Страница:
в небе маячили два темных силуэта, ясно выделяясь на его ярко-голубом фоне.
Хотя они висели очень высоко и явно не двигались, все же видно было, что это
живые существа, что это птицы, и именно того особого вида, к которому и
матрос и негр при всем своем научном невежестве сразу и безошибочно их
отнесли.
Фрегат ("пеликанус аквила"), вызвавший на "Катамаране" столько
оживленных споров, во многих отношениях существенным образом отличается от
прочих океанских птиц. Хотя его обычно причисляют к пеликанам, он почти
ничем не похож на эту уродливую, неуклюжую, напоминающую домашнего гуся,
птицу.
От большинства других птиц, промышляющих добычу, летая над океаном, он
отличается прежде всего тем, что у него между пальцами только небольшая
плавательная перепонка, а когти на ногах такие же, как у орла или у сокола.
Он и в других отношениях сильно походит на этих птиц, так что моряки,
исходя из этого сходства, не делают между ними различия и попросту зовут
фрегата морским соколом, фрегат-соколом или фрегат-орлом. Так зовется и
крупный альбатрос, летающий в поисках добычи над океаном.
У фрегата-самца сплошь черное, как агат, туловище и только клюв
ярко-красный, очень длинный, сплюснутый и к концу круто загнутый книзу.
Самка вся тоже черная, только на брюшке у нее большое белое круглое пятно.
Ноги у фрегата, по сравнению с туловищем, короткие. Пальцы, как мы уже
говорили, снабжены большими когтями, из которых средний покрыт чешуей и
сильно загнут крючком. Ноги у фрегата до самой ступни покрыты перьями, в чем
опять-таки проявляется его сходство с сухопутными хищными птицами. У них
имеется еще один общий и характерный признак -- средний палец у фрегата
загнут внутрь, как бы для того, чтобы им можно было цепляться, садясь на
дерево, что он и делает, когда прилетает на берег, где зачастую вьет на
дереве гнездо или ночует, садясь на ветку, как на насест.
В сущности, эта птица является, можно сказать, промежуточным звеном
между хищными птицами, обитающими на суше, и перепончатыми, которые
преследуют добычу на океане.
Возможно, что фрегат продолжает линию, начатую рыболовом-птицей и
морским орлом. Они добывают себе пищу из воды, однако в поисках ее не
залетают далеко от берега.
Фрегат, которого действительно можно назвать морским соколом или орлом
за его смелость, силу, за все качества, свойственные ему, так же как и этим
царственным птицам,--отлетает так далеко от берега, что его нередко можно
увидеть над самой серединой океана.
Удивительное свойство есть у этой птицы, которому орнитологи до сих пор
не находят объяснения. Дело в том, что перепонок на лапах у нее почти нет,
следовательно, плавать она не может. И правда, никто никогда не видел, чтобы
фрегат садился на воду отдыхать. Не может он держаться и на волне: строение
ног и туловища делает это невозможным. Но тогда как и где он все-таки
отдыхает, когда у него устают крылья? На этот вопрос действительно очень
нелегко ответить.
Некоторые, как, например, Бен Брас, утверждают, будто фрегат каждую
ночь возвращается ночевать на берег. Но если вспомнить, что долететь ему до
своего насеста -- значит иной раз отмахать на крыльях чуть не тысячу миль,
не говоря уже об обратном путешествии к месту его рыбной ловли,-- то такого
рода предположение теряет всякое правдоподобие. Многие моряки придерживаются
мнения, что он спит, высоко повиснув в воздухе. Таково было и мнение Снежка.
И вот это мнение или предположение -- назовите как хотите,-- над
которым Бен Брас посмеялся и слегка даже поиздевался, как над самой
невероятной несуразицей, в конце концов, может быть, не так уж далеко от
истины. Как часто бывало, что диковинные истории, рассказанные каким-нибудь
матросом, принимались за россказни, за самые фантастические бредни, подобно,
например, рассказу о фрегате, и подвергались осмеянию с научной точки зрения
кабинетными учеными-натуралистами, а в конце концов оказывались чистейшей
правдой.
Почему утверждение моряков, будто фрегат спит на лету, не может
оказаться правильным? Ведь оно основано на личном наблюдении, а вовсе не
является матросской выдумкой, какой ее считают умные и высоко о себе мнящие,
но часто ошибающиеся преподаватели естественных наук.
Давайте проверим: так ли уж неправдоподобна теория моряков насчет сна
фрегата?
Что фрегат может отдыхать в воздухе, не подлежит никакому сомнению.
Нередко можно наблюдать, как наблюдали сейчас наши катамаранцы, что он,
распростерши крылья, неподвижно висит в воздухе и только чуть покачивает
своим длинным раздвоенным хвостом, временами то раскрывая его, то складывая,
по меткому выражению матроса, как портной ножницы. Это движение, возможно,
чисто мышечного характера и вполне совместимо с состоянием сна или дремоты,
в котором птица находится отдыхая. Как бы там ни было, она держится, не
меняя положения, не двигаясь с места, иногда в течение многих минут не делая
ни одного движения, а только раздвигает и сдвигает длинные, изящно изогнутые
перья своего раздвоенного хвоста.
Рыба спит, не делая сколько-нибудь заметных усилий, чтобы удержаться в
этом положении в воде. Почему не могут делать этого в воздухе некоторые
птицы, чье тело гораздо легче рыбьего, а костяк снабжен воздушными
полостями, помогающими им держаться в воздухе?
Фрегат редко когда отдыхает в обычном понятии этого слова. Его
ритмичный, грациозно-легкий полет на стройных при всей их огромной длине
крыльях -- распростертые, они нередко достигают десяти футов--доказывает,
что в воздухе он чувствует себя, может быть, так же покойно и легко, как на
ветке дерева. Достоверно известно, что он неделями, месяцами подряд не
знает, что значит отдыхать на дереве или на каком-нибудь другом высоком
месте.
Правда, если фрегат рыбачит вблизи берега, он обычно на берегу же и
ночует. Если же он залетает далеко в море, так и проводит всю ночь на
крыльях. Фрегат не ищет отдыха, как это делают многие другие океанские
птицы, вроде его ближайшего сородича -- глупыша. Он не садится отдыхать ни
на мачту корабля, ни на какой-нибудь иной высокий шест на судне, а постоянно
носится над мачтами плывущих кораблей, словно находит в этом удовольствие, и
отрывает иной раз клювом клочки цветной материи на флагштоке.
