Точинов Виктор Павлович. Логово (Пасть - 2)

   Лисовский достал старую потертую кассету, Оленька вставила, нажала клавишу, и они услышали хрипловатый, надтреснутый тенор человека, погибшего в далеком 86-м году:
   Под Кандагаром шел неравный бой,
   Опять спецурой затыкали дыры фронта...
   Баллада была излишне длинная, стихи грешили неточностями ради размера и рифмы, расстроенная гитара фальшивила, но слушали все внимательно. Даже Стас, впервые шедший с Лисовским на операцию и не знакомый с этим ритуалом.
   Хотя в Афганистан никто из них не поспел. Даже Лисовский, самый старший в группе, был на третьем курсе училища, когда сдали Афган...
   Но именно из-под Кандагара вернулся в 80-м отец Ромы Лисовского - тоже майор Лисовский. Вернулся в цинковом гробу. Фронта там не было, и неравного боя не было, - просто какой-то удачливый душок разбогател на двести тысяч зеленых, всадив "стингер" в брюхо заходившему на посадку вертолету. За будущее умение летать над плюющимися огнем и смертью горами ювелирно, впритирочку, наши платили в тот год многими жизнями...
   Серый ящик с крохотным стеклянным окошечком провел в жизни Ромы резкую черту, разделив на две неравные половины: мирную и военную. Дальше было суворовское училище в Питере, и вэдэвэшное в Рязани, и полтора года в гарнизоне, и никем не объявленная война, и другая война, и орден в зале с белыми колоннами... И третья война, ставшая последней. Но как выяснилось не совсем.
   Баллада закончилась. Тот же голос затянул что-то ностальгическое, о юнкерах-корнетах:
   Не пишите, графиня, нет в живых адресата,
   Упустили Россию, как сквозь пальцы песок.
   Ах, Россия, Россия, разве ты виновата,
   Что пускаю я пулю в поседевший висок...
   Упустили, как в воду глядел, подумал Лисовский, и мы тоже ведь упустили... Но пули в висок не дождетесь... Он достал маленькую плоскую фляжку, разлил в металлические рюмочки-наперстки. Тост был простой: "За Победу!"
   Магнитофон-рацию майор снес к тайнику сам. Но, прежде чем положить туда, откинул фальш-панель и дважды с хрустом воткнул нож в электронное чрево. На всякий случай. Двадцать четыре часа - немалый срок. Остальное имущество не тронул, было оно обычным туристским снаряжением...
   ...Когда Лисовский вернулся к бывшему лагерю, Миша травил очередную байку:
   - ...Дескать, агентурные данные точные: пойдет именно этой ночью Джумаев со своими к Ведено. Чтоб ему не пойти, когда у него там родня да кунаки в половине дворов. Ну ладно, срочно собирают сводный отряд: наши, фээсбэшники, минюстовская спецура...
   - "Тайфун"? - заинтересованно спросила Надежда. Она крепко уважала питерских "тайфуновцев", вытащивших ее три года назад из мясорубки под Урус-Мартаном.
