Точильникова Наталья. Кратос

   Я сжал губы. Но другого выхода нет, с флотом Махди нам не справиться, по крайней мере сейчас.
   – Я согласен, – сказал я. – Но у меня еще одно условие: вы делитесь с нами информацией о Т-синдроме.
   Он кивнул.
   – Это и в наших интересах. Ваше сопротивление на восемьдесят процентов объясняется неосведомленностью об истинном положении вещей.
   – Что вы имеете в виду?
   – Вы считаете, что мы заражаем население захваченных планет Т-синдромом. Это не так.
   Я усмехнулся.
   – Я сам это видел.
   – Что вы видели?
   – Регистрацию. То есть впрыскивание в кровь возбудителя.
   Он улыбнулся.
   – А вам не пришло в голову, что это не яд, а противоядие?
   – Во-первых, противоядие не впрыскивают здоровым, а во-вторых, после противоядия не начинается болезнь.
   – Проявления болезни, – уточнил он. – Вы так уверены, что они были здоровы? Какая часть населения Кратоса, по-вашему, заражена?
   – Около двадцати процентов.
   – Сто, – сказал он. – В крайнем случае девяносто. Может быть, где-то в глухой провинции и есть люди без биомодераторов в крови. Они здоровы. Остальные заражены. Программа распространяется по Сети, по крайней мере, десятки лет. Она должна была сработать в некий час икс, и он настал около года назад, процесс начался.
   – Вы ее нашли? – спросил я.
   Он кивнул.
   – Поделитесь кодом?
   – Да, конечно.
   Я вспомнил Анатоля.
   – Почему те, кому вы вводили «противоядие», все равно умирают?
   – Наши методы несовершенны. Мы не можем спасти всех.
   – Вы дадите нам метод?
   – Да.
   – Тогда еще один вопрос. Корабли флота, который появился из первого открытого вами гипертоннеля, в конце сражения стали странно себя вести. Это объясняется тем, что начались приступы среди экипажа, поскольку излучение Тракля способно их инициировать. Я прав?
   Он помолчал. Наконец кивнул.
   – Да.
   – Значит, вы начали переговоры только потому, что еще немного и ваш экипаж тоже был бы в таком состоянии. Возможно, уже есть. Так?
   – Не только потому, – сказал он. – Всего лишь одна из причин. Что это меняет? Вы можете уничтожить нас, но флот Махди не остановите. Он сожжет вас до того, как экипажи станут небоеспособными из-за проявлений Т-синдрома.
   – И значит, никакого средства нет, – предположил я.
   – Средство есть. У вас будет возможность его проверить.
   – Ну, хорошо. Я согласен на ваши условия.
   Мы раскланялись, и я отправился к выходу.
   Меня уже битый час вызывают по перстню связи, но во время переговоров я не мог ответить.
   Теперь я разрешил доступ. Это Ройтман.
   – Даниил Андреевич, Хазаровский свободен.
   – Как!
   Я слишком хорошо понимал, что это означает.
   – Пришли из СБК с запиской от Страдина. Он завещал немедленно освободить Леонида Аркадьевича в случае своей смерти. Хорошо, что лечение закончено. Но реабилитацию мы только начинали проводить. Единственное, что я мог сделать, – это загнать его под биопрограммер и восстановить гормональный уровень. То, что было возможно. Зато теперь он куда более склонен к активным действиям.
   – Иди за ним и глаз с него не спускай!
   – Не могу. Он запретил мне сопровождать его. Он свободный человек, я не имею права вмешиваться. Черт бы побрал эти амнистии! При наших методах амнистировать – это выгнать человека из больницы с кровоточащими ранами, не зарубцевавшимися после операции! Отмените их, ради бога!
   – Это я сам решу, Евгений Львович, – спокойно сказал я. – А вы делайте свое дело. Вы за него отвечаете!
