Тютерев Федор. Необыкновенные приключения юных кубанцев

   Запереть дверь он не успел. Вышибив винтовку из рук хохла-часового, Ванько в мгновение ока схватил обоих за затылки и с такой силой хрястнул их лбами, что те обмякли и рухнули, как подкошенные, не издав ни звука. Фонарь выпал из рук, но не погас.
   - Выходите, - дал знать Ванько в приоткрытую дверь. - Быстро в разные стороны!
   Степан, видевший эту короткую схватку, ждать себя не заставил. Выскочив, схватил винтовку, саданул прикладом старшого по голове и только после этого растворился в густой темени. Но остальные не шевельнулись.
   - Батя, не дури, бежим! - вернулся Ванько с фонарем в угол, попытался поднять мужика, все еще сидевшего там. - Другого такого случая не будет!
   - Куда ж мы побижемо? А жинка, а сыночок як? Ни, я нэ хочу... Гэть!
   - Напрасно!.. Но - шума не поднимай, пока полицаи сами не оклемаются! Фрицам тверди, что отпустили нас они. Сами, понял? А ты, Тамара, пойдешь со мной! - Потянул за руку, но и дочь заупиралась. - Не вздумай верещать! приказал он ей и, подхватив на плечо, словно куль с картошкой, выскользнул за дверь.
   Девчонка пришла в себя, когда были уже на достаточном удалении и Ванько перешел на шаг:
   - Да отпусти же ты меня, что я - калека какая! - дернулась она довольно требовательно, и он поставил ее на ноги.
   Вытер рукавом вспотевшее лицо, оглянулся по сторонам, прислушался: темно, тихо, спокойно, если не считать сердце, колотившееся учащенно.
   - Место знакомое? - поинтересовался, видя, что и она осматривается. Дорогу домой найдешь?
   - Найду, мне тут каждая улочка знакомая.
   - У тебя дома кто остался?
   - Мама с братиком.
   - Я тоже иду с тобой. Прихватим их и нужно не медля уходить. - Заметил, что она мешкает, спросил: - Ты че мнешься?
   - Постой тут трошки, я за угол... Можно?
   - Конешно, - догадался он. - Я и сам креплюсь из последних сил.
   - Брательнику сколько лет? - продолжил расспросы, уже на ходу.
   - Два годика всего... Теперь направо. - Чтобы не отставать, ей приходилось бежать за ним трусцой. - Только как же с мамой, она же не сможет идти.
   - Больная, что ли? - сбавил Ванько шагу.
   - Почти не встает с постели...
   - Что с нею? Туберкулез легких? Это усложняет дело... Придется нам уходить без нее.
   - Никуда я от мамы не уйду!
   - Ты понимаешь, что говоришь? - он остановился и взял ее за руку. Полицаи наверняка очухаются. Обнаружат отца и он приведет их еще ночью заставят. А если не ночью, то утром все равно тебя схватят. Расстреляют или того хуже - повесят. - Ванько говорил спокойно, убеждающе, но закончил твердо: - Нет, теперь решаю я! Не захочешь добром - унесу обоих силком.
   - А как же мама?
   - Ее, может, не тронут - такую больную. Ты о братике подумай!
   Торопливо, под собачий брех, но не встретив ни души, прошли едва ли не полстаницы, пока Тамара, наконец, не остановила:
   - Вот наша хата. Подожди трошки тут, я предупрежу.
   - Нет уж, зайдем вместе! Спички в доме есть?
   - Давно уже ни спичек, ни карасину.
   - Малышок где спит?
   - В маминой комнате, в люльке.
   Мать, услышав, что кто-то вошел, слабо обозвалась:
   - Это ты, Леночка?
   - Мамочка, это я, - кинулась дочь к кровати. - И еще со мной мальчик. Он помог убежать из тюрьмы. Папа? Он уходить отказался, чтобы не трогали хотя бы вас с Валерой. Только мы его заберем и сразу уходим - сюда вот-вот могут прибежать полицаи... Мне так не хочется оставлять тебя одну!.. я тебя так люблю... может, больше и не увижу... Но мой освободитель такой не сговорчивый, все равно, говорит, уведу - силком. Мамочка, родненькая, а как же ты? Они ж и тебя теперь не пощадят!.. - Она залила лицо матери горючими слезами, плача навзрыд.
