Теодоряну Ионел. Меделень

   - Ты тоже можешь взглянуть, Ольгуца, если хочешь!
   Не говоря ни слова, Ольгуца взяла ружье из дипломатических рук брата в свои военные. Ружье стало интернациональным.
   - Дэнуц! Дэнуц! Вечно Дэнуц! Опять Дэнуц! Снова Дэнуц!.. Скажи спасибо своей сестре!
   Свертки один за другим ложились на третий по счету диван.
   - А теперь очередь Ольгуцы. Вот сапоги и брюки для верховой езды. Куртку тебе сошьет мама. А лошадь пусть даст тебе твой отец.
   - Ну и ну! Замшевые! - изумилась госпожа Деляну, которая тем временем причесывала Монику.
   - Еще бы! Для такой газели!
   - Герр Директор...
   - Ольгуца!.. На помощь, люди добрые! Тигрица, а не газель! - стонал Герр Директор, защищаясь от поцелуев племянницы.
   - Смотри, Герр Директор!
   Взяв в руки сапоги, Ольгуца с благоговением поцеловала их, каждый в отдельности, как когда-то воины целовали свои доспехи.
   - Подожди, это еще не все. Вот два дьяболо, вот футбольный мяч; а это, это...
   Пакеты, развернутые Ольгуцей и Дэнуцем, один за другим падали на диван.
   - Ну, что скажете? - спросила госпожа Деляну, указывая на Монику.
   - Отлично! - захлопал в ладоши Герр Директор.
   Моника, розовая, словно окутанная коралловой дымкой, сидела по-турецки на диване, опустив ресницы и скрестив на коленях руки в широких рукавах. Робость и кимоно сковывали ее движения и делали похожей на настоящую японку. Густые золотистые волосы были собраны в японскую прическу и скреплены гребнями госпожи Деляну... Румяная утренняя заря, распустившийся цветок персикового дерева, облаченный в детское кимоно, дабы не было ему холодно ночью: мечта влюбленного в персики японского поэта. Вот какой была Моника, виньетка в начале легенды.
   - Батюшки мои, чуть не забыл. Дети, откройте рот и протяните руки.
   Герр Директор быстро развязал картонную коробку, засучил рукава и опустил руки в коробку.
   - Va banque!*
   ______________
   * Ва-банк! (фр.)
   Сливы, черешни, абрикосы, персики, груши, яблоки, орехи, редиска, морковь, луковицы, каштаны, миндаль... из марципана градом посыпались на пол, подпрыгивая и перекатываясь.
   - Лови, папа!
   - Держи, Ольгуца!
   - Ау, Герр Директор!
   Анархический дух беспорядка, который чудом вырвался из аккуратного кофра, царил в турецкой комнате. Взрослые и дети, ползая по полу, собирали лакомства, боясь раздавить их.
   Ольгуца с морковью в зубах; Дэнуц с оттопыренной щекой; госпожа Деляну - о чудо! - грызущая луковицу; Моника, путающаяся в полах кимоно и грациозно наклоняющаяся за фруктами; господин Деляну, подставляющий подножки Ольгуце, и Герр Директор, невозмутимо созерцающий происходящее.
   - Воды! Умираю от жары!
   - Хорошо бы принять душ! Мы все сошли с ума!
   - Кто там? Войдите.
   Вошла Профира, изумленно заморгала ресницами и застыла с открытым ртом под общий хохот сидевших на полу.
   - Прохвира, гляди, немецкая луковица! На, попробуй, - крикнула Ольгуца, запустив в нее луковицей.
   - Попробуй, Профира, заморские луковицы, - уговаривала госпожа Деляну.
   Луковицы были завернуты в кусочки цветного шелка, имитирующего кожуру. Профира взяла луковицу, повертела в руках, то и дело поглядывая на смеющихся детей.
   - Перекрестись и съешь, - посоветовала Ольгуца, видя, что она колеблется.
   - Профира, скажи лучше: Господи помоги!
   - Надо очистить ее, барыня... Что-то здесь нечисто.
   - Полно! Ты что, лука отродясь не видывала?
   Профира перекрестилась языком во рту и откусила от луковицы, не чистя ее. Ноздри у нее расширились от страха.
