СБ не стал возражать, в конце концов как боевика Валета не собирались использовать, – лишь как непревзойденного знатока местности, всех здешних тайных тропок… Да и на территории незалежной Эстонии до сих пор хватает охотничьих ружей, выпущенных в СССР, мало ли какому местному жителю пришла блажь обрез сладить… Не улика.
Запищала рация. Орлов подошел, надел наушники, произнес лишь два слова: позывной в начале и «Отбой!» в конце. Кивнул Бомберу – всё по плану.
Граев не знал, какая приманка использована для отвлекающей операции, что проводится сейчас в Усть-Нарве. Но наверняка через границу там переправляют нечто небывало важное – то, что эстонцам, получившим преднамеренно слитую информацию, никак нельзя упустить, дать просочиться в страну… И все свободные силы противника сейчас там. И многие не свободные – тоже.
– Последнего инструктажа не будет, – сказал Бомбер. – И так всё знаете. Вместо него – раздача сувениров.
Раздал, каждому по одному: ферромагнитные жетоны на шнурке, без каких-либо надписей. И предметы неясного назначения – нежно-розового цвета, размером и формой напоминающие голубиные яйца. Тоже по одному.
– Ну и куда нам это засунуть? – спросил Макс, вертя в руках доставшиеся на его долю «сувениры».
Бомбер повернулся к нему, и по характерным беззвучным движениям губ вполне можно было прочитать два коротких слова. Потом объяснил ровным тоном:
– Жетон на шею. Гранату – вот сюда.
«Вот сюда» оказалось небольшим кармашком, который имелся на каждом из комбинезонов – странная граната вошла в него плотно, натуге: не выпадет при беге или резких движениях.
– Как этим пользоваться? – спросил Граев. О назначении «голубиного яйца» он догадывался.
– Положить в рот и раздавить зубами. Или дотянуться до кармашка и раздавить. Или не давить, просто положить в рот себе или убитому товарищу – полторы минуты во влажной среде при тридцати шести градусах, – и сработает. Боль почувствовать не успеете. Вот только глотать не советую: взорвется в желудке – подыхать придется долго и мучительно. А фейс пригодным для опознания останется.
Граеву пришел в голову мрачный каламбур: чтобы страна могла сохранить лицо, им придется расстаться с лицами. Ладно, Бог даст, не дойдет до такого… Про жетоны не стал спрашивать – наверняка сработаны так, чтобы над скачанной с них информацией долго бились, расшифровывая. Чтобы расшифровали и ухватились за кончик следа, ведущего далеко-далеко… В никуда.
…Когда они подходили к лодкам, укрытым в устье впадающей в Нарову речушки Втрои, Макс вдруг остановился, хлопнул себя ладонью по лбу.
– Черт… Вернуться придется!
– Что такое? – встревожился Бомбер.
– Да памперс свой надеть забыл…
– Тьфу! – только и сказал СБ.
Валет радостно гоготнул.
– Смешно, – сказала Надежда тоном, намекающим на обратное.
Танцор промолчал. Он был давно знаком с этим всенепременным приколом Макса. Туповатая шутка, но – ритуал. На удачу.
2.
Нарова здесь совсем не походила на относительно узкую реку, зажатую высокими берегами между Ивангородом и Нарвой. Разлилась широко, больше километра – и, кроме основного русла, делилась на множество проток между вытянутыми вдоль течения островами. Некоторые острова были основательные – нормальный грунт, кусты растут, деревья… Другие – всего лишь отмели, заросшие тростником и рогозом.
Валет ориентировался в этом лабиринте превосходно. Никакие карты, пусть самые подробные, никакие приборы глобального позиционирования не могли бы заменить его безошибочное чутьё…
Один раз, например, он не колеблясь направил два их легких суденышка прямиком на темнеющую полосу острова. Остальные удивились – до точки высадки оставалось не менее трех километров. Однако лодки легко прошли сквозь раздавшуюся зеленую стену тростника – отмель была залита слоем воды не менее полуметра… Пройдет неделя-другая, вода спадет, и подобный трюк станет невозможен, – но GPS сей факт никоим образом не отразит… Правильно говорил товарищ Сталин: «Нэ можэт машына быт умнээ чэловэка».
