кроме куртки, и я размахиваю ею изо всех сил. А они становятся все смелее и
смелее, видя, как мало ущерба я причиняю им этим оружием. Одна огромная
крыса, больше всех остальных, ведет их в атаку. Это не настоящая крыса, а
призрак той, которую я убил.
Таково было сновидение...
Я долго не подпускаю к себе противника. Но вот силы оставляют меня.
Если не придет помощь, крысы одолеют. Я оглядываюсь, громко зову на помощь,
но никто меня не слышит.
Враги заметили наконец, что силы мои иссякают. По знаку своего вожака
они бросились на меня одновременно. Они напали на меня спереди, сзади, с
боков, и, хотя я сыпал удары во все стороны в последнем, отчаянном усилии,
все это было бесцельно. Я отбрасывал их дюжинами, швырял их одна на другую,
но на смену упавшим приходили новые.
Больше я не мог сражаться. Сопротивление было напрасно. Они уже
карабкались по моим ногам, по бокам, по спине. Они повисали на мне, как
пчелиные рои виснут на ветках. И когда они уже собирались растерзать меня, я
не выдержал их веса и тяжело упал на землю.
Это спасло меня: как только я коснулся пола, крысы отскочили и убежали
стремглав, словно испугались того, что им удалось сделать.
Меня приятно удивила такая развязка. Сначала я не мог объяснить себе, в
чем дело, но скоро мысли мои прояснились и я очень обрадовался, когда
убедился в том, что все эти ужасы -- только сон.
Впрочем, тут же мое настроение изменилось, и радость мгновенно исчезла.
Не все здесь было сном. Крысы были на мне, и в этот момент они находились в
моей каморке. Я слышал, как они носятся кругом. Я слышал их отвратительный
визг. Я еще не успел приподняться, как одна из них пробежала по моему лицу.
Это было для меня новым источником ужаса. Как они проникли сюда? Уже
сама таинственность этого нового вторжения потрясла меня. Как они пролезли?
Неужели вытолкнули куртку из щели? Я машинально ее ощупал. Нет, куртка на
месте, в том виде, как я ее оставил. Я достал куртку и снова пустил ее в
ход, чтобы прогнать страшных грызунов. Опять я кричал и хлопал курткой по
полу, и опять крысы ушли, но теперь я был в невероятном страхе, потому что
не мог объяснить, как они добрались до меня, несмотря на все мои
предосторожности.
Долгое время я сидел в глубоком унынии, пока не сообразил наконец, в
чем дело: они прошли не через ту щель, которую я заткнул курткой, а через
другое отверстие, забитое материей. Кусок материи был слишком мал -- крысы
вытащили его зубами.
Вот каким образом они прорвались! Но моя тревога от этого не
уменьшилась. Наоборот, она возросла. Зачем эти существа так упорно
возвращаются снова и снова? Почему мое убежище привлекает их больше, чем
другие части корабля? Что им нужно? Загрызть и съесть меня?
Я не мог найти иную причину, чтобы объяснить их нападение.
Страх перед тем, что меня могут загрызть крысы, вызвал у меня прилив
энергии. По часам я узнал, что проспал не больше часа, но не мог снова
заснуть, пока полностью не обеспечу себе безопасность. Я решил привести мою
крепость в порядок, более пригодный для обороны.
Я вынул куски материи из всех щелей и дыр и заново тщательно закупорил
все лазейки. Я пошел даже на то, чтобы вынуть из ящика все галеты и достать
два или три новых рулона материи для затычек. Потом уложил галеты на место и
заткнул все отверстия.
Мне пришлось потрудиться возле ящика, потому что около него было много
всевозможных щелей. Я вышел из затруднения при помощи большого рулона
материи, поставив его стоймя и закрыв им все свободное пространство. На этой
стороне теперь все было закрыто. Рулон стоял так плотно, что никакое живое
существо не могло его обойти. Единственный недостаток этого укрепления был в
том, что оно затрудняло мне доступ к галетам, потому что материя закрыла
отверстие ящика. Но я подумал об этом заранее и сделал внутри камеры запас
галет на неделю, на две. Когда я съем их, я могу отодвинуть рулон и, прежде
чем крысы успеют добраться до щели, сделать запас еще на неделю.
Полных два часа ушло на то, чтобы закончить все эти приготовления. Я
работал с большой тщательностью, стараясь сделать стены моей крепости
попрочнее. Это не была игра: от этого зависела моя жизнь.
Проделав все самым аккуратным образом, я улегся спать.
Теперь я был уверен в том, что высплюсь по-настоящему.
Я не ошибся -- я спал двенадцать часов подряд. Хотя не без кошмаров:
мне опять снились ужасные сражения с крабами и крысами. Мой сон не освежил
меня, несмотря на его длительность, как будто я и в самом деле сражался со
своими страшными врагами. Но приятно было, проснувшись, убедиться в том, что
незваные гости не возвращались и в моих укреплениях не появилось ни одной
бреши. Я ощупал и нашел все на прежнем месте.
Несколько дней я прожил сравнительно спокойно. Я не боялся крыс, хотя
знал, что они неподалеку. Когда погода была тихая -- а она долго не
менялась,-- я слышал возню животных снаружи, слышал, как они что-то там
делали, носились между ящиками с грузами, иногда испускали омерзительные
вопли, словно сражались друг с другом. Но их голоса больше не пугали меня,
ибо я знал твердо, что крысы не могут ко мне попасть. Если мне случалось на
время передвинуть один из рулонов материи, защищавших мое убежище, я
немедленно ставил его обратно, прежде чем хотя бы одна крыса успевала
заметить, что отверстие открыто.
Мне было очень неудобно в таком заточении. Погода стояла необыкновенно
жаркая. Ни малейшее движение ветерка не доходило до меня, и воздух в моем
помещении не освежался. Я чувствовал себя как внутри печки. Весьма возможно,
что мы пересекали экватор или, во всяком случае, находились в тропических
широтах -- вот откуда такое спокойствие в атмосфере, потому что в этих
широтах бури бывают реже, чем в так называемых умеренных зонах. Только раз
мы попали в бурю, которая продолжалась весь день и ночь. Как всегда,
началась сильная качка. Корабль качало так, как будто он собирался
перевернуться вверх дном.
На этот раз я не заболел морской болезнью, но мне не за что было
держаться, и я катался по полу, то ударяясь лбом о бочку, то сваливаясь в
сторону, пока мое тело не оказалось избитым, словно после града палочных
ударов. Колебание судна заставляло бочки и ящики немного сдвигаться с места,
и от этого затычки из материи ослабевали и вываливались.