   - Тьфу! - сплюнула она в фартук, вытирая язык тыльной стороной ладони.
   - Ты отравилась!
   - Господи, оборони! Это, видать, лекарство, барыня!
   - Немецкий лук, Профира!
   - Ну, так пусть и едят они себе на здоровье! А я посмотрю.
   - Пойди принеси воды.
   Морковь, запущенная в нее Ольгуцей, заставила Профиру уйти. Встав на ноги, госпожа Деляну вновь сделалась строгой хозяйкой дома.
   - Ой-ой-ой! Что мы здесь натворили! Прямо стамбульский базар!
   - Герр Директор, можно я сделаю тебе тюрбан, - попросила Ольгуца, найдя наконец предлог для продолжения беспорядка.
   - Каким образом?
   - Из полотенца.
   - Согласен. Но тогда уж дайте мне и шаль.
   - Вот что, - вмешалась госпожа Деляну, увлеченная игрой, - давайте нарядимся в разные костюмы. Кто как хочет! Полная свобода фантазии!
   - Я так и останусь, tante Алис, - сказала Моника.
   - Конечно, ты совсем готова. И я тоже буду японкой.
   - А я, мама? - спросил Дэнуц.
   - Ты... - размышляла госпожа Деляну, надевая кимоно, - ты...
   - Мамочка, ведь у него есть японский костюм, - вмешалась Ольгуца со странной вкрадчивостью в голосе.
   - На что он мне? А тебе какое дело!
   - Хорошая мысль! Конечно! Ведь у тебя есть костюм Ками-Муры. Пойди надень его.
   - Зачем, мама?
   - Потому что и я японка и Моника.
   - Да-а! У Моники красивый костюм, - насупился Дэнуц.
   - Еще бы! Она ведь барышня. А ты бравый солдат.
   - Да-а! В некрасивой одежде.
   - Дэнуц, пожалуйста, не огорчай меня. Иди одевайся!
   - А ружье? - еще больше насупился Дэнуц.
   - Будет у тебя и ружье и даже пушка, если тебе так хочется! Иди.
   - Алис, посоветуй и мне что-нибудь.
   - Ты... вы с Григоре будете турками, ты будешь паша, я сделаю тебе тюрбан и все что нужно, - а Григоре будет евнухом гарема.
   - Милая Алис, нет ли у тебя какого-нибудь монгольского предка?
   - ..?
   - Посмотри на себя в зеркало. Ты настоящая японка.
   Черные, по-новому причесанные волосы, широко расставленные глаза и смуглая бледность продолговатых щек казались естественным добавлением к японскому кимоно.
   - Кто знает?! - улыбнулась госпожа Деляну.
   - Смотрите! - театральным жестом пригласила всех Ольгуца.
   В импровизированном тюрбане из полотенца Герр Директор напоминал опереточного индуса. Турецкая шаль на плечах плохо сочеталась с моноклем и европейскими манерами.
   - Ха-ха-ха! Поглядите-ка на Плюшку!
   - Ками-Мура!
   - Браво, Ками-Мура, ты в полном параде!
   Дэнуц поспешил укрыться в укромном уголке, у стены, вместе со своей ржавой саблей, которая, позвякивая, волочилась за ним, словно металлический хвост.
   Мундир японского адмирала был рассчитан на шестилетнего мальчика, а Дэнуцу было одиннадцать лет! Тесная фуражка с трудом удерживалась на кудрявой голове. Вид у ее владельца был самый жалкий!
   - А мне не хватает только кофе и рахат-лукума! Кальян у меня есть, гарем и евнух тоже, - сообщил господин Деляну.
   - Папа, ты настоящий Настратин Ходжа!
   - Слишком велика честь!.. А ты, Ольгуца?
   - А я надену сапоги и брюки для верховой езды. Я буду гайдуком и умыкну Монику.
   - Ничего другого я и не ожидала! - вздохнула госпожа Деляну, больше думая о будущем, чем о настоящем. - Беги одевайся.
   Вошла Профира, неся поднос с вареньем.
   - О Господи!
   - Что, Профира, испугалась?
   - Я вас и не признала, барыня! Целую руку!
   - Чему ты смеешься, Профира? - спросила госпожа Деляну, глядя на поднос, который сотрясался от взрывов вулканического смеха.
