Тертлдав Гарри. Молот и наковальня (Видесский цикл, Смутные времена II)

   - А когда ты собираешься женить нашего двоюродного брата Регория? осторожно спросил Парсманий, тщательно маскируя свое недовольство тем положением, которое Регорий занимал при дворе.
   - Думаю, об этом гораздо лучше позаботится его отец, - сказал Маниакис. Дядюшка Симватий любит заговаривать зубы и притворяться, будто ему ни до чего нет дела, но если ему чего-нибудь надо, он добивается желаемого лучше любого другого нашего кровного родственника.
   Если Парсманий и догадался, что последняя фраза косвенно предназначалась ему, он никак этого не показал.
   - Но ведь последнее слово все равно за тобой, - настаивал он. - Ты же Автократор, в конце концов. Думаю, тебе не захочется, чтобы Регорий женился на девушке слишком благородного происхождения, ведь имея поддержку очень знатного семейства, он может попытаться выяснить, впору ли ему алые сапоги.
   - Если тебе уже известны все ответы, брат мой, тогда зачем ты спрашиваешь? - поинтересовался Маниакис. - На самом деле я почти уверен, что Регорий никогда не предпримет попытки захватить трон. За последний год он воочию убедился, как нелегка доля Автократора, и, судя по всему, пришел к выводу, что такая роль ему не по плечу.
   - Все может быть, - мрачно проговорил Парсманий. - Но ни о чем нельзя заранее судить наверняка.
   Поскольку совсем недавняя история Видессии доказывала правоту его слов ну кто мог предположить, что какому-то малозначительному капитану Генесию удастся убийствами проложить себе путь к трону? - Маниакису не оставалось ничего другого, как согласно кивнуть. А Парсманий тем временем продолжил:
   - Без сомнения, тебе следует подумать о том же и в отношении замужества Лиции. Кем бы ни оказался ее будущий муж, близость к трону вполне может вскружить ему голову. Тебе придется приглядывать и за ним.
   - Так я и сделаю, - сухо ответил Маниакис. Промелькнувшие в голове Автократора мысли о будущем муже Лиции заставили его почувствовать себя неуютно. Но, осознав это, он почувствовал себя еще более неуютно и беззвучно вознес молитву, попросив Фоса о том, чтобы Нифона благополучно разрешилась от бремени здоровым мальчиком.
   Парсманий не обратил внимания на нарочитую краткость ответа, он продолжал логически развивать цепь своих умозаключений:
   - Если бы вас всех тогда не сослали на Калаврию, Лиция уже давно была бы замужем. Думаю, на острове наш дядя просто не смог подыскать ей подходящую партию.
   - Так оно и было, - еще суше сказал Маниакис и положил конец неприятному разговору, решительно сменив тему:
   - Думаю, завтра мы уже будем в Кайциконе.
   Я хочу, чтобы ты отобрал людей, на которых можно положиться, и расставил охрану вокруг тамошнего монетного двора. Нельзя допустить его разграбления. Не знаю, сколько золота там можно позаимствовать, но твердо знаю одно: сейчас мы не можем позволить себе никаких задержек в выплате жалованья воинам.
   - Я прослежу за этим, - пообещал Парсманий. - Сегодня же вечером прикажу своим капитанам подобрать надежную отдельную роту для охраны.
   Маниакис нахмурился. По его мнению, Парсманию самому уже давно пора было разобраться, какие роты из находящихся в его подчинении надежны, а какие не очень. До прибытия в Видесс его брат никогда не занимал высоких командных должностей. Если человек соответствует такой должности, он должен сам понимать, что от него требуется, а не просто получать и отдавать приказы. Маниакис надеялся, что Парсманий вскоре усвоит эту науку. Хотя времени в его распоряжении оставалось не так уж много.
   ***
   По мере того как маленькая армия Маниакиса продвигалась на запад вдоль северного берега Аранда, окружающая местность становилась все более возвышенной; сперва подъем был почти незаметен, потом резко увеличился. Течение реки перестало быть плавным, ее русло сузилось и сильно петляло; ближе к плато начали все чаще попадаться бурные пороги.
   Гарсавра стояла на самом краю центрального плато, у слияния Аранда и его северного притока Эризы. Если бы не многочисленные речные пороги, препятствовавшие торговле, Гарсавра давно стала бы большим городом. И все равно она была главным торговым центром в восточной части плато.
