так, значит, Моника осталась куклой?..
   Слышится стук в дверь. Их разыскивают домашние. Ольгуца хмурится. Дэнуц вздрагивает. Только Господь Бог улыбается.
   Что делать? Дом окружен со всех сторон. Герр Директор, отец и мать изо всех сил стучат в дверь.
   Ничего не замечая, Господь снимает с гвоздя образок, превращает всех троих в нарисованных святых и вешает образок на место. Теперь пускай ищут!
   Герр Директор вставляет в глаз монокль и осматривает комнату.
   Дэнуц подмигивает святым. Святые умирают со смеху.
   Герр Директор всматривается, замечает икону и крестится. Святые подталкивают друг друга локтями и хмурятся так сердито, что Герр Директор снова крестится.
   Они сумели обмануть Герр Директора!
   А вот и мама! Она тоже смотрит на них... но что-то уж очень пристально.
   Святые моргают глазами.
   Мама берет в руки икону, склоняется над ней - при этом Дэнуц отчетливо различает запах ее духов - и целует Дэнуца в лоб.
   - Ну, Дэнуц, вставай, - прошептала госпожа Деляну, лаской встречая это последнее пробуждение в родительском доме мальчика с каштановыми кудрями.
   * * *
   Хотя близилось утро, дом все еще был погружен в ночную темноту.
   Женщины вошли в прихожую с зажженными лампами, за ними Ион и Прикоп, второй конюх. Несмотря на знаки и просьбы госпожи Деляну, сапоги Иона и Прикопа громко стучали по полу, грозя нарушить сон девочек.
   Аника и Профира, тепло одетые, с закутанными в черные платки головами, казались сонными, невыспавшимися.
   Дэнуц, бледный, облаченный в синий бархатный костюм с жестким отложным воротником и изящным галстуком, завязанным бантом, рассеянно озирался вокруг. Он то и дело с недовольным видом облизывал сухие губы: по ошибке он налил в стакан с водой слишком много зубного эликсира, и ему пощипывало десны.
   Сквозняк задувал огонь в лампах. Сундук с постельными принадлежностями был вынесен во двор. Али вбежал в дом через открытую дверь. Никто его не гнал.
   Люди подняли сундук в комнате Дэнуца. В тишине, нарушаемой лишь стуком сапог, тени людей, которые несли сундук, выглядели зловеще.
   * * *
   На чердаке со старым хламом, при слабом свете свечи, Дэнуц резинкой стирал усы и бороду у куклы. Ничто не изменилось на чердаке с тех пор, как он расстался с Робинзоном Крузо. Тот же запах, тот же покой, те же персиковые косточки, сухие и пыльные.
   Энергичные движения резинки вернули кукле ее былую женственность. На подбородке снова появилась ямочка; губы утратили дерзость мушкетерской улыбки, обретя нежность. Только отсутствие локонов еще напоминало о бедах, которые обрушились на ее бедную голову.
   Держа куклу за талию, Дэнуц слегка отодвинул ее от себя, внимательно разглядывая. В душе у Дэнуца еще жил ночной сон, и в этом сне присутствовала кукла.
   "Жалко, что я ее остриг", - покачал головой Дэнуц.
   Во сне кукла была похожа на Монику; кукла, которую он держал в руках, была коротко острижена и не похожа на куклу из сна. Это и было досаднее всего, потому что только теперь он вспомнил, как во сне Бог дал ему куклу, похожую на Монику, и у него как-то странно билось сердце; но никто не знал об этом, потому что ему было стыдно перед Ольгуцей. И Дэнуц со вздохом поместил куклу в ящик с книгами, рядом с Робинзоном Крузо. Кукла в белом шелковом платье, одна среди стольких книг, напоминала принцессу в изгнании. Теперь ее ожидала пыль, как старость среди чужих людей. Дэнуц закрыл ящик.
