Томас Рид. Жена-девочка

   Это была не последняя прогулка, которую Свинтон собирался совершить со своей любимой Фан. После того, как они покинут Хаймаркет, он предполагал совершить еще одну прогулку этой же ночью, если она, как ожидалось, будет достаточно темной.
   ГЛАВА LXXIX
   МАЛЕНЬКИЙ УЖИН
   Ужин был дан "Кейт-торговкой", которой в последнее время сопутствовала удача: ей удалось удачно продать одного из ее коней некоему молодому "лоху", которой ей неплохо заплатил и который также присутствовал сейчас на ужине.
   Человек, которого ей удалось "обкрутить", был ни кем иным как нашим старым другом Франком Скадамором, который в отсутствие кузины, бывшей за границей, и ее положительного влияния на него, в последнее время вел беспутный образ жизни.
   Ужин, данный Кейт, был своего рода ответ ее подруге Фан на обед на вилле М'Тавиша; и по великолепию и роскоши он ничуть не уступал тому.
   Что же касается времени, то его, пожалуй, можно было назвать и обедом, поскольку он начался в восемь часов.
   Это было сделано, чтобы можно было спокойно поиграть в роббер и затем в вист, где "лох", как она называла молодого Скадамора - разумеется, за глаза, - займет одно из мест за игровым столом.
   Было много сортов вина - почти все из имевшихся в подвалах кафе. Началась игра в карты, и она продолжалась до тех пор, пока Скадамор не объявил, что проигрался вчистую, после чего была пирушка.
   Радостное настроение не покидало гостей благодаря тому шутливому состязанию, выражавшемуся фразой "А вы так можете?"
   Это было справедливо и для джентльменов, и для дам. Фан, благородная Геральдина и две другие хрупкие дочери Евы баловались перебродившим виноградным соком так же свободно, как и их друзья джентльмены-гуляки.
   Когда пирушка закончилась, только один из участников вечеринки, казалось, мог стоять на ногах. Это был граф де Вальми.
   Не в его привычках было сохранять голову трезвости, но в данном случае он не напился с определенной целью.
   Никто из его собутыльников, занятых усердным потреблением вина, не заметил, что он постоянно выливал свою порцию ликера в плевательницу и лишь изображал из себя пьяного.
   Если б они даже и заметили это, то сочли бы странным, но никто не сумел бы угадать истинную причину такого представления. Самый отъявленный злодей не разгадал бы его подлый план и причину отказа от алкоголя.
   Его веселые друзья в самом начале развлечения могли заметить его погруженность в собственные мысли. Благородная Геральдина даже подшучивала над ним за это. Но через некоторое время все настолько опьянели и повеселели от вина, что никто не предполагал наличие у кого-то из них мрачных мыслей.
   Посторонний зритель, внимательно наблюдавший за выражением лица мистера Свинтона, возможно, увидел бы признаки этого, так же как и усилия, чтобы скрыть эти мысли. Его взгляд, казалось, время от времени становился отстраненным, как будто его мысли были где-то далеко от этой веселой вечеринки с его пьяными друзьями.
   Он даже проявил небрежность при игре в карты, хотя его противником в игре был "голубь", которого ощипывали.
   Некая сильная и болезненная дума, должно быть, вызвала его рассеянность, и, казалось, для него было большим облегчением, когда собутыльники, вдоволь нализавшись, дали молчаливое согласие на завершение пирушки.
   Было восемь участвовавших в этом ужине, и было вызвано четыре кэба, подъехавших ко входу в кафе и забравших из него четыре различные пары.
   Столько же кэбов привезли их сюда, и гости вполне самостоятельно могли войти вовнутрь, но сейчас, при выходе, лишь с помощью полицейского из Хаймаркета, а также нескольких официантов кафе посетителей удалось усадить в кэбы, и те отъехали.
