Теодоряну Ионел. Меделень

   - Ладно, я пойду!.. Только уж вы приходите, барышня Ольгуца! - жалобно попросила Аника.
   Ольгуца подождала, пока алая косынка Аники не скрылась из виду.
   - А теперь пошли!
   Ольгуца как герой шествовала впереди; Моника шла за ней следом с видом мученицы.
   * * *
   - Барышня сказала, что сейчас придет, - тихо и кротко сообщила Аника.
   - Я жду... она сама знает, что ожидает ее! - сухо проговорила госпожа Деляну.
   - Фуу!
   Госпожа Деляну укоризненно посмотрела на отца виновницы и, скрестив руки на груди, с возмущением пожала плечами. Господин Деляну до такой степени был адвокатом, что не мог судить даже детей, а тем более Ольгуцу.
   Заседание родительского трибунала открылось на балконе, увитом виноградом, пронизанном солнцем и пением птиц.
   С тяжелым, как замок на дверях пустой церкви, сердцем Дэнуц стоял позади плетеного соломенного кресла, в котором праведным гневом кипела его мать.
   Господин Деляну, откинувшись на спинку своего кресла и положив ногу на ногу, смотрел вверх, с любопытством и нетерпением ожидая, что скажет Ольгуца в свое оправдание. Янтарный мундштук с неначатой папиросой лежал на столе, ожидая момента, когда, гордясь Ольгуцей, он подзовет ее к себе, чтобы без слов выразить ей свое восхищение. Ольгуца в одиночестве поднялась по ступенькам крыльца. Увидев Дэнуца позади баррикады, она нахмурилась и тряхнула кудрявой головой.
   - Я пришла.
   - Я вижу.
   - Я знаю, зачем вы меня позвали. Я права.
   - Ты думаешь?
   - Я уверена.
   - Тогда помолчи.
   - Если так, я лучше уйду.
   - Нет, пожалуйста, останься... и стой прямо.
   - Алис, - вмешался господин Деляну, - дай ей возможность защищаться!
   - У нее в этом нет необходимости! У нее и так достаточно адвокатов!
   - ...Но ей необходим и судья! - подчеркнув это, как он иногда выражался, абстрактное существительное, сказал господин Деляну.
   - Пожалуйста, будь ей судьей!
   - Нет! - воспротивился он... - Ты ведь знаешь, я...
   - Я знаю. Цц!.. Так что ты собиралась сказать? - обратилась госпожа Деляну к Ольгуце.
   - Я молчу.
   - Ольгуца, не выводи меня из терпения!
   - Я молчу.
   - Дэнуц, скажи, что она тебе сделала?
   - Я ее простил! - мрачно и хрипло пробурчал Дэнуц.
   - Нет, - вскинулась Ольгуца. - Прощения мне не нужно. Я права. Он первый меня ударил. Верно, Моника?
   - Это правда. Я сама видела... на вокзале.
   - Вот видите? - обрадовалась Ольгуца.
   - Ты лжешь! - возмутился Дэнуц.
   - Это ты лжешь!
   - Неправда!
   - Нет, правда!
   - Ты меня оскорбила!
   - А ты меня ударил! - крикнула Ольгуца, готовая взять реванш.
   - Зачем ты назвала меня "Плюшкой"?
   - Потому что ты и есть плюшка.
   - Я?!
   - Ты, Плюшка!
   - Пускай она отдаст мне змея, мама! - пожаловался Дэнуц.
   - Возьми! - улыбнулась мефистофельски Ольгуца, показывая на небо.
   - Довольно. Предоставь это мне, Дэнуц! - сказала госпожа Деляну.
   - Конечно! Все против меня!
   - Ольгуца!
   - Я права!
   - Прекрасно... Ты отправишься в свою комнату - где пробудешь весь день - и сто раз напишешь "Я права" и двести раз "Я не права". Завтра утром придешь ко мне и в присутствии Дэнуца скажешь, кто прав - если ты хочешь, чтобы я позволила тебе играть и получать конфеты.
   - Сидеть до завтрашнего утра в комнате!.. Мне?! - Голос Ольгуцы звучал все громче, достигнув высшей степени возмущения.
   - Да! Тебе... и немедленно!
   - Раз так, я ухожу из дома.
   - Уходишь из дома?!
   - Да.
   - И куда, если не секрет?