   - Нет, москвичи... Но не важно. Короче, выдвинулись по вечеру в предгорье, рассредоточились, ждем. А весна там, сами знаете, - днем жара, как летом, а ночью-то oro-го... Ну вот. Парень у нас был, Цвигайло фамилия, - залег, значит, в зарослях кизила, бдит. Такие операции, известное дело, чем обычно кончаются - никого не дождешься, а утром обратно. Нам кто-то про Джумаева стукнул, а кто-то ему - про нас. Может, кстати, тот же самый человечек... В общем, можно и вздремнуть вполглаза. Но Цвигайле не спится - холодно. Лежит, мысли всякие думает - и вдруг видит: чех! На четвереньках подкрадывается! Громадный мужик, нагруженный, при всех делах: разгрузка, броник, рюкзак здоровенный, "мухи" сверху приторочены... То есть, Цвигайла всего этого не видит, по контуру темному догадывается, внушительный такой силуэт. Бормочет чечен непонятное низким голосом, по-своему, - не то аллаха, не то шайтана вспоминает; а сам что-то на земле высматривает-нащупывает, в темноте, фонарь не включает... Вот. А остальных не видать. Решил Цвигайло его без шума положить. Дождался, значит, как чех спиной повернулся, ножик вынул, прикинул, куда бить будет, чтоб по рюк-зачине в темноте не угодить. Только приподнялся - из темноты: чпок! бесшумка. И прямо Цвигайле в лоб. И падает он с мыслью: какой дурак, что сферу не надел... А упав - соображает, что с простреленной башкой думать вроде как не положено... И запахи обонять не положено - а запашок Цвигайло таки чует. От себя. Весьма специфический. Вообще-то раненому обделаться не стыдно, сами небось видали не раз, но... Короче, взъярился он, за автомат схватился - и по чечену, очередью. Тот на ноги вскочил, на Цвигайлу попер, а сам ревет ну просто нечеловечески. Цвигайло давай снова на спуск тискать... Тут шухер до небес - соседи в дело вступили, палят в темноту наугад... А в ответ - тишина. Никто в ответ не стреляет. Ну, ясно, засада псу под хвост фонари зажгли, разбираемся, что за дела. Видим, Цвигайло лежит, не шевелится, а с головы на лицо течет...
   Тут Миша сделал драматическую паузу.
   - Мозги? - спросила Надежда. Довольно равнодушно спросила, навидалась всякого.
   - Если бы! ДЕРЬМО! Самое натуральное дерьмо - липкое, коричневое, вонючее.
   - Слушай, а ты не про себя в третьем лице рассказываешь? - возмутилась Надежда. - Только с дерьмом вместо мозгов такую х..ню придумать можно!
   - Нет, вы слушайте дальше! А рядом, головой Цвигайле чуть не на ногах, лежит...
   Миша вновь драматично замолчал. Никто не высказывал предположений. Миша молчал.
   - Чеченец? - спросил Стас, видя, что иначе продолжения не дождаться.
   Миша покачал головой.
   - Свой? - предположила Оленька (она сидела, широко расставив пальцы сушила обработанные спецсоставом подушечки, ночью оставлять отпечатки не стоило).
   Миша повторил тот же жест,
   - Новодворская? - внес свою лепту догадок майор.
   На этот раз покачивание сопровождалось самой интригующей ухмылкой.
   Больше версий высказано не было - Надежда упорно молчала, а Петрусь, похоже, по своему обыкновению немного задумался, с закрытыми глазами и слегка посапывая.
   И Миша объявил:
   - МЕДВЕДЬ!!! Самый натуральный медведь!
   Майор и Оленька рассмеялись. Миша свернул-таки на излюбленную тему.
   - Совсем заврался, - констатировала Надежда. - С каких пор по горам медведи с бесшумками ходят?
   - Э-э-э... Ты вот не знаешь, а медведь-то, он зимой не ест ничего, но и под себя в берлогу не гадит. И у него, там, в заду, значит, пробка такая слеживается, плотная, тугая, - выход-то и запирает. А как проснется начинает жрать с голодухи, ну, там свежачок на старую пробку давит, давит, а топтыгин ходит, тужится, тужится - и прямо-таки выстреливает ту пробку наконец, вместе со свежим дерьмом-то. А тут как раз Цвигайло...
   Майор, Стас, Оленька ржали уже в голос, представив, какая жизнь началась у незадачливого Цвигайлы среди острой на язык спецуры. Даже Надежда засмеялась, но все равно не поверила:
   - Врешь ты все, Мишаня. Что я, медведей в зоопарке не видела? Эту тушу и под кумаром за человека не примешь - здоров больно.
   - Так это ты же наших медведей видела! Или сибирских! А кавказские маленькие, килов по сотне, по сотне с небольшим! У них там со жрачкой не густо. Наш лося задерет - вот те и калории для росту. А тамошние больше ягодами да фруктами пробавляютя... Мелкие.