   Каждый из кэбменов отправился туда, куда ему сказали; так, Скадамора сопровождала благородная Геральдина, или, скорее, сама неудача; в то время как Свинтон, сопровождавший свою подвыпившую жену, сказал кэбмену:
   - В Парк Роад на Сент Джон Вуд.
   Это было сказано негромко, но низким глухим голосом, чтобы кэбмен не принял их за супружескую пару.
   Независимо от этого, Свинтон заранее передал кэбмену причитающуюся плату за проезд, включая чаевые.
   Прогноз погоды Свинтона оправдался с точностью до деталей. Ночь была темна как смоль, лишь только туман вносил некоторый серовато-коричневый оттенок.
   Он был настолько плотным, что загулявшие допоздна светские люди, ехавшие домой в своих роскошных экипажах, имели впереди по паре сопровождающих.
   По Пикадилли и на всем протяжении Майфайр факелы ярко светили сквозь густой пар тумана, а языки пламени от них заполняли улицы причудливыми бликами.
   Далее, после пересечения Оксфорд Стрит, их стало меньше, а после Портмэн Сквайр они и вовсе исчезли, так что кэб, со всеми четырьмя колёсами, везущий графа де Вальми и его графиню, медленно полз по Бейкер-стрит, и его собственный фонарь освещал круг радиусом не более шести футов.
   - Как раз то, что надо, - сказал себе Свинтон, высовывая голову из окна и тщательно исследуя ночь.
   Он сделал такой вывод еще раньше, едва выйдя из Кафе де Европа после завершения пирушки.
   Он сказал это негромко, впрочем, его жена не услышала бы, даже если б он прокричал что-то ей на ухо. Она спала в углу кэба.
   Незадолго перед этим она вела себя несколько шумно, пела куплеты из песен и пыталась пересказать пошлый анекдот, который она впервые услышала этим вечером.
   Она была в таком состоянии, что не осознавала, где находится, в какой компании, что доказывали ее случайные пробуждения то с возгласом "Лох!", то с обращением к мужу по имени другого графа, то со словами "Кейт-торговка!"
   Ее граф, казалось, был очень внимателен к ней. Он предпринимал усилия, чтобы успокоить ее и создать ей удобства. У нее был длинный плащ, достаточно просторный - своего рода вечерний халат. Эту одежду он накинул ей на плечи и застегнул, так, чтобы ее грудь была защищена от сырости.
   К тому моменту, как кэб прополз по Верхней Бейкер-стрит и въехал в Парк Роад, Фан совсем успокоилась и крепко уснула; только ее тихое сопение во сне говорило о том, что она жива.
   Экипаж продвигался сквозь серовато-коричневую темноту, причем туман увеличивал его вдвое по сравнению с его обычными размерами. Кэб двигался медленно и тихо, как катафалк.
   - Где остановиться? - спросил кэбмен, поворачиваясь и обращаясь к пассажирам через окно.
   - Южный Банк! Вам не надо заезжать на ту улицу. Высадите нас в конце этой, в Парк Роад.
   - Хорошо, - ответил кэбмен, однако он так не думал. Ему подумалось, что это довольно странно: джентльмен и леди в таком состоянии хотят сойти на этой улице в такой час, и особенно в такую темную и туманную ночь!
   Тем не менее, было объяснение этому, которое подсказывал ему опыт. Леди возвращалась слишком поздно. Джентльмен хотел, чтобы она вернулась без лишнего шума, который мог возникнуть от скрипа колес кэба, что может быть услышано за дверью.
   Впрочем, какое значение это имело для него, кэбмена, если плата за проезд получена заранее? Он любил деньги больше, и тем более обещание дать чаевые.
   И в этом он не был разочарован. В конце улицы джентльмен сошел, вынося свою пьяную партнершу на руках и поставив ее вертикально на тротуар.
   Свободной рукой он дал кэбмену монету в одну крону*, что удваивало плату за проезд.