   - К деду Георге. Он меня не преследует за то, что я права и что я не мальчик.
   Господин Деляну закурил папиросу. Ольгуца с блеском проиграла процесс.
   - Ольгуца, ты должна слушаться маму...
   Ольгуца нахмурилась.
   Господин Деляну сделал паузу, чтобы дать возможность фразе приобрести необходимый вес... Он выпустил в сторону Ольгуцы колечко ароматного дыма.
   - ...Когда тебя об этом просит папа.
   Ольгуца вошла в дом с высоко поднятой головой, чихая от дыма.
   - Вот так ты портишь детей!
   - Алис... - начал господин Деляну, расправляя усы. - Скажи честно, Алис, без гнева, без раздражения... разве Ольгуца не чертенок... из породы ангелов! - улыбнулся он глазами Ольгуцы.
   - Что верно, то верно! - вздохнула госпожа Деляну, едва сдерживая тайную гордость.
   И поспешно погладила по голове побежденного Дэнуца.
   - Правильно делает tante Алис, - шепотом сказала Моника, готовая поступить так же.
   - Ничего, Дэнуц, мама купит тебе большого змея... Вот я сейчас сяду и напишу в "Универсальный магазин". А теперь возьми за руку Монику и идите играть.
   Дэнуц схватил за руку робеющую заместительницу змея и потащил ее в сад.
   Госпожа Деляну встала с кресла и направилась к двери... По дороге она погладила выпуклый упрямый лоб откинувшегося на спинку кресла мужа.
   - И тебя тоже следовало бы поставить в угол! - ласково улыбнулась она.
   - Жаль, что уже поздно! - печально вздохнул господин Деляну, стряхивая пепел папиросы.
   * * *
   Ольгуца вышла из своей комнаты, с шумом захлопнув за собой дверь. Она направилась к двери напротив, уверенно шагая по мягкому ковру. Постучала согнутым пальцем в дверь спальни госпожи Деляну два раза, с ледяным спокойствием.
   - Можно войти?
   - ...
   Снова постучала, резко и нетерпеливо.
   - Ой!
   И в ярости принялась сосать ушибленный палец... Потом ударила в дверь кулаком.
   - ...Разве нельзя войти? - спросила она у дверной ручки.
   - ...
   И она стремительно вошла в комнату.
   - Я пришла, чтобы...
   - ...
   Спальня была пуста.
   - Ага! - обрадовалась Ольгуца.
   И отправилась в маленькую гостиную... Поскользнувшись на хорошо натертом полу, Ольгуца едва не упала. Сурово посмотрела на пол - думая об Анике, которая натирала пол до зеркального блеска, - и повернула обратно. Разбежалась и прокатилась по красноватого цвета катку... Буф, ударилась она руками о дверь гостиной.
   - Что такое?
   - Я споткнулась! - запыхавшись сказала Ольгуца, держась за ручку двери.
   - Ты не ушиблась? - вскочила госпожа Деляну.
   - Нет! - ответила Ольгуца, обретая чувство собственного достоинства.
   - Что тебе нужно?
   - Я пришла попросить бумагу, чернила, ручку, перо, промокашку... и транспарант! - добавила Ольгуца, переводя дыхание.
   - Для чего? - рассеянно спросила госпожа Деляну, заложив рукой страницы книги, которую она дочитала до середины...
   - Для того, чтобы сто раз написать, что я права!
   - И двести, что не права! - добавила госпожа Деляну, кладя книгу обложкой вверх.
   Ольгуца провела рукой по лбу, отбросив назад непослушные пряди волос... Госпожа Деляну открыла ящик маленького бюро розового дерева. Вынула пенал из японского лака и тонкими пальцами пианистки принялась разбирать его содержимое. От красного пиона ярким пламенем отделился лепесток. Ольгуца поймала его на лету, надула и хлопнула себя по лбу: пок! Госпожа Деляну вздрогнула от хлопка.
   - Ты опять за свое... Смотри, какая красивая ручка.
   Лоб у Ольгуцы нахмурился.
   - ...И новое перышко.
   - Дай мне еще одно! - потребовала Ольгуца, протягивая руку с видом пикколо, недовольного полученными чаевыми.
   - Пожалуйста... Это "клапс", - пояснила госпожа Деляну.
   - Я не могу писать "клапсом"!
   - Ну вот!.. А что тебе в таком случае нравится? Скажи!