   - Что же Цвигайло твой тогда свалился?
   - А ты бы увидела сама, как вот так вот, на глазах, человек в зверюгу превращается! Морду-то оскаленную при вспышках хорошо разглядел... Думаешь не сомлела бы, такое увидев?
   Надежда пожала плечами. Ей действительно не приходилось видеть человека, превращающегося в зверя. Остальным, впрочем, тоже...
   - А вот случай еще был... - Миша попытался было без перехода начать новую байку, но Лисовский не позволил:
   - Хватит. Время операции меняется. Переносится на три часа вперед. Начинаем не в три тридцать, но в половине первого. Так что все, готовимся к выдвижению.
   - Но почему? - недоуменно спросила Оленька.
   - Да так... Интуиция подсказывает, - туманно ответил майор.
   Больше ни у кого вопросов не было. Интуицию Лисовского уважали все.
   Глава 9
   Сев в подобравший его "пазик", Эскулап понял, что далеко не уедет. Даже до Артемовска не доберется, не то что до Петербурга. Время вышло, в песочных часах падают последние песчинки... Находку придется использовать на месте. Рискнуть всем - и использовать.
   Впрочем, какой прием ждал бы его в Питере, можно было только подозревать. Вполне вероятно, что пользоваться жидкостью из флакончика там бы не пришлось...
   Значит, надо найти подходящее место - и как можно быстрее. Какое-нибудь безлюдное строение. Рыбачью или охотничью избушку, или покинутую метеостанцию - они почти все сейчас покинуты, или вагончик, брошенный геологами... Лишь бы не было чужих глаз вокруг. Чтобы можно было сложить вещи и чтобы нашлось, куда вернуться, если опыт удастся... А он удастся, теперь Эскулап почти не сомневался, - хотя еще полгода назад подобное предположение его бы развеселило: глотать в антисанитарных условиях подозрительное пойло, унаследованное от умершей тридцать лет назад бабки-ведьмы? - не смешите!
   И все-таки...
   Если первый эксперимент удастся поставить не на себе... Насколько он понял, буквы в рецепте "ЗЛТН", надчеркнутые титлом, значат "золотник", то есть чуть больше 4 граммов, - значит, порций во флаконе три, а то и все четыре... Можно одну пожертвовать для опыта. Люди ведь и в безлюдных местах встречаются. И нередко в одиночку...
   Наевшись, Ростовцев обрел дар речи. И его слова напугали Наташу больше, чем упорное молчание.
   - Еда. - Окровавленный палец генерального директора ткнулся в жалкие остатки растерзанной и обглоданной туши. - Хорошо. Хочу.
   Наташа смотрела на него с ужасом. Потом попробовала заговорить медленно, ласково, как с ребенком. Результат удручил. Ростовцев ее не узнавал. Обращенных к нему речей не понимал - выхватывал отдельные слова и иногда отвечал на них, в основном совершенно бессмысленно. Фразы его состояли из одного, максимум двух слов. Постоянно требовал еды. И как-то нехорошо посматривал на Наташу. Как-то слишком заинтересованно.
   Руслан не понимал, в чем дело. За годы близкого общения с ликантропами ничего даже близко похожего ему видеть не приходилось. Оставалось единственное средство - повторить инъекцию антидота. Если понадобится сделать вторую, и третью - пока полу-человек, полу-зверь не выйдет из этого промежуточного состояния. Если вообще выйдет... Шприц-тюбиков у Руслана осталось три. Три последних. Самых последних.
   И он пребывал в больших сомнениях, как их лучше истратить.
   - Еда! Хочу!!! - в голосе Ростовцева послышались грозные, рычащие нотки. Наташа в испуге отодвинулась.
   Руслан принял решение.