   - ...
   - Что, Профира?
   - Не обижайтесь, барыня! Уж больно все красиво! Прямо как в балагане!
   - Браво, Профира!
   - Да здравствует Профира!
   - Поднимем бокалы с водой в честь Профиры!
   - И вы будьте здоровы. Веселья вам!
   - Дэнуц, а ты разве не хочешь варенья?.. Ты что, Аника?
   - Хэ!
   Через полуоткрытую дверь Аника - одни глаза да зубы - впитывала все, что видела, и дивилась этому. Из-за ее плеча выглядывала кухарка, с улыбкой до ушей на круглом как луна лице.
   - Что? Пришли смотреть представление?
   - Хэ! Хэ!.. - прозвучали одновременно сопрано и баритон Аники и кухарки.
   - Хи-хи! - подмигивая, вторила им Профира.
   Послышался щелчок. Кухарка отпрянула назад. Аника шмыгнула в коридор. На пороге показалась Ольгуца с хлыстом в руке.
   - Что ты с собой сделала, Ольгуца?
   - Нарисовала усы. Как полагается гайдуку.
   Черные усы украшали нежное личико маленького гайдука, - совсем в духе народной баллады:
   Щеки у сынка
   Пена молока,
   Усы у сыночка
   Вроде колосочка,
   Кудри у него
   Ворона крыло,
   А глазами вышел
   Он чернее вишен...
   Замшевые сапоги, бриджи и особенно красная блуза с лаковым поясом были поэтической вольностью автора. Полем битвы для юного гайдука могла служить поляна красных маков, которые бы вполне заменили полчища мусульман в красных фесках.
   - Я предлагаю вернуться к серьезным вещам.
   - Почему, Герр Директор? - с укором спросила Ольгуца.
   - Я умираю от жары в этой Турции.
   - Постойте. Не переодевайтесь. У меня возникла идея.
   - Какая, мамочка?
   - Давайте сфотографируемся.
   - Давайте. Браво!
   - Прекрасно, душа моя. Чего не сделаешь ради детей!
   - Поднимите шторы, а я принесу аппарат.
   - Как нам лучше сесть, Йоргу?
   - Да так, как мы сейчас сидим. Уж куда лучше!
   - Ты что, Дэнуц? - спросила сына госпожа Деляну, встретив его в коридоре.
   - Пойдем, Дэнуц!.. Ты хочешь меня огорчить? И надень фуражку.
   Снова мобилизованный в потешные войска, Дэнуц уныло плелся по коридору, а за ним по пятам следовала мама с проклятым фотоаппаратом, который, как гигантская промокашка, должен был впитать в себя весь позор данной минуты, запечатлев его для будущего.
   - Алис, иди сюда к нам.
   - А кто же будет вас фотографировать?
   - Приготовь аппарат, а остальное может сделать и Профира.
   - Бог с тобой! Да она ни за что не дотронется до аппарата, хоть ты режь ее! Она боится!
   - Позовем Кулека, - предложил Герр Директор. - Он в этом разбирается.
   - Отлично, позови его, Ольгуца!
   - А что мне ему сказать, Герр Директор?.. Komen sie, Herr Kulek... nach Herr Direktor*. Так правильно?
   ______________
   * Идите, Герр Кулек... к Герр Директору (нем.).
   - Можно и так, Ольгуца. Если ему станет смешно, ты не сердись!
   - А теперь рассаживайтесь по местам, - предложила госпожа Деляну. Братья турки - вместе на диване. Вот так... Григоре, почему бы тебе не сесть по-турецки?
   - Пожалуйста. Так хорошо? А la турка!
   - Хорошо. Моника, ты сядешь у дивана, как и раньше... Опусти голову... немного. Дэнуц, садись рядом с Моникой... Бррр! До чего свиреп! Настоящий самурай!
   - Kuss die Hand gnadige Frau. Was wollen sie, Herr Direktor?* произнес несколько озадаченный Герр Кулек.
   ______________
   * Целую руку, почтенная сударыня. Вы меня звали, господин Директор? (нем.)
   - Объясни ему, Григоре... Ольгуца, ты садись справа от Моники. Вот так.
   Госпожа Деляну поместилась у подножья дивана среди детей. Герр Директор взял кальян и вставил монокль.
