Диана охотно дала ему номер своего рабочего телефона и в душе понадеялась, что он позвонит скоро, хотя вслух ничего не сказала. Она взглянула на часы. Половина второго: если поспешить, то можно успеть вернуться в больницу вовремя, к двум часам. В машине Диана обдумывала план своих дальнейших действий. День, казалось, тянулся бесконечно. И вот, приняв последнего пациента, она смогла наконец отправиться домой.
Уэйн Ортис дожидался ее на ступеньках перед дверью, с книгой в руках. Увидев ее, поднялся.
– Как дела, Уэйн, – поприветствовала его Диана, – все в порядке?
– Гм… Нет.
Уэйн засунул книгу в карман и повернул бейсбольную кепку козырьком назад. Он выглядел слишком молодо для руководителя солидной компании, занимающейся установкой электронной системы сигнализации. Годовой ее оборот выражался шестизначной цифрой. Уэйн казался растерянным. И Диане это не понравилось.
– У нас проблема, – начал он.
– Какая проблема? – Диана пристально смотрела на него.
– Контрольный щит.
– Что?
– Не работает, – со вздохом пояснил Уэйн Ортис. – Вся партия, поступившая вчера из Чикаго, бракованная; абсолютно ничего нельзя сделать.
– Ты хочешь сказать, что сигнализация у меня все еще не работает? О Уэйн!.. Я столько ждала! – в отчаянии воскликнула Диана.
– Ладно, извините меня, вы правы. Давайте договоримся о компенсации, хорошо?
– Не хочу компенсации, – настаивала она. – Хочу, чтобы работала система охраны.
– Она уже установлена. Заработает, как только получим взамен другие контрольные щиты.
– И сколько времени это займет?
– Пару недель. Это очень сложное оборудование.
Они вошли в дом. Мастер с гордостью показал ей, где что находится: охранная сигнализация там, там и там; жучки на окнах и дверях; основной распределительный щит… и неработающий контрольный щит. Все было на высшем уровне, только ничего не работало. Диана грустно попрощалась с Уэйном. Не отложить ли, подумала она, то, что наметила сделать в конце этого гнусного дня, до другого раза, – сегодня как-то все идет наперекосяк.
Приняв горячий душ и переодевшись, она расслабилась и ощутила прилив бодрости. Позвонив Джулии, получила информацию об адресе Тобеса из его досье. Через полчаса Диана уже ехала в Парадиз-Бей.
Район, где жил Тобес, не внушал доверия. Его дом находился неподалеку от старой железнодорожной станции.
Это было коричневое кирпичное здание. Стояло оно на улице, захламленной старыми газетами, усыпанной апельсиновой кожурой, отбросами, с какими-то пушистыми неподвижными комками на четырех лапках, которые не хотелось разглядывать внимательнее. Черные ребятишки в яркой одежде невозмутимо наблюдали, пока она шла по ступенькам к парадной двери. Дверь была открыта. Диана переступила порог. Поднялась на второй этаж, пытаясь не обращать внимания на запахи, и постучала в дверь. Нацарапанная от руки записка, приколотая к двери булавкой, свидетельствовала, что эта комната «номер 5». Ответа не последовало. Тобес, должно быть, на работе.
Диана нацарапала записку с просьбой срочно позвонить ей и засунула ее под дверь, надеясь, что по ту сторону нет крысы, ожидающей своего обеда. Как ни странно, «кемри» еще стояла на месте, уцелели даже все колпаки на колесах. Отъезжая, она ломала голову над тем, что еще можно предпринять. И придумала: Тобеса может и не быть на работе. Он мог отправиться навестить друзей.
Еще через четверть часа Диана уже ехала по прибрежному шоссе, ведущему от Орката к Пойнт-Солу и к Харли.
Сегодня машина Дианы не была единственной на стоянке около закусочной. Там было множество мотоциклов, привязанных цепями к ограде. Несколько парочек занимали столики на улице и пили колу. Они выглядели в большинстве своем крайне непривлекательно. Тобеса не было видно среди них. Она вошла внутрь.
