Точинов Виктор Павлович. Логово (Пасть - 2)

   - Да, ты жив, я чувствую, еще как жив, да, да, да, да-а-а...
   Умирать не хотелось. Особенно теперь.
   Ростовцев не знал, сколько прошло времени, - наручных часов на квартире, где он пополнил экипировку, не нашлось. Но если внутренний хронометр не разладился окончательно - прошло часа два, два с половиной с тех пор, как вернулось сознание.
   За это время ему полегчало. Голова уже не взрывалась болью при любой попытке ею шевельнуть. Ростовцев смог встать и медленно, на ощупь, обследовал место, где находился.
   Подозрения подтвердились.
   Он был замурован.
   Замурован за той самой стеной, где Москалец якобы скрывал какую-то шокирующую находку... Ничего там, конечно, не было, Ростовцев сантиметр за сантиметром прощупал пол и стены своей кирпичной клетки. Ничего, лишь на полу стоял чемоданчик - тот самый, собранный на квартире. Он-то и станет находкой, когда десятилетия спустя коттедж пустят на слом. И в придачу скелет владельца в обрывках истлевшего костюма.
   Ну, Москалец...
   Купил, как мальчишку, незамысловатой байкой. Распалил любопытство и в кульминационный момент шандарахнул сзади по голове.
   Ростовцев осторожно ощупал свой многострадальный затылок- толстая корка из спекшейся крови и слипшихся волос, но мозги на месте...
   Волосы??!!
   Не веря себе, он водил пальцами по затылку, по темени... Точно. Волосы. Короткие, меньше сантиметра длиной... А это что такое?
   Пальцы ощутили что-то маленькое, твердое, выступающее. Неужели осколок кости? Непохоже, для расколотого вдребезги черепа больно хорошее самочувствие... Ростовцев осторожненько шевельнул "осколок". Тот двинулся голова болезненными явлениями не отреагировала. Он дернул сильнее, смелее крохотный острый предмет остался в пальцах.
   Он повертел его в руках, счищая засохшую кровь. Попытался понять на ощупь, что это такое - и не понял. Похоже, кусочек металла, узенький, продолговатый, чуть больше еловой иголки размером. Отломился от орудия, которым били по затылку?
   Неважно. Ростовцев машинально опустил находку в карман. Придет время сочтется с Москальцом и за это.
   А сейчас главное - выбраться. И как можно быстрее.
   Самое странное, что во всем случившемся Ростовцев видел какую-то смешную сторону. Ситуация отдавала чем-то ненастоящим, романным, каким-то готическим ужастиком. В наше время авторы боевиков не жалуют тему заживо замурованных, излюбленную Эдгаром Алланом По и другими классиками, но от этого ничуть не легче самим замурованным. Даже труднее - нет готовых рецептов поведения в подобных ситуациях. Самые свежие советы полуторавековой давности...
   Да и в описанных случаях, насколько Ростовцев помнил, несчастные жертвы ничего толкового ни разу не предприняли. Лишь вопили и стонали из своих каменных могил.
   Ему же надрывать глотку не имеет смысла. Поселок пуст, он сам это прекрасно видел, и ночью едва ли кто-то здесь появится. А ждать до утра, когда будет хоть минимальный шанс докричаться... Чревато. Можно банально задохнуться.
   Возведенная Москальцом погребальная камера невелика- около двух метров в длину, сантиметров семьдесят в ширину. До потолка руками не достать...
   Невольно мелькнула мысль: Москалец возвел подобные тайники во всех коттеджах в целях их полной идентичности? Или только в этом, понадеявшись, что жильцы не обратят внимание на коридор, более короткий, чем у соседей?
   Ростовцев оборвал неуместные размышления. Не хватало еще ломать голову о проблемах иуды-компаньона. Гораздо актуальнее другое: как быстро дыхание одного человека перенасытит углекислым газом скудные кубометры здешнего воздуха? Ростовцеву казалось, что он уже ощущает характерные симптомы: духоту, слабость, сонливость. Но это могло лишь казаться...
