Страница:
которой должна была быть им весьма хорошо известна. Ссыльные торжествовали
по поводу того, что ЦК признал реальность "кулацкой опасности", и даже
выражали тревогу в связи с хорошими видами на урожай 1928 г., так как это,
мол, усилило бы кулака.
Вообще, чувствуется, что оппозиционеры не верили в возможность быстрого
подъема производительных сил страны. Да этим они, пожалуй, не очень и были
обеспокоены. По поводу выступления М.И.Калинина на июльском пленуме один из
них возмущенно писал,
что "всесоюзный староста" стал на точку зрения поощрения развития
производства даже тогда, "когда оно происходит в формах, классово чуждых
пролетариату". Это антигуманное, дикарское по своему сушеству ослепление
вроде бы образованных людей (по крайней мере, казалось, что таковые
преобладали среди лидеров оппозиции, и мы к этому еще возвратимся),
вызванное не просто костылями "классового подхода", а его предельной
догматизацией, проявлялось во всем.
Разоблачая бюрократическое перерождение партийной верхушки, ее отрыв от
народа и даже (словами Радека) "переход" власти "от одного класса к
другому", нарушения внутрипартийной демократии, оппозиционные деятели в
некоторых вопросах проявляли единство взглядов с правившей группой,
например, относительно неизбежности нападения "империалистических
государств" на СССР, по поводу Шахтинского дела 1928 г.
Вспомнив теперь о внутрипартийной демократии, которая их не волновала,
скажем, на X партийном съезде в 1921 г., запретившем фракции в партии,
оппозиционеры никоим образом не покушались на восстановление демократии в
обществе. И в ссылке они повторяли, что диктатура пролетариата - это власть,
опирающаяся не на закон, а на силу. Почему же эти рьяные зашитники
"пролетарской диктатуры" жаловались на примененное к ним насилие? Насилие
видели даже в запрещении охотиться (на Троцкого оно не распространялось; он
живописал свои охотничьи подвиги в Туркестане в ряде писем). Н.И.Муралов же
возмущался: ведь ограничение права на охоту не предусмотрено 58-й статьей!
Исключенные из партии, официально признанные контрреволюционерами,
негодовавшие по поводу арестов своих менее заметных единомышленников, лидеры
оппозиции и в ссылке представляли себя не просто убежденными коммунистами, а
страстными защитниками марксистскро-ленинской идеологической и политической
догматики. Те из них, кто был теперь допущен к работе в государственных
учреждениях,
отдавали все силы служению советской власти, а И.Я.Врачев даже выполнял
поручения местных партийных органов, создавая агитационно-пропагандистские
материалы. Оппозиционеры продолжали придерживаться курса на сохранение
единства ВКП(б) и других компартий, осуждая, например, тенденцию превращения
германского Ленинбунда, созданного их единомышленниками, в альтернативную
компартию.
Публикуемая документация отражает некоторые жизненные перипетии
ссыльных, например,смерть дочери Троцкого Нины. Но, кажется, его, по крайней
мере показной, фанатизм был таков, что известия о том, что дочь при смерти,
а затем скончалась, волновали его менее, чем разного рода политические
коллизии. Впрочем, судить об этом нелегко, ибо вряд ли эпистолярный жанр
может отразить всю гамму душевных переживаний.
* Международная тематика во втором-четвертом томах предлагаемой
публикации связана в основном с VI конгрессом Коминтерна, который состоялся
летом 1928 г., и оценкой принятой на нем программы Интернационала.
В этой группе документов, однако, наибольший интерес представляют не
диспуты по поводу программы, политики и тактики, а конкретные данные о
кулуарах конгресса, записи разговоров его делегатов, в том числе таких,
казалось бы, правоверных
сталинистов, какими были Морис Торез или Пальмиро Тольятти, которые в
неофициальной обстановке выражали глубокое разочарование тем, что
происходило на мировом форуме коммунистов, сведения о конфликтах между его
участниками, "идейном разброде" и "внутреннем кризисе".
Встречаются точные и тонкие наблюдения ситуации в Интернационале,
приводятся данные о том, что в последние годы "вожди ВКП произвольно
подбирали руководство ИККИ (Исполкома Коминтерна - Ю.Ф. и Г.Ч.) и отдельных
партий". В заявлениях, связанных с конгрессом, содержались утверждения об
опасности "социал- демократического перерождения" Коминтерна.
Действительно, некоторые положения доклада Бухарина и других
выступлений давали основание для мнения, что в кругах Интернационала
вызревают более или менее трезвые и умеренные настроения, связанные, по
крайней мере, с признанием факта "частичной стабилизации капитализма". Но в
то же время в выступлениях была масса левацкой риторики, и Конгресс в целом
на деле предвещал дальнейший поворот Коминтерна к сектантской замкнутости,
обрыву последних нитей, которые еще связывали компартии с левой
социал-демократией, к тому, чтобы под диктовку Сталина заклеймить
социал-демократию как социал-фашизм.
Издевательски, но весьма точно звучала в одном из публикуемых
документов оценка
решения VI конгресса по поводу оппозиции в ВКП(б): "Авансом, в счет
будущих бюджетных и внебюджетных поступлений, конгресс санкционировал все
действия советских властей по отношению к оппозиции". Помимо всего прочего,
это было признание изнутри того факта, что компартии и Коминтерн
финансировались из государственного бюджета СССР.
Что же касается программы Коминтерна, то критика ее шла либо по поводу
мало связанных с жизнью абстрактых вопросов, например, чем "империализм"
отличается от "свободного капитализма", либо касалась мелочей.
Лидеры оппозиции были в основном эрудированными людьми. Они цитировали
Пушкина, Салтыкова-Щедрина, Гете. Раковский в одном из писем Троцкому
упоминал имена неких Дарьи Михайловны и Ласунского. Контекст был таков, что,
казалось, речь шла о хорошо знакомых обоим корреспондентам лицах, скорее
всего об общих знакомых. Готовя к печати письма Раковского, один из авторов
этой вступительной статьи потратил немало сил и времени на поиск сведений о
названных людях. Каково же было его удивление, когда он узнал, что речь идет
о тургеневских героях!