 
   По возвращении на Кратос в тот же день я отправился в СБК. Мне нужен был код-противоядие для Хазаровского. И еще одно…
   Я вызвал к себе Германа. Просто, чтобы посмотреть ему в глаза.
   – Герман, убийство Страдина ваших рук дело?
   Он выдержал этот взгляд.
   – Нет, Даниил Андреевич.
   – Ну, что ж, – усмехнулся я. – Тогда расследуйте.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Даниил Андреевич Данин

   Леонид Хазаровский вскрыл себе вены. Казалось бы, дамский способ. Однако экзальтированные девушки в большинстве случаев только пытаются это сделать. Довести дело до конца способен мужик – разрезать себе руку трудно физически. Лео спасло то, что он как истинный сибарит выбрал этот неспешный римский способ. Причем по всем правилам: в теплой ванне с розовыми лепестками в своем роскошном загородном особняке. Я бы не удивился, если бы он пригласил врача. Но у нас не Тесса, за помощь самоубийце могут по головке не погладить, так что пришлось ему поработать самому.
   Стремление к роскоши – забавная человеческая слабость, бессмысленно ее осуждать, но посмеяться хочется. До Психологического центра Леониду Аркадьевичу хватало рассудительности держать ее в узде, но теперь все стало безразлично, и она вылезла наружу во всей красе.
   Ройтман заступался за своего подопечного:
   – После лечения в Центре необходим постепенный выход из состояния психологической зависимости, не менее месяца. Мы не успели провести реабилитацию. Так что нервные срывы будут и без кода СБК. Государь, будьте с ним потактичнее.
   Еще немного, и попросит вернуть Хазаровского в Центр. На это я, естественно, не пойду. Слишком жестоко.
   Евгений Львович действовал грамотно: он предупредил его жену, при этом напугав до полусмерти. Меня всегда поражала способность Хазаровского сохранять прекрасные отношения со всеми своими женщинами. Жена любила его, несмотря на все донжуанство и нашумевший роман с императрицей.
   Ирина дежурила под дверью ванной, а Евгений Львович с машиной реанимации у ворот особняка. Когда она не смогла до него достучаться, тут же вызвала Ройтмана.
   Они с врачами выбили дверь и увидели ванну с багровой водой. Хазаровский был жив. Его спасли биомодераторы, они слишком активно пытались залатать раны, и кровь вытекала медленно. Чтобы гарантированно убить себя, надо сначала поработать с биопрограммером. Последний у Хазаровского конфисковали во время ареста, а быстро купить абсолютно запрещенное оружие – задача нетривиальная. Думаю, Лео помешала депрессия.
   На следующий день, когда Хазаровский приходил в себя в больнице, у меня уже было противоядие от СБК, и я передал его Ройтману и Саше.
   Итак, я сделал то, что должно, помешал Лео убить себя. Вопрос, что делать дальше. Отдать ему перешедшее ко мне императорское кольцо я не могу: по договору с метаморфами они сохраняют мир до тех пор, пока империей правит теос. Честно говоря, я и не хочу его отдавать.
   Удовлетворится ли Хазаровский малым кольцом? Не наживу ли я себе врага?
   Вариант не дать Лео вообще ничего и удалить его от власти кажется бесчестным. Кроме того, мне нужен преемник. Как работает противоядие от Т-синдрома, которое обещал Михаэль, я пока не видел, а значит, и не верю в его эффективность. Рассчитываю на худшее: в моем распоряжении несколько месяцев.
 
   Сразу после моего возвращения Алисия Штефански переехала за город в небольшой особняк, который я для нее купил, еще будучи принцем империи.
   – Гонорар за консультации прошлые и будущие, – объяснил я.
   Реальная причина была иной. Просто здесь мои посещения будут менее заметными и не столь странными, как в черте города.
   Алисия приняла подарок как должное, только улыбалась с видом премудрой Исиды.
