Трускиновская Далия. Шайтан-звезда (Часть 2)

   Женщина такой красоты, как твоя, не могла быть куплена ради того, чтобы стряпать на продымленной кухне.
   Пойти в добровольное рабство к Салах-эд-Дину мог или враг, или друг.
   Если ты - враг ему, значит, ты - Анис-аль-Джалис, опознавшая в уличном рассказчике царевича.
   А если ты друг ему - то, возможно, ты - Захр-аль-Бустан, почуявшая, что человеку, который был тебе дорог, грозит беда, и пришедшая охранять его!
   Когда мы ночью притворялись друг перед другом охмелевшими настолько, чтобы кидать зажженную паклю через заборы, я уже понимал, что ты, скорее всего, - Захр-аль-Бустан. Когда же Салах-эд-Дин, забывшись, назвал и тебя, и себя, и Рейхана рабами верности, я понял это окончательно, и понял, что не я один - мы оба разгадали твою игру. Но каждый продолжал носить лживое имя, как фальшивую бороду, и я продолжал оставаться его учеником Мамедом, сам он - рассказчиком Саидом, а ты - сварливой невольницей Ясмин. И это длилось, пока мы не добыли ожерелье.
   Видишь ли, о Шакунта, у меня опять сложилось нелепое и двойственное отношение к этому врагу Аллаха! Я не мог вернуть престол человеку, который столько пьет! Ну да, разумеется, я допускаю, что во многих случаях он лишь притворялся хмельным, но и того количества, что он выпил в моем присутствии, хватило бы, чтобы напоить караван верблюдов после двухмесячного странствия! И я вынужден был пить с ним вместе, о Шакунта, я - правоверный мудрец! Я пил с ним, чтобы он не отдалил меня от себя!
   О Шакунта, все, что я говорил о превосходных качествах вин, было мне известно из трактатов и рассказов сотрапезников! Будь моя воля, я вылил бы все вина и настойки в Индийское море! И особенно мне хотелось это сделать, когда я просыпался от грома твоих котлов и сковородок, не понимая, почему моя голова лежит ниже моих ног, а во рту - то, что остается после стоянки бедуинов, то есть - зола пепелищ и верблюжий помет!
   Да, это он споил меня, а разве ты полагала, что было иначе?
   И ты ведь сама пила вместе с нами, о Шакунта, пила и пела, и для постороннего наблюдателя мы выглядели наисчастливейшим собранием сотрапезников. Из коих один - лишенный трона и сделавший из себя живую приманку для друзей и врагов, другой - лишивший его трона, следящий за ним во избежание бедствий для себя и для него, а третья - охраняющая его от тех врагов, которых он непременно должен накликать на свою голову, чтобы спасти его жизнь и выдать за него замуж свою дочь!
   Неплохое собрание сотрапезников, не так ли?
   А теперь скажи мне, о Шакунта, - что произошло между тобой и твоей дочерью?
   Я уже и сам догадался, что вторая встреча с ней завершилась не так, как ты желала. Но объясни мне, в чем дело, - и я постараюсь что-нибудь придумать, клянусь Аллахом!
   - О да, теперь, когда из-за твоих проделок и козней мы с дочерью - как два смертельных врага, потрясающие друг перед другом копьями, ты извиваешься передо мной связанный и обещаешь что-то придумать... А у самого на уме одни лишь козни и свары между магами, мудрецами, звездозаконниками и прочими отродьями шайтана!
   - Я непременно должен выиграть этот спор, о Шакунта. И не только ради торжества правоверных над звездозаконниками!
   Я не имею сейчас права лишаться всего, что приобрел, и сесть у ворот мечети, бормоча молитвы и протягивая руку за подаянием! Мое царство невелико, но я знаю все его нужды, и я поставил управлять им людей, которые умны и сообразительны, но за ними нужен присмотр. И я начал строить большую пятничную мечеть, а строительство, да будет тебе известно, дает пропитание тысячам людей, среди которых как мастера, совершенствующиеся в своем ремесле, так и простые носильщики тяжестей, которые должны кормить своих жен и детей. И после мечети я хочу построить большой крытый рынок, ведь теперь наш рынок открыт только во вторник и четверг, а я хочу, чтобы у нас не было отбоя от купцов! И еще я собираюсь построить два больших караван-сарая, и при каждом - почтовую станцию, и завести при дворце хороших почтовых голубей, а для этого нужно послать людей переманить в Каире опытных голубятников.
