Тютерев Федор. Необыкновенные приключения юных кубанцев

   - Буду очень осторожен. До свиданья!
   На этот раз Жучок то ли проспал, то ли поленился встретить на подходе, как делал это зачастую. Лишь когда скрипнула калитка, он вылез из будки, заходился потягиваться и фыркать носом. Ванько почесал у него за ушами, погладил; поднимаясь с корточек, увидел тетю: она поджидала его в дверях.
   - Ты почему ж не предупредил, что там и заночуешь? - упрекнула она вместо приветствия. - А я тут сама не своя - не случилось ли чего... Что это у тебя за узел такой?
   - Сюрприз для Тамары. Соседка сохранила кое-что из ихних вещей.
   - Мне бы только их метрики нашлись! - воскликнула тетка. - Заходи, а я ставни пооткрываю, рассвело совсем.
   Оставив сюрприз в сенях и разувшись, Ванько осторожно, чтоб никого не разбудить, отворил дверь в комнату. Но, похоже, "сама не своя" была не только хозяйка: на краю печи, свесив ноги, в исподнем сидела Тамара. Сняв фуфайку, подошел к ней.
   - Почему не спишь, еще ж рано!
   - Не хочется, - пояснила она одними губами. - Ссади.
   Протянув к нему руки, спрыгнула и, подхваченная, обвила его шею.
   - Какая ты тепленькая! - Он медлил отпускать, желая, видимо, напитаться ее теплом. - Наверно, рано легли?
   - Нет, заснули поздно. Но мне такой сон приснился, что проснулась и больше не могла уснуть... Уже, наверно, с час.
   - Хороший или плохой?
   - Страшный. Будто тебя схватили немцы... Ой, тетя идет, пусти!
   - Она, между прочим, не против, чтоб я был еще и ее зятем. - Посадил на диван. - Ты ее тоже тетей зовешь?
   - Ага. Валера - тот сразу стал звать мамой. А мне как-то непривычно.
   Пооткрывав ставни, вернулась тетя, приветливо кивнула на тамарино "доброе утро" и прошла к себе - возможно, чтоб не разбудить остальных.
   - А тетю Гашу один раз нечаянно назвала мамой, - вернулась к прерванному разговору.
   - Нечаянно, говоришь?
   - Честное слово, не умышленно.
   - Да я разве упрекаю!.. А она что?
   - Ничего, обозвалась и все. Я аж хотела извиниться...
   - По-моему, не за что. Она тебя давно дочкой кличет. Так что схватившие меня немцы, - напомнил о недорассказанном сне, - хотели меня расстрелять?
   - Ой, даже не это... готовились повесить, и знаешь, где?
   Однако досказать сон снова не пришлось: проснулись и остальные обитатели печи. Оказывается, с вечера была жарко натоплена русская чечь и все пятеро изъявили желание спать именно на ней. Правда, Валера, наигравшись со взрослыми, запросился потом к маме.
   Девчонки юркнули одеваться в теткину комнату, Федя с Борисом подсели на диван.
   - Ну как, все нормально? Наверно, помогал по хозяйству? - спросил Борис.
   - Да. Десятка полтора суковатых чурбаков поколол... пока занесли, сложили - темнеть начало. И уж больно пацан не хотел отпускать.
   - Патроны принес?
   - Из сарая забрал, но прихватил не все, придется сходить еще. Случилась ноша более срочная...
   Он не успел пояснить, какая именно, так как вернулись девчата. У Веры опухоль с губ сошла да и на лице следов от побоев почти не стало заметно. Однако припухлость появилась у Бориса. Она явно бросалась в глаза, Вера то и дело косилась в его сторону.
   - Борь, а что это у тебя с нижней губой? - поинтересовался и Ванько.
   - А вон, - кивнул он на свою ненаглядную. - Локтем двинула, чумичка.
   - Не будешь распускать! - заметила та назидательно
   - Думаешь, я с тобой целоваться собирался? Больно нужно... Хотел сказать что-то на ушко, так ты сразу...
   - Ничего, до свадьбы заживет! А после она и дичиться не станет.
   - Если я еще захочу на ней, дурехе, жениться!..
