– Ладно, давай сделаем так: правилами ведь не запрещено двум друзьям провести вместе уик-энд. Они же не виноваты, что, по воле случая, им приходится работать вместе, верно?
– Ты имеешь в виду, как в тот раз, на озере Зак?
…Они лежали тогда прямо под звездами, мир вокруг был преисполнен гармонии и добра. Вот о чем он умышленно напомнил Диане, когда с улыбкой посмотрел ей в глаза. Так жестоко. Так несправедливо.
– Полагаю, – продолжал он медленно, – что у нас нет оснований отказываться от встреч только потому, что я приписан к твоему подразделению.
– Мы не договариваемся о свидании.
Эд не ответил ей прямо. Выдерживая паузу, оглядел сидящие неподалеку счастливые парочки и, подняв брови, с иронической усмешкой обратил наконец внимание на Диану. И она подумала, что готова убить его, и сделает это с удовольствием.
Эд вертел в руках одну из китайских палочек, что почему-то ужасно раздражало Диану.
– Мы с тобой не назначаем свидания, – сказала она так громко, что многие головы повернулись в их сторону. И вдруг вокруг возник хаос. Все произошло мгновенно. Эд перепрыгнул через стол. Диана откинулась назад, стул под ней зашатался. Падая, она увидела, что Эд изо всех сил вонзает палочку для еды в руку. Нет, не в ее руку, а в руку какого-то мужчины. Ее сумочка с оборванным ремешком валялась на земле рядом с ней. Люди, сидевшие за соседними столиками, панически закричали, когда стол перевернулся и свалился Диане на грудь.
Миссис Мок оттащила стол в сторону и помогла Диане встать. На кантонском диалекте она выкрикивала слова тревоги и волнения. Диану трясло как в лихорадке, она вся дрожала. Буря промчалась. Все вскочили, глядя на нее. «Что случилось?», «Вы это видели?», «Тот мужчина схватил его, я видел», – слышалось вокруг.
Потом сквозь толпу к ней пробрался Эд.
– Полиция. Извините. Разойдитесь, ребята, все в порядке. Полиция. Все позади. Разойдитесь, – уговаривал Эд окружающих.
Он спрятал в карман рубашки значок и пригладил обеими руками свои взъерошенные волосы. Миссис Мок усадила Диану на стул, а ее муж поспешно направился к ним с двумя бокалами скотча. У него был такой вид, будто вся жизнь Дианы зависела от того, поспеет ли он вовремя с этим виски.
– Что случилось? – хрипло спросила она Эда, голос ее дрожал, как, впрочем, и все тело.
– Вор. Я наблюдал, как он кружил вокруг столиков, искал поживы. Твоя сумка висела на спинке стула. Когда он схватил ее, я бросился на него с палочкой.
Он протянул ей палочку. На кончике запеклась кровь. «Ой!» – отшатнулась Диана. Эд обтер палочку салфеткой и снова протянул ей.
– На память о прекрасном вечере, – сказал он. – Пусть у тебя останется эта палочка. У меня – другая.
Диане не хотелось брать, но она не могла отказать Эду, поэтому опустила палочку в сумку.
– Лучше, чем балкончик с газом, – улыбнулся Эд.
– Я – твой должник, – ответила Диана, – и вот награда: ты должен поехать со мной в закусочную Харли. Просто чтобы разделаться с этим. Потом можно поплавать.
Он решил, что она окончательно еще не пришла в себя, хотя и старалась доказать ему и себе, что все уже в порядке. Он думал, что они могли бы возобновить прежние отношения, как тогда, на озере Зак. Он забыл, что за этим последовало. Во вторник, после того романтического уик-энда, их общий приятель предложил Диане сыграть в теннис, «чтобы побеседовать в спокойной обстановке».
– Почему бы нам не поехать в Лос-Анджелес в следующую субботу? – предложил Эд. – Там дают великолепное представление в этом маленьком…
– Потому что у нас с тобой на очереди только одно дело и оно связано с Харли. Кроме того, в следующую субботу я занята. Давай договоримся – через субботу.
