Трускиновская Далия. Шайтан-звезда (Часть 2)

   - Он поступил разумно, - тихо, как ему казалось, а на самом деле подобно отдаленным раскатам грома, заметил ифрит. - Он связал самых строптивых из нас - а если бы он оставил их на свободе, они рано или поздно прогневали бы Аллаха до такой степени, что он бы всех нас уничтожил!
   - Да, он поступил разумно, - согласился Гураб Ятрибский. - И все магические предметы, которым подчинялись ифриты, он отдал тебе, о Грохочущий Гром, не так ли? И это именно ты должен был их беречь, а самого тебя он мог вызвать посредством медного кольца, но не вызывал до самой своей смерти. Он знал, что ты наиболее разумен и не причинишь зла своим близким...
   - Потом меня несколько раз вызывали безумцы, вообразившие, что могут повелевать ифритами! - Грохочущий Гром фыркнул. - Чего они у меня только
   не приказывали! Не то, что ты, о шейх. Только это тебя тогда и спасло...
   - Мне нечего приказывать ифритам, о Грохочущий Гром. Не могу же я потребовать, чтобы они вложили в мою голову знание, которого там нет! Или сочинили притчу, объясняющую, к примеру, увеличение необходимости...
   Гураб Ятрибский осторожно, чтобы не разбудить ребенка, порылся в хурджине и извлек бронзовый пенал. Оттуда он вынул медное колечко, до того неприглядное, что ребенок из купеческой семьи не стал бы с ним играть.
   Грохочущий Гром наклонился, как будто кольцо притянуло его.
   - Ты хочешь отдать его ифриту, о шейх! - воскликнул Маймун ибн Дамдам.
   - Ну вот, ты испортил мне такой замечательный миг, о несчастный! возмутился Гураб Ятрибский. - Я хотел отпустить его на свободу красиво, и подобающими случаю речами! Кто тянул тебя за язык? Возьми кольцо, о Грохочущий Гром. Я долговечен, но я не вечен. И можем ли мы поручиться, что через сто или тысячу лет попущением Аллаха на земле не родится еще один гнусный завистник наподобие аш-Шамардаля?
   - Этого не может знать никто, - согласился Грохочущий Гром, принимая дар. - Ты поступил более разумно чем полагалось бы человеку, о шейх. Скажи могу ли я что-то еще сделать для тебя прежде, чем мы расстанемся навеки?
   - Разрушить построенный город, или убить царя, или разгромить войско? Нет, ничего этого мне не нужно, - сказал старый фалясиф. - Тот Совершенный Град, о котором я когда-нибудь напишу книгу, строится не из камней и укрепляется не оружием. Может быть, ты поделишься со мной...
   - Сокровищами? - обрадовался Грохочущий Гром. - Каких тебе надобно? Я разрушу скалы в тех местах, где родятся рубины или бирюза...
   - Таких, какие передаются из уст в уста. Поделись со мной чем-либо из мудрости ифритов, - попросил Гураб Ятрибский.
   - Мудрость ифритов? - вмешался Маймун ибн Дамдам и собирался сказать нечто ехидное, но фалясиф поднял руку.
   - Может быть, именно ифриты, которых ты, утонченный и образованный, считаешь грубыми, хранят прекрасные притчи и предания, не зная их истинной цены!
   - А что такое притча, и почему она имеет цену? - заинтересовался Грохочущий Гром.
   - Притча - это краткое повествование с огромным смыслом, которое помогает человеку, джинну, ифриту и даже мариду познать себя и Аллаха, объяснил Гураб Ятрибский.
   - А на что же тогда Коран? - удивился ифрит.
   - Ты сам-то читал Коран? - высокомерно спросил Маймун ибн Дамдам.
   - Я слыхал про правила и установления ислама! - не менее высокомерно отвечал Грохочущий Гром. - Я слыхал, что нет Бога, кроме Аллаха, а Мухаммад - пророк Аллаха, при мне как-то рассуждали, в чем добро и в чем зло, я знаю, что есть искушение и есть грех, и есть прощение...