   Господин Деляну подкрутил усы.
   - Ruhing bleiben, bitte schon*.
   ______________
   * Не двигайтесь, пожалуйста (нем.).
   Ольгуца краем глаза иронически косилась на брата. Моника сквозь опущенные ресницы созерцала рукава своего кимоно.
   Дэнуц, перейдя границы всякого приличия, отвернулся от объектива, оставив потомству профиль японского адмирала с девичьими кудрями, который замышлял страшную месть белокурой японке, надежно охраняемой смеющимся гайдуком с черными усами.
   * * *
   С верхней ступени лестницы госпожа Деляну - пытаясь компенсировать серьезностью тона несерьезность прически и кимоно - отчетливо произнесла:
   - Григоре, ты мне за них отвечаешь! Держи в ежовых рукавицах всех, и особенно Ольгуцу... И не забудь о пари.
   Ольгуца сохранила только костюм; усы были смыты ватой, смоченной одеколоном.
   - Мама большая трусиха, Герр Директор. Она не похожа на меня.
   - Быть этого не может!
   - Я говорю серьезно, Герр Директор.
   - Она боится за тебя, Ольгуца.
   - Все равно.
   - Когда-нибудь ты изменишь свое мнение.
   - Я?? Не-е-ет!
   - Да. И я на многое стал смотреть по-другому, с тех пор как у меня появились племянники.
   - Но ты не трус, Герр Директор.
   - Я, когда это нужно, бываю... осмотрительным.
   - А что значит осмотрительность?
   - Храбрость по чайной ложке.
   - Как лекарство.
   - Вот именно.
   - Мне это не нужно. Я здорова.
   - Ольгуца, зачем ты огорчаешь свою маму?
   - Потому что она моя мама, Герр Директор.
   Дэнуц шел впереди всех, опустив ружье дулом вниз - как полагается настоящему охотнику. Он вел в бой стотысячное войско. Начиналось оно там, где восходит солнце, и шло по горам и долам, по полям и лесам, во главе его - храбрый император, а за ним - послушные воины.
   Войско Дэнуца состояло из Герр Директора, Ольгуцы и Моники. Ради этой охотничьей вылазки дети были избавлены от ритуального дневного сна, а Герр Директор облачился в легкий костюм из тюсора* и обновил тропический шлем. Не были забыты и перчатки, застегнутые на все пуговицы. Герр Директор ухаживал за своими руками, словно "какая-нибудь...", как говаривала госпожа Деляну.
   ______________
   * Легкая шелковая ткань.
   - Как какая-нибудь кто, мама?
   - Как какая-нибудь почтенная дама. Мама именно это и хотела сказать, но не смогла найти подходящее слово.
   - Merci, Григоре. Это слово ты найдешь с большей, чем я, легкостью.
   - Оно меня найдет! - скромно улыбнулся Герр Директор.
   - Григоре, ты просто смешон! Посмотри: у меня руки темнее твоих. Ведь солнце это здоровье. Столько кокетства у мужчины?!
   - Милая Алис, мне нравятся руки цыганок, потому что они тонкие и сухие, а не потому, что они смуглые. А ваше солнце меня мало интересует! Я достаточно загораю над конторскими книгами!
   Моника шла рядом с Ольгуцей. В душе у нее на цветущей ветке раскачивались райские птицы, надежно укрытые от ружей и глаз охотников.
   ...Воображаемое войско Дэнуца с императором во главе шло вперед, чтобы поразить змея, охраняемого драконами. Опасности подстерегали их на каждом шагу. Змей мог похитить солнце и опустить черную, как глухой лес, ночь на пути у войска. Но император ничего не боялся! Он готов был поджечь лес и идти дальше сквозь огонь. Бросаются же прямо в огненное пламя пожарные!.. Впереди Дэнуца бежал Али с гордо поднятым хвостом, похожим на лихо закрученный ус.
   ...У императора был чудесный пес. Он мог вырасти до размеров быка, превратиться в крылатого коня, до которого никто бы не посмел дотронуться... Но императору он повиновался беспрекословно.
   Вход во дворец змея стерегли драконы, тут же висела богатырская палица... Ну и что? У императора есть ружье... Пусть только сунется змей!.. У императора в патронташе сидит смерть для сотни змеев и стольких же драконов... Патроны хранились у Герр Директора, но змей не мог знать того, что было известно Дэнуцу.