   Он попытался на ощупь понять, с какой стороны фальшивая перегородка, а с какой капитальная стена. Не получилось. И с одной стороны, и с другой были кирпичи, лежавшие торцами, - значит, фальшстенка толщиной не в полкирпича, а в один кирпич как минимум. И разбить ее, даже при не до конца застывшем растворе, будет нелегко.
   Ростовцев закрыл глаза (хотя от этого движения в окружающей черноте ничего не изменилось) и попробовал положиться на обоняние. Слева! Точно, запах сырого раствора сочился слева. Ростовцев повернулся туда, приблизил лицо к стене - и понял, что достаточно отчетливо представляет контуры свежезаделанной бреши.
   Он отодвинулся от нее, насколько смог, и ударил подошвой ботинка изо всех сил. Потом еще раз. И еще.
   Все оказалось бесполезно. Кладка держалась крепко.
   После пары минут бесплодных усилий Ростовцев привалился к стене. Кислорода, похоже, действительно становилось все меньше - от не слишком продолжительных усилий навалилась усталость, в висках стучало, перед глазами плыли разноцветные круги. Хотелось опуститься на бетонный пол, прилечь, отдохнуть, но он знал, что это будет конец. Голову надо держать как можно выше, углекислый газ скапливается внизу...
   Он постоял, выравнивая дыхание. Огненные вспышки перед глазами погасли. Ростовцев с трудом удержался от порыва снова и снова бездумно лупить в стену - авось не выдержит...
   Выдержит. Москалец не первый год в строительном бизнесе, уж наверное догадался взять семисотый цемент или добавить в раствор чего-либо, ускоряющее схватывание... Пластификатор, например.
   Он зашарил по карманам в поисках мало-мальски пригодного инструмента. Как ни странно, все оказалось на месте: "Оса", два комплекта ключей, паспорт, сложенная в несколько раз газета с рекламным объявлением. Едва ли Пасечник и Москалец не стали шарить по карманам из моральных соображений. Скорее всего, забыли в спешке и волнении. И то сказать, не каждый день приходится замуровывать живых людей в стены...
   "Оса" сейчас ничем не поможет. Ее стоит отложить на самый крайний случай, если смерть от удушья окажется чересчур болезненной. Пули хоть и резиновые, но калибра 18 мм и со стальным сердечником - приставленная к виску, "Оса" сработает ничуть не хуже боевого оружия.
   А пока единственным похожим на инструмент предметом оказался длинный ригельный ключ. Им-то Ростовцев и стал выковыривать из шва кусочки раствора. Он решил для начала выбить три или четыре кирпича, проделать дыру на уровне своей груди, обеспечив приток свежего воздуха.
   Работа продвигалась медленно и была на редкость монотонной - сделать три-четыре скребущих движения в углубляющейся щели, выбросить наружу отковырянное, снова повторить цикл...
   При такой бездумной деятельности в голову поневоле приходят посторонние мысли. Ростовцев задумался о Наташе. Получается, что она была права, советуя держаться от Москальца подальше. Значит ли это, что все подозрения в ее отношении беспочвенны? Хотя газета с рекламным объявлением... Стоп! Стоп!!! Ростовцев вдруг вспомнил.
   ГАЗЕТУ ЕМУ ДАЛ МОСКАЛЕЦ.
   Точно. Он и никто другой.
   Зашел в кабинет зимним вечером, в офисе уже почти никого и не осталось, а Ростовцев домой не торопился, кризис в отношениях с Ларисой достиг в то время пика... Что же тогда Москалец ему сказал? Вроде что-то про своего знакомого, которому помогли рекламируемые инъекции... Или нет...