О фрегате, захваченном на месте преступления, когда он занимался этим
делом, рассказывают забавный анекдот. Матрос, который влез на верхушку мачты
и схватил его, был простой деревенский парень, служивший на корабле только
временно. Был он длинный и худой, как жердь. И вот команда на борту корабля
после этого случая постоянно потешалась над ним, уверяя, что фрегат, который
привык узнавать матросов по выправке, ошибся, приняв новичка за шест, а не
за матроса, и пал жертвой собственной ошибки.
Строго говоря, фрегат не рыбачит, как остальные хищные птицы на океане.
Так как он не может ни плавать, ни нырять, то не может, конечно, и
вылавливать рыбу из воды. Но, в таком случае, чем же он существует? Где
находит он пропитание? Скажем коротко: он ловит добычу в воздухе и питается
главным образом всякого рода летучей рыбой и летучими каракатицами. Когда
тe, спасаясь от своих преследователей, выскакивают из воды, ища безопасности
в воздухе, фрегат подстерегает их и камнем падает сверху, хватая прежде, чем
те успевают вернуться в свою столь же опасную для них стихию, из которой
только что выпрыгнули.
Кроме летучек, фрегат ловит и рыб, имеющих обыкновение выскакивать из
воды на поверхность, а иногда отнимает добычу у глупыша, у чайки, морской
ласточки и другой тропической птицы, умеющей и нырять и плавать, причем
сначала он силой заставляет их выпустить рыбу, а затем подхватывает ее в
воздухе, прежде чем та упадет обратно в воду.
В бурю эта своеобразная хищная птица прямо-таки благоденствует: это --
время самого обильного для нее лова, так как она может хватать рыбу,
выкинутую бурей прямо на бурлящую волнами поверхность воды. А когда на
океане царит полный штиль, она прибегает к другому способу: силой заставляет
птиц, выловивших рыбу из воды, отдать ей свою законную добычу. Больше того,
она вынуждает их даже отрыгнуть уже проглоченную рыбу.
Поразительное мастерство полета не только дает ей возможность без
промаха схватить выброшенный кусок -- она пускается и на такие фокусы: если
случится, что рыба попала в клюв не так, как ей удобно, она подбрасывает ее
в воздух, ловит снова и снова, пока не сможет проглотить.
Птицы, за которыми так внимательно следили катамаранцы, внезапно вышли
из состояния неподвижности и, кружа в воздухе, стали по спирали спускаться
все ниже и ниже к воде.
Вскоре они оказались так низко, что алый, выдававшийся вперед, как у
пыжащегося голубя, зоб у самца был уже отчетливо виден. Стройные по своим
очертаниям тела птиц с длинными, серпом изогнутыми крыльями и изящным
раздвоенным хвостом четко вырисовывались на фоне небесной синевы.
Альбакоры совсем перестали обращать внимание на приманку, предлагаемую
им Снежком и Брасом, и быстро засновали в воде туда и сюда, пока не
рассеялись по океану во все стороны.
Неужели это страх перед нависшими над ними фрегатами заставил их так
изменить обычную для них тактику?
Нет, такое поведение было вызвано чем-то другим -- не страхом. Они,
по-видимому, бросились за чем-то, чего ни самим им, ни нашей четверке на
плоту еще не было видно.
Бен Брас и Снежок знали, что альбакоры подняли такую суету совсем не
потому, что испугались фрегатов: им они вовсе не были страшны. Но юнга,
который мало еще разбирался в жизни океана, хотя и заметил, что вид у
альбакоров вовсе не испуганный, не понял, почему они вдруг так заметались,
и, показывая на птиц, которые были сейчас не выше чем в сотне саженей над
поверхностью воды, обратился к старшим товарищам:
-- Неужели такая большая рыба тоже боится фрегатов?
-- Да они вовсе не альбакоров высматривают,-- ответил матрос.-- И
альбакоры их не боятся. Здесь где-то неподалеку другая рыба, только не
видать какая. Не видно ее и этим голубым красавцам. Но они ищут ее во все
глаза. Видишь, как они носятся вокруг. И уж, ясное дело, как та рыба завидит
альбакоров, так от страха и выпрыгнет разом из воды.
-- О какой другой рыбе ты говоришь? -- спросил матроса юнга.
-- Понятно о какой--о летучей. О той самой, что в свое время спасла нас
от голодной смерти, помнишь? Тут где-то близко целый косяк ее. И фрегаты
тоже ее учуяли, вот почему они и кружат над этим местом. Они заметили
альбакоров, а так как знают, что те тоже охотятся за летучими рыбками, то и
спустились вниз, чтобы быть поближе к игре. Пока альбакоры не увидели
крылатых созданий и не врезались между ними, фрегату придется только
облизываться. Ему ничего не сделать, пока вспугнутые альбакорами рыбы не
выскочат из воды. А эти голубые красавцы все еще, кажется, их не видят, но,
судя по маневрам, помяни мое слово, сейчас заметят!.. Вот! Что я тебе
говорил, Вильм? Погляди туда. Охота началась!
И действительно, несколько альбакоров внезапно повернули в сторону,
параллельную курсу "Катамарана", и молниеносно пронеслись вперед в
прозрачной воде.
Зрители на плоту увидели, как несколько белых пятен сверкнуло на
мгновение в воздухе и тут же исчезло в воде.
Катамаранцы по серебристому блеску прозрачных плавников-крыльев сразу
узнали косяк летучих рыбок; сейчас за ними охотились самые опасные из их
врагов -- альбакоры.
Некоторые летучие рыбки так и не успели взвиться в воздух, став добычей
своих преследователей.
Фрегаты кружили и над преследователями и над преследуемыми, дожидаясь
своего часа. И как только эти хорошенькие создания показались над водой,
птицы камнем кинулись вниз между двумя отрядами войск, каждая выбирая себе
жертву. Налет получился удачный. Катамаранцы увидели, как оба фрегата взмыли
вверх, держа в клюве по летучей рыбке.
Однако одному фрегату показалось, должно быть, мало только схватить
рыбку -- ему захотелось еще и поиграть ею: внезапно тряхнув головой, он
подбросил свою добычу вверх и поймал ее на лету, и так много раз.
Натешившись вволю, он, как только рыбка очутилась у него опять в клюве,
проглотил ее целиком. Вместе со своими плавниками-крыльями она исчезла у
него в глотке, куда до нее, без всякого сомнения, попадало много таких, как
она.
Но по одной рыбке фрегатам, как видно, было мало; едва они их
проглотили, как заняли прежнюю позицию, дожидаясь удобной минуты, чтобы
кинуться вниз за новой жертвой.
И катамаранцам посчастливилось: им привелось наблюдать один из тех
исключительно интересных эпизодов, происходящих порой на океане, ту
маленькую трагедию, которая часто разыгрывается в природе, причем
действующими в ней лицами стали три сотворенные ею существа, и все три
совершенно разные.
