Точинов Виктор Павлович. Логово (Пасть - 2)

   И Мастер имел подозрения, пока достаточно смутные, - кем.
   Боковая дверь распахнулась. Двое, сидевшие в водительской кабине, бросились на помощь коллегам - и внутри стало совсем тесно. Дверь осталась открытой.
   Рев, раздирающий уши, неожиданно смолк. Наташа услышала звуки драки: яростные хриплые возгласы и хлесткие удары живого о живое.
   Она не понимала, как один связанный человек может драться против четверых свободных (пятый, до которого она дотянулась, вышел из строя надолго). Задумываться было некогда. Надо было помочь - но она не могла. Путы не поддались ни второму, ни третьему отчаянному рывку. Под удар ногами никто из похитителей больше не подворачивался.
   Оставалась последняя возможность.
   Шум схватки прорезал новый звук - высокий, полный боли, похожий на крик смертельно раненого животного. Рукосуйный сосед Наташи отползал боком, как краб, к дальней, заваленной барахлом двери - крик вырывался из его широко распахнутого рта. Левой рукой парень вцепился в запястье правой. Сквозь пальцы густо сочилась кровь.
   Чем же он его? Зубами?!
   Наташа не стала раздумывать над этим. Ей наконец удалось встать, с трудом удерживая равновесие. Она согнулась, как пловец, готовый нырнуть со своей тумбочки. И - нырнула. Лицом вперед, со связанными за спиной руками. Прямо в открытую дверь.
   ...Вырваться из пламенной западни не удалось. Ее не выпустили. Какие-то мерзкие существа пихали и пихали ее обратно, в огненную бездну. Тварь не видела их - перед глазами стояла слепящая стена - но чувствовала прикосновения и запах. А потом она почувствовала свое тело. Уже не огромный сгусток боли, но мышцы, подчиняющиеся приказам мозга. Тварь взвыла - коротко и торжествующе. Одним движением порвала, смахнула что-то неприятное и непонятное, мешающее движениям. И начала убивать.
   Наташа каким-то чудом сумела извернуться на лету - уезженный щебень проселка не попал по лицу. Но все равно приземлилась неудачно. Плечо, бок, бедро ударились жестко, хрустко. Боль вспыхнула мгновением спустя, и за это мгновение Наташа успела испугаться: перелом! конец!
   Обошлось. Кости и мышцы ныли, но двигаться она могла. Чем тут же и воспользовалась - быстро перекатилась несколько раз, стараясь оказаться как можно дальше от машины. Наташа не видела, куда катится, и не увидела, что остановило ее движение, но спина уперлась во что-то упорно-неподатливое. Она подняла голову. "Форд" был рядом, метрах в четырех...
   Наташа лежа изогнулась, подтянула связанные ноги к кистям рук, торопливо шарила пальцами по ремню: пряжка?! где пряжка!? Нащупала, лихорадочно, срывая ногти, возилась, пытаясь на ощупь понять, за что там нужно потянуть или дернуть, или на что нажать. Секунды улетали - ничего не получалось.
   Звуки из машины доносились страшные. Вопли, в которых не осталось ярости - только испуг Удары - что-то там билось о стены, так что "Форд" покачивался на рессорах Вой - не человеческий, человеческая глотка не смогла бы издать такого - вой попавшего в капкан зверя.
   Потом - выстрелы. Один, второй, третий.
   Вот и все. Конец. Наташа подумала об этом со странной отрешенностью, словно там убили вовсе не Андрея. И словно очень скоро убьют вовсе не ее.
   Она ошиблась. Не кончилось ничего.
   Из двери выпал человек. Голова ударилась о щебенку, ноги остались в машине. Тело не шевелилось. Она не присматривалась, она знала, кто это.
   Наташа снова хотела закричать, снова забыв о кляпе, но в этот момент защелка ремня неожиданно расстегнулась. Она неловко, без помощи рук, вскочила на ноги. В "Форде", к ее удивлению, что-то еще происходило. Неважно. Бежать! К людям, за помощью! Но куда?!