   - Два благочестивых и достойных человека вместе вошли в мечеть, нараспев произнес Гураб. - Но один из них оставил свои туфли у входа, а второй опрятно сложил их подметками вовнутрь и взял с собой. Это событие вызвало спор между благочестивыми людьми, сидевшими у входа, и они дождались, пока те двое выйдут, и спросили их о причине их поступков. И первый человек сказал: "Я оставил свои туфли у входа вот по какой причине: если бы кто-нибудь захотел их украсть, он имел бы возможность побороть свое искушение и таким образом приобрел бы себе заслугу! " Как вы полагаете, что сказал второй человек?
   Джинн и ифрит переглянулись.
   - Очевидно, он боялся за туфли, - неуверенно ответил ифрит.
   - Второй человек сказал так: "Я взял туфли с собой потому, что если бы я их оставил на улице, они возбудили бы соблазн в душе какого-нибудь человека, и он бы поддался искушению, и украл их, и сделал бы меня своим сообщником в этом грехе".
   - К чему ты клонишь, о шейх? - спросил Маймун ибн Дамдам. - К тому, что противоположные поступки людей преследовали, в сущности, одну цель совершить богоугодное дело? И что к истине пожно прийти разными путями?
   - Я забыл сказать, что возле той мечети был еще один человек, усмехнулся Гураб Ятрибский, - и он воскликнул: "О слепцы, пока вы развлекаете друг друга рассуждениями, произошло нечто истинное. Никто не был до самозабвения искушаем туфлями, никто не был полностью свободен от искушения туфлями. Но в мечеть вошел вошел человек, которого вы не заметили, так как у него не было туфель вовсе. Но только сила его искренней молитвы помогла тем, кто замышлял недоброе, устоять перед искушением! "
   Джинн и ифрит переглянулись снова.
   - А ты, о Джейран? Ты поняла смысл моей притчи? - осведомился старый фалясиф.
   - Это - дела и заботы мудрецов, о шейх, а мое дело - присматривать за этим ребенком, - сказала девушка. - Вы так громко рассужаете, что он, чего доброго, проснется, заорет и помешает вашей ученой беседе. Он уже пытается захныкать сквозь сон...
   - Вот вам и смысл, о почтенные, - покачал головой Гураб Ятрибский. Мы, обладатели знания, спорим о его применении и приносимых им в мир искушениях. А ущербная разумом, которой нет дела до знания, оберегает сон ребенка, и ее искреннее желание равноценно молитве, поскольку оно сейчас удержало нас от шума и пустых разговоров, которые - тоже немалое искушение.
   Джейран не обиделась, ибо смешно обижаться на слова Корана, и действительно занялась ребенком, получше подоткнула аба ему под бока и, склонившись, негромко запела.
   Это была песня без слов, которую матери поют, раскачиваясь вместа с младенцем, и Джейран тоже раскачивалась над малышом, как бы соблюдая ритуал.
   А когда она убедилась, что пробуждения и слез не будет, то повернулась к сотрапезникам.
   Они беседовали горадо тише и уже о других вещах.
   - Это был прекрасный ислам, - задумчиво говорил Гураб Ятрибский. - Это была огромная радость - люди еще не познали, но страстно желали познать Аллаха! И они искали его повсюду. Я помню, как в аль-Искандарию пришли пешком христиане из Сирии. У них не было с собой ничего - лишь книги в заплечных мешках, и эти книги стали влажными от их пота! Они положили эти книги перед халифом Омаром - и он встал, чтобы оказать почет творениям древних мудрецов... Я помню, как возводили в Багдаде знаменитый Дом мудрости по приказанию халифа аль-Мамуна, и к строительным лесам каждый день приходили переводчики, каждый из которых владел сирийским, греческим и арабским языками. Они ждали с нетерпением, и когда аль-Мамун, да бует к нему милостив Аллах, призвал их - они пришли, как воины на зов предводителя, и среди них были люди из Харрана Мессопотамского, заведомые язычники, которые до сих пор не признали Аллаха, и персы, которые тогда едва ли не все были огнепоклонниками, и евреи, а возглавил Дом мудрости христианин по имени Абу-Закария Юханна ибн-Масавейх! И все эти люди отыскивали древние рукописи, и делали их доступными детям арабов, и все это аль-Мамун затеял во славу ислама! Вот какой была тогда вера...