Фрегат, высматривая новую добычу, наметил себе в жертву летучую рыбку
прямо под собой, которая случайно оказалась совсем одна. Потому ли, что она
плавала или летала хуже своих товарок, но она отбилась от всей стаи.
Но больше она не мешкала, и вполне понятно почему: за нею следом мчался
вовсю альбакор фута в три длиной. И альбакор и летучая рыбка пустили в ход
всю силу мышц, заключенную в их плавниках: одна, чтобы удрать, а другая,
чтобы помешать ей это сделать.
Для находившихся на плоту было совершенно очевидно, что альбакор
останется в этом состязании победителем. Увы, это поняла и летучая рыбка.
Крошечное создание, рассекая плавниками прозрачную воду, казалось, все так и
дрожало от страха. И наши зрители решили, что сейчас она взметнется в воздух
и оставит своего жадного преследователя в дураках.
Несомненно, это было единственным выходом для затравленной летучей
рыбки, и несомненно также, что она так именно и собралась сделать, как вдруг
увидела длинные черные крылья и жадно вытянутую шею маячившего над ней
фрегата.
Этого зрелища было достаточно, чтобы чуть-чуть задержать рыбку под
водой, правда всего лишь на одно короткое мгновение. Вот положение! Вверху
-- этот уродливый красный зоб и хищно вытянутая шея. Внизу-- страшная пасть,
готовая раскрыться и поглотить ее. На спасение не было никакой надежды.
Фрегат, в нетерпеливом ожидании маячивший над ней, бросился, не теряя
времени, чтобы схватить ее. Но был ли он слишком уверен в добыче или по
какой-то другой необъяснимой причине, он оказался наглядной иллюстрацией к
старинной и всем известной пословице о том, что от чашки до рта еще далеко;
короче говоря, летучая рыбка от него ускользнула.
С "Катамарана" видели, как он кинулся к ней, широко раскрыв клюв и
алчно растопырив когти, чтобы вцепиться в нее. Но... весь боевой пыл пропал
даром: серебристо-белая рыбка стрелой сверкнула мимо него и упала невдалеке
в океан. Катамаранцы поняли, что летучая рыбка спаслась.
И теперь все с удивлением смотрели на фрегата: потому что, вместо того
чтобы подняться опять вверх и возобновить свою охоту либо за упущенной им
рыбкой, либо за какой-нибудь другой, он остался на поверхности океана и,
распростерши крылья, стал бить ими по воде с такой силой, что брызги так и
летели вокруг, окутывая его сплошным водяным облаком.
При этом он пронзительно кричал, не смолкая ни на минуту.
Но это не был победный крик. Наоборот, чувствовалось, что ему самому
угрожает опасность или что он стал жертвой какого-то хищника, еще более
могучего, чем сам. В течение нескольких секунд длились эти необъяснимые
движения, похожие на усилие высвободиться. На протяжении нескольких
квадратных ярдов вся поверхность океана ходила ходуном, волнуемая усилиями
какого-то живого существа под водой. А птица в это время все продолжала
кричать и пенить крыльями воду, словно гигантский, разыгравшийся на воле
пеликан.
Никто на плоту не мог понять, чем объясняется такое странное поведение
старого фрегата.
Даже Снежок, который считал, что нет ничего на океане, чего он не мог
бы объяснить, был удивлен и растерян не меньше остальных.
-- Да что ж это такое с ним творится, Снежок, а? -- спросил Бен в
надежде, что кто-кто, а уж негр сумеет найти объяснение этому странному
поведению фрегата.-- Фрегат задел за что-то килем... Разрази меня гром, если
он не пойдет сейчас ко дну!
-- Разрази и меня гром!--ответил Снежок, бесцеремонно заимствуя
излюбленное восклицание матроса. -- Провалиться мне на месте, если я знаю,
что тут происходит! Батюшки, видно, кто-то ухватил птицу за ногу!.. Может,
это акула, а может, длиннорылый... А не то...
Снежок сказал бы "меч-рыба", если бы успел закончить свою фразу. Но ему
это не удалось. В тот самый момент, когда он, строя догадки, удивленно
вращал своими белками, что-то сильно стукнуло в днище плота. Удар пришелся
как раз в ту доску, на которой стоял Снежок, и был так силен, что она
выскочила из своих креплений и, подлетев кверху, сбила его с ног, да не
просто сбила, а как из катапульты выбросила с "Катамарана" прямо в океан.
И это было еще не все! Доска, которая смахнула Снежка в воду, мгновенно
вернулась на свое прежнее место -- она была одной из самых тяжелых
деревянных частей плота,-- но, вместо того чтобы остаться на месте, опять
подскочила кверху и тут же свалилась в воду, словно ее потащила туда чья-то
невидимая, но сильная рука -- рука какого-нибудь морского божества, может,
самого Нептуна.
Да и не только доска -- весь плот пришел в движение, словно кто-то
невидимый залез под него и тряс, качал его вверх и вниз. Так быстры и так
сильны были эти таинственные толчки, что оставшиеся на плоту еле
удерживались на ногах.
Вместе с плотом ходуном ходила и вода под ним; из-под досок, на которых
наша тройка, как акробаты, проделывала чудеса ловкости, чтобы не потерять
равновесия, слышался громкий плеск и шум; и через несколько секунд после
первого сильного толчка волны кругом так и пенились белыми шапками.
Негр, опомнившись от невольного сальто-мортале, вынырнул на
поверхность, но, увидев, что плот все еще качает вверх и вниз, не решился
взобраться на него, а поплыл рядом, все время испуганно и невнятно что-то
бормоча. Даже отважный Бен Брас, бывший матрос военного фрегата, столько раз
глядевший смерти в глаза, и тот сейчас испугался.
Да и как же иначе! Он не мог объяснить себе, какая сила природы могла
вызвать это загадочное сотрясение, а необъяснимое, естественно, вызывает
страх.
-- Черт возьми! -- крикнул Бен Брас с дрожью в голосе.--Что за дьявол
возится там под нами?! Кит это, что ли, трется спиной о плот? Или...
Но он не успел договорить, как вновь послышался грохот, словно доска,
так таинственно подпрыгивавшая, раскололась вдруг надвое.
Этот звук, что его ни вызвало бы, оказался апогеем всей сумятицы. После
этого "скачки" плота прекратились, волны от его непрерывного качания
постепенно улеглись, и наконец, подпрыгнув в последний раз, он поплыл, как
обычно, по успокоившейся поверхности океана.