   Крепостные укрепления города находились в прекрасном состоянии. Когда эпаптэс, пухлый, немного напыщенный коротышка по имени Руозас, покряхтывая, поднялся на ноги после того, как выполнил положенный проскинезис, Автократор похвалил его за отменную заботу о фортификационных сооружениях.
   - Благодарю тебя, величайший, - ответил Руозас. - Я делаю все возможное, дабы наш город мог как можно дольше противостоять нападениям этих ужасных, не признающих власти великого Фоса макуранцев. - Можно было подумать, что он лично следил за укладкой каждого камня крепостной стены.
   За год, проведенный на троне, Маниакис успел выслушать множество подобных самовосхвалений; теперь подобные заявления не производили на него особого впечатления.
   - Должен ли я понимать так, что командир гарнизона полностью переложил на тебя все заботы об обороне города? - спросил он, искоса взглянув на командира Бизакия, седобородого, но еще крепкого человека, закаленного ветрами и непогодой, стоявшего неподалеку с полусонным видом.
   Автократор не раз видел, как после подобных едких замечаний какой-нибудь чиновник оседал, словно проколотый бычий пузырь. Но с Руозаса его слова скатились как с гуся вода.
   - Ну что ты, величайший, - ответил эпаптэс. - Досточтимый Бизакий принимал в реконструкции крепостных стен посильное участие. Но сейчас гарнизон насчитывает едва ли две сотни воинов, и его командир слишком занят созданием отряда городской самообороны, чтобы оказывать мне заметную помощь.
   - Всего две сотни? И это в большом, стратегически важном городе во время нашествия захватчиков? - Маниакис повернулся к Бизакию:
   - Безусловно, раньше у тебя было гораздо больше людей. Куда же они подевались?
   - Обычное дело, величайший. - Немного гнусавый голос Бизакия выдавал в нем местного уроженца. - Некоторые убиты в многочисленных сражениях. Другие просто украдены, если мне будет позволено так выразиться. Всякий раз, когда по нашим землям прокатывался очередной мятеж, те, кто его поднял, отбирали у меня часть солдат. Наконец, совсем недавно я послал Цикасту подкрепление числом около трехсот человек. В тот момент генерал нуждался в этих воинах сильнее, чем я.
   - Да, - согласился Маниакис. - Обычное дело. Ты очень хорошо поступил, начав подготовку отряда самообороны. Но, положа руку на сердце, сумеют ли эти люди в трудную минуту сражаться как подобает?
   - В таких делах ничего нельзя сказать заранее, - проворчал Бизакий. Может, да, а может, нет. Думаю, на городских стенах они будут выглядеть неплохо, но если макуранцы сумеют прорваться в город, вся эта самооборона сразу прикажет долго жить.
   - Скорее всего, ты прав, - вздохнул Маниакис. - Когда дело доходит до рукопашной, дилетанты ничего не могут противопоставить профессиональным воинам. - Он вздохнул еще раз. - Значит, в твоем распоряжении осталось всего двести настоящих солдат? В таком случае мне не удастся взять с собой заметное количество твоих людей.
   - Ты позволишь мне быть откровенным, величайший? - спросил Бизакий. Когда Автократор кивнул, командир гарнизона вгляделся в его лицо и пробормотал себе под нос:
   - Ладно, в конце концов, он действительно прежде был военачальником. Затем заговорил громче, обращаясь уже непосредственно к Маниакису:
   - Чтобы у этого города оставались хоть какие-то шансы выдержать осаду, отсюда нельзя забирать ни единого солдата. А теперь, величайший, если меня подвел слишком длинный язык, у тебя появился прекрасный повод взять его вместе с моей головой.
   - Мне кажется, твоя голова будет работать гораздо лучше, оставаясь на своем месте, досточтимый Бизакий, - ответил Маниакис. - Поэтому позволь мне пока оставить ее там, где она есть.
   Руозас с Бизакием быстро обменялись взглядами. Подобные взгляды были хорошо знакомы Маниакису; он уже не раз подмечал их, беседуя с сановниками, прежде не знавшими его лично.
   Да, это не Генесий, означал такой взгляд, одновременно радовавший и печаливший нового Автократора. Мерзавец Генесий умудрился сделать нормальное отношение императора к подданным поводом для комплиментов. Маниакис очень надеялся, что за это бывший тиран будет подвергнут вечным мучениям в ледяной преисподней Скотоса.