   Стоп. Инъекции. В объявлении про инъекции ни слова не было, там вообще не раскрывался метод лечения, значит... Что это значит, Ростовцев до конца не понял, потому что перед мысленным его взором встала четкая и ясная картинка:
   ...Его рука, лежит на столе, рукав засучен, шприц впивается в вену, поршень медленно движется по стеклянной колбе, а он еще удивляется, отчего инъекцию делает мужчина, обычно везде и всюду процедурными сестрами работают женщины... А где-то за спиной, над ухом, гудит глубокий бас профессора: "Вот и все, сейчас поезжайте спокойно домой. Результат появится не позже чем через неделю. Только обязательно, я подчеркиваю: обязательно обратитесь к нам немедленно после первых sice признаков восстановления волосяного покрова. Иначе могут быть весьма неприятные побочные эффекты". И он обратился. Даже не через неделю. Уже через три дня (каждое утро Ростовцев внимательнейшим образом исследовал себя в зеркале) на тянущихся вверх ото лба залысинах появились первые волоски - малозаметные, тоненькие, удивительно легкие, темные... Побочные эффекты тоже имели место: ломота в костях, напоминающая начальные симптомы гриппа, и - он даже не знал, имеет ли это отношение к делу - странные сновидения... Очень странные сновидения...
   Ростовцев механически продолжал водить ключом в щели, не замечая, что тот уже не зацепляет раствора. Он понял, куда уехал в злосчастный день третьего марта. Уехал, никому ничего не говоря, отделавшись обтекаемой фразой: "по делам".
   В ФИРМУ "БЕГА".
   В фирмочку с безликим и ничего не говорящим названием, лечащую облысение. Лечащую, как ни странно, с успехом.
   А еще он вспомнил сегодняшнее (или уже вчерашнее?) утро и свой взгляд осторожно, чтобы не разбудить Наташу, - скошенный на плечо. И увиденные там волосы, которых сутки или двое назад там точно не было. Малозаметные, тоненькие, темные волоски...
   "Замечательно, замечательно..." - гудел профессор, рассматривая в сильную лупу молодую поросль. А Ростовцев недавно, уже по дороге в "Бегу", обнаружил еще один неприятный побочный эффект. Зубную боль. Болел не какой-то один конкретный зуб, но обе челюсти. Боль крепчала. Он пожаловался профессору. Тот поскреб бороду, нахмурился: "Это хуже... У некоторых клиентов такое бывало, если не принять мер, может затянуться надолго. Придется сделать... и, пожалуй, ввести... (он произнес два термина, не отложившихся в памяти Ростовцева). Сейчас мы проедем на нашу вторую площадку, это недалеко... Вы на машине? (Ростовцев кивнул.) Отдайте ключи, охранник загонит машину во двор, вам после инъекции сегодня за руль никак нельзя, заберете утром, а домой мы вас доставим..." Ростовцев согласно кивнул, его переполняла радость: сработало! сработало!! сработало, черт возьми!!!
   Вторая площадка "Беги" действительно оказалась недалеко, на Петроградской стороне. Последнее, что помнил Ростовцев - укол, опять в руку, и профессор, смотрящий на него со странной улыбкой...
   Они не доставили меня домой, понял Ростовцев. Они доставили меня куда угодно, но не домой. И я возьму этого гада-профессора за его сивую бороду и вытряхну из него всё.
   Теперь, по крайней мере, ясно, куда идти и кого спрашивать. Вот только идти никакой возможности нет.
   А пока он терзал и терзал свою память, пытаясь пробиться сквозь новый барьер. Бесполезно. Возникали лишь какие-то обрывки, и даже не воспоминаний-картинок, а воспоминаний-чувств: боль, страх, голод, жуткий голод, снова боль, снова голод, и еще какое-то распирающее изнутри чувство, он не мог сейчас даже подобрать ему название... что-то вроде ярости всепобеждающей и уверенной в безграничности своих сил...