   - "Алюминиум", - обрадовалась Ольгуца, пряча "клапс".
   - Вот, пожалуйста, "алюминиум"! А теперь ступай!.. И возьми чернильницу... да смотри не урони!.. Что тебе еще нужно, Ольгуца? - вышла из себя госпожа Деляну, видя, что она не уходит.
   - Бумагу.
   - Уф!.. У меня нет бумаги! - коротко ответила госпожа Деляну, закрывая свой бювар.
   - Значит, можно не писать?
   - Как это?.. Ступай сейчас же к папе и скажи ему, чтобы он дал тебе бумаги... сколько тебе надо!
   - Мама, я не могу открыть дверь!
   В сердцах бросив книгу на бюро, так, что помялись страницы, госпожа Деляну распахнула дверь перед ее величеством Царицей Баловницей.
   - Папа, мама послала меня к тебе за бумагой.
   - Для чего, девочка моя? - спросил господин Деляну, складывая газету.
   - Меня наказали, папа! Разве ты не знаешь?
   Поставив чернильницу на стол, Ольгуца заботливо сняла пепел с папиросы, положила на ладонь и дунула в сторону виноградника.
   - Пойдем ко мне в кабинет, Ольгуца, я тебе дам бумагу.
   - И транспарант, папа.
   - И транспарант.
   Ольгуца протянула руку к хрустальной чернильнице.
   - Подожди, я отнесу ее, - галантно предложил господин Деляну.
   - Merci, папа.
   Ольгуца сунула газету под мышку и с величайшей готовностью отправилась следом за господином Деляну.
   Дубовый письменный стол был похож на своего хозяина: завален книгами по юриспруденции и набит лакомствами для детей.
   - Вот, Ольгуца, это от мамы...
   И он протянул ей стопку белой бумаги и транспарант в чернильных пятнах.
   - А это от меня, угощайся...
   Он протянул коробку с ярко-зелеными мятными конфетами.
   - ...И обещай, что будешь слушаться маму и не будешь ее огорчать.
   - А если я права, папа! - сказала Ольгуца, грызя конфету.
   - Полно, Ольгуца... Когда бывает права мама, ты не можешь быть права.
   - Почему ты смеешься, папа? - спросила Ольгуца.
   - У меня мелькнула одна мысль!..
   - А я знаю, какая!
   - Ольгуца, пусть взрослые знают... А ты себе играй!.. Вернее, иди и пиши то, что тебе велела мама...
   - Папа, ты на меня сердишься?
   - Нет! За что?
   - Значит, я была права. Merci, папа!
   * * *
   Дэнуц вошел в сад, крепко сжимая руку Моники, - так грозный муж ведет домой свою неверную жену. Моника послушно шла за ним, глядя в небо... Вечерняя заря была красная, точно опрокинувшаяся на небе корзина черешен.
   Дэнуц знал, что он должен отомстить, но не знал, с чего начать. Гнев у него мало-помалу проходил. И это-то его и возмущало!
   - Почему ты идешь так медленно? Ты что, не можешь идти быстрее? прикрикнул он на Монику, ускоряя шаг.
   Моника пошла быстрее. Они почти бежали, словно на них вот-вот должен был хлынуть проливной дождь, а зонта у них не было.
   - Куда мы идем, Дэнуц?
   - Не твое дело!
   "Сердится, бедняжка!" - посочувствовала ему Моника.
   - Знаешь что? Побежали наперегонки, Дэнуц?
   - Нет.
   - Ну, тогда сядем на траву.
   - Нет.
   - Ну, как хочешь!
   - Я так хочу!
   - Ты сердишься на меня, Дэнуц?
   - ...
   - Почему ты мне не отвечаешь?
   - ...
   - Ты не хочешь со мной разговаривать?
   - Нет.
   - Тогда я уйду.
   - Постой.
   - Даже если я не хочу?
   - Да.
   - Как? Ты меня не пустишь?
   - Не пущу.
   - Дэнуц, что это значит?
   - Ничего!
   - Ты плохо воспитан!
   - Ага, ты меня оскорбляешь?.. Ну, погоди, я тебе задам!
   Резким движением он схватил ее за косы и дернул. Моника сжала зубы; глаза ее под насупленными бровями потемнели...
   - Ты хочешь меня побить? - задыхаясь, спросила она.