   Старый фалясиф вздохнул.
   - Что бы ни сотворил ислам в грядущих столетиях, как бы ни извратили сыны Адама светлую веру пророка Мухаммада, всякий, кто захочет прочитать творения эллинов, благословит имена багдадских халифов Аббасидов, потомков дяди пророка, сам не зная об этом. Дом Мудрости был как Добродетельный град из трактатов аль-Фараби - град, в котором объединение людей имеет целью взаимопомощь в делах, коими обретается истинное счастье. Таковы его истинные и подлинные слова.
   - Почему же ты говоришь об этом с такой скорбью, о шейх? - спросил Маймун ибн Дамдам. - Разве ислам не переживает пору расцвета? Разве он не прекрасен?
   - А что следует за порой расцвета, о дитя? - вопросом же отвечал Гураб Ятрибский, хотя джинн наверняка был старше, чем он сам. - Любая вера изначально радостна. А затем она обрастает предписаниями и запретами. Делом доблести становится не исполнение дозволенного, а уклонение от недозволенного! А когда человек верующий вместо того, чтобы творить, всю жизнь уклоняется, это к добру не приводит. Погляди на евреев и прочитай их Мишну, о друг Аллаха. В ней шестьдесят три трактата, разделенных на пятьсот двадцать три главы, и все это - установления и запреты! Они скопились за несколько столетий - и поверь мне, что не меньше скопится и у приверженцев ислама. Такова беда всякой веры.
   Очевидно, глаза Джейран от такого святотатства округлились, но вмешаться в ученую беседу она не посмела. Маймун ибн Дамдам понял, что вопрос едва удерживается на кончике ее языка и, повернувшись к ней, улыбкой и жестом предложил говорить.
   - Разве все это не содержится в Коране? - спросила девушка. - Разве мало в нем сказано об обязанностях правоверных?
   - Пророк Мухаммад сказал обо всем прекрасно, - подтвердил Гураб Ятрибский. - Но некоторые его слова допускают двойное толкование. Произошло это по милости Аллаха для того, чтобы в спорных случаях люди могли выбрать самое милосердное толкование. И за это им будет награда... Возможно, и у евреев изначально так велось, а что касается христиан - то и в их священных книгах есть призыв к милосердию, и сказано там: "Нет греха, который превозмог бы милосердие Божье".
   - Значит, нам нужно было не отправлять на остров аш-Шамардаля, а взять его за руку, вывести из замка и отпустить? - изумился ифрит. - Он из зависти и ради власти столько натворил, а мы должны быть к нему милосердны? Может быть, оставим милосердие Аллаху?
   - Аллах сотворил твое сердце недоступным милосердию, и никто его не ждал от тебя, когда ты налетел на Пестрый замок, - сказал старый фалясиф. Очевидно, тогда прав был ты... Я не знаю, о Грохочущий Гром... Я не знаю замысла Аллаха! Я не знаю, зачем он посылает людям скверных властителей и позволяет шайтану вселять в сердца жажду власти! Вот даже Джейран - ведь она избрала не истопника в хаммаме, и не богатого купца, и даже не знатного эмира! Она дала клятву стать женой царского сына! Значит, и ее простая душа подвержена этому злу...
   - А разве я знала, что он - царский сын? - возмутилась девушка. - Для меня он был тогда айаром, отверженным и ищущим спасения в бегстве! И разве ты не знаешь, что я покинула его дворец, и не исполнила клятвы, и сделала его также клятвопреступником? Не говори мне больше об этом деле! Когда я предстану перед Аллахом, Ади аль-Асвад будет свидетельствовать против меня, а не за меня! При чем тут царская власть?..
   Тут на глаза Джейран навернулись слезы, хотя еще мгновение назад она не помышляла о плаче и причитаниях. Девушка громко всхлипнула и, согнувшись лицом в колени, зарыдала.
