Тертлдав Гарри. Молот и наковальня (Видесский цикл, Смутные времена II)

   - Я никогда не была тебе противником, - сердито нахмурилась Лиция. - И ты прекрасно об этом знаешь! Он начал уверять, что действительно знает, но Лиция прервала его.
   - Это вовсе не означает, - выпалила она, - что я не должна испытывать беспокойства по поводу твоих действий и вызвавших их причин. Поэтому я беспокоюсь о Нифоне. Решиться на вторые роды так скоро после очень тяжелых первых... Женщинам такие вещи даются совсем не легко!
   - Думаю, ты права. - Теперь пришла очередь Маниакиса разглядывать мозаику под ногами. - Но клянусь тебе, это была вовсе не моя идея. Можешь спросить у нее самой.
   - Как, по-твоему, я должна спрашивать о подобных вещах? - Лиция протестующе всплеснула руками. - Да и зачем? Я верю тебе, хотя и считаю поступок твоей жены кромешной глупостью. Но если - да оградит нас от такого сам Фос, - все пойдет не так, как она надеется? Что будешь делать ты? Ведь именно через ее род мы сейчас связаны с семействами остальных столичных сановников. Мы нуждаемся в их поддержке!
   - Во всяком случае, мы нуждаемся в том, чтобы они вели себя смирно, угрюмо согласился Маниакис. - Иногда неплохо иметь внешних врагов, поскольку, это даже видессийцев может удержать от непрерывных междуусобных свар.
   - А иногда не может! - возразила Лиция. - Вспомни-ка, что тут творилось во времена Генесия!
   - Тоже верно, - вздохнул Маниакис. - Твоя правда. Ох уж эти видессийцы! сердито начал он и засмеялся. Конечно, в его жилах текла ничем не замутненная васпураканская кровь, но его родители появились на свет в империи, да и сам он мыслил как видессиец, а не как человек, лишь недавно прибывший из страны принцев. Он мог себе позволить слова "Ох уж эти видессийцы", но именно здесь была его родина.
   - Ну и что же ты будешь делать, если... - Лиция замолчала. Все и так было понятно.
   Она ухватила самую суть. После предупреждений Зоиль о слабости здоровья Нифоны ему следовало бы обдумать возможные варианты.
   - Не знаю. Может, привезу с Калаврии Ротруду, - ответил Маниакис, будто размышляя вслух.
   Лиция в ответ только скривила губы. Будучи Автократором, он не мог жениться на Ротруде. Не только потому, что та была халогайкой, но и потому, что она не могла и не желала мыслить как видессийская женщина. Добиться, чтобы Таларикия признали его законным наследником, будет трудно по той же причине. Но даже если Маниакису и удастся добиться этого, Таларикий после его смерти оказался бы слабым правителем, на трон которого могли с легкостью посягнуть как жаждущие власти генералы, так и члены собственной семьи Маниакиса. Да уж, Таларикию лучше держаться как можно дальше от столицы империи.
   - А что посоветуешь ты? - развел руками Маниакис. - Жениться снова, на благо семьи какой-нибудь девушки, не принимая во внимание, испытываю ли я к ней хоть каплю чувств? Один раз я уже поступил так. Видит Господь наш, благой и премудрый, одного раза мне вполне хватило. Или прикажешь в дополнение к алым сапогам нацепить голубую рясу и стать Автократором-монахом? Боюсь, мой темперамент мне не позволит.
   - Пожалуйста, не надо, - прошептала Лиция.
   - Прости, - сказал Маниакис. - Не следовало говорить подобные вещи. Мне не следовало даже думать о них. Я должен просто верить, что все обойдется. Пусть именно такова будет воля Фоса. Но ты моя любимая кузина, а за это приходится платить. Я привык откровенно обсуждать с тобой любые проблемы, и, когда ты задаешь мне какой-нибудь вопрос, я стараюсь ответить на него так честно, как могу.
   - Все в порядке, - ответила Лиция. - Просто ты удивил меня. И чуть-чуть напугал. Я не ожидала, что у тебя в душе столько всего накипело. Конечно, несмотря на алые сапоги, ты остаешься мужчиной и человеком, которому иногда надо с кем-то поделиться своими тревогами. Если я могу тебе помочь, то всегда рада это сделать.
   - Ты это уже сделала. - Маниакис обнял кузину за плечи. - Знаешь, задумчиво сказал он, обращаясь больше к себе, чем к ней, - если произойдет несчастье, да убережет нас от этого Фос, женитьба на тебе будет самым мудрым моим поступком.
