Тертлдав Гарри. Молот и наковальня (Видесский цикл, Смутные времена II)

   При всех Автократорах, сколько их ни перевидала Видессия, безопасность людей, укрывшихся за стенами монастырей, неизменно была само собой разумеющейся. И если уж Курикий не переставал беспокоиться о судьбе своей дочери, значит, Генесий действительно оказался настоящим чудовищем.
   - Что ж, высокочтимые и досточтимые господа, - сказал Маниакис, - следуйте за мной. - Он повернулся и махнул рукой в сторону дворца на холме над городом. - Резиденция моего отца находится там. Я уверен, губернатор выслушает вас с неослабным вниманием.
   Маниакис с Регорием повели видессийских ноблей по улицам Каставалы. Попадавшиеся навстречу жители городка останавливались поглазеть на вновь прибывших, привлекавших внимание не столько потому, что они были чужаками, сколько благодаря непривычным роскошным одеяниям. Несколько женщин из веселого квартала, подпав под впечатление столь бросающегося в глаза богатства, попытались предложить свои услуги завидным клиентам. Однако нобли, без сомнения привыкшие к более утонченным манерам столичных куртизанок, оставили без внимания притязания бедных женщин.
   Судя по взглядам, которые сановники бросали вокруг, Каставала вызывала у них почти те же чувства, какие они испытывали к городским проституткам. Что и говорить, по сравнению со столицей Каставала всего лишь невзрачный, маленький, грязный, занюханный городок. Но ведь то же самое можно сказать о любом другом провинциальном городе империи. Каставала ничем не выделялась в их длинном ряду. Лишь потом Маниакис сообразил, что в большинстве своем столичные вельможи ничего, кроме Видесса, не видели. Вся их жизнь проходила либо в самой столице, либо в загородных поместьях да охотничьих угодьях. Немудрено, что вид провинциального городка и царившие здесь нравы повергли их едва ли не в ужас.
   - Поберегись! - раздался крик с одного из балконов, а вслед за криком почти на головы ноблей сверху хлынул щедрый поток помоев. Пораженные вельможи едва успели отпрянуть в сторону, приподняв края своих мантий, чтобы их не забрызгало отвратительно смердевшей жижей. Лица сановников выразили крайнюю степень отвращения.
   - Эту женщину следует немедленно заковать в кандалы, - возмущенно выразил общее мнение Курикий.
   - Ты полагаешь? - с трудом скрывая иронию, поинтересовался Маниакис. - Но в чем же ее вина? Ведь она честно предупредила о своих намерениях!
   Курикий воззрился на него в изумлении и ужасе, возраставших по мере того, как он осознавал, что его будущий зять отнюдь не шутит. Казначея можно было понять: в большинстве домов Видесса имелась канализация; сточные трубы в столице издавна прокладывались под землей - роскошь просто немыслимая для таких городов, как Каставала.
   К тому времени как вельможи добрались до губернаторской резиденции, их лица сильно раскраснелись; большинство ноблей едва справлялись с одышкой. Отпирать парадные двери, чтобы впустить делегацию во дворец, не пришлось: ее приближение было давным-давно замечено, поэтому у входа толпились люди, желавшие приветствовать вновь прибывших и жаждавшие поскорее узнать новости, привезенные ими из Видесса.
   - Не твой ли родитель стоит вон там, высокочтимый Маниакис? - спросил Курикий.
   Ошибка казначея была вполне простительной, и Маниакис постарался сгладить неловкость:
   - Нет это Симватий, отец сопровождающего вас Регория, мой дядя, младший брат губернатора. Они с отцом похожи словно две капли воды. А рядом с ними моя кузина Лиция.