   Вот каковы мои планы, о Шакунта. И вот для чего мне необходимы сокровища из клада Сулей... Только для этого, и ничего более!
   - Когда ты ввязывался в эту склоку, то еще не знал, что станешь царем и будешь строить караван-сараи! Долго ли будешь ты меня испытывать своим враньем, о Барзах?
   - Я не вру, все дело именно в кладе! Аш-Шамардаль владеет кладом, равного которому нет в книгах! И он обещал заклясть его на имя победителя в споре! Я настолько устал быть наставником царевича, что пожелал для себя благополучия вне царского дворца, а аш-Шамардаль пообещал мне его. И если нам с тобой, о Шакунта, удастся сделать так, что дочь франкского эмира до своего двадцатилетия не станет женой Ади аль-Асвада, а выйдет за кого-нибудь другого, то на клад будет наложено заклятие, чтобы он открылся лишь нам с тобой!
   - Клянусь Аллахом, я не верю тебе! Как это ты, стоя двадцать лет назад перед этим своим аш-Шамардалем, знал, что клад нужно заклясть на твое и мое имя? Нет, я зря трачу на тебя время, и призови милость Аллаха сейчас ты умрешь...
   - О Шакунта! Я же спас тебя! Я тебя спас, а ты хочешь убить меня! Я мог оставить тебя на поле боя, чтобы тебя прирезали...., а вместо этого я вытащил тебя, и укрыл в пещере, где ты проспала столько дней, и даже не забыл твоих проклятых куттаров, я отвязал их и уложил рядом с тобой, хотя это было и нелегко, ибо ремни намокли в крови, высохли и затвердели. Почему же ты не задумаешься о причине этого?
   - Ну и какова же была причина этого, о несчастный?
   - О Шакунта! ..
   - Да, я - Шакунта, но понял ли ты значение этого имени, о Барзах? Я Шакунта, Ястреб о двух клювах, не знающая себе равных в поединках перед царями!
   - О Шакунта, если ты теперь - лишь Ястреб о двух клювах, ты не поймешь меня, а ведь я столько хотел рассказать тебе! ..
   - Как это я не пойму тебя, о несчастный? Ты хочешь сказать этим, что Аллах похитил у меня разум?
   - Нет, ради Аллаха, нет, никто не похищал у тебя разума, ты блещешь разумом, у тебя его больше, чем полагается человеку! Успокойся, о Шакунта, опусти куттар, ради Аллаха! Я не могу говорить, когда надо мной занесен этот клюв!
   - Говори, о враг Аллаха. Я не трону тебя, пока ты не выскажешь все, что хочешь сообщить. Говори, будь ты проклят!
   - О Шакунта, а как по-твоему, ради чего я переоделся, подвесил эту гнусную бороду и сказал Салах-эд-Дину, будто я - поэт из придворных поэтов, и прогневал повелителя правоверных плохими стихами, и нуждаюсь в укрытии?
   - Потому что ты желал ему зла!
   - Хорошо, допустим, что я желал ему зла. А в чем заключается зло для этого человека, о Шакунта?
   - Ты лишил его царства, о Барзах, и в этом - его зло. Ты боялся, что он придет и заявит о своих правах!
   - Выходит, я должен был сделать так, что он никогда не придет. То есть, мне было выгодно убить его, а не оставлять в живых. Ведь он теперь опасный противник, о Шакунта. Он не побоялся сделать из себя приманку для врагов, лишь бы получить возможность привлечь к себе друзей. И он, этот изнеженный мальчик, стал бойцом, из тех бойцов, какие среди арабов идет за пятьсот всадников! Я любовался им, когда он в бою шел следом за тобой, прикрывая тебя своим щитом и своим ханджаром!