   - Ну, а с Тамары причитается: у меня для нее сюрпризик! - Ванько вышел в сени и вернулся с объемистым узлом.
   Она сразу же узнала свою скатерть, и ей стало не до вознаграждений. Молча развязала, стала разбирать содержимое. Это были какие-то документы, письма, фотографии, одежда. К каждой вещи она припадала лицом, словно желая насладиться запахом родного дома. Не всхлипывала, не причитала, только слезы лились в два ручья... У Веры и тетки глаза тоже были полны слез. Девчонку на время оставили одну, чтобы не мешать горестным воспоминаниям.
   В и н т о в о ч н ы й порох из патронов, найденных в зарослях после ухода наших, а также конфискованных у полицая и даже тех, что прихватил с собой недавно ночью, расходовали бережно, он тянулся долго, но вскоре снова кончился. Как и запас серы, которой навыколупывали было из ребристых катков, каковыми молотили на току хлеб (ею были закреплены железные штыри-полуоси с боков). Из этой серы приловчились делать "спички", окуная в расплав нарезанные кусочками стебли куги. Она легко загорается от тлеющей ваты либо уголька и воспламеняет спичку. Но все это кончилось и приходилось до головокружения и слез дуть-раздувать, пока добьешься пламени, чтобы зажечь лампу или в печи.
   И Ванько с Рудиком отправились на Чапаева забрать остальные патроны да заодно и распилить акациевые бревна.
   Зима стояла сиротская, с неустойчивой погодой. С утра было вроде по-божески, осадков не ожидалось. Но на подступах к станице неожиданно потемнело, завьюжило, повалил густой снег; округа, посветлев, на глазах преобразилась. Станичная детвора высыпала на улицы играть в снежки. На место прибыли задолго до обеда.
   На этот раз Елена Сергеевна обрадовалась не меньше Сережи, когда Ванько вручил ей двухлитровый бидончик с керосином.
   - Ой, какое ж вам спасибо, ребятки! - воскликнула она, подняв крышку и понюхав с таким удовольствием, словно это был мед. - Без света - хоть плачь. Было немного оливкового масла, но и оно кончилось. А этого богатства хватит теперь до лучших времен!
   - Верите, что они скоро придут?
   - Без такой веры жить бы стало совсем невмоготу. Верим и надеемся. А вы разве нет?
   - Мы, теть Лена, тоже. И даже знаем, что ждать осталось недолго.
   - Твои слова да богу бы в уши, как говорит наша бабушка! А это с тобой...
   - Мой товарищ, Рудик. Пришли распилить акации. Тащи, Серега, пилу!
   - У нас и те дровишки еще тянутся, - сказала Елена. - Как топим, так и поминаем тебя добрым словом.
   - Зима только началась. А с Сережей вы с такими бревнами не справитесь.
   Вскоре бревна одно за другим стали превращаться в кучу чурок. Когда она выросла до внушительных размеров, Ванько уступил место у козел хозяйке и взял в руки колун. Сережа принялся таскать поленья в сарай и делал это столь шустро, что друг едва успевал обеспечивать его работой.
   - Ну ты и моторный! - похвалил он его, когда дело шло к завершению. -Закончим - сделаю тебе подарок.
   - Который сюрприз? - вспомнил тот прежнее обещание.
   - Сюрприз да еще какой! Хочешь иметь настоящий прящ?
   - А то нет? А где ты его возьмешь?
   - Сами сделаем. Имеется отличная резина! Кончай трудиться, найди старый ботинок для кожатки да срежь покрасивше рогатку. Вот тебе ножик. Но смотри не порежься, он острый.
   - Ура! У меня будет настоящий прящ! - Взбрыкивая от радости, он убежал выполнять задание. И вскоре вернулся. - Вот, нашел аж три штуки. Такие? показал срезанные заготовки.
   - Вот эта - годится. Но давай сперва договоримся, что ты не будешь стрелять по птичкам, даже по воробьям. Идет?
   Управившись с дровами, Рудик ушел навестить тетку, Елена Сергеевна готовить обед, а Ванько с Серегой занялись прящом. Резинки вырезали из противогазной маски, и он получился на загляденье. Для мишени нашлась дырявая сковородка, на боеприпас ушла пара кирпичей. Меткости стрельбы стали учиться метров с десяти.