   Стоявшая довольно далеко Лиция никак не могла расслышать слов Маниакиса, но тем не менее помахала ему рукой. Улыбнувшись, он повторил ее приветственный жест. До того как семья Симватия прибыла на Калаврию, почти сразу же вслед за семьей губернатора, младший Маниакис был едва знаком со своей двоюродной сестрой, но с тех пор они жили под одной крышей, и дружба их сделалась настолько тесной, что Ротруда частенько отпускала по этому поводу шутки. Причем младший Маниакис, обычно не возражавший против дружеских поддразниваний, всегда готовый сам подшутить над кем угодно, начинал заметно нервничать, когда поводом для веселья становилась его чересчур нежная дружба с кузиной.
   - Да благословит тебя сам Фос, мой кузен! - воскликнула Лиция, когда Маниакис вместе с ноблями из Видесса подошел ближе. - Ведь ты привел к нам столь замечательных гостей!
   Симватий энергично кивнул, соглашаясь с дочерью. А вслед за ним закивали кухарки, грумы и прочая дворня, высыпавшая из дворца вслед за господами. Прибытие незнакомцев, наверняка привезших самые свежие новости, возбуждало всеобщее любопытство.
   - Аплакий! Попроси моего отца как можно скорее выйти к нам! - приказал Маниакис. - Скажи, что его ожидает высокочтимый Курикий, а с ним другие высокочтимые и досточтимые вельможи, только что прибывшие из Видесса с целью обсудить с ним ряд неотложных дел.
   Аплакий исчез за дверьми. Прочие начали возбужденно переговариваться. Вновь прибывшие и так выглядели весьма важными персонами, но когда стало ясно, что к губернатору пожаловала высшая знать империи, слуги не смогли более сдерживать языки, принявшись высказывать вслух свои предположения. Лиция не отводила взгляда от Маниакиса; ее глаза возбужденно блестели, а лицо покрылось легким румянцем. В отличие от слуг, она сразу угадала ту единственную причину, по которой столь высокопоставленные сановники могли пожаловать в Каставалу.
   Вскоре в дверях вновь показался Аплакий; старший Маниакис следовал за ним по пятам. При виде губернатора Курикий и его спутники повели себя более чем странно. Вместо того чтобы отвесить глубокий поклон, как ожидал младший Маниакис, они сперва пали на колени, а потом распростерлись ниц, прямо в пыли, сотворив полный проскинезис, - приветствие, каким знатные видессийцы свидетельствовали свою преданность лишь одному человеку. Автократору.
   Младший Маниакис даже рот приоткрыл от изумления. Его отец сперва недоуменно шевельнул кустистыми седыми бровями, а затем сплюнул на землю в знак того, что отвергает все соблазны бога ледяной тьмы Скотоса.
   - Прекратите немедленно! - прогремел губернатор. - Встаньте! Поднимитесь, кому говорю! - В злом голосе старшего Маниакиса проскользнул едва уловимый испуг. - Если вы при помощи подобного представления надеетесь вовлечь меня в заговор против Автократора Генесия, советую вам охладить пыл да хорошенько призадуматься!
   Сановники, покряхтывая, поднялись с земли. В испуге и унынии они бросали друг на друга растерянные взгляды.
   - Боюсь, ты не правильно нас понял, о благороднейший Маниакис! - дрожащим голосом произнес Курикий. - Мы, прибывшие к тебе сегодня, уже повинны в измене. По крайней мере, в глазах Генесия. Мы спешили сюда из Видесса, дабы нижайше умолять тебя спасти нашу несчастную империю, ибо без твоего вмешательства она погибнет, падет неминуемо и скоро, либо вконец опустошенная разорительными набегами макуранцев, либо в результате безумных деяний кровавого тирана, узурпировавшего императорский трон.
   Отец с сыном быстро переглянулись. Ведь совсем недавно, перед самым прибытием корабля, доставившего в Каставалу Курикия с его спутниками, они сами обсуждали возможность восстания против Генесия. Тогда старший Маниакис резко отверг саму мысль о мятеже. Но теперь... Теперь губернатор, окинув задумчивым взглядом кучку испуганных сановников, спросил:
   - Что же такого особенного сотворил Генесий? Чем сумел возмутить всех вас? Вас, которые более шести лет покорно повиновались ему, словно преданные псы!