   - Да! - буркнул Дэнуц, не зная, как поступить с человеком, который разговаривает вместо того, чтобы драться и кричать.
   И он еще раз неловко дернул ее за косы... И, не успев понять, почему косы вдруг выскользнули у него из рук, он почувствовал боль в пальце...
   - Ой!
   Моника отпустила его палец.
   - Кусаешься? - грозя кулаками, спросил Дэнуц.
   - И царапаюсь.
   Взгляд Моники и ее поднятые руки заставили его отступить. Совсем другая Моника стояла перед ним, защищая прежнюю.
   - Я с девчонками не дерусь!.. Иди домой и скажи, что я тебя побил, сказал он с вызовом. Он был очень бледен.
   - А я не ябедничаю... как ты наябедничал на Ольгуцу. И я еще тебя пожалела, вместо того чтобы встать на ее защиту... Поделом мне! - всхлипнула Моника, вытирая рукавом глаза.
   - ...Ты обиделась? - в растерянности спросил Дэнуц, видя, что она плачет.
   - Не разговаривай со мной.
   Дэнуц долго глядел на светлые косы, которые вздрагивали на спине у Моники... Потом он потерял ее из виду.
   "Лучше бы поиграли в лошадки, - вздохнул он, понимая, какими прекрасными вожжами могли быть косы Моники и как трудно ему теперь будет вновь завладеть ими. - До чего же я был глуп..."
   Вдруг он опять почувствовал боль в пальце: Моникины зубки оставили болезненный след.
   "...И я не побил ее!"
   - Почему она назвала меня ябедой? - крикнул он с досадой и топнул ногой... - Ну, я ей покажу! Белобрысая! - И Дэнуц обратил весь свой гнев против спелого абрикоса, потому что в саду, кроме Моники, только абрикосы были светлые.
   * * *
   Ольгуца вынула изо рта последнюю мятную карамель и положила на промокашку. Потом поплевала на новое перышко "алюминиум", опустила его в чернила, тряхнула им над промокашкой и старательно вывела на бумаге:
   "Ольгуца права".
   И так энергично подчеркнула фразу, что линия, вначале прямая, в конце превратилась как бы в две тонкие рельсы, точно экспресс, который по ним шел, сорвался в пропасть. Ольгуца посмотрела на них с явным удовлетворением... Она еще раз обмакнула перо в чернила и каллиграфическим почерком принялась писать одно за другим утверждения... Красные виражи ее языка, который все сильнее и сильнее высовывался наружу, сопровождали черные виражи пера... После десятого утверждения Ольгуца нахмурилась, раздраженная теми двумястами отрицаниями, которые ждали своей очереди в черном гнездышке хрустальной чернильницы... Пахло чернилами.
   Ольгуца опустила ручку и принялась дергать себя за нос.
   И снова взялась за перо. Под каждым словом последнего утверждения она выводила кончиком пера две прямые кавычки. Под ними - другие, и еще другие, и еще... Движение пера доставляло ей радость. Она как бы скребла им бумажный лист. Постепенно бумага до самого низа наполнилась ярко-синими жучками.
   Но это не удовлетворило ее. Она снова отложила ручку, снова подергала себя за нос. Взяла мятную карамельку и положила в рот. Начала делать пальцами шведскую гимнастику, сжимая и разжимая пальцы, сжимая и разжимая...
   И вдруг послышался как бы щелчок кастаньет, пальцы хлопнули, с силой ударившись о ладонь. Мятная карамелька хрустнула на зубах. Ручка поднялась вверх и вдохновенно опустилась на нетронутый лист бумаги:
   "Ольгуца двести раз неправа".
   Ольгуца с жалостью посмотрела на этого представителя двухсот отрицаний как на немого полномочного поверенного. Она специально сделала орфографическую ошибку, написав "неправа" в одно слово.
   "Ольгуца сто раз права".
   И она с гордостью посмотрела на прекрасно и грамотно написанное выражение ста утверждений. Провела внизу черту, произвела вычитание и написала:
   "Ольгуца сто раз не права".
   Таким образом, у нее получилось сто отрицаний. Прекрасно!
   Но оставалось еще сто... Хорошо! Коли так?!.
   "Ольгуца сто раз не права,
   а Плюшка
   вообще не прав".