   - Кто прикрывал меня своим щитом и своим ханджаром, о Барзах? Этот выпивоха??? Я не видела его той ночью, когда вызволила из плена свою дочь! ..
   - Ты и не могла видеть его, о Шакунта, ведь ты пробивалась к ней, не оборачиваясь. А он шел следом, сражаясь, подобно хмурому льву. И когда на твоих врагов налетели всадники и завязалась сеча, в которой не был сторонников, а лишь противники, и каждый защищал себя, когда в твоих глазах помутилось и ты упала без сил, он бился над тобой, не подпуская к тебе никого, пока сеча не переместилась в другое место, и тогда лишь я смог завернуть тебя в аба и вынести в безопасное место, а он убедился, что смерть не угрожает тебе, и скрылся. Вот что было в ту ночь, клянусь Аллахом!
   - Куда же он подевался потом, о враг Аллаха?
   - Я не знаю, где он бродил несколько дней, но появился он как раз незадолго до твоего пробуждения. И напал на меня, подобно тому, как курды нападают на паломников! Благодарение Аллаху, я успел забраться на верблюда и удрать! Но перед этим Салах-эд-Дин загнал меня на высокий камень, и я вынужден был спускаться с него сидя, и ободрал себе все тело...
   - Знаешь, что говорит в твою пользу, о Барзах? Такое невозможно придумать. Оба мы знаем Салах-эд-Дина, и знаем, на что он способен, а на что - неспособен. Если ты - ты! - расказываешь мне - мне! - о том, как он сражался, значит, очевидно, так оно и было, а Аллах лучше знает... Но вот если ты скажешь мне, что он был трезв - тут уж я тебе не поверю!
   - Да разве мне было до того, чтобы обнюхивать его, о владычица красавиц?!?
   - Ладно, прекрати эти речи... ты смутил меня ими, и я уже не знаю, что думать... А теперь скажи мне такую вещь, о Барзах, если ты, конечно, предпочитаешь жизнь смерти. Раз ты бывал среди странствующих мудрецов, знатоков всего, что делается в семи климатах, то непременно должен был что-то слышать о Пестром замке!
   - Пестрый замок? Ради Аллаха, кто сообщил тебе о нем, о Шакунта?
   - Так ты знаешь, где он находится?
   - Погоди, не кричи и убери этот куттар! Не надо заносить над моей головой куттары, довольно с нас оружия, иначе от страха я забуду то последнее, что знал об этом замке!
   - Ты знаешь дорогу к нему?
   - Нет, о любимица Аллаха, откуда мне знать дороги? Я странствовал лишь в ранней юности, как тебе известно, пока не нашел достойных учителей! Разве я похож на проводника караванов, чтобы знать дороги?
   - Ты похож на большой бурдюк с верблюжьим молоком, но не тугой, а тот, откуда уже отлили, так что он колеблется, и колышется, и проминается под пальцем, клянусь Аллахом!
   - Верблюжье молоко, разбавленное водой и приправленное медом, прекрасно утоляет жажду, о Шакунта, и тому, кто изнемог от жажды, нет дела до вида бурдюка!
   - Горе тебе, ты решил спорить со мной? Ты, связанный по рукам и ногам, грязный трус, боящийся собственной тени?
   - Должен же кто-то избавить тебя от заблуждений. И если ты убьешь меня сейчас, то ничего не узнаешь о Пестром замке. Развяжи меня, о Шакунта, дай мне прийти в себя, и я, может быть, вспомню о нем кое-что важное. Вот именно потому, что я трус, при виде куттара мои мысли путаются, и я перестаю соображать, и от меня нет никакого прока, и... Благодарение Аллаху!
   - Разотри свои руки и ноги и вспоминай, не то я снова свяжу тебя, о сын греха.