   Некоторые из вельмож виновато понурились. Но Курикий, обладавший большим мужеством - возможно, то было мужество отчаяния, - решительно ответил:
   - О благороднейший губернатор Маниакис! Если уж говорить о покорных псах, то у выхода с пирса мне попалось на глаза копье с черепом несчастного Хосия. Что ж ты не удосужился убрать его за долгие шесть лет? Не получается ли, что все эти шесть лет ты бегал с нами в одной своре?
   - Ну... - Старший Маниакис усмехнулся, поглаживая бороду. - Если смотреть на вещи подобным образом, наверное, и я не без греха. - Он помолчал немного, потом сказал:
   - Ладно. Оставим это. Скажи-ка лучше, о высокочтимый Курикий, отчего столь достойные мужи вдруг решили, что моя задница будет смотреться на троне империи лучше, нежели задница Генесия?
   - Отчего? - Курикий театральным жестом приложил руку к сердцу. - Да оттого, что если бы сам Скотос поднялся из глубин своей ледяной преисподней, упомянув бога тьмы, казначей сплюнул на землю точно так же, как незадолго до него старший Маниакис, - и воцарился на троне Видессии, то даже он не смог бы причинить столько зла, сколько умудрился сотворить Генесий, этот сифилитик, маньяк, кровавый палач... Да от любого золотаря на троне было бы куда больше проку, чем от этого рехнувшегося болвана, который близок к тому, чтобы пустить псу под хвост все былое процветание, могущество и величие нашей тысячелетней империи!
   Старший Маниакис отвесил оратору легкий иронический поклон:
   - В наши дни любой честный человек готов присоединиться к твоим проклятиям, высокочтимый Курикий. Но просвети меня, какие именно деяния Генесия вызвали твой праведный гнев?
   Казначей откашлялся, перевел дух:
   - Не стану сейчас говорить о тех неисчислимых несчастьях, которые принесли подданным империи неудачные действия Генесия против кубратов и макуранцев. Скажу о другом. Не так давно узурпатор произнес речь в Амфитеатре: искал благосклонности у черни, заискивая перед ней. Но вожаки толпы принялись насмехаться над ним, припомнив ему все его пороки, слабости и неудачи. Озверев, тиран велел схватить десятка два зачинщиков и сорвать с них одежды, после чего их всех посадили на кол. Прямо в Амфитеатре, перед ошеломленной толпой. - Курикий втянул воздух сквозь стиснутые зубы и продолжил:
   - Когда же генерал Франции потерпел поражение в битве с макуранцами - а как он мог одержать победу, не имея достаточно людей и средств? - палачи Генесия засекли его насмерть плетьми все в том же Амфитеатре. А вот еще: эпаптэс Видесса Елпидий имел несчастье обменяться письмами с вдовой Ликиния Цикастой. Прознав о том, Генесий лично отрубил несчастному сперва руки, потом ноги и, наконец, голову. После чего приказал казнить Цикасту с дочерьми на том же самом месте, где им были злодейски убиты Автократор Ликиний и его сыновья. Если ничего не изменится, то к началу этой зимы в славном Видессе не останется ни одной живой души, ни мужчин, ни женщин, ни детей - никого, кроме самого тирана да его кровавых подручных. Теперь ты знаешь все. Ты - наша последняя, единственная надежда, о благороднейший Маниакис! Молим тебя: спаси наш народ, спаси нас, спаси Видессию!
   - Спаси всех нас! - нестройным хором подхватили остальные вельможи.
   - Высокочтимые и досточтимые нобли! - ответил старший Маниакис. - Если вы надеетесь, что я немедля поднимусь на борт вашего корабля, чтобы поспешить в Видесс, боюсь, вас ждет разочарование. Но не стану отрицать: вы предоставили мне достаточно пищи для раздумий. - Нахмурившись, губернатор взглянул в сторону гавани. - Быть может, прикажете своим слугам доставить ко мне в резиденцию ваши вещи?