Все еще боясь крысиного нашествия, я то и дело затыкал лазейки.
В общем, это занятие все-таки было приятнее, чем безделье. Оно помогало
мне проводить время, и два дня бури и волнения на море показались мне короче
двух обычных дней. Самыми горькими часами моего заключения были те, в
которые я был предоставлен самому себе и своим мыслям. Часами я лежал на
месте без движения, иногда даже без единой мысли в голове. И, лежа во мраке,
одиночестве и тоске, я боялся, что разум оставит меня.
Так прошло больше двух недель -- я знал это по зарубкам на палочке. Эти
недели казались месяцами, даже годами -- так медленно тянулось время! В
промежутках между бурями кругом меня царило однообразное спокойствие, не
происходило ничего такого, что можно было бы отметить и запомнить. Все время
я строго придерживался установленного мной пайка. Несмотря на то что мне
часто приходилось голодать так, что я мог бы съесть недельную порцию за один
раз, я все-таки не выходил за пределы установленного рациона. Часто это
стоило больших усилий. Скрепя сердце я откладывал в сторону для следующей
еды полгалеты, которая словно прилипала к моим пальцам, когда я клал ее на
полочку. Но, в общем, я мог поздравить себя: за исключением того дня, когда
я съел за один раз четыре галеты, я не нарушил расписания и мужественно
подавлял разгоревшийся аппетит.
От жажды я вовсе не страдал. Никаких трудностей с водой у меня не было.
Установленного количества воды хватало даже с избытком. Иногда я пил меньше,
чем полагалось, и всегда мог выпить столько, сколько хотелось.
Скоро запас галет, отложенный мной, подошел к концу. Это меня
обрадовало. Значит, дни идут -- прошло две недели с тех пор, как я
пересчитал галеты и определил необходимое на данный срок количество. Итак,
пришло время отправиться в "кладовую" и взять оттуда новый запас.
И тут у меня появилось странное опасение. Оно возникло внезапно, как
будто в сердце вдруг кольнула стрела. Это было предчувствие большого
несчастья, вернее -- не предчувствие, а страх, порожденный тем, что я
заметил в последнюю минуту. Я все время слышал снаружи шум, который
приписывал моим соседям -- крысам. Он доносился до меня часто, почти
постоянно, и я привык к нему, но сейчас звук напугал меня -- он шел со
стороны, где стоял ящик с галетами.
Дрожащими руками я сдвинул с места рулон и погрузил руки в ящик.
Милосердный Боже! Ящик был пуст!
Нет, не пуст. Запустив руку поглубже, я нащупал в нем нечто мягкое,
скользкое... крыса! Животное отскочило в сторону, как только почувствовало
мое прикосновение, и так же мгновенно я убрал руку. Машинально я начал снова
шарить в ящике -- и наткнулся на другую крысу! И еще, еще!.. Казалось,
половина ящика набита ими -- одна вплотную к другой. Они разбегались кто
куда, некоторые, выскочив из отверстия, даже прыгали мне на грудь, остальные
бросались на стенки ящика, испуская пронзительные крики.
Вскоре я разогнал их. Но -- увы! -- когда они скрылись и я стал
обследовать свои запасы, то увидел, к своему отчаянию, что почти все галеты
исчезли. В ящике не оставалось ничего, кроме кучи крошек на дне. Эти остатки
крысы и поедали в ту минуту, когда я их спугнул.
Это было страшное несчастье. Я был так подавлен своим открытием, что
долгое время не мог прийти в себя.
Я легко мог представить себе, что произойдет дальше. Мои продукты
исчезли -- голодная смерть глядела мне в лицо. Да, нет сомнений, смерть от
голода неминуема! Жалкими крохами, которые оставили мне мерзкие грабители --
они бы доели все через час, не спугни я их,-- нельзя было продержаться
больше недели. И тогда... Что тогда? Голод, голодная смерть!
Выхода не было. Так я рассудил. Да и на что мог я рассчитывать?
Я чувствовал себя совершенно уничтоженным -- настолько, что не принял
никаких мер к тому, чтобы защитить ящик от дальнейших вторжений крыс. Я был
уверен, что все равно мне придется отступить перед этим несчастьем --
умереть от голода. Не было никакого смысла противиться судьбе. Лучше уж
умереть сразу, чем через неделю. Жить еще несколько дней, зная, что тебя
ожидает смерть,-- ужасно, мучительно! Ожидание хуже самой смерти. И ко мне
вернулись прежние мысли о самоубийстве.
Но только на минуту. Я вспомнил, что однажды стоял на пороге
самоубийства, но чудесным образом избежал его. Снова луч надежды осветил мне
будущее. Правда, надежда эта ни на чем не основывалась, но ее было
достаточно для того, чтобы вдохнуть в меня новую энергию и спасти от полного
отчаяния. Кстати, присутствие крыс тоже побуждало меня к действию. Они
находились тут же, рядом, и угрожали снова забраться в ящик и уничтожить
последние остатки моей еды. Теперь я мог избавиться от них, только действуя
самым энергичным образом.
Крысы проникли в ящик не через то отверстие, через которое проникал в
него я сам: оно было закрыто рулоном -- и там они пройти не могли. Они вошли
с противоположной стороны, через ящик с материей. Им удалось это сделать
потому, что я сам снял одну из боковых досок этого ящика. Это произошло
недавно -- ведь им надо было прогрызть заднюю стенку, на что потребовалось
бы, конечно, немало времени. Иначе они давно бы уже проникли внутрь и не
оставили бы ни кусочка. Они, несомненно, и прошлые разы пробирались в мою
каморку именно из-за этого ящика с галетами -- здесь пролегал самый короткий
путь к нему.
Я очень сожалел, что вовремя не подумал о сохранности моей кладовой.
Собственно говоря, я думал об этом, но мне не приходило в голову, что крысы
могут проникнуть в ящик сзади, а спереди его плотно прикрывал рулон материи.
Увы! Теперь уже поздно, сожаления ни к чему! И повинуясь инстинкту,
который заставляет нас бороться за жизнь до последней возможности, я перенес
остатки галет из ящика на полочку внутри моего убежища. Затем,
забаррикадировавшись снова, я улегся на постель и стал думать о положении,
которое казалось мне мрачнее, чем когда бы то ни было.
Долгое время размышлял я над своими делами, и ничего утешительного не
приходило мне в голову. Я был в таком подавленном состоянии духа, что даже
не пытался сосчитать количество оставшихся у меня галет -- вернее, крошек.
