конечно?
-- Так вы всетаки отказываетесь мне помочь?
-- Конечно, отказываюсь. Не хочу иметь с вами ничего общего. Пусть вы
будете обесчещены -- мне все равно. Поделом вам! Я даже буду рад вашему
позору. Как вы смеете просить меня, особенно меня, впутаться в такое ужасное
дело? Я думал, что вы лучше знаете людей. Ваш друг, лорд Генри Уоттон,
многому научил вас, но психологии он вас, видно, плохо учил. Я палец о палец
для вас не ударю. Ничто меня не заставит вам помочь. Вы обратились не по
адресу, Грей. Обращайтесь за помощью к своим друзьям, но не ко мне!
-- Алан, это убийство. Я убил его. Вы не знаете, сколько я выстрадал
изза него. В том, что жизнь моя сложилась так, а не иначе, этот человек
виноват больше, чем бедный Гарри. Может, он и не хотел этого, но так вышло.
-- Убийство?! Боже мой, так вы уже и до этого дошли, Дориан? Я не
донесу на вас -- не мое это дело. Но вас все равно, наверное, арестуют.
Всякий преступник непременно делает какуюнибудь оплошность и выдает себя. Я
же, во всяком случае, не стану в это вмешиваться.
-- Вы должны вмешаться. Постойте, постойте, выслушайте меня,
выслушайте, Алан. Я вас прошу только проделать научный опыт. Вы же бываете в
больницах, в моргах, и то, что вы там делаете, уже не волнует вас. Если бы
вы где-нибудь в анатомическом театре или зловонной лаборатории увидели этого
человека на обитом жестью столе с желобами для стока крови, он для вас был
бы просто интересным объектом для опытов. Вы занялись бы им, не
поморщившись. Вам и в голову бы не пришло, что вы делаете что-то дурное.
Напротив, вы бы, вероятно, считали, что работаете на благо человечества,
обогащаете науку, удовлетворяете похвальную любознательность, и так далее.
То, о чем я вас прошу, вы делали много раз. И, уж конечно, уничтожить труп
гораздо менее противно, чем делать то, что вы привыкли делать в секционных
залах. Поймите, этот труп -- единственная улика против меня. Если его
обнаружат, я погиб. А его, несомненно, обнаружат, если вы меня не спасете.
-- Вы забыли, что я вам сказал? Я не имею ни малейшего желания спасать
вас. Вся эта история меня совершенно не касается.
-- Алан, умоляю вас! Подумайте, в каком я положении! Вот только что
перед вашим приходом я умирал от ужаса. Быть может, и вам когда-нибудь
придется испытать подобный страх... Нет, нет, я не то хотел сказать!..
Взгляните на это дело с чисто научной точки зрения. Ведь вы же не
спрашиваете, откуда те трупы, которые служат вам для опытов? Так не
спрашивайте и сейчас ни о чем. Я и так уже сказал вам больше, чем следовало.
Я вас прошу сделать это. Мы были друзьями, Алан!
-- О прошлом вы не поминайте, Дориан. Оно умерло.
-- Иногда то, что мы считаем мертвым, долго еще не хочет умирать. Тот
человек наверху не уходит. Он сидит у стола, нагнув голову и вытянув руки.
Алан, Алан! Если вы не придете мне на помощь, я погиб. Меня повесят, Алан!
Понимаете? Меня повесят за то, что я сделал...
-- Незачем продолжать этот разговор. Я решительно отказываюсь вам
помогать. Вы, видно, помешались от страха, иначе не посмели бы обратиться ко
мне с такой просьбой.
-- Так вы не согласны?
-- Нет.
-- Алан, я вас умоляю!
-- Это бесполезно.
Снова сожаление мелькнуло в глазах Дориана. Он протянул руку и, взяв со
стола листок бумаги, что-то написал на нем. Дважды перечел написанное,
старательно сложил листок и бросил его через стол Алану. Потом встал и
отошел к окну. Кэмпбел удивленно посмотрел на него и развернул записку.