   - Не плачь, доченька... он прав. Мне все одно жить осталось недолго. Поблагодари и от меня вашего спасителя, - слабым голосом успокаивала ее больная.
   Тем временем Ванько ощупью нашел люльку, она оказалась подвешенной на крюк в потолке. Взяв мальчика, осторожно, чтоб не разбудить, завернул в одеяльце, подошел к кровати:
   - Извините, мать... Может, и нехорошо поступаю, но иначе нельзя.
   - Сыночек у тебя? Дай, я поцелую его напоследок...
   Ванько приблизил к больной сверток с мирно сопящим малышом, дал проститься, затем, поймав за руку сестру, направился к выходу.
   - Прощай, мамочка и прости!.. - уже с порога простонала Тамара.
   За двором, отпустив ее руку, он спросил:
   - С какой стороны восток? Иди следом и не отставай ни на шаг!
   - Не отстану, не бойся, - все еще сквозь слезы, пообещала она.
   Ванько ступал крупным, размашистым шагом, в то же время стараясь не трясти сверток с крепко спящим малышом, чтоб подольше не разбудить. Тамаре приходилось все время его догонять. Когда позади осталась едва ли не вся станица, на одной из улиц от лая увязавшейся собаки ребенок все-таки проснулся и захныкал. Сестра тут же взяла его к себе.
   - Валерочка, не плачь, маленький, я с тобой, - принялась успокаивать.
   - Хочу к маме...
   - Погуляем трошки на свежем воздухе и пойдем к маме. Слышишь, собака гавкает? Это она хочет укусить того, кто не хочет спать. Быстренько закрой глазки и усни!
   Ванько выдернул из плетня кол и запустил в настырного пса; заскулив, тот отвязался. Мальчик затих - видно, уснул опять. Снова взял его к себе на руки.
   - А куда мы идем? - спохватилась наконец Тамара. - А то я боюсь... Тут живет одна моя знакомая, может...
   - Знакомая не подойдет... А меня не бойся, малышей не ем, девочками не закусываю. А если сурьезно, то идем мы ко мне домой. Хутор Дальний, слыхала про такой? Там у тебя школьных знакомых или родственников не имеется, случайно?
   - Про хутор слыхала, только никого из знакомых там нет.
   - Это даже к лучшему. Потому - искать вас с Валерой никто не станет. Ты не представляешь, как они там все всполошатся, когда полицаи оклемаются! Однако помолчим: кто-то идет навстречу...
   Посреди улицы грузно ступал некий мужчина с какой-то поклажей на плече. Отошли к забору - подождать, пока минет. Но неизвестный, поровнявшись, опустил мешок и направился к ним, бормоча: "Кого це тут носыть по ночах?".
   - Хто таки, га?! - грозно повысил голос, приблизившись.
   - Дядя, топал бы ты своей дорогой, - миролюбиво предложил Ванько, передавая мальчика спутнице. - Тебя это колышет?
   - Ты гля! - завелся тот, снимая с плеча винтовку. - Ще й одгавкуеться... А аусвайс е? - Клацнул затвором, ткнул стволом. - А ну-ка уперед!
   - Документы, что ли? Щас покажу.
   Схватив ниже мушки, отвел ствол кверху и с силой рванул на себя. Винтовка выскользнула из рук полицая, сам он сделал несколько неуклюжих шагов, будто его сильно толкнули сзади, и растянулся во всю длину. Но еще раньше тишину ночи вспорол резкий хлопок выстрела. Разом в нескольких местах всплошно залились собаки, заплакал испуганно Валерка.
   Опрокинув пытавшегося подняться, матерящегося мужчину на спину, Ванько тюкнул его затылком об дорогу; тот затих. Скомкал упавшую с головы мягкую фуражку и на всякий случай затолкал ему в рот. Его же брючным ремнем туго стянул ноги. С мешка (в нем оказался еще теплый подсвинок) сдернул завязку и скрутил ею руки незадачливому блюстителю "нового порядка". В кармане пиджака случайно нащупал две обоймы патронов, сунул в свой. Поднялся, огляделся ничего подозрительного. Ударом о дорогу отшиб приклад и швырнул винтовку в огород. На все ушло не более пяти минут. Затем пересадил вусмерть перепуганную Тамару со все еще плачущим Валеркой через забор, перемахнул сам.