   Внутри его от этих осколков воспоминаний поднималось нечто новое, он сам не понимал - что. Нечто пугающее и в тоже время заставляющее вздрагивать от приятного возбуждения, нечто незнакомое, но не совсем, словно прочно забытое и сейчас вспоминаемое...
   Ростовцев уже не замечал, что давно забросил работу. Что сидит на полу, привалившись спиной к кирпичам. Что дышать ему все труднее.
   Глава 3
   Процесс пошел значительно быстрее, чем должен был идти по расчетам Эскулапа.
   В чем причина, тот не знал. Возможно, что-то психосоматическое. Возможно, до сих пор его держала на плаву лишь железная воля и понимание бесплодности любых барахтаний. Так выплывший в кораблекрушении лежит себе спокойно в спасательном жилете на поверхности океана, подсознательно понимая - шансов нет, можно лишь оттянуть конец, экономя все ресурсы организма. Но стоит показаться вдали берегу или судну, - плывет изо всех сил, сжигая последние остатки сил в отчаянной попытке спастись...
   ...Доза наконец подействовала. "Эликсир жизни" почти уже не помогал, приходилось вводить главные его составляющие в концентрированном виде, без спирта, гасящего некоторые побочные эффекты, и это было смертельно опасно. Организм сжигал сам себя, расплачиваясь за относительную работоспособность. Прошлая капсула действовала два часа двадцать минут. Позапрошлая - три. Тенденция... А перерыв меньше чем в час между дозами не просто смертельно опасен. Это и есть смерть - без вариантов. Ядовитые продукты расщепления "эликсира" не будут успевать выводиться. Нарастающая токсикация, кома, смерть.
   Значит, надо поспешить.
   Он рассчитывал сделать главное сегодня - и ошибся. Нефедовка оказалась пустышкой. И в прямом, и в переносном смысле. Пустые дома-призраки. Зимой тут вообще никто не обитал. Но летом какая-то жизнь теплилась. Несколько семей (выходцы отсюда) содержали в относительном порядке ветшающие наследственные дома, приезжая на лето - рыбалка здесь, в несудоходных верховьях Кана была изумительная, да и гнуса на высоком, обдуваемом ветрами берегу совсем немного.
   Короче говоря, сейчас несколько семей тут жили. Но семьи Ольховских среди них не оказалось. Дом был полуразрушен - точнее, оба хорошо знакомых Эскулапу дома-близнеца, стоявших с двух сторон обширного подворья. Похоже, уцелевшие могикане здешних мест помаленьку растаскивали семейное гнездо Ольховских на дрова...
   Странно, подумал он. У Бабоньки - так они ее называли, ни бабушкой и ни бабулей, Бабонькой с большой буквы - было семь, нет, даже восемь внуков и внучек... Неужели никому не потребовалось хозяйство? Хотя бы вот так, в виде летнего отдыха?
   ...В доме, конечно, он ничего не нашел. Следовало ожидать... И там же, едва успел выйти на двор, его прихватило - на сорок минут раньше, чем рассчитывал. Эскулап тяжело рухнул на поросшую мхом колоду, дрожащей рукой достал очередную капсулу. Дождался, пока подействует. И отправился наводить справки.
   ...Бабонька умерла вскоре после визита Эскулапа тридцатилетней давности. Умерла в полном одиночестве, никого из родных рядом с ней не было. Хоронить ее, как выяснилось, приезжала лишь одна внучка, носящая редкое русское имя Евстолия. Она же забрала и большую часть обстановки. Остальные внуки и внучки - Эскулап далее сначала не поверил- умерли. Причем давно, ненамного пережив бабку. Среди умерших была и Лиза, вышедшая замуж за Колю Ростовцева..: Все смерти были странные, случайные, нелепые, и говорили о них расспрашиваемые неохотно, отводя глаза... Говорили те, кто постарше. Молодых, как и положено, не больно-то интересовали дела минувших дней...