По величине этой небольшой кучки я примерно определил, что могу поддержать
свое существование, исходя из самого маленького пайка, около десяти дней, не
больше. Итак, мне осталось жить десять дней, в лучшем случае -- две недели,
а в конце этих двух недель умереть, причем я уже знал, что это будет
медленная и мучительная смерть. Мне уже были ведомы муки голода, и я
страшился испытать их вторично. Но избежать такого жребия не было надежды. В
ту минуту, во всяком случае, я считал себя обреченным.
Я был так потрясен своим открытием, что долгое время не мог прийти в
себя. Я был подавлен, малодушие овладело мной, мозг был словно парализован.
И когда я пытался думать, мысли мои блуждали и возвращались снова и снова к
моей страшной участи.
Потом я опомнился и вновь обрел способность обсудить обстоятельства, в
которых очутился. Снова появилась надежда, правда настолько неопределенная и
необоснованная, что ее следовало бы назвать "призраком надежды". Мне пришла
в голову чрезвычайно простая мысль: если я нашел один ящик с галетами,
отчего бы не поискать второй? Если он не находится рядом с первым, он может
оказаться неподалеку. Я уже говорил, что при погрузке судна грузы
размещаются по-разному: не по сортам товара, а по объему и форме упаковки,
чтобы они соответствовали друг друг и форме трюма. Я уже в этом сам
убедился, потому что вокруг меня рядом стояли самые разнообразные товары:
галеты, мануфактура, бренди и бочка с водой. Хотя непосредственно рядом с
ящиком с галетами не стоял другой такой же ящик, но он мог быть неподалеку.
Может быть, с другой стороны ящика с сукном или в ином месте, куда я сумею
проникнуть.
Энергия вернулась ко мне, и я стал размышлять, как мне найти другой
ящик с галетами.
План тотчас был выработан. Способ был только один -- воспользоваться
ножом. Мне пришло в голову проложить ножом дорогу через бочки, ящики и тюки,
заграждавшие путь к галетам. И чем больше я думал об этом, тем более
выполнимой казалась мне эта идея. То, что нам кажется трудным или
невыполнимым при обыкновенных обстоятельствах, становится легким, когда нам
угрожает смертельная опасность и когда мы знаем, что таким путем сможем
спасти жизнь. Самые тяжелые лишения и величайшие трудности становятся
легкими затруднениями, когда дело идет о жизни и смерти!
Именно с этой точки зрения я вынужден был смотреть на подвиг, который
мне предстояло совершить, и не очень заботился о времени и труде, только бы
это дало мне возможность спастись от страшной голодной смерти.
Итак, я решил проложить с помощью ножа дорогу через груды товаров в
надежде найти ящик, содержащий пищу. Если меня ждет успех, я буду жить; если
нет -- я умру. И еще одна мысль толкала меня к действию: лучше провести
остаток жизни в надежде, чем уступить отчаянию и сидеть сложа руки. Провести
две недели в ожидании смерти в тысячу раз хуже, чем сама смерть.
Лучше продолжать борьбу, питая надежду новыми усилиями. Самый труд
сократит время и отвлечет меня от мрачных мыслей о безрадостной судьбе.
Так думал я, и новый прилив энергии сменил во мне прежний упадок сил.
Я стоял на коленях, с ножом в руке, полный решимости и готовый на все.
Как оценил я в ту минуту счастье обладать этим куском стали! Я бы не обменял
его на целый корабль, наполненный чистым золотом!
Прежде всего надо было пробиться через ящик с материей и исследовать
то, что находилось за ним. Ящик с галетами был теперь пуст, и я пролез через
него без труда. Вы помните, мне уже приходилось это делать -- тогда, когда я
набрел на сукно. Значит, дорога была знакома. Но для того чтобы пробраться
через ящик с сукном, необходимо выбросить оттуда несколько рулонов и
очистить дорогу к следующему ящику. Следовательно, сначала нож мне не нужен.
Отложив его в сторону, в такое место, где я мог легко достать до него рукой,
я просунул голову и влез в пустой ящик. В следующую минуту я уже выдергивал
и вытаскивал тугие рулоны сукна, напрягая все силы и энергию, чтобы сдвинуть
их с места.
Работа стоила времени и труда, и гораздо больше, чем вам кажется. Дело
в том, что материю упаковывали так, чтобы сэкономить место, и рулоны были
прижаты друг к другу настолько плотно, как будто они вышли из-под парового
пресса. Те рулоны, которые находились напротив сделанного мной отверстия,
вынуть не составляло труда, но с прочими возни было больше. Мне пришлось
пустить в ход всю свою силу, чтобы сдвинуть их с места. Когда первые были
вынуты, работать стало легче. Некоторые рулоны оказались крупнее других --
это было более грубое сукно. Они были настолько велики, что не пролезали
через проделанные мной отверстия в ящике с материей и в ящике с галетами.
Что мне оставалось делать с ними? Расширить отверстия -- значит приложить
очень много труда. Оба ящика расположены так, что оторвать от них лишнюю
доску невозможно. Можно расширить дыру ножом, но это трудно.
Тут я придумал план, который тогда показался мне превосходным, хотя
впоследствии оказалось, что я сделал ошибку. Я разрезал завязки на каждом
рулоне и стал разматывать рулоны постепенно. Я вытаскивал из дыры материю,
пока рулон не становился достаточно тонким, чтобы пройти через отверстие.
Таким способом я освободил весь ящик, хотя работа заняла несколько часов.
Работа моя была прервана очень серьезным обстоятельством: вернувшись к
себе на место с первым вынутым из ящика рулоном материи, я с ужасом
обнаружил, что помещение занято двумя десятками других жильцов: опять крысы!
Кусок материи выпал у меня из рук. Я ринулся на крыс и разогнал их. Я
сразу понял, что часть запасов моего жалкого продуктового склада сожрана или
унесена. Впрочем, они уничтожили не очень много. К счастью, я отсутствовал
недолго. Задержись я еще минут на двадцать, эти разбойники подобрали бы все,
не оставив мне ни крошки.
Последствия могли оказаться для меня роковыми. Браня себя за
собственную небрежность, я решил в будущем быть более осторожным.
Я расстелил большой кусок материи, насыпал на него крошки, затем
свернул его кульком и завязал как можно крепче полоской той же материи. Я
полагал, что теперь все будет в сохранности. Положив кулек в угол, я снова
приступил к работе.
Ползая на коленях то с пустыми руками, то нагруженный материей, я
походил на муравья, бегающего по своей дорожке и делающего запас на зиму. В
течение нескольких часов я не уступал муравьям в усердии и деловитости.
