Страница:
Я силился вспомнить, что говорил отец сидящему рядом мальчику, когда они пролетали над городом, подвергшимся нападению аэроидов. Ведь наверняка он подробно рассказал про эти летающие чудовища, он разложил по полочкам, как они ведут себя, что делают с человеком, как можно защититься от них.
Все тщетно. Память выдавала только монотонный гул, из которого нельзя было вычленить ни слова. Остается надеяться на время. Мозг человека работает постоянно. Даже во сне он решает поставленные ранее задачи и может выдать ответ позже...
И тут я вышел к костру. Первое, что я увидел, был Подорожник, который сидел на камне и играл... моими часами.
Заметив меня, он смутился и быстро сунул часы в рукав. Однако прятать было поздно — я уже все увидел. Поэтому он принял довольно наглый и даже агрессивный вид, приготовившись, что я начну заявлять права на свою вещь.
Ничего подобного у меня и в мыслях не было.
— Нравится? — добродушно усмехнулся я.
— Нравится, — ответил Подорожник, которого сразу успокоил мой тон. — Да только мало ли, что мне нравится?
— Почему? Хочешь — подарю.
— Подаришь? — погонщик рассмеялся. — Уже без тебя «подарили». Я везу это начальнику Горной заставы. Лучистый велел обменять это на... На что-нибудь другое.
— Интересно, на что? — равнодушно сказал я— — Это совершенно бесполезная вещь.
К тому времени я уже выяснил, что сутки здесь короче, чем на Земле, и мои дорогостоящие многофункциональные японские часы, подаренные Ведомством по случаю двадцативосьмилетия, не имеют в этих краях ни цены, ни смысла.
— Старые вещи тоже бывают занятными. Он выудил часы из рукава, потряс у меня перед глазами и нажал кнопку. Включился секундомер, часы при этом пискнули.
Я скрыл усмешку. Дикарям нравятся блестящие игрушки, и ничего с этим не поделаешь.
— Ты хочешь поменять их на другую бесполезную вещь?
— Почему бесполезную? Думаю, смогу просить за них иглострел. Лучистый так и приказал.
— О-о! — только и сказал я. Потом мне пришла в голову хорошая мысль, и я продолжил: — А что бы ты попросил за вещь, которая разговаривает?
— Разговаривает? — Подорожник подался вперед, словно хотел получше расслышать.
— Ну-ка, дай... — я взял часы и включил голосовую функцию. Теперь они не только показывали время, но и проговаривали его при нажатии на боковую кнопку. К сожалению, на японском языке, поэтому я этим фокусом никогда не пользовался.
— Что это?! — Подорожник едва не заплясал на месте от удивления. — Что оно говорит?
— Это так... Древние заклинания.
Подошел Свистун, оставив костер с готовящимся обедом. Почти сразу откуда-то взялся и Медвежатник, который воскликнул:
— Ты здесь?! А я тебя искал...
Но он тут же замолчал, потому что часы заиграли мелодию. Потом другую. Я взглянул на погонщиков. Они были страшно возбуждены.
— Научи! — воскликнул Подорожник. — Послушай, мы можем теперь просить за них два иглострела! И один оставим себе.
— И еще что-нибудь в придачу, — согласился Медвежатник, не менее очарованный новой игрушкой.
— Ладно, научу, — безразлично пообещал я. Мне не жалко, пусть играют. Батарейки, если верить гарантии, должно хватить еще надолго.
Когда мы сели обедать, восторг погонщиков утих. Эти люди вообще были не особенно впечатлительны, и никакое событие не выбивало их из колеи надолго. Порадовались, поудивлялись — и хватит.
— Пожалуй, ты знаешь и смысл других вещей, которые нашли у тебя? — подумал вслух Подорожник.
— А у тебя есть еще какие-то вещи?
— У меня — нет. Они остались у Лучистого. Сейчас с ними разбирается один толкователь. Лучистый не жалеет на это денег.
— Почему же он сразу не спросил у меня?
— А кто ты такой, чтобы разбираться в старых вещах? Лжец и сумасшедший?
«Почти логично», — подумал я.
— Могу дать совет, — сказал Медвежатник. — Когда приедем обратно — сходи к толкователю. Объясни все про свои вещи. Он передаст это Лучистому, а деньги поделите.
— Спасибо, но зачем мне толкователь? Я могу и сам.
— Тебе Лучистый все равно не поверит. И не заплатит, потому что ты не толкователь.
Тоже логично. Что ж, пусть придумывают свои идиотские правила, живут по ним, пусть сами над собой издеваются, если хотят. Мне от этого ни тепло, ни холодно.
Дальнейший путь проходил некоторое время под писк моего хронометра. Подорожник все жал и жал на кнопочки, заставляя хитроумный иностранный прибор проигрывать то одну мелодию, то вторую, то говорить на родном японском языке. Я не стал обучать погонщика, как пользоваться встроенными термометром, дальномером и глубиномером. Это были недоступные, да и ненужные ему категории.
Однако я стал героем дня. Мой авторитет сегодня вырос ровно на один иглострел.
Наконец Подорожнику надоели часы.
— Ты так и не ответил, — сказал он. — Можешь ли ты толковать и другие старые вещи?
— Ты сначала скажи, что за вещь, а там посмотрим.
— Да что ж ты все крутишь вокруг да около, — вздохнул Подорожник. — Не можешь прямо сказать — ты толкователь? А то строил, строил из себя дурачка, а оказалось...
— Отвечаю прямо — нет!
— Жаль. Мы, пожалуй, могли бы собрать денег и купить тебе имя. Будь у нас свой толкователь, нам и работать не надо было бы. Ты б нас всех прокормил...
Он явно говорил не то, что думал. Как я понял, просто чтобы оправдаться за свою настойчивость. Его интерес к старым вещам скорее всего объяснялся чем-то иным.
— А у меня вот есть один знакомый, — с наигранной небрежностью продолжал погонщик, — который купил задешево одну старую вещь. Хорошую такую вещь, но... Хотя все и считают, что она наверняка полезная, но никто не может ее истолковать. Я вот и спрашивал...
— Что за вещь?
— А вот, такая штука, — он выдернул из-под себя несколько соломин и согнул из них уголок. — И тут еще такое кольцо, а в нем крючок. А вот тут...
Я уже понял, что за вещь он пытался мне изобразить. Мой пистолет.
— Нет, не знаю, — я с сожалением развел руками. — Наверняка какая-нибудь ерунда.
С задней повозки раздался тихий свист. Свистун, оправдывая свое имя, подавал нам сигнал тревоги.
— Посмотрите туда, — проговорил он, указывая глазами на верхушку скалы. — Только не дергайтесь.