   Она огляделась. Где же дорога, с которой съехал микроавтобус? Должна была быть рядом, но в сгустившихся сумерках Наташа не увидела. Лишь поняла, во что уперлась в своей отчаянной попытке укатится. Ограда, металлическая сетка-ограда трансформаторной будки. Табличка "НЕ ВЛЕЗАЙ, УБЬЁТ!".
   Мгновения странно, резиново растягивались. Она успела рассмотреть во всех подробностях (хотя уже изрядно стемнело) эту табличку, как будто изучала ее от нечего делать долго и внимательно, разглядела и потеки ржавчины, и оскаленный череп, и черный зигзаг молнии, и полустертые следы маркера, зачеркнувшего первое слово и вставившего "Е" в последнее...
   На деле, конечно, она лишь скользнула по табличке взглядом;
   Яркий свет.Фары. Их лучи пробились сквозь листву, мимолетно осветили и ушли в сторону. Звук мотора, Машина. Машина вписалась в поворот! Шоссе! Рядом, за кустами. Люди едут мимо, не зная, что творится здесь.
   Наташа бросилась было туда, но кусты стояли колючей стеной. Не протиснуться. Надо пробежать мимо "Форда". И она побежала. Ноги были как ватные - не от страха, затекли в неподвижности.
   Она остановилась резко, словно опять уперлась в металлическую сетку. Фары вновь осветили ее и все вокруг, по шоссе катила очередная машина - и Наташа увидела. Человек, раскинувший руки по земле, не был Андреем. Это был тот, кого она про себя называла "главным".
   Она, в очередной раз, попыталась закричать - и очередной крик умер внутри. Горла у человека не было. Просто не было - черный, липко-влажный провал. В нем что-то клокотало, побулькивало.
   Машина вписалась в поворот и уехала. Стало темно. Даже темнее, чем было. Или это потемнело в глазах? Все ощущения ушли. Кроме одного: что она вся покрыта потом - отвратительным, липким, холодным, струйки его извивались под одеждой, как гнусные маленькие змейки. Звуки тоже исчезли, Наташа перестала слышать их - лишь кровь стучала в виски торопливой дробью. В "Форде" - мертвая тишина. Мертвая...
   Потом исчезло вообще всё.
   В Красноярске уже близилось утро.
   Герман - улыбчивый парень лет тридцати, встречавший Эскулапа в Емельянове - оказался ярым патриотом Сибири И, по совместительству, поклонником покойного генералиссимуса. Не Суворова, понятно.
   Всю дорогу - а добираться до города было достаточно далеко - он распространялся о том, что будущее России - это Сибирь, только Сибирь, и ничего кроме Сибири. Заодно изложил свое, достаточно логичное объяснение сталинских чисток:
   - Зря и понапрасну никого не сажали и не расстреливали, - говорил Герман. - Как всегда в политических делах, корни всего лежат в экономике. Большая часть богатств страны - нефть, руды редких металлов, газ, золото, алмазы - залегает в Сибири, в тундре, в тайге, под мерзлотой Для страны вопросом выживания было переселение нескольких миллионов на эти богом забытые окраины. Раскачать русского мужика, да и горожанина, на добровольное переселение в медвежьи углы пробовал еще Столыпин - чем кончилось, известно. Сталин не хотел, чтобы его империя рухнула подобно николаевской. И сделал то, что сделал. Теперь созданное им рушится и сыпется, рублем народ там не удержать, сидим и ждем, когда всё окончательно развалится, чтобы думские брехуны начали орать: мол, сами все равно ничего освоить не способны, надо отдавать в аренду америкашкам А. то и хуже придумают, как в свое время с Аляской - тоже, мол, осваивать сил не было.
   Аляска, по мнению Германа, была и остается российской. Вернее, сибирской.