   Где была Евстолия сейчас, никто не знал. Раньше, лет десять или пятнадцать назад, жила с мужем и детьми в Касеево... Эскулап с тоской прикинул по карте - путь предстоял неблизкий. При его нынешних силах совсем не близкий.,
   Проблема была даже в том, как выбраться из Нефедовки.
   Никакой рейсовый транспорт сюда, понятно, не наведывался. ЗИЛ, забросивший за немалую плату Эскулапа, уехал. Доллары - их хватало - не помогли. Автовладельцы ссылались на нехватку бензина и предлагали подождать некоего Петюню-крановщика, который должен был вот-вот, на днях, приехать и забрать семейство обратно в Канск - у жены заканчивался отпуск. Эскулап криво усмехался, когда его по-сибирски радушно соблазняли банькой и небывалым клевом на зорьке... У него имелся последний козырь - пистолет, протащенный через системы безопасности аэропорта в спецконтейнере конструкции Деточкина. Но смертоносная машинка мирно лежала на дне сумки. И Эскулап тоскливо думал, что покойный Капитан или тот же Руслан не растерялись бы в такой ситуации. Быстро нашли бы способы уговорить несговорчивых... А из него какой террорист? - смешно даже.
   Наконец, молодой, белозубо скалящийся паренек, только что вернувшийся с рыбалки (притащил связку ленков и приличного таймешка) согласился подбросить на мотоцикле до трассы - там можно относительно быстро поймать попутку.
   Эскулап с сомнением оглядел тряское средство передвижения. Уверенности, что он выдержит на нем сорок с лишним километров, не было. Но не было и другого выхода.
   Должен выдержать.
   Должен.
   Эскулап не знал, что как раз в тот момент, когда он усаживался позади паренька на помятую "Яву", зазвонил его мобильник, оставленный в Красноярске, в гостиничном номере.
   Ответил на звонок Герман - с тайной надеждой, что пропавший нашелся.
   Кары, грозящие за исчезновение командированного светила науки, на Германа пока не обрушились. Он не понимал, почему. Чувствовал, что в Питере происходит нечто странное, что сейчас не до него, о красноярском ЧП на время забыли... И догадывался, что долго так продолжаться не может.
   - Слушаю, - сказал Герман.
   И затаил дыхание. Вдруг сейчас раздастся рокочущий бас Эскулапа? Но прозвучал другой голос:
   - Гера? А где твой подопечный?
   Голос Руслана. Слышимость через пол-континента была вполне приличная. Герман насторожился мгновенно. Что значит этот вопрос? Отправленное сутки назад донесение не могло миновать Руслана, Если только...
   - Да все там же, - ответил он обтекаемо.
   - Я могу с ним связаться?
   Подозрения переросли в уверенность: дело нечисто. Или Руслан его провоцирует, или... Или оказался сейчас на другой стороне. За баррикадой. Герман сказал:
   - Затруднительно. Я передам, он сам свяжется... Ты у себя?
   - Нет...
   Руслан немного помедлил и продиктовал семизначный номер. Распрощался, повесил трубку. На переговорном пункте по ночному времени было пустынно, он быстро вышел на улицу. На востоке брезжил рассвет.
   Все понятно. Герман с ними, Эскулап тоже - или изолирован. На продиктованный номер (выдуманный с ходу) Мастер если и купится, то ненадолго...
   А если наладить связь с Генералом не удастся, то... Тогда продуманный этой ночью план - как все-таки взять Ростовцева - окажется никому не нужен. Руслан оказался в положении гончей, исправно поднявшей зайца, и нагоняющей его на стрелка - а того нет на месте, куда-то исчез, и погоня продолжается по инерции, по привычке, потому что ничего иного гончая не умеет...
   Руслану было тоскливо.
   ...Нехорошие предчувствия оправдались. В семь утра на сорок втором километре ни Генерала, ни кого-либо другого не оказалось - пустынное утреннее шоссе. И Руслан продолжил охоту в одиночку.