Я начал обводить взглядом окрестности и вскоре заметил человека, который, не очень-то скрываясь, следил за нами с высоты метров двадцать-тридцать.. Подорожник пробормотал какое-то ругательство.
— Кто это? — поинтересовался я.
— Пес его знает... Может, просто так шатается, а может, сейчас помчится к своим и доложит, что мы идем прямо в их лапы. Слышал, что толкователь-то говорил? Вот бы сейчас иглострел не помешал...
— Может, попробуем догнать этого козла горного? — подал голос Медвежатник.
Человек уже карабкался по скале, обходя ее, и через несколько секунд она должна была скрыть его от наших глаз. Будь он раза в два ближе, я смог бы метнуть в него нож. При необходимости.
— Попробуй, догони! — огрызнулся Подорожник. — Он по камням прыгает, между прочим, получше тебя, кривоногого.
Медвежатник обиженно замолчал.
— Гоним! — скомандовал Подорожник, и вожжи сплясали на спине лошади незамысловатый танец.
Наша бедная лошадка старалась изо всех сил. Позади кое-как поспевала вторая повозка. Расчет у нас был единственный — проскочить засаду раньше, чем вероятный наблюдатель успеет о нас предупредить.
Но вышло совсем иначе. Дорога уходила в сосновый лес. Прямо на въезде в него шла драка.
Вернее, бойня. Когда мы несколько приблизились, я смог рассмотреть, что ватага зло кричащих людей гоняет по опушке двоих несчастных, одетых в одинаковые коричневые одежды, изодранные и окровавленные.
— Это ополченцы с заставы! — крикнул Подорожник. — Гоним быстрей!
Кто ополченцы? Где свои, где чужие? Мы стремительно приближались, а я все еще не мог понять, кого следует остерегаться, а кого по возможности защищать. Когда мне говорили о банде, я представлял себе эдаких опереточных разбойников с циничными желтозубыми улыбками и перевязанными глазами. С кривыми саблями на боку. Здесь же наблюдались самые обычные мужики-работяги. Точно таких же я много дней кряду видел в своем овощном дворе. Правда, лица у этих были не унылые, как там, а злые, но это мало что меняло. Да и оружие этих людей больше напоминало садово-огородный инвентарь: какие-то тяпки, крюки на длинных палках, изогнутые заостренные гребни с рукоятками.
Подорожник первым соскочил с повозки и едва ли не на лету рубанул своим тесаком по спине одному из разбойников. Тот кулем отвалился в сторону, успев только растерянно обернуться. Остальные, оставив без внимания людей в коричневой одежде, бросились было бежать, но успели не все. Некоторые, чтобы так же не получить тесаком в спину, развернулись и ввязались в Драку.
Я не считал нужным задерживать людей, которые просто хотели убежать. Но погонщики думали по-другому, и пришлось встать с ними рядом. Я спрыгнул на землю и закрыл путь двоим разбойникам, которые пробовали обежать Подорожника сзади. Всякие вопросы отпали сами собой, когда жердь с привязанным железным шипом устремилась мне в живот. Я отвел ее рукой, коротко замахнулся тесаком и перерубил пополам. Обрубок выпал из рук нападавшего. Он отскочил и бросился бежать, не оглядываясь.
Второй тоже начал пятиться к деревьям, размахивая железной палкой с острым крюком на конце. Он уходил бы вдвое быстрей, но боялся, что я ударю его в спину. Вышло немного по-другому — за его спиной появился Свистун и с силой воткнул тесак ему в поясницу. Кончик лезвия вышел на животе, разорвав рубаху.
Люди, отбивавшиеся от нас, совершенно не умели драться. Мне трудно было убедить себя, что передо мной бандиты. Казалось, произошла ошибка, и мы случайно поцапались с крестьянами, возвращавшимися с работ.
У меня появилась секунда, чтобы оглядеться. Ни одному из моих товарищей помощь не требовалась. Я увидел Медвежатника — он весь был забрызган кровью — и лицо, и одежда. Он стоял на одном месте и махал своим тесаком, как лесоруб — мощно и размеренно. От его взмахов отбивался и уворачивался долговязый человек в изодранной рубашке. По тому, как суетливо и бестолково он двигался, можно было понять, что на победу в этой схватке он не надеется. Только на бегство или милость погонщика.
— Не пускай его! — крикнул вдруг Подорожник. — Добей!
Он кричал мне. Прямо на меня двигался скачками один из разбойников. Без оружия. Ему досталось тесаком в лицо — щека и часть подбородка буквально сползли вниз, открыв что-то желто-розовое, и он поддерживал обвисшую плоть рукой. Он даже не попытался обежать меня, и я тупой стороной лезвия рубанул ему под колени. Он всхлипнул и ткнулся прямо своим обезображенным лицом в землю. В ту же секунду Подорожник нагнал его, запрыгнул сверху и вонзил лезвие в затылок.
— Сам не мог, что ли? — рассерженно крикнул он мне.
Оказалось, все уже кончилось. В траве под деревьями валялись пятеро. Двоих еще били предсмертные судороги. Остальные разбежались. Я смотрел на это и думал: «Какого черта я тут делаю? Зачем вмешиваюсь в жизнь этих людей?» Пусть они сами решают свои дела, пусть убивают или милуют друг друга. Я здесь просто ни при чем. Я как старшеклассник, который залез в песочницу к малышам и теперь вынужден вести нечестную игру, используя силу и опыт старшего.
— Что с тобой? — проговорил Подорожник, становясь рядом.
Я посмотрел ему в глаза. В них не было ни самодовольства, ни гордости, ни удовлетворения. Хотя обычная холодная улыбочка играла на губах.
— Лучше бы я остался на повозке мешки стеречь, — ответил я. — Вы и без меня бы управились.
— Не любишь крови? Или драки боишься?
— Боюсь, — сказал я.
Свистун ходил по траве, поднимал жуткие орудия разбойников и подолгу разглядывал их, поджимая губы и сокрушенно качая головой.
— Эй! — крикнул ему Подорожник. — Башка цела? Свистун отбросил очередной зазубренный «инструмент» и широко улыбнулся.
— Кажется, цела! — сказал он и повернулся затылком, сняв шляпу.
Я увидел, что кожа на макушке и части затылка у него свисает большими складками. И вообще, голова была какая-то неровная.
— Цела! — повторил Свистун и тронул голову пальцами. Кожа промялась, как пустой мешок, — видимо, в черепе была заросшая дырка.
— Ничего, она не очень тебе нужна! — захохотал Подорожник.