   Ночь для куклы началась вместе с пением петухов, - ночь и бессонница, потому что Дэнуц позабыл закрыть ей стеклянные глаза, которые с грустью поведали ему, почему поцеловал Фэт-Фрумос Иляну Косынзяну, оставшись с ней наедине.
   * * *
   На почетном месте во главе стола сверкал и шумно пыхтел медный самовар. В его желтоватых боках отражалась столовая, стол с тремя сотрапезниками, комически искаженными и похожими на монгол.
   Ожидая, пока у него остынет чай, Дэнуц в задумчивости грыз посыпанные тмином рогалики, только что вынутые из духовки: кухарка встала раньше всех.
   Госпожа Деляну рисовала пальцем на скатерти голову сына.
   Господин Деляну пил чай с молоком, то и дело проверяя узел галстука. Он был в хорошем настроении. После бесконечно долгих и тихих каникул в деревне, в кругу семьи, его ждал Бухарест...
   Машинально взяв со стола бутылку, он налил в стакан Дэнуца слишком много рома... так наливают не глядя, когда за спиной играют музыканты.
   - Нет-нет-нет! Это нет!
   - Ну почему, Алис? Он взрослый мальчик, что ты, право!
   Взрослый мальчик! Эти слова не радовали, а пугали, как черный поезд, который должен был увезти его из дома. В чай с ромом упало несколько слезинок.
   Наконец румяная, как цветущая молодость, заря осветила окна дома. Госпожа Деляну встала из-за стола и выглянула наружу.
   В полной тишине пыхтел и насмешливо посвистывал самовар, чем-то неуловимо напоминая паровоз.
   * * *
   - С добрым утром, целую руки!
   - А, дед Георге! Вот хорошо! - просиял Дэнуц, увидев его на козлах.
   - Дед Георге! - погрозила ему пальцем госпожа Деляну. - Мы ведь договаривались, что ты побудешь дома.
   - Так-то оно так, барыня! Только мне что в этом зипуне, что дома - все одно!
   Все слуги высыпали на крыльцо. Лошади, стоя на месте, нетерпеливо перебирали копытами. Дэнуц уселся посредине, между господином и госпожой Деляну. Аника и Профира подоткнули с обеих сторон плед.
   - Ну прямо князь! - громко воскликнула кухарка.
   Дэнуц натягивал кожаные перчатки. Госпожа Деляну с улыбкой наблюдала за ним. Лошади тронулись. Дэнуц помахал на прощание дому и слугам и вдруг увидел на пороге Монику - или это ему показалось? - с распущенными волосами, в слишком широком кимоно, с зажатым ладонями ртом...
   Поля побелели от инея; небо было серо-синее; заря на востоке золотисто-красная.
   Али мчался следом за коляской. При въезде в деревню пастушеские псы набросились на него. Дэнуц встал во весь рост.
   - Мама, смотри, мама! Давай возьмем его в коляску, - попросил он, гладя руку матери.
   - Останови, дед Георге!
   Али прыгнул в коляску и уселся на плед в ногах у Дэнуца. Лошади снова тронулись. Деревня осталась позади. И каникулы...
   Илэ, Илэ,
   Здоровила,
   Дуб творожный,
   Придорожный...
   - Какой чистый воздух! - воскликнул господин Деляну. - Как подумаешь о Бухаресте...
   - Тсс! Он спит! - шепнула госпожа Деляну, прижимая к себе тяжелую голову сына.
   За ворота на прогулку
   Вышла ночью дочка турка...
   * * *
   На одном конце вокзальной скамьи, держась за руки, сидели рядом Дэнуц и госпожа Деляну. Сидя на другом конце, господин Деляну спешно листал пачку вызовов в суд, копии и выписок из дел, слушая объяснения господина Штефли по поводу процесса, дошедшего до апелляционного суда... Господин Деляну требовал от своих клиентов, когда ему приходилось их выслушивать, быстроты и точности - качеств, которых был начисто лишен господин Штефля. Их диалоги были непрерывным столкновением экспресса с товарным поездом.