   - О Аллах, она опять ничего не поняла! - воскликнул Грохочущий Гром. Замолчи, о женщина, что ты плачешь? Разве тебя побили?
   Маймун ибн Дамдам передвинулся к ней поближе, обнял за плечи и привлек к груди так, что слезы обильно оросили его фарджию.
   - Я не хочу... - услышали сотрапезники. - Я не могу, клянусь Аллахом! .. Для чего мне это бедствие?..
   - Скажи, чего ты не хочешь, и мы устраним это! - пообещал Грохочущий Гром.
   Джейран подняла заплаканное лицо и уставилась на него с недоумением.
   - Нет, о друг мой, ее нужно спрашивать иначе - чего же ты на самом деле хочешь, о Джейран? - ласково обратился к девушке Гураб Ятрибский. Даже у образованной невольницы ценой в тысячи динаров спрашивают, кому она желает быть проданной. Тем более нужно уважать женщину, которая способна водить отряд айаров, спасать царей, осаждать горные замки и еще на многое другое...
   В голосе мудреца была неожиданная горечь.
   - Да, все это так, как ты говоришь, о шейх, но я хотела вовсе не этого, сквозь слезы призналась девушка. - Нет мне нужды ни во власти, ни в айарах и ни в замках! Я хотела стать женой, родить детей и растить их, ведь я была бы хорошей матерью, я знаю это... Я бы сумела воспитать даже царского ребенка...
   - Ты хотела получить то счастье, которое получили все твое сверстницы, и это разумно. Только ты ведь - другая, ты - Шайтан-звезда, а дело звезд давать свет, а не просить и получать его.
   - Именно этого я и хочу! Я хочу дать счастье своему мужу и детям! - не унималась Джейран. - Я хочу стоять у очага со сковородкой, и чтобы дети держались за мой подол, выпрашивая горячую лепешку! А не водить на приступ молодцов, да еще под знаменем врагов Аллаха!
   - Ты не поняла меня, но ты поймешь, когда вместо сковородки увидишь в своих руках ключи от царской сокровищницы. Тогда ты задумаешься о тех, кто требует от жизни скатерти, уставленной кушаньями сорока названий, и о тех, у кого руки коротки даже для простой лепешки.
   - Ты хочешь сказать, что я, выйдя замуж за аль-Асвада, непременно должна раздать милостыню? - догадалась Джейран. - Да, разумеется, пост и милостыня для меня обязательны, и паломничество также - я обещала все это, когда Аллах спас меня от верной смерти...
   - Нет, я хотел сказать совсем другое. И ты непременно поймешь это. И ты дашь счастье мужу и детям, клянусь Аллахом! Только это получится не так, как ты сейчас замышляешь, - старый фалясиф сунул руку за пазуху но, подумав, достал ее оттуда пустой.
   - Во всяком случае, нам всем бы этого хотелось, - загадочно добавил Маймун ибн Дамдам.
   - Будь моя воля - я схватил бы ее подмышку и... - не закончив, ифрит безнадежно махнул рукой.
   - Погадай мне, о шейх, - поразмыслив над словами сотрапезников и не найдя в них успокоения для души, попросила Джейран. - Если у тебя нет золотой доски, мы рассыпем песок на обыкновенной!
   - Даже все пески пустыни не предскажут сейчас твоего будущего. Но близится утро, - заметил Гураб Ятрибский. - Нам пора уже расставаться, о друзья мои. И боюсь, что это будет прощание навеки.
   - Может быть, ты все-таки попросишь разрушить построенный город? спросил Грохочущий Гром.
   - Или построить разрушенный город? - добавил Маймун ибн Дамдам.
   - Нет, все это не имеет цены, о любимые, - отвечал Гураб Ятрибский. Меня ждут тридцать мальчиков, подобных тем, кто не отличает горького от кислого и четверга от субботы. Они нуждаются во мне, а я - я нуждаюсь в них, ибо тот город, который один из вас мечтает разрушить, а другой построить, не есть города домов и улиц, мечетей и базаров. И твое разрушение, о Грохочущий Гром, имеет высокий смысл - ведь то, что в городах известно, как справедливость, не что иное, как сама несправедливость и зло, достигшие предела, так что они нуждаются в разрушителе. И твое созидание, о Маймун ибн Дамдам, имеет не меньший смысл. Ведь сказал фалясиф Абу-Наср: "Должен возникнуть другой град, не такой, как эти города. В нем и подобных ему будет существовать истинная справедливость, и только истинное добро. Владычество в нем принадлежит философам"
   Джинн и ифрит переглянулись.
