Тертлдав Гарри. Молот и наковальня (Видесский цикл, Смутные времена II)

   Курикий быстро обернулся и одновременно с остальными ноблями вскричал:
   - Слава тебе, Маниакис Автократор, победитель! - Таким традиционным возгласом подданные всегда приветствовали видессийского императора. Затем сановники распростерлись на земле в полном проскинезисе, точно так же, как раньше, у входа во дворец губернатора.
   - Прекратите! - раздраженно произнес старший Маниакис. - Я пока не Автократор и вовсе не намерен им становиться. А потому перестаньте относиться ко мне как к Автократору. Если же вы полагаете, что грубой лестью сумеете впихнуть меня в алые сапоги, то сильно заблуждаетесь!
   На лице Курикия появилось такое выражение, будто старший Маниакис на его глазах только что подпалил факелом храмовый иконостас с изображением Фоса. Остальные вельможи выглядели не лучше; их словно с ног до головы окатили ледяной водой.
   - Велич... - начал было Трифиллий, - то есть благороднейший...
   - Но вы не останетесь брошенными на произвол судьбы, - перебил его старший Маниакис. - Вот все, что я намеревался сказать вам прямо сейчас. - Губернатор подал знак слугам. - Сперва поужинаем. Остальные разговоры потом!
   Сановники из Видесса с самым угрюмым видом стали занимать места, указанные им Аплакием. Чуть погодя они начали потихоньку перешептываться, украдкой поглядывая то на губернатора, то на младшего Маниакиса, то на Симватия и Регория. Но стоило тем встретиться взглядом с кем-нибудь из вельмож, как взор сановника тут же ускользал, подобно испуганной мухе.
   Линия, сидевшая на другом конце стола, наоборот, не сводила сияющих глаз с младшего Маниакиса. Наверно, отец и брат уже сообщили ей о принятом решении. Маниакис улыбнулся кузине, радуясь, что за столом есть хоть один человек, который, встретившись с ним взглядом, не прячет глаза с виноватым видом.
   Хотя несколькими часами раньше повар пришел в неописуемый ужас, узнав, что вскоре ему предстоит накормить целую толпу невесть откуда взявшихся высокопоставленных гостей, он все же не ударил в грязь лицом.
   В качестве первого блюда был подан салат из моркови и пастернака, слегка припущенных в оливковом масле с тмином, его украшали маринованные оливки и отваренные вкрутую яйца, уложенные на листьях цикория. Таларикий мгновенно изничтожил яйца и оливки, но поднял крик, едва Ротруда попыталась скормить ему морковь.
   - Не надо заставлять его. Хотя бы сегодня вечером, - попросил младший Маниакис. - Попробуем сделать так, чтобы он вел себя потише. Если сможем, - с сомнением добавил он.
   Ротруда слегка прикусила нижнюю губу, как делала всякий раз, когда бывала чем-то недовольна.
   - Чтобы вырасти крепким, мальчик должен правильно питаться, - сердито сказала она, но тут же вздохнула, уступая:
   - Ладно. Ты прав. Один ужин не играет большой роли.
   Вслед за салатом на столе появилась громадная супница, наполненная стручками фасоли и черемшой. Овощи были отварены в крепком мясном бульоне, а затем завернуты в капустные листья. Увидев супницу, Таларикий сказал матери несколько слов на языке Халогаланда. Младший Маниакис тихо порадовался, что никто из знатных гостей не знает этот язык настолько, чтобы понять, о чем речь. Малыш звонко назвал супницу парашей.
   Наконец последовало главное блюдо. Слуги торжественно появились из кухни с подносами, на которых дымилась сваренная на пару молодая макрель под шубой из мяты и сладкого перца, обильно сдобренной тертым миндалем и густым медом. Таларикий с энтузиазмом расправился с шубой, но не съел ни кусочка рыбы. Младшему Маниакису оставалось только прятать глаза, избегая испытующего взгляда Ротруды.