А в остальном Валет был личностью малоприятной. Эстонцев ненавидел люто, до зубовного скрежета. Граева поразил его рассказ, услышанный пару дней назад: «В девяносто втором дело было, в Нарве, на рынке. Союз уж рухнул, но через границу свободно ходили, ни виз, ни паспортов… Сидит за прилавком рожа куратская, свининой торгует. Парное мясо, красивое такое – аж слюнки текут. Но дорогое. Тут к нему другой белоглазый подваливает, и по-куратски разговор заводит. Я рядом стою, но на меня ноль внимания – Нарва тогда русским городом была, куратов не то три, не то четыре процента, зачем кому их язык учить… В общем, думали, не пойму я. Второй чухон, значит, первому и говорит: продай, дескать, своему подешевле. А тот ему в ответ каламбур шутит: этта сфиннья тля русских сфинней… И объясняет: ферма, мол у него на берегу залива. Как ветер северный – волной с мелководья рыбешку, малька, на берег выбрасывает. Он собирает – и свиньям в кормушку. Те жрут, жиреют, – но мясо вонючее, рыбой пахнет. И объясняет, как к нему проехать, недалеко, дескать, тут – для своих, для куратов он нормальных свинок комбикормом откармливает. А сюда, значит, не поедет в ближайший месяц… Ну, как свечерело, – я на той дорожке. Гляжу – катит. Я красную повязку на рукав, палкой полосатой машу… Остановился. В багажнике мясо непроданное лежало – килов так несколько вырезки. Ну и… Жрал как миленький: сырое глотал, давился, сблевать попробовал – так по второму разу то же самое жрал. Больше половины осилил, а дальше никак, – хоть режь его, хоть стреляй. Пришлось руки марать, в задницу мясо запихивать…» Граев тогда спросил: «За что их так ненавидишь?» «Есть за что», – не стал вдаваться в подробности Валет.
Такой вот напарничек в опасном деле… Не хлебнуть ли бы с ним лиха.
Но пока все шло по плану. Блуждание в лабиринте проток закончилось – Валет подал знак, СБ скомандовал еле слышно: «Сбрасываем моторы!»
Два подвесных водомета, не булькнув, отправились на дно. Следом – два аккумулятора. Граев вздохнул. Жаль, что этим движкам никак нельзя было оказаться на вражеском берегу – уникальная российская разработка. Черт его знает, как конструкторы умудрились такого добиться, но ни малейшего звука водометы не издавали, при их работе можно было услышать собственное дыхание. Идеальная штука для диверсантов.
Дальше шли на веслах.
Западный берег еще не виднелся – лишь чуть темнее была в той стороне ночь. И – Граев чувствовал не то кожей, не то пресловутым шестым чувством – оттуда тянуло опасностью, враждебностью.
А потом началась работа. Последние несколько десятков метров до высадки – самый опасный момент, когда лодки с десантирующимися наиболее беззащитны… Граев поправил наушник, приник к прицелу пулемета «Minimi», – ночная оптика на нем стояла шикарная: с инфрафонарем, невидимо подсвечивающим сектор обзора, с направленным микрофоном, позволяющим различить дыхание крадущегося в трехстах метрах человека…
Все тихо. Никто их не поджидал, не готовился встретить безжалостным свинцом.
Лодки бесшумно ткнулись в береговой песок. Роли были расписаны заранее: Макс и Граев тут же выдвинулись с пулеметами вперед, к невысокому береговому откосу метра полтора высотой, – используя его как укрытие, приготовились к стрельбе.
Остальные за их спинами возились с лодками – разгружали и разбирали. Легонькие, но весьма грузоподъемные плоскодонки буквально за минуту превращались в плоские удлиненные предметы – положить, чуть присыпать песочком, и можно не заметить, пройдя в трех метрах… Громоздкий тюк с двадцатиместной надувной лодкой опустили в воду у берега, – это плавсредство предназначалось для спасенных детей. По словам СБ, малолетних пленников на объекте никак не больше двадцати шести человек, но скорее всего меньше, – некоторые исчезновения могли быть ошибочно приписаны эстонским наследникам «Проекта-W»…
Неподалеку высились два громадных раскидистых дерева – отсюда не определить породу, но Граев знал: яблони.
Ай да Валет! Вывел точно к приметному месту, описанному Граевым.
Когда-то здесь стоял эстонский хутор, сожженный во время войны. Фундамент его давно превратился в бесформенную груду камней, поросших диким малинником. Давно сгинули прочие плодовые деревья и ягодные кусты. А эти яблони как стояли тридцать лет назад, когда Граев бывал здесь мальчишкой, – так и стоят до сих пор. Разрослись дико и неухожено, стволы – в обхват, давно одичали – крохотные зеленые яблочки, откусив, – не разжевать, до того кисло-горькие.