   Огород оказался запущенным, поросшим бурьяном и мелкой акацией. Помня, что она забыла либо просто не успела обуться, предложил, забрав малыша:
   - Цепляйся на меня сзади, перенесу, а то назагоняешь в ноги колючек. Хватайся за шею.
   То ли не придя еще в себя после испуга, то ли не решаясь "хвататься", но та медлила. Чтоб не терять времени на уговоры, он подцепил и ее под мышку и отпустил только у прорехи в противоположной стороне забора. Очутившись на параллельной улице, долго бежали, пока не наткнулись на лавочку. Присели перевести дух, успокоить малыша, сориентироваться.
   Обласканный сестрой, тот вскоре затих. Ущербная луна, выглянув ненадолго из облака, вылоснила стекла хаты, стал различим пустырь в конце улицы. Свисток паровоза помог определиться: они были на выходе из станицы.
   Злоключения дня - а для Тамары они начались на полсуток раньше и были неизмеримо более мучительными - под конец измотали даже Ванька. Что же до девчонки, то у нее недоставало уже никаких сил нести снова раскапризничавшегося братца, который ни в какую не желал ни засыпать, ни находиться на руках у незнакомого дяди.
   - Слышь, Тамара, давай оставим его у моей тети, - предложил он, уже в который раз передавая ношу сестре для успокоения. - А то как бы он не подвел нас при переходе на ту сторону станции. Тетя живет недалеко отсюда.
   - Боюсь, он устроит такое ревище, что она с ним намучается. Разве что и мне с ним остаться.
   - Оно бы можно. Но я опасаюсь, и за вас, и за тетю: полицай уже, небось, очухался, утром его развяжут, он поднимет хай - и весь этот куток наверняка тщательно обыщут. И искать будут не его, а тебя да меня. А насчет реву... ты не знаешь мою тетю Мотрю: она детей больше самой себя любит и найдет подход к любому малышу. Давай-ка его обратно мне - уже вроде успокоился.
   Теткин пес (его года три назад сосунком подбросили на территорию элеватора, Ванько выпоил его из бутылочки с соской) встретил их у двора, напугав спутницу.
   - Не бойся, не бойся! - успокоил ее Ванько. - Он не укусит. Жучок, эта девочка со мной!
   Последнего можно было и не говорить, так как пес давно усвоил: если с его хозяином пожаловал кто-то еще, значит, он тоже свой, и не то что кусать - тявкать не положено. Свою радость он выражал солидным потягиванием и пофыркиванием, словно как раз перед этим в ноздрю ему забралась некая букашка. На стук в ставню послышалось:
   - Кого там носит в такую пору! Чего надо?
   - Теть, это я, Ванько.
   Знакомо скрежетнул засов, скрипнула дверь.
   - Батюшки! Пошто так поздно - что-нить случилось? Ой, да ты не один!..
   В комнате, засветив семилинейку, взволнованная тетя первым делом подошла к гостье с малышом. Тот настороженно переводил глазки с незнакомых людей на непривычную обстановку. Поняв, что произошло что-то ужасное, она без лишних расспросов тут же взяла его, положила на диван, распеленала. Ребята с жадностью набросились на воду, а она хлопотала:
   - Моя ж ты красотулечка! Не хнычь, мой маленький... э, да мы мокренькие!.. Чьи ж мы, такие хорошенькие!..
   Утолив жажду, племянник вкратце рассказал о случившемся.
   - Звать его Валера. Мог расплакаться и выдать нас при переходе через путя, - этими словами закончил.
   - И правильно сделали, что занесли ко мне! Переночевали б и сами, а завтра посветлу оно и безопаснее.
   - Можно бы, но я ведь утром как из дому. Мама, небось, переживает.
   - С утра?! - ужаснулась тетя, занимаясь малышом. - Да она там, бедная, с ума сходит!.. Томочка, моя ж ты детка! - досмотрелась она, управившись с дитем. - Платьице-то на тебе - совсем порватое. Куда ж в таком-то? Осталась бы у меня.