   Эскулап, в принципе согласный с оценкой роли Сибири в будущем страны, политически-озабоченных граждан не любил. И немного изменил русло беседы, пока парень не свернул на бомбежки Ирака или Сербии.
   - Кстати, об Аляске, - сказал Эскулап, когда "шестерка" Германа переезжала Енисей по мосту, увековеченному Центробанком. - Стоит ли мелочиться? Наши бледнолицые братья все спорят: кто же открыл им на радость Америку? Викингов уже официально признали, день Лейфа Эрикссона утвердили, наряду с днем Колумба. Теперь следы финикийцев ищут, и доказательства, что Одиссей до Новой Англии добрался. И умалчивают изо всех сил, что Америку и открыли, и заселили наши люди. Сибиряки. За десятки тысяч лет до Колумба, вообще не догадавшегося, что открыл новый континент, умершего в убеждении, что побывал на дальних окраинах Азии... Результаты всех сравнений культур палеолита Си-,бири и Америки однозначны - именно сибиряки весь Новый Свет и заселили, без помощи финикийцев и Одиссея. От Аляски до Огненной Земли. И майя суть потомки сибиряков, и ацтеки, и прочие последние могикане. Бледнолицые братья - пришельцы и оккупанты. В общем, если уж требовать назад свое, так уж полностью.
   Германа такие мысли, очевидно, пока не посещали. И заставили призадуматься. По крайней мере в его патриотических речах наступила заминка. Чем Эскулап и воспользовался.
   - Где вы предлагаете мне поселиться?
   - В Академгородке, это...
   - Я знаю, где это.
   - Тем лучше. Сейчас заскочим в офис, и сразу - в гостиницу. Я остаюсь в вашем распоряжении до конца командировки. Так что приказывайте.
   Тон парня стал другим - деловым и собранным. Похоже, мечтам о Сибири от Урала до Лабрадора он предавался лишь в свободное от службы время.
   "В распоряжении... - неприязненно подумал Эскулап. - Интересно, кому ты будешь докладывать о каждом моем шаге? Только ли одному Генералу?"
   - У меня цель сейчас одна - отоспаться. Как-то этот перелет ночь сглотнул незаметно, а в самолетах мне не спится... А вам, Герман, задание следующее - я дам список из пяти фамилий, сейчас эти люди в Красноярске уже не живут. Надо узнать их прежнее место жительства и порыться в архивах лечебно-профилактических учреждений, к которым они были приписаны. Изъять или скопировать амбулаторные карты. Всё, что найдется: районные поликлиники, диспаисеры - психоневрологический, КВД, наркологический... По возможности установить места работы и проделать то же самое с ведомственной медициной.
   - Давно клиенты уехали? - уточнил Герман.
   - Уехал один, остальные умерли. Почти двадцать лет назад.
   - Да-а-а... Та еще работенка. Не знаю даже, хранятся ли медицинские карточки в архивах так долго... Придется заняться немедленно.
   Эскулап вздохнул, словно чувствовал себя виноватым. На деле поставленная задача была лишь дымовой завесой. И средством хотя бы на несколько часов избавиться от Германа.
   Наташа не потеряла сознания. На ногах осталась, лишь привалилась плечом к кузову "Форда". Однако напрочь выпала из окружавшего мира - не видела, не слышала, не чувствовала ничего.
   Сколько длилось это бесчувствие, она не знала. Но кончилось быстро и разом, когда из микроавтобуса вышел человек. Пошатнулся, посмотрел на Наташу. Вернее - куда-то сквозь нее. Она не сразу узнала залитое кровью лицо. Поняла, кто это, лишь когда он двинулся - сильно ссутулившись, нетвердой походкой - в ее сторону.