Погода по-прежнему стояла тихая, но стало еще жарче и пот катил с меня
градом. Я вынужден был оторвать кусок материи, чтобы вытирать лоб и лицо.
Порой мне казалось, что я задохнусь от жары. Но, однако, я работал и работал
не переставая. Мне и в голову не приходило сделать передышку.
Крысы все время напоминали о своем присутствии. Они кишели около меня в
щелях между ящиками и бочками, где у них были свои пути и тропы. Я встречал
их и в проделанном мной туннеле. Они то пересекали мне дорогу, то
наскакивали на меня, то метались позади и перебегали по ногам. Как это ни
странно, но теперь я боялся их меньше, чем раньше. Это объяснялось тем, что
я понял, что крыс привлекал ящик с галетами, а вовсе не я сам. Прежде у меня
было впечатление, что они собираются на меня напасть, но теперь я думал, что
разгадал их намерения, и у меня было меньше опасений, что они перейдут в
атаку. Пока я бодрствую, они не страшны. Но я никогда не ложился спать, не
приняв мер предосторожности на случай их нападения, и намеревался поступать
так и впредь.
Была еще и другая причина, по которой я уже не так боялся крыс.
Положение мое ухудшилось настолько, что необходимо было действовать, и все
меньшие опасности померкли перед главной -- опасностью голодной смерти.
Разгрузив наконец ящик с материей, я позволил себе немного отдохнуть и
подкрепиться горстью крошек и чашкой воды. Работая над разгрузкой ящика, я
не отрывался даже для того, чтобы глотнуть воды, и сейчас готов был выпить
полгаллона. Я был уверен, что воды мне хватит надолго, и потому выпил
сколько хотелось. Вероятно, когда я наконец оторвался от бочки, уровень воды
в ней сильно понизился. Драгоценная влага казалась слаще меда -- я
чувствовал себя снова полным сил и бодрости.
Теперь я обратился к своим продовольственным запасам, но крик ужаса
вырвался из моих уст, когда я ощупал кулек.
Снова крысы! Да, к своему изумлению, я обнаружил, что неутомимые
грабители опять побывали здесь, прогрызли дыру в материи и уничтожили еще
часть моего скудного запаса. Пропало не меньше фунта[38] драгоценных крошек,
и все это произошло недавно, потому что несколькими минутами раньше я
случайно передвигал кулек и там все было в порядке.
Это новое несчастье вызвало у меня и раздражение, и новые страдания.
Нельзя было ни на минуту отойти от галет, не рискуя лишиться всего до
последней крошки.
Я лишился уже половины запаса, вынутого из ящика. Я рассчитывал, что
мне хватит его на десять -- двенадцать дней, считая мелкое крошево, которое
я тщательно собрал с досок. Но теперь, внимательно исследовав остатки, я
увидел, что их едва хватит на неделю.
Такое открытие усугубило мрачность моего положения. Но я не впадал в
отчаяние. Я решил продолжать работу, как будто никакого несчастья не
случилось. Уменьшение запасов только прибавило мне энергии и упорства.
Оставался единственный способ сохранить крошки -- взять с собой кулек и
постоянно держать при себе. Конечно, можно было завернуть крошки в несколько
слоев материи, но я был убежден, что паразиты прогрызут дыру даже в железном
ящике.
Для большей надежности я заткнул дыру, проеденную крысами, и снова влез
в ящик, захватив с собой кулек с крошками. Я был готов защищать его против
любого, кто на него покусится.
Я поместил его между колен, взялся за нож и принялся проделывать ход в
задней стенке ящика из-под сукна.
Стараясь поменьше пускать в дело нож, я сначала попытался оторвать
доски руками. Уверившись в том, что я не могу их сдвинуть с места, я лег на
спину и попробовал выломать их ногами. Я даже надел башмаки, думая, что мне
удастся вышибить доски. Но сколько я ни колотил ногами, ничего не
получилось! Доски были хорошо забиты гвоздями, и, как я впоследствии
убедился, ящик был стянут железными скрепами, которые выдержали бы и более
серьезные усилия. Тогда я стал работать ножом.
Я намеревался прорезать поперек одну из досок поближе к краю, а потом
подвести под нее руку и оторвать, как бы прочно ни была она укреплена с
другого конца.
Дерево было не слишком твердое -- обыкновенная ель, и я легко прорезал
бы доски даже самым простым ножом, если бы сам находился выше, а ящик стоял
прямо передо мной. Но вместо этого приходилось действовать в согнутом
положении, весьма неудобном и утомительном. Больше того, рука моя все еще
болела от крысиного укуса, ранка не закрылась. Возможно, что вечное
беспокойство, тревога, бессонница, лихорадочное состояние мешали излечению
раны. К сожалению, ранена была правая рука, а левой я не умел действовать
ножом. Я временами пробовал переложить нож в левую руку, чтобы правая
отдохнула, но ничего не получалось. Поэтому я потратил несколько часов на
то, чтобы прорезать доску в девять дюймов длины и толщиной в один дюйм. Под
конец я все-таки справился. Улегшись еще раз на спину и нажав на доску
каблуками, я с удовольствием убедился, что она поддается.
Однако что-то позади ящика -- другой ящик или бочка -- мешало до конца
выломать доску. Промежуток был не больше двух или трех дюймов, и пришлось
дергать, трясти, нажимать вверх, вниз, вперед, назад, пока не расшатались
железные скрепы и доска не отделилась от ящика.
Просунув руку в щель, я сразу определил, что находилось за ящиком: там
помещался другой ящик, и -- увы! -- такой же, как тот, который я опустошил.
То же дерево на ощупь,-- я уже говорил, что мое осязание обострилось до
чрезвычайности.
Это открытие сильно опечалило меня. Я был разочарован. Но все же я
решил удостовериться окончательно и стал вынимать доску из второго ящика,
так же как раньше из первого: сделал поперечный надрез, потянул доску к
себе... Работы здесь было больше, чем с первым ящиком, потому что добраться
до него оказалось труднее. Кроме того, прежде чем взломать второй ящик, мне
пришлось расширить отверстие в первом, иначе я не мог бы достать до того
места, где ящики примыкали друг к другу. Расширить отверстие было нетрудно:
мягкая доска поддавалась лезвию ножа.
Над вторым ящиком я трудился угрюмо, безрадостно -- это была
безнадежная работа. Я бы мог и вовсе оставить ее, ибо лезвие ножа уже не раз
приходило в соприкосновение с чем-то мягким, рыхлым внутри ящика -- это была
ткань. Я мог бы бросить работу, но какое-то любопытство заставляло меня
смелее, видя, как мало ущерба я причиняю им этим оружием. Одна огромная
крыса, больше всех остальных, ведет их в атаку. Это не настоящая крыса, а
призрак той, которую я убил.