Лишь только "Катамаран" пришел в равновесие, Снежок, вскарабкался на
него. Вид у негра был такой забавный, что, когда он стоял, весь мокрый, и
вода так и лилась с него, всякий, увидев это, не мог бы не расхохотаться. Но
его товарищам было не до смеха. Наоборот, они были подавлены: до сих пор они
не понимали, что было причиной этой только что закончившейся странной
передряги с плотом. Страх, который она им внушила, продолжал держать всех
троих в своей власти и словно лишил их языка. Снежок первый нарушил
молчание.
-- Силы небесные!--воскликнул он, стуча зубами, как кастаньетами.--Что
ж это такое было?.. Как вы думаете, масса Бен, кто это там затеял такую
возню у нас под плотом?.. Вода кругом пеной кипела, так что ничего за ней не
видать было. Боже мой, не дьявол ли это?
По испуганному лицу негра видно было, что он серьезно считает, будто
именно черт вызвал всю эту таинственную суматоху.
Хотя матрос и сам не был свободен от суеверий, однако он не разделял
наивной веры Снежка. Тщетно искал он объяснения этому странному
происшествию, но все же никак не мог приписать его действию
сверхъестественных сил. Удар, покачнувший доску, на которой стоял Снежок,
дал сильный толчок всему плоту. Впрочем, возможно, этот необъяснимый и
неожиданный удар произошел и вполне естественным путем: мало ли кто мог его
нанести -- огромная рыба или иное чудище, вынырнувшее из пучины. А вот то,
что на "Катамаране" и потом продолжалась качка, да еще такая, что весь
экипаж едва не попадал в воду, -- это больше всего смущало Бена Браса. Он
никак не мог понять, почему эта рыба или иная тварь, стукнувшись головой о
киль, не поспешила после такой опасной встречи сию же минуту удрать.
В первую минуту Бен подумал, что под плотом кит. Он слыхал, что киты
попадают под суда. Но само упорство этого загадочного существа,
продолжавшего, как ни странно, атаковать плот, свидетельствовало, что все
происшедшее не может быть чистой случайностью. Но если нападение было
намеренным и виновник его -- кит, так просто они бы не отделались. Матрос
знал, что кит не оставил бы их в покое, лишь покачав плот. Одним взмахом
хвоста морской великан подбросил бы суденышко в воздух, швырнул в пучину
или, разбив вдребезги, разметал обломки по волнам.
Он уже наверняка проделал бы с ними что-нибудь в этом роде,-- так
полагал Бен Брас. Стали быть, это не кит едва не опрокинул их в море.
А если так, что же это было?.. Акула? Нет, не она! Правда, бывают акулы
длиной и с доброго крупного кита, но матрос никогда не слыхал, чтобы они
нападали на проходящие суда.
И вот наши скитальцы стояли, раздумывая над загадочным происшествием,
как вдруг Снежок громко вскрикнул -- наконец-то он сообразил в чем дело.
Едва лишь негр оправился от страха, как первой его мыслью было осмотреть
доску, с которой он сделал вынужденное сальто-мортале, словно акробат с
трамплина.
И вот тут-то -- на том самом месте, где он стоял,-- обнаружилось нечто
такое, от чего сразу все сделалось понятным. Из бревна чуть наискосок
торчал, выдаваясь на целый фут, острый костяной предмет. Он так крепко засел
в дереве, словно его вогнали туда ударами кузнечного молота. Сразу было
видно, что он вошел в доску снизу: острие все в зазубринах и вокруг
отверстия -- щепки.
Впрочем, Снежок не стал долго раздумывать. Стоило ему только взглянуть
на этот предмет, которого раньше здесь и в помине не было, как весь страх
его моментально прошел. Взрыв хохота, скорее напоминавший продолжительное
ржание, возвестил, что Снежок снова стал самим собой.
-- Ей-богу!.. -- воскликнул он.--Эй, масса Бpac! Гляньте-ка на штучку,
которая задала нам такого страха! Поди ж ты! Кто бы подумал, что у этой
длиннорылой уродины такая силища! Вот штука-то!
-- Да это меч-рыба!--вскричал Бен.
Действительно, остроконечная кость, торчавшая из доски, оказалась
мечевидным отростком одной из этих странных тварей.
-- Правильно, Снежок, меч-рыба, она самая!
-- Да нет, это только ее рыло, -- пошутил негр. -- Самой рыбы и близко
не видать. Так вот какое черное тело я видел под плотом! Теперь-то ее и след
простыл. Обломала себе носище -- и это ее и убило. Подохла да тут же ко дну
пошла.
-- Так и есть, -- подхватил матрос. -- "Меч" сломался, покуда она
билась и все рвалась на волю. Слыхал я, как что-то трахнуло, будто треснул
корабельный брус; и потом сразу же плот перестало швырять, все успокоилось.
Господи помилуй! Ну и удар! Доска-то, поди, самое малое -- дюймов пяти
толщиной, а вот видишь, длиннорылый пробил ее насквозь да еще наружу "меч"
высунул на фут с лишним. Ну и ну! Что за диковинные, сумасбродные твари
водятся в океане!
Этим философским рассуждением матроса и закончилось приключение.
Теперь уже весь этот странный эпизод перестал быть загадкой для обоих
взрослых. Ясно было, что меч-рыба проткнула доску своим отростком и сломала
его. Очевидно, "удар мечом" не был нанесен с намерением напасть на
"Катамаран". Это произошло совершенно случайно.
Да и вряд ли могло быть иначе: ведь удар оказался роковым для самого
меченосца. Несомненно, сейчас чудовище лежало мертвым где-нибудь на дне
морском: костяной клинок сломался почти у самого основания, а его обладатель
не мог жить без своего оружия. Даже если страшное увечье не сразу убило
меч-рыбу, все равно потеря этой длинной "шпаги", посредством которой она
только и добывала себе пропитание, наверняка должна была сократить остаток
ее дней, и развязка не замедлила наступить.
Но ни матрос, ни бывший кок не сомневались, что рыба совершила
самоубийство против собственной воли.
Бен Брас объяснял все это Вильяму просто и логично. Меч-рыба погналась
за стайкой альбакоров. Ослепленная стремительностью своего бурного натиска и
страшной прожорливостью, она не заметила плота, покуда не наткнулась своим
длинным "мечом" на доску и не пробила ее насквозь. Не в силах вытащить
глубоко застрявший в дереве мечевидный отросток, огромная рыбина билась до
тех пор, пока не наступила катастрофа. Очевидно, это произошло так: плот
подбросило кверху, а потом вдруг накренило со всего размаха вниз -- она и
напоролась на доску.
