Троуп Алан. Драконья луна

   Все готовы. Саманта Блад передает мне кружку:
   – Это смесь Ангельского напитка и Порошка Алхимиков. Она нейтрализует действие яда в твоем организме, так что ты сможешь еще раз испить свадебный напиток и разделить его с твоей новой женой. Без этого вы с Хлоей никогда не испытаете того единения, которое ты испытал с Элизабет.
   Поднеся кружку к носу и рту, я сперва нюхаю ее содержимое и едва сдерживаю тошноту. Пахнет тухлыми яйцами и еще чем-то кислым. Я собираюсь с духом и выпиваю зелье несколькими глотками, морщась от его омерзительного горького металлического вкуса.
   Мать Хлои улыбается моим гримасам:
   – Поверь мне, что тот, другой напиток показался бы куда более невкусным, если бы ты не выпил
   этого.
   Как бы там ни было, горечь у меня во рту нарастает, хуже того, жар и металлический привкус распространяются ниже, на горло, на желудок. Саманта смотрит на меня, потом на Хлою и на своего мужа- Теперь мы должны подождать, пока противоядие подействует, – говорит она.
   Все молчат. Я смотрю в изумрудно-зеленые глаза Хлои и думаю о том, как невероятно близки мы с ней будем через несколько минут. Генри вертится около меня, лупя хвостом по полу, складывая и вновь раскрывая крылышки.
   Все это – неровный свет, пламя камина, обжигающая горечь, которая, кажется, проникла в каждую молекулу моего тела, – приводит к тому, что у меня подгибаются колени.
   – Слушай меня внимательно, – наконец нарушает молчание Чарльз Блад. – Через несколько минут вы с Хлоей получите разрешение выпить то, что налито в чашу, стоящую перед вами. То, что вы выпьете, навсегда изменит вас обоих. Это привяжет вас друг к другу так, как вы и вообразить себе не можете. Питер, зная все это, хочешь ли ты еще взять в жены Хлою?
   Те же слова, что говорились на нашей с Элизабет свадьбе. Пристально глядя в холодные зеленые глаза Чарльза, я мысленно отвечаю:
   – Да.
   Потом поворачиваюсь к Саманте, ожидая, что сейчас она обратится с такими же словами к Хлое.
   – Хлоя, зная все это, хочешь ли ты еще взять Питера в мужья?
   – Да! – отвечает Хлоя.
   Саманта указывает на белую чашу:
   – Пейте одновременно. И ничего не оставляйте на дне.
   Мы с Хлоей пьем, глядя друг другу в глаза. Допив, я жду, когда мне откроются ее мысли, как когда-то открылись мысли Элизабет. Вместо этого мое сознание как-то странно затуманивается, как будто на него наползает серое облако. Моя невеста медленно падает вперед. Я ловлю ее. Горячий металл пронзает каждую клеточку моего тела.
   – ЧТО ЭТО? – мысленно спрашиваю я и падаю на спину под тяжестью упавшей на меня Хлои.
   – ПАПА! – кричит Генри и бросается ко мне.
   Чарльз Блад отшвыривает его с дороги:
   – ДЕРЕК, ЧЕРТ ВОЗЬМИ! ДЕРЖИ ЕГО!
   Дерек хватает Генри. Мой сын извивается, пытается освободиться от его лап, но тот старше и сильнее.
   Саманта лихорадочно роется в своем кожаном мешочке, достает оттуда два стеклянных флакона, один – с красной жидкостью, другой – с зеленой. Она наклоняется над дочерью, силой разжимает ей челюсти и вливает Хлое в рот красную жидкость.
   – Вот так,- говорит она.- Через несколько минут все будет хорошо.
   Потом она вливает мне в рот зеленую жидкость. Мои конечности деревенеют. Меня охватывает дрожь. Я лежу и трясусь на деревянном полу. Из дракона я непроизвольно превращаюсь в человека, потом опять в дракона, потом снова в человека, и так несколько раз. Наконец превращения заканчиваются, и я просто корчусь на полу от боли.
   – Что за глупое представление,- досадливо произносит Чарльз Блад.
   – Иначе он никогда не согласился бы пить из кружки,- возражает Саманта.