   - Сожалею, величайший, - сказал Руозас, - но у нас почти нет денег для выплат в имперскую казну. Последние несколько лет торговля идет отвратительно. Правда, кое-какие товары пока еще движутся вниз по Аранду и Эризе, но встречный торговый поток, особенно на запад, практически иссяк. Прежде случались годы, когда мы отправляли на ярмарки в Аморионе караван за караваном. Но теперь... - Он развел руками.
   - Торговцу нет никакого смысла везти что-либо в Аморион, зная, что при попытке двинуться оттуда дальше его, скорее всего, ограбят или убьют, пояснил Бизакий.
   - Что верно, то верно, - угрюмо согласился Маниакис. - Боюсь, теперь появился риск быть ограбленным или убитым даже в самом Аморионе. Каковы последние новости оттуда? Осаждают ли сейчас Аморион макуранцы и какими силами располагает Цикаст, чтобы отразить вражеский натиск?
   - Их войска приближаются к Амориону с запада, но мы имеем недостаточно сведений оттуда. Приходится полагаться на донесения шпионов и слухи. И это в своей собственной стране! - Бизакий негодующе тряхнул головой. - Ужасно! Так или иначе, но у Цикаста сейчас несколько тысяч воинов; кроме того, он делал все возможное, чтобы подготовить горожан к самозащите. А защищаться они будут до последнего, я так считаю, ведь если они сдадутся, их не ждет ничего хорошего: макуранцы обычно отправляют своих пленников на рудники.
   - Сумеет ли Цикаст удержать Аморион, если Абивард бросит в бой все имеющиеся у него силы? - спросил Маниакис.
   Бизакий и Руозас снова переглянулись, будто спрашивая друг друга, насколько далеко они могут зайти в своей откровенности. Наконец Бизакий ответил вопросом на вопрос:
   - Величайший, кто может устоять в наши дни, когда макуранцы бросают в бой все свои силы?
   - Значит, надо научиться. - Маниакис раздраженно пнул ногой комок земли. Проклятие, ведь во времена Ликиния мой отец и я не раз наносили макуранцам поражение в бою. А Ставракий отдал своим воинам на разграбление столицу Макурана, Машиз.
   - Ах, величайший, - грустно сказал Руозас. - С тех пор в Аранде утекло немало воды...
   Маниакис не стал уточнять, относились ли эти слова к подвигам Ставракия или к его собственным победам.
   ***
   Гарсавра была городом со славной историей. Местный храм, как в большинстве провинциальных центров империи, повторял своими очертаниями Высокий храм Видесса. Правда, зачастую подобные подражания оказывались неудачными. Глядя на главное святилище Гарсавры, по крайней мере, можно было составить представление об оригинале.
   Фасад местного храма выходил на мощенную булыжником рыночную площадь в центре города, почти такую же большую, как столичная площадь Ладоней. Руозас с горечью рассказывал, что в былые времена на этой площади яблоку было негде упасть, столько здесь собиралось торговцев, прибывавших с востока - из столицы, Опсикиона, даже из Калаврии, и с запада - из Амориона, Васпуракана и Машиза.
   Теперь тут царило запустение. В одном углу площади стояло несколько жалких палаток, где гончары пытались торговать своими изделиями из местной тусклой, серо-желтой глины. В другом ткачи предлагали на продажу отрезы шерстяной ткани. За переносным столиком писец составлял какую-то бумагу для неграмотного заказчика. Остальная часть площади находилась в полном распоряжении голубей, выискивавших крошки, да тощих кошек, пытавшихся подкрасться к этим важно вышагивавшим птицам.
   Когда Маниакис вышел из резиденции эпаптэса и направился в храм, чтобы вознести молитву, торговцы побросали свое занятие и устремились к нему с криками:
   - Величайший! Пощади! Мы не в состоянии заплатить даже подушевой налог и налог на очаг, не говоря уже о налоге на прибыль! Видит Господь, у нас давным-давно нет никакой прибыли! Пощади, пощади!
   Слишком многие торговцы во множестве мест империи пели ту же песню при встрече со своим Автократором.
   - Я сделаю для вас что смогу, - устало ответил он и сам почувствовал, насколько неубедительно прозвучали его слова.
   Что ему действительно следовало сделать, чтобы помочь не только торговцам, но также всем остальным подданным империи, так это выгнать макуранцев с видессийских земель раз и навсегда. Понять, что от него требуется, для Маниакиса не составляло никакого труда, но добиться нужного результата совсем другое дело...