   - Как прекрасно милосердие, о Шакунта... Ну так вот, Пестрый замок стоит в горах, в тех краях, куда ушли огнепоклонники, когда арабы, сражаясь под знаменем ислама, согнали их с их земель. Я знаю, в каком направлении нужно ехать, чтобы добраться до тех гор, но найти замок будет затруднительно - он стоит высоко и выстроен так, что его видно не отовсюду, а лишь с определенных мест, и он несколько столетий назад был разрушен, а потом заново укреплен, и сдается мне, что это было делом не человеческих рук...
   - Что же нам делать, о Барзах? Если этот замок стоит в горах, и если он укреплен так, как ты рассказываешь, у нас нет пути к нему, и мы простоим у его стен до скончания веков, а в это время гнусная Хайят-ан-Нуфус распорядится судьбой ребенка, а мне не будет в нем доли...
   - Разве твое дитя снова оказалось в ее власти?
   - Нет, о несчастный, речь идет о сыне моей дочери! Это его увезла проклятая Хайят-ан-Нуфус в Пестрый замок! А царь Хиры поклялся сделать этого ребенка наследником престола! Теперь понимаешь, почему из-за него столько неприятностей и суеты?
   - Пока еще не понимаю, но если будет на то милость Аллаха, ты мне все потом объяснишь подробно. Одно лишь странно - откуда вдруг эта женщина, Хайят-ан-Нуфус, знает дорогу к Пестрому замку? А теперь скажи, ради Аллаха, как у нас обстоит дело со временем?
   - Очень плохо, о Барзах. Я уехала из Хиры на поиски ребенка, опережая тех, кого отправит за ним Ади аль-Асвад, на несколько дней. А вдруг им там удалось узнать, где этот Пестрый замок, и они уже послали туда войско?
   - Пусть это не волнует тебя. Пестрый замок - строение такого рода, что о нем знают немногие из сынов Адама. Если я скажу тебе, что на некоторые из наших собраний аш-Шамардаль доставлял нас в Пестрый замок, ты поверишь мне?
   - А как он доставлял вас туда? Так, как это описал Салах-эд-Дин, да не смилуется над ним Аллах? Посредством джиннов?
   - К сожалению, именно в этом он не солгал, и лучше всех о местоположении замка расскажут джинны. Но однажды было вот что - беседы, как ты знаешь, велись о вещах утонченных, и кто-то завел речь о соответствии названий предметам, а другой человек осведомился, за что могли назвать Пестрым большой и хорошо укрепленный замок? И наш хозяин велел всем встать на ковер, и ковер поднялся, и вылетел наружу, причем стена перед нами как будто рассыпалась в прах, а потом восстала из праха. И ковер отлетел от замка на целый фарсанг, и мы увидели, что его стены, состоящие из полукруглых башен, стоящих вплотную друг к другу, сложены из камня разных отенков. И они вырастают из черных скал, и постепенно делаются светлее, и в из боках есть пятна, подобно пятнам на шкурах барсов, потому что когда-то там были проломы, и их заложили...
   - Погоди, о несчастный, неужели ты все это время смотрел только на пятнистые стены? Разве Аллах вовсе лишил тебя разума, так что ты даже не огляделся по сторонам?
   - Конечно, я огляделся, о любимица Аллаха! И, поскольку наш ковер парил высоко над горами, я увидел вдали огненные точки и спросил, что они означают, а мне ответили, что там храм огнепоклонников, самый известный в тех краях, и указали кое-какие его приметы.
   - Ну что же, значит, нам придется ехать к огнепоклонникам в Иран...
   - Не так уж это далеко, о Шакунта. Но скажи мне, о любимица Аллаха, есть ли у тебя деньги? Я имею в виду - столько денег, чтобы нанять отряд смельчаков? Ведь нельзя же нам идти на приступ замка вдвоем, вооружившись лишь твоими куттарами!
   - Горе тебе, как мы найдем в чужом городе отряд смельчаков? У меня есть здесь несколько человек, достаточно надежных, чтобы похитить старого пузатого бездельника из-за невысокой стены. Но это - невольники, охраняющие купеческий караван, который привез меня сюда. Я не могу взять их с собой в Иран. А где раздобыть других, я еще не думала.