   ______________ * Одна крона равна 5 шилингам.
   После такого щедрого дара, не желая показаться невежливым, кэбмен забрался обратно на облучок и, накинув на плечи свой желтовато-серый балахон, натянул поводья, хлестнул крученым кнутом лошадь и поехал обратно, в направлении Хаймаркет, в надежде подработать на подвозке еще одной пьяной пары.
   - Держись за мою руку, Фан! - сказал Свинтон своей беспомощной лучшей половине, как только кэбмен уехал и не мог его услышать. - Обопрись на меня. Я поддержу тебя. Так! Теперь пошли!
   Фан не ответила. Алкоголь одолел ее - она была совершенно невменяема. Она была слишком пьяной, чтобы говорить и даже идти; ее мужу пришлось взвалить ее на плечи и тащить на себе. Она совсем не понимала, куда ее тащат. Зато Свинтон знал, куда.
   Это было совсем не в направлении Южного Банка; они вошли в темный тихий переулок и пересекли Парк Роад!
   Зачем? Свинтон знал, зачем.
   Ниже Парк Роад протекает Регент Канал, с мостом, о котором уже шла речь. Стоит только добавить, что чтобы пересечь канал по мосту, надо пройти через просеку в кустарнике. Это в западном направлении. А в восточном направлении дороги - стена парка, возвышающаяся высоко вверх и заслоненная к тому же высокими деревьями.
   Если смотреть в сторону Паддингтона, вы видите открытую местность, где протекает канал, и тропинка вьется вдоль его берега. Вода колеблется ниже ваших ног, с обеих сторон канал зарос вечнозелеными растениями, и пешеходы, гуляющие по Парк Роад, защищены от падения в воду перилами, доходящими до уровня груди.
   На этот мост и поднялся Свинтон. Он остановился рядом с перилами, как будто для отдыха, а жена все еще держалась за его руку.
   Он отдыхал, но в его намерения не входило перейти мост. Он восстанавливал силы для адской работы, для спектакля, в котором он будет исполнять роль убийцы, а его жена - роль жертвы! И это было весьма реальной драмой, спектаклем реальной жизни, поскольку именно таким и было его истинное намерение!
   В этом театре не было света, чтобы осветить сцену по окончании игры, ни одного глаза, чтобы увидеть, как злодей внезапно, отпустив руку жены, обернул халат вокруг ее шеи, так, чтобы застежка была сзади, и затем, вывернув наизнанку, набросил юбку поверх ее головы!
   Не было ни одного уха, чтобы услышать ее приглушенный крик, когда она, резко поднятая его руками, была выброшена через перила моста!
   Свинтон даже не задержался, чтобы услышать плеск от падения ее тела. Он услышал его лишь приглушенным, смешанным со звуком собственных шагов, когда торопливой испуганной походкой вернулся на Парк Роад!
   ГЛАВА LXXX
   НА БУКСИРНОМ ТРОСЕ
   С трудом буксируя свою баржу вдоль Регент Парка, Билл Бутл, лодочник, медленно тащил ее по каналу.
   Причиной был очень густой туман, при котором было весьма непросто вести его старую лошадь по тропинке.
   Он бы не взялся за такое дело сегодня, однако следующим утром он должен был появиться в Паддингтон Бассейн, где в ранний утренний час его будет ждать владелец баржи.
   Билл был только шкипером судна; а команда включала его жену; то есть вся команда - молодая чета Бутл, причем один из "матросов" имел полные груди.
   Миссис Б., одетая в мужнино пальто из толстого сукна, чтобы защититься от ночной сырости, управляла рулевым веслом, в то время как сам Бутл понукал рабочую лошадь, буксировавшую судно.
   Он прошел мост Парк Роад и уже ощупью начал путь далее, когда туман, более плотный, чем обычно, сгустился над каналом и заставил лодочника сделать остановку.