   После двухдневного отдыха, пополнив запасы, он повел свою маленькую армию на Аморион. Когда они поднялись на плато, духота немного спала, хотя погода оставалась по-прежнему очень жаркой. Вблизи главного русла Аранда и по берегам его малых притоков росли злаки и фруктовые деревья, но вдали от воды иссушенная, пыльная земля исторгала из мелких трещинок лишь чахлую траву да низкорослый кустарник. То тут, то там бродили полуодичавшие коровы и овцы, пытавшиеся жевать жалкую поросль.
   - Пожалуй, мы сможем прокормить своих людей, даже если у нас появятся трудности с подвозом провианта, - сказал как-то Парсманий, поглядывая на бродивших неподалеку от лагеря животных. - Вот такой же скот неплохо выручал моих воинов в Иверионе большую часть времени.
   - Я бы предпочел заплатить за тех животных, которых нам придется забить, ответил брату Маниакис. - Разумеется, то, чего мне хочется, и то, что я на самом деле могу себе позволить, - разные вещи. С тех пор как я натянул алые сапоги, пришлось усвоить такую простую истину.
   - Подобную истину усваивает всякий, кто находится у власти, - согласился Парсманий. - И чем выше ранг, тем дороже обходится урок.
   Маниакис внимательно прислушался к тому, как прозвучали слова брата. Ибо второе, чему научили его алые сапоги, - никому не доверять безоговорочно. Ему была крайне неприятна необходимость всякий раз оценивать степень недовольства Парсмания, но выбора у него просто не оставалось.
   - Еще три-четыре дня, и мы будем в Аморионе, - сказал он. - Тогда вместо одной заботы, о подвозе провианта и снаряжения, у нас появится другая: решится ли Абивард на штурм города, зная, что внутри находятся свежие силы. - Он невесело рассмеялся:
   - Вот еще один урок, преподносимый троном. Всегда приходится о чем-то беспокоиться. День, когда тебе покажется, что все обстоит прекрасно, почти наверняка окажется именно тем днем, когда против тебя созрел незамеченный тобой заговор.
   - Думаю, ты прав, - ответил Парсманий. - Ладно. Пожалуй, пойду посмотрю, как там мои люди. А потом пора и на боковую.
   - Очень разумное решение, брат мой. - Маниакису была по душе серьезность, с которой его брат теперь относился к командованию авангардом.
   Власть, находившаяся ныне в руках Парсмания, была гораздо больше той, которой он когда-либо прежде обладал, но справлялся он с обязанностями совсем неплохо. У Маниакиса не было никаких причин жаловаться на его недостаточное усердие со времени того достопамятного вечера неподалеку от Кайцикона. Если когда-нибудь удастся наскрести достаточное количество воинов, чтобы сформировать две армии, Парсманий может оказаться подходящим командующим для одной из них... Автократор задумчиво потер подбородок. Цикаст командовал такой армией, причем вот уже несколько лет действовал как независимый владыка. Назначение Парсмания через его голову может сильно обидеть генерала. Но достаточно ли такой обиды, чтобы подтолкнуть Цикаста к мятежу? Придется подумать и об этом.
   - А еще алые сапоги быстро учат, что жизнь куда более сложная штука, чем могло показаться до того, как их натянул, - сообщил Маниакис шелковым стенам своего шатра. Стены не возражали.
   ***
   За всадником, скакавшим в сторону главных сил, поднимался хвост из клубов пыли. Маниакис заметил этот хвост задолго до того, как смог разглядеть самого разведчика. Подскакав ближе, всадник резко натянул поводья. С морды коня падали клочья пены; животное тяжело водило боками. Отсалютовав Автократору высоко поднятым сжатым кулаком, разведчик доложил:
   - Впереди огромные облака пыли, величайший! Они быстро приближаются к нашему авангарду.
   - У тебя есть предположения, кто бы это мог быть? - нахмурился Маниакис.
   - Нет, величайший, - ответил разведчик.
   - Возможно, свежие подкрепления? - с надеждой в голосе пробормотал Автократор. Впрочем, сам он так не думал. - Ведь подкрепления должны двигаться в сторону Амориона, а не по направлению к нам.
   - В точности так, величайший, - подтвердил вестник. - Но как бы то ни было, пыль стремительно приближается, двух мнений тут быть не может.