   Войско Дэнуца - пожалуй, за исключением Моники - шло вперед, чтобы положить конец одной старой легенде и выиграть пари по случаю боевого крещения охотничьего ружья.
   Вот как возникла эта легенда. В доме у Костаке Думши долгое время властвовала надо всеми и надо всем Фица Эленку, старшая сестра хозяина дома.
   В семье, где все без исключения были красивы, одна только Фица Эленку отличалась такой безобразной внешностью, что ее уродства с избытком хватило бы на весь ее большой и старинный род. Однако никто в доме не смел и думать об этом, потому что зеленые глаза Фицы Эленку обладали способностью проникать в самые тайные глубины человеческой души. Она была столь же умна, сколь и безобразна, а ее коварство и жестокость превосходили даже ее ум и уродливость.
   Когда она в своей двухместной карете уезжала в Меделень, где проводила время в обществе привезенных из-за границы книг на разных языках, патриархальные Яссы испытывали явное облегчение. Зато в Меделень наступали смутные времена. Через детство и юность госпожи Деляну и молодость ее матери Фица пронеслась, как саранча через цветущие поля. Один из помещиков прозвал ее "свекровью радости", многочисленные невестки не могли ужиться с ней под одной крышей. А в доме господина Костаке Фица жила и после его смерти.
   Вместе с молодостью Фицы Эленку канула в Лету некая тайна, которую передавали друг другу шепотом, а потом и совсем позабыли. Любовь... Неужто?.. Молодой человек, влюбленный в Фицу Эленку... мыслимо ли это? Его измена с дородной цыганкой из Меделень. Прогулка в лодке на пруду и перевернутая лодка, из которой Фица Эленку вышла... овдовевшей; цыганка, битая арапниками...
   Старые крестьяне говорили, что над прудом тяготеет проклятье.
   Одна никому не ведомая слабость была у Фицы Эленку: Ольгуца. Черные глаза пятилетней девочки никогда не опускались перед зеленым взором Фицы. Не тронутые старостью зеленые глаза пристально следили за черными кудрями и низким дерзким лбом, словно пытались разгадать еще не расшифрованную надпись. Но вдруг произошло невиданное в долгой жизни Фицы событие, которое на многое открыло ей глаза.
   Старость лишила Фицу ее естественных зубов. Она носила искусственные. Во время обеда и ужина на виду у всех присутствующих мальчик-слуга приносил в голубом бокале с водой белые и крепкие, словно оскал оборотня, зубы.
   - Naturalia non turpia*.
   ______________
   * Что естественно, то прекрасно (лат.).
   Никто ей не прекословил. Аппетит пропадал, равно как и все другие чувства.
   И вот в один прекрасный день Фица Эленку начала поститься, и этот пост продолжался больше двух месяцев и ускорил ее конец, - потому что вставные зубы вдруг очутились в пруду.
   Мальчик-слуга вошел в столовую с пустым бокалом, он был бледен как мел: можно было подумать, что сердце его оказалось в бокале на месте зубов.
   - Я их бросила в пруд, - прозвучал голос Ольгуцы среди полнейшей тишины, - словно все вокруг было погребено под лавой.
   - Пусть мне в комнату принесут стакан молока. А ты, девочка, приходи ко мне, когда встанешь из-за стола.
   Ольгуца не только не утратила аппетит - он возвратился к ней вместе с исчезновением злополучных зубов. После обеда она вошла в комнату Фицы, вызывающе хлопнув дверью.
   - Я пришла!
   Фица очень долго смотрела на нее; судя по всему, она употребила всю зоркость своих глаз и проницательность ума, чтобы представить себе Ольгуцу в будущем, - так факир заставляет растения с невиданной быстротой произрастать из семян.
   И впервые в жизни ее беззубый рот с суровой нежностью поцеловал вспыхнувшие румянцем щеки Ольгуцы. В этот миг у Фицы Эленку зародилась надежда, что в ее семье среди "тюфяков и растяп" появится еще одна Фица Эленку. Она завещала Ольгуце все свое состояние.
