Страница:
в Москву было передано директивное письмо, которое публикуется в пятом томе
данного издания. Однако миссия Блюмкина была раскрыта (к этому, видимо,
приложил руку К.Б.Радек, о котором Троцкий в своем письме отзывался весьма
презрительно, хотя достоверных данных о причастности Радека к расправе с
Блюмкиным нет). Блюмкин был арестован и расстрелян. Надежды Троцкого, что
его дело станет "судом Сакко и Ванцетти" для левой оппозиции, то есть
всколыхнет бурю протеста, оказались втуне. Призывы на этот счет не встретили
поддержки западной общественности. В первые годы изгнания Троцкий получал
письма из СССР от своих нераскаявшихся сторонников, а также рядовых
коммунистов. В этих письмах содержалась инеформация о жизни в СССР, о
процессе все большей бюрократизации партийного и государственного аппарата,
политических репрессиях, а также о попытках оппозиционных выступлений и их
подавлении. Часть писем в препарированном виде была опубликована в
"Бюллетене оппозиции". За границу подчас удавалось переправлять и более
значительные не только по содержанию, но и по объему произведения
оппозиционеров. Среди них наиболее важны были статьи и заявления
Х.Г.Раковского, находившегося в ссылке в Барнауле, прежде всего его
знаменитое "Письмо тов. В.", содержавшее вдумчивый, хотя и не выходивший за
пределы
марксистско-ленинской догматики анализ существа и причин формирования
бюрократического слоя в СССР. По-видимому, письма и другие материалы
поступали Троцкому по различным каналам. Есть свидетельства, что часть из
них он получал непосредственно на Принкипо, скорее всего в результате
небрежности местной агентуры ОГПУ. Ведавший ею, а затем переметнувшийся на
Запад Г.С.Агабеков писал, что резидентура в Стамбуле организовала просмотр
писем, "поступавших на имя Троцкого". "Несколько таких писем при мне было
получено из Москвы. Они носили официальный характер. Некоторые издатели и
журналисты обращались к Троцкому с вопросами и предложениями. Впоследствии
было решено таких писем не задерживать и пропускать их Троцкому". Другим
путем было использование своего рода курьеров - тайных симпатизантов,
выезжавших за границу и в командировки. Французский писатель П.Навилль,
являвшийся некоторое время сторонником Троцкого, свидетельствовал, что он
получил в Париже сообшение от того же Раковского на нескольких кусочках
картона, которые были вшиты в лацканы пальто (естественно, он не указыванет,
кто именно был владельцем этого пальто). В архиве Троцкого отложился ряд
писем из СССР, написанных в соответствии с достаточно наивными,
самодеятельными правилами конспирации - измененным почерком, печатными
буквами и т. п. В то же время надо отметить, что некоторые "письма из СССР",
публиковавшиеся в "Бюллетене оппозиции" в первые годы его существования,
сочинялись самим Троцким или же Л.Л.Седовым. В архиве сохранилось, например,
"Письмо из Москвы" за 1931 год, написанное Троцким от руки с явными следами
его собственного авторства. Связь Троцкого с его сторонниками в СССР почти
полностью прекратилась к концу 1932 г. Правда, этот год принес новые
ожидания, оказавшиеся, увы, несбыточными. В письмах, полученных из СССР
осенью 1932 г., содержались оптимистичнские факты, которые, казалось бы,
свидетельствовали об усилении в СССР оппозиционных настроений. Один
корреспондент сообщал из Москвы об эволюции молодежи в сторону оппозиции и в
то же время о ее недовольстве "одними теоретическими рассуждениями"
оппозиционеров, о желании организационного оформления. В письме говорилось
также о стремлении найти "новый путь", чтобы не повторять ошибок прежней
оппозиции, о притоке новых людей, ранее с оппозицией не связанных, и т. п. К
такого рода сообщениям и оценкам надо было подходить крайне осторожно.
Во-первых, сообщались они сторонниками Троцкого, которые еще не
капитулировали, а для них было свойственно приукрашивание реального
положения вещей. Во-вторых, из писем было видно, что далее "кухонных
разговоров" недовольные идти не собирались. Наконец, ни один из ранее
активных и известных оппозиционеров в корреспонденции не упоминался, и было
очевидно, что о возобновлении организационной, тем более легальной активной
деятельности нечего было и мечтать. Тем не менее Троцкий воспринял
полученные сведения как своего рода сигнал. В 1932 г. он направил ряд писем
бывшим ведущим оппозиционерам, в том числе К.Б.Радеку, Г.Я.Сокольникову,
Е.А.Преображенскому. Содержание этих писем пока не известно, в архиве
Троцкого сохранились лишь почтовые квитанции, и это, как справедливо
отмечает Арч Гетти, странно, так как Троцкий внимательно следил, чтобы копии
писем оставались в его распоряжении. Не исключено, что письма из архива были
изъяты позже. Странно и то, что письма отправлялись по почте, хотя Троцкому
отлично было известно, что за всеми бывшими оппозиционерами, какие бы
высокие посты они потом ни занимали, ведется непрерывное наблюдение со
стороны советских спецслужб. Вполне вероятно, что в письмах была предпринята
попытка убедить адресатов возобновить оппозиционную деятельность. Вслед за
этим необычным актом побывавший в Берлине бывший оппозиционер Е.С. Гольцман
передал Троцкому через Л.Л.Седова предложение И.Н.Смирнова и других бывших
соратников о создании тайного оппозиционного блока бывших участников
объединенной оппозиции, членов группы В.В.Ломинадзе и других недовольных
членов партии. Троцкий одобрил эту идею. Судя по дальнейшей информации,
таковой блок был образован. Однако то ли эта информация была слишком
поспешной, то ли реально речь шла лишь о взаимном прощупывании, то ли,
наконец, блок был создан только формально, но, во всяком случае, никаких
признаков жизнедеятельности он так и не подал. Совершенно очевидно при этом,
что, если бы даже какие-то попытки активности и были проявлены, они были бы
немедленно сокрушены репрессивным аппаратом. В том же 1932 г. И.Н.Смирнов,
Е.А. Преображенский и другие бывшие сторонники Троцкого были заключены в
тюрьму, Каменев и Зиновьев сосланы за то, что, зная о существовании
антисталинской группы М.Н.Рютина, не сообщили о ней властям. Принимая
желаемое за действительное, Л.Л.Седов написал отцу, что аресты охватили лишь
верхний слой блока, а низовые кадры сохранились. Восприняв и эту информацию
как достоверную, Троцкий попытался через англичанина Г.Викса передать
рукописное письмо своим сторонникам в СССР. Но никакой реакции не
последовало. Сказанное позволяет поставить под сомнение утверждение Арча
Гетти, что оппозиционный блок был действительно сформирован в 1932 г., хотя
его величину и силу
определить невозможно. По существу дела, к концу 1932 г. Троцкий
потерял какое-либо влияние в ВКП(б), сохранив его лишь среди бывших членов
партии, находившихся теперь в заключении и ссылке. Впрочем, и среди этих
групп оставались за весьма редкими исключениями (Х.Г.Раковский, Л.С.