Таково было сновидение...
Я долго не подпускаю к себе противника. Но вот силы оставляют меня.
Если не придет помощь, крысы одолеют. Я оглядываюсь, громко зову на помощь,
но никто меня не слышит.
Враги заметили наконец, что силы мои иссякают. По знаку своего вожака
они бросились на меня одновременно. Они напали на меня спереди, сзади, с
боков, и, хотя я сыпал удары во все стороны в последнем, отчаянном усилии,
все это было бесцельно. Я отбрасывал их дюжинами, швырял их одна на другую,
но на смену упавшим приходили новые.
Больше я не мог сражаться. Сопротивление было напрасно. Они уже
карабкались по моим ногам, по бокам, по спине. Они повисали на мне, как
пчелиные рои виснут на ветках. И когда они уже собирались растерзать меня, я
не выдержал их веса и тяжело упал на землю.
Это спасло меня: как только я коснулся пола, крысы отскочили и убежали
стремглав, словно испугались того, что им удалось сделать.
Меня приятно удивила такая развязка. Сначала я не мог объяснить себе, в
чем дело, но скоро мысли мои прояснились и я очень обрадовался, когда
убедился в том, что все эти ужасы -- только сон.
Впрочем, тут же мое настроение изменилось, и радость мгновенно исчезла.
Не все здесь было сном. Крысы были на мне, и в этот момент они находились в
моей каморке. Я слышал, как они носятся кругом. Я слышал их отвратительный
визг. Я еще не успел приподняться, как одна из них пробежала по моему лицу.
Это было для меня новым источником ужаса. Как они проникли сюда? Уже
сама таинственность этого нового вторжения потрясла меня. Как они пролезли?
Неужели вытолкнули куртку из щели? Я машинально ее ощупал. Нет, куртка на
месте, в том виде, как я ее оставил. Я достал куртку и снова пустил ее в
ход, чтобы прогнать страшных грызунов. Опять я кричал и хлопал курткой по
полу, и опять крысы ушли, но теперь я был в невероятном страхе, потому что
не мог объяснить, как они добрались до меня, несмотря на все мои
предосторожности.
Долгое время я сидел в глубоком унынии, пока не сообразил наконец, в
чем дело: они прошли не через ту щель, которую я заткнул курткой, а через
другое отверстие, забитое материей. Кусок материи был слишком мал -- крысы
вытащили его зубами.
Вот каким образом они прорвались! Но моя тревога от этого не
уменьшилась. Наоборот, она возросла. Зачем эти существа так упорно
возвращаются снова и снова? Почему мое убежище привлекает их больше, чем
другие части корабля? Что им нужно? Загрызть и съесть меня?
Я не мог найти иную причину, чтобы объяснить их нападение.
Страх перед тем, что меня могут загрызть крысы, вызвал у меня прилив
энергии. По часам я узнал, что проспал не больше часа, но не мог снова
заснуть, пока полностью не обеспечу себе безопасность. Я решил привести мою
крепость в порядок, более пригодный для обороны.
Я вынул куски материи из всех щелей и дыр и заново тщательно закупорил
все лазейки. Я пошел даже на то, чтобы вынуть из ящика все галеты и достать
два или три новых рулона материи для затычек. Потом уложил галеты на место и
заткнул все отверстия.
Мне пришлось потрудиться возле ящика, потому что около него было много
всевозможных щелей. Я вышел из затруднения при помощи большого рулона
материи, поставив его стоймя и закрыв им все свободное пространство. На этой
стороне теперь все было закрыто. Рулон стоял так плотно, что никакое живое
существо не могло его обойти. Единственный недостаток этого укрепления был в
том, что оно затрудняло мне доступ к галетам, потому что материя закрыла
отверстие ящика. Но я подумал об этом заранее и сделал внутри камеры запас
галет на неделю, на две. Когда я съем их, я могу отодвинуть рулон и, прежде
чем крысы успеют добраться до щели, сделать запас еще на неделю.
Полных два часа ушло на то, чтобы закончить все эти приготовления. Я
работал с большой тщательностью, стараясь сделать стены моей крепости
попрочнее. Это не была игра: от этого зависела моя жизнь.
Проделав все самым аккуратным образом, я улегся спать.
Теперь я был уверен в том, что высплюсь по-настоящему.
Я не ошибся -- я спал двенадцать часов подряд. Хотя не без кошмаров:
мне опять снились ужасные сражения с крабами и крысами. Мой сон не освежил
меня, несмотря на его длительность, как будто я и в самом деле сражался со
своими страшными врагами. Но приятно было, проснувшись, убедиться в том, что
незваные гости не возвращались и в моих укреплениях не появилось ни одной
бреши. Я ощупал и нашел все на прежнем месте.
Несколько дней я прожил сравнительно спокойно. Я не боялся крыс, хотя
знал, что они неподалеку. Когда погода была тихая -- а она долго не
менялась,-- я слышал возню животных снаружи, слышал, как они что-то там
делали, носились между ящиками с грузами, иногда испускали омерзительные
вопли, словно сражались друг с другом. Но их голоса больше не пугали меня,
ибо я знал твердо, что крысы не могут ко мне попасть. Если мне случалось на
время передвинуть один из рулонов материи, защищавших мое убежище, я
немедленно ставил его обратно, прежде чем хотя бы одна крыса успевала
заметить, что отверстие открыто.
Мне было очень неудобно в таком заточении. Погода стояла необыкновенно
жаркая. Ни малейшее движение ветерка не доходило до меня, и воздух в моем
помещении не освежался. Я чувствовал себя как внутри печки. Весьма возможно,
что мы пересекали экватор или, во всяком случае, находились в тропических
широтах -- вот откуда такое спокойствие в атмосфере, потому что в этих
широтах бури бывают реже, чем в так называемых умеренных зонах. Только раз
мы попали в бурю, которая продолжалась весь день и ночь. Как всегда,
началась сильная качка. Корабль качало так, как будто он собирался
перевернуться вверх дном.
На этот раз я не заболел морской болезнью, но мне не за что было
держаться, и я катался по полу, то ударяясь лбом о бочку, то сваливаясь в
сторону, пока мое тело не оказалось избитым, словно после града палочных
ударов. Колебание судна заставляло бочки и ящики немного сдвигаться с места,
и от этого затычки из материи ослабевали и вываливались.