   Это был Андрей. Но шел не к ней - прошагал, как мимо пустого места. Похоже, не видел вообще ничего. Она замычала, пытаясь привлечь внимание... Результат - ноль. Окровавленный человек шел прямо на колючую стену шиповника, шел механическими движениями робота. Не меняя скорости и направления, проломился сквозь заросли. Она бросилась следом - и отдернулась, преграда вновь сошлась, шипы рвали одежду и кожу.
   Пришлось обегать, живая изгородь тянулась довольно далеко, Наташа споткнулась, упала, не уберегла таки лицо, ударилась бровью о что-то острое, не увидев в темноте - обо что. Поднялась, опять побежала, казавшийся бесконечным шиповник закончился, началось поле, нераспаханное, поросшее клевером.
   Высокая фигура едва виднелась вдали и быстро удалялась. Наташа уже потеряла бы ее из вида, если было бы по-настоящему темно. Но взошедшая луна сделала белую ночь еще светлее. И хотя ночное светило казалось на фоне серого неба каким-то белесым, болезненным и малокровным, видимость была вполне приличная.
   ...Воздух со свистом проходил через ее ноздри, и его не хватало. Наташа задыхалась, хотелось вдохнуть широко распахнутым ртом. Сердце стучало бешено. Струйка крови из рассеченной брови ползла по лицу.
   Она догнала Андрея и, не зная, как еще привлечь внимание, ткнулась головой в спину, не замедляя бега. Рубашка на спине была липкой от крови.
   Он обернулся - так же странно, механически, как и шел. Кровавая маска лица дернулась. И - пустые, невидящие глаза изменились, посмотрели с удивленной тревогой - сначала на Наташу, потом вокруг Он слегка помотал головой, напоминая лунатика, проснувшегося вдруг на гребне крыши.
   - Ты? Где мы? Что, вообще... - голос звучал незнакомо, хрипло, каркающе.
   Он осекся, протянул руку, пошарил на ее затылке - и проклятый кляп выскочил наконец изо рта. Наташа с трудом пошевелила челюстью, сделала несколько глотательных движений...
   Андрей заговорил снова, уже мягче:
   - Что с тобой? У тебя кровь на лице...
   Она посмотрела на него, залитого кровью сверху донизу, от босых ног до зачем-то обритой макушки, посмотрела на пропитанную темным, тяжело липнущую к телу одежду... И расхохоталась.
   Истеричный смех разносился далеко вокруг, заглушая негромкие ночные звуки. Она хохотала и не могла остановиться.
   Глава 12
   Как всем известно, в Российской Федерации неприкосновенность жилища обеспечивается Конституцией. Но большинство граждан не слишком доверяют сему документу и приспосабливают на свои двери более или менее хитроумные запирающие устройства.
   Эта дверь исключением не являлась. Навесной замок внушал почтение массивный, тяжелый, с толстой дужкой. Появившийся на свет в старые добрые советские времена, когда металл для изделий легкой промышленности не больно-то экономили.
   Но пробой выдернулся из дерева с какой-то даже подозрительной легкостью. Ростовцев подумал, что, пожалуй, не они первые входят сюда подобным способом.
   Хибарка, конституционную неприкосновенность которой Ростовцев нарушил, была крохотная, как и все остальные в этом месте, куда они с Наташей вышли после полуторачасовой ночной прогулки по полям. Назвать сей поселочек деревней или садоводческим кооперативом язык не поворачивался- маленькие, по две-три сотки, обработанные участки земли и домики, немногим превышающие размером собачьи будки. Ни электричества, ни водопровода, ни прочих благ цивилизации. Понятное дело, владельцы постоянно на своих псевдо-дачках не жили, разве иногда оставались переночевать, припозднившись к последнему автобусу. В общем, убежище казалось идеальным, - по крайней мере, до утра.
   Внутри было темно - серый сумрак питерской ночи едва просачивался в единственное крохотное окошечко. Войдя, Ростовцев машинально пошарил рукой у двери - выключателя, конечно, не оказалось. Зато обнаружилась стоявшая на полочке консервная банка с оплывшей свечой и коробок спичек. Там же лежали несколько огарков - не иначе как НЗ на черный день.