   Лодка была все еще под мостом; и госпожа Бутл, чувствуя, что движение приостановлено, прекратила работать веслом. Именно в этот момент она и ее муж услышали шелест на мосту над ними; после чего сразу же послышался свист некоего большого тела, летящего вниз!
   Был также голос, но столь приглушенный, что его было еле слышно!
   Прежде чем кто-либо из них успел понять, что происходит, тело достигло воды, с плеском и шумом, - как раз между лодкой и лошадью!
   Оно ударило по буксирному тросу, причем с такой силой, что старый механизм, утомленный длительным напряжением, ушел под воду.
   Испуганный внезапным толчком, Бутл едва сумел устоять на ногах: он чуть было не упал головой вперед!
   Трудно было также успокоить лошадь, потому что кто-то, чьи приглушенные крики можно было услышать, подойдя к волнующейся от барахтанья поверхности воды, дергал буксирный трос, стараясь зацепиться за него!
   Голос был довольно слаб, но не настолько, так что Бутл смог определить: это был женский голос!
   В лодочнике сразу проснулось чувство галантности истинного джентльмена, и, отпустив узду, он отбежал в сторону и прыгнул с берега в воду.
   Было так темно, что он не видел ничего, но приглушенные крики направляли его, и, подплыв к буксирному тросу, он обнаружил то, что искал!
   Это была женщина, барахтавшаяся на воде; ей удавалось до сих пор держаться на плаву.
   Этому способствовал её плащ, который шелестел по одну сторону буксирного троса, в то время как её тело барахталось на другой.
   Кроме того, она схватила веревку руками и держалась за неё с отчаянием утопающего.
   Лодочник не мог видеть её лицо, которое, очевидно, было спрятано в складках плаща!
   Он и не старался разглядеть её лицо. Достаточно было того, что телу угрожала опасность пойти ко дну, и, обхватив одной рукой это тело, а другой рукой хватаясь за трос, он начал передвижение в направлении баржи.
   Миссис Б., которая давно уже оставила рулевое весло и находилась у носа судна, помогла ему и его ноше взобраться на борт. Спасенная, после того как её рассмотрели при свете фонаря на судне, оказалась очень красивой леди, одетой в богатые шелка, с золотыми часами на поясе и бриллиантовым кольцом, искрящемся на пальце!
   Миссис Бутл также заметила, что кроме этого кольца, было еще одно, простое, но имеющее гораздо большее значение. Это было обручальное кольцо, символизирующее узы Гименея.
   Все это было обнаружено после того, как мокрый плащ был снят с плеч едва не утонувшей женщины, которая, если бы не буксирный трос, была бы уже на дне.
   - Что это? - спросила леди, с трудом переводя дыхание и оглядывая все вокруг диким взглядом. - Что это, Дик? Где ты? И где это я? О Боже! Это вода! Я вся мокрая. Эта штука почти задушила меня! Кто вы, сэр? И вы, женщина, если вы - женщина? Почему вы сбросили меня? Это на самом деле река, или змеиное логово, или что?
   - Это никакая не река, миссис, - сказала миссис Бутл, немного уязвленная сомнением в ее женственности, - и не змеиное логово. Это Регент Канал. А кто на самом деле сбросил вас, вы сами должны знать лучше.
   - Регент Канал?
   - Да, миссис, - сказал Бутл, взял инициативу беседы от жены. - Вон там вы барахтались в воде - возле Парк Роад. Вы упали туда с моста. Разве вы не знаете, кто вас сбросил? Или вы упали сами?
   Глаза спасенной женщины затуманились, как будто её мысли переключились на некоторую сцену в прошлом. И тут внезапно ее посетило прозрение, как будто она пробудилась от некоего неприятного сна!
   Еще на мгновение она погрузилась в свои мысли, и затем ей все стало ясно.
   - Вы спасли меня, иначе бы я утонула, - сказала она, наклонившись вперед и хватая лодочника за руку.