Сосновский и немногие другие) лишь почти неизвестные деятели, число которых
продолжало таять. Это было связано с тем, что получить свободу и даже
восстановиться в партии (в 30-е годы применялся чудовищный бюрократический
термин "партизоваться") было еще довольно просто - достаточно было энергично
покаяться. Недаром в среде заключенных была распространена частушка: "Если
есть у вас томленье по семье и чайнику, напишите заявленье ГПУ начальнику".
Российский ученый Ю.А.Поляков вспоминает, что его родственник А.С.Поляков,
молодой историк, арестованный за принадлежность к "оппозиции большевиков-
ленинцев", то есть сторонников Троцкого, был приговорен Особым совещанием
ОГПУ в январе 1929 г. к ссылке в Сибирь на три года. Несмотря на такой
приговор, Поляков, видимо, вначале упорствовавший в своей ереси, несколько
месяцев находился в Тобольском политизоляторе (тюрьме). Но уже 26 июня того
же года дело было закрыто, а сам он досрочно освобожден и получил разрешение
свободно проживать по всей территории СССР "вследствие
подачи декларативного заявления". Понимал ли Троцкий, что его позиции в
ВКП(б) почти полностью и безвозвратно утрачены? С одной стороны, как трезвый
политик, он не мог не отдавать себе в этом отчета. С другой стороны, вел он
себя так, как будто в СССР назревает глубочайший политический кризис и его
шансы на возвращение во властные политические структуры растут. По-видимому,
ближе к истине первое утверждение. Внешний оптимизм, который он пронесет до
конца своих дней, был скорее хорошей миной. Но эта мина была абсолютно
необходима для самосохранения в качестве политического деятеля. Еще раньше,
в пору существования объединенной оппозиции, дипломатический
редставительЧехословакии в СССР Й. Гирса обоснованно писал: "Оппозиция
состоит главным образом из интеллектуалов, которые по своему духовному
уровню возвышаются над основной массой членов партии, и это вызывает по
отношению к ней определенное их недоверие. Сила сталинской позиции состоит в
том, что он является представителем количественно преобладающей части
партии, то есть интеллектуально посредственных людей". Этот вывод в еще
большей степени относится к следующему периоду, когда интеллектуальные
маргиналы, Шариковы со Швондерами, заняли все решающие позиции, а
интеллигенты-оппозиционеры под
любыми предлогами отказывались от "заблуждений", чтобы занять хотя бы
незначительные позиции поближе к жене и чайнику. Всего этого Троцкий
старался не замечать. "Одна, но пламенная страсть", которая владела его умом
и сердцем, - это стремление отстранить от власти Сталина и его группу,
восстановить "ленинское", как он себе его представлял, руководство.
Очевидно, неверно сводить целиком и полностью все выступления Троцкого
против сталинского курса к борьбе за власть, к личному соперничеству, тем
более, что эта перспектива становилась все более призрачной. Троцкий
искренне критиковал и бичевал сталинский курс - кровавую коллективизацию,
провалы первой пятилетки, бюрократическое вырождение, непрерывные крутые
колебания курса в мировой политике и в международном революционном движении
- от заигрывания с британскими тред-юнионистами и китайским Гоминьданом к
политике "третьего периода", чреватого, якобы, мировой революцией, затем
назад, к курсу народного фронта, и вновь к совместной с нацистской Германией
агрессии в Восточной Европе. Вождь оппозиции тщетно надеялся на некие
изменения в советском руководстве, на перестановку сил в правившей группе и
какие-то другие чудеса. Они, конечно же, не были полностью исключены, но
вероятность их с самого начала была минимальной. А со временем она стала
вообще эфемерной.
Реально изменения, не носившие системного характера, но казавшиеся
глубокими, начались лишь через много лет после смерти Троцкого, со смертью в
1953 г. его главного антагониста и убийцы. Вскоре после этого псевдо-истина,
проповедовавшаяся Троцким, о "хорошем" Ленине и "плохом" Сталине стала
проникать в широкое общественное сознание. Писатель О.Жуховицкий говорил о
себе в том времени: "...Я верил в мудрость Ильича, замечательное учение
которого так хамски извратил подлец Виссарионович". Увы, невольно заимствуя
ход мыслей Троцкого, советские власти продолжали шельмовать его всеми
доступными средствами. Точно так же ни его идеям, ни ему лично не было бы
места в хрущевском, брежневском или горбачевском лагере, если бы он дожил до
этой поры. Но так или иначе именно Троцкий был основоположником того мнения
в марксистском обществоведении, согласно которому сталинизм был не
продолжением, а противоположностью ленинизма, отрицанием всего предыдушего
этапа развития Советского Союза, резким шагом назад в общественном развитии.
Любому беспристрастному аналитику, думается, должна быть ясна предвзятость и
ненаучность такого подхода.
Призывая возвратиться к истинному ленинизму, Лев Давидович видел себя
единственным законным вождем, последователем Ленина, вещающим истину
относительно развития СССР и мирового революционного процесса, самого
понимания марксизма. Хотя эта
формула не произносилась тогда ни одним из главных соперников (Троцкий
так и не произнес ее, да и не мог произнести, Сталин же ввел в официальный
обиход в 1947 г., вписав в собственную "Краткую биографию"), каждый из них
видел себя "Лениным сегодня".