   Стрелял, разумеется, Сережа. Он, пожалуй, впервые держал в руках эту заветную мечту всех подростков, и на первых порах не все получалось - мазал.
   - Ты, старик, не спеши отпускать кожатку, - наставлял его Ванько. - И когда целишься, представляй, будто перед тобой не сковорода, а полицайская морда. И ты хочешь вмазать ему в лоб. Отомстить за тетю Клаву.
   Дело вскоре пошло на лад. После нескольких удачных попаданий стрелок счел необходимым уточнить, в кого ж можно стрелять.
   - А ворон и кряков можно убивать?
   - Ворон - пожалуй. Они птичьи гнезда зорят. Но, опять же, старайся, чтоб и на расплод немного осталось.
   Во время обеда он решил выяснить-таки и насчет лягушек, или "кряков", которых летом в зароях "не меньше миллиона"
   - От них больше вреда, чем от ворон. Потому что писаются, а потом на на руках бородавки, - пояснил он.
   - Сережа, ты же за столом находишься! - укоризненно заметила мать. - А ну прекрати!
   Пришлось разговор этот отложить и главное внимание уделить обеду. На стол были поданы суп гороховый с мясом и кукурузные лепешки. А кто ж не любит гороховый суп, даже если он и без мяса! Елена Сергеевна все же заметила извинительно:
   - Вы, конечно, заслужили лучшего угощения, но...
   - Отличный супец! - не согласился Ванько. - Да еще и со с мясом. У вас вроде и худобы никакой не видно.
   - Была и худоба, да кончилась. Бычка променяла на кукурузу, коровку-кормилицу забрали немцы. Пришлось, хоть и жалко было до слез, извести и овечку. Ее да с пяток кур засолила в кадке, упрятала в погреб. Вот и тянутся понемножку - и мясцо, и соль.
   - Теть Лена, - управившись с добавкой, поинтересовался, на всякий случай, Ванько, - вам, случайно, не знакома такая фамилия: Голопупенко?
   Сережа прыснул, а мать сказала:
   - Что-то вроде знакомое... Нет, не припомню. Тебе зачем?
   - Я как-то познакомился с ихним пацаном. Я с Тамарой и он убежали тогда из казаматки. А вот адрес, где живет, спросить не додумался.
   - Может, наша бабушка знает, пойду спрошу.
   Едва мать вышла, как Сережа вернулся к несостоявшемуся разговору:
   - А по крякам из пряща можно стрелять? Их за станицей больше миллиона. Квакают - аж сюда слыхать. Мы летом ходили на них с лозинами.
   - Всех перелупили?
   - Не-е! Может, штук сто. Мама перестала пускать: там полицаи стали людей убивать. Я не видел, но слышал, как они из пулемета: ды-ды-ды, ды-ды!
   - Ты чего это раздыдыкался, вояка? - вернулась мать. - Бабушка вспомнила: году в двадцать шестом или седьмом дочка ее подруги выходила замуж за казака с такой фамилией. Тогда они жили на улице, которая сейчас называется Заройной. Это недалеко отсюда.
   - Бабушка и фамилию своей подруги назвала?
   - А как же: Сергиенковы. Матрена Кирилловна.
   - Так я, пожалуй, щас к ним наведаюсь. Спасибо за вкусный обед! поднялся он из-за стола.
   Ветер утих, и валил густой снег. Снежинки величиной с бабочку-капустницу, снижаясь, делали замысловатые пируэты и тихо ложились на землю, заборы, налипали на ветви деревьев. Хаты в нескольких метрах теряли очертания, различались лишь их силуэты, сливавшиеся с небом, которое, казалось, опустилось донизу. Пройдя метров двести в указанном направлении, Ванько услышал ребячий гомон, а потом увидел и их самих, лепивших на пустыре снежных баб. Делали это так увлеченно, что ему и самому захотелось тряхнуть стариной. Свернул к ним и занялся делом. Снег мягок и липуч. Словно к магниту, клеится к заготовке, навертывается, как бумага на рулон, обнажая землю. Едва он поставил на-попа громадное тело будущего снеговика, как ребятня, бросив свои занятия, окружила его со всех сторон.