Я перевел взгляд на Медвежатника. Он стоял на том же месте с пучком травы и стирал кровь: с лезвия, с волос, с лица, с одежды. Кожаная одежда — это очень удобно. Кровь не впитывается в нее и легко стирается.
— Там есть речушка, недалеко, — произнес Свистун, надевая шляпу. — Обмыться бы...
— На заставе обмоемся, — приказным тоном заявил Подорожник. — Нам надо спешить. Где эти-то... ополченцы?
— Эй! — раздался робкий голос из леса. Из-за сосны робко выглянул совсем молодой парень в коричневом халате.
— Эк его растрепали, — хмыкнул Свистун. У ополченца сочилась кровь, откуда только можно. Из ушей, изо рта, из-под халата по голым ногам. Один глаз раздулся и почернел, став похожим на гнилую картофелину.
— Вылазь оттуда! — крикнул Медвежатник. — А другой где?
— Он здесь... Он не может ходить.
Мы вчетвером приблизились. Второй ополченец лежал за кустом и беспомощно глядел на нас. Он почему-то улыбался. Глаза темнели на бледном лице, как две пробоины.
— Ну, подымайся, — проворчал Медвежатник и потянул раненого за обе руки.
Когда тело немного приподнялось над травой, под ним чавкнула натекшая кровь. А затем раздался еще какой-то странный звук, и... рука ополченца отделилась от туловища.
Медвежатник швырнул ее от себя и отшатнулся.
— Мама родная... — пробормотал он, вытирая шляпой ладонь.
— Не пугайтесь, — равнодушно произнес первый ополченец. — Ему просто руку отрубили.
Раненый продолжал лежать и все так же беспомощно улыбаться. Потом вдруг напрягся, пошевелил губами, тяжело сглотнул — и застыл.
— Мертвый, — проворчал Свистун. Он почувствовал это первым, хотя глаза умершего ополченца продолжали смотреть в небо, а губы — улыбаться.
Мы стояли и молча глядели, как из глаз покойника уходит блеск. Глаза становились матовыми. Словно нарисованными на грубом картоне.
— Ехать бы надо, — сказал его товарищ, нетерпеливо переступив с ноги на ногу. — Они опять могут полезть. Их много тут бродит.
— Да, — согласился Подорожник. — Только мертвеца твоего не повезем, не проси.
— А чего мне просить, — кисло усмехнулся парень. — На что он теперь нужен...
По лесу мы двигались осторожно — останавливаясь и прислушиваясь. Шли пешком, удерживая лошадей за поводья, чтобы успеть отреагировать на любую опасность. Дорога поднималась в гору. Ополченец — его звали Земляной Жук — монотонно рассказывал о том, что вокруг творится. Оказалось, их был целый отряд, который начальник заставы послал обходить лес и вычесывать из него разбойников, не подпуская их близко к стенам. Они с товарищем решили убежать и вернуться домой, поскольку оба первый раз попали в ополчение и сильно боялись. Убежали, да нарвались на группу голодных озверевших крестьян.
Это, собственно, и были разбойники. Как он пояснил дальше, недавно армада посланников Прорвы разорила несколько деревень, поубивала половину жителей, а оставшиеся, обезумев от страха, ринулись к ближайшей заставе, чтобы там укрыться. В город их никто не пустил. Терять им было нечего, поэтому начались грабежи и побоища. Застава переживала настоящую блокаду, и прорвемся ли мы сейчас туда, ополченец не мог сказать с уверенностью.
Я разумно, с моей точки зрения, предположил, что, услышав такие новости, мы повернем и поедем куда-нибудь еще. Но Подорожник только хмыкнул — и мы продолжили наш путь.
В какой-то момент я ощутил, что над головой зависло нечто огромное и темное. Я поднял глаза. В разрыве между сосновыми лапами уходили в небо Холодные башни. Они были неожиданно близко, и мне на мгновение подумалось, будто они только что выросли. Их было восемь, они ничем не отличались от тех, что находились во владениях Лучистого. Я понял, что застава совсем рядом.
В этот момент за деревьями раздались возбужденные крики. Мы встрепенулись.
— Наши, — с облегчением засмеялся Земляной Жук, всмотревшись единственным здоровым глазом в чащу.
В следующую минуту мы разглядели несколько десятков человек в коричневых халатах, среди которых мелькали серые крестьянские рубахи. Я решил было, что идет очередная драка, но немного ошибся. Шла казнь. Ополченцы резали пойманных разбойников. Протыкали животы, рубили сплеча, разбивали головы палками. Карательная операция проходила в странно замедленном темпе. То ли «коричневые халаты» дико устали и едва могли шевелиться, то ли просто растягивали удовольствие. Среди этой мясорубки гарцевал на лошади толстый бородатый человек, который иногда наклонялся, вытягивал руку и доставал своим длинным тесаком чью-то грудь или голову. За спиной у него болтался на ремне продолговатый металлический предмет, похожий на сложенный киноштатив.
— Наши, — смеясь, повторил Земляной Жук и побежал в гущу побоища, без спроса схватив с соломы дротик Подорожника. Он тут же начал колоть какого-то бедолагу-крестьянина, который лежал на траве чуть в сторонке и, по-моему, и так был мертв.
Между тем бородач заметил нас и с гиканьем понесся в нашу сторону, занеся тесак над головой. За ним бросились несколько ополченцев. Они мчались с такими зверскими рожами, что я занервничал. Но Подорожник был спокоен. Он заложил руки за спину и с кривой усмешкой смотрел на ошалевшую от крови орду.
Бородач вдруг, переменившись в лице, резко остановил лошадь. Видимо, он узнал погонщиков. Один из его подчиненных до того увлекся атакой, что, ничего не замечая, подскочил к безоружному Подорожнику и попытался огреть его ошипованной палкой. Но погонщик как-то нехотя повернулся и пнул нападавшего носком ботинка под ребра. Ополченец свалился и снова вскочил, встрепенувшись, как маленькая злая собачка.
— Привезли чего? — спросил бородатый густым басом.
— Привезли, — ответил Подорожник.
— Хозяину?
— Ну не тебе, это точно.
Бородатый замолчал, придав лицу выражение задумчивости.
— Ну ладно. Нас только подождите. Сейчас мы тут закончим...
Он повернул лошадь и умчался обратно. Ополченцы, несколько разочарованные, потянулись за ним, оглядываясь на нас и хмурясь.
— Зачем они это делают? — спросил я. — Зачем добивают людей?
— А что с ними еще делать? Отпустить — так они отсюда не уйдут, опять полезут. У голодных, сам знаешь, разговор короткий.
— Неужели так и будут резать, пока всех в округе не перережут?
— А что? Дело-то нехитрое. Им оно только в радость.
Погонщик сказал это с подчеркнутой небрежностью.