Он нахмурился. Потом сказал:
– Хорошо.
И Диана почувствовала, что ее напряженное тело обмякло, как надувной мячик, из которого вышел воздух.
– Но командовать буду я, – предупредил Эд. – Поедем к Харли, посмотрим, что и как, выпьем кока-колы.
Эд оплатил по счету. Сначала Диана хотела настоять на том, чтобы платить поровну. Но раздумала. Всю жизнь опекая других, она в глубине души отчаянно жаждала, чтобы проявили заботу и о ней. Когда этот сильный, властный мужчина брал дело в свои руки, он не допускал никаких возражений с ее стороны.
Они приехали в разных машинах. Когда они расставались, Диана попыталась выразить тот сумбур, который царил в ее голове: надежду, симпатию, благодарность, уважение, подозрение, страх. Короче, все те слова, которые возносят в молитвах к Господу. Диана не находила этих слов. Не могла выразить свои переживания. Эд никогда не был религиозен.
– Что ж… – Голос ее оборвался. – Спасибо.
– Не за что.
Почему-то при этих словах ее охватил приступ настоящей ярости.
– Есть за что! – произнесла она с вызовом. – Да, есть! Я была лишена всего этого. Слишком долго.
Диана поцеловала его в щеку. Не успела она отстраниться, как почувствовала ответный поцелуй в губы. Она оцепенела. От головы до самых кончиков пальцев мрак окутал ее тело, как саваном. Затрепетав, она крикнула:
– Нет!
Эд отпустил ее. Диана вскочила в свою «кемри». Завела мотор. Рванула машину с места, даже не бросив прощального взгляда в зеркальце заднего обзора…
Отлично придумано. Сначала мне показалось, что это дурацкая затея: понимаете, записывать то, что случилось (случится). Теперь стало самому интересно. Совсем иначе все видится, когда рассказываешь другому. А если записываешь все события, это обостряет наблюдательность.
Кроме того, это занятие помогает мне бодрствовать.
Сейчас середина лета, 16 июня.
Джонни погрыз кончик ручки. Часто слова ложатся на бумагу сами собой, без всяких усилий. А другой раз, как сегодня, столько мучишься, пока найдешь подходящее слово.
Когда, несколько недель назад, доктор Цзян сходила с ним на кладбище и согласилась заняться его лечением, у него улучшилось настроение. Он очень боялся, что после разговора с отцом и ЗК она откажется от него. Но когда услышал ее «да», ему показалось, что в его жизни начинается что-то хорошее. Потом она попросила проводить ее до машины. Джонни догадался, что она хочет поговорить с ним наедине, чтобы онине слышали. Это было потрясно. С этой женщиной можно иметь дело.
Она достала из машины и протянула ему желтый блокнот. И сказала на прощанье:
– Хочу, чтобы ты записывал в этот блокнот все, что тебе покажется интересным и важным в течение дня. Начни с того, как ты впервые приехал сюда, на Корт-Ридж. Записывай, что происходит вокруг, что ты чувствуешь, чего хочешь, о чем мечтаешь. Никто никогда не увидит этого, если только не покажешь сам.
– Даже вы?
– Даже я. Хотя, надеюсь, ты позволишь мне время от времени просматривать записи. Запомни: не надо следить за словами, никто не требует от тебя вежливой, грамматически правильной речи, не думай о правописании, о грамматике. Если то, о чем ты пишешь, покажется тебе слишком грустным или трудным, просто переверни страницу и начни новую. Будь искренним. – При этих словах она в шутку слегка стукнула его кулаком по макушке. – Всегда пиши только правду. Можешь написать: «говно», если захочется, и не пиши: «нагажено».
Это замечание развеселило его.
И вот он сидит за своим столом. Девять двадцать пять вечера. Он устал, но должен вести дневник.