Во втором-четвертом томах данной публикации представлены работы,
свидетельствующие об относительно высокой экономической и философской
квалификации некоторых авторов. Такова статья Е.А.Преображенского "Левый
курс в деревне и
перспективы", где при всей коммунистичнской догматичности встречаются
глубокие суждения по поводу объективных трудностей, противоречий, тупиков, в
которых оказывалась советская хозяйственная политика. Такова работа
Л.Д.Троцкого "О философских тенденциях бюрократизма", свидетельствующая о
силе ума автора, его умении достичь высокого уровня обобщения, знании им не
только Маркса и Энгельса, но и многих мыслителей, которых в ту пору клеймили
в СССР как "буржуазных философов". Правда, Троцкий, упрекая Сталина и его
придворных писак в том, что они подбирают цитаты так же, как "попы всех
церквей подбирают тексты применительно обстоятельству", не замечал, что этот
упрек может быть в равной мере отнесен к нему самому, причем даже в этой
самой статье. Но, надо отдать должное, самостоятельный анализ у Троцкого,
Преображенского, Раковского и некоторых других оппозиционеров, разумеется, в
пределах большевистской парадигмы, все же преобладал.
Что же касается других ссыльных, то их письма и статьи отличались, как
правило, поверхностными суждениями, обильно сдабриваемыми цитатами из
Ленина, по поводу того, против кого следует направить основной удар - против
правых, центра в партии или же против буржуазии, кто побеждает и кто
капитулирует в правившем блоке, произошел ли уже
"термидор" или он только угрожает советской власти, куда - вправо или
влево - поворачивается "центр" и т. п. Все это "движенье направо", которое
"начинается с левой ноги" (А.Галич), воспринималось оппозиционерами
невероятно серьезно. Они штудировали, цитировали и комментировали "священное
писание" - все то, что было написано или сказано Лениным, ожесточенно и
грубо спорили по поводу смысла того или иного высказывания, не задумываясь
не только над тем, что теория в целом была порочна, но и что конкреная мысль
могла оказаться ошибочной, мимолетной, высказанной в пылу спора или
раздражения, в результате недостаточной информации или плохого знания
предмета, в состоянии размышления или же для того, чтобы по тактическим
соображениям ввести кого-нибудь в заблуждение. Разумеется, никто из них не
обращался к тем ленинским опусам, которые теперь представлялись им
ошибочными. Их сознательно игнорировали.
Особенно плодовитым был в ссылке К.Б.Радек. Обладавший хлестким пером,
он, помимо массы политических писем, написал в Томске большую работу,
посвященную проблемам революции: сущности ее демократического этапа,
переходу от лозунга демократической диктатуры к лозунгу диктатуры
пролетариата и т. д. Бмыльный пузырь лопнул, не оставив почти
никакого следа.
Недавняя капитуляция Каменева и Зиновьева дала теперь Радеку повод
наброситься на их позиции в октябре1917 г., заявить об их "соглашательской
мелкобуржуазной линии". Ссылки же некоторых, что Каменев, мол, защищал
ленинские взгляды от самого Ленина, Радек пытался парировать при помощи
вездесущей диалектики - "отсутствие диалектического понимания ленинской
позиции могло привести к подобным ошибкам". Сам же Радек настолько усвоил
ленинскую диалектику, что счел, по всей видимости, похвалой, а не
разоблачением своего идола собственное удивительное откровение, что Ленин
"сгибает теорию в пользу своей практики, насилует ее"!
Действительно, опыт ссыльных оппозиционеров убедительно подтверждал,
что марксистская догматика и особенно диалектика оказалась в руках
большевиков, как стоявших у власти, так и враждебных ей, весьма удобным
средством считать белым то, что вчера называли черным, и наоборот.
Готовясь к предстоявшнй капитуляции (она произойдет в следующем году),
Радек уже в июле 1928 г. хитро обосновал свой будущий отказ от оппозиционной
деятельности: Сталин и другие центристы - это "наш арьергард, руководимый
товарищами, которые поддались влиянию враждебных классовых сил". Не
удивительно, что многие ссыльные относились к Радеку с недоверием, а Муралов
даже написал Троцкому по поводу одного из его
выступлений: "Выскочило г... из ополонки" (то есть проруби -
по-украински).
Из видых оппозиционных деятелей, находившихся в ссылке в 1928 г., с
покаянным заявлением выступил только Г.Л.Пятаков. Но тенденция к примирению
с правившей группой становилась все более ощутимой, раскол оппозиции
продолжал углубляться. Л.П.Серебряков сообщил своим товарищам в середине
июля, что сейчас не время становиться в позу и надо подумать о возврашении в
партию. Радек же по существу дела солидаризовался с политическим курсом
Сталина, заявив, что от генсека его отделяют только мелкие разногласия.
Приводимые в третьем и четвертом томах документы убеждают, что
оппозиционеры все больше теряли ту небольшую поддержку в партийной и рабочей
среде, которой они еще недавно обладали. Этому способствовала новая волна
арестов осенью 1928 г. в Москве, Ленинграде, Харькове и других городах. В
Бутырской тюрьме в Москве опппозиционеров содержали вместе с уголовниками, в
камерах, кишащих паразитами, бесцеремонно отправляли в карцеры. Аналогичным
было положение и в других городах. Истерическое обращение московских
соратников Троцкого с призывом к рабочим требовать его возвращения из ссылки
впечатления на "сознательный пролетариат" не произвело. Никаких сведений об
откликах на него в Архиве Троцкого нет. Как видно из официальной справки,
выступления оппозиционеров во время демонстрации 7 ноября 1928 г. в Москве
ограничились лишь разбрасыванием небольшого количества листовок. Это
было, пожалуй, последнее открытое антисталинское выступление при жизни
советского диктатора.
К концу 1928 г. относятся и последние статьи Л.Д.Троцкого, написанные в
СССР, которые отложились в его архиве. Троцкий писал и в начале 1929 г.,
вплоть до депортации из СССР. Но уже с конца октября 1928 г. переписка
лидера оппозиции с единомышленниками была полностью блокирована властями.
