Тосс Анатолий. Фантазии женщины средних лет

   Только они заставляют переоценить привычные ценности и, как ни парадоксально, дают единственную возможность начать жизнь заново. Ведь известно, что больной, прикованный к постели, видит счастье, как элементарную возможность ходить, дышать, слышать запахи цветов. Но выздоровев, он не долго радуется свету, воздуху, он, закрученный суетой, скоро забывает, в чем она, простая радость бытия.
   И только когда от потери не удается оправиться, как не смог оправиться я, потеряв тебя, Джеки, только тогда появляется возможность навсегда сбросить шелуху ограничивающих догм И понимаешь, что отрезав от себя кусок, будь то эмоции и умение чувствовать, ты тем самым урезаешь саму жизнь. Так я понял, что чувственность и эмоциональность вполне совместимы с мужественностью, более того, порой они неразделимы. Хотя ты, любимая, так никогда не поняла этого».
   – Теперь видишь, – сказал Дино, – что это я написал книгу. Я процитировал из этого параграфа еще до того, как прочитал его.
   Я покачала головой.
   – Но это даже не может быть твоей мыслью.
   – Почему? – спросил он. Я не ответила. – Ты считаешь, что во мне не было мужественности? – Я молчала. – Может быть, ты ее просто не заметила, не хотела замечать? А может быть, я ее уничтожил ради тебя, но лишь на время, пока мы были вместе.
   Я видела, как еще больше изменились его глаза, они полностью потеряли привычный оттенок, и я догадалась, еще немного и все лицо изменится тоже. Я даже знаю, чьим оно станет, вон уже сколько в нем холода, и мне надо спешить, чтобы успеть не растерять тепло, хотя бы то, которое осталось.
   – Погоди, – сказала я, примиряясь. – Все это не имеет значения, мы снова вместе, ты жив, и я люблю тебя. Вот увидишь, теперь все будет чудесно, иди ко мне.
   Он кивнул и подошел, я чувствовала его тело, его дыхание, так он крепко прижал меня к себе.
   – Да! Конечно, да! – повторяла я. Потому что, что еще я могла сказать.
   И тут он оттолкнул меня, грубо, жестоко и с силой бросил на кровать, и я больно ударилась и открыла глаза.
   Я лежу и улыбаюсь от причуды сна. Как все перемешалось, думаю я с удивлением, книга, Франция, Дино. Жесткость и холодная злость, это, конечно, от Рене, как и то, что он швырнул меня на кровать. Все же подсознание загадочная штука, хотя все объяснимо: воспоминания да еще книга и составляют мою сегодняшнюю жизнь. Даже мысль, которую Дино якобы прочитал, совместила в себе одновременно и самого Дино, и Рене.
   Я лежу на спине и смотрю в потолок, потом мне надоедает, и я поворачиваюсь на бок. В окне небо уже очерчивает кроны деревьев, но лишь силуэтами. Вся моя жизнь состоит из силуэтов, я закрываю глаза: так лучше, спокойнее.
   Я была готова к тому, что мне будет тяжело на новом месте. Но какая разница, знаешь или не знаешь, плохо-то в любом случае. Дино еще присутствовал во мне, и я не могла совмещать его ни с кем другим, одна мысль казалась кощунственной. Но мне требовалось заполнить освободившееся время, опустевшее место во мне, я должна была хоть как-то залатать эти всюду образовавшиеся прорехи.
   И я погрузилась в работу. Ты ведь приехала сюда работать, говорила я себе, вот этим и занимайся. Я просиживала в офисе до ночи, приезжала в субботу, воскресенье. Сначала я гнала время потому, что оно отделяло меня от Дино, а потом, когда мы перестали встречаться, просто по привычке. Именно с того времени я невзлюбила выходные, в офисе было пусто, непривычно и потому особенно одиноко. А дома? Дома вообще ничего меня не ожидало, кроме скучной еды, еще более скучного телевизора; только письма скрашивали однообразность.
