Тырин Михаил Юрьевич. Дети Ржавчины

   Я впервые оказался во владениях Лучистого и вынужден был признать, что мне здесь нравилось. Никакой грязи, никаких груд хлама и перегнивших овощей не было и в помине. Все почищено, выметено, а местами даже покрашено. Дворовые работники аккуратно одеты. Лица в основном сытые и самодовольные. Мне даже стало неудобно за свою неровную щетину и ветхую одежду, пропитавшуюся запахом навоза. Но на меня поглядывали снисходительно.
   Погонщик вошел в высокий сарай, попросив меня подождать. Вскоре он показался с ворохом одежды в руках.
   — Снимай свое рванье и одевайся в это, — велел он. Мне достались брюки из плотной серой ткани, тонкий свитер и кожаная куртка. Крепкие сапоги из коровьей кожи оказались чуть велики, но эту беду можно поправить портянками.
   Одевшись, я почувствовал себя другим человеком. Курточка, правда, немного жарковата для здешнего климата, но это сейчас, а сырой ночью ей цены не будет.
   — Человек, носивший это до тебя, — проговорил Подорожник, — прожил совсем немного. Поэтому одежда почти новая.
   — Как это «прожил немного»? — оторопел я. — Так это все, выходит, с мертвеца? Погонщик усмехнулся.
   — А ты думал, это, — он кивнул на груду моей старой одежды, — с живого? Да разве живой человек свою одежду отдаст?
   Я должен был об этом догадаться. И нечего теперь строить из себя чистюлю. Я взглянул на погонщика и по-свойски усмехнулся.
   — А теперь надень это, — он бросил мне под ноги широкий ремень с пристегнутым ножом. Пожалуй, это был не нож даже, а меч или тесак — по длине он равнялся моей руке.
   Я поднял оружие с земли, вытянул из ножен. Тесак был тяжелым и крепким, но эстетики в нем оказалось не больше, чем в обрезке водопроводной трубы. Складывалось впечатление, что его сработал из железной полосы второклассник-двоечник — с помощью зубила и негодного школьного напильника. В этот момент я вспомнил про свою находку — искусно обработанную полоску металла, что хранилась теперь в подвале конюшни под моим тюфяком. Почему, спрашивал я себя, бесполезная старая вещь поражает красотой и точностью отделки? А необходимый и незаменимый в этих условиях боевой клинок — предмет гордости настоящего бойца — иначе как корявым не назовешь. Почему?..
   Обратно мы шли пешком. Погонщик помалкивал, ухмыляясь каким-то своим мыслям. Я заметил, что встречные поглядывают на нас осторожно. Словно боятся разозлить слишком смелым взглядом. Даже двое пьяных громогласных старост притихли, заметив нас. Видимо, погонщики имели свой, особый авторитет.
   — Ты так легко согласился пойти с нами... — сказал Подорожник.
   — Разве это странно — выбрать достойную жизнь?
   — Или смерть, — тихо заметил погонщик. Меня его слова ничуть не смутили.
   — Зачем обязательно смерть? На свете много опасных дел, но это не значит, что ими не нужно заниматься. Твоя жизнь так же опасна, как теперь и моя...
   — Опасна... Знаешь, я уже не один год переезжаю от заставы к заставе. И ни один из тех, с кем я начинал, не остался в живых. Ни один...
   — Я что-то не пойму, ты решил меня отговорить?
   — Нет... Просто не хочу, чтобы ты в первой же заварухе обделал свои новые штаны. Почти новые... Боюсь, ты еще не понял, во что ввязался. Те люди, что были до тебя...
   — Они просто не были готовы. И поэтому погибли. Я понимаю. Но ведь ты — живой.
   — Да, я живой. Не знаю, почему. Все думают, я заговоренный.
   — А если и я заговоренный?
   — Можешь в это верить, коли нравится. Но с этого момента ты мой. Ты уже не можешь испугаться или передумать.