После высылки руководителя распад оппозиции в пределах СССР быстро
завершился: в 1929 г. большинство ее деятелей выступили с покаянными
заявлениями, были возвращены в столицу, восстановлены в партии. Жить им, как
правило, оставалось менее десяти дет - до "большого террора" 1936-1938 гг. *
Вторая часть данного издания - пять томов - посвящена коммунистическому
оппозиционному движению после высылки Троцкого из СССР в феврале 1929 г. Она
содержит в основном, в отличие от первой части, документы самого Троцкого,
как написанные им от своего имени, так и подготовленные в качестве
официальных материалов организаций и движений, которыми он фактически
руководил. Лишь в отдельных случаях включены наиболее важные, с нашей точки
зрения, документы, подготовленные
другими лицами (сыном Троцкого Л.Л.Седовым, сотрудниками редакции
"Бюллетеня оппозиции (большевиков-ленинцев)", в том числе провокатором
Этьеном (М. Зборовским), бывшим большевистским деятелем Г.И.Мясниковым и др.
В издание включена лишь сравнительно небольшая часть документации
Троцкого периода эмиграции, представляющая, как мы полагаем, наибольшее
значение для изучения следующих проблем.
Во-первых, они важны для понимания эволюции того течения в
международном левом движении, носившем коммунистический, но оппозиционный
официальному коммунизму характер. Это международное движение можно лишь
условно, в соответствии с фамилией его лидера, называть троцкистским. Сам
Троцкий очень редко употреблял этот термин, большей частью термин им
отвергался, ибо Троцкий полагал, что, по существу
дела, его движение являлось ленинским. Недаром выходивший более десяти
лет свой журнал он именовал "Бюллетенем оппозиции (большевиков-ленинцев)".
Во-вторых, документы представляют интерес для уяснения политических
установок Троцкого и их развития под влиянием международной обстановки,
особенностей рабочего и демократического движения на Западе, развития
событий в СССР, ситуации в самом "троцкистском" движении.
В-третьих, материалы архива Троцкого могут быть использованы для
анализа взаиоотношений этого движения с другими левыми силами в Европе,
Америке, Азии и даже на Африканском континенте, сближений с ними и расколов,
взаимной критики и других сходных сюжетов.
В-четверных, анализируя архив Троцкого, можно несколько углубить
представления о тех экономических, социальных и политических процессах,
которые происходили в СССР на протяжении более чем десятилетия - от высылки
Троцкого за рубеж в 1929 г. до его убийства сталинским агентом в 1940 г.
В-пятых, документы дают известное представление о ситуации в других
странах Европы и Азии, прежде всего в Германии, Франции и Испании в связи с
установлением нацистской диктатуры, возникновением движения народного
фронта, его приходом к власти в Испании и Франции, испанской гражданской
войной 1936-1939 гг.
Наконец, архив Троцкого бесспорно важен для более панорамного
восприятия облика различных политических деятелей, прежде всего Ленина и
Сталина, а также ряда других действующих лиц всемирной драмы 30-х годов XX
века, в том числе отдельных деятелей культуры, например, Андре Моруа или
Диего Риверы.
Иначе говоря, отбор документов для второй части публикации проводился с
точки зрения их значимости для характеристики существенных проблем мировой
истории в XX веке. Естественно, в центре документации стоит фигура самого
автора подавляющего большинства приводимых источников, повороты и перипетии
его политической деятельности. Небольшое число писем к жене (их вообще мало,
так как Лев и Наталья расставались и, с оответственно, переписывались очень
редко) дает возможность взглянуть и на личную жизнь их автора, неразрывно
связанную с обшественной активностью.
*
В связи с публикуемой документацией предельно кратко остановимся на
важнейших моментах деятельности Л.Д.Троцкого после высылки из СССР.
Л.Д.Троцкий был депортирован по решению Политбюро ЦК ВКП(б) в Турцию, куда
вместе с женой и сыном Львом был доставлен на пароходе "Ильич" 11 февраля
1929 г. Первоначально казалось, что это решение не являлось окончательным,
что Троцкому предоставлена возможность раскаяться и возвратиться в СССР или
что, по крайней мере, советские власти надеялись на его молчание за рубежом.
Дело в том, что высылка сопровождалась некоторыми странными для выдворения
из большевистсакой тоталитарной державы моментами: официальный мотив,
который был выдвинут советским правительством перед турецким президентом
Мустафой-пашой для
получения визы, состоял в том, что Троцкий, якобы, нуждался в лечении
(в Турции!); ему и близким было сохранено советское гражданство и выданы
советские паспорта; в первое время жил он в здании консульства СССР в
Стамбуле и получал почту на адрес консульства; когда Троцкий покидал
корабль, представитель ОГПУ передал ему 1500 долларов на устройство. "Это
была последняя плата от государсва, одним из отцов- основателей которого он
был", - писал биограф Троцкого Исаак Дойчер. Дойчер продолжал: "Троцкий мог
увидеть за этим издевательскую усмешку Сталина, но, будучи без единого
пенса, он проглотио оскорбление и принял деньги". Добавим, что та же
издевательская усмешка виднелась в названии теплохода "Ильич", на борту
которого и была совершена депортация. В течение всех лет пребывания за
рубежом Троцкий и его семья жили исключительно скромно, хотя он и получал
довольно большие гонорары за свои книги и статьи от западных издательств и
редакций журналов. Все эти средства он передавал на выпуск периодических и
других изданий своего направления и на поддержку организаций своих
сторонников. Средства на обзаведение в Турции и на начало издательской
деятельности Троцкий получил в виде займа в сумме 20 тыс. франков от
французского социалиста М.Паза, а позже возвратил долг из гонораров. Вначале
Троцкий не очень хорошо представлял себе денежную ценность своих публикаций.
Послав статью Максу Истмену в США с просьбой перевести ее и продать
какому-либо изданию, Троцкий оценил ее в 200 долларов, но Истмен смог
получить от журнала "Либерти" 1500 долларов. Уже вскоре Троцкий получил
первые крупные гонорары от американских газет, публиковавших его статьи.
Затем американское издательство "Скрибнер и Сыновья" заплатило ему аванс в 7
тыс. долларов за будущую книгу воспоминаний. Еще через некоторое время он
получил из США гонорар в 45 тыс. долларов за "Историю русской революции".