   - Наши отцы - братья, - напомнила Лиция. Он наклонил голову, пытаясь понять, как прозвучал ее голос. Она явно не была шокирована. Скорее своим тоном она просто пыталась напомнить ему, какие трудности в подобном случае им обоим придется преодолеть.
   Маниакис тоже чувствовал себя не в своей тарелке, хотя не так сильно, как можно было ожидать. Они с Лицией всегда прекрасно понимали друг друга, но ему казалось, что в их отношениях была искра другого чувства. Он ощутил это в момент их прощания в Каставале, и ему казалось, что она тогда почувствовала то же самое.
   - Думаю, вряд ли можно найти лучший способ окончательно вывести из себя экуменического патриарха Агатия, - сказал Маниакис и несколько нервно рассмеялся. - Хотя нет, - тут же поправил он себя, рассмеявшись уже от всей души, - беру свои слова обратно. Изъятие золота из храмов несомненно доставило святейшему гораздо больше неприятных минут, чем могли бы причинить два человека, даже если они двоюродные брат и сестра.
   - Не будь так уверен, - ответила Лиция. - Вот если бы между нами не было столь близкого родства... - Она покачала головой и замолчала.
   Чему быть, того не миновать, подумал Маниакис и сказал:
   - Не стоит предаваться пустым и глупым фантазиям. Зоиль - лучшая в Видессе повитуха; она вытащит Нифону из любой беды. А на случай серьезных неприятностей поблизости будет лучший маг-врачеватель. Если нам улыбнется удача, в империи появится наследник. И если Фос будет благосклонен, мальчик вырастет и придет мне на смену. Тогда мы оба забудем то, о чем говорили здесь. Нет, - поправил он себя, - не забудем. Притворимся, что такого разговора никогда не было.
   - Возможно, это будет с нашей стороны самым мудрым поступком. - Лиция повернулась и быстро пошла через большой зал.
   Маниакис проводил ее взглядом, спрашивая себя, что он сейчас чувствует облегчение или разочарование. А может, и то и другое? Он быстро очертил у сердца магический знак Фоса. Ему не дано будет разобраться в этих чувствах, если Господь, благой и премудрый, окажется к нему милосерден.
   Глава 8
   Когда Автократор переправлялся через узкий пролив, известный под названием Бычий Брод, чтобы начать военную кампанию против Царя Царей Макурана, сама переправа часто служила поводом для пышной церемонии. Обычно патриарх благословлял императора, а также возглавляемое им великое и славное воинство. Жители Видесса громкими криками славили солдат, поднимавшихся для переправы на борт кораблей. Во времена процветания дворцовые служители полными горстями бросали в толпу серебряные монеты. Порой, как не преминул напомнить Маниакису Камеас, пел большой хор, прославляя победы, одержанные на западе Ставракием Великим, дабы вдохновить переправлявшееся войско на такие же подвиги.
   На сей раз Маниакис нарушил большую часть традиций. Он вывел из столицы к переправе всего два полка - взять с собой больше людей не позволяла необходимость обеспечить надежную охрану городских стен. Он не допустил присутствия зрителей, не желая, чтобы жители столицы своими глазами увидели, со сколь малыми силами он выступил в поход; еще меньше ему хотелось, чтобы об этом пронюхали макуранцы. Он не мог позволить себе разбрасывать в толпу даже самые скудные дары, ибо казна едва сводила концы с концами, чтобы вовремя платить солдатам. Что же до хора, то за последнее время воины империи не снискали славы в сражениях с армией Царя Царей и могли, чего опасался Маниакис, воспринять прославление побед Ставракия скорее как горький упрек.
   Агатий сплюнул на доски причала в знак отвращения к Скотосу, после чего простер руки к светлому солнцу Фоса и произнес:
   - Пусть Господь наш, благой и премудрый, благословит наше славное воинство и вдохновит своего наместника на земле, Маниакиса Автократора, вселив в него смелость и неколебимость, необходимые, чтобы выстоять перед множеством обрушившихся на империю бед. Да оградит он наших храбрых воинов от ранений и увечий, но более всего от поражения в битве! Молим Господа нашего, дабы позволил он им восстановить и приумножить величие нашей империи и наших святых храмов! Да будет так!
   - Да будет так! - хором отозвались Маниакис, брат его Парсманий и люди, отправлявшиеся с ними в поход на запад.