Любопытно отметить, что Сталин, представляя Троцкого как некоего
дьявола, главное исчадие ада, основного виновника всех недостатков и
трудностей, переживаемых СССР, зловещую тень, маячившую за спиной всех
врагов, да и прилагая огромные усилия для подготовки и организации его
убийства уже в начале второй мировой войны, тем самым отдавал должное
Троцкому, поднимал его по существу дела на собственный уровень. Оба они
уподобляли себя древнегреческим богам, казнившим и миловавшим огромные
людские массы по собственной прихоти. Имея в виду, что отстранение Сталина и
возвращение к "ленинизму" были в представлении Троцкого почти аналогичными
задачами, оппозиционный руководитель умело использовал инструментарий
диалектики для того, чтобылегко превращать тактические вопросы в программные
и наоборот конкретного в зависимости от момента, от понимания
целесообразности. Троцкий, например, отнюдь не выступал за "демократию в
партии", когда он был у власти, но стал решительным пропонентом тайного
голосования в коммунистических организациях и органах, когда оказался в
оппозиции. О том, что тайное голосование имеет для
него только инструментальный смысл, он говорил достаточно открыто. "Я
хочу тайного голосования для рабочих-большевиков в партии против бюрократов,
против термидорианцев", - писал он Борису Суварину 29 апреля 1929 г. из
Турции. В этом документе он возражал против тайного голосования в Советах,
потому что это будет, мол, голосование против коммунистов, и называл такое
требование "меньшевистским". Поистине, и в случае нашего героя
подтверждалось бессмертное высказывание Д.Оруэлла о том, что на
"свиноферме", то есть при власти коммунистов, все животные равны, но
некоторые более равны, нежели остальные. И, разумеется, всякую иную позицию
Троцкий именовал вздором, буржуазным мышлением, жалким идейным банкротством
и прочими уничижительными определениями. Опытному и трезвому политику не
могло не быть ясным, что в условиях, когда политическая мафия, в каковую все
более превращалась компартия, осуществляет бесконтрольную власть в стране,
самой этой мафией можно управлять только диктаторскими и преступными
методами, и декорум демократии, демократического централизма - это лишь
средство сокрытия реального положения вещей, закрепления узды на шее
неопытной, малообразованной и попросту глупой и доверчивой членской массы.
В то же время руководящие круги, карьеристы, идеологи и пропагандисты
отлично сознавали цену "внутрипартийной демократии", и, разумеется, Троцкий
был в числе
первых среди них. Ничем иным, как тактическим приемом в борьбе против
сталинской власти, не было его требование демократии в партии, в условиях
которой, как он тщетно надеялся, оппозиция "нормальными методами завоюет
пролетарское ядро партии". В противовес Сталину и в то же время симметрично
ему Троцкий всячески оправдывал все то, что делалось при Ленине. Через
многие документы вновь и вновь проходит решительное противопоставление того
периода, когда во главе советской России и международного коммунистических
сил стояли Ленин и он сам, и периода, начавшегося примерно с 1923 года,
когда стала нарастать концентрация власти в руках сталинской группы, а сам
Троцкий постепенно, но во все большей степени оказывался на властной
периферии. Троцкий многократно пытался снять вину с большевистского
руководства первых лет после Октября 1917 г. и прежде всего, естественно, с
себя самого, за ужасы и кровопролития периода гражданской войны и
непосредственно после нее. Он утверждал, что диктатура пролетариата не
обязательно связана с кровавым террором, может носить мягкий характер. Но
почти всегда в подобных рассуждениях сразу же оказывалось, что это, мол,
относится к развитым нациям, а диктатура пролетариата в России была
установлена в слаборазвитой крестьянской стране. Противопоставление
ленинского периода сталинскому - одна из главных тем всех крупных работ
Троцкого периода эмиграции, прежде всего его мемуарной книги
"Моя жизнь" и объемистой "Истории русской революции". Прежде всего
Троцкий всячески оправдывал большевистский террор того времени, когда сам он
находился у власти и был к этому террору причастен, и бичевал сталинский, то
есть тот же большевистский террор, из своего зарубежного далека. Уже в 1933
г. в публицистике Троцкого всплывает болезненный вопрос о кровавом
подавлении большевистской властью Кронштадтского восстания 1921 года (или,
как предпочитал выражаться Троцкий в полном согласии с писаниями
большевистских идеологов внутри СССР, Кронштадтского "контрреволюционного
мятежа"). Схема, которая позволяла ему продолжать упорное одобрение
беспощадной расправы над остававшейся на советской платформе бывшей
"крепостью революции", состояла в том, что в Кронштадте, мол, положением
овладела крестьянская, мелкобуржуазная контрреволюция, на смену которой, в
случае ее успеха, неизбежно пришла бы "крупнобуржуазная контрреволюция".
Позже ряд бывших сторонников Троцкого или же тех, кто только начинал
отходить от него (А.Цилига, В. Серж, М.Истмен и др.) открыто поставили
вопрос о его вине за зверскую расправу с кронштадтскими матросами и
рабочими. Троцкий отрицал свое прямое участие в подавлении восстания, однако
полностью брал на себя морально-политическую ответственность за кровавые
репрессии. В восхвалении Ленина Троцким и Сталиным были существенные
отличия: во-первых,
в ленинское время Троцкий был одним из вождей, а Сталин до 1922 г. не
был широко известен, хотя и не находился в тени; во-вторых, Сталин был
теперь у власти, а Троцкий в изгнании. Отсюда вытекало, что сталинское
восхваление Ленина означало представление нынешнего советского курса в
качестве прямого продолжения ленинского; оценки Троцкого означали неизменное
противопоставление Ленина Сталину. Пожалуй, единственной инициативой Ленина,
которую Троцкий даже не то чтобы критиковал, а весьма сдержанно ставил под
сомнение, было запрещение фракций в компартии, проведенное в 1921 году на Х
съезде РКП(б). Сдержанность была вполне объяснимой - тогда Троцкий полностью
поддержал эту драконовскую меру Ленина, на которую впоследствии опиралась
сталинская группа, превращая ВКП(б) в "орден меченосцев", в священный союз
совокупного начальства, послушно следующий любой, пусть самой преступной
команде. Теперь же он, осознав, что сам напоролся на то, за что боролся,
стал заявлять, что наличие фракций "в известных пределах неизбежно связано с
жизнью и развитием партии". Поэтому трудно согласиться с мнением М.Истмена,
который писал о Троцком в период эмиграции, что он "становился все более
жестким в защите крайних организационных догм большевизма. Казалось, что
он... стремится показать свою решимость превзойти Ленина". Нет,
организационные взгляды Троцкого оставались стабильными,
причем они были несколько мягче ленинских. Ленина вообще трудно было
превзойти в стремлении централизовать партийное руководсво. Уже вскоре после
прибытия в эмиграцию Троцкий начал работать над биографией Ленина, которую
он задумал как фундаментальный труд, противопоставленный официальной
советской историографии и биографистике. В Турции заняться этой работой
сколько-нибудь скрьезно он не смог, погрузившись в основном в создание
автобиографической книги, а затем и истории революции 1917 г., хотя в
мемуарном плане о Ленине написал немало. Во Франции Троцкий, наконец,
приступил к собиранию материала и написанию фрагментов, но вновь отложил
рукопись, хотя поначалу работа, казалось бы, пошла быстро. В декабре 1933 г.