Но – стоят. Но – живут. И, возможно, переживут людей, готовящихся рядом с ними к смертному бою.
…Валета оставили здесь, у тайника с лодками. Дальше группу вел Граев… Вел и убеждался: очень трудно восстанавливать в памяти места, где не был почти три десятилетия… Тем более ночью.
Но главный сюрприз ожидал их у того места, где старый шпион Яван Яфимович показал заброшенный вход в подземелье. Очень неприятный сюрприз.
3.
На самом деле полной неожиданностью обнаруженный хутор не стал – Граев видел его на снимках, полученных не то аэрофотосъемкой, не то даже спутниковой… Но тогда показалось, что строения хутора стоят рядом с входом… Сейчас выяснилось – не рядом. На том самом месте.
И что? Хутор – не хутор, а замаскированный под него КПП?
Очень может быть… Дом под кровлей из пластиковой псевдочерепицы новенький, надворные постройки тоже. Однако же через направленный микрофон из добротного хлева пару раз слышалось коровье мычание. Неужели держат буренку для пущего правдоподобия? Маловероятно…
У Граева появилось неприятное подозрение – вдруг весь план основан на нелепом совпадении? Вдруг «кайтсеполицаи» так и не узнали про старый бункер, или не стали возиться с его восстановлением? А здесь и в самом деле живут мирные селяне, всего лишь использовавшие в качестве погреба начало коридора, ведущего в засыпанные подземелья? И настоящий объект совсем в другом месте?
Из темноты возник СБ, и развеял все сомнения:
– Домик не простой, – прошептал еле слышно. – Все вокруг следящей аппаратурой утыкано. Подтягиваемся поближе, сейчас Надя включит глушилки, они ослепнут-оглохнут, и…
Он не договорил, рывком развернулся. Граев – тоже.
– Тихо вы… – раздался из темноты негромкий голос. – Своего продырявите.
Валет… Как-либо оправдываться контрабандист не пожелал: не мальчик, дескать, лодочки сторожить, пока другие чухну мочить будут.
Добиваться от него выполнения приказа не было ни времени, ни возможности. Бомбер сплюнул: черт с тобой, иди, тебя же первым и завалят – без снаряжения, без подготовки…
Валет довольно ощерился.
Несмотря на поздний час, лжехуторяне не спали – сквозь окно видно было, как в комнате синюшно мерцает экран. Едва ли смотрят телевизор или гоняют по видео порнушку – скорее всего, наблюдают за окрестностями в инфрадиапазоне. Смотрите, смотрите, все равно теперь ничего не увидите… Интересно, сколько их там? Едва ли слишком много – трое, четверо… Ни к чему светить большее количество, все равно главные силы охраны квартируют рядом, у развалин крепостицы.
Граев очень надеялся, что ради маскировки на хуторе не поселили женщин и детей, обошлись коровой…
Группа разместилась на исходных позициях, Бомбер нажал кнопку на выносном пульте. У обитателей хутора в этот момент поднялась тревога – впрочем, легкая, не переходящая в панику. Объемные датчики отрапортовали им о вторжении постороннего объекта – причем здоровенного, центнера этак на четыре: для шпиона или диверсанта, даже весьма упитанного, многовато…
Расчет был на то, что места здесь глухие, визиты дикого зверья время от времени должны происходить. Лоси, кабаны и зайцы, вот беда, читать не умеют, – и прут себе мимо табличек, запрещающих проход и угрожающих стрельбой на поражение, – и напарываются на ограждения с пропущенным током, и гибнут, радуя свежатинкой караульных… А здесь – если вдруг грамотный лось пожалует – даже таблички не висели.
Клацнул замок, дверь распахнулась, на крыльцо вышел человек. В опущенной руке что-то металлически блеснуло. Прикрыл дверь, постоял, давая глазам привыкнуть к темноте. Собирался ли он поохотиться на забредшую животину, или просто убедиться, что тревога ложная, – было непонятно. А спустя мгновение стало и неважно…
Брошенный нож рассек воздух серебристой молнией. Человек дернулся, слепо зашарил рукой у горла… А к крыльцу уже метнулись три стремительные тени в черном ночном камуфляже.
…Внутри оказалось еще двое. В штатском, но на мирных хуторян никоим образом не походили – молодые, подтянутые, выправка военная. Один дернулся было за оружием – отлетел к стене, получив по скуле ботинком Граева.
Впрочем, спустя очень недолгое время вернулся на стул, надежно спеленатый широким скотчем. Равным образом оказался упакован и его напарник.