   Маниакис старался не обращать внимания на довольно кислые взгляды, искоса бросаемые на него Агатием. Когда экуменический патриарх упомянул о восстановлении и приумножении былой славы храмов, он явно имел в виду не только освобождение святилищ Фоса, расположенных на захваченных макуранцами землях. Агатий прозрачно намекал на необходимость скорейшего возврата золота и серебра, поступившего из храмов на императорский монетный двор.
   - Благодарю за прочувствованную молитву, вознесенную тобой, святейший, сказал Маниакис патриарху. - С твоей стороны было очень мудро просить Фоса даровать нам победу. Ибо, если мы потерпим поражение, возместить потери, понесенные святыми храмами, окажется некому.
   - Уверяю тебя, величайший, подобные низменные соображения даже не коснулись моих мыслей во время молитвы, - пробормотал Агатий. Его слова прозвучали вполне искренне. Но ведь произносить искренние речи - одна из прямых обязанностей патриарха, подумал Маниакис.
   Интересно, спросил он себя, насколько прочувствованно заговорит Агатий, случись ему проведать о чувствах, связывающих Автократора с его кузиной. Без сомнения, гневные проклятия, кои старик обрушит на их головы, прозвучат куда более.., искренне.
   Выкинув из головы даже тень мысли о возможности подобного противостояния, Маниакис повернулся к отцу и Регорию.
   - Хочется верить, что вы не уступите Этзилию эту часть империи, пока я буду занят делами в западных провинциях! - Он надеялся, что его слова прозвучат как шутка, но они прозвучали почти как мольба.
   - Пока каган сидит тихо, - ответил старший Маниакис. - Надеюсь, так и будет.
   - Прошу тебя, соблюдай особую осторожность в западных провинциях, величайший, - добавил Регорий. - Помни, что макуранцы уже долгое время одерживают одну победу за другой, в то время как наши войска терпят поражение за поражением. Не позволяй себе ввязываться в сражения, если у тебя нет полной уверенности в благоприятном исходе. Иначе у наших воинов может сложиться превратное впечатление о непобедимости макуранцев.
   - Я запомню твои слова, - сказал Маниакис. Да, если уж сорвиголова Регорий советует соблюдать особую осторожность, это следует принять во внимание. И все же отказаться от попытки изгнать войска Царя Царей из западных провинций означало смириться с присоединением этих земель к Макурану.
   - Запомни хорошенько еще одно, сынок, - сказал старший Маниакис. - В столице у тебя нет большого количества войск, а армии в западных провинциях за последние шесть, нет, теперь уже семь, лет разбиты в сражениях или распались. Если ты хочешь добиться хоть каких-нибудь успехов, тебе придется заняться обучением солдат, которые отвыкли побеждать.
   - Как раз обучением воинов науке побеждать я и намерен заняться, - ответил Маниакис и, поморщившись, добавил:
   - Разумеется, мои намерения и то, насколько им позволит осуществиться Абивард, - далеко не одно и то же.
   Закончив разговор на столь малооптимистической ноте, Маниакис обнял отца, затем Регория и поднялся на борт "Возрождающего", чтобы переправиться на своем флагмане через Бычий Брод.
   Маленький городок на той стороне узкого пролива назывался Акрос. Гребцы подвели "Возрождающий" так близко к берегу, что флагман уткнулся носом в песок. Моряки быстро спустили трап, по которому Маниакис сошел на берег. Автократор Видессии раздумывал, следует ли произнести речь, дабы как-то отметить сам факт его присутствия на западных землях империи. Ведь Генесий за все годы своего правления ни разу не пересек Бычий Брод, чтобы сразиться с макуранцами; Ликиний же, хотя и был гораздо более способным Автократором, чем тот, кто узурпировал его трон, никогда не претендовал на роль полководца и очень редко возглавлял свои войска во время военных кампаний.
   В конечном счете обращение к воинам оказалось совсем коротким.
   - Приступить к высадке! - скомандовал Маниакис, на чем и закончил.
   Самые пламенные речи, произносимые вдали от поля боя, не помогут выиграть войну. К тому же провозглашать великие цели после того, как империя потерпела немало сокрушительных поражений, казалось неуместным. Это самый верный путь приобрести славу безмозглого хвастуна либо, в лучшем случае, безрассудного, доведенного до отчаяния человека.
   Собственно, он и был таким человеком, но пока не собирался никому об этом сообщать.
   Остальные корабли также пристали прямо к берегу. Видессийские законы запрещали находившимся поблизости от столицы городам строить причалы в своих гаванях, чтобы основной торговый поток шел только через Видесс.