   Ольгуца перевела дух, глядя на эпитафию своему наказанию... Дверь тихонько отворилась... Моника вошла в комнату, опустив глаза, держа руку у рта.
   - Моника, посмотри, что я написала!
   - Ольгуца, - сказала Моника, позабыв снять шляпу, - я тебя предала.
   - Кто?! Ты?!
   - Да, я.
   - Не верю! - тряхнула она головой.
   Моника вздохнула.
   - Я была в саду вместе с Дэнуцем.
   - И он тебя побил?
   - Нет.
   - Что же вы тогда делали?
   - ...Мы шли по саду...
   - Не-ет! Ты меня не предала! - заявила Ольгуца. - Ты была на моей стороне, когда я тебя спросила там, на балконе. У тебя было полное право идти с ним в сад! - с безразличием пожала она плечами, изменив тон. - Лишь бы он тебя не побил... Он знает, что ты на моей стороне! - заверила она ее конфиденциально.
   - Да, знает! - вздохнула Моника.
   - Он тебе это сказал?
   - ...Нет... не знаю!
   - Конечно, ты права.
   - Да.
   - Он тебе что-нибудь сказал?
   - ...Нет. Я больше с Дэнуцем не разговариваю!
   - Почему?
   - Так.
   - Очень хорошо! - одобрила Ольгуца. - Ты мой друг.
   - Да, Ольгуца, обещаю тебе, что отныне и впредь буду только твоим другом.
   - Хорошо! - согласилась Ольгуца. - Ты не видела, что я написала?
   - Как? Ты уже написала?!
   - Посмотри.
   - Аа! Так мало! - успокоилась Моника.
   - Что? Тебе не нравится?
   - Не то чтобы не нравится... Я напишу за тебя!
   - Но я не хочу!.. Именно так я и собиралась написать!
   - Tante Алис видела?
   - Я так хочу! - заявила Ольгуца.
   - Ольгуца, доставь мне удовольствие... Я ведь тебе доставила! Я поклялась ради тебя.
   - А мне что же делать? - пошла на уступку Ольгуца.
   - А ты смотри!
   - Нет!
   - Тогда промокай то, что написано!
   - Цц!
   - Ну, тогда еще что-нибудь! Ну же, Ольгуца, позволь мне начать.
   - Знаешь что?
   - ..?
   - Я буду писать вместе с тобой!
   - Я этого не хочу.
   - Но зато я хочу!
   - Почему, Ольгуца?
   - Потому что мне нечего будет делать!.. Ты напишешь "Ольгуца не права" два раза, а я напишу, что права.
   - Давай попробуем.
   - Моника, у меня нет ручки! - пожаловалась Ольгуца, давая Монике возможность завладеть ее ручкой.
   - Видишь, Ольгуца! Предоставь это мне!
   - Делай как хочешь! - вздохнула Ольгуца. - Я подожду!
   И она принялась ходить по комнате вдоль и поперек, все убыстряя шаг. Задержалась у печки, открыла дверцу, осмотрела банки с вареньем, снова закрыла дверцу.
   - Послушай, Моника, ты ставишь цифры перед фразой?
   - Нет.
   - А откуда же ты знаешь, сколько ты написала?
   - Я помню.
   - Ага!
   - Хочешь, чтобы я ставила цифры?
   - Нет... когда дойдешь до двадцати, скажи мне.
   - Зачем?
   - Увидишь!
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Она склонилась над Моникой, проверяя...
   - Вот! Двадцать!
   - Да.
   - Напиши вначале пятьдесят.
   - Ой, Ольгуца!
   - Делай, как я говорю!
   - A tante Алис?
   - Она не станет проверять... Напиши крупно "пятьдесят"... Так. Тебе осталось написать двадцать строчек, и моя сотня закончится.
   - Мама, что у нас на ужин? - спросил Дэнуц госпожу Деляну, входя в гостиную. Он изнывал от одиночества.
   - Ты проголодался?
   - Не знаю!.. Мне нечего делать!
   - А почему ты не играешь с Моникой?
   - Она ушла к Ольгуце.
   - И ты иди.
   - К Ольгуце?
   - Ну хорошо! Тогда возьми книгу и почитай.
   - А какую книгу?
   - Дэнуц!.. Ты ведь большой мальчик!.. Послушай музыку, раз ты не хочешь читать.