   — Не беспокойся. Я не передумаю. Чем мы будем сегодня заниматься?
   — Ничем. Отдыхай. На обед приходи ко мне, если хочешь. Мы отправимся в дорогу дня через два или, может, три. Готовься к худшему, а пока — отдыхай.

КОМАНДА

   С тех пор, как на моем поясе появился нож погонщика, мир расцвел для меня новыми красками.
   Я ощутил это в первый же день. Едва мы с Подорожником вошли в пределы овощного двора, к нам приблизилась женщина с кухни и сообщила, что обед уже готов. Известие меня очень порадовало, но я в первую очередь побежал на конюшню, чтобы поделиться новостями со своими приятелями.
   Мясоед, услышав про мою новую профессию, испуганно распахнул глаза. Он искренне меня жалел. Но я не придавал этому большого значения. Старик же очень внимательно меня выслушал, потом сказал:
   — А тебе разве хочется с нами разговаривать?
   — А почему нет? — рассмеялся я.
   — Ты ведь теперь погонщик, хоть и Безымянный, а мы простые конюхи. Что люди могут про тебя подумать?
   — А что они могут подумать? — оторопело проговорил я. Однако потом все понял.
   Старик, наверно, был прав. Вряд ли при здешних нравах мы сможем оставаться приятелями. Вряд ли мы будем равны. Я могу сколько угодно болтать с ними и хлопать по плечу, а они едва ли рискнут ответить тем же.
   У меня было время до отъезда. Я подумал, что его надо потратить на благое дело. А именно — сохранить в этих людях хотя бы союзников. Жизнь учила меня не разбрасываться приятельскими отношениями, не говоря уж о дружеских.
   В первый же вечер я принес в конюшню остатки ужина. Нет, это были не объедки, а целая тарелка нормальной пшенной каши со свиным салом и кусочками тушеной тыквы.
   Мясоед и Друг Лошадей немного испугались. К еде они приступили только после неоднократных объяснений, что это бесплатно, от чистого сердца и ни к чему не обязывает. Они ели, но все равно поглядывали на меня настороженно.
   И я понял, что веду себя глупо. Друзей не купишь за тарелку каши. Пусть события текут, как должны, решил я. Жизнь покажет, сможем ли мы сблизиться.
   Кстати, это была не единственная совершенная мной глупость. На радостях я попытался оказать помощь одному больному старику, которого выбросили за ворота умирать соседи по бараку. Я понятия не имел, чем он болен, и у меня не было никаких препаратов, но осмотрел его с такой самоуверенностью, которая самого меня удивила. К счастью, больной уже мало чего соображал, и мне не удалось заронить в его душу даже каплю напрасной надежды.
   В другой раз я ни с того ни с сего бросился помогать двум женщинам, переносившим в свинарник тяжелые бадьи с помоями, после чего некоторые стали поглядывать на меня как на полоумного.
   Дело было, видимо, в том, что я, осчастливленный переменами, чувствовал невольную вину перед миром и людьми, остававшимися в прежнем печальном положении. Потом мне хватило ума понять, что этот мир ни капли не нуждается в моем сочувствии и извинениях.
   В какой-то момент я перестал ощущать себя добрым волшебником, который ходит тут и там и от нечего делать дарит людям знаки внимания. Я остановился — пришло отрезвление. С чего, собственно, я взял, что перемены приведут к лучшему? С какой стати я уверен в своей неуязвимости? Ведь до сих пор ни один человек не позавидовал мне — погонщику.
   И с этой минуты моя радость поутихла. В душе поселилось нормальное рабочее настроение.
   Вечер накануне отъезда я провел в комнате Подорожника. На столе было полно еды и несколько кувшинов со спиртным. На кровати старшего погонщика расположились две не очень свежие девицы, которые ничего не говорили, а только смеялись невпопад. Их лица были мне знакомы, я даже знал, что одну зовут Потерявшая Ребенка. Хозяин не обращал на них ровно никакого внимания, меня же в этот вечер они раздражали, и я старался пореже смотреть в их сторону.