   – Я мог бы просто сразу убить его, как только он приехал. Обошлись бы без этой канители.
   – Тебе бы пришлось бороться и с дочерью тоже. А так она не может сопротивляться.
   Чарльз сверкает на жену глазами и цедит:
   – Дурачье!
   – А как же та информация, которая нам нужна? Или ты собирался получить ее у его мертвого
   тела?
   Муж Саманты не удостаивает ее ответом. Перешагнув через меня, он вырывает Генри у Дерека. Покажи-ка, способен ли ты хоть на что-нибудь, – говорит он старшему сыну.
   – Способен, – отвечает он, постепенно превращаясь в человека.
   Чарльз толкает Генри к Филиппу:
   – Забери мальчишку!
   – Не хочу, – отвечает Филипп. – Мне все это не нравится.
   Старый дракон рычит:
   – Лучше делай, как я велю, сынок! Мне уже случалось убивать своих сыновей за неповиновение.
   Генри пытается прорваться ко мне, но Филипп останавливает его. Он скорее обнимает мальчика, чем держит. Стоит мне вдохнуть поглубже – и боль усиливается. Мое собственное тело – против меня. Но я медленно, с трудом перевожу взгляд на Хлою. Она начинает шевелиться: сперва руки, потом ноги, потом ей удается повернуться на бок, потом сесть. Она с ужасом смотрит на меня:
   – Питер!
   Затем поворачивается к матери:
   – Почему?
   Саманта Блад смотрит в сторону и улыбается.
   – Ну и представление! – говорит Чарльз Блад.
   Мне с трудом удается повернуть голову,- чтобы взглянуть, на что это они все смотрят. Хлоя тоже поворачивается и„.
   – НЕТ! – мысленно кричит она, а потом издает долгий пронзительный вопль.
   Если бы я только мог, то тоже завопил бы, увидев этот превосходный экземпляр – высокого блондина, как две капли воды похожего на меня, вплоть до ямочки на подбородке. Только подлая улыбка Дерека портит впечатление.

18

   – Ты не мой папа! – кричит Генри.
   Дерек смеется, потом произносит голосом, до, жути похожим на мой:
   – Я Питер де ла Сангре, сын дона Генри де ла Сангре. Я живу на Кровавом рифе, что в Бискайском заливе, между Своенравным и Лоскутным рифами. По воде езжу на своем… черт знает, как он там называется, катере, а по суше – в «мерседесе» или «корвете».
   Саманта Блад аплодирует передними лапами.
   – Продолжай,- беззвучно приказывает она сыну.
   – У меня бизнес – Концерн «Ла Map». Мой офис – на верхнем этаже здания «Монро», в Кокосовой роще. Артуро Гомес и Йен Тинделл ведут за меня мои дела. Дочь Артуро, Клаудиа, присматривает за моим домом. Кое-кто по имени Рита шпионит для меня в офисе. Ну как?
   Я с беззвучным стоном осознаю, почему Дерек так много знает о моей жизни. Что еще я успел рассказать ему за время нашей поездки в автомобиле? Но какое-то облако туманит мой рассудок, перед глазами все плывет. Голоса и мысли – где-то очень далеко. Мне приходится делать над собой усилия, чтобы понимать их.
   – Что вы собираетесь сделать с Питером? – спрашивает Хлоя.
   – Он умрет через некоторое время, – холодно отвечает Саманта. – Я подмешала в свадебный напиток паслен вместо Порошка Алхимиков, вы оба его выпили, а он выпил еще и кружку смеси кендыря, змеевидного кирказона и измельченных сушеных плодов гумбо-лимбо. Я же учила тебя готовить настои из трав. Ты знаешь, какая это сильная смесь.
   – Вы не можете дать ему умереть! Он мой жених! Я ношу его ребенка!
   – Хлоя, ты прекрасно понимаешь,- говорит Саманта. – Он еще жив только благодаря сыворотке Ведьмина Языка, которую я подмешала в питье. Когда действие сыворотки кончится, ему не поможет даже противоядие, принятое перед этим.
   Саманта Блад отворачивается от дочери и подходит к Чарльзу:
   – Подними его. Поставь на секунду рядом с Дереком. Я хочу убедиться, что сходство полное.