   - А ты, о Джейран, все еще хочешь стать женой аль-Асвада? - спросил Гураб Ятрибский. - Это - твое окончательное решение? И Маймун ибн Дамдам должен немедленно отнести тебя к нему? Или же ты готова еще поразмыслить?
   Эти неожиданные вопросы изумили девушку - к ужасу своему, она
   обнаружила, что охотнее посидела еще у костра, пусть даже слушая непонятные речи, чем отправилась к своему высокородному жениху.
   - Аль-Асвад принадлежит мне, а я - ему, ибо мы дали слово! - ответила она с достоинством.
   - О ущербные разумом... - проворчал Грохочущий Гром. - Как же внушить ей?..
   - Хотите ли вы услышать на прощание притчу? - осведомился фалясиф, перебивая его.
   - Ради Аллаха, окажи нам эту милость! - воскликнул джинн.
   - Она долгая, эта притча о трех учениках, которые провинились перед своим наставником, и он прогнал их, и не велел возвращаться, пока каждый не встретит племени дураков и не наставит их на разум. Где странствовали первые двое, я расскажу в другой раз и кому-нибудь другому. А третий из учеников шел, пока не встретил большой караван. Этот караван торопливо двигался на запад, и в то время, когда разумный каравановожатый уже отдает приказ останавливаться, разъвьючиваь животных и ставить палатки, он еще торопился вперед. Ученик спросил людей, куда они так спешат и не гонятся ли за ними разбойники. " Мы спешим вслед за солнцем, - ответили ему. Вот уже много лет оно ускользает от нас, и оставляет нас во тьме, и мы бредем наугад, пока усталость не одолеет нас и сон не овладеет нами. И мы падаем, и спим, а когда мы просыпаемся - оно уже в небе, и мы опять устремляемся за ним. Не задерживай нас, о человек, ты видишь - оно удаляется все быстрее! "
   - Вот уж воистину поразительная глупость! - вставил ифрит, когда Гураб Ятрибский замолчал, переводя дух.
   - Теперь ты видишь, о Грохочущий Гром, что ученик выполнил задание наставника и действительно отыскал племя дураков? - спросил старый фалясиф. - Но слушайте, что было дальше. "Вы хотите поскорее вновь встретить солнце? - спросил ученик. - Тогда вы идете неверным путем. Вам нужно развернуть караван и двинуться в сторону, противоположную той, куда убегает от вас солнце." Он взял камни и выложил из них стрелу, указывающую на восток. "Отдохните, напоите животных и ступайте туда, куда указывает эта стрела, - добавил он. - Через несколько часов вы увидите возрожденное солнце во всем его блеске и сиянии. И взор ваш насладится доселе невиданным зрелищем." "Ступай своим путем, о глупец, и не мешай нам преследовать светило, " - ответили ему те люди.
   - Клянусь Аллахом, я понял смысл! - воскликнул Маймун ибн Дамдам.
   - И я тоже, о шейх, - хмуро добавил ифрит. - Но что с того толку, если жта женщина ничего не поняла.
   - Я действительно не поняла, - призналась Джейран. - Ради Аллаха, какое отношение ко мне имеют наставники, ученики и племя дураков?
   - Я прожил долгую жизнь. Я учил разносчиков воды на городских базарах и царей во дворцах, - сказал Гураб Ятрибский. - А на склоне дней своих я, несчастный, вообразил, что можно чему-то научить женщину! Я возомнил о себе - и вот она меня низвергла с высот...
   - Можно, о шейх, - сказал вдруг Грохочущий Гром. - Если хорошенько отлупить ее. Я часто пользовался этим средством - и оно всегда помогало.