Харли, как всегда, стоял за стойкой бара. Оторвавшись от мытья стаканов, он бросил на нее внимательный взгляд, явно не испытывая восторга от ее появления. Сегодня он был одет в белые с сероватым оттенком джинсы и безрукавку. Она скорее открывала, чем прикрывала его тело, сплошь покрытое татуировкой. Такой Диане никогда еще не приходилось видеть.
– Можно мне поговорить с вами? – обратилась к нему Диана.
– Что еще? – недовольно буркнул он.
– Прошлый раз мне не удалось объясниться…
– Что объяснять? Извините меня…
Харли отошел к дальнему концу бара, где какой-то сопляк громко требовал эспрессо.
– Это касается моего друга, – крикнула она ему вслед. – Тобеса Гаскойна.
Харли поднял глаза. Вернулся к ней.
– Кого?
– Вам он известен как Бесто. Может, вы не знали, что его имя – Тобес. – Он знал его. Она уловила, как резко изменилось выражение его лица, когда она упомянула это имя. Однако… – Я психолог, – продолжала Диана, – меня зовут Диана Цзян. Добрый день. – И женщина потянула ему руку.
К ее удивлению, лицо Харли расплылось в широкой улыбке, он пожал ее руку.
– Привет, Диана, – сказал он. – Тобес говорил, что вы хорошенькая.
– Спасибо за комплимент.
Сердце Дианы забилось быстрее. Она добилась успеха! Харли знал Тобеса, просто не хотел признаваться в этом полиции. Грош цена «настоящим профессиональным приемам» Эда.
– Что будете пить? – спросил Харли. – За счет заведения, конечно.
– Есть холодное пиво?
– Только что получили.
Харли принес пиво.
– Нет, серьезно, – сказал он, наклоняясь к ней в порыве откровенности. – Тобес говорил, что вы просто… понимаете, само совершенство. Как бриллиант. Он не раз называл вас так. – Харли покрутил руками вокруг головы.
Диана поняла: Харли хотел сказать, что Тобес чрезвычайно высоко оценивал ее умственные способности.
– Тогда, может быть, вы согласитесь мне помочь. Я хочу поговорить с ним, срочно. Не знаете, где он сейчас? Или, может, вы ждете его? Знаю, что он здесь больше не работает, но…
– Все может быть. – Улыбка Харли поблекла. – А почему же вы не назвали себя в субботу? Вы были с копом.
– Моим другом, – уточнила Диана. «Не только другом, – подумала она, – но это не важно».
«У некоторых женщин совсем нет вкуса. Что ж…» – ясно прочитала она в глазах Харли.
– Как я могу помочь? – задумался он. – Не хочу вести разговоров с копами. Вы – другое дело.
– Пусть так. Мой пациент, Тобес, Бесто, все равно, в неладах с законом. Полиция с минуты на минуту доберется до него, тут я ничем не могу помочь, но мне нужно поговорить с ним. Срочно.
Харли долго, изучающе смотрел на нее. Потом сказал:
– Ладно. Да, он заходит. Иногда. Только я никогда не знаю этого заранее.
Диана попыталась скрыть разочарование.
– Когда Тобес приходил сюда в последний раз?
– Последний раз? – Харли искал ответа в пыльных солнечных лучах над их головами. Проследив за его взглядом, Диана впервые заметила настоящий скелет, подвешенный к потолку. Кто-то прикрепил член к его тазу.
– Ночью, в прошедшую субботу, – сказал Харли.
– Спасибо. Если увидите его, пожалуйста, скажите ему… – Диана замолкла на полуслове. Харли пристально смотрел на нее. – В субботу ночью, – торопливо повторила она. – В какое время?
– Он приехал, наверное, около восьми. Оставался до утра – у нас была вечеринка. День рождения одного парня.