   - Оце будэ баба так баба! - раздались восхищенные голоса.
   - Баба-великан!
   - От бы нам таку сробыть!
   - Поможете делать - считайте, что она ваша, - пообещал Ванько.
   - Поможем! А шо нада делать? - хором согласились дети.
   - Тебя как звать? - посмотрел он на озорного, все еще веснущатого, в облезлом треухе, мокрого с ног до головы сорванца.
   - Митя, - представился тот.
   - А меня Гриша! А меня Витя! А меня Шурик! - наперебой сообщили свои имена желающие помогать.
   - Прекрасно! Витя и Митя - вы скатаете правую руку. Гриша и Шурик - вы займитесь левой. Чтоб были вот такой толщины и одинаковые. Ты - тоже Витя? Сбегай к плетню и принеси два прута: воткнем, чтоб руки не отваливались. За дело!
   Через короткое время на пустыре возвышался почти двухметровый толстяк-снеговик. с глазами, носом, ртом и даже с пальцами на растопыренных руках. К восторгу всех создателей.
   - Братва, а кто из вас знает, где живут Сергиенковы? - поинтересовался на всякий случай главный скульптор.
   - Я! - вызвался один из Вить. - Вин живэ коло нас.
   - Кто - вин? - не понял Ванько.
   - Дедушка Михей.
   - А разве баба Мотя... она уже там не живет?
   - Так вона ж вмэрла, ты шо, нэ знаешь?
   - И он теперь живет один, дедушка Михей? - допытывался Ванько.
   - Чичас з ным отой, як его... О-он ихняя хата, - показал малец и с полдороги припустился назад, к снеговику.
   Двор Сергиенковых выглядел запущенно и неуютно, даже прихорошенный снежным покрывалом. Стены хатенки облуплены, ставни некрашены, окна наполовину "застеклены" фанерками. Если б не дымок из трубы да не свежий след от порога до сарая, можно бы подумать, что подворье давным-давно нежилое.
   На зов и стук откликнулись не сразу. Лишь после настойчивого - в фанерку окна - за дверью послышалась возня, звякнуло по меньшей мере два крючка и в притворе показалось тронутое оспой лицо, которое хмуро осведомилось:
   - Чиво надо?
   - Надо Степу Голопупенка. - Ванько узнал товарища по несчастью и ждал, улыбаясь, приглашения войти.
   - Ваня, ты?! Заходи! Как же ты меня нашел?
   - Было б желание! - Гость несильно пожал протянутую руку. - Язык ведь до Киева доводит.
   Прошли в хату. Сквозь окошко в два стекла (фанерки не в счет) в комнату проникал сумеречный свет, позволявший, впрочем, разглядеть отсутствие должного порядка и здесь. Но было тепло: в печи весело потрескивали дрова. Отблески пламени падали на дощатый стол с немудрящей утварью - ведром с водой, ковшиком и другой мелкой посудой.
   - Один хозяинуешь? - спросил Ванько, не найдя взглядом деда.
   - С дедушкой. Но он почти не слазит с печи. Садись вот сюда, к огню, указал Степан на примитивный табурет о трех ножках врастопырку и вогнутым сидением из войлока; сам устроился на чурке рядом.
   - У тебя что, родных больше никого нет?
   - Почему? Мама и сестренка. Я, вобще-то, живу не здесь.
   - Отчего ж не заберете к себе деда?
   - Пока переходить не соглашается. Мы бабушку недавно похоронили, еще и сорока дней не прошло. Помянем - тогда. Но ты не думай, я все время при нем!
   - Ты с кем там, внучок, разговариваешь? - донесся с печи скрипучий старческий голос.
   - Это, деда, ко мне товарищ пришел в гости. - Внук поднялся и подошел ближе. - Вам ничего не нужно?
   - Нет, не нужно... Слышу - незнакомый голос, вот и спросил.
   - Я думал, больше не придется с тобой свидеться, - вернулся на свой чурбак Степа. - Жалел, что не удастся поблагодарить за находчивость и смелость. Если б не ты - не знаю, чем бы все кончилось... Ты-то какими судьбами попал к нам тогда в компанию?