   - О благороднейший Маниакис! Мы едва нашли возможность вырваться из Видесса, - ответил Курикий, - и сразу же воспользовались ею. Мы не могли взять с собой слуг, ибо чем больше людей узнало бы о наших планах, тем скорей могло случиться предательство, которое наверняка отдало бы всех нас во власть кровавого чудовища. Что же касается вещей, то мы не успели взять с собой ничего, кроме того, что на нас надето.
   Брови старшего Маниакиса непроизвольно поползли вверх. Он был сражен. Видессийские вельможи, пустившиеся в долгий опасный путь без багажа, без слуг... Такое не лезло ни в какие ворота и куда вернее свидетельствовало о всей глубине охватившего их отчаяния, нежели любое, самое душераздирающее повествование о постигших их несчастьях. Та же мысль мелькнула и у младшего Маниакиса, хотя его опытный взгляд отметил скрытые под мантиями сановников увесистые кошели, прикрепленные к широким потайным поясам. Скорее всего, в кошелях хранились драгоценности и золотые монеты. Да, вельможи прибыли сюда беглецами, но нищими их никак не назовешь.
   - Ну что ж, - сказал старший Маниакис, - раз так, добро пожаловать. Устраивайтесь, чувствуйте себя как дома. Пока могу обещать лишь одно: Генесию я вас не выдам. Даже если в Каставалу прибудет посланный за вами в погоню корабль, у вас будет возможность бежать за пределы города и укрыться в труднодоступной части острова. Ну, а теперь поговорим о более приятных вещах. Аплакий поможет вам разместиться, а потом препоручит заботам других слуг. Хвала Фосу, в резиденции хватит места для всех. Хватит и припасов, чтобы обеспечить вас всем необходимым. Сегодня вечером я дам в вашу честь ужин, во время которого мы сможем подробнее обсудить сложившуюся ситуацию. Ну, а пока... - Губернатор многозначительно взглянул на стоящих рядом Симватия, Регория и своего сына.
   Сопровождаемые слугами сановники проследовали во дворец.
   - Разве это не прекрасно? - воскликнула Линия, положив руку на плечо младшего Маниакиса. Ее черные глаза сверкали от возбуждения. - Если на то будет воля Фоса, Генесий наконец получит то, чего давно заслуживает. А до тех пор...
   - А до тех пор, - перебил ее Симватий, - необходимо решить, как нам следует поступить в этих обстоятельствах. Ты хочешь принять участие в нашей беседе, дочь моя?
   - Да, мне хотелось бы. - Линия скорчила гримаску. - Только вот боюсь, этого не хочется тебе.
   Симватий, соглашаясь, медленно наклонил голову. Его дочь скорчила еще одну забавную гримасу, привстала на цыпочки, чмокнула младшего Маниакиса в кончик носа - процедура, к которой тот давно привык, - и скрылась за дверью.
   Четверо Маниакисов немедля приступили к обмену мнениями.
   - Тебя всерьез хотят видеть на троне, дядя, - начал Регорий, переполненный теми же восторженными чувствами, что и его сестра.
   - Это я уже понял, - ответил старший Маниакис, - только не уверен, что мне хочется на нем сидеть. На сей счет у меня есть большие сомнения.
   Брат, сын и племянник воззрились на него в немом изумлении. Прежде чем они успели позакрывать рты, двери резиденции снова распахнулись; из дворца выкатился главный повар. Он одарил неприязненным взглядом старшего Маниакиса и почти бегом заспешил вниз, держа курс в ту сторону, где находились рынки Каставалы. Симватий раскатисто захохотал.