Он продолжал говорить о том, что здесь всегда отмечают чей-нибудь день рождения, но Диана уже не слушала его: она вычисляла. Лео Сандерс сказал ей, что Карл Дженсен был убит в ночь с субботы на воскресенье. Фрекса уверенно подтвердил эти сведения на пресс-конференции.
– А видел кто-нибудь здесь Тобеса в субботу? – спросила она взволнованно. – Можете найти нескольких человек, которые подтвердили бы, что он был здесь?
Харли выразительно развел руками:
– Пятидесяти достаточно?
Диана с трудом подавила охватившую ее радость. Конечно, она куда более умелый полицейский, чем Эдвин.
Сегодня я не в своей тарелке. Она приближается, с ревом М-М-М МЧИТСЯ. Сегодня – особенная ночь.
Всю вторую половину дня, проклиная все на свете, работаю в саду. В гараже Андерсонов отыскал мачете. Старое и ржавое. Несколько минут старательно обрабатываю его бруском – и оно доведено до кондиции. Потом – ж-ж-ж!!! Режет великолепно. Тружусь не покладая рук, до седьмого пота. Высокая трава валится на землю от меня по обе стороны. Солнце припекает. К тому времени, как я пропахал вдоль изгороди двадцатифутовую дорожку, первые охапки травы уже высохли. Решил их сжечь. Пламя взвилось мгновенно, у-у-у! Никакой бумаги не надо, достаточно одной спички.
Люблю огонь.
Джонни сидит на ступеньках террасы, наблюдает, как я работаю. Свинг, свинг, поет лезвие. Иногда мачете опускаю почти у его ног. Ему становится не по себе – он резко отдергивает ноги, веки испуганно дрожат.
Этот мальчик явно боится меня. Он серьезно думает, что я мог бы полоснуть большущим ножом по его шее. Подумать только, сколько крови выльется! Меня беспокоит его уверенность, что я способен причинить ему вред…
– Хочешь лимонада? – робко спрашивает он.
– И даже очень, – отвечаю ему.
Он уходит, оставив свой дневник на ступеньке. Означает ли это, что он разрешает мне заглянуть в него? Или это проверка? Или просто забыл? Не успеваю обдумать этот вопрос до конца. Он возвращается с кувшином лимонада в руках. Наливает мне стакан. Опустив мачете, медленно пью. Джонни садится на ступеньку. Над только что срезанной травой вьются насекомые. Огромная муха опускается на ступеньку рядом с ногой Джонни. Выплевываю кусочек льда и попадаю в муху. Джонни нервно смеется.
– Ты здорово попадаешь в цель, – говорит он.
– Иногда. – Кубик льда, свалившись со ступеньки на землю, растаял. Из мокрой полоски земли тотчас выползает червяк. Длинный, с бледно-розовой головкой. Небрежно беру мачете. Вверх-вниз: червяков становится два.
– Будьте любезны, – говорю я, как хлебосольный хозяин, и предлагаю Джонни извивающуюся порцию протеина.
Он испуганно отшатывается. Тогда, пожав плечами, быстро засовываю извивающуюся часть червяка себе в рот. Джонни делает глотательное движение, будто чем-то подавился.
– Точно не хочешь этого? – спрашиваю, протягивая ему вторую часть. Он молча переносит свою попку на пару ступенек вверх. Приходится самому съесть оба кусочка червяка: изысканная закуска. Как только привереда Джонни отворачивается от меня, я быстро произношу:
– Сегодня ночью – особая ночь.
– Что? – переспросил Джонни.
– Сегодня ночью. Состоится. Та ночь.
– Что случится сегодня ночью?
– В половине десятого. Смотри на тропинку. Приготовься улизнуть, когда увидишь меня под фонарем…
Джонни растерян, он не произносит ни слова. Только глаза его бегают туда-сюда, как у испуганного кролика. Но я знаю, что на этот раз он обязательно придет.
Поднимаю мачете высоко над головой, размахиваюсь – мачете рассекает со свистом воздух и падает, вонзившись в дерево в полудюйме от сандалии Джонни. Мальчик судорожно отдергивает ноги, будто обжегся.