   "Плохо быть большим", - зевнул Дэнуц, разваливаясь на диване. Из-за Ольгуцы и Моники ему до самого ужина предстояло наказание в виде бетховенской сонаты. И ему захотелось самому заключить перемирие... Но он не позволил себе. "Раз ты большой мальчик..." - начал он беседовать с самим собой...
   - Мама, дай мне, пожалуйста, платок.
   - Ой, Дэнуц, ты хуже дикаря!.. Возьми мой платок. Почему у тебя нет своего?
   Соната зазвучала вновь. Дэнуц засунул платок госпожи Деляну в карман поверх своего платка.
   "Когда я буду большим, я не позволю своей жене играть на рояле", решил он, заметив отсутствие господина Деляну.
   Он перестал слушать, а Лунная соната помимо его воли продолжала звучать в его душе для более поздних воспоминаний...
   Наступил час вечернего заката... печальных теней без солнца и без луны, час, когда никто не осмеливается зажигать свечи на глазах у еще живого дня...
   - Кончай, Моника, - вышла из себя Ольгуца.
   - Подожди, мне осталось совсем немного.
   Ольгуца решила подделать отрицательные фразы, заставив Монику пронумеровать цифрой "пятьдесят" каждую пятнадцатую строку.
   - Послушай, Моника, - сказала Ольгуца после некоторого колебания, - я тебе отдам свою куклу.
   - За то, что я тебе написала? - с презрением показала Моника на испещренные буквами страницы. - У меня ведь две куклы!.. А что ты будешь делать без куклы?
   - ...А мне не нужна кукла. Ты кончила?
   - Кончила... Так все нехорошо получилось, Ольгуца! Что скажет tante Алис?
   - Ерунда... Поищи мне ленту.
   Ольгуца свернула листы бумаги в трубочку.
   - Нашла?
   - Да.
   - А теперь сделай красивый бант; знаешь, как ты мне делала для похвальной грамоты.
   - А зачем, Ольгуца? - спросила Моника, кончиком пальцев расправляя бант на свернутой бумаге.
   - Мама увидит, что лента хорошо завязана, и останется довольна.
   - ..?
   - Ведь я не умею завязывать бант... от радости она обо всем позабудет и не станет проверять!
   - Ой, Ольгуца, ну и хитра же ты!
   - Приходится хитрить, если... "у тебя есть родители", - мысленно произнесла Ольгуца.
   - Что?
   - Ничего... просто так.
   - Пожалуйте ужинать, - сказала появившаяся в дверях Аника, пожирая глазами красный бант.
   - А кто зовет? - спросила Ольгуца.
   - Барыня!
   - А кого?
   - Вас, барышня!
   - А как она сказала?
   - ...
   - Говори, как она тебе сказала!
   - Как сказала, барышня?! Сказала, чтобы вы шли ужинать!
   - Моника, ты иди одна. А я не пойду.
   - Почему, Ольгуца?
   - Потому что она меня не позвала; а я написала то, что должна была сделать в наказание.
   - Ты опять за свое, Ольгуца?
   - Вот что! Я делаю то, что нужно... Иди и скажи, что я не приду ужинать, потому что меня не позвали, - отчеканила Ольгуца, помогая себе рукой и ногой.
   - И что же ты будешь делать?
   - Подожду, пока меня позовут.
   - Tante Алис, Ольгуца просила узнать, может ли она прийти ужинать?
   - Конечно, может... Аника, иди и позови ее.
   "Ну и чертовы девки!" - с восхищением подумала Аника, возвращаясь обратно в комнату девочек.
   Господин Деляну с улыбкой повернулся спиной к свету; он разгадал маневр Ольгуцы.
   Они ужинали на балконе. Словно перед началом пира, невидимые кузнечики настраивали свои скрипки; лягушки пробовали голос...
   - А вот и я!
   Ольгуца протянула бумажный свиток, перетянутый лентой.
   - Молодец, Ольгуца! - похвалила ее введенная в заблуждение госпожа Деляну.
   Ольгуца скромно потупилась.
   - Ну, а теперь, когда ты стала послушной девочкой, скажи, кто был прав: ты или Дэнуц?
   Ольгуца выразительно посмотрела на господина Деляну.
   - Ты, мамочка.
   - За стол, дети, суп стынет! - шумно вступил в разговор господин Деляну, опасаясь нового судебного процесса.