День в школе прошел хорошо. Моя классная руководительница мисс О'Ши. До сих пор не знаю, как я к ней отношусь. У нее рыжие волосы и длинные висячие сережки, из-за которых она похожа на чокнутую. Я уже там шесть недель, и меня еще никто не бил. Бен крутится поблизости, мы иногда болтаем с ним. Довольно по-дружески. Тревису Ломаксу все еще не нравится, что меня называют Джонни. Говорит – глупо..
Жду, когда покажется Тобес.
Джонни медленно вычеркнул последнюю фразу. Может, доктор Цзян все же захочет прочитать то, что он написал? Лучше вырвать страницу.
Тобес сказал, вспомнил Джонни, – выгляни из окна в половине десятого, и, может, ты увидишь меня; тогда настанет время приключений. Джонни отложил свой блокнот (он хранил его под матрасом) и занялся подготовкой ко сну. Тобес, конечно, не спешит выполнить свое обещание. Не одну уже неделю Джонни выглядывал из окна. Если бы Тобес пришел, он выскользнул бы из дому по черной лестнице и вышел бы через дверь кухни. Ихне оторвешь от телика. Чтобы задержать его, им пришлось бы пересечь просторную прихожую, пробежать за ним по длинному коридору, у столовой повернуть налево, пройти еще по одному коридору и попасть в кухню. Дом был большой. Как только входите – лестница. Наверху все спальни расположились вокруг площадки-четырехугольника. Спальня Майка и Николь находится как раз напротив комнаты Джонни. Из окна их спальни виден океан. В этой семье все не очень мешали друг другу. Майк с Николь и не заметили бы, если бы он выбежал из своей спальни с голой задницей…
Девять двадцать восемь…
Лужайка спускалась к дорожке, плохо видной в темноте. Но в саду у соседей горели огни: по вечерам их бассейн освещается. Позади калитки, к которой ведет дорожка, стоит высокий старый фонарь. Со стеклянным колпаком. Фонарь, именно фонарь. И под этим фонарем в девять сорок появился Тобес…
Койка Джонни стояла вплотную к окну. Он передвинул ее, несмотря на возражения Николь, так что теперь ему прекрасно была видна калитка. Тобес стоял у калитки под фонарем. Он не улыбался, не махал рукой. Казался страшно бледным.
Джонни протер глаза и сел. Что? Это не сон?.. Но теперь у калитки уже никого не было. Фонарь по-прежнему бросал круг света, но под ним – никого. Джонни внимательно вгляделся… И увидел голову Тобеса. Только одну голову. Белое лицо плавало в кругу света. И ничего вокруг. Ничего под ним.
Вот появилась рука. Белая рука, она манила его к себе замедленными жестами. Джонни знал, что звали его, что на него пал выбор вампира. С каждым взмахом этой белой руки он все дальше и дальше высовывался из окна…
Смех эхом отозвался в его голове. Жуткий. Как уханье отвратительной хищной птицы, терзающей добычу. Смех Тобеса. Он становился громче. И тут Джонни внезапно вышел из транса, он понял, что все это происходит на самом деле. Захлопнул окно и вспрыгнул на верхнюю койку. Натянул на голову одеяло. Он плакал, но тихо, потому что не хотел, чтобы Майк Андерсон услышал, как он плачет.
Немного погодя потянулся за своим блокнотом…
Говно, говно, ГОВНО!!!
Ладно, сейчас десять пятнадцать. Тот же вечер.
Новая страница, новая страница, новая страница.
Выглянул из окна. Сон? Не может быть… Это лицо. Я испугался Тобеса. Я-то думал, что могу поиграть с ним, но мне не нравятся его игры. Он странный. Он пугает меня. Всерьез.
Не буду больше встречаться с ним.
Хочу маму. Она умерла. Я только плачу и плачу.
Третьим номером был Ренди Дельмар. К этому времени, поскольку тела Хэла Лосона все еще не нашли, третьим номером стали считать его. Хотя это был только второй найденный труп.