   - Я бы охотно отлупил ее - но ведь она даст мне сдачи! - и тут Гураб Ятрибский расхохотался, но без особого веселья.
   - Не буди ребенка, о шейх! - одернула его Джейран.
   Гураб Ятрибский задумался.
   - Решайся и сделай это, о шейх! - вдруг потребовал Маймун ибн Дамдам. Ты же видишь, иносказаний она не понимает. Она должна сама прийти к той мысли, которую мы ей так безуспешно пытаемся вложить в голову. А другого способа заставить ее думать я не вижу! Ты же хотел сделать это!
   - Ты сам знаешь, о Маймун ибн Дамдам, что случается с магическими предметами, если они лишены присмотра, и ты тоже знаешь это, о Грохочущий Гром, - уже шаря рукой за пазухой, отвечал старый фалясиф. - Кто поручится, что не бродит по земле второй аш-Шамардаль или вторая Хайят-ан-Нуфус? Кто поклянется, что никогда не родится вторая Бертранда?
   Джинн пожал плечами.
   - Никто не поклянется, о шейх, - сказал Грохочущий Гром. - Но ты же сам был недоволен людьми, для которых делом доблести становится не исполнение дозволенного, а уклонение от недозволенного! Если только и делать, что уклоняться, то лучше уж вовсе не жить! Впрочем, решай сам. Или ты уже решил?
   - Я решил, - Гураб Ятрибский достал из-за пазухи черное ожерелье. Подойди, о Джейран, дай я его на тебя надену.
   - Как, опять это мерзкое ожерелье? - возмутилась девушка.
   - Мы с Маймуном ибн Дамдамом после того, как увидели мертвого сабита ибн Хатема, забеспокоились, не остался ли в развалинах кто-то раненый, нуждающийся в помощи. И мы пошли туда, и отыскали женщину, которую погубило это ожерелье, ибо не ей оно было предназначено. И мы забрали его, - сказал Гураб Ятрибский, протягивая Джейран переплетение золотых и серебряных цепочек с плоскими, грубо ограненными камнями.
   - Оставь его себе, о шейх, у меня нет в нем нужды! - помотала головой девушка. - Или верни Абризе!
   - Если я надену его на шею Абризе, оно ее погубит как и любую другую женщину, кроме тебя, - объяснил фалясиф. - Его владелица прокляла его таким образом, что только ее наследница может носить его без вреда для себя, а прочие, посягнувшие на него, погибнут. Разумеется, опытный маг может снять это проклятие - если хорошенько поломает голову. Но я бы оставил все, как есть.
   - Я не хочу его, - сказала Джейран. - Нет мне от него пользы, а лишь одни бедствия. Лучше всего выбросить это проклятое ожерелье в пересохший колодец, чтобы уж никто больше к нему не прикоснулся.
   - А что помогло тебе спасти мальчиков во дворце царей Хиры, если не это ожерелье? - спросил Гураб Ятрибский. - Как ты полагаешь, что удесятерило тогда твою силу?
   - А разве моя сила удесятерилась? - задав этот вопрос из простого упрямства, ибо ей и самой те подвиги казались какими-то подозрительными, Джейран задумалась, и по ее лицу сразу стало ясно, что размышлять о предметах отвлеченных - тяжкая для нее задача.
   - Это ожерелье служило для того, чтобы темное пламя, выходя из Врат огня, попадало к его владелице и давало ей силу, - негромко промолвил Гураб Ятрибский. - И эту силу столетьями скверные женщины употребляли во зло людям. Но вот оно, двадцать лет пролежав без дела, попало к Шакунте, а затем - к Абризе, а затем - к тебе. Шакунта хотела освободить из плена свою дочь, и желание было настолько велико, что ожерелье отдало ей сперва остатки накопленной ранее силы, а потом приникло к Вратам огня. Но темное и дымное пламя не годится для таких дел, Врата огня не смогли отдать его, владелица же требовала силы - и ожерелье высосало всю силу самой Шакунты, рассчитанную на несколько дней, и эта сила выплеснулась вся разом. То же произошло и с Абризой, то же произошло и с тобой. Три женщины потребовали от ожерелья благой силы, о Джейран! И это были - мать, спасающая ребенка, и врачевательница, спасающая раненого, и предводительница, спасающая своих людей! Трижды ожерелье послужило добру - и оно очистилось, о Джейран! Бери его, владей им, во имя Аллаха.
