О дальнейших приключениях барана и прапорщика Паку узнать не довелось.
В Отдел вернулся Гамаюн.
[6], тоже посмотрели на него с ожиданием. Но ни они, ни вестник не дождались от Нурали ни слова. Хан смотрел в степь – не изменившись лицом, только рука стиснула изукрашенную серебром камчу так, что побелели косточки пальцев…
…Тохтчи, хитрый хромоногий корсак… Он давно смотрел на восход и тосковал по потерянным сочным травам, по пастбищам на берегах Манаса и Улюнгура. И он уйдет туда, уйдет к ак-кончарам – после не поднятого ханского дротика и отпущенного живым хайдара иного выхода нет. Полторы тысячи кибиток уйдут за Тохтчи-нойоном…
Караулчи не дождались от хана ни слова, ни жеста – подхватили хайдара под локти, повлекли прочь от шатра. Тот механически переставлял ноги, выворачивал шею назад в слепой надежде увидеть знак хана, который изменит все…
…Стражники вернулись быстро из неглубокой лощины, прорезавшей склон Гульшадской горы. Ни криков, ни другого шума оттуда не донеслось – хайдар сумел умереть правильно . Закон Степи суров, но справедлив – и принесшего подобную новость хайдара чаще всего казнят. Не за саму весть – за то, что не сумел переубедить отступников. Следующие будут в таких случаях более красноречивы…
Кучка всадников приближалась степью. Хан вгляделся. Байнар со свитой. Байнар, старший сын от второй жены… Невысокий, скуластый, с реденькой бородкой и с черными жесткими волосами, Байнар походил на свою мать – она происходила из коротконосых, дочь аскер-баши их дальней закатной крепостицы (для коротконосых – закатной) – Нурали взял мечом и крепостицу, и дочку двадцать пять лет назад, когда все было иначе. И характером Байнар похож на коротконосых – столь же хитрый и жестокий. Но в войне удачлив, и недаром назначен отцом угланом левой руки – ни одного голоса на хурале не прозвучало против, а в таких случаях на родство с ханом не смотрят – на кону стоят жизни всех… И на возраст тоже не смотрят – лишь на умение командовать людьми в битве, и на удачливость, что не менее важно… И на то, благоволят ли к соискателю онгоны – духи войны…
Духи войны к Байнару благоволили, это очевидно. Именно он заставил на Ак-Июсе отступить страшного Карахара – в первый и пока в последний раз. Ныне духи стали общаться с Байнаром напрямую, помимо жрецов и старух-вещуний…
Это хану не нравилось. Нет, он уважал и благостных духов синего неба, и вечно голодных духов-демонов земли, никак не могущих насытиться льющейся на землю кровью, и онгонов, витающих над битвами и подбирающих души павших воинов – уважал и приносил им жертвы. И духи вод, гор, лесов – по-всякому относящиеся к человеку, и духи предков, всегда доброжелательные – тоже не могли пожаловаться на скупость Нурали-хана… Даже Хозяин Соленой Воды получал каждое первое полнолуние лета свою девственницу…
Но хан был убежден, что духи должны оставаться в своем мире, а люди – в своем. И общаться им надлежит лишь через жрецов, облеченных доверием земных владык. А уж дело владыки решать, какие вести из того мира стоит сообщать подданным, а какие – нет…
Теперь же многие напрямую слышали голоса духов, звучащие в их голове – и повиновались. Слишком многие…
Байнар подошел, оставив свиту поодаль. Обратился, как верноподданный углан к владыке – с полным титулом, с ногами, попирающими и т. д. Потом сказал по-простому:
– Отец, духи войны не солгали мне. Оттуда, от Шумящего и Пьющего Воду, можно прорваться к самому сердцу логова Карахара. Драконов Земли там сейчас нет, и нет сплошной стены, которой они отгородились от мира… Лишь натянуты на столбы веревки, способные остановить одних глупых куланов – груди боевых коней легко разорвут их… Отец, я должен ударить туда всеми силами левой руки. Мы прорвемся к их домам и к дворцу Аксара – и там Стрелы Грома не смогут повредить нам, не разрушив их дома и не убив их детей. Мы будем резать их, как режет волк отару, ворвавшись в самую середину, меж ягнят и ярок… А ты с Отичей-нойоном встретишь их в степи, куда они побегут, как стая вспугнутых тудаков – побегут, бросив Драконов Земли. Спеть будет красна от их крови, отец. Их женщины будут рожать тебе воинов. Их глупо валяющееся везде железо станет нашими мечами и дротиками. А голова Карахара станет чашей на наших пирах. Так сказали онгоны…
Нурали-хан не стал спорить с онгонами. Железо – хорошо, женщины – того лучше. Но вот все силы левой руки… Карахар умен и силен, и он не станет отсиживаться за веревками. А Байнар до сих пор опьянен Ак-Июсом.