с американским издательством "Даблдей, Доран и Ко" был заключен договор, и
Троцкому был начислен аванс в сумме 10 тыс. долларов. М.Истмен ожидал
рукопись для перевода на английский язык. В декабре 1934 г. он писал
Троцкому, что хотел бы видеть "Жизнь Ленина" в одном томе, даже если это
будет очень объемистая книга, ибо американские читатели предпочитают не
покупать многотомных биографий. Но на самом деле Троцкий, обычно быстрый и
плодовитый, с этой книгой не спешил. Осуществить свой план он так и не смог.
Он откладывал свои наброски, через некоторое время снова возвращался к ним,
но в более или менее завершенном виде написал только
первые главы, посвященные лишь раннему Ленину (80-е - 90-е годы Х1Х
века). Эти главы заверщают последний том данного издания. Думается, что
причины такой удивительной медлительности состояли не только в необходимости
возвращаться к текущим политическим делам (подготовка биографии Сталина в
последние годы жизни также должна быть отнесена к таковым) - Троцкий умел
сочетать политическую публицистику и переписку с занятиями историей, о чем
свидетельствует написаннная им на Принкипо фундаментальная двухтомная
(причем второй том в двух книгах) "История русской революции". Что-то мешало
ему полностью отдаться своему персонажу. По всей видимости, внутренне автора
разъедали сложные, противоречивые чувства. С одной стороны, он хотел
оставаться чистым перед собой и осветить путь Ленина всесторонне
(разумеется, в пределах марксистской парадигмы). С другой стороны, он
понимал, что в этом случае далеко не все факты можно будет вписать в
собственную схему прямой политической преемственности: Ленин - Троцкий. Над
"Историей русской революции" Троцкому было работать значительно проще, ибо,
во-первых, это было время его наиболее тесного единения с Лениным,
во-вторых, он мог избирать те сюжеты и повороты, которые в наибольшей
степени соответствовали его интересам, и, наконец, 1917 год был началом его
непродолжительного "звездного времени", и возвращение к нему на бумаге
Троцкого особенно
привлекало. Нельзя не отметить и того факта, что сам он, вписавший
немало страниц в книгу культа Ленина, испытывал к последнему противоречивые
чувства, включавшие не только уважение и почтительность, но и ревность и,
возможно, раздражение и зависть. Кроме того, никак нельзя было забыть
неоднократных обменов с Лениным злобными репликами в дооктябрьский период,
еще со времени II съезда РСДРП в 1903 г. По-видимому, Лев Давидович
вспоминал с саркастической усмешкой свою оценку взглядов Ленина по вопросам
партийного строительства в то время. Эта оценка поразительно точно
подтвердилась при ленинском преемнике Сталине. Троцкий писал тогда:
"Партийная организация (то есть партийный аппарат - Ю.Ф. и Г.Ч.) подменяет
собой партию, Центральный Комитет заменяет партийную организацию и, наконец,
"диктатор" подменяет собою Центральный Комитет..." Самолюбивый Троцкий никак
не мог полностью отмести, забыть презрительную кличку "Иудушка", данную ему
Ильичем, и интеллектуального воровства со стороны Ленина в названии газеты
"Правда" (так называлась газета Троцкого, выходившая в Вене, наименование
которой Ленин бессовестно присвоил своей газете, выпуск которой был начат в
Петербурге в 1912 г.). Троцкий хорошо помнил и острую полемику с Лениным в
конце 1920 - начале 1921 г. в ходе профсоюзной дискуссии, когда Ленину
дважды удалось одолеть Троцкого в ЦК РКП(б) большинством всего лишь в
один голос.
Из всего этого вытекало стремление "заземлить" Ленина в публицистике,
отрицание его роли в разработке марксистской теории, отвержение понятия
"ленинизм" как теории - соображения полностью обоснованные, но никак не
соответствовавшие политический целесообразности сплочения
большевиков-ленинцев, как Троцкий именовал своих сторонников.
Р.Даниелс с полным основанием пишет: "Его (Троцкого - Ю.Ф. и Г.Ч.)
трагедия состояла в том, что он был слишком крупным деятелем, чтобы
подчинить себя Ленину или любой другой личности, или партии, или доктрине и
в то же время слишком малым деятелем, чтобы действовать без моральных
оправданий, которые верность личности, или партии, или доктрине требовала от
него".
*
Между тем, после того как Троцкий объявил о разрыве с ВКП(б) и
Коминтерном, призвал к созданию новых компартий и их нового международного
объединения, никаких существенных изменений в состоянии "левой"
международной коммунистической оппозиции не произошло. Продолжалась
постоянная борьба за выживание крохотных
национальных "троцкистских" организаций. Их общая численность
составляла, как правило, несколько сотен человек, хотя сам Лев Давидович,
сознавая их незначительность, все же на порядки преувеличивал число своих
сторонников, утверждая, что их несколько тысяч, а иногда даже настолько
увлекался, что говорил о десятках тысяч. Собственно, разница между сотнями и
тысячами в масштабах земного шара была совершенно незаметной.