Надежда осматривала остальные помещения дома, Макс – надворные постройки. Граев подошел к окну – отлично, тройной стеклопакет. Шум не будет слышен снаружи…
СБ уже доставал шприц-тюбик – наверняка с какой-то «сывороткой правды». Граев сделал в его сторону отрицающий жест – ломать пленных надлежало быстро, не дожидаясь, когда подействует снадобье.
Направил пулемет на одного из связанных. Спросил коротко:
– Где вход?
С этого момента оба стали трупами – хотя моргали, дышали и считали себя живыми. Приказ был однозначен: слышавших русскую речь в живых не оставлять.
Граев не ждал ответа – лишь прикидывал, кто из пленников послабее, кто поплывет, когда у него на глазах пристрелят напарника…
Один ответил что-то по-эстонски. Второй промолчал. Придуриваются, наверняка понимают русский.
– Говорит, мол имеем право только имя спрашивать, – перевел Валет. – Да часть, да личный номер. Вот уёбок…
Колоть надо этого, качающего права, понял Граев.
Но Валет опередил:
– Дайте-ка я их разговорю… Они ваши штучки-дрючки небось знают, а я по-простому.
СБ переглянулся с Граевым, кивнул. Ладно, пусть изобразит «злого следователя».
– Только быстро, – сказал Бомбер. – И не перестарайся, халупу разносить по бревнышку некогда.
Валет расплылся в радостной улыбке. Выглядела она жутковато.
В этот момент вернулась Надежда. Покачала головой – в доме чисто.
Тем временем Валет ухватил за волосы пленника – того, что промолчал. Задрал голову и тут же с маху вколотил в рот стволы обреза. Быстро спросил о чем-то второго по-эстонски. Второй не ответил, смотрел, выпучив глаза, на своего товарища. Тот пытался что-то прохрипеть из-под железного кляпа, по подбородку обильно стекала кровь.
С улицы вошел Макс, вместо пулемета в руке автомат – все по плану, поменялся оружием с Крапивиным, тот остался снаружи и держит подходы со стороны крепостицы. А сам Макс не иначе как решил помародерствовать: в руке магнитофон-двухкасеттник. Глаза в прорезях чеченки хитро поблескивали; заявил дурашливо:
– Дывитесь, панове, яка гарна корова!
Ткнул клавишу – из магнитофона раздалось коровье мычание. Граев махнул рукой: уймись, не до того.
Валет вновь задал вопрос. Резко, угрожающе. Второй что-то промямлил – судя по всему, не удовлетворившее контрабандиста. Выстрел прозвучал гораздо тише, чем стоило ожидать от такого оружия, голова сыграла роль глушителя. На стене разбрызгалось огромное пятно гнусного вида. Валет двинулся к второму, легонько покачивая обрезом – концы стволов густо измазаны красным.
Пленник мгновенно вспомнил русский язык. Заорал почти без акцента:
– Не ната! Не стреляйте! Там! Там!
Он извивался, кивал головой куда-то в сторону – понять, что значит «там», было затруднительно.
Переспросили. Оказалось – люк в соседнем помещении, ведущий в подпол. Макс тут же отправился на проверку: сдернул в сторону ковролин, поднял крышку, спрыгнул.
– Есть! – раздался приглушенный крик. – Дверь железная! Взрывать на хрен придется!
Бомбер (за взрывы отвечал сегодня он) поманил Валета:
– Пошли. Поможешь.
Тот с видимым сожалением уходил от пленника… Но СБ абсолютно прав – поигрался и хватит. Непредсказуем. Чего доброго, пальнет и во второго… А эта белобрысая пташка еще должна спеть пару арий…
Пташка пела поначалу охотно – о том, что ожидает группу за железной дверью. А потом словно бы призадумалась: страшный человек со страшным обрезом ушел – может, имеет смысл подержать клювик на замке? Или побеседовать о гарантиях?
Но тут как раз Надежда вернулась с крыльца, вынув из горла мертвеца свой метательный нож, – поднесла окровавленное лезвие к лицу бледного до синевы пленника… Серенада тут же возобновилась.
Через несколько минут в комнате никого не осталось – лишь два трупа на полу. Один, почти лишившийся головы, лежал спокойно, как мертвым и полагается. Второй же старательно пытался доказать, что еще жив, – связанное тело металось, корчилось. Кровь лилась из рассеченной артерии, алая лужа росла…
Потом голова неугомонного мертвеца зацепила стоявший неподалеку магнитофон – и раздалось длинное протяжное «му-у-у-у!»