   - Да ведь, господин Йоргу, мне теперь не сносить головы. Как же так?.. Что мне, целый уезд призывать в свидетели?!
   - Сударь мой! - ледяным тоном перебил его господин Деляну, подымая глаза от бумаг.
   Господин Штефля вытер мокрый лоб и вздохнул.
   Госпожа Деляну шепотом беседовала с сыном.
   - Напиши маме, как только приедешь... все-все-все, что ты делаешь. Слышишь, Дэнуц?
   И она поправила ему галстук и берет.
   - Господин Штефля! - произнес господин Деляну тоном, не допускающим возражений.
   Господин Штефля почтительно поклонился.
   - ...Я пробуду в Яссах до вечера. Сегодня я назначу вам дату суда и просмотрю досье. Вечером вы должны меня ждать у бухарестского поезда. Я вам скажу, что нужно делать.
   Среди деревенской тишины перрона, совсем как в театре, прозвенел звонок. Двое крестьян встали со своих мест. Госпожа Деляну поднялась со скамейки. Рука Дэнуца крепко сжала ее руку.
   Поезд подошел к перрону, длинный, дымный, зловонный. Вагон первого класса остановился далеко от того места, где они стояли. Они помчались туда. Из окон выглядывали сонные, бледные, неумытые лица.
   - Быстрей, - торопил Иона господин Деляну, подталкивая ногой чемодан. Ты что же, не видишь?
   Дэнуц проглотил обиду: отец нечаянно задел его ногу.
   - Дэнуц, Дэнуц! - звала его госпожа Деляну, идя рядом с поездом, который уже тронулся.
   У него едва хватило времени поцеловать протянутую руку.
   - Мама, - попросил Дэнуц, вытирая глаза, - не бросай Али, возьми его в ко... в коляску, - крикнул он, уже не видя матери.
   На опустевшее железнодорожное полотно села ворона и принялась что-то выклевывать среди мелких камешков.
   - Барыня, - сказал дед Георге, поднимая с земли платок госпожи Деляну, - у нас еще кое-кто остался дома.
   * * *
   Столовая была слишком просторна для молчания втроем за завтраком и обедом; и слишком велика была маленькая гостиная госпожи Деляну для послеобеденного молчания, когда за окном уже совсем стемнело.
   - Спать, дети!
   Ольгуца и Моника поцеловали ей руку. Госпожа Деляну не пошла их провожать. Они расстались в коридоре.
   В комнате Дэнуца была сделана основательная уборка. Дверь со всеми атрибутами русско-японской войны была настежь распахнута. Запах скипидара от свеженатертых полов проникал в комнату девочек, щекоча им ноздри.
   Перед тем как начать раздеваться, Ольгуца закрыла дверь. Моника села одетая на край постели, глядя вниз.
   - А ты не ложишься спать? - спросила Ольгуца.
   - Сейчас лягу.
   И усталыми движениями она принялась снимать платье. Ольгуца нырнула в постель. Моника быстрее, чем всегда, прочитала молитву.
   - Спокойной ночи, Ольгуца!
   - Спокойной ночи, Моника!
   Ольгуца задула свечу. Моника долго еще стояла между своей кроватью и кроватью Ольгуцы... Сдерживая дыхание, подошла к постели Ольгуцы.
   - Что ты? - вздрогнула Ольгуца, почувствовав слезу на своей щеке.
   - Ольгуца, - сказала Моника, прерывисто дыша, - я предала тебя... Я люблю Дэнуца.
   - Еще бы. Ты ведь мой друг... И я его тоже люблю.
   * * *
   Отяжелевший от собственного комфорта, покрытый, словно каплями пота, круглыми фонарями, пахнущий кожей и дымом гаванских сигар, спальный вагон постанывал и поскрипывал, пробегая один километр за другим.
   В глубине коридора кондуктор в сдвинутой на затылок фуражке и расстегнутом у ворота кителе, сидя в кресле, занимался какими-то подсчетами, то и дело слюня химический карандаш.