   - Понимаешь, днем раньше что-то приключилось с нашим товарищем. Он ушел в станицу к знакомой девочке поздравить с днем рождения. Обещал к вечеру вернуться. Не пришел. А парень он не из таких, что пообещает и не сделает. Особенно мать переживала. Чует, говорила, мое сердце: что-то с ним случилось... С сердцем у ней неважно, волноваться нельзя. Я собрался - и в станицу, - неспеша, обстоятельно стал рассказывать Ванько. - Адреса именинницы еще не знал. Решил пройти к комендатуре, где работает ее мать...
   - Да ты что! - перебил Степан, нахмурившись. - Он что, дружил с дочкой фрицевской прислужницы?
   - Видишь ли, они подружились, когда мать еще не работала у немцев, пояснил Ванько. - И тогда они жили у нас на хуторе. Вобщем, я держался около входа, хотел дождаться, пока Ольга Готлобовна зачем-либо выйдет. Поскубался с одним придурком-полицаем. За это и задержали.
   - Понятно... Наверно, в тот же день и я чуть не влип в одну историю, вспомнил собеседник. - Твоего товарища звали, случаем, не Андрей?
   - Точно. А ты откуда знаешь? - удивился на этот раз гость.
   И тот рассказал ему, при каких обстоятельствах произошло знакомство с Андреем и Мартой.
   - Нам стало известно, - под конец его рассказа сообщил Ванько, - что они - и ваши ребята тоже - живы и в безопасности: их каким-то образом вызволили партизаны. Ты никого из тех своих одностанишников не встречал?
   - Как же, видел. Но никто из них подробностей не рассказывал. А от кого стало известно вам, если не секрет?
   - Вообще-то, конешно, секрет... Но ты, вижу, парень надежный, поэтому скажу: от переводчицы.
   - Странно... А она откуда узнала?
   - Неважно. Главное - она передала нам записку, написанную андреевой рукой.
   - Вот это да!.. Выходит, ее мать - наш человек. А я ей в тот день, во время допроса, нахамил, как последний сукин сын.
   - Да ты не переживай. Ей и не такое приходится выслушивать...
   - Ну а вы как, я имею в виду тогда, в каталажке?
   - Мы с девчонкой убежали вслед за тобой, а ее отец так и остался. Она тоже было заупиралась, но я унес ее силком. Зашли за малышом, и теперь они живут у моей тети. Вот токо мать... она оказалась тяжелобольной.
   - Слыхал, их повесили на воротах стадиона... Но, говорят, и карателям непоздоровилось: кто-то швырнул в них гранату, прям из толпы.
   - Раз уж я тут разоткровенничался, то так и быть, признаюсь: наша это работа. Случайно попали на стадион, стали свидетелями казни, ну и не сдержались. К слову сказать, кроме родителей Тамары, тогда повесили и одного из полицаев, что приходил сводить нас в туалет. А второго ты так звезданул прикладом, что проломил череп, и его пристрелили.
   - Ну, ты меня седни порадовал! - воскликнул Степан. - Где ж вы гранату взяли? - Ванько рассказал и это. - А у нас, гадство, ничего такого нет, - с сожалением вздохнул он. - В магазине винтовки, что я тогда прихватил, было всего четыре патрона. Мы их уже израсходовали. Такой обрезик из нее получился! Но он оказался почему-то наш, советский. А патронов к нему нет вот в чем беда.
   - Этой вашей беде я, пожалуй, помогу, - пообещал Ванько, тронутый жалобными нотками в голосе собеседника. - Правда, боюсь, не наломали б вы дров. Уж больно ты, извини, рисковый малый...
   - Да все будет нормально! - схватил его руку Степа. - Слово даю! Я за время оккупации лет на десять повзрослел и поумнел. А у тебя их много, патронов?
   - Много дать не смогу. Обоймы две-три, не больше.
   - А когда? - Парень снова, теперь уже в благодарность за услугу, потряс его руку.
   - Можно прям сейчас. Одевайся и сходим, тут недалеко.