   - Это делается очень просто, о Шакунта, - мы обратимся к хозяину любого хана. Видишь ли, чтобы привлечь купцов к моему городу... к городу Салах-эд-Дина! Так вот, чтобы привлечь купцов, мне следовало очистить дороги от грабителей и айаров. И я, поразмыслив, решил, что от обоих этих зол я все равно не избавлюсь, так лучше уж пусть сгинут грабители,
   которые не стыдятся отнимать последнее у вдов и сирот, и останутся благородные айары! Эти хоть взымают с караванов терпимые поборы, а если видят человека небогатого, то не отнимают у его последнюю верблюдицу с жалкими вьюками, а сами подают ему милостыню во имя Аллаха. Я стал искать встреч с предводителями айаров - и обнаружил, что всякий хозяин хана или караван-сарая, если разумно поговорить с ним, может устроить такую встречу. А теперь скажи еще - можешь ли ты уплатить айарам большой задаток, а если нет - то какой, и принесет ли тебе вызволение ребенка прибыль?
   - Я хочу заполучить этого ребенка, чтобы вынудить мою строптивую дочь принять мои условия и выполнить договор! Разумеется, если я верну повелителю Хиры мальчика, которого он провозгласил наследником престола, то в этом будет для меня и прибыль... которой я должна буду поделиться с индийскими купцами, о Барзах, ведь это они снарядили меня в дорогу...
   - Не смущайся, о любимица Аллаха! Вот теперь ты говоришь прекрасно! Я всегда знал, что слова "ущербные разумом" к тебе не относятся! Если мне удастся победить в споре - а ведь это уже почти удалось! - и я получу свою часть клада, то тебе никогда больше не придется скитаться по дорогам и жить за счет своих куттаров, как ты жила в Индии! А что касается айаров - то нанять их непременно нужно здесь.
   - И платить им за каждый день, проведенный в пути? Может быть, ты уже стал владельцем того клада, о Барзах? Или у тебя есть джинн, чтобы приносить кошельки с динарами?
   - Как приятно слушать разумные рассуждения из таких очаровательных губ! Клянусь Аллахом, в том, что касается денег, ты права, но в том, что касается айаров, прав я. Может случиться так, что мы приедем в края огнепоклонников и не найдем там ни одного айара. А может случиться и так, что мы наймем их там, и они сделают свое дело, а потом их предводитель скажет: "Мы получили от этих людей неплохой задаток, а теперь мы убьем их и сами получим выкуп за ребенка! А если кто-то вздумает приехать, чтобы выяснить обстоятельства их гибели, так все местные жители знают нас и не выдадут, ибо многие из нас - их братья". Как тебе понравится такой поворот дела, о Шакунта? Если же мы возьмем айаров с собой, то за время дороги мы поладим с ними, и будем как один отряд, и нам не придется ждать от них беды. Убедил ли я тебя, о владычица красавиц?
   - Да, ты убедил меня. А теперь мы пойдем к хозяину хана и осведомимся об айарах.
   - О Аллах, разве это так делается? Эту речь следует заводить издалека. Мы скажем, что нуждаемся в охране, и пообещаем большие деньги, и да убережет нас Аллах от того, чтобы мы хоть раз употребили само слово "айары"! И мы сочиним историю о похищении красавицы, и придумаем подробности, и добьемся встречи с кем-то из предводителей айаров, а тогда уж начнем договариваться о плате, сроках отправления и прибытия, и о прочих важных вещах.
   - Делай, как знаешь. И не думай, что ты улизнешь от меня! Твоя готовность к содействию меня не обманет! Ты затеял все это гнусное дело ты и исправишь то, что натворил, клянусь Аллахом!
   - Опусти куттар, о Шакунта, опусти этот проклятый куттар! ..
   * * *
   И они, придя таким образом к соглашению, привели в порядок свою одежду и пошли искать хозяина хана, и впереди шел Барзах, а за ним - Шакунта, ибо она здраво рассудила, что из-за ее спины пленник сможет подать хозяину какие-то знаки, и даже в большом количестве, сама же она, стоя за его спиной, сможет подать только один знак - но это будет весьма ощутимый укол острием джамбии в поясницу или даже еще ниже.