Читая ее, он побледнел как смерть и съежился на стуле. Он ощутил ужасную
слабость, а сердце билось, билось, словно в пустоте. Казалось, оно готово
разорваться.
Прошло дветри минуты в тягостном молчании. Наконец Дориан обернулся и,
подойдя к Алану, положил ему руку на плечо.
-- Мне вас очень жаль, Алан, -- сказал он шепотом, -- но другого выхода
у меня нет. Вы сами меня к этому вынудили. Письмо уже написано -- вот оно.
Видите адрес? Если вы меня не выручите, я отошлю его. А что за этим
последует, вы сами понимаете. Теперь вы не можете отказаться. Я долго
пытался вас щадить -- вы должны это признать. Ни один человек до сих пор не
смел так говорить со мной -- а если бы посмел, его бы уже не было на свете.
Я все стерпел. Теперь моя очередь диктовать условия.
Кэмпбел закрыл лицо руками. Видно было, как он дрожит.
-- Да, Алан, теперь я буду ставить условия. Они вам уже известны. Ну,
ну, не впадайте в истерику! Дело совсем простое п должно быть сделано.
Решайтесь -- и скорее приступайте к нему!
У Кэмпбела вырвался стон. Его бил озноб. Тиканье часов на камине словно
разбивало время на отдельные атомы муки, один невыносимее другого. Голову
Алана все туже и туже сжимал железный обруч -- как будто позор, которым ему
угрожали, уже обрушился на него. Рука Дориана на его плече была тяжелее
свинца, -- казалось, сейчас она раздавит его. Это было невыносимо.
-- Ну же, Алан, решайтесь скорее!
-- Не могу, -- машинально возразил Кэмпбел, точно эти слова могли
изменить что-нибудь .
-- Вы должны. У вас нет выбора. Не медлите!
Кэмпбел с минуту еще колебался. Потом спросил:
-- В той комнате, наверху, есть камин?
-- Да, газовый, с асбестом.
-- Мне придется съездить домой, взять коечто в лаборатории.
-- Нет, Алан, я вас отсюда не выпущу. Напишите, что вам нужно, а мой
лакей съездит к вам и привезет.
Кэмпбел нацарапал несколько строк, промакнул, а на конверте написал
фамилию своего помощника. Дориан взял у него из рук записку и внимательно
прочитал. Потом позвонил, отдал ее пришедшему на звонок слуге, наказав ему
вернуться как можно скорее и все привезти.
Стук двери, захлопнувшейся за лакеем, заставил Кэмпбела нервно
вздрогнуть. Встав изза стола, он подошел к камину. Его трясло как в
лихорадке. Минут двадцать он и Дориан молчалп. В комнате слышно было только
жужжание мухи да тиканье часов, отдававшееся в мозгу Алана, как стук
молотка.
Куранты пробили час. Кэмпбел обернулся и, взглянув на Дориана, увидел,
что глаза его полны слез. В чистоте и тонкости этого печального лица было
чтото, взбесившее Алана.
-- Вы подлец, гнусный подлец! -- сказал он тихо.
-- Не надо, Алан! Вы спасли мне жизнь.
-- Вашу жизнь? Силы небесные, что это за жизнь? Вы шли от порока к
пороку и вот дошли до преступления. Не ради спасения вашей позорной жизни я
сделаю то, чего вы от меня требуете.
-- Ах, Алан.Дориан вздохнул.Хотел бы я, чтобы вы питали ко мне хоть
тысячную долю того сострадания, какое я питаю к вам.
Он сказал это, отвернувшись и глядя через окно в сад.
Кэмпбел ничего не ответил.
Минут через десять раздался стук в дверь, и вошел слуга, неся большой
ящик красного дерева с химическими препаратами, длинный моток стальной и
платиновой проволоки и две железных скобы очень странной формы.
-- Оставить все здесь, сэр? -- спросил он, обращаясь к Кэмпбелу.