Тот факт, что Троцкий весьма нуждался в средствах на протяжении всех лет
эмиграции и крайне экономно относился к тратам, виден из многих документов,
публикуемых в настояшем издании. Он был весьма озабочен тем, как ему
добраться из Стамбула в Осло, когда в начале 1931 г. встал вопрос о его
возможной поездке в Норвегию для чтения лекций (поездка не состоялась).
Добираться морем, считал он, будет очень дорого. В 1936 г., находясь в
больнице в Осло, он сообщал знакомому о своей "финансовой катастрофе": он
должен был платить за лечение по 10 крон в день, а у него всего
оставалось 100 крон. После прибытия в Мексику в начале 1937 г. финансовое
положение Троцкого улучшилось благодаря помощи художника Диего Риверы, но
после разрыва с Риверой в последние полтора года жизни оно вновь стало
крайне затруднительным, и Троцкий был вынужден писать, чтобы заработать себе
на жизнь. Уже вскоре после высылки в советской печати появились
клеветнические материалы, в частности карикатуры, изображавшие "мистера"
Троцкого с мешком, наполненным деньгами, полученными, мол, за верную службу
"акулам империализма". Эту клевету, правда, с других, в целом
антикоммунистических, позиций и соответственно с другим источником
"баснословного богатства" повторяют ныне некоторые безответственные
российские авторы, в частности небезызвестный Игорь Бунич, утверждающий,
например, разумеется, без каких-либо доказательств и ссылок, что еще в 1921
г. Троцкий перевел 11 млн долларов в один из банков США и 90 млн швейцарских
франков в Швейцарский банк. Увы, писания этого автора, громоздящего одну
нелепую и злобную фантазию на другую, пользуются спросом у доверчивых и мало
информированных читателей. Троцкому разрешено было вывезти в Турцию свой
огромный архив, включавший не только его личную документацию с начала
политической деятельности, но также массу документов оппозиционных течений в
ВКП(б) и материалы высших большевистских органов. Все эти материалы он
вскоре опубликует или использует в борьбе против Сталина и его сторонников.
Вывоз архива - это самый странный факт в истории депортации Троцкого,
который иначе как демонстрацией стремления Сталина к примирению в случае
отступления главного противника объяснить невозможно. Не исключено в то же
время, что в 1929 г. Сталин не был еще достаточно опытным, чтобы верно
определить взрывоопасную силу документального материала. Это знание он
приобретет со временем. Тотчас после прибытия в Турцию изгнанник начал
устанавливать письменную связь с оппозиционными коммунистическими деятелями
в различных странах. Уже вскоре стали поступать ответы. Авторы некоторых из
них заявляли о своей солидарности с Троцким и готовности вместе с ним и под
его руководством вести борьбу за ликвидацию "центристского" (то есть
сталинского) курса в ВКП(б) и Коминтерне. Через французов Анри Росмера,
бывшего члена Исполкома Коминтерна, и Марселя Паза, видного журналиста,
исключенных из компартии за поддержку объединенной оппозиции в ВКП(б),
Троцкий установил связь с редакциями ведущих западных газет. Их
корреспонденты стали появляться в консульстве, создавая серьезные трудности
советским дипломатам.
Становилось ясно, что изгнанник не собирается складывать оружия.
Безусловно, по команде из Москвы через месяц после прибытия Троцкий был
изгнан из консульства. Его разрыв с властными кругами СССР стал почти
полным, хотя, как полагал сам изгнанник, еще не окончательным. В следуюши
четыре с лишним года он в основном жил на острове Принкипо (по- турецки
Буюк-Ада) - главном острове архипелага Принцевы острова в Мраморном море. В
1931 г. в результате пожара, происшедшем в доме, где он проживал, Тоцкий
временно переселился в поселок Кодикьой на азиатском берегу, недалеко от
Стамбула. Его попытки получить визы на въезд (постоянный или хотя бы
временный, для лечения) в одну из крупных западноевропейских стран были
безрезультатными, ибо правительства этих стран небезосновательно оценивали
его как потенциального возмутителя спокойствия. Связь с реальными и
возможными сторонниками он осуществлял путем переписки, а также личных
контактов с приезжавшими к нему коммунистами-оппозиционерами. Известность
Троцкого была всемирной. Но лишь для незначительной части людей его слава
окрашивалась в тона политических симпатий и антипатий. Подавляющая масса
интересовалась им как яркой и драматической личностью, совсем недавно еще
одним из тех, кто привел большевиков к власти и сохранил эту власть,
несмотря на военные усилия стран Антанты и внутренних противников
большевиков. Троцкий получал массу писем просто от любопытных, в частности
от коллекционеров автографов. Поступали письма и достаточно курьезные. Одно
из них за подписью Сирилла Клеменса, сына знаменитого американского писателя
Марка Твена, содержало предложение Троцкому стать почетным вице-президентом
Общества Марка Твена. В качестве дополнительной приманки в нем сообщалось,
что одним из вице-президентов уже является глава правительства Италии, лидер
Фашистской партии Бенито Муссолини... Другое поразительное письмо пришло от
писателя Эптона Синклера, который запрашивал, верно ли, что Троцкий
собирается переводить на турецкий язык его романы. Видимо, кто-то подшутил
над знаменитым американцем. * Первоначально казалось, что международное
движение коммунистов-оппозиционеров, которые считали Троцкого своим
естественным лидером, набирает силу. Их группы и объединения возникли к
Германии, Франции, Австрии, Чехословакии, США, Китае и других странах.
Американская группа была наиболее значительной, насчитывавшей несколько сот
человек. Она была исключена из компартии осенью 1928 г., а в мае 1929 г.
состоялась ее национальная конференция, провозгласившая создание
Коммунистической лиги Америки и избравшая ее Национальный комитет, который
фактически возглавил один из основателей компартии Джеймс Кеннон вместе с
более молодыми деятелями Максом Шахтманом,
Мартином Аберном и другими. Эта организация, в следующие годы
переживавшая многочисленные расколы, оставалась главной национальной
политической опорой Троцкого до конца его жизни. Значительно хуже обстояло
дело в среде французских оппозиционеров, хотя именно Париж рассматривался
по поводу того, что ЦК признал реальность "кулацкой опасности", и даже
выражали тревогу в связи с хорошими видами на урожай 1928 г., так как это,
мол, усилило бы кулака.