Эмбрион IV Интернационала Троцкий пытался моделировать по образцу III
Интернационала, полагая, что это объединение должно основываться на
данного издания. Однако миссия Блюмкина была раскрыта (к этому, видимо,
приложил руку К.Б.Радек, о котором Троцкий в своем письме отзывался весьма
презрительно, хотя достоверных данных о причастности Радека к расправе с
Блюмкиным нет). Блюмкин был арестован и расстрелян. Надежды Троцкого, что
его дело станет "судом Сакко и Ванцетти" для левой оппозиции, то есть
всколыхнет бурю протеста, оказались втуне. Призывы на этот счет не встретили
поддержки западной общественности. В первые годы изгнания Троцкий получал
письма из СССР от своих нераскаявшихся сторонников, а также рядовых
коммунистов. В этих письмах содержалась инеформация о жизни в СССР, о
процессе все большей бюрократизации партийного и государственного аппарата,
политических репрессиях, а также о попытках оппозиционных выступлений и их
подавлении. Часть писем в препарированном виде была опубликована в
"Бюллетене оппозиции". За границу подчас удавалось переправлять и более
значительные не только по содержанию, но и по объему произведения
оппозиционеров. Среди них наиболее важны были статьи и заявления
Х.Г.Раковского, находившегося в ссылке в Барнауле, прежде всего его
знаменитое "Письмо тов. В.", содержавшее вдумчивый, хотя и не выходивший за
пределы
марксистско-ленинской догматики анализ существа и причин формирования
бюрократического слоя в СССР. По-видимому, письма и другие материалы
поступали Троцкому по различным каналам. Есть свидетельства, что часть из
них он получал непосредственно на Принкипо, скорее всего в результате
небрежности местной агентуры ОГПУ. Ведавший ею, а затем переметнувшийся на
Запад Г.С.Агабеков писал, что резидентура в Стамбуле организовала просмотр
писем, "поступавших на имя Троцкого". "Несколько таких писем при мне было
получено из Москвы. Они носили официальный характер. Некоторые издатели и
журналисты обращались к Троцкому с вопросами и предложениями. Впоследствии
было решено таких писем не задерживать и пропускать их Троцкому". Другим
путем было использование своего рода курьеров - тайных симпатизантов,
выезжавших за границу и в командировки. Французский писатель П.Навилль,
являвшийся некоторое время сторонником Троцкого, свидетельствовал, что он
получил в Париже сообшение от того же Раковского на нескольких кусочках
картона, которые были вшиты в лацканы пальто (естественно, он не указыванет,
кто именно был владельцем этого пальто). В архиве Троцкого отложился ряд
писем из СССР, написанных в соответствии с достаточно наивными,
самодеятельными правилами конспирации - измененным почерком, печатными
буквами и т. п. В то же время надо отметить, что некоторые "письма из СССР",
публиковавшиеся в "Бюллетене оппозиции" в первые годы его существования,
сочинялись самим Троцким или же Л.Л.Седовым. В архиве сохранилось, например,
"Письмо из Москвы" за 1931 год, написанное Троцким от руки с явными следами
его собственного авторства. Связь Троцкого с его сторонниками в СССР почти
полностью прекратилась к концу 1932 г. Правда, этот год принес новые
ожидания, оказавшиеся, увы, несбыточными. В письмах, полученных из СССР
осенью 1932 г., содержались оптимистичнские факты, которые, казалось бы,
свидетельствовали об усилении в СССР оппозиционных настроений. Один
корреспондент сообщал из Москвы об эволюции молодежи в сторону оппозиции и в
то же время о ее недовольстве "одними теоретическими рассуждениями"
оппозиционеров, о желании организационного оформления. В письме говорилось
также о стремлении найти "новый путь", чтобы не повторять ошибок прежней
оппозиции, о притоке новых людей, ранее с оппозицией не связанных, и т. п. К
такого рода сообщениям и оценкам надо было подходить крайне осторожно.
Во-первых, сообщались они сторонниками Троцкого, которые еще не
капитулировали, а для них было свойственно приукрашивание реального
положения вещей. Во-вторых, из писем было видно, что далее "кухонных
разговоров" недовольные идти не собирались. Наконец, ни один из ранее
активных и известных оппозиционеров в корреспонденции не упоминался, и было
очевидно, что о возобновлении организационной, тем более легальной активной
деятельности нечего было и мечтать. Тем не менее Троцкий воспринял
полученные сведения как своего рода сигнал. В 1932 г. он направил ряд писем
бывшим ведущим оппозиционерам, в том числе К.Б.Радеку, Г.Я.Сокольникову,
Е.А.Преображенскому. Содержание этих писем пока не известно, в архиве
Троцкого сохранились лишь почтовые квитанции, и это, как справедливо
отмечает Арч Гетти, странно, так как Троцкий внимательно следил, чтобы копии
писем оставались в его распоряжении. Не исключено, что письма из архива были
изъяты позже. Странно и то, что письма отправлялись по почте, хотя Троцкому
отлично было известно, что за всеми бывшими оппозиционерами, какие бы
высокие посты они потом ни занимали, ведется непрерывное наблюдение со
стороны советских спецслужб. Вполне вероятно, что в письмах была предпринята
попытка убедить адресатов возобновить оппозиционную деятельность. Вслед за
этим необычным актом побывавший в Берлине бывший оппозиционер Е.С. Гольцман
передал Троцкому через Л.Л.Седова предложение И.Н.Смирнова и других бывших
соратников о создании тайного оппозиционного блока бывших участников
объединенной оппозиции, членов группы В.В.Ломинадзе и других недовольных
членов партии. Троцкий одобрил эту идею. Судя по дальнейшей информации,
таковой блок был образован. Однако то ли эта информация была слишком
поспешной, то ли реально речь шла лишь о взаимном прощупывании, то ли,
наконец, блок был создан только формально, но, во всяком случае, никаких
признаков жизнедеятельности он так и не подал. Совершенно очевидно при этом,
что, если бы даже какие-то попытки активности и были проявлены, они были бы
немедленно сокрушены репрессивным аппаратом. В том же 1932 г. И.Н.Смирнов,
Е.А. Преображенский и другие бывшие сторонники Троцкого были заключены в
тюрьму, Каменев и Зиновьев сосланы за то, что, зная о существовании
антисталинской группы М.Н.Рютина, не сообщили о ней властям. Принимая
желаемое за действительное, Л.Л.Седов написал отцу, что аресты охватили лишь
верхний слой блока, а низовые кадры сохранились. Восприняв и эту информацию
как достоверную, Троцкий попытался через англичанина Г.Викса передать
рукописное письмо своим сторонникам в СССР. Но никакой реакции не
последовало. Сказанное позволяет поставить под сомнение утверждение Арча
Гетти, что оппозиционный блок был действительно сформирован в 1932 г., хотя
его величину и силу
определить невозможно. По существу дела, к концу 1932 г. Троцкий
потерял какое-либо влияние в ВКП(б), сохранив его лишь среди бывших членов
партии, находившихся теперь в заключении и ссылке. Впрочем, и среди этих
групп оставались за весьма редкими исключениями (Х.Г.Раковский, Л.С.