-- Да, -- ответил за Кэмпбела Дориан.-- И, к сожалению, Фрэнсис, мне
придется дать вам еще одно поручение. Как зовут того садовода в Ричмонде,
что поставляет нам в Селби орхидеи?
-- Харден, сэр.
-- Да, да, Харден. Так вот, надо сейчас же съездить к нему в Ричмонд и
сказать, чтобы он прислал вдвое больше орхидей, чем я заказал, и как можно
меньше белых... нет, пожалуй, белых совсем не нужно. Погода сегодня
отличная, а Ричмонд -- прелестное местечко, иначе я не стал бы вас
утруждать.
-- Помилуйте, какой же это труд, сэр! Когда прикажете вернуться?
Дориан посмотрел на Кэмпбела.
-- Сколько времени займет ваш опыт, Алан? -- спросил он самым
естественным и спокойным тоном. Видимо, присутствие третьего лица придавало
ему смелости.
Кэмпбел нахмурился, прикусил губу.
-- Часов пять, -- ответил он.
-- Значит, можете не возвращаться до половины восьмого, Фрэнсис... А
впрочем, знаете что: приготовьте перед уходом все, что мне нужно надеть, и
тогда я могу отпустить вас на весь вечер. Я обедаю не дома, так что вы мне
не нужны.
-- Благодарю вас, сэр, -- сказал лакей и вышел.
-- Ну, Алан, теперь за дело, нельзя терять ни минуты. Ого, какой
тяжелый ящик! Я понесу его, а вы -- все остальное.
Дориан говорил быстро и повелительным топом. Кэмпбел покорился. Они
вместе вышли в переднюю. На верхней площадке Дориан достал из кармана ключ и
отпер дверь. Но тут он словно прирос к месту, глаза его тревожно забегали,
руки тряслись.
-- Алан, я, кажется, не в силах туда войти, -- пробормотал он.
-- Так не входите. Вы мне вовсе не нужны, -- холодно отозвался Кэмпбел.
Дориан приоткрыл дверь, и ему бросилось в глаза освещенное солнцем
ухмыляющееся лицо портрета. На полу валялось разорванное покрывало. Он
вспомнил, что прошлой ночью, впервые за все эти годы, забыл укрыть портрет,
и уже хотел было броситься к нему, поскорее его завесить, но вдруг в ужасе
отпрянул.
Что это за отвратительная влага, красная и блестящая, выступила на
одной руке портрета, как будто полотно покрылось кровавым потом? Какой ужас!
Это показалось ему даже страшнее, чем неподвижная фигура, которая, как он
знал, сидит тут же в комнате, навалившись на стол, -- ее уродливая тень на
залитом кровью ковре свидетельствовала, что она на том же месте, где была
вчера.
Дориан тяжело перевел дух и, шире открыв дверь, быстро вошел в комнату.
Опустив глаза и отворачиваясь от мертвеца, в твердой решимости ни разу не
взглянуть на него, он нагнулся, подобрал пурпурнозолотое покрывало и
набросил его на портрет.
Боясь оглянуться, он стоял и смотрел неподвижно на сложный узор вышитой
ткани. Он слышал, как Кэмпбел внес тяжелый ящик, потом все остальные вещи,
нужные ему. И Дориан неожиданно спросил себя, был ли Алан знаком с Бэзилом
Холлуордом и, если да, то что они думали друг о друге?
-- Теперь уходите, -- произнес за его спиной суровый голос. Он
повернулся и поспешно вышел. Успел только заметить, что мертвец теперь
посажен прямо, прислонен к спинке стула, и Кэмпбел смотрит в его желтое,
лоснящееся лицо. Сходя вниз, он услышал, как щелкнул ключ в замке.
Было уже гораздо позднее семи, когда Кэмпбел вернулся в библиотеку. Он
был бледен, но совершенно спокоен.
-- Я сделал то, чего вы требовали. А теперь прощайте навсегда. Больше я
не хочу с вами встречаться.
-- Вы спасли мне жизнь, Алан. Этого я никогда не забуду, -- сказал
Дориан просто.