   Когда же они отыскали хозяина, а точнее говоря - вызвали его из женских покоев, где он, по его словам, предавался послеобеденному сну, а Аллах лучше знает, выяснилось, что Барзах совершенно не умеет вести речь с такими людьми.
   - О друг Аллаха! - вещал он. - Сколь отрадно человеку, удрученному бедствиями, встретить на своем горестном пути подобного тебе, ибо таких, как ты, цари приберегают на случай бедствий! И обстоятельства мои таковы, что мое спасение придет лишь через тебя, ибо я страдаю от зарослей колючек в полях невзгод! Сам Аллах поставил тебя на моем пути, и как же разумно сказано о его вмешательстве в дела сынов Адама!
   Ты тот, кто людей всех вверг в великие тяготы, Сотри же заботы ты и бедствий причины!
   Мне жадности не внушай к тому, чего не добыть, Сколь многих желающих желания не сбылись!
   А между тем душа моя обременена неким желанием, и осуществление его в твоей власти, о друг Аллаха, ибо он, Милостивый и Милосердный, отметил твое чело печатью разума...
   Хозяин хана, сидя напротив Барзаха, лишь согласно кивал, не в силах уразуметь, к чему клонит этот беспредельно образованный, но избыточно разговорчивый человек. Его оторвали от весьма приятного занятия, и он жаждал поскорее вернуться к незавершенному делу, а прервать столь тонкую и причудливую нить рассуждений было бы неприлично.
   Шакунта же, сидя за спиной оратора, тоже принялась было кивать, но вовремя заметила, что если эти речи продлятся еще немного - то ее сморит сон, и вместо плотной спины Барзаха перед ее взором возникнут пестрые пучки сновидений, что будет уж вовсе некстати.
   Она встряхнулась - и услышала слова весьма мудрые, позаимствованные в Коране, но не имеющие никакого отношения к предмету беседы.
   - Ибо сказано: есть пять вещей, которых не знает никто, кроме Аллаха великого, - объяснял хозяину хана Барзах, упиваясь своим сладкогласием. Поистине, у Аллаха знание последнего часа, и он низводит дождь, и знает он о том, что в утробах, и не знает душа, что она стяжает себе завтра, и не знает душа, в какой земле умрет!
   - Знает... - проворчала Шакунта, но так, чтобы ее услышал лишь Барзах. Вот в этой самой земле и вот от этой самой джамбии...
   Барзах окаменел, не в силах закрыть свой рот.
   Он ощутил поясницей то самое острие, о котором напрочь позабыл!
   Хозяин же, не слыша дальнейших рассуждений, но видя возведенные к небу глаза (а беседа происходила в одном из внутренних двориков хана, так что над головами собеседников было доподлинное небо), решил, что таким образом собеседник изъявляет почтение к пророку Мухаммаду, сообщившему людям эти прекрасные слова. И, разумеется, не стал нарушать столь благоговейного молчания.
   Шакунта сперва не поняла, что произошло, потом же, не отнимая джамбии от спины Барзаха, наклонилась вбок и посмотрела на хозяина хана.
   Его физиономия, окаменевшая от ожидания дальнейших речей, сильно ее озадачила.
   Но не родился еще тот хозяин хана, который сбил бы с толку Ястреба о двух клювах.
   Опершись левой ладонью о ковер, она переместилась вперед, так, чтобы тоже сидеть напротив хозяина, правая же рука Шакунты осталась за спиной Барзаха, только острие джамбии от этого движения сползло чуть ниже.
   - О друг Аллаха! - сказала она. - Хотя говорят, что поспешность от шайтана, а медлительность от Милосердного, сегодня у нас все будет наоборот. Нам нужно нанять две десятка или более лихих молодцов, мне и этому человеку. А если ты поможешь нам в этом, то, благодарение Аллаху, у нас найдется чем вознаградить тебя. Вот и все, что мы оба хотели тебе сказать.