   Она принимает меня одна в просторной столовой на втором этаже дома и кормит пирогами с икрой. Я не сомневаюсь, что пироги пекла кухарка, единственная кухня, с которой Алисия когда-либо имела дело, есть кухня политическая.
   В столовой трехгранный эркер, ветер шевелит раздвинутые шторы и срывает последние листья с деревьев за окном. Удивительно теплый вечер.
   Я объяснил ей ситуацию.
   – Меня интересует реакция Хазаровского. Никто не знает его лучше вас.
   Она усмехнулась.
   – Пожалуй, пожалуй. Но, говорят, пребывание в тюрьме сильно меняет человека. Я бы хотела с ним встретиться. Как ты думаешь, он в состоянии?
   – Думаю, да. Еще один вопрос… или предложение. Вы бы не хотели вернуться?
   Она подняла на меня насмешливые глаза: «Вот как?» А вслух спросила:
   – Когда догадался?
   – Когда получил вот это кольцо и узнал, на каком пальце его носят.
   Я поставил правую руку на локоть и указал на малое кольцо. Я автоматически унаследовал императорскую власть, что вроде бы не вызвало возражений в обществе, но большое кольцо пока официально никому не принадлежит.
   – Анастасия Павловна, то обстоятельство, из-за которого вы оставили трон и инсценировали собственную смерть, больше не препятствие для обладания короной. Более того, необходимое условие. Метаморфы будут сохранять мир, пока империей правит теос.
   – Госпожа Штефански, – поправила она. – У меня нет ни малейшего желания воскресать из мертвых. Похоронная церемония, знаешь ли, хорошо прошла, не хотелось бы превращать ее в фарс.
   – Понимаю, – сказал я. – Вы хотите остаться в памяти народа великой императрицей, а не правительницей полузависимого государства, только называющего себя империей, когда на Ихтусе обосновались метаморфы, а на орбите Рэма в часе пути от Кратоса – их флот. Ох, как понимаю и не смею настаивать.
   – Ты все делаешь правильно, Даня. Начало твоего правления кажется тебе сплошной неудачей, но при таких начальных данных лучше просто нельзя. Ты заключил мир и сохранил остатки флота – набирайся сил. У тебя еще есть время на реванш. У меня, увы, нет. Это и есть основная причина. Мой Т-синдром постарше твоего. Почти на полгода. Вот и считай. У меня уже было пять приступов. Для тебя это неожиданность? Просто я предпочитаю биться в конвульсиях в одиночестве. В моем распоряжении в лучшем случае несколько месяцев. Задавай вопросы, пока я способна отвечать. Это все, что я могу сделать для Кратоса.
   – Не все.
   Она вопросительно взглянула на меня.
   Я улыбнулся.
   – Когда будет шестой приступ, свяжитесь со мной.
   – У тебя есть средство?
   – Не уверен, но стоит попробовать.
   – Хорошо, – кивнула она.
   – Как думаешь, кто расправился с Вовой? – спросила она, когда мы спускались по лестнице.
   У Владимира Страдина была одна опасная слабость, которая, в конце концов, и стоила ему жизни. Император был неравнодушен к любви народной, что выражалось в многочисленных популистских встречах с теми или иными слоями населения. Пока я пытался справиться с флотом метаморфов, дядя Вова естественным образом поехал на фирму «Астралис», занимающуюся строительством военных кораблей, поднимать дух коллектива. Вместо этого на него кто-то поднял биопрограммер. Дело было в высоком цехе, где строился новый линкор. Стреляли откуда-то сверху. Охрана, недостаточно знакомая с тайными закоулками завода, не успела среагировать. Император умер мгновенно. Убийцу так и не нашли. Пока.
   – Следствие началось. Версий много. Основная – месть Огненного Братства. Но я бы не стал на этом замыкаться, у Владимира Юрьевича и без того было достаточно врагов.
   – Это понятно, а сам на кого думаешь?
   Я пожал плечами.
