А короткое лезвие, приставленное к яремной вене, давит на психику не хуже длинного. Особенно если чуть-чуть нажать. Но это – на крайний случай. Если имя Карахара не окажет нужного действия.
Занавеска на входе отдернулась. Быстро вошел человек. Среднего роста, молодой – не старше Милены. Простая одежда, кинжал на поясе, на шее единственное украшение – золотая голова беркута.
Она подумала было, что это кто-то из прислуги, призванный возвестить приход пресветлого хана, или как тут здешний владыка именуется. Она ошиблась. Взгляд, манера держаться – все говорило, что это он и есть. Сугедей.
Вошедший двигался, как дикая кошка. Грациозно. Раскованно. И – очень опасно. Он произнес короткую фразу, Милена не поняла. Уловила одно слово, точнее имя: Карахар. Сказано это было мягко, по-восточному – Харахар…
Милена пожала плечами: не понимаю. Он повторил на языке адамаров, тщательно выговаривая слова:
– Ты – жена Карахара?
Она кивнула. Раз он это знает – все прояснится быстро. У кого она: у освободителей? у новых похитителей?
Сугедей оглядел ее – внимательно, неторопливо. Выражение рысьих глаз она не поняла. Кивнул удовлетворенно, словно именно такой всегда и представлял жену Карахара – в униформе, растрепанную, со свежей царапиной на щеке. И – непредставимо красивую. Похожих красавиц Сугедей не мог нигде видеть. Степные девчонки выходили замуж в тринадцать и каждый год рожали детей – и к двадцати пяти, к возрасту полного расцвета женщины, выглядели не особо аппетитно…
Однако никаких эмоций на лице хана не отразилось.
– Сядь, женщина, – сказал он. – Поговорим.
Предложение звучало миролюбиво. Милена медлила. Посмотрим, что сделает этот вождь табунщиков, если жена Карахара не подчиниться его не то просьбе, не то приказу.
Он не сделал почти ничего. Поднял бровь – и ей захотелось немедленно опуститься на войлок. Но она осталась стоять. А затем…
Движения она почти не увидела. Кулак ее разжался как бы сам собой – так быстро и ловко его разжали. Через секунду Сугедей рассматривал швейцарский нож.
– Оружие, – сказал он с легким удивлением. – Маленькое оружие, но зубы змеи меньше… В мою юрту с оружием не входит никто. Караул-баши умрет до заката.
Он еще раз осмотрел нож, безошибочно выбрал и подцепил ногтем лезвие – то самое, что Милена столь самонадеянно собиралось приставить к его горлу. Взмаха руки она опять не заметила и никак среагировать не успела. Просто ее рукав – от плеча до локтя – разошелся ровным разрезом. На показавшейся коже – ни царапины.
– Сядь, женщина, – он протянул ей сложенный нож. И первым опустился на войлок, скрестив ноги.
Она села – неловко. Милена не испугалась. Не умела. Но поняла – этот человек сделает с ней всё. Все, что захочет. И не побоится ни ее смехотворного ножа, ни мести Карахара.
– Старый дурак Нурали взял бы тебя силой и заставил рожать ему воинов, – сказал хан. – Он глуп. Несколько лишних кончаров не спасут его. Мне нужно другое.
– Что? – впервые разлепила губы Милена.
– Мне нужны Драконы Земли, – сказал Сугедей. Сказал просто, словно речь шла о табуне или отаре. – Сколько их сможет отдать Карахар, чтобы получит тебя? Получить целой, не по частям?
– Драконы не подчиняются первому встречному, – ответила Милена осторожно.
Несмотря на неприкрытую угрозу, такой поворот дела внушал надежду. Хотя, насколько она знала Гамаюна, выменивать жену на боевую технику он не станет. Ни под каким видом.