   Конечно, поначалу сослуживцы пытались за мной ухаживать, но я поставила на рабочий стол фотографию, на которой мы с Дино обнимались, и это помогло. Так продолжалось… Сколько? Года полтора, прежде чем я начала встречаться. Впрочем, мне не везло. Помню одного, наверное, за его назойливую скучность, он вещал с таким множеством занудных деталей, что это рождало если бы не смех, то опаску. Сразу оповестил, что планирует жениться и создать семью и поэтому не хочет форсировать отношений. «Секс не главное, – говорил он, – секс важен, но он не главное. Важно чувство локтя, важно – быть хорошим товарищем».
   Однажды он попробовал поцеловать меня, и это сразу все окончательно решило. Ничего более безвкусного, пресного я не ощущала. Я подумала, что могла это предвидеть. Ведь губы рождают слова, и если слова нудны, то и губы нудны тоже. Отсюда закономерность: если человек скучно говорит, то и скучно целуется, а если рассуждать дальше, то и скучен в остальном. А значит, нетрудно определить заранее.
   Я знакомилась и с другими мужчинами, но даже не запомнила их имен. А потом встретила Рене. В тот вечер я сидела за столиком на веранде стеклянного кафе, прямо на улице. Возвращаясь с работы, я купила пестрый женский журнал, я не собиралась его читать; глянцевые рекламные страницы с эффектными манекенщицами отвлекали мое осоловелое от повседневной рутины сознание. Я пила кофе, вечер снимал усталость знойного дня с улицы, с окаймляющих ее деревьев, с меня, я и не заметила подошедшего человека, только вздрогнула от неожиданности, услышав обращенный ко мне чужой голос. Я подняла глаза и увидела перед собой примечательное, запоминающееся лицо.
   Бледное, не бесцветное, а именно бледное, о таких говорят, бескровное, и не выпуклое, как обычно бывает, а вдавленное, что ли. Нависший высокий лоб, широко расставленные глаза, коротко подстриженный колючий бобрик. Нос, нельзя сказать, что сломанный, как у боксеров бывают сплющенные носы, а скорее, начинающая его впадинка, которая обычно располагается у бровей, находилась значительно ниже, что придавало всему лицу выразительную не правильность. Несмотря на широкий лоб, лицо сильно сужалось книзу, особенно в скулах, и заострялось к подбородку, резко выделяя его. Теперь я понимаю, это и являлось главным: каждая часть лица не соответствовала предыдущей. Они были как бы собраны от разных людей, и в совокупности рождали не только своеобразие, но и гармонию.
   Глаза светлые, серые, и еще холодные, но не бесчувственно холодные, а просто чувство в них было холодное. И очень острые, направленные в одну точку. В них смешивались злость, жесткость и уверенность, не бравадная, напускная, а внутренняя, сдержанная. Я сразу это почувствовала.
   – Вы красивая женщина, – сказал он.
   – Что? – переспросила я, не потому, что не расслышала, просто не поняла сразу. Он говорил надтреснутым голосом, мне почудилось, с акцентом, но потом я поняла, что никакого акцента нет – просто манера такая.
   – Вы самая красивая женщина, которую я когда-либо встречал Это было слишком, вот так, сразу, я даже оторопела. Он заметил это и поправился:
   – Во всяком случае, для меня. Красота субъективна, она существует только в глазах субъекта.
   Между необычной грубостью его лица и красиво построенной фразой возникло еще одно противоречие. Видимо, он был соткан из них.
   – Разрешите присесть? – спросил он.
   Я не знала, как ответить, и лишь кивнула. Наверное, я сама смотрела на него с докучливым любопытством, потому что он опустил голову, выставив вперед широкий выпуклый лоб.
   – Я долго смотрел на вас, – произнес он и поднял глаза. – Мне обычно никто не нравится. Но в вас есть редко встречающаяся подчиненная властность.
   Я подумала, что сама не сказала еще ни слова, а он уже так много.
   – Кому подчиненная? – спросила я.