   — Боишься? — насмешливо поинтересовался Подорожник, в очередной раз наполняя кружки.
   — Нет, — не раздумывая, ответил я.
   — Врешь, — так же быстро сказал погонщик. — Скажи правду. Кого ты стесняешься, этих? — он кивнул в сторону своих подружек. — Хочешь, я их выгоню? — Хочу. Но вообще я сказал правду. Я пока не знаю, чего должен бояться.
   — Скоро узнаешь. Как окажешься на пустой дороге да увидишь над головой посланника — все узнаешь. И когда ножи полетят из кустов — тоже узнаешь.
   — И что мне делать, если увижу посланника?
   — Крикни погромче — и напугай его! — ответил погонщик и расхохотался. Через секунду он стал серьезным. — Ничего не надо делать. Ехать спокойно надо и думать о своем. Ведь это судьба. Он может убить, а может и мимо пролететь.
   — Что же случается чаще?
   — Чаще? Бандитский нож чаще, ясно? Кстати, что это за штука у тебя?
   Он показал на мой пояс, где с сего дня висел новый нож. Я нашел неподалеку мастерового, который за недоеденную миску жареной рыбы сделал клинок из древней металлической пластины, подобранной мной на расчистке завалов. Вещь вышла довольно уродливой, но практичной. А главное, был сохранен узор, который я любил иногда рассматривать. Подорожник покрутил нож в руках.
   — Хм... Старые вещи, говорят, приносят удачу. Но только какой прок от этой игрушки?
   — Прок вот какой, — спокойно сказал я, забирая нож. И затем коротким движением бросил его в стену. Лезвие вошло в доску на пару сантиметров.
   — Ты хотел меня этим удивить, Безымянный? — лениво проговорил погонщик. — Но я и так знал, что ты стоишь дороже, чем многие думают. А ну!..
   Он с неожиданной прытью вскочил и, молниеносно выхватив тесак, прыгнул на меня. Девицы пискнули. Так получилось, что я опоздал на долю секунды, мое оружие осталось за поясом. Поэтому пришлось воспользоваться табуреткой, в которой и застрял тесак погонщика.
   — Я же говорил, — изрек он, садясь на место и убирая оружие. — Ты не тот, за кого себя выдаешь.
   — Я ни за кого себя не выдаю.
   — Я тебе не верю, — ответил он, погрозив мне пальцем.
   Он очень много пил. Ему хотелось сейчас порассуждать, поучить меня уму-разуму, поэтому я даже не стал приставать с расспросами, куда мы завтра отправляемся и на какой срок. Это можно выяснить и утром.
   Дверь открылась, на пороге показались двое. Одного я знал — это был Медвежья Лапа, погонщик, с которым мы ездили разбирать руины. Второй пришелец казался незнакомым, хотя, возможно, я когда-то мельком видел его. И одеждой, и телосложением он смахивал на Медвежью Лапу. Волосы на его голове и лице торчали клоками, а на щеках росли три большие родинки. Он был похож на театрального лешего.
   — Где пропадали? — поинтересовался Подорожник.
   — Собирались, — ответил «леший».
   — Все готово — и вещи, и лошади, — добавил Медвежья Лапа, искоса поглядывая на меня. — Можем хоть сейчас отправляться.
   — Достаньте из-под кровати кружки и присоединяйтесь.
   Гости прошли на середину комнаты и огляделись, не зная, куда присесть.
   — Пошли вон отсюда, — скомандовал Подорожник девицам, занявшим его кровать. — Далеко не уходите, может, еще позову.
   Все расселись, забулькало вино.
   — Выпей с нами, Безымянный, — пригласил старший погонщик. — Завтра мы вчетвером уезжаем отсюда. Вот этого зовут Утопивший Лошадь, но мы кличем его Свистун. А это — Медвежатник, Медвежья Лапа.