   На десерт подали медовые цукаты из яблок, абрикосов и винограда. Таларикий мгновенно очистил свою чашку и принялся таскать засахаренный виноград из чашки матери. Та только вздохнула и вполголоса сказала:
   - Во всяком случае голодным он не остался... - И еще раз вздохнула.
   Пока гости тщательно облизывали липкие пальцы, одни слуги быстро убрали чашки, ложки и ножи, а другие расставили вокруг столов подставки с зажженными факелами. Небо над головами собравшихся во дворе людей быстро темнело. На востоке начали зажигаться первые звезды.
   Старший Маниакис удовлетворенно похлопал себя по животу, слегка откашлялся и поднялся из-за стола. Вельможи выжидательно смотрели на него. Губернатор отхлебнул добрый глоток терпкого вина, поставил зазвеневший серебряный кубок на стол, еще раз прочистил горло.
   - Я не мастак произносить речи, - начал он. Его слова, конечно же, были отъявленной ложью: младший Маниакис не знал никого, кто мог бы лучше его отца словом воодушевить солдат на самую страшную битву, в которой большинству из них суждено было сложить головы. Эта ложь, однако, преследовала вполне определенную цель, позволяя старшему Маниакису сказать то, что требовалось, не прибегая к нелюбимой им цветистой риторике. - Вы оказали всему моему роду великую честь, предложив мне корону империи. Что ж, отлично! Автократор Маниакис готов служить Видессии!
   - Слава Маниакису победителю! - вскричал Курикий, а его спутники дружно подхватили приветственный клич. К их возгласам тут же присоединилось большинство слуг; некоторые, охваченные возбуждением, даже пустили петуха. Бедняги наверняка давным-давно втайне мечтали променять скромную жизнь в Каставале на ослепительную роскошь Видесса.
   Старший Маниакис поднял руку. Возгласы смолкли. Он снова кашлянул раз или два - старая привычка, выдававшая посвященным его намерение обвести кого-нибудь вокруг пальца.
   - Сегодня днем я уже сказал вам, высокочтимые господа, что вовсе не уверен, имеется ли у меня хоть малейшее желание стать Автократором. Остаток дня я провел в размышлениях, результат коих сообщил вам перед началом ужина: я решительно не намерен претендовать на роль императора. Но я также не могу отрицать, что Генесий, этот гнойный нарыв на заднице Видессии, давно созрел. Его пора вскрыть. А потому, друзья мои, я все же дарую вам Автократора Маниакиса. Вот он! - И губернатор торжественно указал на своего сына.
   Как только старший Маниакис сел, из-за стола уверенно поднялся младший. Он знал, что этого решающего момента не миновать. Но знать - одно, а пережить совсем другое. Испытующие взгляды вельмож казались ему острее боевых мечей. Сановники в основном были заметно старше его, имели куда более богатый жизненный опыт. Некоторые из них наверняка попытаются управлять им - чтобы через него править империей. И скорее всего, подобные мечты лелеют как раз те, от кого менее всего можно этого ожидать, ибо именно такие люди являются самыми непревзойденными лицемерами.
   Младший Маниакис скорее предпочел бы столкнуться в открытом бою с наводящей ужас кавалерией макуранцев, с их конями и всадниками, закованными в сверкающие железные доспехи, чем постоянно иметь дело с неискренними, скрытными, уклончивыми в ответах царедворцами. Но если он не сумеет подчинить себе их, к чему питать надежды, что он сможет управлять Видессией?
   - Если Фос не совсем оставил своими милостями нашу империю, - начал речь младший Маниакис, - то он обязательно даст Видессии правителя, который сумеет покончить с разъедающими государство междуусобицами, который" вернет нам города и провинции, вероломно захваченные Царем Царей Макурана; который сможет обуздать орды свирепых наездников из степей Кубрата. Решить любую из этих задач будет невероятно трудным делом. Решать все три одновременно... Надеюсь, благой и премудрый сделает так, чтобы Видессию минула чаша сия. Я же совершу все, что в моих силах, дабы спасти империю, не дать ей пасть под ударами врагов, угрожающих ей ныне извне и изнутри.