– Промазал! – шучу я. – Черт возьми!
– Ты чтосделала?
Эд повысил голос, заставив своих коллег, находившихся в комнате, удивленно поднять головы. Но на Диану это не подействовало.
– Поехала к Харли и установила, что Гаскойн провел в закусочной всю ночь в субботу, – спокойно сказала она. – Он не совершал преступления.
Эдвин сердито посмотрел на нее.
– Ты нарываешься на неприятности, – предупредил он. – Не нужно присваивать полицейские функции. Ты предупредила Харли, что его слова могут быть использованы как свидетельские показания?
– Нет.
– Ты ему сказала, что он имеет право требовать присутствия адвоката? – продолжал Эд.
– Нет. А надо было?
– Ну, скажем, желательно.
– Но не обязательно?
Эд тяжело вздохнул.
– Ты добился только одного: напугал Харли, – сказала она ему. – Как психологу, мне удалось более успешно установить с ним контакт. Подразделение начинает работать, Эд. Положись на меня.
Эд обдумывал достойный ответ, когда вошел Лео с пачкой бумаг в руках.
– Ага! – воскликнул он. – Что за перестрелка средь бела дня!
– Не очень смешно, – проворчал Эд.
– Это из-за Тобеса Гаскойна, – объяснила Диана Лео. – Просто я установила для него алиби, а этот Шерлок Холмс разозлился.
– В самом деле? – удивился Лео.
– В самом деле, – подтвердила Диана. – Самое худшее, что можно сказать об этом бедном, запутавшемся парнишке, что он слишком много курит. Но даже в Южной Калифорнии это не расценивается как тяжкое уголовное преступление.
Лео с недоверием уставился на нее:
– Ты убеждена?
– Да.
– Черт возьми. – Лео сделал вид, что поднимает трубку телефона. – Ларри, всех увольняем, слышишь? Ага, всех: восемь тысяч девятьсот четыре человека. – Он положил трубку воображаемого телефона и повернулся к Эду. – Алиби Гаскойна проверено?
– Нет еще.
– Сделаем. Еще бы! – Лео подмигнул Диане. – Так передай своему парню, что его не станут поджаривать на электрическом стуле. На этотраз. Но ему больше не удастся провести нас. Вот и все. – Схватив Диану за руку, он шумно дышал ей прямо в лицо. – Я ведь тебе не рассказывал, что, когда включают рубильник Тетушки Молнии, глаза у парня вылетают из глазниц! Нравится?
– Нет, Лео. – Диана в ужасе отшатнулась.
– А я не говорил тебе, что иногда приходится поджаривать его раза четыре, пока не отдаст концы? Тебе куда легче исполнять судебные решения – жарить яичницы-глазуньи. А теперь сделай-ка яичницу-глазунью…
Диана оттолкнула этого маньяка. Несмотря на раздражение, ей не удалось скрыть улыбку торжества. Она попрощалась.
Но, выходя из комнаты, Диана услышала слова Эда: «Разве обязательно было так грубо разговаривать с моей девушкой?» – и ответ Лео: «Конечно. Это крепкий орешек, тебе надо держать хвост морковкой».
Она расхохоталась. Сержант за столом дежурного удивленно поднял голову, но Дианы уже и след простыл…
Привет. Или, как говорят китайцы: «Хуань-ин гуан-линь». Так я обращусь к доктору Диане в тот день, когда она наконец переступит порог этой комнаты. «Хуань-ин гуан-линь». Ее, наверное, хватит кондрашка. Вы, читающие мою писанину, люди мудрые; традиционное китайское приветствие, конечно, не вызывает у вас отвращения.
Другое дело комната.
Она… омерзительна.
Итак, где мы находимся?
Это мой дом. Место, где я иногда сплю, иногда пережидаю дождь, когда на кладбище Корт-Ридж и вообще на улице слишком сыро. Привет. Вы еще не видели этой комнаты, так что еще раз приветствую вас.