   - Ей, теть, нельзя, - возразил Ванько твердо. - Завтра с утра нас станут искать. - И он рассказал в нескольких словах о стычке с полицаем, оставленным лежать связанным на улице неподалеку.
   - За малютку не беспокойтесь, а Тамаре и впрямь лучше пойти с тобой, согласилась тетя. - Но я тебя так не отпущу. Подержи-ка братика, - и она вышла в соседнюю комнату.
   Мальчик, оказавшись в домашней обстановке, обихоженный и обласканный пусть и незнакомой тетей, успокоился и повеселел. Заметил на этажерке слоников, показал пальчиком и потребовал:
   - Дай цацу!
   - Нельзя, братик, это чужие слоники, - начала было отговаривать сестра, но тут как раз вернулась хозяйка с вязанной кофтой и новенькими ботинками в руках.
   - А что тут чужое? Слоники? Это - не чужие, это влерочкины игрушки!
   Поманив малыша, который, как ни странно, охотно потянулся к ней, приняла на руки и прошла к этажерке, говоря:
   - Забирай, мой маленький, все это твое... Поиграй, - посадила его на диван. - Вы ж голодные, как волчата, - повернулась к ребятам. - Может, яишницу сладить?
   - Это, теть, будет долгая песня... Собери что-нибудь на скорую руку, мы подкрепимся дорогой. На ходу, чтоб не терять времени.
   Хозяйка настаивать не стала. Пока Тамара зашнуровывала ботинки, она собрала сверток. Ванько сунул его за пазуху, и они ушли.
   Станция, несмотря на поздний час, не спала: почихивал паровоз, временами мелькал переносной свет, доносился говор. Взяли правей от нее. Полоса отчуждения, поросшая кустарником, служила надежным прикрытием. Вскоре Ванько облюбовал место для перехода на ту сторону. Посидели, прислушиваясь, изучая обстановку.
   - Вроде все тихо, но все-таки сперва разведаю, - решил он и, крадучись, удалился в сторону насыпи. Из-за плотной темени в нескольких метрах стал неразличим.
   Пока он отсутствовал, тучка, закрывавшая луну, уползла дальше. Вообще, если судить по обилию звезд, запас облаков на небосклоне истощался. Возвращавшегося с разведки Тамара различила теперь с большего расстояния.
   - Сильно было слышно, когда сползал с насыпи? - поинтересовался он, пристроившись рядом.
   - Шелестело, но не очень. Если не прислушиваться, то и не расслышишь. Как там, никого не видно?
   - Кто-то вроде маячил, но далековато. Подождем вон той тучки и переберемся по затмению. За путями, метрах в сорока, начинается кукурузное поле, нырнем в него - и все наши опаски позади.
   Дождавшись очередного "затмения", благополучно пересекли несколько пар рельсов. Шурша гравием, съехали с насыпи вниз. Вот и кукуруза, густая и высокая, изрядно поросшая мышеем. Сквозь нее пришлось прямо-таки продираться: рядки поперек, стебли выше голов. Их нужно было раз-пораз раздвигать в стороны. Тамаре - она шла след в след - доставалось еще и от увесистых початков, торчавших на раздвигаемых им стеблях.
   Удалившись в глубь плантации на приличное расстояние, Ванько остановился, поджидая отставшую спутницу.
   - Ты, я вижу, совсем притомилась... Вроде и не быстро шел, глянул, а ты отстала.
   - Я ботинком ногу растерла... Да и силов совсем нет...
   - Давай немного отдохнем. Заодно и подкрепимся. - Он навыдергивал десятка два стеблей, предложил: - Садись. И сними-ка ботинки.
   Достал сверток, развернул. Духмянный запах нарезанного ломтями хлеба, щедро намазанными коровьим маслом, сладко щекотнули ноздри. Когда разулась, положил ей на колени.
   - Поешь, сразу и силы появятся.
   - А ты?
   - Ешь, ешь! Я догоню.
   Порядком изголодавшаяся, девчонка без лишних церемоний с жадностью набросилась на еду.