   Потому что ничего иного не умел.
   Андрей не пришел на первое место встречи. На второе, спустя три часа, не пришел тоже. И Наташа поняла, что все кончилось. Кончилось, едва начавшись...
   Всё, что было потом, она воспринимала странно, как в дурном полусне: куда-то шла, где-то сидела, в каком-то зале с рядами скамеек - вокзал? аэропорт? - она не знала и не помнила, как туда попала, несколько раз набирала один и тот же номер из телефонов-автоматов - гудки, длинны: гудки и ничего больше... Она ничего не ела почти сутки, и не спала - сколько? счет времени сбился... - но не вспоминала об этом. Все было неважно. Мыслей не было, все мысли пропали, куда-то делись, остались тупые, как у робота механические движения - и горечь, тоскливая и безнадежная горечь потери...
   Ночь кончилась - ушла, исчезла, провалилась незаметно,. как пятак в прореху кармана... Рассвет окрасил небо над крышами алой артериальной кровью... - и тут она очнулась.
   Очнулась неожиданно, не понимая: где она и что с ней происходит. Улица... нет, широкий зеленый не то бульвар, не то проспект, где-то на окраине. Два павильончика-близнеца, открытых, несмотря на ранний час. Возле одного, под тополями, несколько поставленных вертикально чурбаков. Вокруг кучкуются - опять-таки невзирая на ранний час - граждане вполне характерного облика. Один, молодой, с испитым лицом, стоит рядом с ней, отойдя от собратьев. Губы шевелятся.
   Она усилием воли заставила себя вслушаться, вникнуть в смысл слов - и тут же пожалела об этом. Парень, немилосердно дыша перегаром, ставил ее в известность - уверенно, без мысли о возможном отказе, - что сейчас они "берут четыре бомбы тридцать третьего", и, так уж и быть, примут ее в долю, но чтобы потом не кочевряжилась.
   Она что-то сказала, наверное что-то резкое, - на испитом лице возникла смесь удивления и злости, злости было больше. Наташа развернулась, зашагала в сторону, не оглядываясь.
   Проходя мимо второго павильончика, посмотрелась в окно-витрину. Да-а-а... Предложению отдаться за стакан портвейна удивляться не стоило. Если и не законченная бомжиха, то нечто к ней весьма близкое. Мятая и грязная одежда. Лицо, тоже помятое, без косметики казалось лет на пять старше. А может, и на десять.
   И - Наташа только сейчас почувствовала - ей необходимо вымыться. Немедленно.
   Будь что будет, решила она. Пойду домой. Терять, похоже, нечего. Всё уже потеряно.
   Денег не было. Даже на троллейбус не было. Пошла пешком. Проспект (оказавшийся Витебским) находился в часе ходьбы от дома. Она добиралась полтора...
   ...По дороге навалилась усталость, раньше не замечаемая. Ноги приходилось переставлять усилием воли. В подъезд зашла уже на полном автопилоте. И по привычке, дошедшей до автоматизма, подошла к своему почтовому ящику. Несколько секунд тупо смотрела на связку ключей, не понимая, какой нужен... Да и зачем? К чему теперь газеты и письма? Хотела двинуться дальше, к лифту...
   И тут раздался звонок. Телефонный. Изображавший электронную версию разухабисто-ресторанной "Мурки". Раздался из ее ящика. Ошибки быть не могло - там несомненно лежал и звонил мобильник. Да к тому же еще и подергивался, легонько постукивая о металлические стенки.
   Андрей?!
   Она, мгновенно сбросив сонное оцепенение, повернула ключ, распахнула дверцу, схватила крохотную трубку.
   - Андрюша, это ты?!
   Ответивший голос был спокоен и незнаком.
   - Нет, Наталья Александровна, это не Андрей. Но я очень хочу помочь и вам, и Андрею.
   - Но... Кто вы?