   Конечно, эта речь была не из тех, после которых люди, обнажив мечи, с неистовыми криками бросаются в бой, - слишком велики, почти необозримы были трудности на предстоящем пути; они не оставляли места для зажигательных речей. Если бы младший Маниакис уже сидел на троне Видессии, он бы твердо знал, как действовать дальше. К сожалению, стремиться к трону и взойти на него - далеко не одно и то же.
   Сановники выслушали слова младшего Маниакиса в глубоком, почтительном молчании. Его совсем не удивило, когда Курикий, дождавшийся, пока он закончит, первым вскричал:
   - Слава Маниакису Автократору, победителю!
   Заранее было понятно, что будущий тесть первым попытается использовать в своих интересах грядущее восшествие своего зятя на трон. Но остальные вельможи не замедлили присоединиться к казначею. Воодушевление их казалось неподдельным. Если, конечно, судить об искренности людей по тому, насколько громко они выражают свой энтузиазм.
   Младший Маниакис высоко поднял свой кубок:
   - За Видессию! - Он залпом осушил серебряный сосуд.
   - За Видессию! - хором вскричали все присутствовавшие - столичные нобли, члены семьи и слуги. Интересно, спросил себя младший Маниакис, многие ли из них, произнося тост за империю, произносят его в первую очередь за себя?
   ***
   На столике рядом с кроватью Ротруды неярко горел ночник. Из соседней комнаты доносилось мирное посапывание Таларикия. Двери между комнатами никогда не запирались - обстоятельство, иногда повергавшее Маниакиса в смущение. Он никак не мог привыкнуть к тому, что малыш, которому вдруг захотелось на горшок или просто спросонок, в поисках родительской ласки, порой появлялся в их спальне в самый неподходящий момент.
   Ротруда же воспринимала такие вторжения как должное. По ее рассказам, в стране халогаев большие семьи зачастую жили в одной комнате и интимное уединение, привычное для видессийцев, им было несвойственно. Ей самой стоило больших трудов усвоить этот обычай.
   Сейчас она сидела на краю кровати, расчесывая свои тяжелые золотые волосы, поблескивающие в свете ночника. Пламя слегка дрожало; игра света и тени подчеркивала паутинку мелких морщинок в углах ее рта и у глаз - Ротруда была ровесницей Маниакиса.
   Но вот она положила гребень с костяной ручкой на столик. Пламя ночника взметнулось, словно вспугнутое ее движением, и быстро успокоилось. Не изменив сосредоточенного выражения лица - оно всегда бывало таким во время причесывания, - Ротруда полуобернулась к Маниакису:
   - Ты женишься на дочери Курикия, если вам удастся выиграть сражение за Видесс, да?
   Маниакис задумчиво потеребил губу. Все-таки он не ожидал настолько прямого вопроса, хотя нелюбовь к околичностям была в крови мужчин и женщин, родившихся в Халогаланде, сколько он ни встречал их в столице, в Каставале, в других местах... Все они высказывались куда более откровенно, чем большинство видессийцев.
   Ротруда спокойно ждала ответа.
   - Думаю, да, - вздохнул он. - Я ведь не скрыл от тебя, что до приезда на Калаврию был влюблен в Нифону.
   - Ее отец занимает важный пост при дворе императора, - заметила Ротруда, и у него появятся веские причины возмущаться, если его дочь вдруг окажется отвергнутой, верно?
   - Верно, - согласился Маниакис. Тогда Ротруда перешла прямо к сути:
   - А как насчет меня? Как насчет нашего сына, который плоть от плоти твоей?
