Тертлдав Гарри. Молот и наковальня (Видесский цикл, Смутные времена II)

   Маниакис издали заметил, что в порту Опсикиона поднялась суматоха. Наверно, дозорные со сторожевых башен заметили приближающийся флот. Хотя на всех калаврийских кораблях были подняты видессийские флаги с золотым кругом солнца на голубом полотнище, ему и в голову не пришло упрекнуть защитников Опсикиона за поднятую тревогу. Во-первых, такие флаги могли поднять пиратские корабли, чтобы под их прикрытием безнаказанно приблизиться к городу. Во-вторых, в нынешнее смутное время даже корабль под видессийским флагом запросто мог оказаться вражеским. Собственно, так оно и было, если Опсикион сохранил верность Генесию.
   "Возрождающим" командовал опытный капитан Фраке, человек средних лет с запоминающейся внешностью. Он рано поседел, а солнце и морские ветры, покрывшие его кожу густым темно-коричневым загаром, придали этой седине сверкающий оттенок полированного серебра. Приблизившись к Маниакису, он спросил:
   - Величайший, не следует ли опустить мачту и приготовиться к сражению? И не передать ли такой же приказ на остальные корабли? - Будучи капитаном флагмана, Фраке являлся друнгарием всего флота Калаврии.
   Маниакис ненадолго задумался, потом покачал головой.
   - Не похоже, чтобы они собирались выставить против нас все свои силы, сказал он, указывая в сторону гавани. Действительно, оттуда к "Возрождающему" направлялись два суденышка, ни одно из которых не шло ни в какое сравнение с калаврийским флагманом. - Пусть наши корабли подготовятся убрать паруса и спустить мачты, но вступают в бой только по приказу или если будет атакован флагман. Мы попробуем вступить в переговоры. Подними на носу "Возрождающего" белый щит, знак наших мирных намерений!
   - Да, величайший. - Похоже, Фраксу не очень понравилось это распоряжение, но он повернулся и громко повторил его команде флагмана.
   "Возрождающий" продолжал скользить вперед по серо-зеленой воде. Корабли из Опсикиона приближались удивительно быстро. С одного из них донесся ослабленный расстоянием окрик:
   - Кто пожаловал в Опсикион во главе этого флота? И с какой целью?
   Маниакис поспешил на нос корабля, встал рядом с белым щитом, сложил руки рупором у рта и крикнул в ответ:
   - Сюда прибыл я, Маниакис, сын Маниакиса, Автократор Видессии! Моя цель сбросить Генесия, эту кровожадную гнусную тварь, с трона империи, залитого кровью невинно убиенных! - Ну вот. Дело сделано. Если те, кто вершит делами в Опсикионе, еще не знали о восстании, поднятом на Калаврии, теперь они знают, подумал Маниакис и добавил:
   - Кто говорит со мной?
   Воцарившееся молчание длилось две долгие минуты. Затем на нос одного из корабликов вышел человек в сверкающей кольчуге.
   - Я - Доменций, турмарх Опсикиона! - ответил он. Командир гарнизона, подумал Маниакис. Чтобы прибыть сюда так быстро, турмарх наверняка должен был уже ждать на берегу.
   - Что скажешь, Доменций? - требовательно спросил он.
   - Слава Маниакису Автократору, победителю! - громовым голосом крикнул в ответ турмарх. Команда его корабля подхватила этот клич. То же сделали люди на втором суденышке и команда "Возрождающего".
   Маниакис испытал головокружительное, пьянящее чувство огромного облегчения. Сражение за Опсикион способно было погубить его даже при удачном исходе, ибо могло внушить вассалам Генесия мысль о его уязвимости. А такие мысли сродни дурным предзнаменованиям - они имеют обыкновение сбываться. С другой стороны, если все эти вассалы сами примкнут к восстанию против Генесия...
   - Наш порт - твой порт; наш город - твой город, - сказал Доменций. - До нас доходили слухи, что такой день может настать, но мы не знали, насколько они правдивы. Благодарение Господу нашему, благому и премудрому, сегодня эти слухи подтвердились!