   - Вот что, Наталья Александровна, - сказал он медленно, с расстановкой. - Давайте, наконец, определимся. Или вы мне верите - целиком, до конца, - и в то, что я вам сообщил, и в то, что я не хочу плохого ни вам, ни Андрею. И готовы рассказать ему все, что видели, подтвердить мои слова. А он не захочет слушать, - кому захочется слушать о себе такое, - придется долго убеждать и доказывать... Или...
   Он сделал паузу.
   - Что - или?
   - Или наши дороги расходятся. Андрей на ногах, более-менее транспортабелен... Можете идти с ним к докторам, в милицию, куда хотите. Если кто-нибудь поможет, буду рад. А я попробую выбраться в одиночку. Нельзя плыть в одной лодке, если каждый гребет в свою сторону.
   Он замолчал. Смотрел в упор своими кошачьими глазищами.
   Она тоже молчала. Долго. Увидеть глазами, как любимый человек превращается в животное, - можно. Понять умом объяснение этого - тоже можно. А вот принять сердцем...
   - Решайте, Наталья Александровна, - нарушил молчание Руслан. - Верите или нет?
   - Зови меня Наташей, - сказала она. - Тебе ведь давно хочется...
   Он взглянул на нее удивленно и пристально, и понял - верит.
   Она вздохнула:
   - Что мы должны сделать?
   ...После трапезы силы отчасти вернулись к Ростовцеву. И немалые. На дистрофика, попытавшегося задушить Руслана тряпично-вялыми пальцами, он похож уже не был. Почувствовал проколовшую кожу иглу, одним движением отшвырнул и шприц, и державшего его человека. Но содержимое Руслан выдавить успел.
   - Больно, - пожаловался Ростовцев. - Плохо.
   Они подождали результата. Секунды капали. Изменений не было. Вместо них снова начались требования еды. Руслан достал второй шприц-тюбик. Обнадежил:
   - Плохо не будет. Будет хорошо. Еда - потом...
   Третья инъекция не потребовалась. Ростовцев опустил веки, расслабился, как будто собирался уснуть... Но дышал часто и неглубоко. Минут через пять открыл глаза снова.. И заговорил:
   - Где я? Что происхо... Наташа?! А это кто?
   Она не ответила. Она зарыдала. Смеркалось.
   Разместив пополнение - вернее, тычком пальца назначив среди них главного и сказав, чтоб размещались, как знают, - Ахмед позволил себе немного расслабиться.
   Процесс расслабления у него проходил стандартно. Сначала выпивка, потом женщины, потом Ахмеду хотелось пострелять...
   Это в идеале.
   Но мимо второго пункта сегодня он пролетел. Причем в самом прямом смысле.
   Пилот вертолета отказался от заманчивого предложения сделать небольшой крюк - километров полета туда-обратно - и слетать на Пелус-озеро. Поселок там был достаточно большой, и демографическая ситуация в нем (для планов Ахмеда) более чем благоприятная - изрядная часть мужчин украшала своими персонами зоны необъятной страны, а число оставшихся сокращали алкогольные суррогаты да пьяные поножовщины. В общем, найти пару-тройку сговорчивых молодок, желающих прокатиться с бравыми парнями по воздуху, труда бы не составило. Но пилот (когда они возвращались из Олонца) сказал: "Горючки мало". Может и соврал, убоявшись, что какая добрая душа стуканет Мастеру...
   Так или иначе, не обломилось. Конечно, Ахмед слупил с воздушного извозчика в виде компенсации литровую бутыль "шила", но все равно обидно. Да и спирт у вертолетчиков был так себе, у лаборантских на порядок лучше, но перед теми постоянные займы Ахмеда сложились уже в большой и неоплатный долг... Впрочем, отдавать его Ахмед и не собирался.
   В итоге, употребляя "шило" под жареную, свежевыловленную в озере рыбу (точнее - свеженаглушенную), Ахмед был грустен. Употреблял в одиночестве, и не из жадности или чванства перед подчиненными, но по причине кое-каких свойств характера.