   - Да, так оно и было. Я думаю, вы бы пошли ко дну, если бы не я и старый буксирный трос.
   - Мост Парк Роад, вы говорите?
   - Да, это так, - судно сейчас находится под ним.
   Задумавшись на секунду-другую, леди заговорила снова:
   - Я могу положиться на вас, что вы сохраните это в тайне?
   Бутл посмотрел на жену, а миссис Б. на мужа, и в глазах обоих стоял немой вопрос.
   - У меня есть причины для того, чтобы просить вас об этом, - продолжила леди дрожащим голосом, который, однако, дрожал совсем не потому, что она продрогла, искупавшись в канале. - Мне не стоит вам объяснять эти причины, во всяком случае, не сейчас. В свое время я расскажу вам все. Так вы обещаете мне сохранить тайну?
   Вновь Бутл посмотрел вопросительно на свою жену и вновь та вернула ему точно такой же взгляд.
   Однако на этот раз ей был дан утвердительный ответ, не без помощи того, что она сделала.
   Сняв бриллиантовое кольцо с пальца и золотые часы с пояса, она вручила первую из драгоценностей жене лодочника, а вторую - самому лодочнику, сказав, что она дарит это в благодарность за спасение своей жизни!
   Подарки были довольно дорогими, и такими дарами леди не только отплатила за услугу, но и подкрепила свою просьбу о молчании. С такими великолепными и дорогими вещами, полученными таким удивительным способом, лодочник и его жена и сами готовы были хранить тайну, чтобы не вызвать к себе ненужных подозрений.
   - И еще одна, последняя просьба, - сказала леди. - Позвольте мне оставаться на борту вашего судна, пока вы не доплывете и не высадите меня в Лиссон Гров. Вам ведь это по пути?
   - Да, миссис.
   - Там вы можете взять для меня кэб. Рядом с Лиссон Гров обычно дежурит один.
   - Я с удовольствием сделаю это для вас, леди.
   - Спасибо, сэр. Я надеюсь, что однажды смогу выразить вам свою благодарность.
   Бутл, все еще рассматривая часы в своей руке, подумал, что она уже вполне отблагодарила его.
   Вторая услуга все еще не была оказана, но выполнить ее не составило труда. Оставив леди вместе с женой, Бутл перепрыгнул с баржи на тропинку и вновь пошел впереди своей старой клячи, привыкшей тянуть лямку по дороге Гров Роад.
   Приблизившись к мосту, завершавшему длинный туннель к Эдвард Роад, он вновь остановил движение баржи и отправился на поиски кэба.
   Вскоре он вернулся, приведя четырехколесный экипаж, посадил промокшую леди в него и, пожелав ей доброй ночи, вернулся к своей работе.
   Но прежде чем он вернулся, леди, которую он спас, выспросила у него его имя, номер его лодки и прочие детали, необходимые для того, чтобы найти его в дальнейшем!
   Она не сказала ему ничего о себе и о том, куда она сейчас направляется.
   Она сообщила это лишь непосредственно кэбмену, которому было дано указание отвезти ее в гостиницу, недалеко от Хаймаркет.
   Теперь она была достаточно трезвой для того, чтобы не только представить себе, где она была раньше, но и твердо знать, куда она идет!
   ГЛАВА LXXXI
   СОГЛАСИЕ НА ПОРОГЕ СМЕРТИ
   С момента нашего последнего посещения Вернон Холла ситуация изменилась: вместо веселья там теперь витал дух смерти.
   Это ощущалось только внутри особняка. Снаружи его прекрасный фасад по-прежнему выглядел бодрым и веселым, а колонны с корифеями на его портике выглядели открытыми и гостеприимными.
   Как и раньше, изысканные экипажи въезжали и выезжали, правда, но ненадолго: гости приезжали лишь для того, чтобы оставить свою визитную карту и навести справки.
   Внутри стояла тишина. Слуги передвигались неслышно, ходили на цыпочках, открывали и закрывали двери бесшумно и говорили тихо или шепотом.