Нелишне, наверное, немного рассказать вам о ней.
Моя комната располагается на втором этаже коричневого кирпичного здания. За моим окном проржавевшая пожарная лестница. Но поскольку поднимающееся окно в моей комнате открывается из-за разбитого стекла всего на один дюйм, я все равно здесь как в ловушке.
Дверь (деревянная) окрашена в коричневый цвет, как и голый пол, и оконные рамы, и стены. Только стены более бледные. В двери щель, но замок все-таки работает. Мой домовладелец мне не нравится, он зануда. Ему лет шестьдесят, и в придачу он калека. Другим жильцам этот злой старый ерш нравится. Я не раз просил его починить дырку в двери: она широкая, и в нее дует. Потом, через нее можно наблюдать за мной, подсматривать, как я выполняю религиозные обряды. Мои просьбы игнорируются. Его просьбы о квартплате также иногда игнорируются. Но Ред боится меня, слишком боится, чтобы раздражать разговорами о выселении. Между Редом и мной как-то произошла стычка. Не спрашивайте какая.
Соседи? Это постоянно мигрирующее население, как у нас здесь говорят. Сдается около дюжины комнат, и, по-моему, в них проживает около шестидесяти человек. Как правило, они приходят сюда ночевать. Рядом со мной живет старикан, у которого кошки – мяуууууу! Слишком много кошек для него одного. (Мистер Уильям, по-моему, так его звать.) На площадке напротив – куча пуэрториканцев (никогда не видел их дверь открытой). Рядом с ними живет Ро, корейский студент, занимающийся электроникой в Калифорнийском университете в Парадиз-Бей. Его предки не присылают ему денег. Поэтому он и снимает комнату в этой развалюхе. Как-то сказал, что зарабатывает на жизнь он переводами, хотя, по-моему, он – сутенер. По крайней мере, в его комнате постоянно толчется куча девиц восточного типа. Но это не важно: Ро – парень что надо. Линди, молодая белая женщина с коричневым ребенком и без мужа, – последняя из жильцов моей площадки. Живет она на пособие, как мать малолетнего ребенка. Наверху – смесь самых разных национальностей, возрастных групп и занятий. Однако вы уже имеете представление, из чего состоит этот букет. Повторяю, все они – кратковременные жильцы. Ред придерживается только двух нерушимых правил: никаких вьетнамцев и никаких камбоджийцев. Все.
Площадь моей комнаты – пятнадцать футов на двенадцать – дворцом не назовешь. Окно справа от входа. Слева, упрятанная в дальний угол, постель: матрас из пенорезины с простыней и двумя одеялами. Зимой бывает холодно. Хотя ни одной зимы здесь я еще не жил. Если буду жить, стибрю электрокамин. У кровати рассохшийся старый шкаф, там я держу свою одежду и прочее. В изобилии картонные коробки. Многие – с аккуратными наклейками. Это те, где держу бумаги, относящиеся к доктору Диане и Джонни Андерсону. Мои рисунки – порнографические, те, что посоветовала мне сделать доктор Диана, – спрятаны под матрасом. Там же деньги и все остальное особо ценное. Все вы, кто читает эти строки, – люди порядочные; я доверяю вам свои секреты, вы мне все больше нравитесь, и мне хочется произвести на вас приятное впечатление. «Хочу узнать тебя, хочу узнать все о тебе…» Великолепный фильм, помните?
Иногда мне кажется, что веду я эти записи для полиции. Не спрашивайте меня, почему иногда я так думаю, – сам не знаю.
Рядом с кроватью прислоненное к стене зеркало. В углу, у окна, умывальник с одним из этих бессмысленных электрообогревателей, которые трудятся целый день, и в результате получаешь стаканчик тепловатой воды. Ни столов, ни стульев. Общую картину дополняет маленький холодильник. В комнате висит застоявшийся запах бензина, всяких отбросов и спермы, которая попадает на пол (точнее, на простыню). Источник света – лампочка в шестьдесят ватт, свисающая на шнуре с потолка. Есть электросчетчик, который заглатывает монетки, но с тех пор, как я въехал сюда, он голодает.