   - Так тебе и надо, - отсмеявшись, сказал он брату. - Сей взгляд есть награда за то, что ты пригласил уйму голодных людей к ужину, времени до которого осталось всего ничего. - Симватий любовно похлопал себя по заметно более выпуклому, чем у губернатора, животу.
   - Да уж. Я могу считать себя счастливчиком, если дело ограничится этим огненным взором, - неожиданно хохотнул старший Маниакис. - Надеюсь, его не посетит мысль сдобрить мой суп приправой из белладонны или чем похуже. Ну, ладно. Теперь слушайте меня внимательно. Я далеко не молод. Битвы и сражения были моим уделом с тех пор, как мне стукнуло пятнадцать. Исключение составляют лишь несколько последних лет, проведенных мною здесь, на Калаврии. Сперва я люто возненавидел сославшего меня сюда Ликиния, но потом... Хочу признаться вам, я полюбил этот остров, привык к легкой, спокойной жизни и теперь наслаждаюсь ею Я более не стремлюсь на поле брани, вот почему мне совсем не улыбается восседать на троне, прекрасно понимая, что очень многие спят и видят, как бы меня оттуда сбросить. - Старший Маниакис испытующе взглянул на своих родичей:
   - Ну? Что скажете?
   - Пусть все так, как ты говоришь, отец, - возразил младший Маниакис, - но разве из этого следует, что мы должны сидеть сложа руки и спокойно смотреть на сползающую в пропасть империю? Если верить тому, что говорят о Генесии, то Видессия может в любой момент пасть под ударами кубратов или макуранцев. После чего очень скоро наступит день, когда в гаванях Калаврии бросит якоря целый флот, с парусов которого на нас будет смотреть красный лев Царя Царей Макурана.
   Старший Маниакис невесело рассмеялся:
   - Неужели ты не видишь иронии судьбы в том, сын мой, что именно мы с тобой стояли во главе видессийских войск, свершивших невозможное, чтобы вновь посадить Шарбараза на утраченный было трон? В одном ты прав. Если Шарбаразу представится шанс поставить Видессию на колени, он его не упустит.
   - Но тогда... - одновременно произнесли Регорий и младший Маниакис.
   - Но тогда - что? - отозвался старший Маниакис - Тогда ты просто должен занять трон империи, - сказал младший Маниакис таким тоном, словно формулировал очевидную геометрическую аксиому.
   - Чушь! - фыркнул старший Маниакис. - Я ничего никому не должен. Более того, чем дольше я размышляю, тем менее склонен предпринять подобную попытку. Я совершенно доволен своим нынешним образом жизни: насколько припомню, мне никогда еще не случалось испытывать такого полного удовлетворения. Должность губернатора Калаврии как раз по мне. Ну а если ты уж так убежден, что империя нуждается в спасении, сын мой, то и спасать ее должен именно ты.
   Симватий и Регорий, до сих пор смотревшие на старшего Маниакиса, одновременно перевели глаза на младшего. Тот сперва даже не понял, чем вызвано появившееся на их лицах странное выражение. А когда понял, то внезапно ощутил, как кровь вскипает в его жилах.
   - Отец! - медленно проговорил он. - Если я решусь, ты согласишься поддержать меня на этом пути? Некоторое время старший Маниакис взвешивал ответ.
   - Ты серьезно? - спросил он наконец, но вопрос прозвучал почти как утверждение. Его сын решительно кивнул. Тогда старший Маниакис глубоко вздохнул и заключил младшего в свои медвежьи объятия:
   - Конечно. Конечно, поддержу. И не я один. Весь клан Маниакисов будет целиком на твоей стороне. - Губернатор из-под насупленных бровей взглянул на брата и племянника.
   - Отныне и навсегда, - сразу отозвался Симватий.
   - Отныне и навсегда, - звонко подтвердил Регорий. - Но если бы и ты не решился, кузен, мне пришлось бы брать ответственность на себя.
   Младший Маниакис изучающе посмотрел на двоюродного брата. Неужто, не успев даже начать путь к трону, он уже обрел соперника?