Сосновский и немногие другие) лишь почти неизвестные деятели, число которых
продолжало таять. Это было связано с тем, что получить свободу и даже
восстановиться в партии (в 30-е годы применялся чудовищный бюрократический
термин "партизоваться") было еще довольно просто - достаточно было энергично
покаяться. Недаром в среде заключенных была распространена частушка: "Если
есть у вас томленье по семье и чайнику, напишите заявленье ГПУ начальнику".
Российский ученый Ю.А.Поляков вспоминает, что его родственник А.С.Поляков,
молодой историк, арестованный за принадлежность к "оппозиции большевиков-
ленинцев", то есть сторонников Троцкого, был приговорен Особым совещанием
ОГПУ в январе 1929 г. к ссылке в Сибирь на три года. Несмотря на такой
приговор, Поляков, видимо, вначале упорствовавший в своей ереси, несколько
месяцев находился в Тобольском политизоляторе (тюрьме). Но уже 26 июня того
же года дело было закрыто, а сам он досрочно освобожден и получил разрешение
свободно проживать по всей территории СССР "вследствие
подачи декларативного заявления". Понимал ли Троцкий, что его позиции в
ВКП(б) почти полностью и безвозвратно утрачены? С одной стороны, как трезвый
политик, он не мог не отдавать себе в этом отчета. С другой стороны, вел он
себя так, как будто в СССР назревает глубочайший политический кризис и его
шансы на возвращение во властные политические структуры растут. По-видимому,
ближе к истине первое утверждение. Внешний оптимизм, который он пронесет до
конца своих дней, был скорее хорошей миной. Но эта мина была абсолютно
необходима для самосохранения в качестве политического деятеля. Еще раньше,
в пору существования объединенной оппозиции, дипломатический
редставительЧехословакии в СССР Й. Гирса обоснованно писал: "Оппозиция
состоит главным образом из интеллектуалов, которые по своему духовному
уровню возвышаются над основной массой членов партии, и это вызывает по
отношению к ней определенное их недоверие. Сила сталинской позиции состоит в
том, что он является представителем количественно преобладающей части
партии, то есть интеллектуально посредственных людей". Этот вывод в еще
большей степени относится к следующему периоду, когда интеллектуальные
маргиналы, Шариковы со Швондерами, заняли все решающие позиции, а
интеллигенты-оппозиционеры под
любыми предлогами отказывались от "заблуждений", чтобы занять хотя бы
незначительные позиции поближе к жене и чайнику. Всего этого Троцкий
старался не замечать. "Одна, но пламенная страсть", которая владела его умом
и сердцем, - это стремление отстранить от власти Сталина и его группу,
восстановить "ленинское", как он себе его представлял, руководство.
Очевидно, неверно сводить целиком и полностью все выступления Троцкого
против сталинского курса к борьбе за власть, к личному соперничеству, тем
более, что эта перспектива становилась все более призрачной. Троцкий
искренне критиковал и бичевал сталинский курс - кровавую коллективизацию,
провалы первой пятилетки, бюрократическое вырождение, непрерывные крутые
колебания курса в мировой политике и в международном революционном движении
- от заигрывания с британскими тред-юнионистами и китайским Гоминьданом к
политике "третьего периода", чреватого, якобы, мировой революцией, затем
назад, к курсу народного фронта, и вновь к совместной с нацистской Германией
агрессии в Восточной Европе. Вождь оппозиции тщетно надеялся на некие
изменения в советском руководстве, на перестановку сил в правившей группе и
какие-то другие чудеса. Они, конечно же, не были полностью исключены, но
вероятность их с самого начала была минимальной. А со временем она стала
вообще эфемерной.
Реально изменения, не носившие системного характера, но казавшиеся
глубокими, начались лишь через много лет после смерти Троцкого, со смертью в
1953 г. его главного антагониста и убийцы. Вскоре после этого псевдо-истина,
проповедовавшаяся Троцким, о "хорошем" Ленине и "плохом" Сталине стала
проникать в широкое общественное сознание. Писатель О.Жуховицкий говорил о
себе в том времени: "...Я верил в мудрость Ильича, замечательное учение
которого так хамски извратил подлец Виссарионович". Увы, невольно заимствуя
ход мыслей Троцкого, советские власти продолжали шельмовать его всеми
доступными средствами. Точно так же ни его идеям, ни ему лично не было бы
места в хрущевском, брежневском или горбачевском лагере, если бы он дожил до
этой поры. Но так или иначе именно Троцкий был основоположником того мнения
в марксистском обществоведении, согласно которому сталинизм был не
продолжением, а противоположностью ленинизма, отрицанием всего предыдушего
этапа развития Советского Союза, резким шагом назад в общественном развитии.
Любому беспристрастному аналитику, думается, должна быть ясна предвзятость и
ненаучность такого подхода.
Призывая возвратиться к истинному ленинизму, Лев Давидович видел себя
единственным законным вождем, последователем Ленина, вещающим истину
относительно развития СССР и мирового революционного процесса, самого
понимания марксизма. Хотя эта
формула не произносилась тогда ни одним из главных соперников (Троцкий
так и не произнес ее, да и не мог произнести, Сталин же ввел в официальный
обиход в 1947 г., вписав в собственную "Краткую биографию"), каждый из них
видел себя "Лениным сегодня".