   В благодарность за это, после ее долгожданной кончины, Ольгуца назвала именем покойной одну странную лягушку.
   От отца к сыну жители Меделень передавали друг другу, что пруд проклят богом и что Фица Эленку... После смерти Фицы - рассказывали крестьяне - в пруду появилась необыкновенно крупная и смелая лягушка. И царила она над всеми лягушками, как зеленоглазая Фица над людьми. У деда Георге как-то вырвалось необдуманное слово, - он хотел предостеречь Ольгуцу. И тогда Ольгуца принялась охотиться за водяной Фицей в пруду, на дне которого лежали, ухмыляясь, вставные зубы реальной Фицы. Стрельба из рогатки ни к чему не привела, усилия случайных охотников - тем более.
   Теперь уже всей деревне было известно, что Фица Эленку обратилась в чудесную лягушку. И лягушки, охраняемые легендой, непрерывно умножали свой род, оскорбляя все большим числом голосов божий мир, а гигантская лягушка возвышалась над ними, словно неиссякаемый дьявольский кубок с зеленым ядом...
   * * *
   ...Они приближались к заветной цели. Пустынный, словно при луне, пруд искрился в лучах заходящего солнца, от него пахло тиной, гнилью и прохладой.
   ...Император вновь превратился в Дэнуца, потому что Дэнуц прекрасно знал легенду и ему не хотелось в полном одиночестве оказаться у пруда, который все избегали. Он поднял ружье и долго целился в небо, пока не подошли остальные, затем опустил ружье и вместе со всеми отправился дальше, твердо решив не портить отношения с Фицей Эленку! Гораздо лучше быть простым зрителем. Ведь и дяде Пуйу все это безразлично.
   ...Из камыша донеслось кваканье лягушек. Казалось, множество людей вытряхивает одновременно тысячи мешков. Шум нарастал. Кваканье становилось все более страстным, его прерывали стенания, стоны и жалобы - ни дать ни взять псалмопение в синагоге.
   Лягушки сидели на берегу, разинув рты и уставившись огромными глазами в беззвездное небо... Тявканье Али заставило их встрепенуться, но они остались сидеть на месте, не в силах преодолеть лень и выбраться из тины.
   - Подождем, Герр Директор. Ты ее скоро увидишь.
   - А ты ее знаешь, Ольгуца?
   - Конечно. Терпеть ее не могу! Такая дерзкая!
   - Ничего, Ольгуца, я ее приструню.
   Монокль Герр Директора подстерегал Фицу Эленку. Ружье было заряжено. Рогатка Ольгуцы находилась в боевой готовности.
   На близком расстоянии лягушки выглядели настоящими хористками. Квакающие звуки вырывались из их мягкого, вздутого брюшка.
   - Ольгуца, а вдруг она выйдет совсем в другом месте?
   - Нет, Герр Директор, уверяю тебя: здесь находится ее трон.
   И Ольгуца показала пальцем на ивовый пень, нависший над водой. Покрытый ряской пень казался телом обезглавленной лошади, остановившейся на полном скаку.
   Охота началась. Герр Директор закурил папиросу. Ольгуца проверила свою рогатку, грациозным жестом растянув ее во всю длину. Моника стояла совершенно неподвижно, прислушиваясь к жужжанию комаров, которое напоминало ей пение скрипок.
   Самец лягушки прыгнул на самку, и они вместе нырнули в свадебное путешествие, а над ними образовалось дрожащее серебристое кольцо. Остальные лягушки выскочили из воды, упругими движениями пробрались через тину и замерли в полной неподвижности, охваченные внезапным экстазом.
   Из воды высовывались и тотчас же исчезали лягушачьи головы с выпученными глазами утопленника.
   Дэнуц чувствовал себя не совсем в своей тарелке. Из воды за ним следили тысячи глаз... А ведь вода глубокая!.. И страшная, как неподвижная мертвая рука, которая может внезапно схватить и утянуть туда...
   Мало-помалу пятясь назад - чтобы не напал кто-нибудь ненароком, красное солнце, большое и круглое, отодвинулось от пруда.
   Когда замолкают слова, мысли начинают сами говорить, быстро, странно... Дэнуц был бы рад, если бы сейчас на него напала Ольгуца. Но Ольгуца не отрывала глаз от блеска воды возле ивы.