Кое-что я делаю мастерски. Приобрел некоторые полезные навыки. К примеру, ловко управляюсь с электроприборами. Есть такое маленькое, очень удобное проволочное приспособление, которое обводит счетчик вокруг пальца. Но эта игрушка не для слабонервных. Я держу наготове кухонное полотенце, которое набрасываю на счетчик, когда является Ред, чтобы устроить скандал. Со времени той стычки между нами он кричит намного реже.
Сегодня – великая ночь. Сижу поэтому, скрестив ноги, перед зеркалом, накладываю грим, готовлюсь к грандиозному представлению. Спектакль ставится для несовершеннолетней аудитории из одного человека. Сначала использую белую основу, затем – карминная краска для губ. Накладываю пурпурные румяна. Выгляжу страшилищем. Точно так должно выглядеть настоящее привидение.
Пока навожу марафет, обдумываю смысл записки, обнаруженной под дверью. Доктор Диана начинает интересоваться мною: кажется, хочет, чтобы срочно ей позвонил.
Но не надо меня торопить.
Вспомнив о докторе Диане, возвращаюсь мысленно к разговору, который состоялся у нас несколько недель назад, во время моего индивидуального занятия. Я рассказал ей, что всегда мечтал стать актером. Подумал, что она рассмеется, но – ничего подобного.
Она только спросила, почему у меня такое желание. И я объяснил: ведь когда ты одет в другое платье, загримирован и играешь какую-то роль, то перестаешь быть самим собой. С тех пор она поощряет мои занятия актерством. Как будто от меня зависит выбор карьеры, так получается.
Она странная, эта Диана.
Но сегодня ночью, доктор, вы сможете мною гордиться.
Платье, которое я одолжил у Максин, висит на крюке, вбитом в стену. В сумеречном свете моей единственной заляпанной лампочки оно все в таинственных складках, темное, как плащ Сатаны.
Платье мне в самую пору.
Мой лазерный проигрыватель с мини-динамиками стоит рядом с постелью. Из него льется музыка – увертюра к «Летучему Голландцу». Естественно: ведь это Джонни, помните? Ночь Единственного.
Критически осматриваю проделанную работу: все в полном порядке. Мое лицо ужасно, отвратительно.
Я похож на привидение.
Есть и упущение: затерялся карандаш для бровей, я украл его у Максин в первый день нашего знакомства. Перевернул вверх дном всю комнату, но не нашел. Соображаю: карандаш мог завалиться в коробку доктора Дианы. Выволакиваю коробку на середину комнаты и переворачиваю ее.
Ничего себе коллекция! Естественно, самая большая гордость – ее книга. На ней еще сохранился библиотечный ярлычок, его давно пора вырвать. Статьи из газет, посвященные доктору Диане: библиотечный компьютер в Парадиз-Бей выдал мне довольно скудный их список. Ее визитки (откуда я и узнал, где она живет, потому что в телефонной книге ее адреса нет).
Расскажу, как они оказались у меня. У нас было групповое занятие. Мы заранее договорились, что Джесси отвлечет ее внимание, чтобы дать время Рамону обследовать сумочку доктора. А я встану так, чтобы Джулия Пейдж не видела нас в двойное зеркало. Но все вышло лучше, чем мы планировали. На улице внезапно раздался какой-то жуткий вопль, понимаете? Голая женщина стрелой мчалась по газону, двое санитаров гнались за ней. Мы все вскочили со своих мест, влезли на стулья, завопили, захлопали в ладоши. Мы поняли: из психиатрического отделения вырвалась больная. Доктор Диана побежала посмотреть, Джулия – за ней. Прекрасно. Рамон в секунду очистил сумочку…
Нам не нужны были деньги; мы не настолько глупы. Нет, мы поспорили: пользуется она противозачаточными таблетками или нет? Билли-Малыш авторитетно заявлял, что она пользуется спиралькой, он единственный из нас знал, что это такое. Не знаю, так ли это. Но, обчистив сумочку, Рамон сказал нам: «Пустышка. Ничего». Однако у него в руках осталась пачка визиток. Мы сказали ему, что он рехнулся, а он ответил, что она их никогда не хватится. Кроме того, он боялся, что она вернется и застанет его с сумочкой в руках. Итак, мы заграбастали полно ее визиток. Я свои держу в коробке, чтобы они не пачкались.