   В маленьком купе - № 10-11 - господин Деляну играл в экарте со своим бухарестским собратом. Рядом, на столике, покачивалась бутылка шерри-бренди; два стакана с монограммой компании "Вагон-Ли" тоненько звенели, ударяясь друг о друга.
   Перед купе, сидя на откидном стуле, Дэнуц смотрел в окно, прижимая лоб к холодному стеклу. Никто ему больше не говорил: "Иди спать, Дэнуц", или "Как? Ты еще не лег?", хотя давно уже наступил час, когда "дети должны ложиться спать".
   - Тут, брат, трудно выиграть!
   Стук колес и мунтянский выговор партнера господина Деляну сопровождали мысли Дэнуца.
   Паровоз пронзительно загудел. Поезд замедлил ход.
   - Приехали, папа! - просиял Дэнуц, увидев у окна остановившегося вагона знакомое лицо господина Штефли.
   - Что, брат, тебя клиенты и на вокзале поджидают?
   - Да это один болван морочит мне голову!
   Не выпуская из рук карты, господин Деляну поднял раму окна, у которого сидел Дэнуц, дал несколько коротких указаний господину Штефле и поспешил вернуться к игре. Потрясенный, господин Штефля остался стоять у окна. Дэнуц не находил себе места... Если бы это было в его силах, он отдал бы господину Штефле и котомку Ивана... Но он не знал что сказать! Прозвучал сигнал к отправлению.
   В полном отчаянии Дэнуц вынул коробку с мятными конфетами и протянул господину Штефле. Тот взял ее и стоял, держа коробку в руках и с недоумением разглядывая ее... Поезд тронулся. Дэнуц, высунувшись из окна, долго махал платком начальнику станции, который, наконец опомнившись, бросился за поездом, чтобы вернуть коробку с конфетами.
   Когда он скрылся из виду, Дэнуц снова уселся на откидной стул и заплакал, словно начальник станции был единственной и последней радостью за все время его горестного пути.
   Какая-то дама, стоя в дверях соседнего купе, видела всю эту сцену. Она подошла к Дэнуцу с плиткой шоколада в руках.
   - Как тебя зовут, мальчик?
   - Дэнуц! - выдохнул он, поднимаясь со стула.
   - Браво! Молодец мальчик! На тебя похож! - подмигнул господину Деляну его партнер, пальцем указывая на идиллическую сцену в коридоре.
   ...Три мысли мчались сквозь ночь за поездом, в поисках одного и того же путника.
   IV
   "ДЕД ГЕОРГЕ, ТЫ НЕ РАСКУРИШЬ ТРУБКУ?"
   La tante Julie,
   La tante Sophie,
   La tante Melanie
   Et l'oncle Leon*...
   ______________
   * Тетушка Жюли,
   Тетушка Софи,
   Тетушка Мелани
   И дядюшка Леон (фр.).
   - Ox, папа! Ты опять фальшивишь! - упрекнула отца Ольгуца, ероша ему волосы ладонью.
   Господин Деляну, заглядывая через плечо Ольгуцы в ноты на пюпитре, хриплым баритоном напевал песенку, которую привез из Бухареста вместе со своей хрипотой. Ольгуца аккомпанировала ему на рояле.
   - Видишь, папа, ты поешь: си-соль-ми-до, а надо си-ля-си-до. Послушай меня!
   И она заиграла снова, насвистывая мелодию и отбивая такт ногой. Господин Деляну подпевал вполголоса, покачивая головой.
   - Ну, папа, опять?! Что скажет мама?
   Господин Деляну сделал испуганное лицо, как школьник, пойманный с невыученным уроком.
   - Почему ты все время спотыкаешься на "дядюшке Леоне"?
   - Тайна сия велика есть! - притворно вздохнул господин Деляну. - Я думаю, что тетушка Мелани подставляет мне ножку!
   Ольгуца рассмеялась.
   - Ох, папа! Если бы ты знал, кто такая тетушка Мелани, ты бы так не говорил!