   Огромный дракон берет меня под мышки и ставит рядом с Дереком. Я пытаюсь удержаться на ногах, но мне кажется, они у меня резиновые.
   – Ну вот! – восклицает Саманта, указывая мне между ног. – Ты все сделал не так!
   Дерек судорожно хватает себя за причинное место.
   – Мама, – ноет он, -. мой мне больше нравится. Да и кто там увидит!
   – Мало ли кто! – говорит она. – Насколько я тебя знаю, ты будешь пользоваться этой штукой направо и налево. Откуда тебе знать, кто спал с ним, а кто нет. Все, буквально все должны думать, что ты – это Питер.
   – Ты закончила? – спрашивает жену Чарльз.
   Та кивает, и он отпускает меня. Я шлепаюсь на
   пол. Хлоя рвется ко мне, но ее родители останавливают ее:
   – СТОЯТЬ!
   Саманта принимает человеческое обличье, идет к столу и возвращается ко мне с блокнотом и ручкой. Она приседает рядом со мной, ее обнаженные груди качаются у меня перед глазами при каждом движении.
   – Мне нужны номера телефонов, Питер, имена, адреса.
   – И как насчет сокровища? – говорит Чарльз.- Спроси его о сокровище.
   – Ты же знаешь, как действует Ведьмин Язык.
   Надо заставить его разговориться, начать с простых, коротких вопросов…- Мать Хлои переключает свое внимание на меня: – Назови мне номер телефона твоей компании, Питер.
   Ее вопрос пробивает небольшую брешь в тумане, которым заволокло мое сознание. Я отвечаю. Она записывает и задает следующий вопрос. Я отвечаю и на него. Меня удивляет собственный голос – я говорю с большим энтузиазмом, как будто так и рвусь ей помочь. Она заполняет моими ответами страницу блокнота, потом следующую.
   – Вот видишь? – говорит Саманта своему сообщнику. – Вот как это делается. Теперь Дерек будет знать, с чего начинать, когда приедет в Майами.
   Она продолжает спрашивать, но теперь до меня доходит, что можно давать завуалированные ответы. Я не лгу ей – просто недоговариваю, опускаю кое-какие детали. Она исписывает еще две страницы и напоследок спрашивает:
   – У тебя есть сокровище, Питер? Золото, серебро?
   Я пытаюсь приказать себе не отвечать, но уже слышу собственный голос:
   – Да.
   Обнаженная женщина удовлетворенно улыбается:
   – Много?
   – Да.
   – Где хранятся твои сокровища, Питер?
   Я борюсь с собой, стремясь не назвать место. В конце концов разрешаю себе неполный ответ:
   – В доме.
   Оторвавшись от своего блокнота, Саманта хмурится:
   – Но где именно?
   – Внизу.
   – Подробнее.
   – Под домом, в каменной комнате.
   – Как Дереку найти ее? – Голос Саманты становится жестким и злым.- Где ему искать, отвечай!
   Если бы я мог, то сейчас посмеялся бы над ней – такой у нее беспомощный и разочарованный вид.
   – Надо искать внизу, под домом…
   Она спрашивает еще раз, и я даю тот же ответ. Саманта перефразирует вопрос и слышит в ответ то же самое. Допрос продолжается до тех пор, пока боль во всем теле не становится нестерпимой. Я начинаю говорить бессвязно, неразборчиво.
   – Что за бред он несет! – ворчит Чарльз.
   – Действие сыворотки кончилось. Думаю, наше время истекло,-говорит Саманта.
   – Дай ему еще Ведьмина Языка.
   – Это только ускорит его смерть и сделает ее менее мучительной.
   Старший дракон бросает сердитый взгляд на своего сына:
   – Наш сын-дурачок не удосужился узнать у него самого главного.
   – Нам и без того есть чем поживиться: вклады, деловые связи, предприятия, дом… Все это стоит миллионы, – оправдывается Дерек.
   Чарльз злобно рычит, размахивается хвостом и мощным ударом сбивает Дерека с ног. Он прижимает его к полу и тянет свою лапу с острыми когтями к горлу сына:
   – Мне нужно и золото тоже!