   Маниакис всеми силами старался избежать распространения слухов. Но что делать. Наверно, рыбаки из Каставалы или из другого городка Калаврии, где он набирал корабли и людей для своего похода, повстречались в море с рыбаками из Опсикиона. Да разве могли они удержать рты на замке, имея возможность поделиться такими новостями! Но раз уж новости дошли сюда, они вполне могли дойти и до Видесса, до ушей Генесия.
   - Будет ли эпаптэс города приветствовать нас столь же радушно, как ты, досточтимый Доменций? - спросил Маниакис.
   В административной иерархии гражданские сановники стояли выше военных. Не в последнюю очередь - чтобы оставить провинциальным военачальникам как можно меньше возможностей поднять мятеж. Правда, в свое время Ликиний послал старшего Маниакиса, генерала, управлять Калаврией. Но Калаврия, с одной стороны, находилась очень далеко от центра империи, а с другой - постоянно подвергалась нападениям пиратов. Разделять власть на острове было опасно. К тому же в нормальных обстоятельствах Автократор не имел никаких оснований опасаться мятежа на Калаврии. Если бы Автократором оставался Ликиний или его сын Хосий, Маниакисы так и прожили бы на острове до конца своих дней.
   - Старый Самосатий? - спросил Доменций. - Да он тоже здесь, на втором корабле. Чуть не лопнул от натуги, приветствуя тебя. Вон он стоит. - Турмарх показал рукой. Его судно подплыло настолько близко флагману, что Маниакис смог разглядеть, как лицо Доменция растянулось в ухмылке, напоминающей оскал акулы. - Кроме того, величайший, если старик вдруг вздумает дурить, я со своими парнями живо приведу его в чувство.
   В спокойные времена командир гарнизона не мог бы вот так, мимоходом, бросить фразу о возможном смещении эпаптэса, градоправителя, назначенного самим императором. Но у гражданской войны свои правила. В мирное время Маниакиса шокировали бы подобные речи; теперь же они звучали для него сладостной музыкой.
   - Великолепно, досточтимый Доменций, - ответил он, хотя понятия не имел, есть ли у турмарха титул. Да и какая разница? Если даже этот офицер не является ноблем, но хорошо проявит себя в грядущих сражениях, он получит титул, вот и все. - Мы собираемся высадить здесь пехоту и кавалерию, продолжил Маниакис, - отсюда они двинутся на Видесс сушей, а флот, объединенный с флотилией Опсикиона, обогнет мыс и направится к Ключу.
   Он хотел посмотреть, как капитан отреагирует на сказанное. Если тот лицемерит, то не уступит безропотно, позволив людям Маниакиса войти в Опсикион. Он либо внезапно решит дать бой, либо начнет придумывать всякие отговорки, затягивая ввод войск в город, либо предложит разбить лагерь за городскими стенами. Но Доменций сказал просто:
   - Величайший, поступай, как тебе угодно. Против узурпатора все средства хороши, лишь бы они принесли удачу. Я вознес немало молитв, прося у благого и премудрого, чтобы против Генесия выступил достойный противник. Наконец мои молитвы услышаны. Стоит только пожелать, и не одна сотня солдат из Опсикиона почтет за честь присоединиться к тебе.
   - Не ко мне лично, - ответил Маниакис. - Солдатами командует мой кузен Регорий, я же веду флот.
   Доменций снова продемонстрировал свою акулью ухмылку:
   - Кто бы мог подумать, что васпураканец согласится променять армию на флот! Но ты совершенно прав, величайший. Битва с узурпатором будет выиграна или проиграна именно на море.
   - Я думаю точно так же, - сказал Маниакис и бросил взгляд в сторону второго суденышка. - Высокочтимый Самосатий! - крикнул он, снова сложив ладони рупором.
   На носу суденышка появился человек с такой же седой бородой, как у старшего Маниакиса, но лысый как колено.