   Моряки, воины и конюхи, действуя то лаской, то невнятными угрозами, начали выводить лошадей на берег. Едва ступив на прибрежный песок, животные принимались радостно взбрыкивать; они были рады покинуть такую неверную опору, как качающаяся, уходящая из-под ног палуба корабля. Маниакис не раз наблюдал подобное зрелище, когда кавалерии приходилось переправляться морем. На суше нет другого такого чудесного создания, как лошадь, но любое путешествие по воде превращает ее в капризную, непокорную тварь.
   Он повернулся к Парсманию, сошедшему следом за ним с "Возрождающего":
   - Возглавишь авангард. Ты лучше остальных знаешь здешнюю обстановку, поскольку совсем недавно был здесь. Надеюсь, ты сможешь провести нас по безопасным местам и сумеешь вовремя подсказать, куда не стоит соваться.
   - Надеюсь, что смогу, - ответил Парсманий. - Когда я пробирался в столицу, Цикаст еще продолжал удерживать Аморион; поэтому вся долина реки Аранд находилась под его контролем. Но если Аморион пал...
   - Тогда мы окажемся в большей опасности, чем могли предположить, закончил за брата Маниакис. - Видит Фос, империи уже грозят со всех сторон такие беды, что пустяк, подобный падению Амориона, вряд ли серьезно ухудшит положение вещей! - Он расхохотался.
   Парсманий бросил на него какой-то странный взгляд. Пускай. Если ты Автократор, даже твой родной брат не станет ни с кем делиться своими подозрениями на тот счет, что у тебя началось размягчение мозгов.
   Выстроившийся на берегу полк выглядел прекрасно. Шлемы и острия копий сверкали под лучами утреннего солнца; хлопали на ветру широкие плащи... Маниакис не сомневался, что его люди легко сокрушат равные и даже немного превосходящие силы макуранцев. Но вот беда: вражеские силы, ныне рыскавшие по западным провинциям, насчитывали куда более двух полков...
   Парсманий удалился, чтобы принять под свое командование силы авангарда. Маниакис осмотрелся по сторонам в поисках человека, с которым можно было бы поговорить. Увидев Багдасара, он подозвал его:
   - Даже если нам удастся объединить все силы империи в западных провинциях, этого недостаточно. Чтобы разбить макуранцев, необходимо создать новую армию.
   - Да, но это нелегко, величайший, - ответил маг. - Враги наводнили здешние земли, и нам придется слишком часто вступать в сражения с ними, поэтому для набора рекрутов попросту не останется времени.
   - Мне самому приходили на ум похожие мысли, - угрюмо признался Маниакис, и нельзя сказать, чтобы от них становилось радостнее на душе. Но раз у нас недостаточно воинов-ветеранов и вдобавок мы лишены возможности привлечь новобранцев, что остается? Признать войну проигранной, так?
   - Твои аргументы столь убедительны, что оспорить их мог бы только теолог или крючкотвор-законник. - Слова Багдасара заставили его владыку невольно фыркнуть. - Но пока плодородная во всех смыслах долина Аранд находится в наших руках, со временем можно рассчитывать на появление здесь новых рекрутов.
   Уловив намек, Маниакис снова фыркнул:
   - Хотелось бы, чтобы твои слова оказались правдой, но стать таковой они могут лишь в том случае, если нам удастся одержать, хотя бы несколько побед. А пока единственные новости, которые здесь слышали люди, достигшие возраста воина за последние семь лет, так это слухи от том, как тяжелая кавалерия Макурана в очередной раз разбила в пух и прах выставленные против нее силы империи. Трудновато будет найти желающих сгинуть без толку в пожаре проигранной войны.
   - Тебе виднее, величайший, - склонил голову Багдасар. - Ты более мудр, чем любой из твоих подданных.
   - В самом деле? - Маниакис даже глаза закатил. - Раз уж я так умен, то зачем пожелал стать Автократором? Первое, чему учится человек, натянувший алые сапоги, так это не доверять самым благородно звучащим предложениям, от кого бы они ни исходили. Поневоле начинаешь спрашивать себя, какую выгоду желает извлечь тот, кто их тебе предлагает.
   - Ну, раз ты теперь смотришь на вещи так... - Багдасар замолчал. Когда Автократор позволяет себе циничные высказывания, окружающим самое время вспомнить об осторожности.
   - Говори! - приказал Маниакис, прочитав мысли мага на его лице. - Ведь если я не буду знать, о чем думают мои подданные, то совершу гораздо больше ошибок. Что бы ты ни собирался сказать, я хочу это услышать!