   - Меня зовут Руслан. Для подробностей нет времени, скажу главное - ни в коем случае не поднимайтесь сейчас в квартиру. Там вас ждут. Выйдите из подъезда, спокойно и неторопливо. И так же шагайте в сторону Бухарестской улицы. Я к вам подойду.
   В трубке запиликал отбой. Она простояла несколько секунд неподвижно, затем двинулась к выходу.
   Спокойно и неторопливо. По крайней мере, так ей казалось.
   Петрович был старше Юрки Карасева в два раза, рос и воспитывался в другое время, вследствие чего они весьма часто спорили на самые разные темы. Но сегодня удивительно быстро пришли к консенсусу. Третий член их маленького коллектива, известный под не пойми откуда взявшимся прозвищем Шмульц, мнение свое об окружающем мире выражал редко, малоцензурно, и сводилось оно обычно к тому, что надо срочно выпить (добавить, опохмелиться).
   Консенсус состоял в следующем: Москалец и без того дурак по жизни (в оригинале было употреблено более экспрессивное выражение), а нынешний жаркий июль совсем уж неблагоприятно воздействовал на начальственные мозги. Вот он и мечется, как собака с наскипидаренным причинным местом, а заодно заставляет метаться подчиненных. Сегодня у него объект "Старопаново-2" в списке первоочередных; завтра срочная эта нужда проходит, а первоочередными становятся другие стройки; а послезавтра опять: хватай мешки, вокзал отходит! - мчись снова в Старопаново в темпе вальса. Придурок, словом.
   Переодеваясь в вагончике-бытовке, они тщательно перемыли косточки начальству, и подходя к коттеджу, говорили уже о работе. Если, конечно, исключить намеки Шмульца, что без опохмелки он едва ли совладает с бетономешалкой.
   В наряд-задании корявым почерком прораба было нацарапано: бет. с-ка пола (зак-ть). И они стали заканчивать бетонную стяжку, благо оставалось немного. Шмульц, смирившись с тем, что опохмелиться до обеда не выйдет, возился с бетономешалкой, матеря под нос всяких недоделанных, не вычищающих за собой агрегат; Петрович и Карасев расчистили место для трудовой битвы вынесли прислоненные к стене листы гипрока и кучу сваленных в углу строительных причиндалов. Потом установили (ровненько, по ватерпасу) вдоль стен коридора тщательно выстроганные бруски, призванные направлять движение виброрейки - и стали засыпать пространство между ними невесомыми шариками керамзита...
   Работали поначалу с ленцой, разминаясь. Но постепенно втянулись в ритм. Когда у Шмульца подоспела первая партия раствора, Петрович с Юрой все подготовили - и быстренько раскидали бетон лопатами, вчерне выровняв под виброрейку.
   Затем наступила заминка.
   - ... твою в ...! - прокричал Петрович, перекрывая шум бетономешалки. Он рассматривал шнур питания рейки, изрядно истертый и измочаленный в месте подвода к корпусу. - Тащи, Юрась, перчатки резиновые! От ...ных электриков остались! Под верхонки наденем! А то так ...нет, что мама не горюй!
   Юрка не расслышал, пришлось проорать ему еще раз, в самое ухо. Понял, пошагал в бытовку, за перчатками.
   ...Виброрейка действительно оказалась неисправна. Работала, но как-то странно. Внутри корпуса коротило, пощелкивало. Сквозь щели охлаждения, видны были проскакивающие синие искры. И звук... Какой-то очень подозрительный шел от нее звук.
   Петрович проорал что-то неслышимое. Подошел к Шмульцу, толкнул в плечо, показал жестом, - бетономешалка смолкла, отключенная.
   Стало слышно лучше. Звук был низкий, меняющий тональность - не то вой, не то стон. Петрович скривил губы и выдернул шнур питания из переносной розетки. И вибрация, и искрение прекратились. А вот странный звук никуда не исчез.
   - Что за... - пробормотал Петрович и не закончил фразу.