   – Мама! – ноет Дерек, просительно глядя на Саманту.- Пожалуйста!
   Саманта делает Чарльзу знак рукой:
   – Дай ему сказать.
   – Я уверен, что смогу найти сокровище. Должно быть, оно в подвале под его домом. У них там
   такой же подвал, как у нас.
   – Если бы ты не был таким никчемным, если бы ты не приносил домой так мало, нам не пришлось бы всего этого делать!
   – Вы могли бы хоть иногда помогать мне! – запальчиво отвечает Дерек, которому дали наконец возможность сесть. – Вам никто не мешает иногда покидать Страну Дыр…
   – Довольно! – обрывает его Саманта. – Сейчас уже ничего нельзя изменить. Надо действовать по нашему плану. Если Дерек не сможет найти сокровище, значит, так тому и быть.
   – Вы могли бы спросить самого Питера, – говорит Хлоя.
   Саманта раздраженно хмыкает:
   – Он умирает. Он уже не может связно говорить.
   Хлоя с трудом встает на ноги, подходит вплотную к матери и смотрит ей в глаза:
   – Ты знаешь о травах все! Я уверена, что ты можешь спасти его… если захочешь.
   Саманта мрачно отвечает:
   – Если захочу… возможно. Но чтобы привести его в полное сознание, потребуется несколько недель. А когда он придет в сознание, с какой стати ему что-то рассказывать нам?
   – У вас его сын, – напоминает Хлоя.
   Чарльз смеется:
   – Да я бы отдал обоих своих сыновей за золото!
   – Ты – да, но Питер – нет,- возражает Хлоя.-Он знает, что такое любовь к своему ребенку.

19

   – Папа! Папа! ПАПА!
   Меня поднимают, куда-то тащат, на что-то кладут. В рот мне опять вливают какую-то противную, густую и горькую жидкость. Я давлюсь и кашляю, но не в состоянии выплюнуть ее. Она течет в горло, обжигает внутренности. Боль уменьшается, но меня начинает бить дрожь. Откуда-то взявшееся одеяло не спасает от холода. Мне все равно очень холодно. Впрочем, это больше не имеет значения. Мне уже не понять, сплю я или бодрствую. Мне даже не больно. Времени я не ощущаю. Голоса, обрывки чужих мыслей – все это для меня сейчас не более чем неясные звуки, ничем не отличающиеся от скрипа дверных петель в подземелье, где я, по-видимому, нахожусь, или дробный топот крысиных лапок под моей койкой.
   – Папа, пожалуйста! Он меня уводит! Я не хочу с ним! Папа!
   Темнота обступает меня, окружает чернильным океаном, и я засыпаю.
   – Питер! Питер, ты слышишь меня? О, я знаю, ты не можешь ответить, но ты должен услышать меня. Мама очень старается, чтобы ты не умер. Она говорит, что одни ее настои не могут вернуть тебя к жизни. Надо, чтобы ты сам очень хотел выжить. Питер, ты нужен Генри! Ты нужен мне!
   Темноту сменяет полумрак, дверь открывается и снова закрывается.
   – Вот так. – Мне в рот вливают какую-то жидкость. На сей раз это коровья кровь, а не лекарство.
   Я с радостью глотаю пищу. Но вслед за ней мне опять дают какую-то горькую гадость, от которой меня снова начинает колотить.
   Темнота. Еще одна ночь без мыслей, без сновидений, без желаний и надежд.
   – Питер, любимый мой! Ты должен прийти в себя. Мои родители обещали мне, что они не станут убивать тебя, но я знаю: они убьют тебя сразу же, как только ты станешь им не нужен. Дерек уже запер твой дом на Ямайке и уехал с Генри. Если он сообщит из Майами, что нашел твои сокровища, мама снова даст тебе яд. Пожалуйста, Питер, ты должен поскорее обрести прежние силы!
   Сумерки опять сменяют темноту, потом снова наступает темнота, потом опять сумерки. Хлоя мысленно разговаривает со мной каждую ночь. Дважды в день в рот мне вливают кровь, а следом – отвратительное зелье Саманты. Однако как оно ни омерзительно на вкус, а действует. Дрожь унимается. Ко мне возвращаются слух и зрение.