   Ну вот. Маниакис втайне надеялся, что этот вопрос не встанет так быстро. Или, по крайней мере, не будет поставлен так резко. Уклониться от разговора он не мог, а подходящего ответа не находил. Немного подумав, он выбрал лучшее из того, что пришло ему в голову:
   - Что бы ни случилось в будущем, вы оба всегда будете дороги мне. Если ты захочешь остаться в Каставале, то никогда ни в чем не будешь нуждаться. Клянусь Фосом. - Очертив у левой стороны груди знак солнца, Маниакис приложил руку к сердцу.
   Ротруда только пожала плечами. Она никогда не позволяла себе насмехаться над культом Фоса, но нельзя сказать, чтобы она его особо чтила, предпочитая поклоняться угрюмым кровожадным богам своей далекой родины.
   - А если мы решим вернуться в Халогаланд? - спросила она.
   - Больше всего на свете мне хотелось бы, чтобы ты пообещала мне никогда этого не делать, - медленно проговорил Маниакис, внутренне содрогнувшись при мысли о том, сколько зла могут причинить военные вожди Халогаланда, попытавшись использовать незаконнорожденного сына Автократора Видессийской империи как орудие для достижения своих целей. - Повторяю, пока ты здесь, у тебя будет все, чего бы ты ни пожелала.
   - Но больше всего мне хочется, чтобы ты был рядом со мной, - спокойно ответила Ротруда.
   Не найдя достойного ответа, Маниакис виновато отвел глаза. В подобной ситуации видессийская женщина либо ударилась бы в слезы, либо принялась бить посуду. Ротруда не сделала ни того ни другого. Вместо этого, смерив Маниакиса взглядом, она задала следующий вопрос:
   - Как быть, если в твое отсутствие мне приглянется другой мужчина?
   - Что ж. Если ты решишь выйти за него замуж, а я буду твердо уверен, что он сможет должным образом заботиться о тебе и о нашем сыне, - помедлив, ответил Маниакис, - тогда ты получишь мое благословение.
   Ротруда снова смерила его пристальным взглядом:
   - Хотела бы я знать, как понимать твои слова. Либо я дорога тебе настолько, что ради меня ты готов пойти на все, либо... Либо я тебе вовсе безразлична. Ладно. Ты честно ответил, что нас ждет впереди, не попытавшись скормить мне сладкую полуправду. Спасибо и на этом. Далеко не каждый мужчина из Халогаланда решился бы на такое, а о твоих южанах и говорить нечего, насколько я их знаю. Поэтому я тебе верю; верю, что ты из тех, кто всегда сперва думает о своем народе и лишь потом о себе.
   - - Надеюсь, что это так, - отозвался Маниакис.
   Объяснение с Ротрудой далось ему гораздо легче, чем он ожидал. Да уж, подумал он, даже если до сих пор я и не был таким человеком, теперь самое время попытаться им стать.
   - Но ведь ты выступишь в поход не сразу, - продолжила Ротруда. - Прежде чем поднять восстание, необходимо все обдумать и как следует подготовиться, верно? Свергнуть тирана - непростое дело. Изменятся ли наши отношения до тех пор, пока вы не покинете Калаврию?
   - Решать тебе, - ответил Маниакис. - Если ты не захочешь иметь со мной дела теперь, когда узнала, что я собираюсь выступить против Генесия... - Эта фраза, конечно же, звучала куда лучше, чем: "Теперь, когда ты узнала, что я вскоре собираюсь покинуть тебя". - Мне не в чем тебя упрекнуть.
   Произнося эти слова, он чуть было не почувствовал себя образцом добродетели, хотя одновременно у него мелькнула мысль о том, какое великое множество женщин готово в любой момент разделить любовное ложе с Автократором: некоторые просто потому, что их привлекает ореол власти, а большинство - в надежде извлечь из этого какую-либо выгоду.
   - Пожалуй, придется подправить шов на левом рукаве, - заметила Ротруда, окинув критическим взглядом свое платье.
   Но поскольку шить, как и читать, куда удобнее при свете дня, она даже не подумала искать нитку с иголкой, а просто стянула платье через голову. Какое-то время она стояла в одних льняных шароварах, потом выскользнула и из них. Отшвырнув ногой одежду, она сладко потянулась, вызывающе глядя на Маниакиса.