Все еще боясь крысиного нашествия, я то и дело затыкал лазейки.
В общем, это занятие все-таки было приятнее, чем безделье. Оно помогало
мне проводить время, и два дня бури и волнения на море показались мне короче
двух обычных дней. Самыми горькими часами моего заключения были те, в
которые я был предоставлен самому себе и своим мыслям. Часами я лежал на
месте без движения, иногда даже без единой мысли в голове. И, лежа во мраке,
одиночестве и тоске, я боялся, что разум оставит меня.
Так прошло больше двух недель -- я знал это по зарубкам на палочке. Эти
недели казались месяцами, даже годами -- так медленно тянулось время! В
промежутках между бурями кругом меня царило однообразное спокойствие, не
происходило ничего такого, что можно было бы отметить и запомнить. Все время
я строго придерживался установленного мной пайка. Несмотря на то что мне
часто приходилось голодать так, что я мог бы съесть недельную порцию за один
раз, я все-таки не выходил за пределы установленного рациона. Часто это
стоило больших усилий. Скрепя сердце я откладывал в сторону для следующей
еды полгалеты, которая словно прилипала к моим пальцам, когда я клал ее на
полочку. Но, в общем, я мог поздравить себя: за исключением того дня, когда
я съел за один раз четыре галеты, я не нарушил расписания и мужественно
подавлял разгоревшийся аппетит.
От жажды я вовсе не страдал. Никаких трудностей с водой у меня не было.
Установленного количества воды хватало даже с избытком. Иногда я пил меньше,
чем полагалось, и всегда мог выпить столько, сколько хотелось.
Скоро запас галет, отложенный мной, подошел к концу. Это меня
обрадовало. Значит, дни идут -- прошло две недели с тех пор, как я
пересчитал галеты и определил необходимое на данный срок количество. Итак,
пришло время отправиться в "кладовую" и взять оттуда новый запас.
И тут у меня появилось странное опасение. Оно возникло внезапно, как
будто в сердце вдруг кольнула стрела. Это было предчувствие большого
несчастья, вернее -- не предчувствие, а страх, порожденный тем, что я
заметил в последнюю минуту. Я все время слышал снаружи шум, который
приписывал моим соседям -- крысам. Он доносился до меня часто, почти
постоянно, и я привык к нему, но сейчас звук напугал меня -- он шел со
стороны, где стоял ящик с галетами.
Дрожащими руками я сдвинул с места рулон и погрузил руки в ящик.
Милосердный Боже! Ящик был пуст!
Нет, не пуст. Запустив руку поглубже, я нащупал в нем нечто мягкое,
скользкое... крыса! Животное отскочило в сторону, как только почувствовало
мое прикосновение, и так же мгновенно я убрал руку. Машинально я начал снова
шарить в ящике -- и наткнулся на другую крысу! И еще, еще!.. Казалось,
половина ящика набита ими -- одна вплотную к другой. Они разбегались кто
куда, некоторые, выскочив из отверстия, даже прыгали мне на грудь, остальные
бросались на стенки ящика, испуская пронзительные крики.
Вскоре я разогнал их. Но -- увы! -- когда они скрылись и я стал
обследовать свои запасы, то увидел, к своему отчаянию, что почти все галеты
исчезли. В ящике не оставалось ничего, кроме кучи крошек на дне. Эти остатки
крысы и поедали в ту минуту, когда я их спугнул.
Это было страшное несчастье. Я был так подавлен своим открытием, что
долгое время не мог прийти в себя.
Я легко мог представить себе, что произойдет дальше. Мои продукты
исчезли -- голодная смерть глядела мне в лицо. Да, нет сомнений, смерть от
голода неминуема! Жалкими крохами, которые оставили мне мерзкие грабители --
они бы доели все через час, не спугни я их,-- нельзя было продержаться
больше недели. И тогда... Что тогда? Голод, голодная смерть!
Выхода не было. Так я рассудил. Да и на что мог я рассчитывать?
Я чувствовал себя совершенно уничтоженным -- настолько, что не принял
никаких мер к тому, чтобы защитить ящик от дальнейших вторжений крыс. Я был
уверен, что все равно мне придется отступить перед этим несчастьем --
умереть от голода. Не было никакого смысла противиться судьбе. Лучше уж
умереть сразу, чем через неделю. Жить еще несколько дней, зная, что тебя
ожидает смерть,-- ужасно, мучительно! Ожидание хуже самой смерти. И ко мне
вернулись прежние мысли о самоубийстве.
Но только на минуту. Я вспомнил, что однажды стоял на пороге
самоубийства, но чудесным образом избежал его. Снова луч надежды осветил мне
будущее. Правда, надежда эта ни на чем не основывалась, но ее было
достаточно для того, чтобы вдохнуть в меня новую энергию и спасти от полного
отчаяния. Кстати, присутствие крыс тоже побуждало меня к действию. Они
находились тут же, рядом, и угрожали снова забраться в ящик и уничтожить
последние остатки моей еды. Теперь я мог избавиться от них, только действуя
самым энергичным образом.
Крысы проникли в ящик не через то отверстие, через которое проникал в
него я сам: оно было закрыто рулоном -- и там они пройти не могли. Они вошли
с противоположной стороны, через ящик с материей. Им удалось это сделать
потому, что я сам снял одну из боковых досок этого ящика. Это произошло
недавно -- ведь им надо было прогрызть заднюю стенку, на что потребовалось
бы, конечно, немало времени. Иначе они давно бы уже проникли внутрь и не
оставили бы ни кусочка. Они, несомненно, и прошлые разы пробирались в мою
каморку именно из-за этого ящика с галетами -- здесь пролегал самый короткий
путь к нему.
Я очень сожалел, что вовремя не подумал о сохранности моей кладовой.
Собственно говоря, я думал об этом, но мне не приходило в голову, что крысы
могут проникнуть в ящик сзади, а спереди его плотно прикрывал рулон материи.
Увы! Теперь уже поздно, сожаления ни к чему! И повинуясь инстинкту,
который заставляет нас бороться за жизнь до последней возможности, я перенес
остатки галет из ящика на полочку внутри моего убежища. Затем,
забаррикадировавшись снова, я улегся на постель и стал думать о положении,
которое казалось мне мрачнее, чем когда бы то ни было.
Долгое время размышлял я над своими делами, и ничего утешительного не
приходило мне в голову. Я был в таком подавленном состоянии духа, что даже
не пытался сосчитать количество оставшихся у меня галет -- вернее, крошек.