   На пятую ночь я просыпаюсь и, убедившись, что вокруг тихо, сажусь на койке. Кровь бросается мне в голову. В ушах гудит, перед глазами – белые круги. Опасаясь потерять сознание, я снова ложусь. Когда круги исчезают, а гул в ушах умолкает, опять сажусь. Пробую согнуть руки и ноги и удивляюсь своей слабости и беспомощности.
   – Хлоя! – мысленно зову я, старательно маскируя свою мысль.
   – Питер! Ты представить себе не можешь, как я рада, что ты отозвался!
   – С Генри все в порядке?
   – Думаю, да. Я не могу сказать точно, когда они покинули Ямайку. Никто из нас ничего точно не знает, пока папа не съездит в Кингстон, в «Клей-пул и сыновья» и не узнает, какие вести прислал Дерек.
   Ну разумеется! Ведь у Бладов нет телефонов. А ни один почтальон не рискнет сунуться в такую глушь. Я бы никогда не смог так жить, быть настолько отрезанным от окружающего мира. Но, как бы там ни было, мне придется какое-то время провести в такой же изоляции, как и эта семейка. Представляю себе, как одиноко и страшно сейчас моему сыну! Бедный Генри! Он так далеко от меня, и рядом нет никого, кроме его бездушного дяди. Во мне закипает гнев.
   – Хлоя, я убью их всех – твоего брата и твоих родителей!
   – Нет. Ты не должен этого делать. Если с Генри будет все в порядке, ты не должен убивать их.
   Они все-таки остаются моими родственниками.
   – А если они что-нибудь сделают с Генри? -Я содрогаюсь от этой мысли.
   – Тогда я сама помогу тебе убить их всех до одного,- обещает Хлоя.
   Мне с трудом удается встать на ноги.
   – Пока что помоги мне выбраться отсюда.
   – Сначала ты должен окрепнуть. Тебе нужно набраться сил.
   Ощупью отыскивая дорогу к двери, я отвечаю:
   – Я не желаю ждать. Прошу тебя, приходи.
   Найдя дверь, наваливаюсь на нее всей тяжестью. Она не поддается.
   – Я не могу прийти, – говорит Хлоя. – Они заперли меня в комнате с закрытыми ставнями. Даже Филиппу не разрешили приходить ко мне. Единственный человек, которого я вижу, кроме мамы и папы, это моя служанка Лила Она приносит мне еду. Питер, ты должен окрепнуть, набраться сил, выбраться из подвала и освободить меня.
   – И все это – не тронув твоих дорогих родственников? – раздраженно спрашиваю я.
   – Нет, дорогой, я не говорила, что тебе нельзя их трогать. Я только сказала, что не надо их убивать.
 
   Мне приходится собрать в кулак всю свою волю, чтобы притвориться, что я без сознания, когда Саманта Блад и ее слуга вновь являются, чтобы накормить меня и влить свое зелье. Но я лежу тихо и позволяю ей лечить меня. Сначала мне с трудом верится, что когда-нибудь удастся одолеть ее. Но чем дальше, тем крепче я становлюсь. И все-таки, даже будучи в своей обычной форме, мне вряд ли удастся справиться с Чарльзом и Самантой одновременно.
   Я неустанно твержу Хлое, что пора что-то предпринимать. Каждый новый день такой жизни невыносим для Генри. Я сам едва выдерживаю.
   – Нет, – говорит она. – Лила знает, как тебе уйти, чтобы мои родители не смогли остановить и найти тебя. Филипп обещал помочь. Но Лила предупредила меня, что это может быть очень трудно. Перед тем как попытаться, ты должен быть уверен в своих силах.
   – Разве ты не уйдешь со мной?
   – Разумеется, ушла бы, если бы речь шла только обо мне. Как бы опасно это ни было, я бы ушла с тобой. Но ведь теперь нам надо думать и о ребенке. Я не могу рисковать нашей дочерью. Главное, не забудь потом вернуться за мной.
   И я жду, каждый день на несколько минут притворяясь, что я без сознания, каждую ночь тренируя свои ослабевшие мускулы, сходя с ума от мыслей о сыне в Майами и о невесте, запертой в темной комнате.