Девятнадцатилетний Ренди в пух и прах разругался с родителями. Он ночевал в комнате своего друга на полу, пока родители парня не выставили Ренди на улицу. Следующие несколько дней он спал где придется. Кто-то рассказал ему о заброшенном складе неподалеку от старой железнодорожной станции. Он провел там пару ночей вместе с крысами. Ночевавшие там люди во многом напоминали этих мерзких тварей. Но Ренди не отличался стойкостью и понимал, что третью ночь там не выдержит. Поэтому он двинулся дальше.
Находясь неделю в бегах, он остался практически без гроша, но являться домой с повинной все еще не хотел. Да и не был уверен, что ему окажут теплый прием, потому что схватка была жаркой. Речь шла о полном взаимонепонимании между ним и его хорошенькой тринадцатилетней кузиной.
Ренди ослабел от голода. Последний раз он ел накануне. Это были остатки гамбургера, которые какой-то пижон бросил в урну неподалеку от того места, где устроился Ренди. Он сидел на камнях у южного края городского пляжа. Прямо перед ним диск солнца в оранжево-красном ореоле опускался в море. Справа берег круто поднимался вверх, к Бель-Кову. На вершине горы – клиника Святого Иосифа. В этот час на пляже было немного народа. И никто не притягивал его внимания. Кроме того, Ренди боялся приближаться к людям: у полицейских, вероятно, было описание его внешности…
Ничего не поделаешь: придется идти домой…
До дома, где он жил со своими предками, пешком – четыре мили: в Козуэй, на восток от Парадиз-Бей. Район, застроенный дешевыми домами, располагался между шоссе № 1 и собственно городом, окраина, за которой тянулись распаханные поля фермеров. Путешествие заняло у Ренди много времени: ему приходилось часто останавливаться и отдыхать, голова с трудом держалась на плечах. Через три часа после того, как он покинул пляж, видели его сворачивающим на дорожку, ведущую к его дому. Он считал, что ему крупно повезло, потому что его не сцапали полицейские. И все же… глаза его сузились: может, удача ему изменила? В нескольких ярдах от его дома стояла черная машина. Как только Ренди приблизился, машина ожила: загорелись фары, заработал мотор, замигали сигнальные огни.
Ренди прислонился к дереву – так легче было стоять, и огляделся. Уже почти стемнело. Это что же, полицейская машина приехала за ним?..
Тем временем машина двинулась по направлению к Ренди Дельмару. Стекло опустилось. Полицейских в ней не было. Один только модный пижон во всем черном: кожаная черная куртка с меховым воротником, короткие черные волосы, черные пилотские очки, черная кепка. Ренди толком и не рассмотрел его. Увидел только пачку деньжат на сиденье. Там, похоже, было сотни две долларов, а может и больше.
Мечты сбываются, но что-то здесь не так. В полиции никогда не рассматривали Козуэй как особо опасный район или как хранилище наркотиков. Поэтому не направляли туда патрульных машин. Это была просто обычная жалкая свалка отбросов человеческого общества.
Водитель перегнулся, чтобы открыть боковую дверцу. Жестом руки в черной кожаной перчатке пригласил сесть в машину. Ренди заколебался. Ему чертовски не хотелось возвращаться домой, но, с другой стороны, от этого приглашения дурно пахло.
– Чего надо? – грубо спросил он.
Ответа не последовало.
– Я тебе ничего не позволю. Ясно?
Левая рука водителя покоилась на пассажирском сиденье, пальцы перебирали пачку банкнотов. Ренди облизал пересохшие губы.
– Дам тебе пососать свой член, но твой в рот не возьму, идет?
Водитель похлопал по пачке, потом смахнул ее с сиденья. Ренди, быстро оглядевшись по сторонам, не заметил поблизости никого. Впрыгнув в машину, он захлопнул дверцу. Машина отъехала.