   Честно говоря, пить Ахмеду было категорически нельзя, по крайней мере в больших количествах.
   Граммов до трехсот-четырехсот водочного эквивалента все шло хорошо лишь фразы становились длиннее и бессвязнее. Потом паузы в его речи удлинялись, стакан наполнялся и опустошался все быстрее, взгляд надолго фиксировался на каком-то одном предмете, а внутри, поднимаясь темной волной откуда-то, из непредставимо глубоких слоев подсознания, нарастала беспричинная агрессия. Поднималась, нависала черной волной над всем окружающим - и ждала любого, самого малого толчка, чтобы рвануться вниз, все круша и сметая на своем пути...
   Нет, пить Ахмеду в компании своих не стоило, и он прекрасно знал об этом.
   И не пить было нельзя - как иначе разрядиться от копящейся в душе дряни и мерзости? Изобретательный Ахмед еще до нынешней своей службы наладился напиваться, уезжая на дачу без жены, со снятыми подружками (тогда у него была и жена, и дача), и шел с ружьем в лес, стрелял подвернувшихся ворон, сорок, соек... Стрелял метко и беспощадно, не собирая трупы подстреленных.
   Помогало, хотя порой случались конфликты с егерями и охотинспекторами... В Логове с этим было проще.
   Добив "шило", он зачеркнул еще один день в настенном календаре (до пересменки охраны оставалось меньше недели) и похлопал по обнаженной груди украшавшую календарь красотку - ночь, похоже, придется провести лишь в ее обществе. Разве что из озера вынырнет русалка или с неба свалится парашютистка...
   Время шло к полуночи. За окном стемнело - не совсем уж непроглядно, но вполне достаточно для задуманного Ахмедом. Он обрызгал себя репеллентом, повертел в руках дробовик-помповушку, отложил в сторону - тревожить охрану выстрелами внутри периметра не хотелось. Взял карабин с глушителем и укрепленной над стволом фарой. Пошатываясь, вышел в ночь.
   Дозу принял лошадиную, способную свалить с ног двоих, если не троих, и знал, что свалится до утра в непробудном пьяном сне, но это позже, когда он отведет душу. И потеряет желание кого-нибудь убить...
   ...За несколько лет безлюдья на полигон привыкли залетать тетерева и рябчики, случались порой и глухари - но возобновившаяся людская суета разогнала их, и на серьезную дичь Ахмед не рассчитывал.
   Мутно-серого света хватало, чтобы не споткнуться и не налететь глазом на сучок. Фару Ахмед пока не включал. Он шел, внимательно прислушиваясь, и в паре сотен метров от здания бывшего штаба услышал - над головой кто-то ворочался в ветвях, пару раз шумно хлопнули крылья. На сосне пристроилась на ночевку стайка ворон. Ослепленные галоге-новым светом, они переступали с лапы на лапу, не делая попыток улететь.
   Ахмед неторопливо, как в тире, прицелился - и начал стрелять. Выпитое пока что не отразилось на твердости руки и меткости глаза, и он знал, что продлится эта активная фаза около часа... А потом... Ничего хорошего потом не будет.
   Пять глухих хлопков, четыре попадания. Перья кружились в воздухе. Пули разбивали птичьи тушки вдребезги. После пятого выстрела остатки стайки встали-таки на крыло.
   Ахмед проследил их полет - ворона птица дневная, ночью далеко не полетит. Сядут, успокоятся, можно будет продолжить. Стайка улетела в сторону периметра, Ахмед заметил приблизительное место посадки, двинулся туда быстрым шагом.
   Но не дошел.
   Рядом, в кустах, кто-то зашуршал, хрустнули тоненькие пересохшие веточки. Ахмед рефлекторно вскинул карабин.
   К вечеру стало ясно: и на остальных, разбросанных по городу площадках Лаборатории переворот в общем и целом прошел успешно.