Как только Кэмпбел ушел, Дориан побежал наверх. В комнате стоял резкий
запах азотной кислоты. Мертвый человек, сидевший у стола, исчез.
В тот же вечер, в, половине девятого, Дориан Грей, прекрасно одетый, с
большой бутоньеркой пармских фиалок в петлице, вошел в гостиную леди
Нарборо, куда его с поклонами проводили лакеи. В висках у него бешено
стучала кровь, нервы были взвинчены до крайности, но он поцеловал руку
хозяйки дома с обычной своей непринужденной грацией. Пожалуй, спокойствие и
непринужденность кажутся более всего естественными тогда, когда человек
вынужден притворяться. И, конечно, никто из тех, кто видел Дориана Грея в
этот вечер, ни за что бы не поверил, что он пережил трагедию, страшнее
которой не бывает в наше время. Не могли эти тонкие, изящные пальцы сжимать
разящий нож, эти улыбающиеся губы оскорблять бога и все, что священно для
человека! Дориан и сам удивлялся своему внешнему спокойствию. И бывали
минуты, когда он, думая о своей двойной жизни, испытывал острое наслаждение.
В этот вечер у леди Нарборо гостей было немного -- только те, кого она
наспех успела созвать. Леди Нарборо была умная женщина, сохранившая, как
говаривал лорд Генри, остатки поистине замечательной некрасивости. Долгие
годы она была примерной женой одного из наших послов, скучнейшего человека,
а по смерти супруга похоронила его с подобающей пышностью в мраморном
мавзолее, сооруженном по ее собственному рисунку, выдала дочерей замуж за
богатых, но довольно пожилых людей, и теперь на свободе наслаждалась
французскими романами, французской кухней и французским остроумием, когда ей
удавалось где-нибудь обнаружить его.
Дориан был одним из ее особенных любимцев, и в разговорах с ним она
постоянно выражала величайшее удовольствие по поводу того, что не
встретилась с ним, когда была еще молода. "Я уверена, что влюбилась бы в вас
до безумия, мой милый, -- говаривала она, -- и ради вас забросила бы свой
чепец через мельницу. Какое счастье, что вас тогда еще и на свете не было!
Впрочем, в мое время дамские чепцы были так уродливы, а мельницы так заняты
своим прозаическим делом, что мне не пришлось даже ни с кем пофлиртовать. И,
конечно, больше всего в этом виноват был Нарборо. Он был ужасно близорук, а
что за удовольствие обманывать мужа, который ничего не видит?" В этот вечер
в гостиной леди Нарборо было довольно скучно. К ней, -- как она тихонько
пояснила Дориану, закрываясь весьма потрепанным веером, -- совершенно
неожиданно приехала погостить одна из ее замужних дочерей и, что всего хуже,
привезла c собой своего супруга.
-- Я считаю, что это очень неделикатно с ее стороны, -- шепотом
жаловалась леди Нарборо.-- Правда, я тоже у них гощу каждое лето по
возвращении из Гамбурга, -- но ведь в моем возрасте необходимо время от
времени подышать свежим воздухом. И, кроме того, когда я приезжаю, я
стараюсь расшевелить их, а им это необходимо. Если бы вы знали, какое они
там ведут существование! Настоящие провинциалы! Встают чуть свет, потому что
у них очень много дела, и ложатся рано, потому что им думать совершенно не о
чем. Со времен королевы Елизаветы во всей округе не было ни одной
скандальной истории, и им остается только спать после обеда. Но вы не
бойтесь, за столом вы не будете сидеть рядом с ними! Я вас посажу подле
себя, и вы будете меня занимать.
Дориан в ответ сказал ей какую-то любезность и обвел глазами гостиную.