   Стояла тишина, торжественная и скорбная. Она говорила о том, что в доме есть больной.
   Так оно и было; болезнь была весьма серьезна, поскольку эта болезнь, как известно, предшествует смерти.
   Сэр Джордж Вернон был при смерти.
   Это была старая болезнь - болезнь того органа, для которого климат тропических стран является фатальным - как на Востоке, так и на Западе.
   И тут и там побывал баронет, поскольку часть его жизни в молодости прошла в Индии.
   Болезнь протекала достаточно долго. Теперь она окончательно разрушила здоровье, и врачи объявили болезнь неизлечимой. Во время последнего экстренного посещения инвалида врачи сказали ему всю правду и предупредили, что он должен готовиться к смерти.
   Его последнее путешествие на континент - куда он отправился с дочерью окончательно подорвало его силы; и теперь, когда он вернулся домой, он был так слаб, что был не в состоянии даже совершить прогулку по мягкой и гладкой дорожке в своем собственном великолепном парке.
   Большую часть дня он проводил на диване и в своей библиотеке, где он лежал, обложившись подушками.
   Он выехал с Бланш за границу в надежде преодолеть ее привязанность, так сильно ей завладевшую, по собственному ее признанию, наличие которой было так неприятно его духу.
   Насколько он преуспел в этом, можно было увидеть, глядя на ее грустное задумчивое лицо, бывшее когда-то безмятежным и веселым; отмечая бледность на ее щеках, бывших когда-то красными как лепестки розы; слушая подавленные вздохи, слишком болезненные для нее; и - прежде всего - прослушав беседу, которая произошла между нею и её отцом после возвращения из их последней поездки, которая, увы, должна была стать последней поездкой в его жизни.
   Сэр Джордж сидел, облокотившись на подушки, в своей библиотеке, как он привык обычно проводить время. Диван был повернут в сторону окна, чтобы он мог наслаждаться очарованием великолепного заката: окно выходило на запад.
   Бланш была рядом с ним, хотя ни слова не было промолвлено до сих пор между ними. Закончив поправлять его подушку, она устроилась в углу дивана; ее глаза остановили взгляд на далеком закате - она любовалась видом облаков на горизонте, окрашенных в темно-красные, фиолетовые и золотые цвета.
   Была середина зимы, но среди многочисленных рощ Вернон Парка это время года почти не ощущалось. Глядя на вечнозеленый кустарник и траву, зеленую как никогда, окружавшую особняк, можно было говорить о весенних картинах.
   Также были слышны песни птиц, более подходящие для весеннего времени года: зяблика, болтавшего откуда-то с высоты, черного дрозда, подобного флейте, голос которого доносился снизу, из кустов лавра и вечнозеленой калины, и малиновки, где-то недалеко от окна поющей свою сладкую простую песенку.
   Тут и там можно заметить яркое оперение фазана, перелетавшего с рощи в рощу, или испуганного зайца, мчавшегося вниз, в чащу леса. Вдали на пастбищах парка можно было заметить лощеных коров, в компании с рогатым оленем, пасущихся спокойно и безмятежно. Это была прекрасная, неплохая перспектива, и особенно это должно было радовать того, кто был владельцем всего этого.
   Но это было совсем не так для Джорджа Вернона, который знал, что видит это в последний раз. Он не мог уже отделаться от мрачных мыслей, он уже готовился к смерти.
   Мысли его остановились на вопросе: кто должен получить в наследство все это великолепие, доставшееся от древней родословной выдающихся предков?
   Его дочь Бланш должна была стать наследницей - у него не было другого наследника - ни сына, ни дочери, - и, таким образом, она получит в наследство все это состояние.
   Но Бланш не будет долго носить его фамилию, и в результате какую фамилию получит его наследство? Какой геральдический знак придет на смену геральдике Вернонов?