   У ч а с т о к степи, на котором Борис с Мишей установили петли из телефонного провода, получился исключительно "урожайным": за весь ноябрь не было, пожалуй, случая, когда бы они возвратились из обхода порожнем. Но в декабре зачастили дожди, порой со снегом и ветром. В ненастье заяц, видимо, предпочитал отлеживаться в сухом кубле: уловы резко упали либо отсутствовали вовсе. По этим причинам пропадало желание темными утрами "мокнуть заздря". Но, случалось, к обеду становилось на погоде, и нужно было наведаться, чтобы хоть поправить сбитые непогодой петли. И как было обидно и досадно, когда один, а то и два "дурошлепа" все-таки попадались, но к этому времени оказывались расклеванными вороньем!
   А однажды зайчатников ждал пренеприятнейший сюрприз: на застолбленном ими участке кто-то насторожил свои петли. Да еще какие - из сталистой оцинкованной проволоки. Причем, петли эти порой установлены были в нескольких метрах от ихних.
   Чья-то откровенная наглость возмутила ребят и обозлила. Решено было на следующее утро прийти сюда пораньше, чтобы узнать, кто же решился на такое. Может быть, даже отдубасить. Однако наглецами оказались двое ивановцев, постарше и посильней физически. Поговорить с ними по-хорошему не пришлось не захотели.
   - Мало того, эти лбы, - жаловался Миша Ваньку, - еще и отняли у нас двух зайчуганов. И пригрозили, воще, посчитать ребра, ежли застанут еще хоть раз.
   Ванько пообещал разобраться с ними, как только станет на погоде.
   Благодаря нежданно-негаданно раздобытому керосину долгие декабрьские ночи, столь тягостные для детворы (выдержи-ка семнадцать часов на боковой! ), нашим ребятам страшны не были. Скорее, являлись веселым и интересным периодом отдыха от многодневных забот. Собираясь у кого-либо в натопленной хате, а то и на русской печи, они и далеко за полуночь то резались в карты или лото, то просто фантазировали, сочиняли сказки, соревнуясь, кто придумает поволшебней да пострашней.
   Когда приходила погостить Тамара, собирались у Шапориных; приглашалась, разумеется, и Клава. В такие вечера было особенно интересно, так как кроме сказок да загадок затевались развлечения пощекотливей. Всем нравилась, даже Вере, игра в бутылку. Правда, ее не признавал Миша, не желавший целоваться с девчонками; но обходились и без него.
   Ранее Ванько рассказал о своем разговоре со Степаном. Получалось, что их станичные сверстники - а он наверняка у них за старшого - тоже не упускают случая как-то насолить оккупантам. Или, по крайней мере, их прислужникам-полицаям, которые в своем усердии зачастую беспощадней хозяев. Решено было познакомиться с ними покороче. Может быть, даже удружить им один из пистолетов. И уж конечно - поделиться секретом мины, с помощью каковой так удачно насолили Гапону.
   Впрочем, что до удачи, то разве что керосин. Пожар старосту особо, похоже, и не напугал... Сено вскоре появилось у него новое, дрова тоже. Достал он, надо полагать и керосину (правда, флягу у будки больше не оставляли). А вот худобу у хуторян изымать продолжали по-прежнему. Как на этой стороне балки, так и на той, с чисто казачьим населением, райскую жизнь которому так щедро сулили в листовках. По словам Клавы, в один из дней свели коров сразу у семерых ее соседей; отогнали на станцию и погрузили в вагон. Командовал грабежом обретавшийся на хуторе толстый, как боров, в очках с толстыми же стеклами, немец.
   Над учетчицкой все еще болтался флаг со свастикой. Там по-прежнему находился возглавляемый им полицейский участок. Не раз уже у ребят заходил разговор о том, что надо бы поджечь это осиное гнездо, но всякий раз приходилось считаться со сложностями и откладывать затею.
   Об этом же зашел у них разговор, когда в один из вечеров собрались они у Ванька поиграть в лото. Горела неярко лампа, порывисто хлестал за окном дождь, а на столе перед каждым участником лежали потрепанные карточки с цифрами в квадратиках. Федя доставал из кисета "номера" и, объявив, ставил на свою.