Общество собралось явно неинтересное. Двоих он видел в первый раз, а кроме
них, здесь были Эрнест Хорроуден, бесцветная личность средних лет, каких
много среди завсегдатаев лондонских клубов, человек, у которого нет врагов,
но их с успехом заменяют тайно ненавидящие его друзья; леди Рэкстон,
чересчур разряженная сорокасемилетняя дама с крючковатым носом, которая
жаждала быть скомпрометированной, но была настолько дурна собой, что, к
великому ее огорчению, никто не верил в ее безнравственное поведение; миссис
Эрлин, дама без положения в обществе, но весьма энергично стремившаяся его
завоевать, рыжая, как венецианка, и премило картавившая; дочь леди Нарборо,
леди Элис Чэпмен, безвкусно одетая молодая женщина с типично английским
незапоминающимся лицом; и муж ее, краснощекий джентльмен с белоснежными
бакенбардами, который, подобно большинству людей этого типа, воображал, что
избытком жизнерадостности можно искупить полнейшую неспособность мыслить.
Дориан уже жалел, что приехал сюда, но вдруг леди Нарборо взглянула на
большие часы из золоченой бронзы, стоявшие на камине, и воскликнула:
-- Генри Уоттон непозволительно опаздывает! А ведь я нарочно посылала к
нему сегодня утром, и он клятвенно обещал прийти.
Известие, что придет лорд Генри, несколько утешило Дориана, и, когда
дверь открылась и он услышал протяжный и мелодичный голос, придававший
очарование неискреннему извинению, его скуку и досаду как рукой сняло.
Но за обедом он ничего не мог есть. Тарелку за тарелкой уносили
нетронутыми. Леди Нарборо все время бранила его за то, что он "обижает
бедного Адольфа, который придумал меню специально по его вкусу", а лорд
Генри издали поглядывал на своего друга, удивленный его молчаливостью и
рассеянностью. Дворецкий время от времени наливал Дориану шампанского, и
Дориан выпивал его залпом, -- жажда мучила его все сильнее.
-- Дориан, -- сказал наконец лорд Генри, когда подали заливное из
дичи.-- Что с вами сегодня? Вы на себя не похожи.
-- Влюблен, наверное! -- воскликнула леди Нарборо.И боится, как бы я
его не приревновала, если узнаю об этом. И он совершенно прав. Конечно, я
буду ревновать!
-- Дорогая леди Нарборо, -- сказал Дориан с улыбкой, -- я не влюблен ни
в кого вот уже целую неделю -- с тех пор как госпожа де Феррол уехала из
Лондона.
-- Как это вы, мужчины, можете увлекаться такой женщиной! Это для меня
загадка, право, -- заметила старая дама.
-- Мы ее любим за то, леди Нарборо, что она помнит вас маленькой
девочкой, -- вмешался лорд Генри, -- Она единственное звено между нами и
вашими короткими платьицами.
-- Она вовсе не помнит моих коротких платьиц, лорд Генри. Зато я помню
очень хорошо, какой она была тридцать лет назад, когда мы встретились в
Вене, и как она тогда была декольтирована.
-- Она и теперь появляется в обществе не менее декольтированной, --
отозвался лорд Генри, беря длинными пальцами маслину.И когда разоденется, то
напоминает роскошное издание плохого французского романа. Но она занятная
женщина, от нее всегда можно ожидать какого-нибудь сюрприза. А какое у нее
любвеобильное сердце, какая склонность к семейной жизни! Когда умер ее
третий муж, у нее от горя волосы стали совсем золотые.
-- Гарри, как вам не стыдно! -- воскликнул Дориан.
-- В высшей степени поэтическое объяснение! -- воскликнула леди Нарборо
со смехом.-- Вы говорите -- третий муж? Неужели же Феррол у нее четвертый?
-- Именно так, леди Нарборо!
-- Ни за что не поверю.
-- Ну, спросите у мистера Грея, ее близкого друга.
-- Мистер Грей, это правда?
-- По крайней мере, так она утверждает, леди Нарборо. Я спросил у нее,
не бальзамирует ли она сердца своих мужей и не носит ли их на поясе, как
Маргарита Наваррская. Она ответила, что это невозможно, потому что ни у
одного из них не было сердца.
-- Четыре мужа! Вот уж можно сказать -- trop de zele!