   Наконец наступает ночь, когда Хлоя говорит:
   – Пора. Ты чувствуешь себя в силах бежать, Питер?
   – Да.
   – Мама сказала мне, что ты безнадежен. Я подозреваю, что она собирается дать тебе яд. Сегодня
   вечером, когда мои родители улетят на охоту, к тебе придет Лила.
   – Но если твои родители охотятся, они могут почуять меня, как только я поднимусь в воздух.
   – Ты убежишь не так, – отвечает Хлоя.
 
   Я встаю, едва заслышав, как поворачивается ключ в замке. Филипп распахивает дверь и широко улыбается. Рядом с ним, держа в руке зажженную свечу, стоит маленькая чернокожая морщинистая женщина. Это, вероятно, Лила, та самая служанка, которая воспитала Хлою. Внезапный свет слепит глаза, приходится прикрыть их руками.
   – Ты уверен, что хочешь бежать в таком виде? – спрашивает Филипп.
   Вспомнив, что я совершенно голый, пожимаю плечами:
   – Твои родители, похоже, не собираются возвращать мне одежду.
   – Одежда все равно промокла бы,- говорит Лила. – Идите за мной.
   Я смотрю на Филиппа, ожидая объяснений. Он разводит руками:
   – Послушай, я только должен был достать ключ и открыть дверь. А все остальное – дело Лилы.
   Она ведет нас обоих мимо камер в большую пустую комнату в конце коридора. На стенах висят старые проржавевшие цепи. Пол усеян человеческими костями. В воздухе стоит застарелый смрад.
   – Здесь семья Блад расправлялась со своими врагами, – поясняет Лила.
   По костям она идет к противоположной стене. Я следую за ней и вскоре начинаю ощущать слабый запах сырости и экскрементов летучих мышей.
   – Здесь,- говорит Лила, остановившись около трещины в стене. Трещина очень узкая, но в нее может протиснуться человек. Пламя свечи в руке
   женщины колеблется. -- Сквозь пещеру протекает река. Некоторым из наших удавалось бежать таким способом.
   – А мои родители об этом догадываются? – спрашивает Филипп.
   – Я не знаю. По крайней мере бежавшие обратно не возвращались.
   – Можно мне взять это? – Я указываю на свечу.
   – Можно, но пользы от нее будет не много,- говорит Лила и все же отдает мне свечу. – Только, пожалуйста, выведите нас из комнаты, прежде чем мы останемся в темноте.
   Я провожаю их в коридор и говорю брату Хлои:
   – Вы оба не пострадаете, когда выяснится, что я бежал?
   – Конечно, родители будут рвать и метать, но, пока точно не выяснят, как именно тебе удалось уйти, думаю, они нас не тронут. Во всяком случае, ни я, ни Лила не скажем ни слова.
   – Спасибо. Если бы я мог вам чем-нибудь помочь…
   – Знаешь, мы это делаем ради Хлои, – говорит Филипп. – Моим родителям не следовало так поступать с ней и с тобой. Никакие традиции и семейные обиды тут ни при чем. Они просто хотят завладеть твоим состоянием. Возвращайся потом за своей женой. Это все, чего мы хотим от тебя.

20

   Острые камни царапают мне грудь и спину, пока я протискиваюсь в расселину. Оказавшись по ту сторону стены, поднимаю свечу и осматриваюсь. Откуда-то сочится слабый свет. Неподалеку от меня торчат несколько сталагмитов, но в основном под ногами ровная, скользкая поверхность. Все это похоже на огромную пещеру, но ни потолка, ни стен ее не видно. Морщась от затхлого запаха и ежась от холода и сырости, я прислушиваюсь, но слышу лишь стук падающих капель и плеск воды где-то неподалеку, в темноте.
   – Питер, ты уже в пути? – мысленно спрашивает меня Хлоя.
   – Да.
   Я смотрю на оплывающую свечу и улыбаюсь во вновь обступающей меня темноте. «Ну и втравила ты меня в историю!» – думаю я. Потом, вздохнув, иду на звук воды.
   – Питер! Все в порядке?