   - Слушаюсь и повинуюсь, величайший, - ответил Багдасар, вздохом давая понять, что повинуется без особого восторга. - Понимаешь, я хотел сказать следующее: если ты будешь искать в людях только плохое, без сомнения, найдешь то, что искал. И кончишь так же, как несчастный Ликиний.
   - Н-да, - задумчиво пробормотал Маниакис. - Я помню, к чему он пришел в конце своего правления. Бедняга не доверял даже собственной тени, когда та оказывалась у него за спиной, там, где он не мог за ней следить. Не думаю, чтобы я дошел до такого состояния. Но недооценивать очевидные опасности я тоже не намерен.
   - Ты идешь по лезвию ножа, - сказал васпураканский маг.
   "Наверно, многие так считают, - подумал Маниакис. - Люди уже убедились в том, что я отнюдь не такое безмозглое и кровожадное чудовище, каким был Генесий. Но теперь они начинают спрашивать себя, не стану ли я вскоре таким же неприветливым и неприступным, каким был Ликиний. Пожалуй, мне самому хотелось бы это знать".
   Чтобы избавиться от навязчивых мыслей, он подошел к ближайшему кораблю, где выгружали на берег лошадей, и взобрался на черного мерина, на котором ездил с тех пор, как вернулся после достопамятной встречи с Этзилием. После возвращения в Видесс он ни разу не садился на захваченного им в бою степного конька. Вообще-то, у Маниакиса мелькала мысль случить степного конька с кобылами из императорских конюшен, в надежде привнести в кровь чистопородных животных фантастическую выносливость и неприхотливость полудикого зверя.
   Едва взглянув на уродливого, покрытого какими-то клочьями шерсти конька-горбунка, императорские конюхи в ужасе отвергли подобную идею. Маниакис уже собирался выступить в поход, и времени настаивать у него не было. Но когда он вернется, надо будет вспомнить об этом...
   ***
   Несмотря на разруху, воцарившуюся в большей части западных провинций, фермеры на ближнем к Видессу побережье продолжали жить размеренным, казалось бы, раз навсегда заведенным порядком. Теплый влажный воздух и тучная земля позволяли собирать по два урожая в год, так что даже после уплаты всех налогов оставалось достаточно продовольствия, чтобы вести сытую, безбедную жизнь. Крестьяне не представляли себе ни что такое голод, ни что такое вторжение войск Царя Царей Макурана.
   Мужчины в одних набедренных повязках и женщины в легких, едва доходивших до колен льняных рубашках продолжали трудиться на своих зеленеющих полях. Солдаты, двигавшиеся по дороге, вьющейся между этих полей, казались крестьянам пришельцами из другого мира, не имеющего к ним никакого отношения.
   Маниакис разослал вестников впереди своей маленькой армии и по обе стороны от дороги, по которой она двигалась. Вестники призывали молодых мужчин присоединиться к войску и помочь Автократору Видессии вышвырнуть захватчиков из пределов империи. Но на каждой лагерной стоянке к его силам присоединялась лишь жалкая горстка тех, кто пожелал стать защитником своей родины. Маниакис выдавал им лошадей, оружие, доспехи... Что толку! Он легко мог обеспечить всем этим впятеро большее пополнение.
   На третий вечер после отбытия из Видесса он подошел к очередной кучке вновь прибывших рекрутов и спросил:
   - Если я попрошу вас вернуться в свои селения, чтобы позвать ваших друзей, сможете ли вы проделать такую работу лучше, чем мои вербовщики? - Он вознес беззвучную молитву Фосу в надежде услышать "да".
   Но его новые солдаты все как один замотали головами, а один из них, более разбитной, хлопнул себя по пузу и ответил:
   - Прошу прощения, величайший, но в здешних краях у всех сытое брюхо. А твоим солдатам частенько приходится голодать.
   Парень говорил правду. Маниакис давно заметил: люди, готовые сделать военное ремесло своей профессией, чаще всего были из тех, кто так или иначе потерял свою ферму либо не сумел получить с нее достаточный для содержания семьи доход.
   - Хорошо, - сказал он парню. - Глядя на твое пузо, оголодавшим тебя не назовешь. В таком случае зачем ты здесь?
   - Затем, что, если не разбить макуранцев где-то в другом месте, очень скоро придется сражаться с ними на своей собственной земле, - ответил тот. Беда в том, что большинство людей не в состоянии заглянуть в будущее дальше чем на пару дней.