ЗАСТАВА
Все тщетно. Память выдавала только монотонный гул, из которого нельзя было вычленить ни слова. Остается надеяться на время. Мозг человека работает постоянно. Даже во сне он решает поставленные ранее задачи и может выдать ответ позже...
И тут я вышел к костру. Первое, что я увидел, был Подорожник, который сидел на камне и играл... моими часами.
Заметив меня, он смутился и быстро сунул часы в рукав. Однако прятать было поздно — я уже все увидел. Поэтому он принял довольно наглый и даже агрессивный вид, приготовившись, что я начну заявлять права на свою вещь.
Ничего подобного у меня и в мыслях не было.
— Нравится? — добродушно усмехнулся я.
— Нравится, — ответил Подорожник, которого сразу успокоил мой тон. — Да только мало ли, что мне нравится?
— Почему? Хочешь — подарю.
— Подаришь? — погонщик рассмеялся. — Уже без тебя «подарили». Я везу это начальнику Горной заставы. Лучистый велел обменять это на... На что-нибудь другое.
— Интересно, на что? — равнодушно сказал я— — Это совершенно бесполезная вещь.
К тому времени я уже выяснил, что сутки здесь короче, чем на Земле, и мои дорогостоящие многофункциональные японские часы, подаренные Ведомством по случаю двадцативосьмилетия, не имеют в этих краях ни цены, ни смысла.
— Старые вещи тоже бывают занятными. Он выудил часы из рукава, потряс у меня перед глазами и нажал кнопку. Включился секундомер, часы при этом пискнули.
Я скрыл усмешку. Дикарям нравятся блестящие игрушки, и ничего с этим не поделаешь.
— Ты хочешь поменять их на другую бесполезную вещь?
— Почему бесполезную? Думаю, смогу просить за них иглострел. Лучистый так и приказал.
— О-о! — только и сказал я. Потом мне пришла в голову хорошая мысль, и я продолжил: — А что бы ты попросил за вещь, которая разговаривает?
— Разговаривает? — Подорожник подался вперед, словно хотел получше расслышать.
— Ну-ка, дай... — я взял часы и включил голосовую функцию. Теперь они не только показывали время, но и проговаривали его при нажатии на боковую кнопку. К сожалению, на японском языке, поэтому я этим фокусом никогда не пользовался.
— Что это?! — Подорожник едва не заплясал на месте от удивления. — Что оно говорит?
— Это так... Древние заклинания.
Подошел Свистун, оставив костер с готовящимся обедом. Почти сразу откуда-то взялся и Медвежатник, который воскликнул:
— Ты здесь?! А я тебя искал...
Но он тут же замолчал, потому что часы заиграли мелодию. Потом другую. Я взглянул на погонщиков. Они были страшно возбуждены.
— Научи! — воскликнул Подорожник. — Послушай, мы можем теперь просить за них два иглострела! И один оставим себе.
— И еще что-нибудь в придачу, — согласился Медвежатник, не менее очарованный новой игрушкой.
— Ладно, научу, — безразлично пообещал я. Мне не жалко, пусть играют. Батарейки, если верить гарантии, должно хватить еще надолго.
Когда мы сели обедать, восторг погонщиков утих. Эти люди вообще были не особенно впечатлительны, и никакое событие не выбивало их из колеи надолго. Порадовались, поудивлялись — и хватит.
— Пожалуй, ты знаешь и смысл других вещей, которые нашли у тебя? — подумал вслух Подорожник.
— А у тебя есть еще какие-то вещи?
— У меня — нет. Они остались у Лучистого. Сейчас с ними разбирается один толкователь. Лучистый не жалеет на это денег.
— Почему же он сразу не спросил у меня?
— А кто ты такой, чтобы разбираться в старых вещах? Лжец и сумасшедший?
«Почти логично», — подумал я.
— Могу дать совет, — сказал Медвежатник. — Когда приедем обратно — сходи к толкователю. Объясни все про свои вещи. Он передаст это Лучистому, а деньги поделите.
— Спасибо, но зачем мне толкователь? Я могу и сам.
— Тебе Лучистый все равно не поверит. И не заплатит, потому что ты не толкователь.
Тоже логично. Что ж, пусть придумывают свои идиотские правила, живут по ним, пусть сами над собой издеваются, если хотят. Мне от этого ни тепло, ни холодно.
Дальнейший путь проходил некоторое время под писк моего хронометра. Подорожник все жал и жал на кнопочки, заставляя хитроумный иностранный прибор проигрывать то одну мелодию, то вторую, то говорить на родном японском языке. Я не стал обучать погонщика, как пользоваться встроенными термометром, дальномером и глубиномером. Это были недоступные, да и ненужные ему категории.
Однако я стал героем дня. Мой авторитет сегодня вырос ровно на один иглострел.
Наконец Подорожнику надоели часы.
— Ты так и не ответил, — сказал он. — Можешь ли ты толковать и другие старые вещи?
— Ты сначала скажи, что за вещь, а там посмотрим.
— Да что ж ты все крутишь вокруг да около, — вздохнул Подорожник. — Не можешь прямо сказать — ты толкователь? А то строил, строил из себя дурачка, а оказалось...
— Отвечаю прямо — нет!
— Жаль. Мы, пожалуй, могли бы собрать денег и купить тебе имя. Будь у нас свой толкователь, нам и работать не надо было бы. Ты б нас всех прокормил...
Он явно говорил не то, что думал. Как я понял, просто чтобы оправдаться за свою настойчивость. Его интерес к старым вещам скорее всего объяснялся чем-то иным.
— А у меня вот есть один знакомый, — с наигранной небрежностью продолжал погонщик, — который купил задешево одну старую вещь. Хорошую такую вещь, но... Хотя все и считают, что она наверняка полезная, но никто не может ее истолковать. Я вот и спрашивал...
— Что за вещь?
— А вот, такая штука, — он выдернул из-под себя несколько соломин и согнул из них уголок. — И тут еще такое кольцо, а в нем крючок. А вот тут...
Я уже понял, что за вещь он пытался мне изобразить. Мой пистолет.
— Нет, не знаю, — я с сожалением развел руками. — Наверняка какая-нибудь ерунда.
С задней повозки раздался тихий свист. Свистун, оправдывая свое имя, подавал нам сигнал тревоги.
— Посмотрите туда, — проговорил он, указывая глазами на верхушку скалы. — Только не дергайтесь.
Я начал обводить взглядом окрестности и вскоре заметил человека, который, не очень-то скрываясь, следил за нами с высоты метров двадцать-тридцать.. Подорожник пробормотал какое-то ругательство.
— Кто это? — поинтересовался я.