Ренди попытался рассмотреть водителя, но поднятый воротник его кожаной куртки скрывал большую часть лица. Двойник Марлона Брандо в коже. Черт возьми, это крутые парни.
Ренди не пришло в голову задать себе вопрос, почемуэтот пижон оказался около его дома, почемуон решил заключить эту сделку, почемуон, Ренди, не отверг этой мерзкой сделки и не отправился домой. Недоучка Ренди, исключенный из средней школы, не был профессором логики.
Он решил, что не позволит этому извращенцу сосать свой член, поэтому стал выяснять, что же его ожидает.
– Куда мы едем?
Никакого ответа.
– Я спросил: куда мы едем?
К этому времени машина мчалась по прямым городским улицам. Тьма затопила Парадиз-Бей. Ренди почувствовал беспокойство. От пижона исходил какой-то странный запах. Пахло кожей, но что-то другое заглушало этот запах. Что-то противоестественное.
– Какой сегодня день? – спросил Ренди, не зная, что сказать. Его желудок сводило от голода, по крайней мере, ему так казалось. Сколько времени он уже не ел? Перед ним на приборной доске мерцали бледно-зеленым цветом затейливые часы. Он попытался сосредоточить внимание на цифрах, которые то появлялись, то исчезали. Июнь, 16.
Машина свернула налево, в горы. Теперь Ренди знал, где они.
– Корт-Ридж? – спросил он недоверчиво. – Ты здесь живешь?
Тогда совсем другое дело. Корт-Ридж – район людей богатых, с положением. Этот парень, должно быть, при деньгах. Наверное, он живет в одном из тех красивых старых домов с видом на океан? Ренди мог бы распотрошить его, и никто ничего не узнал бы. В тех домах наверняка есть чем поживиться.
Но вдруг машина, свернув с шоссе, остановилась. Водитель вышел, забрав с собой ключи, и пошел по дорожке вперед. Ренди удивленно заморгал. Пошарил вокруг рукой, но денег не нашел. Ему был виден в десяти ярдах от машины только силуэт водителя. Бросив быстрый взгляд через плечо, Ренди последовал за ним. Нигде ни огонька, черт, какая же это часть Корт-Ридж?
Водитель двигался уверенно. Казалось, он прекрасно ориентировался в этой чаще. Он ловко избегал всех сучьев и свисающих на дорожку веток, которые мешали пройти его спутнику и цеплялись за его одежду. Ренди запыхался, ему было страшно. Ну, ничего – скоро он заставит этого парня заплатить за все сполна.
– Эй! – крикнул он. – Подожди меня!
Не успел он произнести последнее слово, как налетел на что-то мягкое и плотное: водитель. Ренди поспешно отпрянул. Куда ни глянешь, повсюду темь, хоть глаз выколи…
Ренди услышал шипение и увидел свет. Водитель, расставив ноги, стоял спиной к нему. Источник света он держал так, что Ренди не было его видно. Спичка? Чертовски большая. Потом он увидел, что водитель запустил руку в карман и вынул что-то. Что-то белое, шелестит. Деньги!
Водитель бросил их через плечо на землю. Ренди чуть не свалился, так он ослабел. Если в ближайшие полчаса он не поест, то умрет от голода. Он должен воспользоваться случаем, должен! Деньги все еще валялись на земле за спиной водителя. Парень, казалось, целиком занят фонариком и чем-то еще, – может, это его член белеет в темноте. Ренди это дерьмо не интересовало. Сыт по горло. Если это извращенец погонится за ним – он легко скроется в лесу…
Когда Ренди нагнулся за деньгами, водитель обернулся. В правой руке он держал горящую паяльную лампу, ее смертоносный блеск был нацелен прямо в глаза юноши…
Ренди закричал. В последующие полчаса или чуть дольше он дико кричал. Хотя кляп, забитый ему в рот, заглушал эти крики…
Все валится из рук. Первый раз в жизни я влюблен. Отправляюсь в библиотеку, роюсь в книгах, стараюсь найти все об этом, как говорят, пробуждающем в человеке энергию чувстве. Но от книг – никакого прока. Перестраиваю свой график работы так, чтобы днем быть свободным. Подменяю любого, кто меня об этом попросит. А мальчик не показывается. Наверное, я схожу с ума по мальчишке, а он, невежа, обо мне, видно, и не вспоминает. Да, именно так.