   Я думала, он хотел сказать «подчиняющая властность», просто оговорился.
   – Не знаю. Кому захочет подчиниться.
   – Так не бывает, – ответила я и улыбнулась, но не ему, а тому, как удачно он завлек меня в спор. – Властность не может быть подчиненной.
   – Может, – ответил он. Я поняла, он вообще говорит короткими фразами, и мне понравилось, ему это шло. – Обычно человек подчиняется, когда его хотят подчинить. – Он замолчал, изучающе разглядывая меня. – Вы же подчиняетесь только тому, кого сами выберете, снизойдя. Но в таком подчинении заведомо присутствует властность.
   Это было забавно, то, что он говорил, особенно в первый момент знакомства, не боясь осечки.
   – Я никому не подчинялась, никогда. – Я опять улыбнулась, если бы я говорила серьезно, звучало бы глупо. Исповедь незнакомому человеку всегда выглядит глупо.
   – Это потому, что не хотели.
   Его надтреснутый голос звучал спокойно, даже холодно, как будто ему все про меня давно и хорошо известно. Я подняла удивленно брови.
   – Откуда вы все знаете про меня? – спросила я уже со смехом. Я оценила, он выбрал правильный подход: не говорил комплименты, но его слова мне были приятны.
   – Я вижу.
   – Видите?
   – Я должен, от этого зависит моя жизнь.
   – Жизнь? – переспросила я. – Каким образом ваша жизнь зависит от того, как вы видите меня?
   – Не вас, а всех. – Он выдержал паузу. – И все.
   – Что же вы такое делаете? – Мне стало вдвойне любопытно. Надо же, как таинственно: все видит, да еще жизнью, похоже, рискует.
   – Я гоняю. Я прыснула:
   – Я тоже гоняю. Вы кого? Я иногда вот таких, которые пристают на улице.
   – Я машины.
   – Это как? – Я правда не поняла, перегоняет, что ли, с места на место.
   – Я гонщик.
   Я недоверчиво посмотрела на него таким подозрительным и немного смешливым взглядом. А что, не каждый день встречаешь живых гонщиков.
   – Правда?
   – Правда.
   – Хорошо, – согласилась я. Становилось еще интереснее. – Я понимаю, если вы гонщик, то вам действительно все важно: дорога, там, повороты, приборы, ну и прочее. Но почему вы должны лучше, чем другие, разбираться в людях?
   – Привычка, – ответил он. – Мне надо за мгновение успеть осознать все, что я вижу.
   – И меня? – Я все еще смеялась. Он кивнул.
   – Вас тоже. Я, например, знаю, что вы мне до конца не верите.
   – А почему я должна верить? Я вас не знаю. Сами подумайте, подсаживается ко мне незнакомый человек, говорит про меня разные странные слова и, вообще, заявляет, что он гонщик.
   – Хорошо. – Он улыбнулся. – Хотите пари?
   – Я давно ни с кем не спорила, – сказала я осторожно.
   – Вы едете в сторону Антиба. Дорога занимает приблизительно час, правильно? Я даю вам фору двадцать минут и догоню вас до того, как вы доедете до Антиба.
   Все это было нереально: давно исчезнувшая игра из детства, но именно поэтому она меня привлекала.
   – Подождите, подождите, – я остановила его рукой, – откуда я узнаю, что вы будете ждать двадцать минут?
   Он усмехнулся.
   – Вы проедете километров тридцать и позвоните сюда, в кафе. Я предупрежу, чтобы меня подозвали. Вы убедитесь, и я выеду после вашего звонка.
   – Это честно, – согласилась я. – Но вы не догоните меня на таком расстоянии с форой в тридцать километров. – Я еще раз взвесила шансы. – Как бы быстро вы ни ехали.
   – Догоню.
   Его голос был полон уверенности, он заставлял поверить. Но я не верила.
   – Хотя, подождите, у вас какая машина?