— Пес его знает... Может, просто так шатается, а может, сейчас помчится к своим и доложит, что мы идем прямо в их лапы. Слышал, что толкователь-то говорил? Вот бы сейчас иглострел не помешал...
— Может, попробуем догнать этого козла горного? — подал голос Медвежатник.
Человек уже карабкался по скале, обходя ее, и через несколько секунд она должна была скрыть его от наших глаз. Будь он раза в два ближе, я смог бы метнуть в него нож. При необходимости.
— Попробуй, догони! — огрызнулся Подорожник. — Он по камням прыгает, между прочим, получше тебя, кривоногого.
Медвежатник обиженно замолчал.
— Гоним! — скомандовал Подорожник, и вожжи сплясали на спине лошади незамысловатый танец.
Наша бедная лошадка старалась изо всех сил. Позади кое-как поспевала вторая повозка. Расчет у нас был единственный — проскочить засаду раньше, чем вероятный наблюдатель успеет о нас предупредить.
Но вышло совсем иначе. Дорога уходила в сосновый лес. Прямо на въезде в него шла драка.
Вернее, бойня. Когда мы несколько приблизились, я смог рассмотреть, что ватага зло кричащих людей гоняет по опушке двоих несчастных, одетых в одинаковые коричневые одежды, изодранные и окровавленные.
— Это ополченцы с заставы! — крикнул Подорожник. — Гоним быстрей!
Кто ополченцы? Где свои, где чужие? Мы стремительно приближались, а я все еще не мог понять, кого следует остерегаться, а кого по возможности защищать. Когда мне говорили о банде, я представлял себе эдаких опереточных разбойников с циничными желтозубыми улыбками и перевязанными глазами. С кривыми саблями на боку. Здесь же наблюдались самые обычные мужики-работяги. Точно таких же я много дней кряду видел в своем овощном дворе. Правда, лица у этих были не унылые, как там, а злые, но это мало что меняло. Да и оружие этих людей больше напоминало садово-огородный инвентарь: какие-то тяпки, крюки на длинных палках, изогнутые заостренные гребни с рукоятками.
Подорожник первым соскочил с повозки и едва ли не на лету рубанул своим тесаком по спине одному из разбойников. Тот кулем отвалился в сторону, успев только растерянно обернуться. Остальные, оставив без внимания людей в коричневой одежде, бросились было бежать, но успели не все. Некоторые, чтобы так же не получить тесаком в спину, развернулись и ввязались в Драку.
Я не считал нужным задерживать людей, которые просто хотели убежать. Но погонщики думали по-другому, и пришлось встать с ними рядом. Я спрыгнул на землю и закрыл путь двоим разбойникам, которые пробовали обежать Подорожника сзади. Всякие вопросы отпали сами собой, когда жердь с привязанным железным шипом устремилась мне в живот. Я отвел ее рукой, коротко замахнулся тесаком и перерубил пополам. Обрубок выпал из рук нападавшего. Он отскочил и бросился бежать, не оглядываясь.
Второй тоже начал пятиться к деревьям, размахивая железной палкой с острым крюком на конце. Он уходил бы вдвое быстрей, но боялся, что я ударю его в спину. Вышло немного по-другому — за его спиной появился Свистун и с силой воткнул тесак ему в поясницу. Кончик лезвия вышел на животе, разорвав рубаху.
Люди, отбивавшиеся от нас, совершенно не умели драться. Мне трудно было убедить себя, что передо мной бандиты. Казалось, произошла ошибка, и мы случайно поцапались с крестьянами, возвращавшимися с работ.
У меня появилась секунда, чтобы оглядеться. Ни одному из моих товарищей помощь не требовалась. Я увидел Медвежатника — он весь был забрызган кровью — и лицо, и одежда. Он стоял на одном месте и махал своим тесаком, как лесоруб — мощно и размеренно. От его взмахов отбивался и уворачивался долговязый человек в изодранной рубашке. По тому, как суетливо и бестолково он двигался, можно было понять, что на победу в этой схватке он не надеется. Только на бегство или милость погонщика.
— Не пускай его! — крикнул вдруг Подорожник. — Добей!
Он кричал мне. Прямо на меня двигался скачками один из разбойников. Без оружия. Ему досталось тесаком в лицо — щека и часть подбородка буквально сползли вниз, открыв что-то желто-розовое, и он поддерживал обвисшую плоть рукой. Он даже не попытался обежать меня, и я тупой стороной лезвия рубанул ему под колени. Он всхлипнул и ткнулся прямо своим обезображенным лицом в землю. В ту же секунду Подорожник нагнал его, запрыгнул сверху и вонзил лезвие в затылок.
— Сам не мог, что ли? — рассерженно крикнул он мне.
Оказалось, все уже кончилось. В траве под деревьями валялись пятеро. Двоих еще били предсмертные судороги. Остальные разбежались. Я смотрел на это и думал: «Какого черта я тут делаю? Зачем вмешиваюсь в жизнь этих людей?» Пусть они сами решают свои дела, пусть убивают или милуют друг друга. Я здесь просто ни при чем. Я как старшеклассник, который залез в песочницу к малышам и теперь вынужден вести нечестную игру, используя силу и опыт старшего.
— Что с тобой? — проговорил Подорожник, становясь рядом.
Я посмотрел ему в глаза. В них не было ни самодовольства, ни гордости, ни удовлетворения. Хотя обычная холодная улыбочка играла на губах.
— Лучше бы я остался на повозке мешки стеречь, — ответил я. — Вы и без меня бы управились.
— Не любишь крови? Или драки боишься?
— Боюсь, — сказал я.
Свистун ходил по траве, поднимал жуткие орудия разбойников и подолгу разглядывал их, поджимая губы и сокрушенно качая головой.
— Эй! — крикнул ему Подорожник. — Башка цела? Свистун отбросил очередной зазубренный «инструмент» и широко улыбнулся.
— Кажется, цела! — сказал он и повернулся затылком, сняв шляпу.
Я увидел, что кожа на макушке и части затылка у него свисает большими складками. И вообще, голова была какая-то неровная.
— Цела! — повторил Свистун и тронул голову пальцами. Кожа промялась, как пустой мешок, — видимо, в черепе была заросшая дырка.
— Ничего, она не очень тебе нужна! — захохотал Подорожник.
Я перевел взгляд на Медвежатника. Он стоял на том же месте с пучком травы и стирал кровь: с лезвия, с волос, с лица, с одежды. Кожаная одежда — это очень удобно. Кровь не впитывается в нее и легко стирается.
— Там есть речушка, недалеко, — произнес Свистун, надевая шляпу. — Обмыться бы...