Вообще, чувствуется, что оппозиционеры не верили в возможность быстрого
подъема производительных сил страны. Да этим они, пожалуй, не очень и были
обеспокоены. По поводу выступления М.И.Калинина на июльском пленуме один из
них возмущенно писал,
что "всесоюзный староста" стал на точку зрения поощрения развития
производства даже тогда, "когда оно происходит в формах, классово чуждых
пролетариату". Это антигуманное, дикарское по своему сушеству ослепление
вроде бы образованных людей (по крайней мере, казалось, что таковые
преобладали среди лидеров оппозиции, и мы к этому еще возвратимся),
вызванное не просто костылями "классового подхода", а его предельной
догматизацией, проявлялось во всем.
Разоблачая бюрократическое перерождение партийной верхушки, ее отрыв от
народа и даже (словами Радека) "переход" власти "от одного класса к
другому", нарушения внутрипартийной демократии, оппозиционные деятели в
некоторых вопросах проявляли единство взглядов с правившей группой,
например, относительно неизбежности нападения "империалистических
государств" на СССР, по поводу Шахтинского дела 1928 г.
Вспомнив теперь о внутрипартийной демократии, которая их не волновала,
скажем, на X партийном съезде в 1921 г., запретившем фракции в партии,
оппозиционеры никоим образом не покушались на восстановление демократии в
обществе. И в ссылке они повторяли, что диктатура пролетариата - это власть,
опирающаяся не на закон, а на силу. Почему же эти рьяные зашитники
"пролетарской диктатуры" жаловались на примененное к ним насилие? Насилие
видели даже в запрещении охотиться (на Троцкого оно не распространялось; он
живописал свои охотничьи подвиги в Туркестане в ряде писем). Н.И.Муралов же
возмущался: ведь ограничение права на охоту не предусмотрено 58-й статьей!
Исключенные из партии, официально признанные контрреволюционерами,
негодовавшие по поводу арестов своих менее заметных единомышленников, лидеры
оппозиции и в ссылке представляли себя не просто убежденными коммунистами, а
страстными защитниками марксистскро-ленинской идеологической и политической
догматики. Те из них, кто был теперь допущен к работе в государственных
учреждениях,
отдавали все силы служению советской власти, а И.Я.Врачев даже выполнял
поручения местных партийных органов, создавая агитационно-пропагандистские
материалы. Оппозиционеры продолжали придерживаться курса на сохранение
единства ВКП(б) и других компартий, осуждая, например, тенденцию превращения
германского Ленинбунда, созданного их единомышленниками, в альтернативную
компартию.
Публикуемая документация отражает некоторые жизненные перипетии
ссыльных, например,смерть дочери Троцкого Нины. Но, кажется, его, по крайней
мере показной, фанатизм был таков, что известия о том, что дочь при смерти,
а затем скончалась, волновали его менее, чем разного рода политические
коллизии. Впрочем, судить об этом нелегко, ибо вряд ли эпистолярный жанр
может отразить всю гамму душевных переживаний.
* Международная тематика во втором-четвертом томах предлагаемой
публикации связана в основном с VI конгрессом Коминтерна, который состоялся
летом 1928 г., и оценкой принятой на нем программы Интернационала.
В этой группе документов, однако, наибольший интерес представляют не
диспуты по поводу программы, политики и тактики, а конкретные данные о
кулуарах конгресса, записи разговоров его делегатов, в том числе таких,
казалось бы, правоверных
сталинистов, какими были Морис Торез или Пальмиро Тольятти, которые в
неофициальной обстановке выражали глубокое разочарование тем, что
происходило на мировом форуме коммунистов, сведения о конфликтах между его
участниками, "идейном разброде" и "внутреннем кризисе".
Встречаются точные и тонкие наблюдения ситуации в Интернационале,
приводятся данные о том, что в последние годы "вожди ВКП произвольно
подбирали руководство ИККИ (Исполкома Коминтерна - Ю.Ф. и Г.Ч.) и отдельных
партий". В заявлениях, связанных с конгрессом, содержались утверждения об
опасности "социал- демократического перерождения" Коминтерна.
Действительно, некоторые положения доклада Бухарина и других
выступлений давали основание для мнения, что в кругах Интернационала
вызревают более или менее трезвые и умеренные настроения, связанные, по
крайней мере, с признанием факта "частичной стабилизации капитализма". Но в
то же время в выступлениях была масса левацкой риторики, и Конгресс в целом
на деле предвещал дальнейший поворот Коминтерна к сектантской замкнутости,
обрыву последних нитей, которые еще связывали компартии с левой
социал-демократией, к тому, чтобы под диктовку Сталина заклеймить
социал-демократию как социал-фашизм.
Издевательски, но весьма точно звучала в одном из публикуемых
документов оценка
решения VI конгресса по поводу оппозиции в ВКП(б): "Авансом, в счет
будущих бюджетных и внебюджетных поступлений, конгресс санкционировал все
действия советских властей по отношению к оппозиции". Помимо всего прочего,
это было признание изнутри того факта, что компартии и Коминтерн
финансировались из государственного бюджета СССР.
Что же касается программы Коминтерна, то критика ее шла либо по поводу
мало связанных с жизнью абстрактых вопросов, например, чем "империализм"
отличается от "свободного капитализма", либо касалась мелочей.
Лидеры оппозиции были в основном эрудированными людьми. Они цитировали
Пушкина, Салтыкова-Щедрина, Гете. Раковский в одном из писем Троцкому
упоминал имена неких Дарьи Михайловны и Ласунского. Контекст был таков, что,
казалось, речь шла о хорошо знакомых обоим корреспондентам лицах, скорее
всего об общих знакомых. Готовя к печати письма Раковского, один из авторов
этой вступительной статьи потратил немало сил и времени на поиск сведений о
названных людях. Каково же было его удивление, когда он узнал, что речь идет
о тургеневских героях!