   Мы выпили. Затем завязался разговор, из которого я очень быстро выключился. Погонщики вспоминали какие-то свои байки, переговаривались малопонятными фразами, посмеивались над странными шутками. В этой комнате я вдруг остался один.
   И тогда меня пронзило тревожное чувство. Я четко осознал, что завтра отбываю навстречу неизвестности, а здесь не остается никого, кто бы меня искренне ждал. Во всем этом мире нет человека, которого бы волновала моя судьба. И если сбудется пророчество Подорожника и я лягу где-нибудь на обочине с разбойничьим ножом в спине, не останется ничего, кроме праха. Ни воспоминаний, ни слов, ни дел. Этот мир прекрасно обходился без меня и будет обходиться дальше.
   И тогда я снова ощутил настоящую, неудержимую, горькую тягу в тот край, где меня действительно ждали.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ДОРОГА

   Перед сном я много думал о предстоящей дороге. Мне столько разного о ней наговорили, что я ожидал увидеть что-то из ряда вон выходящее. Казалось, за пределами города начинается особая зона, мир, в котором нормальный человек долго существовать не может.
   Но я увидел обычную пыльную колею, обросшую редким кустарником и петлявшую между валунами. Время шло, колеса катились, а ничего не происходило. Изредка попадались одинокие пустынные огороды, где на неровных грядках среди могучих сорняков торчали какие-то чахлые, не знающие человеческой заботы растения. Никто здесь не ухаживал за посадками, поэтому иногда трудно было отличить — где огород, а где просто дикая заросшая поляна.
   Впрочем, я понимал, что почти везде был огород. Не так много земли имели здесь люди, чтобы позволять ей пустовать и кормить бесполезную лебеду и полынь. Везде, где могло что-то расти, бросались в землю клубни, семена, луковицы.
   Вдоль дороги почти не было деревьев. Я знал, что яблоневые сады расположены по другую сторону заставы, там, откуда начинается степь. Мы же двигались по каменистому краю предгорья.
   — Расслабься, — посоветовал Подорожник. — Ты как староста на куче картошки.
   Он, наверно, был прав. Я сидел на повозке, распрямив спину и вглядываясь в каждый камень. Вчерашние разговоры подействовали — я теперь везде искал угрозу.
   — Как только расслабишься — тут и начнутся неприятности, — ответил я, чтобы оправдаться.
   — А если не расслабишься — не начнутся?
   — Я буду к ним готов.
   — Вряд ли. Когда станем проезжать деревни, тогда и надо смотреть. А тут ты своими грозными взглядами только ящериц распугаешь.
   Я постарался посмотреть на мир другими глазами, как советовал погонщик. Мир выглядел еще более угрюмым и диким. Позади скрипела вторая тележка, под командованием Медвежатника и Свистуна. Впрочем, Свистун спал. Медвежатник зевал. Они везли десяток мешков с какой-то едой на продажу. Груз нашего экипажа составляли только продуктовые запасы и сверток, который Подорожник положил в свою дорожную сумку.
   — Поспи, — посоветовал погонщик.
   — Не хочется. Лучше ты.
   — А кто лошадь поведет? Ты дорогу-то знаешь? На этом очередной пустой разговор прекратился. Мы долго молчали, но я не тяготился этим. С моим попутчиком можно было просто молчать. Я начал разглядывать далекие вершины гор. Хотелось когда-нибудь забраться на них и оглядеть эту несчастную землю с большой высоты. Может, удастся увидеть ее границы. Может, чуточку дальше.
   — Помнишь, ты говорил мне про чужаков? — спросил я.
   — Вроде что-то говорил.
   — Откуда они к вам приходят?
   — В каком смысле?
   — Ну, откуда они берутся. Где живут чужаки?
   — Никогда не задумывался.
   — Очень странно. А вдруг там, откуда они пришли, жизнь лучше, чем здесь?
   — Ха!, Видел бы ты этих чужаков, не говорил бы такое.
   — Неужели совсем не интересно?