   - Ты не представляешь себе, насколько ты прав, - с чувством проговорил Маниакис. - Наверно, следовало бы отослать тебя в Видесс и сделать советником или казначеем. Использовать тебя как простого солдата просто расточительство. Как тебя зовут?
   - Меня? Химерий, величайший, - растерянно ответил молодой фермер. Неужели ты говоришь серьезно? На всякий случай должен сразу сказать тебе, что я не могу ни прочесть, ни написать даже собственного имени.
   - Это меняет дело, - согласился Маниакис. - Наверно, лучше тебе остаться в армии, Химерий. Но я стану за тобой приглядывать. Все же мне очень хотелось бы, чтобы ты и твои друзья уговорили своих братьев и других родственников присоединиться к моему войску.
   - Скатертью дорога - вот что сказал мне на прощание двоюродный брат, ответил Химерий, сплюнув на землю, чтобы показать, какого он мнения о своем родственнике. - Он давно положил глаз на мой клочок земли. Но если я вернусь и обнаружу, что он плохо ухаживал за моим наделом, ох и попляшет же у меня этот жирный ленивый сын осла! - Фермер хохотнул. - Как ты понимаешь, величайший, он приходится мне родичем со стороны матери.
   Один из новобранцев, скорее всего, знавший Химерия раньше, ткнул его локтем под ребра:
   - Послушай, если ты сможешь сражаться так же ловко, как болтаешь, эти макуранцы наверняка уже бегут со всех ног к себе домой!
   Под всеобщий хохот Химерий осыпал своего приятеля с ног до головы отборной бранью, аккуратно перемыв тому все косточки до единой. Маниакис не выдержал и тоже захохотал. Но стоило ему отойти от лагерного костра, где сидели рекруты, как его лицо снова помрачнело. Пусть даже случайно окажется, что Химерий в бою стоит пятерых; и все равно было бы куда лучше, если бы молодой фермер привел с собой еще пятерых парней. Однако этого не случилось. А раз так, Маниакису будет гораздо труднее противостоять макуранцам, чем он предполагал, покидая столицу.
   ***
   Аранд лениво нес по прибрежной низменности свои замутненные илом воды. Когда чуть выше по течению оказывалась какая-нибудь деревушка, от реки начинало явственно тянуть сбрасываемыми прямо в нее отбросами. Маниакис давно взял за правило никогда не вставать лагерем в таких местах, где вода дурно пахла. Ему уже случалось видеть армии, таявшие, как снег под лучами весеннего солнца, в результате повального кровавого поноса. В таких случаях некоторые воины умирали, оставшиеся в живых мало чего стоили как бойцы, а те, кого болезнь лишь коснулась, в страхе разбегались по домам.
   - Если у наших людей начнется понос, мы погибли, - сказал он Парсманию. Подобная болезнь распространяется так быстро, что никакие маги-врачеватели не в силах ее остановить.
   - Ты не сообщил мне ничего нового, брат мой.., ах да, величайший, ответил тот. - Единственное доброе слово, какое я могу сказать о Иверионе, где мне пришлось проторчать незнамо сколько времени, так это что там всегда хорошая вода. Думаю, это одна из основных причин, почему именно там стоял наш полк.
   - Значит, больше ничего хорошего об Иверионе ты сказать не можешь? - , переспросил Маниакис. - Придется припомнить тебе твои слова, когда придет время и я увижу твою жену. Интересно, что тогда скажет она?
   - Без сомнения, нечто весьма захватывающее и достопамятное, - ответил Парсманий. - Зенония многих поразила меткостью своих высказываний по любому поводу.
   - Она отважная женщина, раз решилась выйти замуж за одного из нас, сказал Маниакис. - Тот, кто считает, что наш род состоит сплошь из робких, застенчивых людей, просто еще с нами не встречался. - В голосе Автократора прозвучал легкий оттенок гордости. В конце концов, репутация не слишком уживчивого, никому не дающего спуску человека не самая плохая вещь в мире.
   Парсманий улыбнулся и кивнул в знак согласия, потом спросил:
   - А как насчет Нифоны? Я ее не очень-то хорошо знаю, но похоже, она спокойно, даже охотно остается в тени.
   - Наверно, ты не хуже меня знаешь: отношения между мужем и женой часто совсем не таковы, как кажется со стороны, - коротко ответил Маниакис.
   Ему не хотелось объяснять, что, будь Нифона такой уступчивой скромницей, как всем казалось, она не ходила бы сейчас беременная.