   - Я слушаю, величайший, - отозвался он. - Чем могу служить? - Самосатий говорил с опаской и не очень разборчиво. Наверно, у него осталось совсем немного зубов.
   - Предоставь в мое полное распоряжение город со всеми складами и закромами, - ответил Маниакис. - Теперь, назвав меня своим сувереном, ты не можешь мне в этом отказать.
   Отказать Самосатий не мог, зато мог сильно помешать, и Маниакис отлично это понимал. Непокорный или даже пассивно сопротивляющийся эпаптэс был в состоянии доставить массу затруднений. Достаточно намека, и чиновники Опсикиона начнут самостоятельно чинить всяческие помехи в пополнении припасов, создавая сумятицу и неразбериху. А отделить злой умысел от неумышленных ошибок порой очень нелегко.
   Но получилось иначе. Самосатия вдруг словно прорвало.
   - Город и все, что в нем есть, у твоих ног! - воскликнул он что было сил. - Только переломи хребет Генесию! Пусть узурпатор провалится в ледяную преисподнюю! Может быть, настанет долгожданный миг, и голова этого чудовища, наполненная одними лишь мыслями о кровавых убийствах, наконец окажется на Столпе! - Эпаптэс низко поклонился Маниакису. - Я предан тебе душой и телом!
   Разумеется. А как же. После того как он публично осыпал Генесия проклятиями, единственной наградой от Автократора, ныне сидящего в Видессе, ему мог быть только меч палача. Самосатий сделал свой выбор, причем сделал его открыто и честно, проявив решительность, для чиновника подобную чуду.
   - Передай сигнал на все корабли, - сказал Маниакис, повернувшись к Фраксу. - Наш флот становится на якоря в гавани Опсикиона.
   - Да, величайший, - ответил тот, подавая знак трубачу. Серебряные звуки горна разнеслись над водой. Их подхватили сигнальщики на соседних судах, передавая все дальше и дальше. - Соблюдать осторожность! - добавил Фраке от себя два слова, прозвучавшие в общем сигнале.
   - Отлично! - одобрил Маниакис, хлопнув Фракса по плечу. - Вдруг они все-таки замыслили недоброе...
   В таких делах, как наше, не дожить до преклонных лет, если принимать на веру все, что тебе говорят люди.
   Но жители Опсикиона приветствовали флот Маниакиса, его солдат и моряков не менее восторженно, чем Доменций и Самосатий. Само собой, двери всех таверн были распахнуты настежь, а по улицам прогуливались проститутки, одетые в свои лучшие, самые прозрачные наряды, - трактирщики и девицы охотились за прямой выгодой. Но простой люд - плотники и сапожники, рыбаки и крестьяне - тоже соперничали друг с другом за право приветствовать вновь прибывших, угостить стаканчиком вина да куском хлеба, густо намазанным икрой морского ежа с толченым чесноком.
   Для Маниакиса это означало только одно: Генесия ненавидели все и каждый. Если бы правитель Видессии пользовался всеобщей любовью, в Опсикион пришлось бы пробиваться с боем; если бы население испытывало к нему смешанные чувства, то сражения, может быть, удалось бы избежать, но двери лавок, домов и таверн закрылись бы перед людьми Маниакиса. А при нынешнем положении дел у него оставалась всего одна забота: не будет ли прием, оказанный его людям, настолько радушным, что тем не захочется покидать город.
   Самосатий проводил его, Регория и вельмож из Видесса в центр города, в свою резиденцию, находившуюся неподалеку от главного храма, посвященного Фосу. Крытое красной черепицей здание служило не только жилищем эпаптэса, но и хранилищем для летописей Опсикиона и других документов, охватывавших несколько сотен лет. Сейчас слуги поспешно выносили деревянные ящики со старыми свитками из спалени, готовя место для благородных гостей. Маниакиса эта суета не коснулась - ему сразу же отвели главные гостевые покои, а Регория разместили рядом с ним. На ужин подали тунца, щупальца кальмара и мидий. Обычные блюда; почти такой же ужин мог состояться и в Каставале. Но вина здесь были явно лучше. Самосатий заметил, что вино понравилось Маниакису, и приказал виночерпию следить за тем, чтобы кубок будущего императора был все время полон. Когда слуги принялись убирать со стола, эпаптэс обратился к Маниакису с вопросом:
   - Надолго ли ты намереваешься задержаться в Опсикионе, величайший?