Во втором-четвертом томах данной публикации представлены работы,
свидетельствующие об относительно высокой экономической и философской
квалификации некоторых авторов. Такова статья Е.А.Преображенского "Левый
курс в деревне и
перспективы", где при всей коммунистичнской догматичности встречаются
глубокие суждения по поводу объективных трудностей, противоречий, тупиков, в
которых оказывалась советская хозяйственная политика. Такова работа
Л.Д.Троцкого "О философских тенденциях бюрократизма", свидетельствующая о
силе ума автора, его умении достичь высокого уровня обобщения, знании им не
только Маркса и Энгельса, но и многих мыслителей, которых в ту пору клеймили
в СССР как "буржуазных философов". Правда, Троцкий, упрекая Сталина и его
придворных писак в том, что они подбирают цитаты так же, как "попы всех
церквей подбирают тексты применительно обстоятельству", не замечал, что этот
упрек может быть в равной мере отнесен к нему самому, причем даже в этой
самой статье. Но, надо отдать должное, самостоятельный анализ у Троцкого,
Преображенского, Раковского и некоторых других оппозиционеров, разумеется, в
пределах большевистской парадигмы, все же преобладал.
Что же касается других ссыльных, то их письма и статьи отличались, как
правило, поверхностными суждениями, обильно сдабриваемыми цитатами из
Ленина, по поводу того, против кого следует направить основной удар - против
правых, центра в партии или же против буржуазии, кто побеждает и кто
капитулирует в правившем блоке, произошел ли уже
"термидор" или он только угрожает советской власти, куда - вправо или
влево - поворачивается "центр" и т. п. Все это "движенье направо", которое
"начинается с левой ноги" (А.Галич), воспринималось оппозиционерами
невероятно серьезно. Они штудировали, цитировали и комментировали "священное
писание" - все то, что было написано или сказано Лениным, ожесточенно и
грубо спорили по поводу смысла того или иного высказывания, не задумываясь
не только над тем, что теория в целом была порочна, но и что конкреная мысль
могла оказаться ошибочной, мимолетной, высказанной в пылу спора или
раздражения, в результате недостаточной информации или плохого знания
предмета, в состоянии размышления или же для того, чтобы по тактическим
соображениям ввести кого-нибудь в заблуждение. Разумеется, никто из них не
обращался к тем ленинским опусам, которые теперь представлялись им
ошибочными. Их сознательно игнорировали.
Особенно плодовитым был в ссылке К.Б.Радек. Обладавший хлестким пером,
он, помимо массы политических писем, написал в Томске большую работу,
посвященную проблемам революции: сущности ее демократического этапа,
переходу от лозунга демократической диктатуры к лозунгу диктатуры
пролетариата и т. д. Бмыльный пузырь лопнул, не оставив почти
никакого следа.
Недавняя капитуляция Каменева и Зиновьева дала теперь Радеку повод
наброситься на их позиции в октябре1917 г., заявить об их "соглашательской
мелкобуржуазной линии". Ссылки же некоторых, что Каменев, мол, защищал
ленинские взгляды от самого Ленина, Радек пытался парировать при помощи
вездесущей диалектики - "отсутствие диалектического понимания ленинской
позиции могло привести к подобным ошибкам". Сам же Радек настолько усвоил
ленинскую диалектику, что счел, по всей видимости, похвалой, а не
разоблачением своего идола собственное удивительное откровение, что Ленин
"сгибает теорию в пользу своей практики, насилует ее"!
Действительно, опыт ссыльных оппозиционеров убедительно подтверждал,
что марксистская догматика и особенно диалектика оказалась в руках
большевиков, как стоявших у власти, так и враждебных ей, весьма удобным
средством считать белым то, что вчера называли черным, и наоборот.
Готовясь к предстоявшнй капитуляции (она произойдет в следующем году),
Радек уже в июле 1928 г. хитро обосновал свой будущий отказ от оппозиционной
деятельности: Сталин и другие центристы - это "наш арьергард, руководимый
товарищами, которые поддались влиянию враждебных классовых сил". Не
удивительно, что многие ссыльные относились к Радеку с недоверием, а Муралов
даже написал Троцкому по поводу одного из его
выступлений: "Выскочило г... из ополонки" (то есть проруби -
по-украински).
Из видых оппозиционных деятелей, находившихся в ссылке в 1928 г., с
покаянным заявлением выступил только Г.Л.Пятаков. Но тенденция к примирению
с правившей группой становилась все более ощутимой, раскол оппозиции
продолжал углубляться. Л.П.Серебряков сообщил своим товарищам в середине
июля, что сейчас не время становиться в позу и надо подумать о возврашении в
партию. Радек же по существу дела солидаризовался с политическим курсом
Сталина, заявив, что от генсека его отделяют только мелкие разногласия.
Приводимые в третьем и четвертом томах документы убеждают, что
оппозиционеры все больше теряли ту небольшую поддержку в партийной и рабочей
среде, которой они еще недавно обладали. Этому способствовала новая волна
арестов осенью 1928 г. в Москве, Ленинграде, Харькове и других городах. В
Бутырской тюрьме в Москве опппозиционеров содержали вместе с уголовниками, в
камерах, кишащих паразитами, бесцеремонно отправляли в карцеры. Аналогичным
было положение и в других городах. Истерическое обращение московских
соратников Троцкого с призывом к рабочим требовать его возвращения из ссылки
впечатления на "сознательный пролетариат" не произвело. Никаких сведений об
откликах на него в Архиве Троцкого нет. Как видно из официальной справки,
выступления оппозиционеров во время демонстрации 7 ноября 1928 г. в Москве
ограничились лишь разбрасыванием небольшого количества листовок. Это
было, пожалуй, последнее открытое антисталинское выступление при жизни
советского диктатора.
К концу 1928 г. относятся и последние статьи Л.Д.Троцкого, написанные в
СССР, которые отложились в его архиве. Троцкий писал и в начале 1929 г.,
вплоть до депортации из СССР. Но уже с конца октября 1928 г. переписка
лидера оппозиции с единомышленниками была полностью блокирована властями.