– Пять сотен воинов ударят туда, куда указали тебе онгоны… – сказал хан. – А мы посмотрим, дадут ли им духи войны победу… Кого любят онгоны – тот стоит тысячи, так ведь говорится?
Символы ханской власти в степи разнообразны – нет единого стандарта, нет переходящих к наследнику короны или скипетра. Знаком повелителя может быть редкое оружие или украшение – и должно не расставаться с владельцем и лечь с ним вместе под степной курган… У Нурали-хана символом власти служил шлем, трофей тридцатилетней давности – сборный шишак из четырех медных пластин на кожаной основе, богато отделанный золотом и неограненными сапфирами. Хан носил его почти не снимая, привыкнув за годы к тяжести на голове…
Никто не знал, но именно по этой причине онгоны, духи войны, избрали в собеседники Байнара. Ханского сына. Углана левой руки.
7.
– Надо понимать, налицо две провокации, – медленно сказал Гамаюн. – Две обставы . Кто-то хочет столкнуть нас с ордой Нурали лбами… Кто? И зачем? Сам знаешь, степь тут для пастбищ не очень – трава редкая, выгорает быстро. Фактически – полупустыня. Ради нашего оружия и металла? Но кто в Великой Степи способен на византийские хитрости? До сих пор все, с кем мы сталкивались, действовали в лоб, по-простому…
– Разве что те, кого здесь зовут коротконосыми, – сказал Пак. – Скорее всего, это местное прозвище китайцев. Но они давненько здесь не появлялись, поколения два, не меньше. На востоке, в Кашгарской степи, у них стояли раньше крепостицы-форпосты, но сейчас ни одной не осталось. Через десятые руки доходят смутные слухи о какой-то внутренней заварухе у коротконосых. О затянувшейся гражданской войне. Если так – то им сейчас не до колонизации Западного края…
Будь в истории Китая лишь одна гражданская война, как в США, подумал Гамаюн, получилась бы хорошая привязка ко времени. И хоть какое-то чувство исторической перспективы. Но, к сожалению, хроники Поднебесной пестрят внутренними смутами…
Пак словно услышал его мысли и сказал не совсем в тему:
– А ведь вполне может быть, что там, на востоке, есть сейчас корейское государство Пэкче… – голос звучал грустно.
Может быть, подумал Гамаюн. А может – на западе князь Бус сейчас из последних сил сдерживает натиск остготов… Бьется с полками короля Германариха или уже его наследников. Бьется во главе антов – предков восточных славян. Бьется, чтобы попасть в плен и погибнуть, будучи распятым на кресте. Не стоит, Сергей, о том, что может быть. Давай о том, что есть. Есть война – наша война. И восемь с половиной тысяч жизней – за которые отвечаем мы с тобой…
– Нурали не хочет большой войны, – сказал Пак, помолчав.
– А мобилизацию устроил учебную? – скептически поинтересовался Гамаюн.
– Перебиты два кочевья – хан не может не отреагировать, если желает сохранить подданных. Но Нурали далеко не дурак. Хоть и объявил девчонку-свидетельницу умалишенной – но официальной версии о вине Карахара едва ли сам верит. Мобилизация – хороший способ сплотить народ. И, заодно, – выявить разом всех потенциальных отступников и перебежчиков. Узнать свои реальные силы. Ак-кончары напирают с востока – кто-то их тоже выдавливает из старых владений Нурали…
Да, так всегда и было в Великой Степи. Гунны, заставившие трепетать Европу, и половцы, терзавшие набегами Русь – всего лишь степные аутсайдеры, выбитые с родных кочевий более удачливыми и сильными соседями…
– Но большая война с Девяткой прикончит Нурали-хана, – продолжил Пак. – При любом исходе, даже в случае победы – он достаточно знает о ваших силах, чтобы понимать, какой ценой эта победа достанется. Но и мирно разойтись, по всему судя, не удастся – нужна хоть небольшая, но схватка. Как прелюдия к мирным переговорам…
Гамаюн про себя отметил слова “ваши силы”, но спросил не об этом:
– Скажи, Сергей, все эти слова о намерениях хана – чисто твои догадки и выводы? Или есть конкретная информация?