   - Скажи правду, Ольгуца, ты сожалеешь о своем поступке? - спросила госпожа Деляну, держа в руке разливательную ложку.
   - Мне жаль... змея, - вздохнула Ольгуца.
   Вокруг лампы с розовым абажуром кружили ночные бабочки, словно изящные экипажи на площади.
   Профира мечтательно слушала музыку суповых ложек. Ее скрещенные руки покоились на животе.
   - Дэнуц, ты шумно ешь!
   - Опять!
   - Дэнуц, когда ты научишься красиво есть?.. Моника, покажи ему, пожалуйста, как едят суп.
   Разрумянившаяся Моника, точно невеста, которую поцеловали на глазах у родителей, поднесла кончик ложки к губам, делая вид, что ест суп, - тихо, бесшумно.
   - А теперь и ты сделай то же самое.
   - Мяууу...
   Голодное кошачье мяуканье нарушило тишину летнего вечера.
   - Брысь! - крикнула госпожа Деляну в темноту и топнула ногой.
   Ни в чем не повинная кошка пострадала вместо Ольгуцы. Господин Деляну салфеткой стер с лица улыбку.
   Начали собираться непрошеные гости вечерних ужинов на балконе. Первым появился Али - жизнерадостный пойнтер, белый с рыжими пятнами. Он уселся рядом с госпожой Деляну, преданно глядя ей в глаза. Его одолевал тик или, возможно, блохи. Он то и дело моргал; его подвижные ноздри вздрагивали; он чихал; вертел шеей, как человек, у которого слишком тесный воротник; склонял голову то вправо, то влево; ловил мух и глотал их так, как если бы у него была ангина; ерзал, кусал себе хвост...
   - Марш, Али!
   Али подбежал к Дэнуцу, отряхиваясь, ласкаясь, только что не говоря добрые слова, но уж слишком громко лая и даже подвывая: Уу-иууу, гав-гав!
   Подали следующее блюдо, от тарелок шел запах жареного мяса... Этот запах привлек дворовых псов с глазами разбойников и повадками горной козы, их темные тени заполнили лестницу... подойти ближе они не решались... Сидевшие под столом кошки испуганно жались друг к другу.
   - Патапум, налево! Патапум, направо! Патапум, налево! Патапум, направо! - командовала Ольгуца, взобравшись с ногами на стул и позабыв обо всем на свете.
   Бассет Патапум с крокодильей мордой, широкой грудью, кривыми ногами, с плавной походкой облаченного во фрак атлета, проказник из проказников и "радость Ольгуцы", появился на балконе. Одно, черное, ухо прикрывало ему глаз, другое, коричневое, было вывернуто наизнанку. Днем его невозможно было найти. Он боялся солнечного света, словно перезрелая трагедийная актриса.
   Он подошел прямо к Ольгуце, прекрасно понимая, какой взрыв смеха встретит его. Остановился около ее стула, склонив голову набок и как бы говоря: "Слушаю?"
   - Патапум, смирно!
   Патапум выполнил военную команду.
   - Патапум, бум!
   Патапум упал на спину.
   - Патапум, встать!
   Патапум тут же воскрес, помахивая хвостом.
   - Патапум, хап!
   Морщась, как от касторки, Патапум проглотил предложенную муху.
   - Браво, Патапум!
   Патапум сделал пируэт и встал на задние лапы, держа половину Ольгуциной порции мяса в оскаленных зубах.
   Моника смеялась от души. Слезы текли у нее из глаз. Госпожа Деляну смеялась, глядя на Монику; господин Деляну - глядя на Ольгуцу; Ольгуца обнимая Патапума; и розовая лампа - глядя на всех.
   Дэнуц спокойно протянул кусок мяса Али - единственному серьезному существу, с которым еще можно было разговаривать и которое его слушалось.
   - Ай! - пронзительно вскрикнула Ольгуца, вскочив со стула и зажав уши ладонями.
   Патапум, отброшенный в сторону, очутился у самой морды Али, который с отвращением взирал на жалкого старца.
   Закрыв голову руками, Ольгуца укрылась в объятиях госпожи Деляну.
   - Что с тобой, Ольгуца? Что случилось?.. Что, скажи, Ольгуца?
   - ...
   - Ты что, язык проглотила? Ты!!
   - Улетела! - глухо вскрикнула Ольгуца, пряча лицо в складках платья госпожи Деляну.