— На заставе обмоемся, — приказным тоном заявил Подорожник. — Нам надо спешить. Где эти-то... ополченцы?
— Эй! — раздался робкий голос из леса. Из-за сосны робко выглянул совсем молодой парень в коричневом халате.
— Эк его растрепали, — хмыкнул Свистун. У ополченца сочилась кровь, откуда только можно. Из ушей, изо рта, из-под халата по голым ногам. Один глаз раздулся и почернел, став похожим на гнилую картофелину.
— Вылазь оттуда! — крикнул Медвежатник. — А другой где?
— Он здесь... Он не может ходить.
Мы вчетвером приблизились. Второй ополченец лежал за кустом и беспомощно глядел на нас. Он почему-то улыбался. Глаза темнели на бледном лице, как две пробоины.
— Ну, подымайся, — проворчал Медвежатник и потянул раненого за обе руки.
Когда тело немного приподнялось над травой, под ним чавкнула натекшая кровь. А затем раздался еще какой-то странный звук, и... рука ополченца отделилась от туловища.
Медвежатник швырнул ее от себя и отшатнулся.
— Мама родная... — пробормотал он, вытирая шляпой ладонь.
— Не пугайтесь, — равнодушно произнес первый ополченец. — Ему просто руку отрубили.
Раненый продолжал лежать и все так же беспомощно улыбаться. Потом вдруг напрягся, пошевелил губами, тяжело сглотнул — и застыл.
— Мертвый, — проворчал Свистун. Он почувствовал это первым, хотя глаза умершего ополченца продолжали смотреть в небо, а губы — улыбаться.
Мы стояли и молча глядели, как из глаз покойника уходит блеск. Глаза становились матовыми. Словно нарисованными на грубом картоне.
— Ехать бы надо, — сказал его товарищ, нетерпеливо переступив с ноги на ногу. — Они опять могут полезть. Их много тут бродит.
— Да, — согласился Подорожник. — Только мертвеца твоего не повезем, не проси.
— А чего мне просить, — кисло усмехнулся парень. — На что он теперь нужен...
По лесу мы двигались осторожно — останавливаясь и прислушиваясь. Шли пешком, удерживая лошадей за поводья, чтобы успеть отреагировать на любую опасность. Дорога поднималась в гору. Ополченец — его звали Земляной Жук — монотонно рассказывал о том, что вокруг творится. Оказалось, их был целый отряд, который начальник заставы послал обходить лес и вычесывать из него разбойников, не подпуская их близко к стенам. Они с товарищем решили убежать и вернуться домой, поскольку оба первый раз попали в ополчение и сильно боялись. Убежали, да нарвались на группу голодных озверевших крестьян.
Это, собственно, и были разбойники. Как он пояснил дальше, недавно армада посланников Прорвы разорила несколько деревень, поубивала половину жителей, а оставшиеся, обезумев от страха, ринулись к ближайшей заставе, чтобы там укрыться. В город их никто не пустил. Терять им было нечего, поэтому начались грабежи и побоища. Застава переживала настоящую блокаду, и прорвемся ли мы сейчас туда, ополченец не мог сказать с уверенностью.
Я разумно, с моей точки зрения, предположил, что, услышав такие новости, мы повернем и поедем куда-нибудь еще. Но Подорожник только хмыкнул — и мы продолжили наш путь.
В какой-то момент я ощутил, что над головой зависло нечто огромное и темное. Я поднял глаза. В разрыве между сосновыми лапами уходили в небо Холодные башни. Они были неожиданно близко, и мне на мгновение подумалось, будто они только что выросли. Их было восемь, они ничем не отличались от тех, что находились во владениях Лучистого. Я понял, что застава совсем рядом.
В этот момент за деревьями раздались возбужденные крики. Мы встрепенулись.
— Наши, — с облегчением засмеялся Земляной Жук, всмотревшись единственным здоровым глазом в чащу.
В следующую минуту мы разглядели несколько десятков человек в коричневых халатах, среди которых мелькали серые крестьянские рубахи. Я решил было, что идет очередная драка, но немного ошибся. Шла казнь. Ополченцы резали пойманных разбойников. Протыкали животы, рубили сплеча, разбивали головы палками. Карательная операция проходила в странно замедленном темпе. То ли «коричневые халаты» дико устали и едва могли шевелиться, то ли просто растягивали удовольствие. Среди этой мясорубки гарцевал на лошади толстый бородатый человек, который иногда наклонялся, вытягивал руку и доставал своим длинным тесаком чью-то грудь или голову. За спиной у него болтался на ремне продолговатый металлический предмет, похожий на сложенный киноштатив.
— Наши, — смеясь, повторил Земляной Жук и побежал в гущу побоища, без спроса схватив с соломы дротик Подорожника. Он тут же начал колоть какого-то бедолагу-крестьянина, который лежал на траве чуть в сторонке и, по-моему, и так был мертв.
Между тем бородач заметил нас и с гиканьем понесся в нашу сторону, занеся тесак над головой. За ним бросились несколько ополченцев. Они мчались с такими зверскими рожами, что я занервничал. Но Подорожник был спокоен. Он заложил руки за спину и с кривой усмешкой смотрел на ошалевшую от крови орду.
Бородач вдруг, переменившись в лице, резко остановил лошадь. Видимо, он узнал погонщиков. Один из его подчиненных до того увлекся атакой, что, ничего не замечая, подскочил к безоружному Подорожнику и попытался огреть его ошипованной палкой. Но погонщик как-то нехотя повернулся и пнул нападавшего носком ботинка под ребра. Ополченец свалился и снова вскочил, встрепенувшись, как маленькая злая собачка.
— Привезли чего? — спросил бородатый густым басом.
— Привезли, — ответил Подорожник.
— Хозяину?
— Ну не тебе, это точно.
Бородатый замолчал, придав лицу выражение задумчивости.
— Ну ладно. Нас только подождите. Сейчас мы тут закончим...
Он повернул лошадь и умчался обратно. Ополченцы, несколько разочарованные, потянулись за ним, оглядываясь на нас и хмурясь.
— Зачем они это делают? — спросил я. — Зачем добивают людей?
— А что с ними еще делать? Отпустить — так они отсюда не уйдут, опять полезут. У голодных, сам знаешь, разговор короткий.
— Неужели так и будут резать, пока всех в округе не перережут?
— А что? Дело-то нехитрое. Им оно только в радость.
Погонщик сказал это с подчеркнутой небрежностью.
ЗАСТАВА
Здесь все было по-другому.