   Маниакис выпил достаточно, чтобы повеселеть, но недостаточно, чтобы поглупеть.
   - На несколько дней, я думаю, - ответил он. - Надо подготовить сухопутные войска к походу на запад. Для того чтобы ввести местные корабли в состав моего флота, тоже нужно время. Но чем обернутся эти несколько дней, я сейчас точно сказать не возьмусь.
   "Даже если бы знал, не сказал бы, - подумал он. - Чем меньше людей посвящено в мои планы, тем меньше шансов, что об этих планах станет известно Генесию".
   - Мне вполне понятен ответ, величайший, - сказал Самосатий. - Но я имел в виду другое. Раз уж слухи о восстании, которому по воле Фоса сопутствует успех, дошли до Опсикиона, они вполне могли дойти до столицы. А если так, то, пока ты находишься здесь, весьма благоразумно уделить больше внимания твоей личной безопасности.
   - Ты думаешь, Генесий сумеет так быстро подослать убийц? - спросил Маниакис. Его тоже волновало, насколько быстро распространяются слухи к западу от Опсикиона.
   - От простых убийц тебя легко уберегут твои собственные храбрость и сила, величайший, - сказал Самосатий. Маниакис прекрасно понимал, что подобные слова - благовоспитанная чушь. Он спрашивал себя, понимает ли это эпаптэс. По-видимому, тот понимал, потому что продолжил:
   - Меня не так страшит покушение с ножом под покровом ночи, как возможное нападение издалека, при помощи колдовства. Сопровождают ли тебя маги, достаточно искусные, чтобы противостоять подобной опасности?
   - Я взял с собой двоих из Каставалы. Лучших, каких можно найти на всей Калаврии, - ответил Маниакис. Он знал, что в его голосе прозвучало невольное беспокойство. По сравнению с лучшими магами Видесса эти двое - пара жалких медяков против россыпи золотых монет. - Впрочем, не думаю, что мне потребуется серьезная защита от колдовства до тех пор, пока я не доберусь до Ключа. Маниакис повернулся к столичным сановникам:
   - Что скажете, высокочтимые и досточтимые? Остались ли у Генесия действительно сильные колдуны, готовые выполнить любой его приказ?
   - Боюсь, что так, величайший, - ответил Трифиллий. - Например, этой весной управляющий монетным двором Филет умер от неизвестной болезни. За пару недель цветущий человек превратился в настоящий скелет. А незадолго до болезни он назвал Генесия кровожадным кретином. Кто-то услышал его неосторожные слова и донес тирану.
   - Да. Значит, у него есть по крайней мере один маг, - вздохнул Маниакис. Высокочтимый Самосатий, есть ли хорошие колдуны в Опсикионе?
   - Есть. Самый сильный из них обычно называет себя Альвинием, - ответил эпаптэс. - Он опасается, что его настоящее имя оскорбляет слух видессийцев. При рождении его нарекли Багдасаром.
   - Он васпураканец! - радостно воскликнул Маниакис. - Хвала Фосу! Так пошлите же за ним немедленно!
   Самосатий махнул рукой слуге; тот поспешно вышел. Маниакис потягивал вино и ждал, когда прибудет маг.
   Вельможи из Видесса затеяли немного сумбурную беседу с эпаптэсом, пытаясь показать, что считают его ровней себе. Выглядело это неубедительно. " Лучше бы и не пытались", - подумал Маниакис.