После высылки руководителя распад оппозиции в пределах СССР быстро
завершился: в 1929 г. большинство ее деятелей выступили с покаянными
заявлениями, были возвращены в столицу, восстановлены в партии. Жить им, как
правило, оставалось менее десяти дет - до "большого террора" 1936-1938 гг. *
Вторая часть данного издания - пять томов - посвящена коммунистическому
оппозиционному движению после высылки Троцкого из СССР в феврале 1929 г. Она
содержит в основном, в отличие от первой части, документы самого Троцкого,
как написанные им от своего имени, так и подготовленные в качестве
официальных материалов организаций и движений, которыми он фактически
руководил. Лишь в отдельных случаях включены наиболее важные, с нашей точки
зрения, документы, подготовленные
другими лицами (сыном Троцкого Л.Л.Седовым, сотрудниками редакции
"Бюллетеня оппозиции (большевиков-ленинцев)", в том числе провокатором
Этьеном (М. Зборовским), бывшим большевистским деятелем Г.И.Мясниковым и др.
В издание включена лишь сравнительно небольшая часть документации
Троцкого периода эмиграции, представляющая, как мы полагаем, наибольшее
значение для изучения следующих проблем.
Во-первых, они важны для понимания эволюции того течения в
международном левом движении, носившем коммунистический, но оппозиционный
официальному коммунизму характер. Это международное движение можно лишь
условно, в соответствии с фамилией его лидера, называть троцкистским. Сам
Троцкий очень редко употреблял этот термин, большей частью термин им
отвергался, ибо Троцкий полагал, что, по существу
дела, его движение являлось ленинским. Недаром выходивший более десяти
лет свой журнал он именовал "Бюллетенем оппозиции (большевиков-ленинцев)".
Во-вторых, документы представляют интерес для уяснения политических
установок Троцкого и их развития под влиянием международной обстановки,
особенностей рабочего и демократического движения на Западе, развития
событий в СССР, ситуации в самом "троцкистском" движении.
В-третьих, материалы архива Троцкого могут быть использованы для
анализа взаиоотношений этого движения с другими левыми силами в Европе,
Америке, Азии и даже на Африканском континенте, сближений с ними и расколов,
взаимной критики и других сходных сюжетов.
В-четверных, анализируя архив Троцкого, можно несколько углубить
представления о тех экономических, социальных и политических процессах,
которые происходили в СССР на протяжении более чем десятилетия - от высылки
Троцкого за рубеж в 1929 г. до его убийства сталинским агентом в 1940 г.
В-пятых, документы дают известное представление о ситуации в других
странах Европы и Азии, прежде всего в Германии, Франции и Испании в связи с
установлением нацистской диктатуры, возникновением движения народного
фронта, его приходом к власти в Испании и Франции, испанской гражданской
войной 1936-1939 гг.
Наконец, архив Троцкого бесспорно важен для более панорамного
восприятия облика различных политических деятелей, прежде всего Ленина и
Сталина, а также ряда других действующих лиц всемирной драмы 30-х годов XX
века, в том числе отдельных деятелей культуры, например, Андре Моруа или
Диего Риверы.
Иначе говоря, отбор документов для второй части публикации проводился с
точки зрения их значимости для характеристики существенных проблем мировой
истории в XX веке. Естественно, в центре документации стоит фигура самого
автора подавляющего большинства приводимых источников, повороты и перипетии
его политической деятельности. Небольшое число писем к жене (их вообще мало,
так как Лев и Наталья расставались и, с оответственно, переписывались очень
редко) дает возможность взглянуть и на личную жизнь их автора, неразрывно
связанную с обшественной активностью.
*
В связи с публикуемой документацией предельно кратко остановимся на
важнейших моментах деятельности Л.Д.Троцкого после высылки из СССР.
Л.Д.Троцкий был депортирован по решению Политбюро ЦК ВКП(б) в Турцию, куда
вместе с женой и сыном Львом был доставлен на пароходе "Ильич" 11 февраля
1929 г. Первоначально казалось, что это решение не являлось окончательным,
что Троцкому предоставлена возможность раскаяться и возвратиться в СССР или
что, по крайней мере, советские власти надеялись на его молчание за рубежом.
Дело в том, что высылка сопровождалась некоторыми странными для выдворения
из большевистсакой тоталитарной державы моментами: официальный мотив,
который был выдвинут советским правительством перед турецким президентом
Мустафой-пашой для
получения визы, состоял в том, что Троцкий, якобы, нуждался в лечении
(в Турции!); ему и близким было сохранено советское гражданство и выданы
советские паспорта; в первое время жил он в здании консульства СССР в
Стамбуле и получал почту на адрес консульства; когда Троцкий покидал
корабль, представитель ОГПУ передал ему 1500 долларов на устройство. "Это
была последняя плата от государсва, одним из отцов- основателей которого он
был", - писал биограф Троцкого Исаак Дойчер. Дойчер продолжал: "Троцкий мог
увидеть за этим издевательскую усмешку Сталина, но, будучи без единого
пенса, он проглотио оскорбление и принял деньги". Добавим, что та же
издевательская усмешка виднелась в названии теплохода "Ильич", на борту
которого и была совершена депортация. В течение всех лет пребывания за
рубежом Троцкий и его семья жили исключительно скромно, хотя он и получал
довольно большие гонорары за свои книги и статьи от западных издательств и
редакций журналов. Все эти средства он передавал на выпуск периодических и
других изданий своего направления и на поддержку организаций своих
сторонников. Средства на обзаведение в Турции и на начало издательской
деятельности Троцкий получил в виде займа в сумме 20 тыс. франков от
французского социалиста М.Паза, а позже возвратил долг из гонораров. Вначале
Троцкий не очень хорошо представлял себе денежную ценность своих публикаций.
Послав статью Максу Истмену в США с просьбой перевести ее и продать
какому-либо изданию, Троцкий оценил ее в 200 долларов, но Истмен смог
получить от журнала "Либерти" 1500 долларов. Уже вскоре Троцкий получил
первые крупные гонорары от американских газет, публиковавших его статьи.
Затем американское издательство "Скрибнер и Сыновья" заплатило ему аванс в 7
тыс. долларов за будущую книгу воспоминаний. Еще через некоторое время он
получил из США гонорар в 45 тыс. долларов за "Историю русской революции".