Любопытно отметить, что Сталин, представляя Троцкого как некоего
дьявола, главное исчадие ада, основного виновника всех недостатков и
трудностей, переживаемых СССР, зловещую тень, маячившую за спиной всех
врагов, да и прилагая огромные усилия для подготовки и организации его
убийства уже в начале второй мировой войны, тем самым отдавал должное
Троцкому, поднимал его по существу дела на собственный уровень. Оба они
уподобляли себя древнегреческим богам, казнившим и миловавшим огромные
людские массы по собственной прихоти. Имея в виду, что отстранение Сталина и
возвращение к "ленинизму" были в представлении Троцкого почти аналогичными
задачами, оппозиционный руководитель умело использовал инструментарий
диалектики для того, чтобылегко превращать тактические вопросы в программные
и наоборот конкретного в зависимости от момента, от понимания
целесообразности. Троцкий, например, отнюдь не выступал за "демократию в
партии", когда он был у власти, но стал решительным пропонентом тайного
голосования в коммунистических организациях и органах, когда оказался в
оппозиции. О том, что тайное голосование имеет для
него только инструментальный смысл, он говорил достаточно открыто. "Я
хочу тайного голосования для рабочих-большевиков в партии против бюрократов,
против термидорианцев", - писал он Борису Суварину 29 апреля 1929 г. из
Турции. В этом документе он возражал против тайного голосования в Советах,
потому что это будет, мол, голосование против коммунистов, и называл такое
требование "меньшевистским". Поистине, и в случае нашего героя
подтверждалось бессмертное высказывание Д.Оруэлла о том, что на
"свиноферме", то есть при власти коммунистов, все животные равны, но
некоторые более равны, нежели остальные. И, разумеется, всякую иную позицию
Троцкий именовал вздором, буржуазным мышлением, жалким идейным банкротством
и прочими уничижительными определениями. Опытному и трезвому политику не
могло не быть ясным, что в условиях, когда политическая мафия, в каковую все
более превращалась компартия, осуществляет бесконтрольную власть в стране,
самой этой мафией можно управлять только диктаторскими и преступными
методами, и декорум демократии, демократического централизма - это лишь
средство сокрытия реального положения вещей, закрепления узды на шее
неопытной, малообразованной и попросту глупой и доверчивой членской массы.
В то же время руководящие круги, карьеристы, идеологи и пропагандисты
отлично сознавали цену "внутрипартийной демократии", и, разумеется, Троцкий
был в числе
первых среди них. Ничем иным, как тактическим приемом в борьбе против
сталинской власти, не было его требование демократии в партии, в условиях
которой, как он тщетно надеялся, оппозиция "нормальными методами завоюет
пролетарское ядро партии". В противовес Сталину и в то же время симметрично
ему Троцкий всячески оправдывал все то, что делалось при Ленине. Через
многие документы вновь и вновь проходит решительное противопоставление того
периода, когда во главе советской России и международного коммунистических
сил стояли Ленин и он сам, и периода, начавшегося примерно с 1923 года,
когда стала нарастать концентрация власти в руках сталинской группы, а сам
Троцкий постепенно, но во все большей степени оказывался на властной
периферии. Троцкий многократно пытался снять вину с большевистского
руководства первых лет после Октября 1917 г. и прежде всего, естественно, с
себя самого, за ужасы и кровопролития периода гражданской войны и
непосредственно после нее. Он утверждал, что диктатура пролетариата не
обязательно связана с кровавым террором, может носить мягкий характер. Но
почти всегда в подобных рассуждениях сразу же оказывалось, что это, мол,
относится к развитым нациям, а диктатура пролетариата в России была
установлена в слаборазвитой крестьянской стране. Противопоставление
ленинского периода сталинскому - одна из главных тем всех крупных работ
Троцкого периода эмиграции, прежде всего его мемуарной книги
"Моя жизнь" и объемистой "Истории русской революции". Прежде всего
Троцкий всячески оправдывал большевистский террор того времени, когда сам он
находился у власти и был к этому террору причастен, и бичевал сталинский, то
есть тот же большевистский террор, из своего зарубежного далека. Уже в 1933
г. в публицистике Троцкого всплывает болезненный вопрос о кровавом
подавлении большевистской властью Кронштадтского восстания 1921 года (или,
как предпочитал выражаться Троцкий в полном согласии с писаниями
большевистских идеологов внутри СССР, Кронштадтского "контрреволюционного
мятежа"). Схема, которая позволяла ему продолжать упорное одобрение
беспощадной расправы над остававшейся на советской платформе бывшей
"крепостью революции", состояла в том, что в Кронштадте, мол, положением
овладела крестьянская, мелкобуржуазная контрреволюция, на смену которой, в
случае ее успеха, неизбежно пришла бы "крупнобуржуазная контрреволюция".
Позже ряд бывших сторонников Троцкого или же тех, кто только начинал
отходить от него (А.Цилига, В. Серж, М.Истмен и др.) открыто поставили
вопрос о его вине за зверскую расправу с кронштадтскими матросами и
рабочими. Троцкий отрицал свое прямое участие в подавлении восстания, однако
полностью брал на себя морально-политическую ответственность за кровавые
репрессии. В восхвалении Ленина Троцким и Сталиным были существенные
отличия: во-первых,
в ленинское время Троцкий был одним из вождей, а Сталин до 1922 г. не
был широко известен, хотя и не находился в тени; во-вторых, Сталин был
теперь у власти, а Троцкий в изгнании. Отсюда вытекало, что сталинское
восхваление Ленина означало представление нынешнего советского курса в
качестве прямого продолжения ленинского; оценки Троцкого означали неизменное
противопоставление Ленина Сталину. Пожалуй, единственной инициативой Ленина,
которую Троцкий даже не то чтобы критиковал, а весьма сдержанно ставил под
сомнение, было запрещение фракций в компартии, проведенное в 1921 году на Х
съезде РКП(б). Сдержанность была вполне объяснимой - тогда Троцкий полностью
поддержал эту драконовскую меру Ленина, на которую впоследствии опиралась
сталинская группа, превращая ВКП(б) в "орден меченосцев", в священный союз
совокупного начальства, послушно следующий любой, пусть самой преступной
команде. Теперь же он, осознав, что сам напоролся на то, за что боролся,
стал заявлять, что наличие фракций "в известных пределах неизбежно связано с
жизнью и развитием партии". Поэтому трудно согласиться с мнением М.Истмена,
который писал о Троцком в период эмиграции, что он "становился все более
жестким в защите крайних организационных догм большевизма. Казалось, что
он... стремится показать свою решимость превзойти Ленина". Нет,
организационные взгляды Троцкого оставались стабильными,
причем они были несколько мягче ленинских. Ленина вообще трудно было
превзойти в стремлении централизовать партийное руководсво. Уже вскоре после
прибытия в эмиграцию Троцкий начал работать над биографией Ленина, которую
он задумал как фундаментальный труд, противопоставленный официальной
советской историографии и биографистике. В Турции заняться этой работой
сколько-нибудь скрьезно он не смог, погрузившись в основном в создание
автобиографической книги, а затем и истории революции 1917 г., хотя в
мемуарном плане о Ленине написал немало. Во Франции Троцкий, наконец,
приступил к собиранию материала и написанию фрагментов, но вновь отложил
рукопись, хотя поначалу работа, казалось бы, пошла быстро. В декабре 1933 г.