(Относительно работы: пора ее бросить. Я – человек добросовестный, но всему есть предел: сколько картошки можно почистить, не погубив при этом здоровья? Я – не тот человек, или, вернее, не всегда был таким, кому нравится бить баклуши, баловаться mousse d'orange, когда начальства нет поблизости. Хотя, поверьте, немало повидал я работников, которые только этим и занимались. И еще, поверьте мне на слово, сам я не раз бил баклуши при самых неподходящих обстоятельствах и в самое неподходящее время: не имею ничего против пустой траты времени.)
Грусть мне несвойственна. Иду в библиотеку и читаю все подряд: поэзию, любовные романы, книги по психологии. Многие из этих книг мне, как говорится, не по зубам. Но все книги пронизывает одна мысль: любовь не бывает без грусти.
В своей жизни я испытывал ярость, страх, ненависть, депрессию и граничащее с самоубийством отчаяние. Но ни разу я не грустил. Когда в первый раз я встретил Джонни, меня охватила радость. И это было самым приятным чувством из всего, что было потом. Мы расстались, и в душе возникло что-то новое, хотя я не понимал еще этого чувства. Мы встретились во второй раз – повторилось то же самое. Только когда он ушел, мне стало еще хуже. Но я не знал, что со мной происходит. Подавленное состояние, тяжесть в желудке, усталость, ничего не хотелось – вот что осталось в душе от этого дня.
Странные вещи творились со мной: никогда раньше краски не казались мне такими яркими, воздух не благоухал таким ароматом, и птички не пели так нежно. Обязательно ли все это сопровождает грусть? И себе я казался прекрасным, с пылающим сердцем. Потом я увидел мальчика с доктором Дианой. И все огни в моей душе тут же погасли. Последнему дураку понятно, что она хочет завладеть им. Ну, так он ей не достанется! Он – мой. МОЙ, ГОВОРЮ ВАМ…
Мне кажется, что все надо мной смеются. Наверное, я просто шут.
Однако спустя немного времени гнев и ревность мои испарились. Как странно: они просто исчезли. Даже грусть улетучилась, вытесненная страстью к Единственному Любимому. И эта страсть влечет к нему. Отсюда мое появление на Корт-Ридж вечером 16 июня. А он, чтобы отвергнуть меня, выбрал именно ту минуту, когда я наконец разобрался в своих чувствах.
Стою под соседским фонарем, машу рукой. Уверен, что он видит меня, поэтому смеюсь и снова машу: «Давай, спускайся!» Но – нет! Окно захлопнулось, и в следующую секунду гаснет свет. А я стою под фонарем и чувствую себя последним дураком.
Жду с надеждой, что он снова откроет окно. Вдруг, думаю, он спускается вниз и вот сейчас появится. (Конечно, если учесть, что он не помахал мне в ответ и захлопнул окно, ясно, что ждать нечего. Но любовь есть грусть, помните об этом.) Потом возникает другая мысль: может быть, родители сцапали его? Потом… ничего.
Пока плетусь в высокой траве прочь от дома Андерсонов, в глубь кладбища, в душе моей накапливаются новые неприятные ощущения. Может быть, влияет на меня окружающая обстановка: вы чувствительны к среде обитания? Здесь полно собак. Одних приводят на поводках обожающие их владельцы, другие, а их большинство, – дикие. И те и другие, однако, гадят. Вдруг в нос ударил неприятный запах, его источник – понятен. Я вляпался в собачье говно.
Мягкое говно.
Не думаю, что вы уже готовы выслушать рассказ о мягком говне.Мы дойдем до него позже.