   - Конечно, - еще раз повторил старший Маниакис, - раз так, мы попытаемся. - Но словам губернатора не хватало убежденности. Чуть помолчав, он разъяснил причину своих сомнений:
   - Любая неудача для нас равносильна гибели. Причем погибнет весь наш клан. Чада и домочадцы, слуги и друзья. Все, до кого сможет дотянуться кровавая рука Генесия. А потому мы не вправе ошибаться. Теперь вот что. Нет никакой необходимости выступать немедленно. Надо быть безумцем, чтобы двинуться в поход на Видесс без подготовки. Перед тем как предпринять такую попытку, надо продумать все до мелочей. Как следует и не раз.
   - Безусловно, - сразу согласился младший Маниакис. Стоявший рядом с ним Регорий нетерпеливо, словно норовистая лошадь, переступил с ноги на ногу. Мысль о возможных проволочках была ему мучительна. Парень рвался в бой.
   - Порой самый прямой путь оказывается далеко не самым коротким, успокаивающе сказал ему младший Маниакис.
   Губернатор просиял.
   - Сын мой! - взволнованно произнес он. В голосе его звучала гордость. Похоже, жизнь тебя уже кое-чему научила! - И старший Маниакис крепко обнял младшего.
   - Ну, раз уж мы решились, - сказал Симватий, - пора готовиться к ужину. Будет весьма интересно посмотреть на лицо Курикия, когда тот обнаружит, что собрался стать тестем будущего Автократора!
   - Но Генесий тоже вскоре узнает об этом, - нахмурился младший Маниакис. Надеюсь, такое известие не причинит вреда Нифоне. Курикий успел сказать мне, что она укрылась в женском монастыре.
   - Вот и еще один повод для беспокойства, - заметил, старший Маниакис. Когда мы выступим в поход, перечень подобных забот будет удлиняться каждый день. Притом очень быстро. Ладно, пока оставим это. Симватий прав: пора готовиться к ужину.
   ***
   Вот и еще один повод для беспокойства... Эта мысль неотступно преследовала младшего Маниакиса, пока он шел по направлению к столам, расставленным среди цветов во внутреннем дворе крепости. На его руку опиралась Ротруда; Таларикий семенил рядом, держась за руку матери. Интересно, как поведет себя Курикий при виде будущего зятя, спокойно шествующего в сопровождении возлюбленной и незаконнорожденного сына?..
   По правде говоря, особых поводов для недовольства у казначея быть не могло, ведь младший Маниакис отнюдь не был монахом, и от него нельзя было требовать воздержания все те долгие годы, пока он оставался вдалеке от своей суженой. С другой стороны, казначей, возможно, рассчитывал, что будущий родственник не станет столь открыто демонстрировать свою связь. Маниакис долго обдумывал этот вопрос. Если бы он не взял Рот-руду с собой, пошли бы разговоры, будто он стыдится ее, что не только не соответствовало действительности, но и взбесило бы Ротруду.
   Большинство вельмож, бежавших из столицы, уже находились во внутреннем дворе. Они негромко переговаривались, пили вино и благовоспитанно делали вид, будто восхищены растущими повсюду великолепными цветами.
   Младший Маниакис прекрасно понимал, что лишь вежливость по отношению к хозяевам заставляет сановников быть настолько неискренними, ведь городские сады Видесса затмевали своим великолепием небольшой садик губернатора так же легко, как восходящее солнце затмевает самую яркую звезду.
   Едва вельможи увидели Ротруду, обсуждение достоинств сада прекратилось само собой. Женщины из Халогаланда были редкими гостьями в Видессии, и золотые волосы Ротруды словно магнитом притянули к себе взоры гостей. Великолепная грива золотых волос была самой яркой особенностью ее облика, но все остальное им не уступало: большущие темные бездонные глаза, сильный решительный подбородок, выступающие скулы, красивый прямой нос, высокий стройный стан она почти не уступала ростом Маниакису, которого никак нельзя было назвать малышом, - и, наконец, великолепные формы, испокон веку делающие женщину женщиной...
