Ткачик вытянулся в образцово-уставной стойке:

– Товарищ подполковник! Капитан второго ранга Ткачик в ваше распоряжение прибыл. Виноват, не доложил своевременно. Готов понести заслуженное наказание.

Приказ о снятии Гамаюна и назначении Звягинцева Ткачик проигнорировал.

– Садись, морпех… Или не морпех? Давай уж, раз в одном звании, на “ты” и без чинов. И можно больше не прибавлять про айдахара по любому поводу.

– Да привык уж как-то… – сказал Ткачик. – Но…

Он не закончил вопрос, вертевшийся на языке. Гамаюн, однако, понял и ответил:

– Хочешь спросить, на чем прокололся? Да ни на чем, на двухнедельную командировку легенды мичмана вполне бы хватило. Ничего странного: ну интересовались флотские коллеги, что там над Индийским океаном творится; ну прислали своих на Прогон; ну сопровождал-охранял их мичман Ткачик. Приехали-уехали, делов-то. Но в последнее время пришлось куда как внимательно присматриваться – ко всем. И мичман все больше каким-то ненастоящим стал казаться. Ну ладно, что ни одной татуировки флотской нет – мало ли по каким причинам. Но язык и мысли у тебя, кавторанг, не мичманские… Академия прорывается, как айдахаром не прикрывай. Вообще-то и сразу сообразить можно было: ну зачем для охраны флотским чинам тут морпех? Зоны боевых действий поблизости не наблюдалось. Умеющие по горам с автоматом бегать тут не через край, но имелись. А вот приглядеть кого-то послать, от флотской безпеки – вполне логично. Тут ведь и партнеры наши во имя мира заявились, и казахи – друзья-то друзья, а мало ли что. Морской стали нацией, аж два моря: Аральское, не до конца высохшее, да Каспийское, не до конца разделенное…

Гамаюн помолчал. Потом спросил:

– Ну и что теперь, товарищ бывший мичман?

– Жду приказаний, – Ткачик вновь подчеркнул, что начальником его по-прежнему остается Гамаюн.

И никто другой.

Однако – о сути своего ноябрьского задания новоявленный кавторанг ничего не сказал. Да Гамаюн и не спрашивал. Неважно. Сейчас уже неважно.

[9] количество пальцев.

Таманцева очередная непонятность не озадачила. Ну, стала реальностью легенда о гаитянских зомби. Ну и что? После Прогона небывалых вещей для генерала не существовало в принципе. Они, совместно со скептицизмом и рационализмом, остались там – в машинном зале, где между устройств компьютера-призрака бродили призраки людей.

Таманцева интересовало другое. У Кремера было на уме и еще что-то. И, насколько он знал майора, – что-то важное. Что-то более важное, чем ходячие трупы прапорщиков и восьмипалые конечности.

2.

– С чего ты решил? – слегка наиграно удивился Кремер.

– Элементарно, Ватсон. Во-первых, ты раза три поглядывал вон на те бумажные рулоны в углу, с темой восьмипалых зомби никак вроде не связанные. Горделиво поглядывал, как курица на собственнозадно снесенное яйцо. Во-вторых, судя по доносящемуся порой абмре, в соседнем помещении пребывает некий господин Панкратов – никто другой с такой силой “Русским лесом” пахнуть не может. Он, когда подшофе, – то есть всегда – предпочитает держаться от меня подальше. А сейчас терпеливо ждет. Вывод: накопали вы с ним что-то важное. И мертвого прапорщика не касающееся – в медицине и патологоанатомии Панкратов ни уха ни рыла. Может, товарищи ученые, просветите? Что тут ваш коллективный разум породил?

И Кремер с присоединившимся Панкратовым просветили.

3.

Кремер разложил на столе большой лист. Карта. Карта Девятки и прилегающих окрестностей, крупномасштабная. Не план и не схема – именно карта.

– Мы допустили большую ошибку, – сказал майор. – Тогда, осенью, после Прогона. Поспешили. Когда два события – в нашем случае Прогон и хроносдвиг – расположены так близко по времени, то самая простая гипотеза – объявить одно из них причиной, а другое следствием. А стоит найти хоть одно тому доказательство – и версия превращается в постулат. В аксиому. И других причин искать уже не хочется…

– Ты нашел другую причину? – спросил Таманцев.

Кремер был прав, поиском иных объяснений, кроме нештатного срабатывания “двойки”, генерал не озабочивался. Когда следствия наседают со всех сторон и мечтают нашпиговать тебя дротиками – как-то не до поиска причин.

– Я предлагаю поискать, – сказал Кремер. – Поискать в физическом смысле. И в конкретном месте. Как мы осенью определили эпицентр хроносдвига? Очень просто – посчитали зону переноса за окружность, взяли за граничные точки места обрыва ЛЭП и двух дорог. И по трем точкам вычислили центр окружности – задачка из геометрии для шестого класса. Причем подсознательно подгоняли задачку под ответ, под местоположение “двойки”. Однако не сошлось – линии пересеклись от нее чуть в стороне. Эту погрешность мы отнесли на схематичнсть плана Девятки, по которому проводили привязку нашей геометрии к местности. Версия: упомянутая схематичность привела не к погрешности, а к кардинальной ошибке. Те, кто вычерчивал в свое время план, не предполагали, что по нему будут проводить подобные изыскания. И внесли намеренные искажения – уменьшили размер бухт озера и увеличили размер суши – она, собственно, только и интересовала картографов…

– И ты произвел точную съемку… – догадался Таманцев (Кремер кивнул). – И эпицентром оказалась квартира какого-нибудь прапорщика Задрищенко, как раз проводившего испытание новейшего самогонного аппарата из свинченных на “двойке” деталей…

Если эти слова произносились как шутка, то она не удалась, – тон у генерала был слишком мрачный.

– Нет, – сказал Кремер. – Посмотрите сами…

И развернул второй лист – прозрачную кальку. Совместил с картой. Сережа Панкратов исполнял в этой сцене роль дружелюбного и бессловесного привидения. Молча стоял у стола, придерживая край норовящего свернуться обратно рулона.