   Ее тело, более плотное, чем у большинства видессийских женщин, было великолепно - на свой манер. В тех местах, куда никогда не попадали лучи солнца, кожа была настолько белой и нежной, что, казалось, светилась изнутри. Хотя Ротруда кормила Таларикия грудью почти до двух лет, соски оставались нежно-розовыми, лишь чуть темнее, чем полные, тяжелые, но упругие груди. Золотистый треугольник внизу живота чудесно гармонировал с длинными волосами, свободно ниспадавшими с плеч.
   Стоило Маниакису окинуть взглядом это прекрасное тело, как во рту у него пересохло. Он в мгновение ока избавился от верхнего платья, даже не заметив, как оно жалобно затрещало и в нескольких местах лопнуло по швам. Нижние шаровары никак не снимались; только тут до него дошло, что он забыл сбросить сандалии. Он содрал их с ног, не обратив внимания на отлетевшие застежки, и отшвырнул прочь. Сандалии ударились в стену, за которой мирно спал Таларикий, что, конечно, было глупо: так недолго и разбудить малыша. К счастью, все обошлось.
   Дальнейшее скорее напоминало настоящее сражение, чем любовные игры. В порыве желания Ротруда до крови искусала плечи Маниакиса, в то время как его нетерпеливые руки блуждали по ее телу, сжимая и стискивая в самых укромных местах податливую плоть. Губы обоих набухли от страстных поцелуев.
   Наконец, когда оба воспламенились почти до беспамятства, Ротруда оседлала Маниакиса. В тот момент, когда она резко опустилась вниз и он глубоко проник в нее, Ротруда застонала так, будто ее пронзила настоящая пика, а не мужское копье из плоти и крови. Затем она начала двигаться; сначала медленно, потом все быстрее и быстрее... Но вот на ее лице появилось торжествующее выражение.
   - Нет, ты не забудешь меня, - обжигая его своим дыханием, прерывисто прошептала она. - Никогда! А-аа-ахх!
   На мгновение даже сквозь подступивший экстатический спазм Маниакис ощутил смутную тревогу и спросил себя, не пытается ли Ротруда приворожить его навсегда. Хотя магия Халогаланда сильно отличалась от магии Видессии, в этой северной стране имелись могущественные колдуны и ведьмы, а в колдовстве, как и в большинстве других дел, важен не способ, а результат. Но эти мысли сразу ушли, едва Ротруда наклонилась, чтобы поцеловать его. Ее нежные груди коснулись курчавых густых волос на груди Маниакиса. Его руки сами собой обвили ее талию. Да, все женщины умеют колдовать... И для этого им совсем не нужны заклинания.
   Их губы снова встретились. Ротруда застонала и тягуче содрогнулась, а когда вслед за ней содрогнулся Маниакис, она испустила гортанный крик и обессиленно затихла. Хотя в спальне царила прохлада - даже лето в Каставале бывало нежарким, а по ночам на остров обычно опускался холодный туман, - оба покрылись обильным любовным потом.
   - Да. Я никогда не забуду тебя. - Маниакис нежно скользнул рукой по изгибу прекрасной спины своей подруги. - Но сейчас мне тяжело оттого, что ты лежишь сверху. - Он вдруг засмеялся. - Как часто мне приходилось слышать от тебя те же слова!
   - Верно, - улыбнулась Ротруда и чуть приподнялась, опираясь на локти. Ее волосы рассыпались, почти скрыв лицо, но сквозь золотистые пряди Маниакис все же разглядел устремленные на него внимательные, изучающие глаза. - Да, ты настоящий воин, - констатировала она наконец. То была высшая оценка, которой женщина Халогаланда могла наградить мужчину.
   - Но на поле брани одна из сторон терпит поражение, - сказал Маниакис, - а в нашей с тобой битве мы оба победители.