– Только не говори, что Драконы подчиняются волшебным заклинаниям или заколдованным перстням, – отрезал хан. – Шесть погонщиков Драконов Земли живут у меня. Одних я выкупил, других взял силой. Они больше не носят колодок и не собирают навоз. У них есть юрты и молодые ласковые жены. Со мной они могут стать большими людьми – и никогда не вернутся к Карахару. Слушай меня внимательно, женщина, и передай мужу, если увидишь его. Я не родился на белом войлоке ханской юрты – мой отец был простой нойон. Мне шла двенадцатая осень, когда враги убили его и разорили кочевье. Я остался старшим мужчиной в семье. Кибитка с моей матерью и братьями скрывалась от врагов в лесных дебрях. У нас не осталось скота. Чтобы прокормить семью, я убивал стрелами рыб – и мы ели их [10]. В первый поход я шел по пятнадцатой осени – во главе сотни воинов, помнивших моего отца. Шел на его врагов – и их кости растащили по степи шакалы. Четырнадцать нойонов избрали меня ханом, думая править моими устами. Сейчас они мертвы и имена их забыты…
Века идут, но ничего не меняется, подумала Милена. В Степи тысячи нойонов – ханами становятся десятки из них. А каганами, ханами ханов, – единицы. Она, дочь выслужившегося без протекций генерала, хорошо знала, какой он бывает – путь наверх. Путь, на котором приходится переступать через вчерашних друзей и предавать вчерашних покровителей… Немногие из тысяч молодых лейтенантов становятся генералами. А маршалами – единицы. Она знала этот путь и сама шла схожим – тогда, до Прогона. Подковерные волчьи схватки между людьми науки не менее жестоки, чем у людей в погонах. И проигравших точно так же пожирают…
Но зачем Сугедей говорит все это – ей? Не разделяет мнения о том, что дело женщины рожать детей и доить скот? Или сделал для жены Карахара исключение? Надо понимать, уверен, что обмен на Драконов пройдет успешно. И заранее готовит Милену на роль посла. А при ином раскладе все сказанное умрет вместе с ней…
Что новая женщина хана не интересует – он дал понять ясно. Ну, это мы еще посмотрим… В пиковой ситуации можно сыграть роль Шахерезады, пересказывающей “Кама-Сутру” – и не словами. Едва ли здешние табунщицы владеют всеми придуманными к двадцатому веку изысками… Не зря владыки возмещают качество количеством наложниц…
– Под моей рукой тридцать раз по десять тысяч кибиток – продолжал Сугедей. – И число их растет. Каждый, кто не хочет всю жизнь пасти глупых овец, приходит ко мне и становится воином. А кто не приходит… Что же, тот пусть пасет скот – но мой скот. И на моих землях. Я дважды разбил ак-кончаров и выгнал их с тучных пастбищ. Глупец Нурали шлет ко мне послов, думая, что враг его врагов станет ему другом. Он не просто глуп. Он мертв. Дело даже не в том, что один мой воин стоит пяти его. Нурали не понимает, что в степи должен быть один владыка. Тогда коротконосых не спасет их стена, а изнеженным жителям западных оазисов не поможет пустыня, отгородившая их от мира… Запомни и передай мужу: не стоит ни о чем договариваться с мертвецами. Нурали мертв. Стоит договариваться с живыми. Со мной.
Сугедей замолчал. Милене стало зябко. Хотя хан держался вполне дружелюбно. Страшны были не его слова – страшны были ее из них выводы.
Мертв не один Нурали. Мертва и Девятка. Она всегда знала, что чуждый Великой Степи городок обречен. Теперь увидела и его могильщика. Все правильно. До сих пор за них просто не брались по-серьезному. Карахар сумел запугать патриархальных табунщиков Нурали Драконами Земли. Этого не запугаешь ничем. Если он не выменяет технику на нее – возьмет в бою. Ак-Июс показал, что это вполне возможно. И слова о силе его воинов – не блеф. Она видела их в деле. Железная дисциплина плюс незаурядное умение. Оружие на порядок совершеннее, чем джериды и кончары адамаров. Глинолицых они прикончили без потерь – с двумя легко раненными. Глинолицых, недавно прорвавших периметр… Договориться с Сугедеем Девятка сможет, это верно. Но это не спасет ее от внезапного удара… Те шестеро погонщиков – они ведь многое смогут рассказать про системы охраны и обороны… Возможно, уже рассказали.
Но что хан делает здесь, в предгорьях? Никаких кибиток и стад с ним нет – лишь несколько тысяч воинов. Везли ее, не завязывая глаз. Размеры лагеря и количество людей Милена примерно оценила.
Она так и спросила его – прямо, в лоб. У Милены начал смутно созревать новый план…
Сугедей ответил. Карты он раскрывать не боялся.