Тот факт, что Троцкий весьма нуждался в средствах на протяжении всех лет
эмиграции и крайне экономно относился к тратам, виден из многих документов,
публикуемых в настояшем издании. Он был весьма озабочен тем, как ему
добраться из Стамбула в Осло, когда в начале 1931 г. встал вопрос о его
возможной поездке в Норвегию для чтения лекций (поездка не состоялась).
Добираться морем, считал он, будет очень дорого. В 1936 г., находясь в
больнице в Осло, он сообщал знакомому о своей "финансовой катастрофе": он
должен был платить за лечение по 10 крон в день, а у него всего
оставалось 100 крон. После прибытия в Мексику в начале 1937 г. финансовое
положение Троцкого улучшилось благодаря помощи художника Диего Риверы, но
после разрыва с Риверой в последние полтора года жизни оно вновь стало
крайне затруднительным, и Троцкий был вынужден писать, чтобы заработать себе
на жизнь. Уже вскоре после высылки в советской печати появились
клеветнические материалы, в частности карикатуры, изображавшие "мистера"
Троцкого с мешком, наполненным деньгами, полученными, мол, за верную службу
"акулам империализма". Эту клевету, правда, с других, в целом
антикоммунистических, позиций и соответственно с другим источником
"баснословного богатства" повторяют ныне некоторые безответственные
российские авторы, в частности небезызвестный Игорь Бунич, утверждающий,
например, разумеется, без каких-либо доказательств и ссылок, что еще в 1921
г. Троцкий перевел 11 млн долларов в один из банков США и 90 млн швейцарских
франков в Швейцарский банк. Увы, писания этого автора, громоздящего одну
нелепую и злобную фантазию на другую, пользуются спросом у доверчивых и мало
информированных читателей. Троцкому разрешено было вывезти в Турцию свой
огромный архив, включавший не только его личную документацию с начала
политической деятельности, но также массу документов оппозиционных течений в
ВКП(б) и материалы высших большевистских органов. Все эти материалы он
вскоре опубликует или использует в борьбе против Сталина и его сторонников.
Вывоз архива - это самый странный факт в истории депортации Троцкого,
который иначе как демонстрацией стремления Сталина к примирению в случае
отступления главного противника объяснить невозможно. Не исключено в то же
время, что в 1929 г. Сталин не был еще достаточно опытным, чтобы верно
определить взрывоопасную силу документального материала. Это знание он
приобретет со временем. Тотчас после прибытия в Турцию изгнанник начал
устанавливать письменную связь с оппозиционными коммунистическими деятелями
в различных странах. Уже вскоре стали поступать ответы. Авторы некоторых из
них заявляли о своей солидарности с Троцким и готовности вместе с ним и под
его руководством вести борьбу за ликвидацию "центристского" (то есть
сталинского) курса в ВКП(б) и Коминтерне. Через французов Анри Росмера,
бывшего члена Исполкома Коминтерна, и Марселя Паза, видного журналиста,
исключенных из компартии за поддержку объединенной оппозиции в ВКП(б),
Троцкий установил связь с редакциями ведущих западных газет. Их
корреспонденты стали появляться в консульстве, создавая серьезные трудности
советским дипломатам.
Становилось ясно, что изгнанник не собирается складывать оружия.
Безусловно, по команде из Москвы через месяц после прибытия Троцкий был
изгнан из консульства. Его разрыв с властными кругами СССР стал почти
полным, хотя, как полагал сам изгнанник, еще не окончательным. В следуюши
четыре с лишним года он в основном жил на острове Принкипо (по- турецки
Буюк-Ада) - главном острове архипелага Принцевы острова в Мраморном море. В
1931 г. в результате пожара, происшедшем в доме, где он проживал, Тоцкий
временно переселился в поселок Кодикьой на азиатском берегу, недалеко от
Стамбула. Его попытки получить визы на въезд (постоянный или хотя бы
временный, для лечения) в одну из крупных западноевропейских стран были
безрезультатными, ибо правительства этих стран небезосновательно оценивали
его как потенциального возмутителя спокойствия. Связь с реальными и
возможными сторонниками он осуществлял путем переписки, а также личных
контактов с приезжавшими к нему коммунистами-оппозиционерами. Известность
Троцкого была всемирной. Но лишь для незначительной части людей его слава
окрашивалась в тона политических симпатий и антипатий. Подавляющая масса
интересовалась им как яркой и драматической личностью, совсем недавно еще
одним из тех, кто привел большевиков к власти и сохранил эту власть,
несмотря на военные усилия стран Антанты и внутренних противников
большевиков. Троцкий получал массу писем просто от любопытных, в частности
от коллекционеров автографов. Поступали письма и достаточно курьезные. Одно
из них за подписью Сирилла Клеменса, сына знаменитого американского писателя
Марка Твена, содержало предложение Троцкому стать почетным вице-президентом
Общества Марка Твена. В качестве дополнительной приманки в нем сообщалось,
что одним из вице-президентов уже является глава правительства Италии, лидер
Фашистской партии Бенито Муссолини... Другое поразительное письмо пришло от
писателя Эптона Синклера, который запрашивал, верно ли, что Троцкий
собирается переводить на турецкий язык его романы. Видимо, кто-то подшутил
над знаменитым американцем. * Первоначально казалось, что международное
движение коммунистов-оппозиционеров, которые считали Троцкого своим
естественным лидером, набирает силу. Их группы и объединения возникли к
Германии, Франции, Австрии, Чехословакии, США, Китае и других странах.
Американская группа была наиболее значительной, насчитывавшей несколько сот
человек. Она была исключена из компартии осенью 1928 г., а в мае 1929 г.
состоялась ее национальная конференция, провозгласившая создание
Коммунистической лиги Америки и избравшая ее Национальный комитет, который
фактически возглавил один из основателей компартии Джеймс Кеннон вместе с
более молодыми деятелями Максом Шахтманом,
Мартином Аберном и другими. Эта организация, в следующие годы
переживавшая многочисленные расколы, оставалась главной национальной
политической опорой Троцкого до конца его жизни. Значительно хуже обстояло
дело в среде французских оппозиционеров, хотя именно Париж рассматривался