   - Помните, Андрей говорил, что видел в бинокль с кургана... Голодовка! - объявил он очередной номер. - Видел, как из грузовика что-то перегружали в амбар... Кочережки! Какие-то ящики и тюки. Ты глянь, опять цифры-близнецы, на этот раз барабанные палочки!
   - Ты, Хветь, или играй, или говори - что-нить одно! - сделал ему замечание Борис.
   - И че ты, воще, хотел этим сказать? - накрыв тыквенными семечками цифры 33, 77 и II, спросил Миша.
   - Что сказать? - отложив кисет с бочонками-цифрами в сторонку, обозвался Федя. - Что амбар этот постоянно на замке и по ночам охраняется. Клава говорила, что в него, кроме как с очкастым, никто не ходит - он, видать, никому ключа не доверяет. А это значит, что в амбаре хранится что-то очень важное.
   - Так мы об этом уже толковали, еще когда было тепло, - припомнил Миша. - Что надо бы в него слазить на разведку, и если там нет такого, что рванет, - поджечь. Ты это же обратно хочешь предложить?
   - Не обратно, балда, а снова, - поправил его Федя. - Только не поджечь, хотя теперь это - как раз плюнуть. У нас ведь есть лимонка.
   - Предлагаешь взорвать, воще?
   - Причем, вместе с очкастым!
   - А как это, воще, сделать, воще?
   - Залезть внутрь, закрепить там лимонку, а кольцо ниткой соединить с дверью, она открывается наружу. Дернет - и вдребезги!
   - Хорошая мысля! - похвалил Ванько. - Но, опять же, если там нет взрывчатки. Иначе кой у кого повылетят стекла, а на дворе зима. Надо, чтоб не навредить своим.
   - Ежли нельзя будет взорвать, то разведать, нет ли чем поживиться. Правда, дело это рисковое, не нарваться б на пулю, - заметил Борис.
   - Риск можно свести на нет, - возразил Ванько. - Полицай наверняка отлучается погреться. Надо установить, надолго ли, как часто и все такое.
   - В холодрыгу долго и не понаблюдаешь, разве что из окна хаты. Кто у нас живет там ближе всех к амбару? - Борис посмотрел на Федю.
   - Если имеешь в виду Клаву, то их хата далековато, я уже думал. Вот Иринка - их двор почти напротив.
   При упоминании этого имени Рудик вздрогнул и живо повернулся к говорившему:
   - Ир-ринка? Это какая же?
   - Уже и забыл? А помнишь, летом на ерике... - усмехнулся Миша.
   - Ты ей тогда еще и письмо накатал. Клава мне по секрету говорила, что оно очень ее взволновало, - не Клаву, конешно. Иринка долго мучилась - идти или не идти к тебе на свидание; но гордость пересилила.
   - Сурьезно?.. - Эта новость не на шутку и его взволновала. - Она мне тогда крепко в душу залезла... Я бы и теперь не прочь с нею задружить!
   - Знаем, как ты дружишь! Не вздумай!.. - поморщился Федя.
   - Да ты че ровняешь! Это же не Нюська, я бы ее ни в жисть не обидел, честное слово, - горячо заверил недавний блудник.
   - Зарекалась свинья дерьмо жрать, да никто не верил! И правильно делали, воще...
   - А теперь Клава еще и порассказала ей, что ты за гусь. Так что ничего у тебя не выйдет!
   - Ладно, насчет амбара мы еще поговорим. Сходим и прикинем на месте. А щас продолжим игру, - предложил Ванько.
   В нашем повествовании уже несколько раз упоминалось о взаимоотношениях Рудика с Иринкой; приспело время остановиться на них подробнее. Случилось это в начале лета на ерике. Нанырявшись с вербы до посинения, Рудик с Мишей улеглись согреться-позагорать на берегу. Вовсю сверкало июньское солнце, в вербах попискивали пичуги, сплетая на кончиках веток уютные висячие гнезда; от воды тянуло свежестью и тонким ароматом цветущих поблизости желтых водяных петушков. Блаженно-дремотный покой загорающих потревожен был визгом девчонок, раздевавшихся неподалеку и - кто боязливо, кто с разбегу осваивавшихся с водой.