По величине этой небольшой кучки я примерно определил, что могу поддержать
свое существование, исходя из самого маленького пайка, около десяти дней, не
больше. Итак, мне осталось жить десять дней, в лучшем случае -- две недели,
а в конце этих двух недель умереть, причем я уже знал, что это будет
медленная и мучительная смерть. Мне уже были ведомы муки голода, и я
страшился испытать их вторично. Но избежать такого жребия не было надежды. В
ту минуту, во всяком случае, я считал себя обреченным.
Я был так потрясен своим открытием, что долгое время не мог прийти в
себя. Я был подавлен, малодушие овладело мной, мозг был словно парализован.
И когда я пытался думать, мысли мои блуждали и возвращались снова и снова к
моей страшной участи.
Потом я опомнился и вновь обрел способность обсудить обстоятельства, в
которых очутился. Снова появилась надежда, правда настолько неопределенная и
необоснованная, что ее следовало бы назвать "призраком надежды". Мне пришла
в голову чрезвычайно простая мысль: если я нашел один ящик с галетами,
отчего бы не поискать второй? Если он не находится рядом с первым, он может
оказаться неподалеку. Я уже говорил, что при погрузке судна грузы
размещаются по-разному: не по сортам товара, а по объему и форме упаковки,
чтобы они соответствовали друг друг и форме трюма. Я уже в этом сам
убедился, потому что вокруг меня рядом стояли самые разнообразные товары:
галеты, мануфактура, бренди и бочка с водой. Хотя непосредственно рядом с
ящиком с галетами не стоял другой такой же ящик, но он мог быть неподалеку.
Может быть, с другой стороны ящика с сукном или в ином месте, куда я сумею
проникнуть.
Энергия вернулась ко мне, и я стал размышлять, как мне найти другой
ящик с галетами.
План тотчас был выработан. Способ был только один -- воспользоваться
ножом. Мне пришло в голову проложить ножом дорогу через бочки, ящики и тюки,
заграждавшие путь к галетам. И чем больше я думал об этом, тем более
выполнимой казалась мне эта идея. То, что нам кажется трудным или
невыполнимым при обыкновенных обстоятельствах, становится легким, когда нам
угрожает смертельная опасность и когда мы знаем, что таким путем сможем
спасти жизнь. Самые тяжелые лишения и величайшие трудности становятся
легкими затруднениями, когда дело идет о жизни и смерти!
Именно с этой точки зрения я вынужден был смотреть на подвиг, который
мне предстояло совершить, и не очень заботился о времени и труде, только бы
это дало мне возможность спастись от страшной голодной смерти.
Итак, я решил проложить с помощью ножа дорогу через груды товаров в
надежде найти ящик, содержащий пищу. Если меня ждет успех, я буду жить; если
нет -- я умру. И еще одна мысль толкала меня к действию: лучше провести
остаток жизни в надежде, чем уступить отчаянию и сидеть сложа руки. Провести
две недели в ожидании смерти в тысячу раз хуже, чем сама смерть.
Лучше продолжать борьбу, питая надежду новыми усилиями. Самый труд
сократит время и отвлечет меня от мрачных мыслей о безрадостной судьбе.
Так думал я, и новый прилив энергии сменил во мне прежний упадок сил.
Я стоял на коленях, с ножом в руке, полный решимости и готовый на все.
Как оценил я в ту минуту счастье обладать этим куском стали! Я бы не обменял
его на целый корабль, наполненный чистым золотом!
Прежде всего надо было пробиться через ящик с материей и исследовать
то, что находилось за ним. Ящик с галетами был теперь пуст, и я пролез через
него без труда. Вы помните, мне уже приходилось это делать -- тогда, когда я
набрел на сукно. Значит, дорога была знакома. Но для того чтобы пробраться
через ящик с сукном, необходимо выбросить оттуда несколько рулонов и
очистить дорогу к следующему ящику. Следовательно, сначала нож мне не нужен.
Отложив его в сторону, в такое место, где я мог легко достать до него рукой,
я просунул голову и влез в пустой ящик. В следующую минуту я уже выдергивал
и вытаскивал тугие рулоны сукна, напрягая все силы и энергию, чтобы сдвинуть
их с места.
Работа стоила времени и труда, и гораздо больше, чем вам кажется. Дело
в том, что материю упаковывали так, чтобы сэкономить место, и рулоны были
прижаты друг к другу настолько плотно, как будто они вышли из-под парового
пресса. Те рулоны, которые находились напротив сделанного мной отверстия,
вынуть не составляло труда, но с прочими возни было больше. Мне пришлось
пустить в ход всю свою силу, чтобы сдвинуть их с места. Когда первые были
вынуты, работать стало легче. Некоторые рулоны оказались крупнее других --
это было более грубое сукно. Они были настолько велики, что не пролезали
через проделанные мной отверстия в ящике с материей и в ящике с галетами.
Что мне оставалось делать с ними? Расширить отверстия -- значит приложить
очень много труда. Оба ящика расположены так, что оторвать от них лишнюю
доску невозможно. Можно расширить дыру ножом, но это трудно.
Тут я придумал план, который тогда показался мне превосходным, хотя
впоследствии оказалось, что я сделал ошибку. Я разрезал завязки на каждом
рулоне и стал разматывать рулоны постепенно. Я вытаскивал из дыры материю,
пока рулон не становился достаточно тонким, чтобы пройти через отверстие.
Таким способом я освободил весь ящик, хотя работа заняла несколько часов.
Работа моя была прервана очень серьезным обстоятельством: вернувшись к
себе на место с первым вынутым из ящика рулоном материи, я с ужасом
обнаружил, что помещение занято двумя десятками других жильцов: опять крысы!
Кусок материи выпал у меня из рук. Я ринулся на крыс и разогнал их. Я
сразу понял, что часть запасов моего жалкого продуктового склада сожрана или
унесена. Впрочем, они уничтожили не очень много. К счастью, я отсутствовал
недолго. Задержись я еще минут на двадцать, эти разбойники подобрали бы все,
не оставив мне ни крошки.
Последствия могли оказаться для меня роковыми. Браня себя за
собственную небрежность, я решил в будущем быть более осторожным.
Я расстелил большой кусок материи, насыпал на него крошки, затем
свернул его кульком и завязал как можно крепче полоской той же материи. Я
полагал, что теперь все будет в сохранности. Положив кулек в угол, я снова
приступил к работе.
Ползая на коленях то с пустыми руками, то нагруженный материей, я
походил на муравья, бегающего по своей дорожке и делающего запас на зиму. В
течение нескольких часов я не уступал муравьям в усердии и деловитости.