   – На сто процентов я уверен только в том, что это не я.
 
   В палату Хазаровского я явился в шитом золотом белом камзоле, белых перчатках и с белой тростью. Не то чтобы я вознамерился изобразить ангела, но встреча, которую я намереваюсь ему устроить, право, того стоит.
   – Как вы себя чувствуете, Леонид Аркадьевич?
   Он бледен, но это, пожалуй, ему идет. Как доброму вору.
   – Превосходно! Спасибо вам.
   Я кивнул.
   – В таком случае жду вас в гравиплане. Собирайтесь. У вас есть придворное платье?
   Я вспомнил эпизод из «Лунь-юй», когда Конфуций, будучи больным, встречает императора лежа в постели, но облаченный в подобающие одежды. Хазаровский встретил меня в халате, который по цене вполне мог соперничать с иными придворными нарядами.
   – Найду, – сказал он.
   Он заставил меня ждать почти четверть часа, зато рассыпался в извинениях, так что я гадал, чем объясняется этот сеанс самобичевания: пребыванием в Психологическом центре или моим положением фактического императора. На Хазаровском черный камзол с серебром. Идея поработать моим негативом показалась мне сомнительной.
   – Мы не на исповедь в церковь и не на похороны, – заметил я.
   – Мне есть что хоронить, – сказал Хазаровский.
   – Об этом и поговорим.
   Мы сели в красный императорский гравиплан, огромный, сияющий, с помещением для охраны и фениксом на борту. И я задал пункт назначения.
   Машина плавно поднялась вверх, и под нами замелькали улицы города.
   – Мне известно о завещании императрицы, – начал я.
   Он кивнул, помолчал и все же ответил на незаданный вопрос.
   – Сейчас это невозможно, – сказал он. – После тюрьмы и попытки самоубийства – исключено. Народ не примет.
   – Это было покушение на убийство, – заметил я.
   – Неважно, чем это являлось на самом деле, важно, как это выглядело. У вас самоубийство традиционно считается проявлением слабости, хотя это далеко не всегда так. У Наполеона было две попытки самоубийства.
   Я отметил это «у вас». Значит, «у вас» на Кратосе, а «у нас» на Тессе.
   – Успеете еще в ванну с розовыми лепестками, – усмехнулся я. – Есть малое кольцо.
   – Благодарю вас, но не сейчас. По тем же причинам. Так что мне есть что хоронить. Я не собираюсь против вас интриговать, не беспокойтесь. Вы спасли мне жизнь, а я не настолько бесчестный человек, чтобы забыть об этом.
   – Будем надеяться, – сказал я.
   Мы приземлились у ворот особняка экс-императрицы.
   – Идите, – кивнул я Хазаровскому. – Вас ждут.
   Он посмотрел на меня с некоторым недоверием, но послушался и вошел в ворота.
   На обратной дороге я думал о цене слова Хазаровского. Говорили, что она не очень велика. Впрочем, говорили с подачи Страдина.
   Я бы остался, чтобы дождаться, чем кончится разговор, но это слишком не соответствовало моему статусу, так что пришлось поднять машину и лететь в резиденцию.
   Императрица связалась со мной сама.
   – Он очень изменился, – задумчиво проговорила она. – Делай так, как он сказал.
   В тот же день я надел императорское кольцо, уже официально, но пока без фанфар и торжественной инаугурации.
 
   Утром, глядя на себя в зеркало, я заметил, что мои черты плывут, как на картинах импрессионистов или у Михаэля. Судя по всему, это говорит о новой стадии Т-синдрома, возможно, последней стадии.
   Никакого средства метаморфы пока не дали, обещали построить на Ихтусе некую установку. Я не возражаю, хотя и сомневаюсь в ее назначении. Велел СБК держать все под контролем.