   - О молодец! - обратился хозяин к Шакунте, введенный в заблуждение ее нарядом и уверенным голосом, хотя, если бы он пригляделся внимательнее, то понял бы, с кем имеет дело. - Для дел какого рода нужны вам эти люди? Хотите ли вы, чтобы они охраняли ваш караван? Собрались ли вы похитить из богатого дома невольницу? Или у вас иная нужда?
   - Если бы нам требовалось всего лишь уберечь сокровища, то для этого хватило бы наших невольников, - отвечала Шакунта. - Нам нужны люди, искушенные в науке нападать и обороняться, умеющие во всякой крепости отыскать Врата предательства, знающие, как изменить свою внешность, владеющие многими наречиями. И если ты приведешь нам предводителя таких людей, то в этом будет прибыль для тебя.
   - Ибо сказано: "Клянусь мчащимися, задыхаясь, и выбивающими искры, и нападающими на заре! " - вставил, опомнившись, Барзах.
   Но хозяин хана уже не желал слушать его премудрости.
   Он задумался, и если бы Шакунта могла подслушать его мысли, то наверняка бы прервала их, и способ для этого избрала не самый милосердный.
   "Эти двое не внушают никакого доверия, - сказал сам себе хозяин хана. Один сам не знает, чего хочет, а другой говорит так прямо, что это даже неприлично, клянусь Аллахом! Откуда мне знать - а вдруг это соглядатаи, которым велено выследить доблестных айаров, чтобы их захватили и казнили? Если гибель к отряду айаров придет через меня, то лучше бы мне вовсе не рождаться на свет, ибо мщение найдет меня даже на островах Индии и Китая! Но если этим людям действительно нужно нанять лихих молодцов, то они могут, не получив от меня разумного ответа, пойти к другим людям, так что прибыль пройдет мимо моих рук! Они - чужие в наших краях, и не будет греха в том, если я немного обману их..."
   - О друзья Аллаха! - сказал наконец он. - У меня есть то, что вам нужно. Я знаю, где сейчас находятся благородные айары и их предводитель. Они остановились в караван-сарае, принадлежащем моему дяде, и это в трех фарсангах отсюда. Что вы скажете об отряде в три десятка молодцов, каждый из которых, невзирая на крайнюю молодость, осилит пятерых мужей? Они владеют любым оружием, и беспрекословно повинуются свому предводителю, и взбираются на отвесную стену при помощи арканов, и нет среди них ленивого или слабого! Хотите ли вы, чтобы я привел сюда их предводителя, или отвести вас к нему?
   - Приведи его сюда, ради Аллаха! - потребовал Барзах. - И награда - за нами!
   - Но если мы не сумеем договориться с этим человеком, ты получишь четверть награды, - добавила Шакунта, не называя, впрочем, всей суммы.
   Хозяин хана, прищурившись, рассмотрел ее одежду и одежду Барзаха.
   Судя по виду и поведению, оба они были людьми зажиточными.
   Он представил себе, какова могла бы быть его прибыль в этом деле, и заранее обрадовался.
   - Если будет угодно Аллаху, вы договоритесь, - сказал он. - Но я хочу вас предупредить - сам предводитель неразговорчив, и он скрывает свое лицо, а говорить следует с его помощником, которого он называет дядюшкой. Тот воистину во многом осведомлен! И предводитель ничего не делает, не посоветовавшись с ним, и молодцы почитают его, так что ваше дело - в его руках.
   - Что он за человек? Из благородных ли он? - спросил Барзах.
   - Я видел его лишь раз, и я не расспрашивал его о происхождении. Это старец, малого роста, и во всех семи климатах вы не найдете подобных бровей. Они торчат на целых два пальца, предохраняя от солнечных лучей не только щеки, но даже нос! - сообщив эту примету, хозяин хана зычно расхохотался.
   - Впервые слышу, чтобы большие брови входили в число достоинств айаров, заметила Шакунта. - Откуда ты знаешь, на что способны эти молодцы? Они сами тебе рассказали о себе?
   Тут хозяин хана оказался перед выбором - солгать ради прибыли или сообщить правду.
   Но он оказался бы недостоин своего ремесла, если бы не сумел извернуться.