   Через полчаса слуга вернулся вместе с Альвинием-Багдасаром. Одного взгляда было достаточно, чтобы узнать в пришедшем васпураканца, - коренастый, с тяжелыми и резкими чертами лица. Маг оказался моложе, чем ожидал Маниакис. Пожалуй, даже моложе самого Маниакиса.
   - Величайший! - вскричал маг и распростерся на полу в полном проскинезисе. Поднявшись, он скороговоркой выпалил несколько фраз на гортанном васпураканском языке, чем поставил Маниакиса в затруднительное положение.
   - Помедленнее, пожалуйста, - попросил тот, произнося слова с запинкой. Боюсь, я недостаточно свободно владею этим языком. На нем разговаривали отец с матерью, когда не хотели, чтобы я понимал, о чем идет речь. После смерти матери отец почти перестал пользоваться васпураканским. Так что видессийский для меня гораздо привычнее.
   Багдасар пожал плечами и легко перешел на официальный язык империи:
   - То же происходит и с моими детьми, величайший. Мы как капля чернил в огромной бадье с водой Видессии. Но может, теперь, если на то будет воля Фоса, опекающего избранный им народ, нашу страну принцев, может, теперь ты захочешь раскрасить всю империю в цвета этих чернил?
   Столичные вельможи зашушукались; Самосатий забарабанил пальцами по полированной дубовой столешнице. Вряд ли когда-либо прежде еретические высказывания столь открыто звучали в резиденции эпаптэса. Все головы повернулись к Маниакису, чтобы услышать его ответ. Если окажется, что он тоже исповедует ересь, это может привести к потере поддержки. Не со стороны вельмож, уже слишком глубоко погрязших в заговоре для того, чтобы снова променять его на Генесия, а со стороны простых набожных людей, до которых наверняка дойдет, да еще с неизбежными преувеличениями для пущего эффекта, каждое сказанное им слово.
   - Боюсь, эти цвета давно поблекли во мне самом, - ответил он Багдасару. Меня вполне устраивает то, что видессийцы называют истинной верой.
   Интересно, станет ли колдун укорять его за такое отступничество от религии предков? Но тот лишь пожал плечами:
   - Я знаю многих васпураканцев, думающих так же. Среди них, как повсюду, есть хорошие люди, есть плохие. Судить об их убеждениях - не мое дело.
   - Прекрасно, - с чувством облегчения сказал Маниакис. Он только позже задумался, почему мнение колдуна имело для него такое значение. Наверно, потому, что он еще не привык чувствовать себя Автократором. - А теперь к делу. Сумеешь ли ты защитить меня от магов Генесия, от той порчи, которую они могут напустить на меня из Видесса?
   - Думаю, что смогу, величайший, - ответил Багдасар. - В столице есть маги посильнее меня, но я нахожусь гораздо ближе к тебе, а это немаловажно при противоборстве магических сил.
   - В этих делах я полностью полагаюсь на тебя, - сказал Маниакис. - Как ты знаешь, полководцы мало смыслят в колдовстве.
   - Что ж, тому есть веские причины, - ответил Багдасар. - Напряжение во время битвы обычно настолько велико, что магия становится очень ненадежным оружием. Но к несчастью, она удобное средство в руках убийц. - В голосе мага прозвучало легкое самодовольство; мало кто из молодых людей не тщеславен, а еще меньше таких, кто может противостоять искушению выставить себя в выгодном свете. - Думаю, ты нуждаешься в моих услугах.
   - Точно, - сказал Маниакис. - Сейчас я отправлюсь в спальню и лягу. Не можешь ли ты пройти со мной и сделать все, на что ты способен, чтобы защитить это помещение от возможной атаки магов Генесия?
   - Разумеется, я иду с тобой, величайший! Но сперва прошу извинить меня за маленькую задержку.
   Багдасар вышел из зала и вскоре вернулся с объемистым деревянным сундучком, окованным медью. Поклонившись Маниакису, он произнес:
   - Теперь я готов служить тебе во всеоружии моего искусства, величайший! Как кузнец не может выковать меч без молота и наковальни, так маг не может колдовать без особых приспособлений.