   - Фазенда... - протянул Ростовцев, когда трепещущий желтый огонек осветил хоромы. Наташа молчала. Она вообще не сказала ни слова, когда они шли по полю, и когда наткнулись на этот кукольный поселок, и когда искали подходящий домик.
   Некая внутренняя перегородка в фазенде все-таки наличествовала брезентовая занавеска отделяла лилипутскую прихожую, заставленную сельхозинвентарем и пустыми ведрами. Здесь же висел примитивный умывальник, сделанный из пластиковой лимонадной бутылки.
   За полуотдернутой занавеской виднелась кухня, она же столовая, она же спальная - сколоченный из досок топчан тянулся от стены до стены, почти не оставляя места для колченогой табуретки и тумбочки, служившей заодно и обеденным столом. На тумбочке - так, что бросался в глаза от входа - лежал исписанный листок.
   У Ростовцева мелькнула иррациональная мысль: что попал он сюда не случайно, что шагал через поля, ведомый каким-то подсознательным чувством или неосознанным воспоминанием, и что листок - письмо, адресованное ему, письмо, которое все расставит по своим местам...
   Это действительно оказалось письмо, написанное четким, разборчивым почерком. И, действительно, адресованное ему. Наташе, впрочем, тоже. Он стал читать вслух в неверном свете свечи.
   Господа пришельцы! Вынужден Вам сообщить, что цветных металлов в моем скромном обиталище Вы не найдете, во многом благодаря предыдущим визитам Вас и Ваших коллег. Равным образом не имеется продуктов, спиртных напитков, а также прочих, материальных и денежных ценностей. Убедительнейшим образом прошу нe расстраиваться по этому поводу и не выражать Ваших расстроенных чувств, вытаптывая грядки и круша обстановку- поселок наш достаточно велик, и где-нибудь Вы несомненно обретете искомое. В том же случае, если Вас интересует лишь ночлег под сим непритязательным кровом, то я попросил бы Вас предварительно принять душ в предназначенной для этой цели кабине, поскольку опыт предшествующих посещений свидетельствует, что подобное действие значительно уменьшает количество остающихся после ночлега вредоносных насекомых, несомненно могущих помешать спокойному сну Вас либо Ваших коллег при последующих визитах.
   Подписи не было. Ростовцев положил листочек на место. Там, где пальцы коснулись бумаги, остались пятна. Пятна крови.
   - Пожалуй, стоит принять приглашение, - сказал Ростовцев. - И насчет душа, и насчет ночлега. Ты как думаешь, Наташа?
   Она молчала. Ростовцев обернулся.
   Наташа стояла на том же месте, где остановилась, войдя. Смотрела на него. Значение ее взгляда Ростовцев не понял.
   Душевой кабиной именовалось хлипкое сооружение из жердей, обтянутых пленкой, наверняка отслужившей свой срок на парнике. Однако вода из водруженной на конструкцию бочки текла теплая - нагрелась на солнце за день. Попахивала, правда, слегка болотом, но на такие мелочи не стоило обращать внимания.
   Нашелся даже обмылок, и Ростовцев, скинув пропитанную кровью одежду, старательно смывал следы... чего? - он и сам не знал. Память вновь зияла темным провалом - свежим, только образовавшимся. Последнее, что он помнил: Наташа, переулок, машина, странные люди, укол в бедро - и все. Обрыв пленки, монтаж, склейка - и вот он уже стоит посреди ночного поля, залитый с головы до ног кровью. Чужой кровью. А рядом связанная Наташа...
   Ладно, по крайней мере есть свидетельница, которая способна рассказать, что было во время второго беспамятства. Вполне возможно, что это прольет какой-то свет и на первое... Но почему-то он не спешил к ней с вопросами стоял и еще раз неторопливо, излишне тщательно намыливался. Хотел, очень хотел услышать ее рассказ - и в то же время... Боялся? Да нет, не боялся, но этот взгляд Натальи...