– Косвенная. Но посуди сам: где хан собирает людей к ставке? Гульшад! Под самым боком! Никто и никогда так не делает. Может, ты и прав про отсутствие иных тактических изысков – но что такое фактор внезапности, здесь хорошо знают. И воинов собирают не под носом у объекта нападения – в стороне, скрытно, с максимальной секретностью. Потом – марш-бросок со всей возможной скоростью. А что здесь? Не будь даже меня – разведка Сирина разве все не доложила бы? А твои дозоры? Примерные скорость и запас хода Драконов Земли хану известны. Вывод: все это – демонстрация. Игра мускулами. И решение своих внутренних проблем.
– Маленький вопрос: почему Нурали не думает, что мы можем ударить по всей этой его демонстративной возне со всего размаха? Во избежание непредвиденностей?
– Ответа два. Во-первых, он умный человек и считает умными вас с Таманцевым. Любому ясно, что при всем совершенстве техники, при всей огневой мощи Девятка в осаде, в изоляции, без союзников – не выживет. В лучшем случае можно растянуть агонию на годы… А свято место пусто не бывает – взамен Нурали придет на эти пастбища кто-то другой. И встанет та же проблема. Второй ответ – это, извини, я сам. Хан прекрасно знает, кто я и откуда. Но купец в степи – лицо неприкосновенное, вне зависимости от происхождения. Для того, чтобы получить и сохранить ханскую тамгу на право свободной торговли, многого не надо. Достаточно не обманывать внаглую при расчетах и не гнать дезу, когда расспрашивают, где был и что видел… Но при этом торговца могут мягко “пригласить в гости”. Ненавязчиво задержать на какой-то срок – если готовится нападение на его родину или на кого-то, с кем плотно связаны его, купца, интересы… Во избежание утечки. Со мной же Нурали поговорил лично через три дня после хурала, объявившего сбор воинов. Чисто восточный получился разговор – вежливый, на вид пустой, но с намеками. С намеками на трудности с ак-кончарами и кое с кем еще… Поговорили – и хан меня отправил восвояси. Прямо сквозь прибывающие отряды. Какие еще намеки нужны? По-моему, умному достаточно…
Гамаюн представил, как вся эта информация будет выглядеть на совещании у Таманцева. Так мол и так, мы должны убить столько-то степняков и подставить столько-то наших ребят под дротики, просто для того, чтобы сесть с местным главой администрации за стол переговоров… Или, скорей, на кошму переговоров – к столам и стульям здешний народ непривычен. Классы в Школе выглядят смешно: невысокий стол учителя и россыпь скрестивших ноги учеников на полу…
Но на совещании идею необходимой по дипломатическому ритуалу блиц-войны не протащить… Разве что…
Мяукнул селектор. Голос Багиры:
– Командир, здесь Ткачик. Говорит – вопрос крайне срочный.
– Пропусти, – коротко приказал Гамаюн. Знал, что с ерундой мичман их разговору мешать не станет…
Но вопрос оказался, мягко говоря, неожиданным:
– Товарищ подполковник, вы давно перечитывали одну старую восточную сказку? Про Али-бабу и сорок разбойников?
Гамаюн недоуменно посмотрел на Ткачика.
IX. Морская пехота в Великой Степи
1.
Это напоминало известный анекдот о подводной лодке в степях Украины – мичман Российского Флота Ткачик в Прибалхашье, в самом сердце Великой Степи, смотрелся странновато.
Хотя акватория весьма приличных размеров под боком имелась – превосходящая размерами и Ладожское, и Онежское озера, обладавшие в свое время военными флотилиями. Но воды сугубо внутреннего и глубоко-тылового Балхаша военные корабли никогда не рассекали, о чем мичман горько жалел. Авианесущие крейсера не нужны, хватило бы пары сторожевиков, не боящихся айдахаров, способных не опрокинуться от таранного удара головы зубастой твари, и одного-единственного нефтеналивного судна…