   — Да нет... Живут где-то. Нам туда не надо. Кому надо — тот пусть интересуется.
   — А что, есть такие?
   — Всякие есть. Некоторые пытались уйти через дальние горы.
   — И что же?
   — А ничего, — погонщик усмехнулся. — Там теперь столько мертвецов, что, говорят, в хорошую погоду видно, как на склонах белеют их кости. Многие хотели уйти от Пылающей прорвы, а как от нее уйдешь, если она везде?
   — Куда они пытались уйти? В какую сторону?
   — В любую. Куда бы ни шел, остановишься перед горами. Если хватит смелости на них карабкаться — попадешь в Прорву. Она тебя и прикончит.
   — Ну а что там дальше? Что после Прорвы?
   — Ничего там нет, — удивленно ответил Подорожник. — Прорва — она и есть Прорва.
   — То есть ты хочешь сказать, что ваша страна со всех сторон окружена Прорвой?
   — Так и есть. В ней и рождаются посланники, которые убивают людей и животных.
   «Двухмерная модель мира, — подумал я. — Это мы уже проходили».
   — Ну а старые вещи, — сказал я вслух, — откуда они берутся? Не чужаки ли приносят их с собой?
   — Ерунда, — скривился Подорожник. — Старые вещи упали с колесницы, которая в старые времена появилась в небе, пронеслась над землей и канула в Прорву. С тех пор люди их находят. Вот так.
   И в этой легенде мне послышалось нечто знакомое.
   — Неужели ты сам в это веришь? Погонщик посмотрел на меня с сомнением. Словно раздумывал, доверять ли мне свои сокровенные мысли.
   — Ну, говори!
   — Сказать честно, я думаю по-другому. Да и не только я. Старые вещи поднимаются на поверхность из подземных городов. Там когда-то жили люди, которые их изготовили. Или даже сейчас живут.
   — И почему ты так думаешь. Подорожник? — спросил я, стараясь не показывать излишней заинтересованности.
   — Если бы вещи упали с колесницы, их давно бы уже все собрали. А на самом деле они не переводятся. Люди находят все новые и новые. И главное, находят их в земле. Даже из-под земли достают. Мы сейчас едем на одну из горных застав, так там целый холм перекопан, как муравейник. Люди все ищут и ищут. И находят.
   Я был тронут тем, с какой наивностью этот сильный и по-своему мудрый человек объясняет устройство мира. Версия с колесницей, конечно, не выдерживала никакой критики. Но дыма без огня не бывает. Если в народе говорят про небесную колесницу, значит, действительно что-то здесь когда-то пролетало. Впрочем, разговор про подземные города я тоже не мог воспринимать всерьез. Я мог только тщательно проанализировать этот фольклор и вычленить из него крупицы подлинной истории. Устное творчество всегда хранит в себе часть истории.
   — Скажи, Подорожник, — спросил я, — кем был твой отец?
   — Отца не помню. Его убила Прорва еще до моего рождения. Мать говорила, он был погонщиком, как я.
   — А дед? Ты помнишь деда?
   —Деда помню... плохо. Он, кажется, строил дома... Или мебель делал. Или инструменты, чтобы делать мебель. Знаю только, что ему удалось дожить до моего рождения, а увидеть своих внуков — это не каждому выпадает.
   — Ну а чем занимался прадед?
   — Ну ты и спросил! Кто же такое помнит? Это ведь когда еще было!
   — Неужели мать или бабка тебе не рассказывали?
   — А зачем это рассказывать?
   «Итак, связь поколений здесь утрачена полностью, — мысленно констатировал я. — Кто знает, может, дед его водил истребители против аэроидов. А он не помнит».
   — И никто не знает, как жили предки? — продолжал я допрос.
   — Обыкновенно жили, — пожал плечами погонщик. — Как и мы. К чему ты клонишь? У меня голова разболелась от твоих вопросов. Давай-ка лучше смотри по сторонам, скоро будет заброшенная деревня.