Не было необходимости все это подробно объяснять юнге: Вильям и без
того уже знал кое-что. Из прежних разговоров на эту тему ему были известны
Хотя они висели очень высоко и явно не двигались, все же видно было, что это
живые существа, что это птицы, и именно того особого вида, к которому и
матрос и негр при всем своем научном невежестве сразу и безошибочно их
отнесли.
Фрегат ("пеликанус аквила"), вызвавший на "Катамаране" столько
оживленных споров, во многих отношениях существенным образом отличается от
прочих океанских птиц. Хотя его обычно причисляют к пеликанам, он почти
ничем не похож на эту уродливую, неуклюжую, напоминающую домашнего гуся,
птицу.
От большинства других птиц, промышляющих добычу, летая над океаном, он
отличается прежде всего тем, что у него между пальцами только небольшая
плавательная перепонка, а когти на ногах такие же, как у орла или у сокола.
Он и в других отношениях сильно походит на этих птиц, так что моряки,
исходя из этого сходства, не делают между ними различия и попросту зовут
фрегата морским соколом, фрегат-соколом или фрегат-орлом. Так зовется и
крупный альбатрос, летающий в поисках добычи над океаном.
У фрегата-самца сплошь черное, как агат, туловище и только клюв
ярко-красный, очень длинный, сплюснутый и к концу круто загнутый книзу.
Самка вся тоже черная, только на брюшке у нее большое белое круглое пятно.
Ноги у фрегата, по сравнению с туловищем, короткие. Пальцы, как мы уже
говорили, снабжены большими когтями, из которых средний покрыт чешуей и
сильно загнут крючком. Ноги у фрегата до самой ступни покрыты перьями, в чем
опять-таки проявляется его сходство с сухопутными хищными птицами. У них
имеется еще один общий и характерный признак -- средний палец у фрегата
загнут внутрь, как бы для того, чтобы им можно было цепляться, садясь на
дерево, что он и делает, когда прилетает на берег, где зачастую вьет на
дереве гнездо или ночует, садясь на ветку, как на насест.
В сущности, эта птица является, можно сказать, промежуточным звеном
между хищными птицами, обитающими на суше, и перепончатыми, которые
преследуют добычу на океане.
Возможно, что фрегат продолжает линию, начатую рыболовом-птицей и
морским орлом. Они добывают себе пищу из воды, однако в поисках ее не
залетают далеко от берега.
Фрегат, которого действительно можно назвать морским соколом или орлом
за его смелость, силу, за все качества, свойственные ему, так же как и этим
царственным птицам,--отлетает так далеко от берега, что его нередко можно
увидеть над самой серединой океана.
Удивительное свойство есть у этой птицы, которому орнитологи до сих пор
не находят объяснения. Дело в том, что перепонок на лапах у нее почти нет,
следовательно, плавать она не может. И правда, никто никогда не видел, чтобы
фрегат садился на воду отдыхать. Не может он держаться и на волне: строение
ног и туловища делает это невозможным. Но тогда как и где он все-таки
отдыхает, когда у него устают крылья? На этот вопрос действительно очень
нелегко ответить.
Некоторые, как, например, Бен Брас, утверждают, будто фрегат каждую
ночь возвращается ночевать на берег. Но если вспомнить, что долететь ему до
своего насеста -- значит иной раз отмахать на крыльях чуть не тысячу миль,
не говоря уже об обратном путешествии к месту его рыбной ловли,-- то такого
рода предположение теряет всякое правдоподобие. Многие моряки придерживаются
мнения, что он спит, высоко повиснув в воздухе. Таково было и мнение Снежка.
И вот это мнение или предположение -- назовите как хотите,-- над
которым Бен Брас посмеялся и слегка даже поиздевался, как над самой
невероятной несуразицей, в конце концов, может быть, не так уж далеко от
истины. Как часто бывало, что диковинные истории, рассказанные каким-нибудь
матросом, принимались за россказни, за самые фантастические бредни, подобно,
например, рассказу о фрегате, и подвергались осмеянию с научной точки зрения
кабинетными учеными-натуралистами, а в конце концов оказывались чистейшей
правдой.
Почему утверждение моряков, будто фрегат спит на лету, не может
оказаться правильным? Ведь оно основано на личном наблюдении, а вовсе не
является матросской выдумкой, какой ее считают умные и высоко о себе мнящие,
но часто ошибающиеся преподаватели естественных наук.
Давайте проверим: так ли уж неправдоподобна теория моряков насчет сна
фрегата?
Что фрегат может отдыхать в воздухе, не подлежит никакому сомнению.
Нередко можно наблюдать, как наблюдали сейчас наши катамаранцы, что он,
распростерши крылья, неподвижно висит в воздухе и только чуть покачивает
своим длинным раздвоенным хвостом, временами то раскрывая его, то складывая,
по меткому выражению матроса, как портной ножницы. Это движение, возможно,
чисто мышечного характера и вполне совместимо с состоянием сна или дремоты,
в котором птица находится отдыхая. Как бы там ни было, она держится, не
меняя положения, не двигаясь с места, иногда в течение многих минут не делая
ни одного движения, а только раздвигает и сдвигает длинные, изящно изогнутые
перья своего раздвоенного хвоста.
Рыба спит, не делая сколько-нибудь заметных усилий, чтобы удержаться в
этом положении в воде. Почему не могут делать этого в воздухе некоторые
птицы, чье тело гораздо легче рыбьего, а костяк снабжен воздушными
полостями, помогающими им держаться в воздухе?
Фрегат редко когда отдыхает в обычном понятии этого слова. Его
ритмичный, грациозно-легкий полет на стройных при всей их огромной длине
крыльях -- распростертые, они нередко достигают десяти футов--доказывает,
что в воздухе он чувствует себя, может быть, так же покойно и легко, как на
ветке дерева. Достоверно известно, что он неделями, месяцами подряд не
знает, что значит отдыхать на дереве или на каком-нибудь другом высоком
месте.
Правда, если фрегат рыбачит вблизи берега, он обычно на берегу же и
ночует. Если же он залетает далеко в море, так и проводит всю ночь на
крыльях. Фрегат не ищет отдыха, как это делают многие другие океанские
птицы, вроде его ближайшего сородича -- глупыша. Он не садится отдыхать ни
на мачту корабля, ни на какой-нибудь иной высокий шест на судне, а постоянно
носится над мачтами плывущих кораблей, словно находит в этом удовольствие, и
отрывает иной раз клювом клочки цветной материи на флагштоке.