   Небо к этому времени очистилось окончательно, вызвездило, и луна, хоть и ущербная, светила достаточно ярко. Было видно, как под слабым ветерком, доносившим со станции тяжелый мазутный дух, колеблются увядшие уже кукурузные листья. Ванько присел на корточки, взял снятый с ноги ботинок.
   - Они на тебя что, маловаты?
   - Наоборот, хлябают. А натерла ногу потому, что расшнуровался.
   - Надо было сказать сразу, как почувствовала! А что хлябают, так это мы щас поправим. - Наотдирал от початков мягких, успевших уже повлажнеть, рубашек. - С устилкой будут в самый раз... Эти ботинки тетя купила мне в Краснодаре. Красивые, добротные, очень они ей глянулись, и она взяла аж две пары. А я пока одну износил, успел из них вырасти. Было это, между прочим, три года назад. - Намостив листьев, хотел заодно и примерить.
   - Спасибо, Ваня, я сама, - поджала она ноги. - Садись уже поешь, а то все слопаю, тогда не догонишь!
   - Да тут, - принял от нее остатки, - еще на одного хватит!
   Отделив горбушку, с хрустом откусил, принялся смачно прожевывать. Теперь только почувствовал, какой зверский нагулял аппетит.
   Тамара, успев "заморить червяка", ела неспеша, наблюдая за нежданно-негаданным своим избавителем. Никогда не предполагала, - думала она про себя, - что бывают такие вот смелые, находчивые и ужасно сильные мальчики... Ведь не легкая же, а он подхватил, как куклу, бежал более двух кварталов и даже не заморился! И старше-то на каких-нибудь год-полтора, а такой... - она поискала подходящее слово, - такой самостоятельный. И тетя у него такая же - добрая, заботливая и красивая.
   Заметив, что она листком от кукурузного початка вытерла щеки и потянулась за ботинком, Ванько упрекнул:
   - Ты че? Слопай еще хоть этот, небольшой, а то для меня много. Возьми, возьми!
   - Ты ведь и силов больше потратил, - заметила она, приняв ломтик потоньше, но с толстым слоем масла.
   - А ты дольше голодала. Вас когда схватили?
   - Вчера еще. Вечером.
   - Я так и предполагал. А за что? Впрочем, какая разница! - добавил поспешно, предположив, что ей неприятно будет отвечать на этот вопрос.
   Напоминание о каталажке вернуло в жестокую действительность, в миг оборвало установившееся было хрупкое душевное равновесие девчонки. С трудом проглотив откушенное, она отложила кусок. Ванько заметил перемену в настроении и, чтоб как-то сгладить, замять неприятный для нее вопрос, упрекнул шутливо:
   - Неважнецкий из тебя едок!.. А у меня закон: чем добру пропадать, лучше нехай пузо лопнет.
   Он опять принялся за еду. Тамара, справившись с нахлынувшими тревожными мыслями, пояснила:
   - Нас посадили в тюрьму за то, что папа застрелил полицая.
   - Что ты говоришь! - удивился Ванько. - Приставал к тебе?
   - Пришел забрать у нас Зорьку. А нам без молока никак нельзя: мама больная и Валерка маленький. Я и хотела помешать ему увести. Он тащит ее из сарая, а я ухватила за шею - и не даю.
   - Я знаешь, почему подумал, что к тебе приставал? - воспользовавшись паузой, пояснил Ванько. - Из-за платья.
   - Да, это он порвал... Только не поэтому.
   - Ну-ну, извини... что перебил. - Он чуть не сказал - "что решил, будто он хотел снасильничать". Почувствовал, как отлегло от души. - Он, значит, тянет из сарая за налыгач, а ты обхватила Зорьку за шею и не пускаешь?
   - Так и было. Он видит, что не справиться - шибздик, ты б его одним щелчком убил - и решил устранить меня от коровы. Схватил за волосы, а я все равно не бросаю. Тут он и дернул за платье... Я испугалась, что совсем распанахает, и разжала пальцы. Папа после говорил, что надо было мне плюнуть на все, пусть бы, гад, забирал... А я набросилась на него, вцепилась зубами в руку... - На этих словах Тамара, расстроившись, начала всхлипывать. Полицай заматюкался, схватил чурбак, на котором рубили дрова, и хотел меня пришибить. Тут папа в него и стрельнул... Дура ж я дура, что ж я натворила!.. Это ж я и накликала такое ужасное несчастье!..