Глава четырнадцатая. Последний берег
В дальнем углу лежало что-то вроде человека.
1.
– Суки… – выдохнул Макс. – Ломтями резать буду… Медленно…
Девочка сжалась, забилась в угол, спасаясь от яркого света фонаря. Макс отвел луч в сторону – и так напугана до полусмерти. В длинной, гробообразной камере – пусто, голые стены, ни нар, ни какой-либо иной меблировки. Большая миска, чуть ли не тазик, стоит прямо на полу. С-суки… Надо ж так над ребенком измываться…
Бетонный пол, бетонный потолок, три бетонных стены. Вместо четвертой решетка, отделяющая от коридора, – прутья странного серебристого цвета.
И – обнаженное тельце в дальнем углу.
Макс еще раз провел лучом – нет, больше ничего.
Заговорил, старясь, чтобы охрипший голос звучал спокойно, ласково:
– Не бойся. Я не сделаю тебе плохого. Теперь тебе никто не сделает плохого… Сейчас мы закончим с плохими дядьками и поедем домой. И все будет хорошо. Как тебя зовут?
Девочка молчала. И медленно приближалась – на четвереньках. Макс держал фонарь так, чтобы не слепил, чтобы касался узницу лишь самым краем луча.
«Она тут спятила… – понял Макс. – Наверное, и ест так же, – без помощи рук, стоя у миски на четвереньках…»
Неудивительно, здесь и взрослый-то спятит… Никаких внешних повреждений не видно, ни шрамов, ни кровоподтеков, – лишь обрили полностью. И лобок тоже – не малышка, бедра узенькие, но грудь уже вполне… Лет тринадцать, четырнадцать самое большее…
Из дальних закоулков подземелья время от времени доносились звуки стрельбы, но Макс не обращал внимания. Две скоротечных схватки, имевших место за вынесенной взрывом железной дверью, преисполнили его презрения к здешней охране: пентюхи. Учили их только заморские дяди, а вот жизнь не била, на прочность не пробовала…
В общем, Танцор с Надеждой с ними сами разберутся, не маленькие. Да и Валет со своим обрезом кое-чего стоит…
А у них с Бомбером задача другая, главная: дети. Но что же он там, черт возьми, возится?
И тут СБ, похоже, отыскал электрощиток, или пульт, или что тут у них, – вспыхнуло аварийное освещение. Макс ждал, что сейчас зажужжит серводвигатель, и решетка поползет по направляющим в сторону. Не зажужжал. А вручную не открыть, он уже пробовал.
Торопливые шаги. Бомбер. Лицо недовольное – насколько это можно понять сквозь овальные прорези шапочки-чеченки.
– Не отсюда отпираются. Наверное, с центрального пульта.
– Хреново, – констатировал Макс. – Взрывать придется ювелирно, чтоб не зацепить. Семь камер – провозимся…
– Не надо семь. Достаточно одну. Пристрели ее, – кивок на решетку, – а я заминирую. Стреляй из пистолета, там спецпули.
Макс посмотрел ошарашенно. А потом одним энергичным и емким глаголом сообщил, что, по его мнению, произошло с Бомбером.
И тот сорвался… Впервые за время их знакомства сорвался на крик.
– Идиот!!! Разуй глаза, кретин! Она не человек! Уже не человек! Ей ничем не помочь, ничем! Смотри, что будет, если всадить в нее обычную пулю!
Удар! СБ приглушенно взвыл. Его «Хеклер-Кох» подлетел, ударился о потолок, свалился обратно.
– Идиот… – прозвучало это уже тоскливо, без прежнего запала. – Ладно… Стрелять не буду… Следи за руками.
Бомбер нагнулся и аккуратно, не делая резких движений, подтянул автомат за ремень. Тут же отщелкнул магазин. Затем выдвинул приклад, и, держа оружие за ствол, просунул между серебристыми прутьями. Зацепил прикладом край миски, поволок ее решетке.
Девчонка прыгнула. Мгновенно взвилась в воздух. Пролетела она метра четыре, – но, казалось, не окажись на пути преграды, прыжок покрыл бы втрое большее расстояние.
Решетка содрогнулась от мощного удара. Макс отшатнулся. Широко распахнутый рот девочки казался самой настоящей пастью. А зубы… Не бывает у людей таких зубов…
Ударившись о преграду, странное создание так и стояло на четвереньках, совсем рядом. И Макс хорошо видел то, что не смог разглядеть, когда узница скрючилась в дальнем углу камеры – мышцы, скорее подходящие накачанному атлету, чересчур выступающие вперед челюсти… И странный металлический нарост на нижней части затылка. На лице (на морде?) ни единой ссадины – после этакого-то удара.