   - Тсс!
   Все замолчали. Герр Директор бросил папиросу и нажал на курок.
   - Вот она выходит, - прошептала Ольгуца, морща лоб.
   Моника зажала уши.
   Вокруг ивы, под водой, кипела жизнь.
   - Вот она! Не стреляй. Подожди.
   Фица Эленку высунулась из воды... или из ивы. И все лягушки, окружавшие иву, хором запели заупокойную.
   Пузатая, словно китайский божок, щербатая и зобастая, омерзительная лягушка не дрогнула под дулом ружья.
   Грянул выстрел, вылетел камень из рогатки. Но ни пуля, ни камень не произвели никакого впечатления.
   Заупокойная молитва лягушек, все более и более громкая, словно отгоняла и пули и камни.
   Изящным движением опытного охотника - напоминающим вытянувшуюся в прыжке борзую - Герр Директор вскинул ружье и снова выстрелил. Следом за пулей вылетел камень.
   Фица Эленку глядела на них мрачно и насмешливо.
   И вдруг исчезла, словно ее кто-то проглотил. Ива опустела. Лягушки разбежались.
   - Ну что, Герр Директор?
   - Не знаю!.. В воду стрелять очень трудно: слепит глаза... Отвратительная лягушка!
   - Отвратительная! - вздохнула Ольгуца.
   - Мерзкая! - прошептала Моника, чувствуя дрожь в спине.
   - Пойдем, дядя Пуйу, - заторопился Дэнуц.
   - Нет, душа моя. Старейшину мы упустили, придется взять реванш за счет коллегии адвокатов. Я учреждаю премию: один лей за лягушку. Я буду вести счет. Договорились?
   - Браво, Герр Директор! Ну, я им покажу!
   - Дэнуц, начнем с тебя... Не спеши! Целься спокойно... А теперь стреляй! Не попал. Сейчас очередь Моники.
   - Я не умею, дядя Пуйу.
   - Научишься... Не бойся, Моника. Да ведь нет никакого шума, приобадривал ее Герр Директор, видя, что она зажимает себе уши вместо того, чтобы держать ружье.
   - Моника, я рассержусь, - вмешалась Ольгуца. - Я жду.
   Упрек Ольгуцы придал ей решимости. Она взяла ружье неумело - так, как курят женщины, не умеющие курить, - и выстрелила наугад. Одна из лягушек перевернулась белым брюшком кверху.
   - Один лей в пользу Моники... Ну-ка, теперь ты, Ольгуца.
   Лягушка Ольгуцы сделала отчаянный прыжок и упала в воду, обратив к небу свое раненое сердце.
   Али бегал по берегу и отчаянно лаял. После первого выстрела он помчался вперед, после второго - отбежал назад, с каждым разом все яростнее лая. Казалось, что он борется с комарами: он слишком велик, они - слишком малы.
   - Перерыв! Подведем итог! У Моники два лея; у Дэнуца - пять, у Ольгуцы восемь... Твоя очередь, Дэнуц.
   - Тсс! Герр Директор! Фица.
   На лиловом от вечернего неба пруду воцарилась тишина. Только тростник у берега тихонько вздыхал.
   - Ольгуца, стреляй ты, я не вижу, - прошептал Дэнуц, освобождаясь от ружья.
   Ольгуца взяла у него ружье, даже не слушая брата. Щеки у нее горели, как тогда, когда она вошла в комнату Фицы Эленку. На этот раз все лягушки умолкли, был слышен только голос той, что сидела на ивовом пне.
   Откуда доносился ее голос?.. Оттуда или отсюда?.. В тишине, в синем сумраке, из-под земли черными полчищами выступали какие-то странные существа, а впереди шел кто-то невидимый, с хриплым, грубым и глухим хохотом.
   - Али, иди сюда! Подержи его за шею.
   Это восклицание вернуло Дэнуца к действительности. Ольгуца опустилась на одно колено, облокотилась о другое и целилась, целилась, пока не увидела белое, словно кусочек луны, брюшко лягушки. Из сердца Ольгуцы и неподвижного ружья вылетела пуля... и попала в цель. Лапки Фицы жестом проклятия трагически взметнулись вверх. От удара пули, поразившей ее, лягушка упала в воду...