Точно: под ее визитками нахожу пропавший карандаш для бровей. Рисую им три тонкие линии на лбу. И вот я готов.
Мой верный велик загораживает дверь – это баррикада на случай грабежа. Укладываю платье в переметную сумку, запираю за собой дверь. Взбираюсь на своего боевого коня и исчезаю в темноте.
К тому моменту, когда я добрался до главных ворот кладбища на Уинчестер, совсем стемнело. Привязываю велик на обычном месте и исчезаю со своей сумкой в зарослях. Свежий ветерок зловеще шелестит листвой над моей головой. Помимо этого шелеста, ни один звук не нарушает тишины. Однако мое сердце бьется тревожно, исчезла свобода, которую я всегда ощущал здесь…
Иду, еле-еле передвигая ноги. Что это?
Я знаю эту местность как свои пять пальцев. Это моя территория, но сегодня ночью здесь ощущается что-то незнакомое, жуткое, оно пугает меня. Что-то прячется в кустах – там, там, там. Что-то затаилось. Очень тихо.
Продолжаю идти, прижимая к груди сумку. Хочется бежать. Но знаю, что, если побегу, не смогу потом остановиться. Что-то тихо наблюдает за мной. Я чувствую этот взгляд на своей спине. Не собака, не человек. Нечто.
И вот наступает минута, когда мне нужен фонарик: надо посмотреть, куда я иду. Одна мысль о том, чтобы зажечь свет, приводит меня в ужас.
Боюсь света.
Когда я был совсем маленьким, меня часто мучил один сон. Кромешная темень, ничего не видно. На небе – громадная белая луна. Столб света, протянувшегося между луной и землей, мерцает прямо передо мной. Его злой блеск наводил ужас. Я знал, что если коснусь этого света, то луна поглотит меня и я умру. Свет притягивал меня. И не было сил сопротивляться ему. Просыпался после этого сна всегда в лихорадке и несколько дней потом чувствовал себя разбитым. Мама ухаживала за мной. Сначала.
Он и сейчас приближается. Не могу видеть этот свет. Он там.
Пытаюсь глотнуть, горло дергается, но во рту пересохло. Листья продолжают зловеще шелестеть. Вокруг меня только черная ночь. По спине бегают мурашки, не отваживаюсь оглянуться. Пока не оглядываюсь, там ничего нет. Ужасный столб света не существует, никогда не существовал. Нужно этому верить.
Вдруг слышу шум. Пытаюсь определить его источник и характер. Несколько раз резко останавливаюсь, снова иду – и тут меня озаряет: шум, который я слышу, произвожу сам.
Включаю фонарик. Блики света пляшут, потому что дрожит моя рука. Но обстановка проясняется. Никто или ничто не преследует меня. Куча земли и могила Алисы те же, что всегда. Летний дождичек мягко касается моего лица.
Луны нет; нет и столба мерцающего белого света.
Я готов.
А он?
Николь пожелала Джонни спокойной ночи и выключила свет. Мальчик ждал. Он досчитал до ста и только потом посмотрел на часы. 9.08. Джонни устроился на постели так, чтобы можно было смотреть из окна. Соседский фонарь хорошо все освещал, но дорожка была пуста. Там не было никого.
Тобес сказал ему днем: сегодня – особенная ночь (сначала съел червяка!!!). Джонни чувствовал себя легко и спокойно. Досчитал до пятисот. Потом вылез из постели, оделся. Джонни поверил Тобесу. (Может, червяк убедил его.)