– Я пришел прикончить онгонов в их берлоге. И прикончу – точно так же, как перебил их глинолицых рабов. Эти самозваные восьмипалые демоны посмели вмешаться в мои дела. Овладели душами нойонов двух туменов… А может, и душами всех их воинов. Но сейчас каждый мой нукер носит железный шлем – и онгоны не властны над нами. Я уничтожу их.
Всё просто и ясно. Демоны или не демоны – вставший на дороге будет уничтожен. Не надо быть ясновидящей, чтобы понять – пути хана и Девятки скоро скрестятся. Что тогда? На сколько Карахар сможет оттянуть неизбежный конец? На год? На два? Или пока не кончатся патроны?
Она стала спрашивать – еще и еще. Он отвечал, когда подробно, когда скупо. Все совпадало с первым мнением Милены. В Степь пришел новый харизматичный лидер, способный взорвать старый миропорядок и основать сверхдержаву, заставляющую трепетать соседей…
Важной оперативной информации Милена не услышала. Да и не хотела услышать. Под конец своих вопросов она обращало внимание лишь на одно – как Сугедей реагирует на нее. Лично на нее. Не на жену Карахара.
[11] – ак-кончары шли на запад. Шли все, до последнего человека.
Дозорные Нурали-хана давно заметили их. Скакали по кочевьям хайдары – вестники войны. Горели сигнальные костры на курганах. Степь поджигали на пути катящегося людского потока – копыта и колеса кибиток попирали мертвую черную землю.
Степь пахла пожаром. Степь пахла войной…
VII. Казаки-разбойники
1.
Запах от костерка шел специфический.
Хоть деревья здесь, в предгорьях, и росли по долинам сбегающих к Балхашу речушек – но древесина для степняков продукт слишком ценный. Из дерева делают древки оружия и кибитки – единственный дом кочевника. А на топливо идет кизяк – смесь сухих травянистых стеблей с сухим же верблюжьим навозом. Греет, конечно, и еду приготовить можно, но запах…
Гамаюн, впрочем, не обращал внимания – внимательно слушал рассказ. Морщила нос одна Багира – и то, потому наверное, что к костру, за которым шел мужской разговор, ее не пустили. Она сидела поодаль, с женщинами сугаанчаров – те с восхищенно-боязливым любопытством рассматривали ее оружие и снаряжение. Жены степняков и сами порой садились на коней и брали оружие – но лишь по большой беде, в самом крайнем случае. Багира, надо думать, казалась им персонажем легенд – женщиной-баатуром. Жили в степи, по слухам, подобные воительницы много поколений назад…
Рассказ Андрея Курильского, без вести пропавшего в одном из первых ноябрьских боев, литературными достоинствами не блистал. Житейская история – без лихо закрученного сюжета.
– … притащили на кочевье. Два дня провалялся в беспамятстве, докторов нема, – оклемался. Сразу колодку на шею – здоровенная балясина деревянная. Но руки свободные, ноги тоже. Предупредили: сбежать попробую, на первый раз ногу сломают. На второй – убьют. Работать заставляли – дерьмо за верблюдами собирать на кизяк, просо толочь в ступке… Болтушкой из того проса и кормили, ну да кости иногда с обрезками мяса… На тяжелой работе ноги бы протянул, а так-то ничего… У них и рабов, думаю, мало – потому как делать им нечего. Со скотом-то сами возятся, пленных не подпускают, не положено… Ну, живу, болтушку жру, дерьмо собираю… Язык помалу выучил… А они все дальше к югу откочевывают – зима на носу. Может, и не совсем к югу – компаса нету, точно не определишься. И где Девятка – не знаю, везли-то в беспамятстве… Бежать подумывал… В общем, не трудно, пригляда нет постоянного… А куда пойдешь? Один, без ничего? Степь как стол, за версту видно… Ну, зима ударила, холода – к тому времени к горам ушли, не к здешним – туда, на юго-восток… Там – зимовье, балаганы стоят какие-то, сено наготовлено – овцам-то зимой снег не разрыть, это лошадки с верблюдами еще как-то могут… Небольшое зимовье, на пяток семейств. Ну, живу, зимую – доху выдали из шкуры невыделанной… Вонючая – страсть… Но мороз не тетка, и той был рад… А тут война случилась – хайдар прискакал, с дротиком. Мужики собрались – почти все – и ушли в одночасье. Ну, думаю, – вот мой шанс. Колодку разбил и рванул оттуда…
– Просто так рванул? Пешком и налегке? – не поверил Гамаюн. – И погони не было?