   - И опять ты прав, - согласилась она, сладко потянувшись. Ее рука легко пробежалась по груди Маниакиса, пальцы начали теребить его сосок точно так же, как незадолго до того делал он сам. Потом рука скользнула вниз... - Пока не наступит время расставания, - прошептала Ротруда, - я буду ненасытной и возьму от тебя все, что ты сможешь мне дать.
   - Только вряд ли я снова смогу дать тебе это так быстро, - прошептал он в ответ.
   Когда у Маниакиса едва начала борода пробиваться, он был неутомим, как горный козел. Он и теперь гордился своими возможностями, но тридцать лет - не семнадцать, сколько ни пытайся доказать обратное, а потому приходилось гораздо дольше ждать, пока его копье не восстановит утраченную в схватке твердость и упругость.
   Все же, с помощью Ротруды, это произошло довольно быстро. Их вторая схватка оказалась почти такой же яростной, как первая... Когда все кончилось, оба совершенно изнемогли, даже дышали с трудом. Маниакис мельком спросил себя, сможет ли он с такой же страстью предаваться любовным утехам с той, которая станет его женой там, в Видессе. Если, конечно, все пойдет как надо и удастся-таки свергнуть Генесия с трона.
   Но эти размышления были недолгими. Сон свалил его почти мгновенно; у него даже не хватило сил поднять голову и задуть ночник.
   ***
   Оба Маниакиса, Симватий и Регорий шли вдоль берега, к северу от гавани. Младший Маниакис, обернувшись, бросил взгляд на возвышающуюся над городом резиденцию губернатора. Они отошли уже слишком далеко, чтобы можно было разглядеть на стенах крепости людей, но он знал, что сановники находятся там и смотрят им вслед.
   Симватий тоже оглянулся через плечо, но взгляд его был мимолетным. Он сделал резкий пренебрежительный жест:
   - Сборище проходимцев. Теперь все дальнейшее - уже наше семейное дело, а они так и норовят сунуть свои длинные носы в каждую щель. Вон уставились, клювом щелкают. Тьфу!
   - Клювом щелкают, это точно, - засмеялся старший Маниакис, погладив свой большущий нос. - И носы суют. Беда в том, что они всю жизнь прожили в Видессе. Они думают, это дает им право распоряжаться другими в любом уголке империи, хотя среди них нет ни одного мало-мальски стоящего воина, способного командовать. Боюсь, мы не можем рассчитывать на серьезную помощь с их стороны.
   - Но они нам уже помогли, - возразил отцу младший Маниакис. - Ведь если даже те сановники, которых назначил сам Генесий, его так ненавидят, то Видесс сам упадет нам в руки, словно перезревший апельсин. - Младший Маниакис вздохнул. Он соскучился по апельсинам: летом на Калаврии слишком холодно, и апельсиновые деревья здесь не росли.
   - Ну а коли апельсин не захочет падать с дерева сам, уж мы его сумеем срезать. - Регорий обнажил меч и воинственно рассек им воздух.
   - Если вы полагаете, что нам предстоит простое дело, тогда мы заранее обречены на поражение, - осуждающе сказал старший Маниакис. - Как по-вашему, сколько смельчаков, поднимая восстание, твердо верили, что столица окажется у их ног? - Губернатор растопырил пальцы на обеих руках, сжал их в кулаки, снова растопырил, снова сжал, опять и опять повторяя этот жест... - А скольких мятежников из этого сонма ждала удача? - Он поднял сжатую в кулак руку. - Не повезло никому! Всякий раз, когда Автократор терял свой трон, это происходило в результате предательства в самой столице!
   - А как же Ликиний? - спросил Регорий. - Ведь Генесию удалось взять Видесс приступом!
   - Только потому, что Ликиния не стала защищать его собственная армия, ответил старший Маниакис. - Я рассматриваю это как все то же предательство изнутри.