О фрегате, захваченном на месте преступления, когда он занимался этим
делом, рассказывают забавный анекдот. Матрос, который влез на верхушку мачты
и схватил его, был простой деревенский парень, служивший на корабле только
временно. Был он длинный и худой, как жердь. И вот команда на борту корабля
после этого случая постоянно потешалась над ним, уверяя, что фрегат, который
привык узнавать матросов по выправке, ошибся, приняв новичка за шест, а не
за матроса, и пал жертвой собственной ошибки.
Строго говоря, фрегат не рыбачит, как остальные хищные птицы на океане.
Так как он не может ни плавать, ни нырять, то не может, конечно, и
вылавливать рыбу из воды. Но, в таком случае, чем же он существует? Где
находит он пропитание? Скажем коротко: он ловит добычу в воздухе и питается
главным образом всякого рода летучей рыбой и летучими каракатицами. Когда
тe, спасаясь от своих преследователей, выскакивают из воды, ища безопасности
в воздухе, фрегат подстерегает их и камнем падает сверху, хватая прежде, чем
те успевают вернуться в свою столь же опасную для них стихию, из которой
только что выпрыгнули.
Кроме летучек, фрегат ловит и рыб, имеющих обыкновение выскакивать из
воды на поверхность, а иногда отнимает добычу у глупыша, у чайки, морской
ласточки и другой тропической птицы, умеющей и нырять и плавать, причем
сначала он силой заставляет их выпустить рыбу, а затем подхватывает ее в
воздухе, прежде чем та упадет обратно в воду.
В бурю эта своеобразная хищная птица прямо-таки благоденствует: это --
время самого обильного для нее лова, так как она может хватать рыбу,
выкинутую бурей прямо на бурлящую волнами поверхность воды. А когда на
океане царит полный штиль, она прибегает к другому способу: силой заставляет
птиц, выловивших рыбу из воды, отдать ей свою законную добычу. Больше того,
она вынуждает их даже отрыгнуть уже проглоченную рыбу.
Поразительное мастерство полета не только дает ей возможность без
промаха схватить выброшенный кусок -- она пускается и на такие фокусы: если
случится, что рыба попала в клюв не так, как ей удобно, она подбрасывает ее
в воздух, ловит снова и снова, пока не сможет проглотить.
Птицы, за которыми так внимательно следили катамаранцы, внезапно вышли
из состояния неподвижности и, кружа в воздухе, стали по спирали спускаться
все ниже и ниже к воде.
Вскоре они оказались так низко, что алый, выдававшийся вперед, как у
пыжащегося голубя, зоб у самца был уже отчетливо виден. Стройные по своим
очертаниям тела птиц с длинными, серпом изогнутыми крыльями и изящным
раздвоенным хвостом четко вырисовывались на фоне небесной синевы.
Альбакоры совсем перестали обращать внимание на приманку, предлагаемую
им Снежком и Брасом, и быстро засновали в воде туда и сюда, пока не
рассеялись по океану во все стороны.
Неужели это страх перед нависшими над ними фрегатами заставил их так
изменить обычную для них тактику?
Нет, такое поведение было вызвано чем-то другим -- не страхом. Они,
по-видимому, бросились за чем-то, чего ни самим им, ни нашей четверке на
плоту еще не было видно.
Бен Брас и Снежок знали, что альбакоры подняли такую суету совсем не
потому, что испугались фрегатов: им они вовсе не были страшны. Но юнга,
который мало еще разбирался в жизни океана, хотя и заметил, что вид у
альбакоров вовсе не испуганный, не понял, почему они вдруг так заметались,
и, показывая на птиц, которые были сейчас не выше чем в сотне саженей над
поверхностью воды, обратился к старшим товарищам:
-- Неужели такая большая рыба тоже боится фрегатов?
-- Да они вовсе не альбакоров высматривают,-- ответил матрос.-- И
альбакоры их не боятся. Здесь где-то неподалеку другая рыба, только не
видать какая. Не видно ее и этим голубым красавцам. Но они ищут ее во все
глаза. Видишь, как они носятся вокруг. И уж, ясное дело, как та рыба завидит
альбакоров, так от страха и выпрыгнет разом из воды.
-- О какой другой рыбе ты говоришь? -- спросил матроса юнга.
-- Понятно о какой--о летучей. О той самой, что в свое время спасла нас
от голодной смерти, помнишь? Тут где-то близко целый косяк ее. И фрегаты
тоже ее учуяли, вот почему они и кружат над этим местом. Они заметили
альбакоров, а так как знают, что те тоже охотятся за летучими рыбками, то и
спустились вниз, чтобы быть поближе к игре. Пока альбакоры не увидели
крылатых созданий и не врезались между ними, фрегату придется только
облизываться. Ему ничего не сделать, пока вспугнутые альбакорами рыбы не
выскочат из воды. А эти голубые красавцы все еще, кажется, их не видят, но,
судя по маневрам, помяни мое слово, сейчас заметят!.. Вот! Что я тебе
говорил, Вильм? Погляди туда. Охота началась!
И действительно, несколько альбакоров внезапно повернули в сторону,
параллельную курсу "Катамарана", и молниеносно пронеслись вперед в
прозрачной воде.
Зрители на плоту увидели, как несколько белых пятен сверкнуло на
мгновение в воздухе и тут же исчезло в воде.
Катамаранцы по серебристому блеску прозрачных плавников-крыльев сразу
узнали косяк летучих рыбок; сейчас за ними охотились самые опасные из их
врагов -- альбакоры.
Некоторые летучие рыбки так и не успели взвиться в воздух, став добычей
своих преследователей.
Фрегаты кружили и над преследователями и над преследуемыми, дожидаясь
своего часа. И как только эти хорошенькие создания показались над водой,
птицы камнем кинулись вниз между двумя отрядами войск, каждая выбирая себе
жертву. Налет получился удачный. Катамаранцы увидели, как оба фрегата взмыли
вверх, держа в клюве по летучей рыбке.
Однако одному фрегату показалось, должно быть, мало только схватить
рыбку -- ему захотелось еще и поиграть ею: внезапно тряхнув головой, он
подбросил свою добычу вверх и поймал ее на лету, и так много раз.
Натешившись вволю, он, как только рыбка очутилась у него опять в клюве,
проглотил ее целиком. Вместе со своими плавниками-крыльями она исчезла у
него в глотке, куда до нее, без всякого сомнения, попадало много таких, как
она.
Но по одной рыбке фрегатам, как видно, было мало; едва они их
проглотили, как заняли прежнюю позицию, дожидаясь удобной минуты, чтобы
кинуться вниз за новой жертвой.
И катамаранцам посчастливилось: им привелось наблюдать один из тех
исключительно интересных эпизодов, происходящих порой на океане, ту
маленькую трагедию, которая часто разыгрывается в природе, причем
действующими в ней лицами стали три сотворенные ею существа, и все три
совершенно разные.