   - Нет, - сказал Маниакис самому себе, глядя из-под руки на запад, - Я ничего не вижу. Пока не вижу. Но если со стороны Амориона сюда скачет множество всадников, значит, они либо наши воины, выбитые из крепости, либо преследующие беглецов макуранцы. Возвращайся обратно, - приказал он вестнику. - И будь готов передать мне следующее сообщение от Парсмания.
   - Есть, величайший. - Всадник отсалютовал снова и вонзил шпоры в бока своего коня, принуждая животное сразу перейти в галоп.
   - Играйте построение в боевой порядок, - сказал Маниакис, повернувшись к трубачам, всегда находившимся неподалеку от него.
   Те поднесли к губам длинные бронзовые горны, и над плато поплыли звуки сигнала, приказывавшего маленькой армии Автократора перестроиться из походной колонны в боевую линию.
   - Надо как следует зацепиться левым флангом за Аранд, - как мог громко прокричал в дополнение к этому сигналу Маниакис.
   Каждый полк быстро разделился на две части. Половина одного полка отступила назад, чтобы образовать резерв и обеспечить охрану обоза. Оставшиеся полтора полка разделились на трое, причем центр, где находился сам Маниакис, несколько выдвинулся вперед. То было традиционное упругое и прочное построение, прекрасно подготовленное к столкновению с чем угодно.., кроме значительно превосходящих сил противника.
   Воины множество раз тренировали переход из походного порядка в боевой, поэтому сейчас перестроение прошло быстро, без суеты и неразберихи. Все же потребовалось какое-то время. Когда полки подготовились к бою, Маниакис уже ясно видел облака пыли, недавно замеченные его авангардом. Он стиснул челюсти, чтобы не выдать охватившего его беспокойства. Вестник сказал сущую правду: облако пыли было очень большим и стремительно приближалось.
   Затем среди клубов пыли показались всадники в кольчугах. Маниакис узнал некоторые знамена и плащи, среди скачущих были воины его собственного авангарда. Сквозь гром копыт донесся отчаянный вопль:
   - Аморион пал!
   Осознав смысл этого вопля, Автократор охнул, будто от страшного удара в живот. Удар действительно был страшным, и не только для него - для всей Видессийской империи. Долгие годы крепость Аморион сдерживала макуранцев, не давая им спуститься по долине Аранда к берегам Моря Моряков. Если Абиварду удалось наконец овладеть крепостью...
   - Послушай, ты! - повелительно крикнул Маниакис одному из всадников, явно не принадлежавшему к его собственному авангарду. - Остановись и объясни, что стряслось там, на западе!
   Сперва ему показалось, что воин промчится мимо, не останавливаясь и не отвечая. Маниакису не случалось видеть столь беспорядочного бегства с тех самых пор, как Этзилий устроил ему западню под Имбросом. Но он навсегда запомнил, как выглядит такое бегство. В самый последний момент всадник все же осадил коня и снова воскликнул:
   - Аморион пал!
   Это был почти такой же плач, каким в священных книгах Фоса благой и премудрый Господь оплакивал возможную злосчастную судьбу своих порочных сынов. Беглецы на разные лады повторяли:
   - Аморион пал!.. Аморион пал.., пал.., пал... Люди Маниакиса в гневе и тревоге невольно подхватили печальный клич. Они знали, как важен для империи город в верховьях Аранда. Необразованные, неискушенные в формальной логике, они сердцем понимали, каким ужасным ударом для Видессии окажется падение этой крепости.
   - Жив ли Цикаст? - требовательно спросил Маниакис у остановившегося рядом с ним всадника.
   - Пока жив, - ответил тот и, разглядев регалии Автократора, добавил:
   - Величайший. - Потом продолжил, утерев рукавом плаща пот со лба:
   - Генерал командует арьергардом. Он, благослови его Фос, до сих пор пытается сдержать железных парней, не дать им разделаться с остатками нашей армии.
   - Становись в строй! - приказал Маниакис, обращаясь не только к этому беглецу, но и к остальным, кто мог его слышать. - Мы выдвинемся вперед, на помощь Цикасту. Если Господь наш, благой и премудрый, снизойдет к нам, мы преподнесем макуранцам урок, который они не скоро забудут.
   Спокойствие, с каким он говорил, и вид стройных боевых порядков его маленькой армии побудили некоторых беглецов из Амориона решиться на участие в новой битве. Другие же, павшие духом, продолжили свой путь, ища спасения в бегстве. У Автократора было недостаточно людей для того, чтобы силой принудить этих отчаявшихся занять место в общем строю. Вдобавок привнесенная ими паника оказалась заразительной. Кое-кто из воинов, шедших с Маниакисом от самого Видесса, повернул коней и примкнул к беглецам. Товарищи пытались удержать их, но по большей части тщетно.