   Пристальные, почти нескромные взгляды гостей наполнили младшего Маниакиса гордостью. Но те же взгляды заставили Ротруду чувствовать себя не совсем удобно.
   - Они уставились на меня, будто на невиданное заморское чудовище из жарких стран со свиным рылом вместо лица, - сказала она, повернувшись к Маниакису. Хотя ее видессийский был правильным, говорила она, растягивая слова, чуть замедленно, с легким певучим акцентом.
   - Просто они поражены и восхищаются тобою, - ответил он. - Если бы ты родилась в империи, все они сейчас были бы у твоих ног.
   - Если бы я родилась в империи, то выглядела бы точно так же, как все остальные, и тогда они даже не взглянули бы на меня. - Ротруда наклонилась, ласково взъерошила волосы Таларикию. - Никому ведь не приходит в голову пялиться на твоего сына, который так похож на тебя!
   - Да, - согласился Маниакис, - похож. Волосы малыша, по которым ласково пробежались пальцы Ротруды, столь же черные, как волосы его отца, были, однако, прямыми, а не волнистыми. Кроме того, кожа у Маниакиса была темнее, чем у большинства видессийцев, у Таларикия же светлее. Да и чертами лица малыш напоминал мать, хотя его нос уже сейчас, когда ему едва сровнялось три года, подавал большие надежды. Скорее всего, этот нос очень скоро станет таким же впечатляющим, как у всех Маниакисов.
   Тем временем Курикий решительно приблизился к Маниакису и его спутникам. Разговоры остальных вельмож сразу стихли. Все ждали дальнейших действий казначея. Тот отвесил глубокий поклон и сказал:
   - Счастлив вновь встретиться с тобой, высокочтимый Маниакис! - Курикий говорил вежливым, нейтральным голосом. - Не окажешь ли мне честь, представив своих спутников?
   - Охотно, - ответил Маниакис, стараясь не уступить Курикию в обходительности. - Высокочтимый Курикий! Позволь представить госпожу Ротруду и ее сына, нашего с ней сына, Таларикия!
   Ну вот. Правда наконец прозвучала. И пусть Курикий поступает с этой правдой так, как ему заблагорассудится.
   - Очень приятно, - поклонившись еще раз, осторожно сказал казначей. - Я так понимаю, что госпожа Ротруда - твоя жена?
   - Нет, высокочтимый, - последовал спокойный ответ. - Разве я не помолвлен с твоей дочерью? - Маниакис говорил уверенно, поскольку в свое время не скрыл от Ротруды свое обручение с Нифоной. Ротруда всегда предпочитала воспринимать мир без прикрас, таким, каков он есть. К тому же при ее сильном, вспыльчивом характере скрывать от нее столь важное обстоятельство было бы неблагоразумно и, пожалуй, даже небезопасно. До сего дня обручение Маниакиса и Нифоны мало беспокоило ее. Какая-то незнакомая женщина в далеком Видессе казалась ей чуть ли не туманным призраком. Но стоявший перед ней Курикий был вполне осязаем, что сразу сделало более реальным образ его дочери.
   - Когда твой отец будет помазан, коронован и взойдет на трон, став новым Автократором, ты, конечно же, не замедлишь удалить от себя почтенную госпожу? - Казначей будто не замечал Ротруду, стоявшую в шаге от него. А та, в свою очередь, смотрела сквозь него. Похоже, если бы он вдруг провалился сквозь землю, это замечательное событие осталось бы незамеченным ею.
   Маниакис, непринужденно уклонившись от одной части вопроса, спокойно ответил на другую:
   - Мне, как сыну своего отца, не подобает обсуждать с другими его планы. Вне всякого сомнения, он в состоянии сделать это сам. Если захочет. Кстати, он уже появился в дверях.