   Она уткнулась лицом в колени, затряслась в рыданиях. Взрыв отчаянья был так велик, что Ванько не на шутку испугался, и, не зная, что делать, гладил ее по плечу, уговаривая:
   - Теперь уже поздно... теперь плачь не плачь - назад не воротишь. Перестань, успокойся, слышишь? - Выпрямил ее, легонько встряхнул; та продолжала страдальчески, взахлеб плакать. Притянул к себе, заговорил в самое ухо: - Знать бы, что твоя мама больная, я бы утащил и отца... Но, может, все еще обойдется. Может, он одумался и тоже смылся вслед за нами. И давно уже спрятали твою маму где-нибудь подальше, у добрых дюдей. А если нет, мы с ребятами завтра наведаемся к вам. Она наверняка еще дома - неужели фрицы станут забирать такую больную! И мы перенесем ее к соседям. У вас есть там хорошие, надежные соседи?
   - Есть, конешно... - Уговоры подействовали-таки успокаивающе. - Тетя Лена... Можно к ней, она не откажет. - Отстранилась, вытерла слезы. - Я тоже пойду с вами, ладно? Спрячем ее в погребе, у тети Лены он прямо в комнате. Там ее ни за что не найдут!
   - Об этом мы поговорим после, посоветуемся. Мне не совсем понятно, переменил он тему: - где ж был твой папа до этого, почему не вмешался раньше?
   - Был тут же, в сарае. Увидел, что идет к нам полицай, и спрятался подумал, что за ним. Потому как не явился на регистрацию.
   - Застрелил из ружья?
   - Из винтовки. Которую принес, но немцам не сдал, а прятал в сарае.
   - Откуда принес? - не понял Ванько.
   - Когда отступали наши, он отпросился на минутку домой - проведать. А потом не догнал своих и вернулся. Думал, винтовка ему еще пригодится, когда немца станут прогонять.
   - Да... Жалко, что я не знал этого! Твой батя - хороший человек, надо было мне и его силком утащить из кутузки... А откуда у тебя эта смуга на руке, тоже полицай ударил?
   - Только уже другой. В стансовете. Узнал, что ихний убит из-за меня, да как хлестанет плеткой, трех-хвостой. Смуги не только на руке... Хорошо хоть по лицу не досталось.
   - Знаю я этого гада, он - с нашего хутора. Я ему за тебя как-нибудь ребра посчитаю! - погрозился Ванько, поднимаясь. - Пойдем, уже недалеко.
   Теперь шли вдоль рядков, в направлении гравийки.
   - Как ботинки, лучше стало?
   - Спасибо: и не хлябают, и не жмут. А мы не заблудимся?
   - Здесь я и с завязанными глазами не заблужусь. Скоро выйдем к гравийке, там идти будет легше.
   Н а к и н у в на плечи сложенную треугольником теплую шерстяную шаль сентябрьские ночи становились все свежей, - Агафья Никитична дожидалась сына на табуретке посреди двора. Место выбрала с таким расчетом, чтобы видны были и калитка на улицу, и стежка вдоль межи, на которой, если идти со стороны балки, мог появиться Ванько. Она изболелась душой, и было отчего: обещал вернуться засветло, уже глубокая ночь, а его все нет и нет... У ног примостился Туман, повиливал при каждом ее движении мохнатым рыжим хвостом, как бы давая понять, что он тоже не дремлет, отнюдь - весь превратился в слух и внимание.
   Вот он оторвал морду от лап, посмотрел в сторону огорода и коротко брехнул. Еще никого не видя, Никитична вздохнула с облегчением: слава те господи - вернулся! Подхватилась и вслед за псом поспешила навстречу.
   - Где ж вас нечистая носит, непутевых! Я уже все очи проглядела дожидаючись, - напустилась было журить, но, разглядев рядом с сыном девушку, осеклась. - А разве?.. Я думала, ты с Андрюшкой...