– Ну, это… Не пешком, понятно… А в погоню им не на чем скакать оказалось – поджилки я лошадкам того… Да и некому почти – троих мужиков оставшихся я… в общем, к Тенгри-Ла отправил, а остальным заботы хватало – зимовье горит, сено горит, скотина носится, орет… Оторвался без проблем, короче. И поскакали мы сюда, слухи ходили…
– Мы?
– Ну я это, на всякий случай, дочку старшины прихватил. Как заложницу, вроде. Слухи ходили, что тут, в предгорьях, вольный народ живет. Сугаанчарами себя кличут… Показала дочка дорогу – доскакали. Приняли нас, как всех принимают. Кто, откуда – не допытывают. Ханов тут нет. Старейшин, что от отцов и дедов власть получили – тоже нет. Здесь кто в бою отличился – тот на войне командует. А в мирной жизни главных не бывает. Делиться-ссориться не из-за чего – земли и дичи хватает, а народу тут немного. В основном – беглые из разных мест. Кого к изгнанию приговорили, кто сам ушел из под хана своего – вольной жизни захотел… Я думаю – так же вот казаки у нас в старое время жили…
Ну-ну, подумал Гамаюн. Казаки-разбойники.
2.
– Возвращаться будешь? – спросил Гамаюн.
– Да я… Я ведь, командир, долг Родине отдал, два года отпахал… А что на Девятке делать? Снова в казарму, в контрактники? Я тут женился, на дочке той самой. И еще раз женился. Невест в достатке – жизнь лихая, мужики гибнут часто. Нет, не пойду с вами. Считайте – демобилизовался.
– И много вас тут – лихих да вольных?
– Да не очень… Переписей, понятно, никто не ведет. Но семей полтораста, самое большее двести – на все предгорье…
– И никто вас до сих пор не прихлопнул? Тот же Нурали-хан? Земля эта ему бы не помешала…
– Не суются… Боятся. Не нас, соседей наших. Купцы и те почти не бывают, если чего добыть надо – сами в степь ходим, к тропам караванным. Но там уж покупаем бесплатно, понятное дело…
– И кто у вас соседи? Такие грозные?
– Известно, кто… Онгоны.
Эту фразу Андрей произнес равнодушно. Словно говорил не о мифических духах войны, а о вполне реальных, околица к околице, соседях. След нашелся.
Очень горячий след.
3.
– Сам я их не видел, не довелось, – сказал Курильский. – Но слухи ходят. И конкретные, с подробностями. Но онгонам до сугаанчаров, по большому счету, дела нет. Мы их не трогаем, они – нас. Даже вроде как помогаем друг другу – мы им тылы прикрываем, чтоб кто любопытный зря по горам не шлялся. А они… Ну, если кто, говорят, с войском сунется – то онгоны странные дела с ними делают. Вроде как люди с ума сходят, убивать друг друга начинают…
Гамаюн посмотрел на лежащую рядом сферу. Пока вроде попыток пси-атак не замечено. Пока. Но не пришлось бы вскоре и спать в сферах.
Андрей продолжил:
– А вот с глинолицыми столкнуться пришлось. Это… не знаю… говорят, души убитых воинов… Онгонам служат. Да только не похожи что-то на души. Дело как было: не так давно с Оджулаем – ну, которого вы с беркутом-то встретили – с гор возвращались. И, редкий случай, заплутали. Хотели срезать, ну и… Короче – ущелье узенькое, скорей расселина. Навстречу – люди. Мы в сторону, затаиться – а где там спрячешься, все на виду… Но залегли за камешки какие-то. Идут. Молча. Колонной. Гляжу – наши! Человек тридцать… В камуфляже, без оружия почему-то… Вскочил, к ним – идут, внимания не обращают – как мимо пустого места. У многих – форма пробита, кровища запекшаяся… И идут – живые так не ходят… ну, вот… тормознуто как-то шлепают, как роботы в старых фильмах… Лица у всех – ну прямо как вот глиной синеватой обмазаны, сырой, лоснящейся. Так мимо и прошли, расхотелось их останавливать. Ушли. Тут-то мы с Оджулаем и доперли, куда нас занесло – дорога к Пещере Мертвых… Ну и рванули оттуда по-быстрому, пока и нам рожи глиной не замазали…