Во-первых, стены. Застава была небольшой, очень плотно застроенной, и располагалась в естественном кольце, образованном плоскими наклонными скалами. Неизвестно, сколько труда было приложено, чтобы соединить скалы перемычками из крепкой каменной кладки, но результат впечатлял — поселение напоминало неприступный средневековый замок. За пределами стен тоже жили люди, но в основном это была беднота — разоренные крестьяне и бродяги, осевшие поближе к батарее Холодных башен и обустроившие свой быт в убогих лачугах. Хотя брать у этих людей было нечего, их во время очередного налета на заставу обычно грабили в первую очередь.
Во-вторых, на меня произвела впечатление дисциплина. Когда мы въезжали в приоткрывшиеся ворота и далее следовали по улицам, я тщетно искал пьяных горлопанящих прохожих, нищих, дерущихся за какой-нибудь морковный хвостик, или даже просто шумно разговаривающих граждан. Ничего подобного я не увидел. Наоборот: тишина, порядок, приглушенные тона. Людей мало, и они немногословны: сразу видно, что застава живет в режиме повышенной боеготовности и принимает это со всей серьезностью.
По-иному здесь было организовано и общественное устройство. Насколько я понял, мы попали в миниатюрное военное государство. В отличие от нашего полуанархического поселения, здесь имелся самый главный человек — начальник заставы. Он же — военачальник. Он не был самым богатым и тем не менее командовал людьми. Богатство не решало, быть ли человеку старшим надо всеми. Потому что в местных условиях самый главный должен не править, не царствовать, а ежеминутно действовать, работать головой, принимать решения и выбирать единственно правильный вариант.
Как раз к этому человеку мы и направлялись. Нас встретил у ворот некто по имени Синее Брюхо и без лишних разговоров, приняв поводья нашей лошади, повел к начальнику заставы.
Горная застава явно была побогаче нашей. И гораздо чище. А еще я увидел здесь множество старых вещей. Они были повсюду — ими накрывали крыши, мостили дорожки, заделывали бреши в стенах, приспосабливали под бельевые сушилки, украшали ворота. В них играли дети, из них мастерили вороты для колодцев, они служили в роли разнообразной домашней утвари. Большие и маленькие металлические предметы самых разнообразных форм и совершенно неизвестного предназначения заполняли весь этот городок, окруженный скалами и сосновыми лесами. Казалось, он вырос на них. Пожалуй, действительно вырос...
Я чувствовал возбуждение. В этом хранилище старины я подсознательно ждал, что через минуту увижу что-то очень важное, очень знакомое, и это позволит мне пробудить память. И тогда я смогу узнать это место, узнать эти вещи. Ведь недаром они были сконцентрированы здесь, наверняка это место в древности было не закрытой наглухо заставой, а городом, или какой-то фабрикой, или чем-то еще. Я не помнил, были ли в том мире фабрики, но города были, точно.
— Ну, мы пошли, — раздался сзади голос Медвежатника. — Встречаемся у ворот.
— Давайте, — махнул рукой Подорожник.
— Куда они? — поинтересовался я, увидев, что наши попутчики свернули на другую улицу.
— На склады, менять овощи.
— А мы почему не с ними?
— У нас другие дела, — глубокомысленно ответил погонщик и выудил из поясной сумки мои часы, не упустив случая полюбоваться и подавить на кнопки. — Будем торговаться.
Он сделал шаг ко мне и заговорил тише, потому что наш проводник Синее Брюхо шевелил ушами, как локаторами.
— Ты стой и молчи. Я буду торг вести. Он сначала скажет, что за такую малость и одного иглострела много. Он всегда так начинает. Но нам нужно два. Ты можешь тоже сказать, что нам хозяин без двух и возвращаться не разрешал. А если повезет, то и еще что-нибудь вдобавок заполучим. Ты только дело не испорть. Стой и поддакивай.
Я пожал плечами. Лучше вообще молчать, чем «стоять и поддакивать», как болванчик.
— А впрочем, выпросить еще чего-то мы, пожалуй, не сможем. Лучше побольше игл взять. Они хоть и подорожали, а без них никак, — продолжал рассуждать погонщик. — Если у нас появится свой иглострел, будем ездить как хозяева по всем дорогам. Никого не бояться. Только увидим дозорного разбойника — хлоп! И все. Понял?
— Понял. А почему вы не возите с собой луки?
— Луки? — удивился погонщик.
— Ну да. У вас дети их себе делают и с ними играются, я видел. А мы почему ими не пользуемся?
— Да как ими пользоваться, если они ни на что не годны? Дети — да, играются. Стрела-то на сколько летит? Ею только курицу можно ушибить, а человека она издалека не пробьет.
— Если хорошо сделать — пробьет.
— Да как ни делай... Чуть натянул посильней — или бечевка порвалась, или дерево поломалось. Нет, лук — вещь никуда не годная.
«Конечно, — подумал я. — Откуда им знать, как выбирать древесину, как вымачивать, сушить, склеивать слоями? Человечеству потребовались десятки веков, чтобы превратить лук из безделушки в грозное оружие. А у этих столько времени не было. Они от истребителей — сразу к дубине. Даже ножи хорошие вручную делать не научились...»
Синебрюхий наконец привел нас к большому добротному домине, окруженному мощным забором. По сути, это была маленькая крепость внутри заставы. Лошадь пришлось оставить на улице, под присмотром старосты, специально поставленного охранять порядок у ворот. Калитка оказалась такой маленькой, что я пролезал туда, скрючившись в три погибели. Похоже, это делалось специально, из соображений безопасности;
Во дворе нами сразу занялись два достаточно вежливых, но решительно настроенных старосты, которые отобрали все наше оружие. Даже мой ножик был изъят и брошен в специальный ящик, поставленный у входа. Подорожник, чувствовалось, с трудом терпел эти порядки, но не забывал подбадривать меня взглядом: привыкай, мол.
Начальник заставы уделил нам лишь несколько минут. Как и полагается классическому полководцу, он был крупным, голосистым и прямым в выражениях. Простая солдатская одежда украшала его куда больше, чем, например, расшитый халат красил нашего Лучистого.
Он поздоровался с Подорожником, коротко поговорил с ним б дороге, поглядывая на меня. Погонщик крутил у него перед носом моими часами, демонстрировал их волшебные возможности и болтал без умолку, убеждая в необычайной ценности своего товара. Я с независимым видом стоял у стены. За те минуты, пока шел разговор, в помещение заглянули человек, наверное, пятнадцать, и у всех были неотложные дела, все пытались отвлечь начальника на что-то очень важное. Тот почти не реагировал. Я давно заметил, что люди, которые умеют организовать свою жизнь и время, никогда не отвлекаются даже от самого пустякового дела, пока не закончат его.