   Из авангарда прискакал еще один вестник.
   - Величайший! - доложил он, отсалютовав. - Твой высокочтимейший брат велел сообщить, что его отряды разбиты в мелкое крошево, словно лед на реке в середине весны. Таковы точные слова нашего командира.
   - Передай ему, пусть отступает, чтобы занять позиции позади наших главных сил, но мы все на одном корабле. И боюсь, корабль начинает тонуть. - Маниакис махнул рукой, указывая на царившее вокруг него смятение.
   Всадник поднял в приветствии сжатый кулак и погнал коня в ту сторону, где продолжал сражаться авангард. Десятки беглецов, мчавшихся оттуда, пытались предостеречь вестника, но тот не внял их крикам. Несколько человек, вдохновленных его примером, придержали коней, чтобы принять бой рядом со своим Автократором, но большинство лишь сокрушенно качали головами, продолжая беспорядочно отступать.
   Вместе с остатками авангарда под командованием Парсмания к боевым порядкам Маниакиса приближался довольно большой отряд, в гуще которого на штандарте развевалось знамя Видесса: золотой солнечный круг на голубом полотнище. Рядом со знаменосцем на великолепном сером коне скакал седобородый статный человек в позолоченной кольчуге.
   - Высокочтимый Цикаст! - так громко, как смог, вскричал Маниакис.
   Седобородый воин оглянулся. Маниакис махнул ему рукой. Тот повторил приветственный жест, но потом, узнав наконец Автократора, сменил его на официальный салют.
   - Я здесь, величайший! - крикнул он и повернул коня, чтобы подъехать к Маниакису.
   - Что же все-таки произошло? - спросил Автократор, указывая на царящий вокруг хаос. - Ведь тебе так долго удавалось удерживать Аморион...
   Цикаст лишь пожал плечами, будто отказываясь принять на себя вину за произошедшее:
   - Мы разбиты наголову, величайший. Это неизбежно в условиях, когда все макуранцы, сколько их есть в мире, приходят по твою душу. Это неизбежно, когда остальные генералы, действующее в западных провинциях, не желают пожертвовать ломаным медяком, чтобы оказать помощь стратегически очень важной крепости; когда единственные новости, доходящие из Видесса, сводятся к тому, что оттуда не следует ждать помощи; когда полководец знает, что стоит ему хоть на шаг удалиться от готовых защищать его воинов, и он тут же поплатится за подобное легкомыслие собственной головой... - В голосе Цикаста проскользнуло отчаяние. - Наверно, можно было продержаться еще немного, но что толку? Пусть все провалится в ледяную преисподнюю!
   - Да, похоже, Аморион туда уже провалился, - произнес Маниакис.
   Он припомнил, как Цикаст обвинял одного из генералов в поражении, которое недавно потерпел. Как раз тогда, когда пропал Татуллий. Интересно, понимает ли этот человек необходимость нести ответственность за собственные действия?
   - А ты уверен, что смог бы на моем месте добиться большего, величайший? словно раненый зверь, прорычал Цикаст, бросив в лицо своему Автократору почти тот же вопрос, который задал Генесий перед тем, как расстался с головой.
   - Как знать. - Маниакис смерил генерала суровым взглядом. - Однако какие у тебя великолепные сапоги, высокочтимый Цикаст.
   За исключением двух узеньких черных полосок, сапоги генерала были алыми. С расстояния всего в несколько шагов их нельзя было отличить от обуви, носить которую мог один лишь Автократор.
   Генерал снова пожал плечами:
   - Здесь дела долго обстояли так, что именно я воплощал всю мощь империи в глазах ее подданных, поскольку, как я уже говорил, из столицы не поступало никакой помощи. Поэтому я и внешне стремился олицетворять собой империю; во всяком случае, настолько, насколько дозволяли закон и обычай.
   Да, генерал следовал закону и обычаю, - почти перейдя за их грань. Маниакис спросил себя, а не захочется ли Цикасту в один прекрасный день надеть чисто алые сапоги. Пожалуй, я ничуть не удивлюсь, подумал он. Однако сейчас не время и не место устраивать выволочку гордому генералу, так тщательно соблюдавшему формальности при помощи крайне узких черных полосок.