   Зато дали код программы-возбудителя. Ее почти мгновенно отловили в Сети и подвергли повсеместному уничтожению, сохранив только в закрытой базе СБК. Честно говоря, я сомневаюсь, что такая чистка поможет. Если Михаэль не лгал, когда говорил, что носителями вируса являются сто процентов населения империи, то это бесполезно.
   Поиском средства против Т-синдрома теперь занимается исследовательский отдел СБК и несколько научных институтов. Я уже не мечтаю о выздоровлении – хотя бы замедлить течение болезни.
   Речь идет не только о безопасности Кратоса, если болезнь не удастся остановить, погибнет вся цивилизация, которую традиционно принято называть европейской. Планеты империи заселят махдийцы. Уж не они ли запустили в Сеть код? Среди арабов встречаются умные головы. Код чрезвычайно сложен. По отзывам специалистов, такое мог создать только поистине гениальный и крайне извращенный ум.
   У меня есть еще одно неотложное дело: убрать с предсердия подарочек Страдина. Исследования микроаннигилятора Анатоля ничего не дали: очевидно, что это жучок, работающий в режиме допросного кольца, но других функций пока не обнаружено. Меня убеждают, что это пустышка. Вполне в духе Страдина, очень экономично: эксплуатация надписи «Осторожно, злая собака» всегда дешевле содержания настоящей собаки.
   Утро выдалось пасмурным и холодным, по небу летят серые клочья облаков, накрапывает дождь. И многогранник СБК выглядит таким же серым, как небо. Операция будет здесь.
   Почему-то я волнуюсь.
   Руководителем СБК я назначил Германа, и вчера он принял дела, так что за отношение ко мне сотрудников ведомства я более или менее спокоен. Я, конечно, не настолько свой человек, как Страдин, но особенно не любить меня у СБК нет причин.
   Мы снижаемся, и меня вызывает Герман.
   – Государь, остановитесь!
   – Еще не государь, – замечаю я. – В чем дело Герман Маркович?
   – Ваш микроаннигилятор настоящий. При попытке извлечения он сработает.
   – Ерунда! Я проверял. Пустышка. Обыкновенный жучок.
   Мы приземляемся. Охранник открывает дверь левой рукой. Я шагаю на темно-серый искусственный камень посадочной площадки.
   – Было три настоящих, – говорит Герман. – У тебя и двух военных пилотов, которые командовали кораблями. Остальные – да, пустышки. Это очень дорогая технология.
   – Герман, ты у себя?
   – Да, поднимайтесь.
   – Вызови мне того, кто занимался микроаннигиляторами.
   – Уже.
   Кабинет Германа находится в верхней части многогранника, так что прозрачные стены наклонены под острым углом к полу. Я сел в серое кресло рядом со столом руководителя ведомства, напротив меня вытянулся во фрунт специалист по микроаннигиляторам. Зовут Антон Лиснянский. Я внимательно изучаю его лицо, прежде чем начать разговор. Антон больше похож на ученого, чем на службиста, глаза умные, но не холодные, и некоторый беспорядок в одежде: пара пуговиц на камзоле расстегнута и волосы выбиваются из косы. Он испуган. Интересно, что ему наговорил Герман?
   Я улыбнулся. С этим типом людей мне всегда было легче устанавливать контакт, чем со службистами.
   – Господин Лиснянский, есть какой-нибудь способ заставить микроаннигилятор не сработать? – спросил я.
   – Можно попробовать заблокировать сигнал. Но это ненадежно.
   – Насколько ненадежно?
   – Вероятность успеха процентов пятьдесят. Этот вид оружия Тракля еще недостаточно изучен.
   Герман умоляюще смотрит на меня: «Это слишком рискованно!» Да, конечно, СБК очень хочется иметь полностью подконтрольного императора.
   По позвоночнику течет тепло, пальцы окружает темно-синее сияние. Больше незачем скрываться, все знают, кто я. Антон и Герман, оба смотрят на меня во все глаза. Работаю с Аджной, изучаю вероятности.