   - Тамара, познакомься: это и есть моя ворчливая мамаша, - сказал Ванько. - Туман, нельзя! - цыкнул на пса, обнюхивающего незнакомку.
   - Здрасьте... - неуверенно произнесла последняя.
   - Здравствуй... - Никитична казалась растерянной. - Невесту, что ли, привел в дом?
   - Мам! Ну какие щас могут быть невесты!.. Просто люди попали в беду, мне удалось вызволить, а деться им некуда. У нее еще и малышок-братик, оставили пока у тети.
   - То-то я гляжу, вроде как Мотина кофта... А что с Андрюшкой?
   - С ним, мам, дела плохи: они с Мартой куда-то делись.
   - Как - "делись"? - испугалась мать.
   - Не удалось узнать ни как, ни куда, ни вобще... Даже ее мать - и та ничего не знает.
   - Да что ж случилось-то? Вера уже трижды за вечер наведывалась, места себе не находит... Вскоростях обратно будет...
   - Я щас сам к ней пройду. А вы идите в хату, не ждите.
   Возвратился Ванько через час-полтора. В передней, служившей одновременно и прихожей, и кухней, и столовой неярко светила керосиновая лампа, укрепленная на стене.
   - Я уж заждалась... - Мать отложила стирку, затеянную наскоро, в тазике. - Думаю, не случилось ли чего.
   - С теть Верой? Да нет, обошлось малыми слезами. Сперва задержался с нею, пока малость успокоил, потом еще с Федей постояли, - объяснил Ванько долгое отсутствие. - А Тамара, уже уснула?
   -Я с вечера нагрела воды в двухведерной кастрюле, думала, ты помоешься, как придешь, да предложила ей. Моется зараз в моей комнате. - Села рядом на лавку. - Еще токо жить начала, а уже такое несчастье свалилось!.. За что, господи!..
   - Плакала?
   - Мы обе наплакались... Насилу успокоила. А как же ты с Верой-то, что ей сказал?
   - Ой, - тяжело вздохнул сын. - Не в моих правилах, но пришлось немного приврать...
   - Теть Гаша! - позвали из-за двери.
   - Подожди, сынок, - подхватилась мать. - Уже, видать, помылась. Сходи-ка пока за водой, а то ведра порожние.
   Вернувшись через некоторое время с полными ведрами и не застав купальщицы, кивнул в сторону двери:
   - Все еще моется?
   - Спать уложила. Еле на ногах держится, сердешная. Идем, вынесешь ванну.
   В материной стальне запах хозяйственного мыла сдабривался тонким ароматом меда от самодельной восковой свечки (Деда наделил ими навестивших его перед отъездом ребят). Колеблющегося язычка ее с трудом хватало, чтобы выделить из темени старинную икону в углу (на которую Ванько не помнил, чтобы мать когда-либо крестилась), большую деревянную рамку с карточками родственников на стене да озеро с лебедями, грубо намалеванными на коврике вдоль кровати. Здесь, прибившись к стенке, размеренно посапывала Тамара. Когда звякнула поднятая Ваньком вместительная жестяная ванна, она на секунду испуганно размежила веки, придавила выкат просторной ночной сорочки и тут же снова впала в забытье.
   - Так как же ты объяснил Вере? - вернулась к прерванному разговору Никитична, когда сын зашел в комнату.
   - Иду по улице, а тут и они с Федей навстречу, - начал тот с самого начала. - Ну, сразу, конечно, в слезы...
   - Я забыла тебя предупредить, у нее ведь сердце никудышное, надо бы как-то...
   - Так разве ж я не знаю!.. Потому и пришлось поискать подходящее объяснение. - Он стащил рубашку, сел, стал разуваться. - Нет, я честно признался, что с Андрюшкой не виделся, тут никуда не денешься. Что и он, и Марта куда-то пропали. Но это не значит, говорю, что с ними случилось несчастье. Мать, мол, считает, что их похитили партизанские подпольщики. Вернее, им нужна была только Марта, но так как они оказались вместе - она вышла из дому проводить гостя - то прихватили заодно и Андрея. Зачем? Чтоб обменять на какие-нибудь важные сведения. Ее мать работает ведь в комендатуре и знает многие немецкие секреты. Мам, слей мне над тазиком...