   Он кивнул в сторону. Прямо перед кафе стояла низкая, вытянутая спортивная машина, редкой дорогой марки.
   – Вот в чем подвох, – я была разочарована, – она в десять раз быстрее моей. Это не честно.
   Я водила маленькую, городскую машинку.
   – Пожалуйста, давайте поменяемся, – он пожал плечами, и это было безразличное пожатие. – Мне все равно.
   – Да уж, давайте поменяемся, – согласилась я. Я еще сама не знала, поеду ли. – Кстати, что будет, если вы не догоните?
   – Я не знаю, мне все равно. Я догоню.
   – Ну вот, опять обещания. Лучше скажите, что произойдет, если не догоните?
   – Все, что вам угодно. Вы заберете мою машину.
   – Вы серьезно? – Я снова улыбнулась.
   – Вполне.
   – Нет, мне не нужна ваша машина, – сказала я. – Я бы предпочла, чтобы вы сознались тогда, что вы самоуверенный хвастун.
   Господи, сколько в его глазах сразу появилось убийственного холода. Я знала, что появится, поэтому и сказала, чтобы убедиться.
   – Не хотите брать машину? Пожалуйста. Мне все равно, – повторил он. – Я вас догоню, так что не имеет значения. Но когда я вас догоню…
   – Что тогда? – перебила я.
   – Тогда, – он задумался, – вы обещаете, что мы встретимся еще. – Я кивнула. – И я стану звать вас на «ты».
   – Ну, это уже слишком, – не согласилась я. – У меня всего одно условие, а у вас целых два. Нет, так не пойдет.
   Он усмехнулся и попытался возразить, но я перебила.
   – Хорошо, хорошо, там разберемся. Где в Антибе?
   – На старой площади. – Он протянул мне ключи. Когда я садилась в машину, он стоял рядом, чуть нагнувшись у открытой двери.
   – Только учтите, машина быстрая, а дорога извилистая, к тому же темно, – говорил он, пока я подстраивала под себя сиденье, руль, зеркала.
   – Вы боитесь за меня, за машину или за то, что не догоните? – Я лукаво скосила глаза снизу вверх.
   – За вас, – сказал он серьезно, и добавил:
   – Я жду звонка.
   – Послушайте, – меня неожиданно осенило. – А что, если я возьму да и уеду, например, домой?
   – Не уедете, – он улыбнулся моей спонтанной дерзости. – Вам интересно.
   – Правда, – согласилась я без притворства, – мне интересно.
   – Так будьте осторожны.
   Я кивнула, он хлопнул дверью. Мне показалось, в его последней фразе прозвучало волнение. А может быть, мне показалось.
   Машина на самом деле была быстрая и чуткая. Мне понадобилось время, чтобы привыкнуть к ней, так она бросалась вперед и так меня вбивало в кресло, стоило мне только чуть придавить газ. На поворотах она старалась выскользнуть из-под меня, и мне приходилось сбавлять скорость, все равно первые тридцать километров я никуда не спешила. Я была уверена, что он не догонит меня, во-первых, из-за машины, во-вторых, я сама быстро ездила, а в-третьих, это было вообще невозможно. Я позвонила ровно через тридцать километров, как обещала.
   – Хорошо, – сказал он, и я представила, как бы он взглянул на меня, произнося это «хорошо». Я хотела еще поговорить, послушать его голос, но он уже повесил трубку.
   Я ехала быстро, поначалу концентрируясь на передачах, поворотах, обгонах, но вскоре дорога сама стала подчиняться машине. Он интересный, подумала я. Безусловно, в нем есть изюминка. Конечно, я в любом случае встречусь с ним, догонит он меня или нет. Это не важно, главное, что пытается.
   Встречный водитель резанул меня фарами по глазам, я тут же переключила на дальний свет, и встречный сразу сник, я даже представила, как он зажмурился. Я давно не встречала таких необычных людей и внешне, и в поступках. Надо же, придумал эту смешную гонку.