   Да и вообще, все с ней было не так просто.
   Воспоминания, всплывшие за считанные минуты до похищения, никуда не ушли, не исчезли. Он - Ростовцев, Андрей Николаевич Ростовцев, генеральный директор строительной фирмы. Не какого-то финансового монстра, выигрывающего миллиардные тендеры, но вполне уверенно стоявшей на ногах конторы, занимающейся в основном загородным строительством. А Наташа работала там же - секретарем-референтом. И у них ничего не было. Ничего. И называла она его всегда Андрей Николаевич. Значит...
   Значить это могло всё, что угодно. Надо было идти в халупу и начинать долгий и тяжелый разговор. Да вот отчего-то не хотелось.
   Ростовцев уже вытирался ветхим, но чистым полотенцем, когда крохотный огарок свечи, взятый в душ, догорел. Остаток фитиля упал в лужицу стеарина и на пару секунд ярко вспыхнул, прежде чем навсегда погаснуть. В колеблющемся пламени он успел разглядеть источник неприятных ощущений в своей левой руке - ощущений, на которые до сих пор не обращал внимания - не стоила того легкая тянущая боль, хватало забот поважнее.
   На бицепсе оказался шрам. От пули - круглое входное отверстие, рваное выходное. Свежий шрам, едва заживший.
   Утром, когда Ростовцев - тогда еще "егерь Иван" - переодевался на буксире, ничего похожего он в этом месте не видел... Или успел позабыть?
   Вот так и сходят с ума, подумал он.
   Звонок входной двери мяукнул еле слышно, но человек проснулся мгновенно. Старческий сон вообще чуток, а здесь еще сработала многолетняя привычка.
   Встал - огромный, грузный, в руке выдернутый из-под подушки ПСМ - тоже привычка. Жена мирно посапывала, была она на тридцать два года моложе и старческой бессонницей не страдала.
   К двери человек не пошел. Мало ли что. Конечно, дверь у него не простая и стрелять через ее полотно бесполезно, но от мощного кумулятивного заряда не спасет.
   Прошел в соседнюю комнату, в кабинет, уселся в кресло с высокой спинкой. Звонок мяукнул снова. На небольшом черно-белом экране встревоженное лицо соседки, дамы пожилой, вполне почтенной и не склонной будить во втором часу ночи просьбами одолжить соли, луковицу или червонец до зарплаты.
   Человек пощелкал тумблерами. Остальные видеокамеры были установлены отнюдь не так демонстративно и вызывающе, как первая, торчащая над дверью, но и они ничего подозрительного не показали. На площадке никого, кроме соседки, не обнаружилось. На лестнице и на площадках соседних этажей - тоже.
   - Что случилось, Клавдия Борисовна? - спросил человек.
   Голос соседки, даже слегка искаженный динамиком, сохранил былую глубину и звучность. Что бы не твердили сплетники, но именно этот голос, а не благосклонное внимание первого секретаря обкома, сделали его обладательницу примой карельской республиканской оперы. Секретарь был потом, и квартира в этом элитном доме - потом.
   Голос был хорош, а вот слова понравились значительно меньше:
   - Извините, пожалуйста, за беспокойство, но мне сейчас позвонил человек, который настаивает на разговоре с вами именно с моего телефона.
   Это было даже не смешно. Какому дураку могло прийти в голову, что он купится на такой дешевый трюк? Палец человека потянулся к кнопке крохотной, незаметной на фоне фанеровки стола. Группа будет здесь через считанные минуты - проверим, кто и зачем устроил засаду в соседской квартире.
   - Он просил передать вам странные слова, - добавила соседка. Дословно: "У батьки Панаса нэма тютюна, просит трошки".