Фрегат, высматривая новую добычу, наметил себе в жертву летучую рыбку
прямо под собой, которая случайно оказалась совсем одна. Потому ли, что она
плавала или летала хуже своих товарок, но она отбилась от всей стаи.
Но больше она не мешкала, и вполне понятно почему: за нею следом мчался
вовсю альбакор фута в три длиной. И альбакор и летучая рыбка пустили в ход
всю силу мышц, заключенную в их плавниках: одна, чтобы удрать, а другая,
чтобы помешать ей это сделать.
Для находившихся на плоту было совершенно очевидно, что альбакор
останется в этом состязании победителем. Увы, это поняла и летучая рыбка.
Крошечное создание, рассекая плавниками прозрачную воду, казалось, все так и
дрожало от страха. И наши зрители решили, что сейчас она взметнется в воздух
и оставит своего жадного преследователя в дураках.
Несомненно, это было единственным выходом для затравленной летучей
рыбки, и несомненно также, что она так именно и собралась сделать, как вдруг
увидела длинные черные крылья и жадно вытянутую шею маячившего над ней
фрегата.
Этого зрелища было достаточно, чтобы чуть-чуть задержать рыбку под
водой, правда всего лишь на одно короткое мгновение. Вот положение! Вверху
-- этот уродливый красный зоб и хищно вытянутая шея. Внизу-- страшная пасть,
готовая раскрыться и поглотить ее. На спасение не было никакой надежды.
Фрегат, в нетерпеливом ожидании маячивший над ней, бросился, не теряя
времени, чтобы схватить ее. Но был ли он слишком уверен в добыче или по
какой-то другой необъяснимой причине, он оказался наглядной иллюстрацией к
старинной и всем известной пословице о том, что от чашки до рта еще далеко;
короче говоря, летучая рыбка от него ускользнула.
С "Катамарана" видели, как он кинулся к ней, широко раскрыв клюв и
алчно растопырив когти, чтобы вцепиться в нее. Но... весь боевой пыл пропал
даром: серебристо-белая рыбка стрелой сверкнула мимо него и упала невдалеке
в океан. Катамаранцы поняли, что летучая рыбка спаслась.
И теперь все с удивлением смотрели на фрегата: потому что, вместо того
чтобы подняться опять вверх и возобновить свою охоту либо за упущенной им
рыбкой, либо за какой-нибудь другой, он остался на поверхности океана и,
распростерши крылья, стал бить ими по воде с такой силой, что брызги так и
летели вокруг, окутывая его сплошным водяным облаком.
При этом он пронзительно кричал, не смолкая ни на минуту.
Но это не был победный крик. Наоборот, чувствовалось, что ему самому
угрожает опасность или что он стал жертвой какого-то хищника, еще более
могучего, чем сам. В течение нескольких секунд длились эти необъяснимые
движения, похожие на усилие высвободиться. На протяжении нескольких
квадратных ярдов вся поверхность океана ходила ходуном, волнуемая усилиями
какого-то живого существа под водой. А птица в это время все продолжала
кричать и пенить крыльями воду, словно гигантский, разыгравшийся на воле
пеликан.
Никто на плоту не мог понять, чем объясняется такое странное поведение
старого фрегата.
Даже Снежок, который считал, что нет ничего на океане, чего он не мог
бы объяснить, был удивлен и растерян не меньше остальных.
-- Да что ж это такое с ним творится, Снежок, а? -- спросил Бен в
надежде, что кто-кто, а уж негр сумеет найти объяснение этому странному
поведению фрегата.-- Фрегат задел за что-то килем... Разрази меня гром, если
он не пойдет сейчас ко дну!
-- Разрази и меня гром!--ответил Снежок, бесцеремонно заимствуя
излюбленное восклицание матроса. -- Провалиться мне на месте, если я знаю,
что тут происходит! Батюшки, видно, кто-то ухватил птицу за ногу!.. Может,
это акула, а может, длиннорылый... А не то...
Снежок сказал бы "меч-рыба", если бы успел закончить свою фразу. Но ему
это не удалось. В тот самый момент, когда он, строя догадки, удивленно
вращал своими белками, что-то сильно стукнуло в днище плота. Удар пришелся
как раз в ту доску, на которой стоял Снежок, и был так силен, что она
выскочила из своих креплений и, подлетев кверху, сбила его с ног, да не
просто сбила, а как из катапульты выбросила с "Катамарана" прямо в океан.
И это было еще не все! Доска, которая смахнула Снежка в воду, мгновенно
вернулась на свое прежнее место -- она была одной из самых тяжелых
деревянных частей плота,-- но, вместо того чтобы остаться на месте, опять
подскочила кверху и тут же свалилась в воду, словно ее потащила туда чья-то
невидимая, но сильная рука -- рука какого-нибудь морского божества, может,
самого Нептуна.
Да и не только доска -- весь плот пришел в движение, словно кто-то
невидимый залез под него и тряс, качал его вверх и вниз. Так быстры и так
сильны были эти таинственные толчки, что оставшиеся на плоту еле
удерживались на ногах.
Вместе с плотом ходуном ходила и вода под ним; из-под досок, на которых
наша тройка, как акробаты, проделывала чудеса ловкости, чтобы не потерять
равновесия, слышался громкий плеск и шум; и через несколько секунд после
первого сильного толчка волны кругом так и пенились белыми шапками.
Негр, опомнившись от невольного сальто-мортале, вынырнул на
поверхность, но, увидев, что плот все еще качает вверх и вниз, не решился
взобраться на него, а поплыл рядом, все время испуганно и невнятно что-то
бормоча. Даже отважный Бен Брас, бывший матрос военного фрегата, столько раз
глядевший смерти в глаза, и тот сейчас испугался.
Да и как же иначе! Он не мог объяснить себе, какая сила природы могла
вызвать это загадочное сотрясение, а необъяснимое, естественно, вызывает
страх.
-- Черт возьми! -- крикнул Бен Брас с дрожью в голосе.--Что за дьявол
возится там под нами?! Кит это, что ли, трется спиной о плот? Или...
Но он не успел договорить, как вновь послышался грохот, словно доска,
так таинственно подпрыгивавшая, раскололась вдруг надвое.
Этот звук, что его ни вызвало бы, оказался апогеем всей сумятицы. После
этого "скачки" плота прекратились, волны от его непрерывного качания
постепенно улеглись, и наконец, подпрыгнув в последний раз, он поплыл, как
обычно, по успокоившейся поверхности океана.