   Я отпустила педаль, меня сдерживала машина впереди, я и так уже подкатила ей под самый зад, но навстречу, жужжа, несся поток, загораживая полосу. Выбрав секунду, я снова воткнула передачу и взвилась по противоположной полосе, на меня, пугающе приближаясь, наваливались встречные фары, но я вжалась и еще сильнее утопила газ. Я подрезала обгоняемую машину, я только так успевала увернуться, но какое это сейчас имело значение – гонка!
   «Как я напишу о сегодняшнем приключении Стиву?» – подумала я и стала сочинять письмо, но потом мысль переметнулась: даже если я начну с ним встречаться, даже если он действительно такой интересный, как кажется, я все равно не стану с ним спать. Потом я подумала, что Стив наверняка спросит: «Почему?».
   «Я писала тебе, – объясню я, – помнишь, месяца два назад у меня возник короткий роман с одним из мэрии, с которым я познакомилась, когда утверждалась моя часть проекта. Я тогда с ним переспала, не сразу, конечно. Я даже не представляла, что бывает настолько ужасно.
   Понимаешь, обычно, если не хочешь, то ничего не ощущаешь. А здесь я все чувствовала и мне было противно, неприятно до боли, я морщилась и даже несколько раз вскрикнула, но он, дурак, подумал, что это поощрение. Мне казалось, что меня взломали, что мой мир подло нарушен, подорван, и еще это ощущение брезгливости» Ты спросишь почему? Я говорю тебе, не знаю, я просто по-идиотски ошиблась.
   Я не могла ждать, еще немного и меня бы вырвало и на него, и на себя саму. Я резко ушла вниз бедрами, выскользнула из-под него, и пока он пытался понять, что произошло, успела встать. Мне сразу стало легче, единственно, что я хотела, это быстрее уйти. «Знаешь, – сказала я трезвым голосом, мне не хотелось его жалеть. – Я больше не хочу». Он не понял и попытался взять меня за руку, потянул к себе. Но я так тряхнула кистью, что он испуганно отпрянул. «Пусти, – сказала я. Он начал уговаривать, но я перебила:
   – Мне не нравится. Я не хочу больше, понял, не хочу!»
   Я быстро оделась и ушла. Но ощущение замаранности еще долго присутствовало во мне. Знаешь, это был урок, первый такого рода. Я даже испугалась».
   Я снова пошла на обгон, опять рискованный, но я уже привыкла и к машине, и к риску.
   «Кстати, я знаю в чем дело, – продолжала я сочинять письмо к Стиву, когда заняла свою полосу. Дорога извивалась, но повороты мне уже не мешали. – Дело в том, что ты и Дино приучили мое тело подчиняться чувству. И тело привыкло. Когда я была с тобой, потом с Дино, тело и чувство совпадали в резонансе и рождали счастье. Но чувство может усиливать не только радость, но и неприязнь, и тогда эмоциональное раздражение переходит в физическое: в тошноту, головокружение, рвоту. И именно это произошло со мной. После того случая я решила, что буду аккуратнее в выборе, иначе слишком дорого приходится платить».
   Я сбросила ногу с газа, придавила тормоз, слишком крутой поворот для такой скорости, машина хоть и прижалась к асфальту, но все равно рвалась в сторону, к обрыву, и я невольно сжалась: вдруг не удержу. Но я удержала и снова утопила газ, до нового поворота. Нет, я не буду с ним спать, подумала я. Я должна быть уверена в нем.
   Я еще издалека увидела, что он догоняет. Я сразу различила его еще очень далекие, почти несуществующие фары.
   Они так нервно дрожали, в самом их свете уже предполагалось ускорение, и по тому, как они колыхались, то падая вниз, то взлетая, я поняла, что он выжимает из моей маленькой машинки то, о чем не догадывалась ни я, ни она сама. Но я уже подъезжала к городу, до площади оставалось километров десять, не больше, и самое интересное, во всяком случае для меня, только начиналось.