   – Кто еще может сделать эту операцию? – наконец спрашиваю я.
   Антон отвечает не сразу, в этом состоянии мой голос звучит странно, возможно, ему кажется, что он звучит только в его голове.
   – Смените хирурга, – говорю я.
   Первым опомнился Герман.
   – Это лучший хирург госпиталя СБК.
   Я игнорирую.
   – Антон, вы можете порекомендовать другого?
   – Да.
   – Вызывайте!
   Госпиталь в средней части многогранника. Я спускаюсь на лифте и сам подхожу к дверям операционной. Охрана следует за мной.
   То, что мне предстоит, напоминает жертвоприношение у древних ацтеков: раскрыть грудь и вынуть сердце. Правда, последнее останется в моей груди, надо только удалить микроскопическую бусину на предсердии.
   Хирургия в наше время почти экзотическая профессия, и хирург – нечто вроде спасателя в чрезвычайных ситуациях. Все могут биомодераторы. Почти…
   Мне даже собираются делать общий наркоз, что уж совсем редкость.
   – Так спокойнее, – говорит рекомендованный Антоном хирург.
   Вокруг меня – синее свечение. Я смотрю на врача и изучаю вероятности.
   Он опускает глаза.
   – Простите, мне еще не приходилось оперировать теоса.
   Я кивнул.
   – Если все пройдет нормально, я отблагодарю и вас, и господина Лиснянского. Не скажу, что сделаю все, что ни попросите, но в разумных пределах – да.
   Он бледен, у него дрожат руки, и мой голос звучит, словно из иной реальности.
   Я смотрю вероятности, видения будущего сменяются, как в калейдоскопе.
   – Успокойтесь, – улыбаюсь я. – Все будет хорошо.
   – Черт! Обычно это я говорю своим пациентам.
   Кажется, он смог взять себя в руки, выпрямился, в жестах сквозит уверенность.
   – Ну, раздевайтесь, ложитесь, и с Богом!
 
   Все прошло успешно. Через несколько часов я очнулся в реанимации госпиталя СБК, и мне ввели очередную дозу обезболивающего, хотя я и так ровно ничего не чувствовал.
   Через сутки смог подняться с кровати и посмотреть на себя в зеркало. Заметил маленький шрам на груди.
   Через два дня вернулся в императорский дворец. Я должен принять дела.
   Мы спустились под здание СБК и идем по коридору, освещенному голубоватым светом. Герман работает проводником, нас сопровождает моя охрана и два сотрудника СБК, составляющих эскорт Германа.
   Перед нами круглая металлическая дверь, напоминающая ворота шлюза военного линкора. Ее может открыть только сигнал с императорского перстня: там, за толщей металла, хранятся документы пятой степени секретности.
   Раздается слабое жужжание и щелчок, помощники Германа вдвоем открывают дверь и остаются в коридоре. Дальше имею право пройти только я.
   Перешагиваю через порог и, не оборачиваясь, даю знак Герману закрыть за мною.
   Жужжание и щелчок.
   Передо мной хорошо освещенный круглый зал, в стенах множество ячеек с делами, напоминает хранилище банка. В центре стол и кресло. Я бы не знал, с чего начать, если бы в императорском перстне не было встроенного навигатора по этому хранилищу.
   Первым мне на стол легло завещание императрицы. Оно напечатано на специальной бумаге, я впервые вижу такую. На ощупь больше напоминает пластик. Этих документов в цифровом виде нет, никогда не было и, возможно, не будет. Зато любой из них я могу уничтожить дистанционно, практически с любого расстояния, послав сигнал с императорского кольца. А можно уничтожить и весь архив, операция займет считанные секунды.
   Перевожу в цифровую форму завещание императрицы, я собираюсь запустить его в Сеть. Не сегодня. Сегодня похороны Страдина, не время для скандала. Пусть упокоится как император, я не собираюсь выкидывать его из могилы. Может быть, и не завтра. Через месяц, два. Это придаст легитимности власти Хазаровского, после того как я умру.