Так вот какая мысль осенила меня, пока я вытирал о траву свой ботинок: Джонни Андерсону необходима дисциплина. Мой маленький мальчик нуждается в твердой руке, которая вела бы его сквозь все радости и горести жизни, сквозь все ее взлеты и падения. Бережно, но твердо. Я должен стать его наставником. Руководить им. Уберегать его от превратностей судьбы, которые столь опасны для слабых духом. Я не позволю ему носиться, как собаки на кладбище Корт-Ридж, поблажек ему не будет. Бесконтрольная свобода приносит ребенку только вред. Помню, мой собственный отец так говорил, черт меня побери, но мы вернемся… к мягкому говну, – дайте срок. Хочу рассказать об этом.
Хочу иметь фотографию Джонни.
Какие-то тени бесшумно скользят по кладбищу. Луна скрылась, но дорога мне хорошо знакома. Мои глаза привыкли исследовать темные закоулки. Я стараюсь «сторониться» света. (Разве «сторониться» – не изысканное слово?) В этой части кладбища собираются наркоманы, колются, нюхают опиум.
Дорога поднимается в гору. Неприятнейшая особенность кладбища, позвольте вам сказать, – это заросли терновника. В той части кладбища, где иногда еще хоронят, по воскресеньям родственники возлагают на могилы цветочки, терновник подстрижен. Туда от главных ворот в Уинчестере ведет прямая широкая аллея. Она упирается в противоположный выход у Симора. По ночам эта аллея – оживленнейшее место. Вдоль стоят фонари, некоторые из них даже светят. Туда-сюда фланируют педерасты. Огоньки их сигарет вспыхивают в темноте, как глаза дьявола. Сюда я должен привести Джонни, чтобы показать ему все это. Он не вырастет таким, как эти искусители с их сигаретами и пистолетами, грязными телами, со столь же грязными мыслями. Он должен увидеть, как я обращаюсь с подобными людьми. Это будет ему уроком, и он многое поймет.
Для этого милого ребенка я могу сделать немало.
В голове моей роятся разгоряченные мысли. Пока я продираюсь сквозь последние заросли терновника на главный кладбищенский проспект, от тлеющих угольков грусти вспыхнуло настоящее пламя гнева. Конечно, сегодня ночью здесь полно народу. Вот кто-то преграждает мне путь. Без сомнения, он думает, что я с удовольствием повеселился бы сам и повеселил бы его. Или хочет знать, хорошо ли я провел время… Встаю так, чтобы на меня падал свет ближайшего фонаря. Я молодой, мускулистый, высокий, светловолосый, приятной наружности.
Он медленно направляется ко мне. Правой рукой в кармане джинсов нащупываю пружинный нож. Доброжелательно улыбаюсь ему. Пусть только дотронется до меня. Пусть попробует.
Может, по выражению моих глаз он догадывается о чем-то. Может, у него сильно развито шестое чувство и оно предостерегает его. Кто знает? Но он замедляет шаги. Потом сворачивает в сторону. Я поворачиваюсь, не спускаю с него глаз, и он чувствует это: слишком часто бросает через плечо раздраженные взгляды. Наконец, исчезает в тени деревьев…
Что с ними происходит, когда они исчезают из круга света, отбрасываемого фонарем? Тонут в грязи, что ли? При свете дня их никогда не увидишь.
Иду размашистым шагом почти до Уинчестера. Там к ограде миниатюрного склепа привязан мой велик. Интересная деталь: на одной детской могиле построен маленький домик, не в стиле греческого храма, а игрушечный имбирный домик, окруженный железной оградой. Каждый раз, как вижу его, он приводит меня в восторг. Велосипед нахожу на месте. Отвязываю его – и в путь. Чуть не сбиваю человека, который входит на кладбище со стороны Уинчестера. Он быстро ныряет в сторону, в заросли крапивы. Думаю, это несколько охладит его сексуальный пыл. Пойдет ему на пользу.