   Мысли, воспоминания – все в сторону – это из-за них я могу проиграть. Я вжалась в сиденье, но не от ускорения, я просто почувствовала себя частью системы, объединившей автомобиль, шоссе, а вот сейчас еще и меня в единое целое. И сразу же поняла, в чем секрет скорости: надо дать свободу рукам и ногам, но главное, интуиции, чутью. Это как в сексе: главное – избавиться от контроля головы, потому что голова не поспевает, она все портит, сомневаясь и отвлекая. Рефлексы надежнее.
   Я думала, что ехала быстро, что быстрее нельзя, я думала, что этому петляющему, изворачивающемуся, стремящемуся смахнуть, сбросить, этому брыкающемуся полотну дороги надо подчиниться. Я не знала, что его само легко подчинить. Мой взгляд быстро привык к мельканию – встречные машины, обгоняемые, – потом и это прошло, и я поняла: зрение срослось со слухом, с поворотом руля, с напряженным до надрыва вниманием, его уже нельзя отделить. Я не знала, что именно я делаю, машина ходила подо мной, как заведенная игрушка, но я доверилась ей, а она мне. Желтый обруч настигающих фар уперся в меня уже на улицах города. Я не могла понять, как он догнал меня, мне казалось, я выжала из машины, из дороги все, каждый сантиметр, каждую секунду, но он все же догнал. Но не перегнал ведь. И не перегонит! – решила я.
   Раза три он пытался обойти меня, петляя в городском, все еще не погасшем полуночном движении, но я подставляла бока и оттесняла его к самым стенам домов, и он каждый раз уходил назад, резко, почти не использовав расстояния. Один раз я все же зажмурилась, не закрыла глаза, но зажмурилась. Я думала, что все, я подставила его под встречный грузовик, он вырос гигантом по сравнению с преследующей меня наперстковой машинкой. Их отделяли всего лишь метры, и я зажмурилась, я уже почти слышала грохот вывороченного железа и пронзительный звон разлетающегося стекла, я видела обезображенный каркас автомобиля и влипнувшего в него человека. Но когда я все же скосила глаза, моя машина по-прежнему маячила слева, чуть позади, и я не поняла, куда делся грузовик, не мог же он почудиться мне.
   – Что он, перелетел через грузовик, что ли? – подумала я вслух и услышала в своем голосе непривычную злость.
   Я зря подумала, вроде бы пустяк, но не следовало. Я уже давно почти не смотрела вперед, только назад, чтобы не пропустить его очередного рывка, но я зря отвлеклась, когда взглянула, сзади его не оказалось. Я даже успела оглянуться: его не было и слева. Но больше я ничего не успела, потому что сразу увидела его лицо справа от себя, немыслимо близко, отделенное лишь сантиметрами, другое, незнакомое, воспаленное даже в профиль.
   Как это он, там ведь тротуар! – успела подумать я и вдавила газ, и всему телу стало больно. Я почти отсекла его, но не повезло, дорога скользнула вправо, его левый бок почти царапнул по моей правой передней фаре, я могла еще раздавить его и не дать уйти окончательно, я так и должна была сделать, но нога уже отпустила газ, пусть лишь слегка, но этого оказалось достаточно. Машина передо мной, брызжа выхлопом, плюясь и шатаясь, еще раз мелькнула под световым потоком моих фар, я видела затылок ее водителя, в самой посадке его головы я прочла приговор, и поняла, что мне уже его не догнать.
   Он сидел на брусчатой мостовой, подогнув под себя ноги. Сидя, он показался мне маленьким, даже щуплым, наверное от изнуренного, потерявшего плоскость, потемневшего лица, я не узнала бы его, если бы не моя машина. Я тоже устала, я едва не упала, когда выходила из машины, ноги, привыкнув быстро нажимать на педали, отвыкли держать и предательски подло подгибались, отказываясь идти. Я была в платье, но плевать, и я села на камни рядом с ним, выставив коленки вверх.
   – Если бы дорога не ушла вправо, ты бы не обошел меня, – сказала я. – Почему ты взял вправо? Ты знал, что она поворачивает?