   Я послушался его, хотя вопросов оставалась уйма. Ничего, еще успею их задать. Нельзя так сразу набрасываться на человека. А то, чего доброго, и этот заподозрит во мне шпиона.
   Мы все больше удалялись от подножия горного хребта. Камней, валунов попадалось теперь меньше, почва вокруг была неровная, преимущественно глинистая. Кое-где на холмах росли хилые деревья.
   — Ухо востро, — тихо предупредил погонщик. Я на всякий случай обернулся. Наши напарники уже не дремали, а вытягивали шеи, вглядываясь в нагромождения холмов. Свистун сжимал в руке палку с привязанным к ней обломком лезвия. Я знал, что у нас на повозке лежат два таких же орудия, прикрытые соломой.
   — Посмотри, — сказал Подорожник и почему-то ухмыльнулся.
   Я взглянул вперед. Там темнели заросли ивняка, сквозь которые блеснула вода. Дорога огибала вытянутый пруд.
   — Вон туда смотри, — вновь проговорил Подорожник и вытянул руку.
   Я наконец увидел. В полусотне метров от мостика, где пруд из ручейка разливался в обширную заводь, над водой висело тусклое металлическое яйцо, размером с хорошую бочку. Оно не просто висело, а медленно вращалось, и вода под ним так же медленно закручивалась водоворотом.
   Эта штука притягивала взгляд. Но я по профессиональной привычке сразу переключил внимание на то, что вокруг — берега пруда, осоку, склонившиеся над водой кусты. Зафиксировав явление, нужно сразу изучить окружающую его среду. Это для того, чтобы уяснить целостную картину, вовремя обнаружить опасность или какие-то определяющие признаки.
   Ничего не было, «яйцо» оказалось одиноко в этом уголке природы.
   — Постой, — я взял погонщика за рукав, — давай остановимся. Я должен посмотреть поближе.
   — Рехнулся? Здесь нельзя останавливаться.
   — Что это?
   — Посланник. Он уже много лет здесь. Сколько себя помню, он здесь торчит. И все крутится, крутится.
   Я еще ни разу не видел аэроид так близко. И был так увлечен, что не обратил внимания на домишки, показавшиеся из-за деревьев. Это и была деревня. Погонщик ткнул меня в бок ручкой кнута, чтобы я отвлекся наконец от бесполезного созерцания.
   Я нащупал под соломой дротик и осмотрелся. Было грустно видеть по бокам дороги несколько десятков домов и при этом не слышать ни звука, кроме скрипа собственной тележки. Впрочем, любое заброшенное поселение может вызвать такие чувства. Эта деревня была давно покинута. Сквозь стены домов уже проросли деревья. Круглые крыши почти везде провалились.
   Я заметил, что Подорожник принюхивается.
   — Дымом не пахнет вроде, — сказал он.
   — Не пахнет, — подтвердил я. — И что?
   — Значит, никого нет... наверно.
   — А вот? — произнес я и показал вперед на дорогу. Из-за домов выезжала повозка. Почти такая же, как и наша. На ней сидело несколько человек в серых крестьянских одеждах. Нас заметили, и повозка остановилась. Вслед за ней из-за поворота появилось еще две — пустые, не считая возниц.
   Мы натянули вожжи. Медвежатник и Свистун нагнали нас и тоже остановились.
   — Надо было другой дорогой... — проворчал кто-то из них.
   — Ничего, разберемся, — хладнокровно ответил Подорожник и сунул левую руку под солому. Правой он нащупал рукоятку своего тесака, проверяя, готов ли он к ратному труду.
   На головной повозке произошло некое движение, затем один из пассажиров встал в полный рост. До них было метров семьдесят.
   — Не трогайте нас! — услышал я протяжный крик. — У нас ничего нет! Ничего нет! Только мертвецы!
   — Крестьяне, что ли? — с облегчением произнес Медвежатник. — Но откуда?..