   «Кольцо принца империи должно быть передано Даниилу Андреевичу Данину, первооткрывателю и правителю планеты Светлояр.
   Анастасия».
   Я вспоминаю одинокое дерево на плато, мои руки, заведенные за ствол и сомкнутые наручниками, сумасшедшее небо того дня и направленные на меня Иглы Тракля. Вот причина всех моих несчастий. И она же причина успеха. На гербовой бумаге с подписью императрицы лежит моя рука. Императорский красный камень кажется черным в фиолетовом свете ламп хранилища.
   Откладываю завещание императрицы и открываю следующую ячейку. Вынимаю толстую папку с надписью «Дело Даниила Андреевича Данина».
   Дело открывается запиской:
   «Хазаровского арестовать немедленно. Данина – как можно скорее. На последнего должен быть собран компромат, достаточный для обвинения в измене и казни. Никаких разбирательств! Он должен умереть еще на Светлояре. Вариант: Т-синдром.
   Страдин».
   «Страдин» – значит еще до инаугурации, еще не император. Вероятно, записка написана в день смерти императрицы, точнее в день инсценированной смерти. Значит, Страдин не знал, что это не настоящая смерть.
   Что же меня спасло?
   Дальше следует несколько доносов моих соратников со Светлояра. Смотрю на них с печальной улыбкой, я считал светлоярцев почти братьями. Заплатили? Пригрозили? Подделали подписи? Уже не важно. Меня обвиняли в заговоре против Страдина в пользу Хазаровского и планах отделения от Кратоса. Симпатии мои были изложены верно, но обвинять в составлении заговора человека, находящегося за миллиарды километров от столицы, просто смешно, а доказательства «планов» были на уровне «согрешил в мыслях». Но Страдин и не нуждался в реалистичности обвинений, ему был важен результат: убить и опозорить. Вероятно, думал, что я знаю о завещании.
   Материалы по Т-синдрому. Один из моих «друзей» доносил, что видел серебристое свечение возле моих рук и выжженный участок на коре дерева, на которое я опирался. Интересно, ему объяснили, что это значит? Тогда сведения о Т-синдроме были еще засекречены. Или он вообще не видел этого документа?
   Дальше следовал документ об отмене казни «в связи с открытием новых обстоятельств», что это за обстоятельства, уточнено не было. Я стал искать, но нашел только документы о собственном исчезновении и о розыске.
   Теперь я знал, кто и почему собирался меня убить, что уже не было сенсационной новостью, но так и остался в неведении относительно того, кто меня спас.
   Я запросил еще одно дело. «Дело Юлии Бронте». Я почти не сомневался, что оно лежит в этом архиве, и не ошибся.
   Открыл папку и улыбнулся. Да, я ожидал чего-то подобного.
 
   Остров Ихтус хорошо виден с побережья, где расположилась наша военная база. Называется база «Закат». Я поступаю в соответствии с советом «Хочешь мира – готовься к войне», а потому в кратчайшие сроки, одновременно со строительством метаморфами своей «установки», здесь была возведена военная база и расквартированы войска.
   Я стою на крыше штабного корпуса, опираясь на каменное ограждение. Где-то за моей спиной нацелена на остров мощнейшая на Кратосе батарея Игл Тракля.
   Вокруг пустыня. Ветер поднимает и закручивает вихрями розовый песок, гонит по нему коричневые шары местных колючек. Иногда возникает мираж, и мы видим озера, облака и далекие силуэты гор.
   В отличие от них, «установка» вполне реальна. Вон шпиль на фоне заката, черное на красном, точная копия храма Огненного Братства и сотни других таких же храмов на Вельве, Дарте, а теперь, наверное, и на Тессе. Это и есть их «средство». Обещали построить госпиталь, а построили крематорий.