   Палец застыл на полпути. Слова были паролем - древним, забытым паролем почти полувековой давности, использовавшимся в те времена, когда хозяина квартиры - молодого тогда лейтенанта МГБ - внедрили в окружение Романа Шухевича, главы ОУНовского подполья...
   ...Квартира Клавдии Борисовны представляла из себя причудливую смесь былой роскоши и нынешней бедности, но человек не приглядывался. Он взял трубку - черную, старинную, эбонитовую - и спросил коротко:
   - Грицко?
   - Теперь меня зовут иначе, - ответил знакомый голос. Изменившийся, но знакомый. Голоса вообще меняются медленнее людей...
   Тишина не нравилась майору Лисовскому. Уж очень все идет хорошо, тихо да гладко, думал он.
   В ночном лесу действительно было тихо, лишь в воздухе стояло неумолчное гудение, вокруг майора немедленно образовалось грушевидное плотное облако комаров. Правда, не кусали, даже на кожу не садились - репеллент действовал надежно. Но все равно неприятно.
   Лисовский курил, выпуская струи дыма в разные стороны. Боевые порядки крылатых кровососов на мгновение редели, но тотчас же восстанавливались.
   Озеро отсюда видно не было, шикарным видом с поросшего соснами холма пришлось пожертвовать в пользу маскировки - лагерь разбили на его дальнем от Логова склоне. Точнее - лишь наметили место для лагеря, устанавливать и маскировать (особенно маскировать!) палатки майор решил засветло, а сейчас вымотанные "туристы" уснули в положенных на землю спальниках, благо погода позволяла.
   Первое дежурство майор взял на себя, хотя, теоретически, был освобожден от этой обязанности как старший группы. Но хотелось посидеть одному, подумать. Проанализировать все происходившее с ними на маршруте. И - не происходившее...
   Он снял очки, повертел в руках, водрузил обратно на нос - всё не мог к ним привыкнуть. Маскировкой они не были - зрение ослабло вследствие недавней контузии и ранения в голову. Очки были слабенькие - всего минус два - но поставили крест на спецназовской карьере майора.
   Уволившись по здоровью из рядов, он присматривал себе непыльную работу в дополнение к военной пенсии - учить уму-разуму молодых в какой-нибудь частной службе безопасности. Однако не преуспел - теплые места все заняты, не идти же рядовым охранником...
   В общем, ничего подходящего найти Лисовский не успел - раньше его нашли люди, весьма заинтересовавшиеся, чем таким жутко секретным занялись их коллеги-конкуренты из "ФТ-инк." на бывшем военном объекте. Заинтересовавшиеся - и потерявшие нескольких человек, пытавшихся удовлетворить вполне законную любознательность своих нанимателей.
   Люди бесследно исчезли.
   Понятно, любопытство от этого только раззадорилось, но нужны были спецы куда более высокого класса. Когда Лисовский узнал, какими методами ему предлагают поработать - отказался, не вникая в подробности. В ответ была названа сумма, позволившая бы осуществить давнишнюю мечту майора - провести остаток жизни в собственном доме в среднерусской полосе, занимаясь охотой и рыбалкой и не заботясь о хлебе насущном. Лисовский согласился.
   И вот теперь он сомневался: не слишком ли гладко все идет?
   Какой-то турпоход для старшеклассников.
   - Теперь меня зовут иначе, - сказал Генерал.
   - Поздравляю, - в тоне собеседника слышалось ехидство. - Я, вообще-то, в курсе. Надеюсь, ты хотел сообщить мне не только это?
   - Не только. У меня имеется информация. Не знаю, насколько она тебя заинтересует. Но у вас там, в Петрозаводске, наверняка есть люди, которые очень бы хотели ее узнать.
   - Что за информация?
   - О так называемой "Обители Ольги-спасительницы". О том, кто там побывал на прошлой неделе. О последних гостях. Самых последних.
   Человек на другом конце линии молчал - довольно долго. Потом произнес медленно и раздельно:
   - Меня это интересует. Более чем.