Во-первых, стены. Застава была небольшой, очень плотно застроенной, и располагалась в естественном кольце, образованном плоскими наклонными скалами. Неизвестно, сколько труда было приложено, чтобы соединить скалы перемычками из крепкой каменной кладки, но результат впечатлял — поселение напоминало неприступный средневековый замок. За пределами стен тоже жили люди, но в основном это была беднота — разоренные крестьяне и бродяги, осевшие поближе к батарее Холодных башен и обустроившие свой быт в убогих лачугах. Хотя брать у этих людей было нечего, их во время очередного налета на заставу обычно грабили в первую очередь.
Во-вторых, на меня произвела впечатление дисциплина. Когда мы въезжали в приоткрывшиеся ворота и далее следовали по улицам, я тщетно искал пьяных горлопанящих прохожих, нищих, дерущихся за какой-нибудь морковный хвостик, или даже просто шумно разговаривающих граждан. Ничего подобного я не увидел. Наоборот: тишина, порядок, приглушенные тона. Людей мало, и они немногословны: сразу видно, что застава живет в режиме повышенной боеготовности и принимает это со всей серьезностью.
По-иному здесь было организовано и общественное устройство. Насколько я понял, мы попали в миниатюрное военное государство. В отличие от нашего полуанархического поселения, здесь имелся самый главный человек — начальник заставы. Он же — военачальник. Он не был самым богатым и тем не менее командовал людьми. Богатство не решало, быть ли человеку старшим надо всеми. Потому что в местных условиях самый главный должен не править, не царствовать, а ежеминутно действовать, работать головой, принимать решения и выбирать единственно правильный вариант.
Как раз к этому человеку мы и направлялись. Нас встретил у ворот некто по имени Синее Брюхо и без лишних разговоров, приняв поводья нашей лошади, повел к начальнику заставы.
Горная застава явно была побогаче нашей. И гораздо чище. А еще я увидел здесь множество старых вещей. Они были повсюду — ими накрывали крыши, мостили дорожки, заделывали бреши в стенах, приспосабливали под бельевые сушилки, украшали ворота. В них играли дети, из них мастерили вороты для колодцев, они служили в роли разнообразной домашней утвари. Большие и маленькие металлические предметы самых разнообразных форм и совершенно неизвестного предназначения заполняли весь этот городок, окруженный скалами и сосновыми лесами. Казалось, он вырос на них. Пожалуй, действительно вырос...
Я чувствовал возбуждение. В этом хранилище старины я подсознательно ждал, что через минуту увижу что-то очень важное, очень знакомое, и это позволит мне пробудить память. И тогда я смогу узнать это место, узнать эти вещи. Ведь недаром они были сконцентрированы здесь, наверняка это место в древности было не закрытой наглухо заставой, а городом, или какой-то фабрикой, или чем-то еще. Я не помнил, были ли в том мире фабрики, но города были, точно.
— Ну, мы пошли, — раздался сзади голос Медвежатника. — Встречаемся у ворот.
— Давайте, — махнул рукой Подорожник.
— Куда они? — поинтересовался я, увидев, что наши попутчики свернули на другую улицу.
— На склады, менять овощи.
— А мы почему не с ними?
— У нас другие дела, — глубокомысленно ответил погонщик и выудил из поясной сумки мои часы, не упустив случая полюбоваться и подавить на кнопки. — Будем торговаться.
Он сделал шаг ко мне и заговорил тише, потому что наш проводник Синее Брюхо шевелил ушами, как локаторами.
— Ты стой и молчи. Я буду торг вести. Он сначала скажет, что за такую малость и одного иглострела много. Он всегда так начинает. Но нам нужно два. Ты можешь тоже сказать, что нам хозяин без двух и возвращаться не разрешал. А если повезет, то и еще что-нибудь вдобавок заполучим. Ты только дело не испорть. Стой и поддакивай.
Я пожал плечами. Лучше вообще молчать, чем «стоять и поддакивать», как болванчик.
— А впрочем, выпросить еще чего-то мы, пожалуй, не сможем. Лучше побольше игл взять. Они хоть и подорожали, а без них никак, — продолжал рассуждать погонщик. — Если у нас появится свой иглострел, будем ездить как хозяева по всем дорогам. Никого не бояться. Только увидим дозорного разбойника — хлоп! И все. Понял?
— Понял. А почему вы не возите с собой луки?
— Луки? — удивился погонщик.
— Ну да. У вас дети их себе делают и с ними играются, я видел. А мы почему ими не пользуемся?
— Да как ими пользоваться, если они ни на что не годны? Дети — да, играются. Стрела-то на сколько летит? Ею только курицу можно ушибить, а человека она издалека не пробьет.
— Если хорошо сделать — пробьет.
— Да как ни делай... Чуть натянул посильней — или бечевка порвалась, или дерево поломалось. Нет, лук — вещь никуда не годная.
«Конечно, — подумал я. — Откуда им знать, как выбирать древесину, как вымачивать, сушить, склеивать слоями? Человечеству потребовались десятки веков, чтобы превратить лук из безделушки в грозное оружие. А у этих столько времени не было. Они от истребителей — сразу к дубине. Даже ножи хорошие вручную делать не научились...»
Синебрюхий наконец привел нас к большому добротному домине, окруженному мощным забором. По сути, это была маленькая крепость внутри заставы. Лошадь пришлось оставить на улице, под присмотром старосты, специально поставленного охранять порядок у ворот. Калитка оказалась такой маленькой, что я пролезал туда, скрючившись в три погибели. Похоже, это делалось специально, из соображений безопасности;
Во дворе нами сразу занялись два достаточно вежливых, но решительно настроенных старосты, которые отобрали все наше оружие. Даже мой ножик был изъят и брошен в специальный ящик, поставленный у входа. Подорожник, чувствовалось, с трудом терпел эти порядки, но не забывал подбадривать меня взглядом: привыкай, мол.
Начальник заставы уделил нам лишь несколько минут. Как и полагается классическому полководцу, он был крупным, голосистым и прямым в выражениях. Простая солдатская одежда украшала его куда больше, чем, например, расшитый халат красил нашего Лучистого.
Он поздоровался с Подорожником, коротко поговорил с ним б дороге, поглядывая на меня. Погонщик крутил у него перед носом моими часами, демонстрировал их волшебные возможности и болтал без умолку, убеждая в необычайной ценности своего товара. Я с независимым видом стоял у стены. За те минуты, пока шел разговор, в помещение заглянули человек, наверное, пятнадцать, и у всех были неотложные дела, все пытались отвлечь начальника на что-то очень важное. Тот почти не реагировал. Я давно заметил, что люди, которые умеют организовать свою жизнь и время, никогда не отвлекаются даже от самого пустякового дела, пока не закончат его.