с американским издательством "Даблдей, Доран и Ко" был заключен договор, и
Троцкому был начислен аванс в сумме 10 тыс. долларов. М.Истмен ожидал
рукопись для перевода на английский язык. В декабре 1934 г. он писал
Троцкому, что хотел бы видеть "Жизнь Ленина" в одном томе, даже если это
будет очень объемистая книга, ибо американские читатели предпочитают не
покупать многотомных биографий. Но на самом деле Троцкий, обычно быстрый и
плодовитый, с этой книгой не спешил. Осуществить свой план он так и не смог.
Он откладывал свои наброски, через некоторое время снова возвращался к ним,
но в более или менее завершенном виде написал только
первые главы, посвященные лишь раннему Ленину (80-е - 90-е годы Х1Х
века). Эти главы заверщают последний том данного издания. Думается, что
причины такой удивительной медлительности состояли не только в необходимости
возвращаться к текущим политическим делам (подготовка биографии Сталина в
последние годы жизни также должна быть отнесена к таковым) - Троцкий умел
сочетать политическую публицистику и переписку с занятиями историей, о чем
свидетельствует написаннная им на Принкипо фундаментальная двухтомная
(причем второй том в двух книгах) "История русской революции". Что-то мешало
ему полностью отдаться своему персонажу. По всей видимости, внутренне автора
разъедали сложные, противоречивые чувства. С одной стороны, он хотел
оставаться чистым перед собой и осветить путь Ленина всесторонне
(разумеется, в пределах марксистской парадигмы). С другой стороны, он
понимал, что в этом случае далеко не все факты можно будет вписать в
собственную схему прямой политической преемственности: Ленин - Троцкий. Над
"Историей русской революции" Троцкому было работать значительно проще, ибо,
во-первых, это было время его наиболее тесного единения с Лениным,
во-вторых, он мог избирать те сюжеты и повороты, которые в наибольшей
степени соответствовали его интересам, и, наконец, 1917 год был началом его
непродолжительного "звездного времени", и возвращение к нему на бумаге
Троцкого особенно
привлекало. Нельзя не отметить и того факта, что сам он, вписавший
немало страниц в книгу культа Ленина, испытывал к последнему противоречивые
чувства, включавшие не только уважение и почтительность, но и ревность и,
возможно, раздражение и зависть. Кроме того, никак нельзя было забыть
неоднократных обменов с Лениным злобными репликами в дооктябрьский период,
еще со времени II съезда РСДРП в 1903 г. По-видимому, Лев Давидович
вспоминал с саркастической усмешкой свою оценку взглядов Ленина по вопросам
партийного строительства в то время. Эта оценка поразительно точно
подтвердилась при ленинском преемнике Сталине. Троцкий писал тогда:
"Партийная организация (то есть партийный аппарат - Ю.Ф. и Г.Ч.) подменяет
собой партию, Центральный Комитет заменяет партийную организацию и, наконец,
"диктатор" подменяет собою Центральный Комитет..." Самолюбивый Троцкий никак
не мог полностью отмести, забыть презрительную кличку "Иудушка", данную ему
Ильичем, и интеллектуального воровства со стороны Ленина в названии газеты
"Правда" (так называлась газета Троцкого, выходившая в Вене, наименование
которой Ленин бессовестно присвоил своей газете, выпуск которой был начат в
Петербурге в 1912 г.). Троцкий хорошо помнил и острую полемику с Лениным в
конце 1920 - начале 1921 г. в ходе профсоюзной дискуссии, когда Ленину
дважды удалось одолеть Троцкого в ЦК РКП(б) большинством всего лишь в
один голос.
Из всего этого вытекало стремление "заземлить" Ленина в публицистике,
отрицание его роли в разработке марксистской теории, отвержение понятия
"ленинизм" как теории - соображения полностью обоснованные, но никак не
соответствовавшие политический целесообразности сплочения
большевиков-ленинцев, как Троцкий именовал своих сторонников.
Р.Даниелс с полным основанием пишет: "Его (Троцкого - Ю.Ф. и Г.Ч.)
трагедия состояла в том, что он был слишком крупным деятелем, чтобы
подчинить себя Ленину или любой другой личности, или партии, или доктрине и
в то же время слишком малым деятелем, чтобы действовать без моральных
оправданий, которые верность личности, или партии, или доктрине требовала от
него".
*
Между тем, после того как Троцкий объявил о разрыве с ВКП(б) и
Коминтерном, призвал к созданию новых компартий и их нового международного
объединения, никаких существенных изменений в состоянии "левой"
международной коммунистической оппозиции не произошло. Продолжалась
постоянная борьба за выживание крохотных
национальных "троцкистских" организаций. Их общая численность
составляла, как правило, несколько сотен человек, хотя сам Лев Давидович,
сознавая их незначительность, все же на порядки преувеличивал число своих
сторонников, утверждая, что их несколько тысяч, а иногда даже настолько
увлекался, что говорил о десятках тысяч. Собственно, разница между сотнями и
тысячами в масштабах земного шара была совершенно незаметной.
Эмбрион IV Интернационала Троцкий пытался моделировать по образцу III
Интернационала, полагая, что это объединение должно основываться на