Погода по-прежнему стояла тихая, но стало еще жарче и пот катил с меня
градом. Я вынужден был оторвать кусок материи, чтобы вытирать лоб и лицо.
Порой мне казалось, что я задохнусь от жары. Но, однако, я работал и работал
не переставая. Мне и в голову не приходило сделать передышку.
Крысы все время напоминали о своем присутствии. Они кишели около меня в
щелях между ящиками и бочками, где у них были свои пути и тропы. Я встречал
их и в проделанном мной туннеле. Они то пересекали мне дорогу, то
наскакивали на меня, то метались позади и перебегали по ногам. Как это ни
странно, но теперь я боялся их меньше, чем раньше. Это объяснялось тем, что
я понял, что крыс привлекал ящик с галетами, а вовсе не я сам. Прежде у меня
было впечатление, что они собираются на меня напасть, но теперь я думал, что
разгадал их намерения, и у меня было меньше опасений, что они перейдут в
атаку. Пока я бодрствую, они не страшны. Но я никогда не ложился спать, не
приняв мер предосторожности на случай их нападения, и намеревался поступать
так и впредь.
Была еще и другая причина, по которой я уже не так боялся крыс.
Положение мое ухудшилось настолько, что необходимо было действовать, и все
меньшие опасности померкли перед главной -- опасностью голодной смерти.
Разгрузив наконец ящик с материей, я позволил себе немного отдохнуть и
подкрепиться горстью крошек и чашкой воды. Работая над разгрузкой ящика, я
не отрывался даже для того, чтобы глотнуть воды, и сейчас готов был выпить
полгаллона. Я был уверен, что воды мне хватит надолго, и потому выпил
сколько хотелось. Вероятно, когда я наконец оторвался от бочки, уровень воды
в ней сильно понизился. Драгоценная влага казалась слаще меда -- я
чувствовал себя снова полным сил и бодрости.
Теперь я обратился к своим продовольственным запасам, но крик ужаса
вырвался из моих уст, когда я ощупал кулек.
Снова крысы! Да, к своему изумлению, я обнаружил, что неутомимые
грабители опять побывали здесь, прогрызли дыру в материи и уничтожили еще
часть моего скудного запаса. Пропало не меньше фунта[38] драгоценных крошек,
и все это произошло недавно, потому что несколькими минутами раньше я
случайно передвигал кулек и там все было в порядке.
Это новое несчастье вызвало у меня и раздражение, и новые страдания.
Нельзя было ни на минуту отойти от галет, не рискуя лишиться всего до
последней крошки.
Я лишился уже половины запаса, вынутого из ящика. Я рассчитывал, что
мне хватит его на десять -- двенадцать дней, считая мелкое крошево, которое
я тщательно собрал с досок. Но теперь, внимательно исследовав остатки, я
увидел, что их едва хватит на неделю.
Такое открытие усугубило мрачность моего положения. Но я не впадал в
отчаяние. Я решил продолжать работу, как будто никакого несчастья не
случилось. Уменьшение запасов только прибавило мне энергии и упорства.
Оставался единственный способ сохранить крошки -- взять с собой кулек и
постоянно держать при себе. Конечно, можно было завернуть крошки в несколько
слоев материи, но я был убежден, что паразиты прогрызут дыру даже в железном
ящике.
Для большей надежности я заткнул дыру, проеденную крысами, и снова влез
в ящик, захватив с собой кулек с крошками. Я был готов защищать его против
любого, кто на него покусится.
Я поместил его между колен, взялся за нож и принялся проделывать ход в
задней стенке ящика из-под сукна.
Стараясь поменьше пускать в дело нож, я сначала попытался оторвать
доски руками. Уверившись в том, что я не могу их сдвинуть с места, я лег на
спину и попробовал выломать их ногами. Я даже надел башмаки, думая, что мне
удастся вышибить доски. Но сколько я ни колотил ногами, ничего не
получилось! Доски были хорошо забиты гвоздями, и, как я впоследствии
убедился, ящик был стянут железными скрепами, которые выдержали бы и более
серьезные усилия. Тогда я стал работать ножом.
Я намеревался прорезать поперек одну из досок поближе к краю, а потом
подвести под нее руку и оторвать, как бы прочно ни была она укреплена с
другого конца.
Дерево было не слишком твердое -- обыкновенная ель, и я легко прорезал
бы доски даже самым простым ножом, если бы сам находился выше, а ящик стоял
прямо передо мной. Но вместо этого приходилось действовать в согнутом
положении, весьма неудобном и утомительном. Больше того, рука моя все еще
болела от крысиного укуса, ранка не закрылась. Возможно, что вечное
беспокойство, тревога, бессонница, лихорадочное состояние мешали излечению
раны. К сожалению, ранена была правая рука, а левой я не умел действовать
ножом. Я временами пробовал переложить нож в левую руку, чтобы правая
отдохнула, но ничего не получалось. Поэтому я потратил несколько часов на
то, чтобы прорезать доску в девять дюймов длины и толщиной в один дюйм. Под
конец я все-таки справился. Улегшись еще раз на спину и нажав на доску
каблуками, я с удовольствием убедился, что она поддается.
Однако что-то позади ящика -- другой ящик или бочка -- мешало до конца
выломать доску. Промежуток был не больше двух или трех дюймов, и пришлось
дергать, трясти, нажимать вверх, вниз, вперед, назад, пока не расшатались
железные скрепы и доска не отделилась от ящика.
Просунув руку в щель, я сразу определил, что находилось за ящиком: там
помещался другой ящик, и -- увы! -- такой же, как тот, который я опустошил.
То же дерево на ощупь,-- я уже говорил, что мое осязание обострилось до
чрезвычайности.
Это открытие сильно опечалило меня. Я был разочарован. Но все же я
решил удостовериться окончательно и стал вынимать доску из второго ящика,
так же как раньше из первого: сделал поперечный надрез, потянул доску к
себе... Работы здесь было больше, чем с первым ящиком, потому что добраться
до него оказалось труднее. Кроме того, прежде чем взломать второй ящик, мне
пришлось расширить отверстие в первом, иначе я не мог бы достать до того
места, где ящики примыкали друг к другу. Расширить отверстие было нетрудно:
мягкая доска поддавалась лезвию ножа.
Над вторым ящиком я трудился угрюмо, безрадостно -- это была
безнадежная работа. Я бы мог и вовсе оставить ее, ибо лезвие ножа уже не раз
приходило в соприкосновение с чем-то мягким, рыхлым внутри ящика -- это была
ткань. Я мог бы бросить работу, но какое-то любопытство заставляло меня