– Смотри, смотри… – скрежетал СБ. – И в миску загляни, теперь видно, что в ней…
Макс шагнул чуть ближе. Приподнялся на цыпочки. Существо глухо зарычало.
В миске – вернее, в глубоком тазике – лежали куски мяса. Свежайшего, пурпурно-красного, чуть ли не кровоточащего. На верхнем виднелись следы зубов, тех самых, иметь которые человеку не положено – Богом ли, эволюцией ли…
– Теперь понял? – давил СБ. – Теперь готов стрелять?
Макс хотел спросить: а где же дети? Не эти семеро – нормальные, которые еще…
Не успел.
Тело существа изогнулось в дикой судороге. Казалось, сейчас внутри что-то треснет, сломается, не может скелет изгибаться под таким углом… Не сломалось. Конвульсии все усиливались, а затем Макс увидел, что тело как бы девчонки на глазах темнеет. Изумился: «В негритянку превращается?!», но тут же понял – щетина. Существо на глазах обрастало темной, почти черной шерстью…
– Перекидывается, – деревянным голосом сказал СБ.
И потянул из кобуры «ЗИГ-Зауэр». Макс не препятствовал…
Выстрел. Еще один, еще, и еще… Дикий вой существа, катающегося в агонии по бетонному полу. Потом все закончилось, НЕЧТО, напоминающее короткошерстую человекообразную таксу, замерло неподвижно. Максу показалось, что ЭТО стало шире, тяжелее, массивнее…
– Выносим решетку, забираем труп и уходим, – скомандовал Бомбер. – Ничего тут больше не сделаешь.
Решетку выносить не потребовалось, – зажужжал серводвигатель, и она сама поползла в сторону. И решетки других камер – поползли. Очевидно, кто-то на центральном пульте решил, что хуже не будет, – и выпускал обитателей вивария.
СБ метнулся к следующей камере.
Выстрел! Выстрел! Третий не прозвучал.
– Стреляй!!! – взвыл Бомбер, вставляя в пистолет новую обойму.
Макс отбросил колебания, и открыл огонь во второй твари, готовой протиснуться в растущую щель – у этой шерсть успела вырасти не меньше, чем у ньюфаундленда.
Они успели – стреляя в два ствола, уложили ее, прежде чем решетка достаточно откатилась.
А затем коридор превратился в ад. Мохнатых дьяволов было всего пять – но казалось, что десятки и сотни…
Пистолеты загрохотали беспощадно и метко, однако узкий коридор сыграл дурную шутку со стрелками – все пули угодили в переднюю тварь.
Макс увидел, как вторая в прыжке сбила СБ, вцепилась в упавшего оскаленной пастью… Еще одна протиснулась сбоку, поджалась, готовясь к прыжку, и…
И у Макса закончились патроны в обойме.
«Конец…» – сказал в голове незнакомый голос, звонкий и чистый.
– Ложись!!! – рявкнул другой голос. Хриплый, знакомый, за спиной.
Макс, не раздумывая, рухнул на пол.
Загрохотал пулемет.
Патроны у Граева были самые обычные, да и калибр невелик, – но бельгийская машинка имела скорострельность тысячу выстрелов в минуту, и качество искупалось количеством.
Граев буквально нашпиговывал тварей пулями, отшвыривал назад свинцовыми струями – Макс, не давая времени на регенерацию, добивал прицельными выстрелами. Пришлось расстрелять три ленты и две обоймы, прежде чем стихли последние конвульсии…
СБ был еще жив.
Но медицина ничем помочь уже не могла – по крайней мере, доступная им в полевых условиях. Клыки безжалостно прошлись по груди, по шее, зацепили артерию… Жить раненому оставалось считанные минуты.
Граев нагнулся, пытаясь разобрать тихий, с большими паузами, шепот:
– Танцор… принимай… команду…
Он торопливо кивнул – не стоит зря тратить время, порядок перехода командования на случай смерти командира проработан заранее. Но СБ, похоже, уже не видел Граева.
– Одну тварь… с собой… и тут… должен быть… один… слушай приметы…
Граев слушал, СБ описывал приметы человека, которого нельзя убивать. Которого надо прихватить с собой.
– Нервный тик… речь сбивчивая… – закончил описание СБ. И замолчал.