   - Судя по рассказам, Генесия в армии сейчас ненавидят еще больше, чем предыдущего Автократора, ненавидят даже его собственные ставленники, - заметил младший Маниакис. Регорий согласно кивнул и снова энергично взмахнул мечом. Парню явно не терпелось поскорей встретиться с врагом.
   - Да. Но не все, - сказал старший Маниакис. - Если бы Генесия ненавидели все или почти все, на Столпе сейчас красовалась бы его голова, а не головы его соперников. Губернатор похлопал сына по плечу:
   - И мне очень не хотелось бы увидеть там твою голову, малыш. Восстание против Генесия не из тех начинаний, которые можно отменить, если нам вдруг не понравится, как идут дела. Второй попытки у нас не будет.
   Младший Маниакис кивнул. В свои годы он уже успел принять участие во многих сражениях и имел достаточный жизненный опыт, а потому отдавал себе отчет, что события далеко не всегда разворачиваются так, как хотелось бы. Бывает, делаешь все возможное, чтобы избежать неудачи, но она все равно оказывается неотвратимой. Несмотря ни на что.
   - Наша победа - или поражение - зависит от поведения капитанов флота, стоящего в гаванях Ключа, - сказал Симватий.
   Особых пояснений не требовалось. Остров Ключ, находящийся к юго-востоку от Видесса, действительно часто оказывался именно тем магическим ключом, один поворот которого решал судьбу столицы. Базировавшийся там флот по своей мощи уступал лишь флоту, стоявшему в гаванях самого Видесса. Имея этот флот на своей стороне, мятежники получали неплохие шансы на успех. Без него...
   - Ты прав, - сказал старший Маниакис брату. - Но твоя правота очень меня беспокоит. У меня - у всех членов нашей семьи - обширные связи в армии. Хотя мы их давно не использовали, они никуда не делись, эти связи. Но мало кто из васпураканцев служит на флоте. У главного друнгария и его капитанов нет особых причин поддержать наше выступление.
   - А разве у них есть особые причины поддерживать такую грязную скотину, как Генесий? - спросил Регорий.
   - Генесий стал мерзавцем не сегодня и не вчера, - ответил старший Маниакис. - Он не просто грязная тварь, но грязная тварь, уже довольно долго сидящая на троне.
   - Может, у кого-нибудь из наших.., м-м-м.., гостей, ожидающих сейчас в резиденции, - сказал младший Маниакис, - есть родственники, имеющие влияние на флоте? Надо бы разузнать.
   - Хорошая мысль, - согласился его отец. - Обязательно разузнаем. Но прежде всего надо собрать здесь, на Калаврии, корабли и всех людей, способных носить оружие. Они составят ядро наших будущих сил. Кораблей, чтобы доставить воинов и лошадей на материк, у нас хватит. Кроме того, небольшую часть флота придется оставить здесь. Небольшую, но достаточную для того, чтобы отбивать рейды пиратов, иногда проникающих в эти воды.
   - Думаю, придется плыть прямиком в Опсикион, - сказал Симватий. - Оттуда на запад до самого Видесса идет отличная дорога, по которой пехота сумеет быстро добраться до столицы. Если мы высадим людей в Опсикионе, они смогут появиться под стенами Видесса одновременно с флотом. Тогда мы атакуем столицу сразу и с суши, и с моря.
   - Ну что, видите теперь, насколько полезным оказался семейный совет? спросил старший Маниакис. - Кажется, нам удалось найти единственный способ взять Видесс, если такое вообще возможно. Наши силы должны нанести удар со всех сторон одновременно. В таком случае мы сразу лишаем обороняющихся возможности маневра. Они не смогут защитить все направления! И нам останется лишь молить бога, чтобы колдуны, служащие Генесию, сбежали от него подобно находящимся здесь сановникам. А иначе, стоит нам застрять под городскими стенами, и против нас будет обращена самая могущественная черная магия. Это так же верно, как то, что Генесию на роду написано провалиться прямиком в ледяную преисподнюю Скотоса!