   - И вновь я полностью полагаюсь на тебя, - кивнул Маниакис и повернулся к Самосатию:
   - Пусть слуга проведет меня в мои покои!
   В Видессе такую спальню сочли бы более чем скромной. Здесь имелись кровать, стол, табуретки, стульчак с ночным горшком и комод; никаких украшений, кроме изображения Фоса, Маниакис не заметил. Но для Опсикиона помещение выглядело вполне прилично.
   Увидев икону, Багдасар просиял:
   - Покровительство Господа нашего, благого и премудрого, придаст мне сил. И, не удержавшись, добавил:
   - Хотя эту икону явно писал какой-нибудь еретик из Видесса. - Багдасар ухмыльнулся и взглянул на Маниакиса, ожидая, какая последует реакция.
   Но тот уже догадался, что маг просто пытается вывести его из себя, проверяя, насколько крепки его нервы, а потому с достоинством промолчал. Багдасар издал довольный смешок и принялся бродить по спальне, бормоча что-то себе под нос, изредка по-васпуракански, но чаще на видессийском.
   Наконец маг соизволил вспомнить о своем клиенте, а заодно и о том, что сей клиент как-никак претендует на трон империи, а значит, заслуживает, чтобы ему сообщили, что, собственно, происходит.
   - Величайший! Наложить на эту комнату охранное заклятие совсем нетрудно. Здесь всего одна дверь, две мышиные норы да небольшое отверстие в крыше; наверно, треснула черепица. Стоит запечатать все эти отверстия заклинаниями, и тебе уже ничто не будет грозить. Разве что маги из Видесса сумеют обрушить тебя на голову весь дом. Не думаю, чтобы они преуспели, находясь так далеко. Хотя я могу и ошибаться.
   Безусловно, Маниакис предпочел бы, чтобы колдун закончил свою речь как-нибудь иначе. Тем временем Багдасар бродил по комнате, раздумывая, что предпринять, и немелодично насвистывал сквозь зубы. Наконец он решил начать с окна. Он извлек из своего сундучка нечто показавшееся Маниакису мотком бечевки, отрезал ножом два шнурка и приложил их в виде прямого креста к оконной раме. Маг повелительно произнес несколько слов на васпураканском веревочки так и остались висеть, ничем не закрепленные.
   Затем Багдасар пробормотал заклинание на видессийском. Вертикальный кусок бечевки тут же вспыхнул золотым пламенем, а горизонтальный - ослепительно голубым, причем вспышка оказалась настолько яркой, что заставила Маниакиса на время зажмуриться. Когда он снова открыл глаза, кусочки бечевки с окна исчезли, будто их там и не было.
   - Прекрасно! - удовлетворенно сказал сам себе Багдасар. - Окно теперь в полном порядке; оно надежно защищено от нежелательного вторжения, магического или любого иного. Сквозь него сможет проникнуть лишь утренний бриз, не более.
   - Этого я и хотел, - заметил Маниакис. Багдасар точно так же обработал обе мышиные норы, после чего улыбнулся, продемонстрировав белоснежные зубы:
   - Теперь, величайший, даже грызунам не попасть в эту комнату. Чтобы проникнуть сюда, им придется изрядно поколдовать. Довольно замысловатый способ очистить помещение от мышей и крыс, но, уверяю тебя, весьма эффективный!
   Он утер пот со лба рукавом своей мантии. Колдовство требовало от мага большого напряжения сил. Будь иначе, магия в Видессийской империи давно вытеснила бы многие ремесла в таких разных областях, как сельское хозяйство, кузнечное дело, подделка монет и документов. Но талант мага - редкость, а его действенность ограничена умственными и физическими способностями того, кто им обладает.
   Багдасар взобрался на табуретку и запечатал дырку в потолке.