Лишь только "Катамаран" пришел в равновесие, Снежок, вскарабкался на
него. Вид у негра был такой забавный, что, когда он стоял, весь мокрый, и
вода так и лилась с него, всякий, увидев это, не мог бы не расхохотаться. Но
его товарищам было не до смеха. Наоборот, они были подавлены: до сих пор они
не понимали, что было причиной этой только что закончившейся странной
передряги с плотом. Страх, который она им внушила, продолжал держать всех
троих в своей власти и словно лишил их языка. Снежок первый нарушил
молчание.
-- Силы небесные!--воскликнул он, стуча зубами, как кастаньетами.--Что
ж это такое было?.. Как вы думаете, масса Бен, кто это там затеял такую
возню у нас под плотом?.. Вода кругом пеной кипела, так что ничего за ней не
видать было. Боже мой, не дьявол ли это?
По испуганному лицу негра видно было, что он серьезно считает, будто
именно черт вызвал всю эту таинственную суматоху.
Хотя матрос и сам не был свободен от суеверий, однако он не разделял
наивной веры Снежка. Тщетно искал он объяснения этому странному
происшествию, но все же никак не мог приписать его действию
сверхъестественных сил. Удар, покачнувший доску, на которой стоял Снежок,
дал сильный толчок всему плоту. Впрочем, возможно, этот необъяснимый и
неожиданный удар произошел и вполне естественным путем: мало ли кто мог его
нанести -- огромная рыба или иное чудище, вынырнувшее из пучины. А вот то,
что на "Катамаране" и потом продолжалась качка, да еще такая, что весь
экипаж едва не попадал в воду, -- это больше всего смущало Бена Браса. Он
никак не мог понять, почему эта рыба или иная тварь, стукнувшись головой о
киль, не поспешила после такой опасной встречи сию же минуту удрать.
В первую минуту Бен подумал, что под плотом кит. Он слыхал, что киты
попадают под суда. Но само упорство этого загадочного существа,
продолжавшего, как ни странно, атаковать плот, свидетельствовало, что все
происшедшее не может быть чистой случайностью. Но если нападение было
намеренным и виновник его -- кит, так просто они бы не отделались. Матрос
знал, что кит не оставил бы их в покое, лишь покачав плот. Одним взмахом
хвоста морской великан подбросил бы суденышко в воздух, швырнул в пучину
или, разбив вдребезги, разметал обломки по волнам.
Он уже наверняка проделал бы с ними что-нибудь в этом роде,-- так
полагал Бен Брас. Стали быть, это не кит едва не опрокинул их в море.
А если так, что же это было?.. Акула? Нет, не она! Правда, бывают акулы
длиной и с доброго крупного кита, но матрос никогда не слыхал, чтобы они
нападали на проходящие суда.
И вот наши скитальцы стояли, раздумывая над загадочным происшествием,
как вдруг Снежок громко вскрикнул -- наконец-то он сообразил в чем дело.
Едва лишь негр оправился от страха, как первой его мыслью было осмотреть
доску, с которой он сделал вынужденное сальто-мортале, словно акробат с
трамплина.
И вот тут-то -- на том самом месте, где он стоял,-- обнаружилось нечто
такое, от чего сразу все сделалось понятным. Из бревна чуть наискосок
торчал, выдаваясь на целый фут, острый костяной предмет. Он так крепко засел
в дереве, словно его вогнали туда ударами кузнечного молота. Сразу было
видно, что он вошел в доску снизу: острие все в зазубринах и вокруг
отверстия -- щепки.
Впрочем, Снежок не стал долго раздумывать. Стоило ему только взглянуть
на этот предмет, которого раньше здесь и в помине не было, как весь страх
его моментально прошел. Взрыв хохота, скорее напоминавший продолжительное
ржание, возвестил, что Снежок снова стал самим собой.
-- Ей-богу!.. -- воскликнул он.--Эй, масса Бpac! Гляньте-ка на штучку,
которая задала нам такого страха! Поди ж ты! Кто бы подумал, что у этой
длиннорылой уродины такая силища! Вот штука-то!
-- Да это меч-рыба!--вскричал Бен.
Действительно, остроконечная кость, торчавшая из доски, оказалась
мечевидным отростком одной из этих странных тварей.
-- Правильно, Снежок, меч-рыба, она самая!
-- Да нет, это только ее рыло, -- пошутил негр. -- Самой рыбы и близко
не видать. Так вот какое черное тело я видел под плотом! Теперь-то ее и след
простыл. Обломала себе носище -- и это ее и убило. Подохла да тут же ко дну
пошла.
-- Так и есть, -- подхватил матрос. -- "Меч" сломался, покуда она
билась и все рвалась на волю. Слыхал я, как что-то трахнуло, будто треснул
корабельный брус; и потом сразу же плот перестало швырять, все успокоилось.
Господи помилуй! Ну и удар! Доска-то, поди, самое малое -- дюймов пяти
толщиной, а вот видишь, длиннорылый пробил ее насквозь да еще наружу "меч"
высунул на фут с лишним. Ну и ну! Что за диковинные, сумасбродные твари
водятся в океане!
Этим философским рассуждением матроса и закончилось приключение.
Теперь уже весь этот странный эпизод перестал быть загадкой для обоих
взрослых. Ясно было, что меч-рыба проткнула доску своим отростком и сломала
его. Очевидно, "удар мечом" не был нанесен с намерением напасть на
"Катамаран". Это произошло совершенно случайно.
Да и вряд ли могло быть иначе: ведь удар оказался роковым для самого
меченосца. Несомненно, сейчас чудовище лежало мертвым где-нибудь на дне
морском: костяной клинок сломался почти у самого основания, а его обладатель
не мог жить без своего оружия. Даже если страшное увечье не сразу убило
меч-рыбу, все равно потеря этой длинной "шпаги", посредством которой она
только и добывала себе пропитание, наверняка должна была сократить остаток
ее дней, и развязка не замедлила наступить.
Но ни матрос, ни бывший кок не сомневались, что рыба совершила
самоубийство против собственной воли.
Бен Брас объяснял все это Вильяму просто и логично. Меч-рыба погналась
за стайкой альбакоров. Ослепленная стремительностью своего бурного натиска и
страшной прожорливостью, она не заметила плота, покуда не наткнулась своим
длинным "мечом" на доску и не пробила ее насквозь. Не в силах вытащить
глубоко застрявший в дереве мечевидный отросток, огромная рыбина билась до
тех пор, пока не наступила катастрофа. Очевидно, это произошло так: плот
подбросило кверху, а потом вдруг накренило со всего размаха вниз -- она и
напоролась на доску.
Не было необходимости все это подробно объяснять юнге: Вильям и без
того уже знал кое-что. Из прежних разговоров на эту тему ему были известны