   - А зачем оно мне, о шейх? - не решаясь протянуть руку за странным подарком, спросила девушка. - Для чего мне сила в хариме Ади аль-Асвада?
   - Бери, о ущербная разумом, и не задавай нелепых вопросов, - буркнул, подталкивая ее к старому фалясифу, Грохочущий Гром.
   Пока девушка сомневалась, Гураб Ятрибский сомкнул на ее шее замок ожерелья, и оно скользнуло под ворот рубашки, и улеглось на груди.
   Джейран прислушалась к себе - и решила, что ожерелью, очевидно, нужно время, чтобы освоиться и начать действовать. Оно висело вполне спокойно, не создавая неудобства и даже не обременяя своим весом.
   - Я пойду, - сказал старый фалясиф. - О Маймун ибн Дамдам, ради Аллаха, окажи последнюю услугу - отнеси Джейран в Хиру к ее жениху.
   - Может быть, и мне отнести тебя, о шейх? - забеспокоился Грохочущий Гром.
   - Нет, мне нужно время, чтобы подготовиться к встрече с мальчиками, отвечал Гураб Ятрибский. - А никогда не думается мне так хорошо, как в дороге.
   Он простер руки над головами Джейран и джинна, как бы благословляя их и, ни сказав более ни слова повернулся и пошел прочь.
   Грохочущий Гром буркнул что-то себе под нос и взмыл в небо.
   - Гляди, он парит над шейхом! - удивился джинн.
   Воистину, странно выглядели эти двое - размеренно шагающий по дороге старец и висящий над ним подобно светильнику, растопыривший руки и ноги ифрит, от лица и груди которого исходило красно-лиловое свечение.
   - Кажется, Гураб Ятрибский нажил себе еще одного ученика, как будто ему мало твоих тридцати молодцов! - усмехнулся Маймун ибн Дамдам. - Клянусь Аллахом, я не знаю, чему доброму можно обучить ифрита, и Грохочущий Гром обременит наставника немалой заботой! Бери ребенка, о Джейран, заверни его поплотнее - и в путь! А остатки трапезы и посуду оставь здесь - они пригодятся тем, кто завтра днем придет к соседнему колодцу.
   Джейран взяла на руки малыша, а Маймун ибн Дамдам встряхнулся - и его облик стал изменяться на глазах. Посветлело лицо - и перестало быть приятным лицом смазливого купеческого сына, а налилось нечеловеческой и победоносной красотой. Сползли с одежды пестрые узоры и сделалась она волнисто-полосатой, как бы затканной бледным золотом, и по ней побежала рябь, как по пескам пустыни.
   Затем широкие полы взвились ввысь и застыли наподобие распахнутых крыльев. А может, это и были крылья, которые до сих пор джинн умело скрывал.
   Маймун ибн Дамдам подошел к Джейран и обнял ее вместе с младенцем. Объятие было стальным, но бережным.
   - Ау-у-у! - с этим криком, помогающим полету, джинн взмыл в небо.
   Джейран зажмурилась.
   Полет стал для нее лишь свистом в ушах, ибо плотный плащ-аба не допускал к телу потоков холодного воздуха, гуляющих ночью над пустыней.
   - А вот и Хира, о госпожа, - сказал джинн. - Ты никогда не видела ее сверху - так смотри же, ибо другого случая не будет.
   - А какая мне от этого польза? - не раскрывая глаз, спросила девушка. Разве я голубь, который должен искать свою голубятню? Скорее опусти меня куда-нибудь - я же боюсь глядеть вниз, как ты не понимаешь этого?
   - Прямо под нами - царский дворец, и я сейчас опущу тебя прямо в объятия к твоему благородному жениху, - пообещал джинн, делая круг над куполом. А теперь, ради Аллаха, не раскрывай глаз и ничего не бойся!