   - Если пойдет дождь, величайший, скорее всего, протечки не будет, но поклясться в этом я, пожалуй, не рискну. Зато готов биться об заклад, что через это отверстие не просочится ничего опаснее нескольких капель воды.
   - Просто великолепно, - ответил Маниакис. - Всегда наслаждаюсь, наблюдая за работой истинного мастера, в чем бы ни заключалось его искусство. В наши дни подлинное мастерство не такая частая шутка, чтобы считаться обычным делом.
   - Истинно так, величайший, и я высоко ценю твою похвалу. - Багдасар слез с табуретки и, задумчиво теребя подбородок, уставился на дверь. - Боюсь, с дверью будет сложнее, чем с окном и всякими случайными дырками, ведь через нее должны свободно проходить не только ты и твои почтенные друзья, но, я полагаю, и те, кто служит в резиденции. - Дождавшись одобрительного кивка, Багдасар продолжил:
   - Одновременно следует перекрыть всякую возможность доступа злым силам. Не такое простое дело, ты не находишь?
   Впрочем, колдун не стал дожидаться, пока Маниакис с ним согласится. Подойдя к двери, он натянул два куска бечевки от косяка до косяка и три - от порога до притолоки. Первое произнесенное им заклинание показалось Маниакису похожим на предыдущие. Верхний горизонтальный кусок бечевки вспыхнул голубым пламенем, а центральный вертикальный - золотисто-желтым.
   - Печать наложена, - сказал Багдасар. - А теперь, чтобы изменить действие чар, требуется дополнительное заклинание. Могу с гордостью сказать, что оно моего собственного изобретения!
   Заклинание оказалось длинным, на гортанном васпураканском языке. Маниакису порой удавалось ухватить то отдельное слово, то целую фразу, но общий смысл сказанного от него все же ускользнул. В заключение Багдасар воззвал словами, которые Маниакису часто приходилось слышать от отца.
   - Именем Васпура, первого человека среди людей! - Узнав этот клич, Маниакис улыбнулся, но понять, какой именно помощи Багдасар просил у того, кто дал свое имя народу принцев, ему так и не удалось.
   Пока звучало заклинание, остальные куски бечевки не менялись, но, когда слова смолкли, они тоже засветились, хотя не так ярко, как главные. Дополнительная горизонталь - мягким пурпурным отблеском, одна вертикаль красным, другая - оранжевым.
   - Ну вот, - потер руки Багдасар, - теперь все в надлежащем порядке, величайший. Ты, твои друзья и слуги вольны свободно входить и выходить, но никто иной, никакое злое влияние не сможет сюда проникнуть. Настолько, насколько мне удалось предотвратить это при помощи своего искусства, - не забыл он добавить на всякий случай.
   - Моя благодарность велика, - ответил Маниакис. Полной уверенности у него, конечно, не было, но складывалось впечатление, что умения и искусства Багдасару не занимать. - Но не можешь ли ты как-нибудь защитить меня, когда я нахожусь не в этой комнате, а в другом месте?
   - Да, величайший. Кое-что сделать можно. Правда, я полагаю, что колдуны Генесия, если они у него есть, постараются нанести удар глубокой ночью, когда будут почти наверняка знать, где именно ты находишься. Хотя на твоем месте я бы не слишком на это уповал. - Багдасар снова издал хриплый смешок, открыл крышку своего сундучка, покопался в нем и извлек оттуда амулет - изображавший солнце лучистый золотой диск на шнурке, сплетенном из голубых и золотистых нитей. Он перевернул диск, чтобы показать Маниакису красно-коричневый камень, вделанный с обратной стороны. - Это гематит, величайший, или кровавый камень, как его иногда называют. Имея сродство с кровью, он принимает на себя магию, способную пролить твою кровь. Если ты почувствуешь, что диск нагревается, знай: ты подвергся нападению. Но этот амулет не может долго противостоять по-настоящему могущественным колдунам, поэтому в случае атаки надо сразу прибегнуть к помощи дружественного мага. Так быстро, как будет возможно.