   Он думал о Скадаморе, долго думал, что это будет он, надеясь на это и желая того, но теперь, в мрачный час в преддверии смерти, он сомневался, будет ли когда-либо заключен этот геральдический союз.
   В свое время он решил для себя, что это будет так, и он не сомневался в этом до последнего времени. Он думал о принуждении, которое основывалось на завещательных условиях. Он даже намекнул на это Бланш. Но он убедился, как ненадежна такая основа, и он теперь размышлял об этом. Это все равно как дать команду солнцу, чтобы оно остановилось, или тому оленю, чтобы забрать его великолепие, или птицам, чтобы отнять у них их нежную красоту. Вы можете смягчить антипатию, но вы не сможете устранить ее; послушный ребенок, какой была Бланш Вернон, - он могла, чтобы уважить отца, преодолеть, возможно, антипатию к кузену Скадамору.
   Таким образом вы можете помешать привязанности, но не разрушить ее; и уважения к отцу было не достаточно, чтобы вытравить из мыслей Бланш Вернон память о капитане Майнарде. Его образ был все еще в ее сердце, свежий как первое впечатление - свежий как в тот час, когда она стояла, держа его руку под сенью деодара! Ее отец, похоже, знал это. В противном случае ее бледные щеки, которые с каждым днем становились все бледнее, должны были бы предупредить его. Но он на самом деле знал или подозревал это, и пришло время, когда он смог в этом убедиться.
   - Бланш, - сказал он, повернувшись и нежно и пристально вглядываясь в ее лицо.
   - Что, отец? - спросила оно, думая, что это была некая просьба что-то сделать для инвалида. Но она вздрогнула, встретив его взгляд. Он означал нечто большее!
   - Дочь моя, - сказал он, - мне уже осталось недолго быть с тобой.
   - Дорогой папа! Не говори так!
   - Это правда, Бланш. Доктора сказали мне, что я умираю, я и сам чувствую это по своему состоянию.
   - О папа! Дорогой папа! - воскликнула она, спрыгнув со своего места и падая на колени около дивана, закрыв свое лицо своими локонами и заливаясь слезами.
   - Не плачь, дитя мое! Как ни больно думать об этом, такие вещи неизбежны. Это судьба всех нас, рано или поздно мы оставляем этот мир; и я не мог надеяться, что избегну этой участи. Мы попадем в лучший мир, где сам Бог будет с нами, и где, как нам говорят, не слышно никакого плача. Ну, дитя мое! Возьми себя в руки. Вернись на свое место и послушай, поскольку у меня есть кое-что сказать тебе.
   Продолжая плакать, она повиновалась - при этом она рыдала так, как будто ее сердце разрывалось на части.
   - Когда я уйду, - продолжал он после того, как она немного успокоилась, - ты, дочь моя, получишь в наследство мое состояние. Оно не имеет большой ценности, поскольку мне неприятно говорить, что на мое имущество сделан значительный заклад. Однако в конце концов можно расплатиться за него, и будет некоторый остаток - достаточный для твоего безбедного существования.
   - О, отец! Не говори о таких вещах. Это причиняет мне боль!
   - Но я должен, Бланш, я обязан. Это необходимо, ты должна знать об этом, и, кроме того, я должен знать...
   Что он должен знать? Он сделал паузу, как будто не решался сказать об этом.
   - Что, папа? - спросила она, вопросительно глядя на его лицо, и в то же время румянец, появившийся на щеках, показал, что она наполовину предугадала ответ.
   - Что ты должен знать?
   - Дорогая дочь моя! - сказал он, избегая прямого ответа. - Вполне разумно предположить, что ты однажды поменяешь свою фамилию. Я был бы несчастен, если бы оставил этот мир, полагая, что это не так, и я был бы счастлив, зная, что ты изменишь фамилию на фамилию достойного человека, того, кто будет достоин дочери Вернон, - человека, которого и я буду считать своим сыном!