   Не так гладко, как того хотелось Мастеру, - семь мест холодного груза и бесследное исчезновение Руслана с Генералом, - но успешно. Остальной персонал Лаборатории отнесся к смене руководства достаточно индифферентно. Работавшие здесь люди вообще многому не удивлялись и старались держаться подальше от событий, не входящих прямо и непосредственно в их служебные обязанности.
   Самое главное: все наработки Лаборатории, вся документация и аппаратура, все сыворотки и препараты попали в руки Мастера целыми и невредимыми. И, немного успокоившись после вспышки бешенства в кабинете Генерала, он решил, что все закончилось не так уж плохо. И план операции, предусматривавший в первую очередь захват материальных ценностей, ошибкой не был.
   А Генерал и Руслан... В конце концов, что они могли сделать? Поднять шум, попробовать обнародовать что-либо о деятельности Лаборатории? Исключено. У самих рыльце в пушку... Вернее - руки в крови.
   Нет, предел мечтаний этой парочки должен быть проще - найти укромные норки и забиться в них до конца жизни. А уж Мастер сделает все возможное, чтобы подобные мечты не осуществились...
   Так что в общем и целом операцию можно было считать успешной.
   В такой логичной, но ошибочной уверенности Мастер пребывал до полуночи.
   ...Все шло согласно служебной инструкции, словно ничего экстраординарного не произошло. Без пяти полночь дежурный по третьему блоку скрупулезно выполнил стандартную процедуру - достал конверт из плотной бумаги, где до поры лежало кодовое слово (не совсем слово - бессмысленная последовательность из двенадцати цифр и букв), сделал запись в журнале и в присутствии двух свидетелей вскрыл запертую и опечатанную комнату, подошел к сейфу-термостату. В сейфе хранилось главное богатство Лаборатории штамм-57.
   На панели обратным отсчетом мигали цифры - истекало время недельной жизни предыдущего слова. Пора было вводить новое, что дежурный и сделал. Само по себе знание этого кодового слова сейф-термостат открыть не позволяло. На его основе можно было лишь вычислить код, блокирующий систему самоуничтожения - по хитрой формуле, завязанной с датой вскрытия термостата. Дежурный формулу не знал. Но инструкцию выполнил в точности - медленно, сверяясь с бумажкой, набрал двенадцать символов. Дал своим спутникам проверить их идентичность - и нажал кнопку "ввод".
   Беспрекословное следование инструкциям имеет важное преимущество - в критических ситуациях не приходится тратить время на поиски решения. Но иногда это преимущество оборачивается своей противоположностью... О том, что конверт из плотной бумаги, полученный четыре дня назад от Генерала, никто в последовавшей суете заменить не озаботился, дежурный не подумал.
   В термостате что-то щелкнуло, панель мигнула и начала новый обратный отсчет. Все как обычно. Необычное началось через несколько секунд - троица не успела выйти из комнаты. Термостат загудел, все сильнее и сильнее. Пахнуло горелой изоляцией. Дежурный растерянно коснулся корпуса - и отдернул руку. Металл раскалялся на глазах...
   ...Мастер, проведший на ногах больше суток, прилег на пару часов отдохнуть, - не раздаваясь и тут же, в Лаборатории. Поэтому оказался на месте происшествия быстро, в семь минут первого. Но все уже закончилось. Термитный заряд прогорел. Термостат стал грудой горячего металла, в нескольких местах корпус прожгло насквозь. Вскрывать его и исследовать, что осталось от стоявших внутри ровных рядов металлических цилиндров, заключавших в себе ампулы, стоило лишь из академического интереса.
   Бледный дежурный немо глотал ртом воздух и зачем-то совал под нос разорванный конверт без надписи. Остальные со страхом ждали реакции Мастера. И даже им, видавшим всякое, пришлось удивиться. Реакции не оказалось. Никакой. Вообще.
   Мастер развернулся, не сказав ни слова. И ушел размеренным шагом.