   — Пойдем-ка к ним... помаленьку, — сказал Подорожник, сползая с телеги.
   Слова адресовались мне, поскольку Свистун с Медвежатником не тронулись с места. Я потянул было за собой дротик, но, увидев, что напарник оставил свой, последовал его примеру.
   Мы молча дошли до встречного обоза и остановились в нескольких шагах. Моя подозрительность наполовину убавилась. Люди, сидевшие на повозке, не могли быть разбойниками. Это были обычные крестьяне, пугливые, замотанные работой мужики с обветренными лицами и жилистыми, натруженными руками.
   Я обратил внимание, что к головной тележке приделан довольно высокий шест, на котором болталась какая-то ржавая железка.
   — Откуда? — властно спросил Подорожник.
   — Деревенские мы, — ответил за всех возница, опустив глаза к земле. — Ездили по старым огородам, думали, может, соберем чего.
   — И много набрали?
   — А вот, — мужик нахмурился и кивнул назад, где стояли еще две повозки.
   Мы подошли. Возница откинул большую серую тряпку, и мы увидели пять мертвых тел, аккуратно сложенных на соломе. Все были черные, словно в мазуте.
   — Посланники? — коротко спросил Подорожник.
   — Один. Мы только-только разошлись по сторонам, а тут он. Из рощи тихонько вышел, никто и не заметил сначала. Все поле поперек прополз, а кто ближе стоял, те и почернели. Вон, в другой телеге еще трое.
   — Какой он из себя был?
   — Такой... — крестьянин задумался и сделал несколько неопределенных жестов. — Словно рыбу пополам разрезали. Блестящий.
   — Знаю таких, — кивнул Подорожник. — И куда делся потом?
   — Не видали. Ушел за холмы. Мы сразу оттуда уехали.
   — Ну а мы-то проехать сможем?
   — А почем нам знать? Езжайте. Может, он вас и не тронет.
   Я молчал, украдкой рассматривая крестьян. У них были пыльные лица и наивные, немного виноватые глаза. На передней повозке стояло несколько корзин. Одна меньше чем на треть была заполнена какими-то клубнями. Это все, что успели набрать несчастные люди, заплатив жизнями своих товарищей.
   — Видал, что делается, — вызывающе сказал мне Подорожник, когда мы, простившись с людьми, двинулись дальше.
   — Надо было спросить, нет ли здесь кого еще, — подчеркнуто спокойно ответил я.
   — Разбойников, что ли? Они бы и так сказали, если б видели. Они их боятся еще больше, чем мы.
   — Послушай, а что за железо висело у них на шесте?
   — Наверно, какая-то старая вещь. Глупые люди — они думают, что это их спасет. Как видишь, не спасло.
   — Далеко еще до того места?
   — До огородов? Вроде близко. Да не хватайся ты за свой ножичек. Случись такое, он тебе не помощник.
   Мы двигались по наезженной просеке в реденькой дубовой роще. После рассказа крестьян дубы казались не спокойными великанами, а чудищами с кривыми руками-ветками. Оси повозки скрипели предательски громко. Мне казалось, весь мир слышит, как мы здесь едем.
   Неожиданно роща оборвалась. Мы увидели поле, разделенное неглубокими канавами на несколько бесформенных клоков, бурно заросших лопухами и крапивой.
   — Вот огороды, — вкрадчиво проговорил погонщик. — А вон след, видишь?
   Все открытое пространство пересекала глубокая свежая борозда, от которой кое-где поднимались прозрачные дымки. Я почувствовал, как испуганы лошади. Они переступали медленно и невпопад, но Подорожник и не думал их торопить. Я услышал сзади тихий предостерегающий свист.
   — Вон туда глядите! — тихо воскликнул Свистун. Мы обернулись. Я ничего не увидел, пока не посмотрел поверх деревьев. Над дубовыми верхушками скользил блестящий металлический треугольник, похожий на плавник акулы. Его основание скрывали заросли. Подорожник натянул поводья.