   Он пожал плечами.
   – Это все не имеет значения – Его замороженный голос лишь начинал отходить, только освобождаясь, но еще не освободившись.
   – Почему? – спросила я.
   – У тебя не было шансов. Я так или иначе обошел бы тебя. – Он снова пожал плечами.
   – Почему? – снова спросила я.
   – Я профессионал. – Он снова замолчал. Мы так и сидели, и молчали. У меня отваливались не только ноги, но и руки тоже, и шея.
   – Ты устал? – Я сама не заметила, когда стала говорить ему «ты», но, в конце концов, я проиграла.
   – Нет, – поморщился он.
   – А выглядишь усталым.
   – Напряжение сходит. Мне надо минут двадцать и все будет в порядке. А ты?
   Он, наконец, взглянул на меня. Глаза его были точкой. «Как тогда, у Стива, – вдруг вспомнила я, – когда я его рисовала».
   – Я устала, – призналась я. Зачем лукавить? – Не чувствую ни ног, ни рук.
   Он кивнул, понимая.
   – Это с непривычки. Пройдет. Ну что, пойдем пить? – сказал он через минуту.
   – Пойдем, – согласилась я и, как бы делясь с ним сомнением, добавила:
   – Все равно больше ничего не остается.
   Он поднялся, я удивилась, без помощи рук, просто взял и встал, как со стула, и протянул мне руку. Она была спокойная, его рука, не такая сильная, как у Дино, а, скорее, хваткая, цепкая, я сразу почувствовала: возьмет и не отпустит. От Дино я могла вырваться, я знала, что его пальцы в конце концов разожмутся, а здесь сразу поняла – бесполезно. И вздрогнула от мысли и еще от прикосновения. «Удивительно, – подумала я,
   – я давно не волновалась, даже приятно».
   – Кстати, меня зовут Рене, – сказал он, когда мы сели, и я удивилась, мне казалось, что я знаю его очень давно.
   – Странно, – улыбнулась я, – я даже забыла, что не знаю твоего имени. Эта гонка и прочее, – я махнула рукой. Он молчал, я тоже помолчала. – Странно, да?
   – Да, – сказал он и посмотрел на меня. – Я тоже не знаю твоего имени.
   Я назвалась.
   – Джеки, – повторил он за мной, – это Жаклин? Вам подходит это имя.
   Мы снова замолчали, но паузы не давили, они являлись всего лишь разумной передышкой.
   – Ты зря меня так близко подпустила, – наконец сказал он. Я не поняла сначала, а потом поняла: это он о гонке. – Ты чересчур расслабилась.
   – Я не думала, что ты догонишь.
   – Я же сказал, что догоню.
   – Кто знал, что моя машина умеет так быстро ехать?
   – При чем тут машина? – Он говорил абсолютно серьезно. – Машина ни при чем. А вот когда я тебя догнал, тогда ты напряглась, я сразу это почувствовал. – Он все же улыбнулся. – Пару раз ты хорошо подставила меня под удар.
   Это прозвучало смешно, я даже засмеялась:
   – Ты забавный. Я тебя чуть не угробила, а ты радуешься.
   – Что же, это правило гонки. Так всегда на трассе. Ты могла быть хорошим гонщиком. – Мне нравилось, как он говорил. – Но это я знал сразу, когда подошел к тебе в кафе.
   – Разве ты подошел ко мне в кафе? – улыбнулась я, придавая лицу удивленное выражение. Я уже чувствовала себя немного пьяной. – Когда?
   – Да, я подошел к тебе в кафе, забыла?
   – Забыла. – Я кивнула.
   Мы сидели в маленькой полуподвальной пивной, где-то на боковой улочке, за почти неотесанным, но приглаженным множеством локтей и кружек столом. Я сразу набросилась на жидкость, забыв, что она хмельная, и уже дважды перезаказывала, и теперь чувствовала глупую легкость в голове.