   Поднялся на второй этаж, к связистам. Дежуривший там круглощекий паренек вскочил, бодро вытянулся, доложил как положено, - очевидно, не подозревая, что его левая щека носит предательский след длительного соприкосновения с лежащим на столе толстенным томиком формуляров.
   Мастер не обратил внимания. Потребовал немедленную кодированную связь с Логовом. Потому что там, под охраной этого придурка Ахмеда, остался весь существующий на данный момент в мире запас штамма-57.
   Придурка, не подозревающего, какая роль ему - безмозглой пешке отводится в игре Мастера. Причем отводится в ближайшие два-три хода...
   Но сейчас условия игры изменились. Мастер подумал, что совершил ошибку, лично не вылетев в Логово. Но не меньшей ошибкой было бы бросить на самотек события, происходившие в Питере.
   Мастер всё и всегда планировал в расчете на свое не подводившее везение. Но сейчас усомнился...
   - Отставить, - сказал майор Лисовский негромко.
   Оленька остановилась и недоуменно посмотрела на него.
   Первую часть работы они выполнили - стена была заминирована ювелирно, Оленька божилась, что ни один объемный датчик не пискнул.
   Оставалась вторая - сделать глубокий обход по лесу и обезвредить электронику на другом участке стены, предназначенном для истинного прорыва. Надежда оказалась права, охранные системы излишней сложностью не отличались - объемные датчики плюс инфракрасный луч по гребню стены...
   Вторая группа сейчас должна была уже выбраться из-под земли и занять позицию для атаки, а тройка - Лисовский, Петрусь и Оленька - как раз начала вторую фазу, углубившись в лес, когда майор негромко скомандовал: "Отставить!"
   Петрусь никакого удивления не выказал - до начала операции майор коротко, несколькими фразами, объяснил ему суть дела. Парень, несмотря на имидж прожорливого увальня, был куда как понятлив. И сейчас подтянулся поближе, на вид довольный незапланированной передышкой, - но только на вид.
   - В точку-два мы не выходим, солнышко, - объяснил Лисовский (как-то так получалось, что все командиры рано или поздно начинали называть Оленьку уменьшительно-ласкательными прозвищами). - План меняется. Так что люфт времени есть, можно поговорить...
   - Но... как же...
   - Да вот так... Меня, солнышко, уже дня три мучает один маленький вопрос: а что это мы так лихо идем? Ни сучка, ни задоринки... Все бы ничего, но две предыдущих группы не вернулись, а там тоже не фраера лопоухие были. Есть у меня подозрение, голубонька, что нас аккуратно так ведут, с приглядом. Причем приглядывают не снаружи. Завелась у нас, голубонька, крыса, - работает и вашим и нашим. И по всему выходит, что это именно ты. Больше некому.
   Голос Мастера - пройдя через модуляторы-демодуляторы, шифраторы-дешифраторы, кодеры-декодеры и всевозможную прочую машинерию, призванную охранить разговор от слушающих эфир любопытных ушей, - звучал сухо, механически, словно говорил и не человек даже, а какой-то голливудский терминатор-убийца. Впрочем, может, так казалось Деточкину, боявшемуся владельца этого голоса до дрожи в коленях.
   - Ну так... это... - мямлил Деточкин, - вышел он, вышел... ну, там, посты проверить... нет, нет, все тихо... просто так, для порядка, значит... есть найти немедленно...
   Ахмеда он тоже побаивался. Меньше, чем Мастера, - но тот был далеко, в четырехстах километрах, а Ахмед под боком.
   Дав отбой, Деточкин торопливой трусцой отправился на поиски. И не видел, как один из охранников - невысокий, худощавый, с неприметным лицом, Деточкин даже его имени не знал - уверенно вошел к связистам (куда лишним людям входить отнюдь не полагалось), и, столь же уверенно обращаясь с аппаратурой, возобновил связь с Мастером. Дежурный связист с каменным лицом смотрел в сторону, не пойми для кого делая вид, что происходящее его не касается...