   Поскользнувшись, хватаюсь за сталагмит свободной от свечи рукой.
   – Все прекрасно, – отвечаю я Хлое. – Я в какой-то огромной пещере и понятия не имею, куда идти. Может быть, тут что-то не так?
   – Если тебе кажется, что там опасно, возвращайся.
   Оглянувшись, замечаю, что расселина, сквозь которую я пролез, уже скрылась в темноте.
   – У меня нет выбора, – говорю я Хлое.
   – Нам надо было подумать о каком-нибудь другом способе,- сокрушается она.- Я не хочу тебя
   терять.
   Впереди блеснуло что-то похожее на воду. Я бросаюсь вперед, обнаруживаю речушку, скорее ручей, не более двух футов в ширину, и принимаю решение идти вдоль него, куда бы он ни вел.
   – Питер!
   Я тяжело вздыхаю, останавливаюсь и отвечаю Хлое:
   – Я вовсе не собираюсь теряться и тебя терять не намерен. Но сейчас мне нужно сосредоточиться. Скажи мне, который час.
   – Четверть второго ночи.
   – Если не услышишь меня до десяти утра, позови сама.
   – Хорошо, Питер. Будь осторожен.
   Разумеется, буду! Уж я очень постараюсь не потеряться и не пропасть без вести, буду очень тщательно обходить все глубокие ямы и приложу все усилия, чтобы не умереть от голода. Журчание воды слышится еще до того, как появляется сам водоем и стена за ним. Крошечная лагуна, не более десяти футов в диаметре, в которую впадает ручеек. Я высоко поднимаю свечу, стараясь разглядеть, куда же утекает вода. Ничего не видно. Но ведь куда-то же она должна утекать! Подойдя поближе, вижу на берегу озерца множество скелетов. Вот они, беглецы, о которых говорила Лила.
   Присев на корточки рядом с озерцом, я внимательно его изучаю. От свечи остался жалкий огарок. Юношей мне нравилось нырять и надолго задерживать дыхание. Человеком мне редко удавалось просидеть под водой больше шести минут, но в естественном обличье мне не составит труда продержаться минут тридцать, а то и дольше. Кладу огарок на землю и приказываю своему телу измениться.
   Теперь, пожалуй, это озерцо мне даже маловато. Я погружаюсь с головой, нащупываю скользкое дно, и тут вода сама начинает подталкивать меня. Удостоверившись, что дыра достаточно велика, чтобы можно было в нее пролезть, я всплываю на поверхность, вдыхаю, потом еще и еще раз. Когда мои легкие настолько наполняются воздухом, что больше вдохнуть нельзя, снова ныряю.
   Течение подхватывает меня и несет от слабого, затухающего пламени свечи в полную темноту. Остается лишь надеяться, что меня вынесет на сушу раньше, .чем кончится запас воздуха. Затерянный во влажной тьме, я ощущаю время только как растущую потребность в дыхании. Когда в легких начинается жжение, я делаю небольшой выдох, но это почти не приносит облегчения. Я делаю еще выдох. Как же Хлоя? Надо бы попрощаться с ней, пока есть силы.
   Темный коридор сужается, вода толкает меня сильнее, я обдираю чешую о стенки и слышу впереди мощный рев. Оторвавшийся от стены камень больно ударяет меня в плечо, следующий бьет по голове, и, оглушенный, я судорожно вдыхаю воду, и мои легкие содрогаются в конвульсиях. Мне хочется выгнать из легких воду, но в них больше нет воздуха, чтобы вытолкнуть ее.
   Вдруг меня выбрасывает наружу, на воздух. Я кашляю, отплевываюсь, потом судорожно глотаю воздух. Хочу расправить крылья, но мощная струя воды, падающая на них сверху, не дает мне это сделать. Я опять погружаюсь под воду и на этот раз, выгребая против течения, энергично работаю крыльями, ногами, хвостом. И вот выныриваю, опять хватаю ртом воздух и плыву вперед, пока не натьжаюсь на илистый берег. Наконец удается добраться до суши. Тяжело дыша, весь избитый и исцарапанный после своего подводного путешествия, я падаю на землю и немедленно засыпаю.