-- Вернееtrop d'audace! Я так и сказал ей, -- отозвался Дориан.
-- О, смелости у нее хватит на все, не сомневайтесь, милый мой! А что
собой представляет этот Феррол? Я его не знаю.
-- Мужей очень красивых женщин я отношу к разряду преступников, --
объявил лорд Генри, отхлебнув глоток вина. Леди Нарборо ударила его веером.
-- Лорд Генри, меня ничуть не удивляет, что свет считает вас в высшей
степени безнравственным человеком.
-- Неужели? -- спросил лорд Генри, поднимая брови.-- Вероятно, вы
имеете в виду тот свет? С этим светом я в прекрасных отношениях.
-- Нет, все, кого я только знаю, говорят, что вы опасный человек, --
настаивала леди Нарборо, качая головой. Лорд Генри на минуту стал серьезен.
-- Просто возмутительно, -- сказал он, -- что в наше время принято за
спиной у человека говорить о нем вещи, которые... безусловно верны.
-- Честное слово, он неисправим! -- воскликнул Дориан, наклоняясь через
стол.
-- Надеюсь, что это так, -- воскликнула, смеясь, леди Нарборо.-- И
послушайте -- раз все вы до смешного восторгаетесь мадам де Феррол,
придется, видно, и мне выйти замуж второй раз, чтобы не отстать от моды.
-- Вы никогда больше не выйдете замуж, леди Нарборо, -- возразил лорд
Генри.-- Потому что вы были счастливы в браке. Женщина выходит замуж
вторично только в том случае, если первый муж был ей противен. А мужчина
женится опять только потому, что очень любил первую жену. Женщины ищут в
браке счастья, мужчины ставят свое на карту.
-- Нарборо был не так уж безупречен, -- заметила старая леди.
-- Если бы он был совершенством, вы бы его не любили, дорогая. Женщины
любят нас за наши недостатки. Если этих недостатков изрядное количество, они
готовы все нам простить, даже ум... Боюсь, что за такие речи вы перестанете
приглашать меня к обеду, леди Нарборо, но что поделаешь -- это истинная
правда.
-- Конечно, это верно, лорд Генри. Если бы женщины не любили вас,
мужчин, за ваши недостатки, что было бы с вами? Ни одному мужчине не удалось
бы жениться, все вы остались бы несчастными холостяками. Правда, и это не
заставило бы вас перемениться. Теперь все женатые мужчины живут как
холостяки, а все холостые -- как женатые.
-- Fin de siecle! -- проронил лорд Генри.
-- Fin du globe! -- подхватила леди Нарборо.
-- Если бы поскорее fin du globe!-- вздохнул Дориан -- Жизнь --
сплошное разочарование.
-- Ах, дружок, не говорите мне, что вы исчерпали жизнь! -- воскликнула
леди Нарборо, натягивая перчатки.-- Когда человек так говорит, знайте, что
жизнь исчерпала его. Лорд Генри -- человек безнравственный, а я порой жалею,
что была добродетельна. Но вы -- другое дело. Вы не можете быть дурным --
это видно по вашему лицу. Я непременно подыщу вам хорошую жену. Лорд Генри,
вы не находите, что мистеру Грею пора жениться?
-- Я ему всегда это твержу, леди Нарборо, -- сказал лорд Генри с
поклоном.
-- Ну, значит, надо найти ему подходящую партию. Сегодня же внимательно
просмотрю Дебретта и составлю список всех невест, достойных мистера Грея.
-- И укажете их возраст, леди Нарборо? -- спросил Дориан.
-- Обязательно укажу, -- конечно, с некоторыми поправками. Однако в
таком деле спешка не годится. Я хочу, чтобы это был, как выражается "Морнинг
пост", подобающий брак и чтобы вы и жена были счастливы.
-- Сколько ерунды у нас говорится о счастливых браках! -- возмутился
лорд Генри.-- Мужчина может быть счастлив с какой угодно женщиной, если
только он ее не любит.
-- Какой же вы циник! -- воскликнула леди Нарборо, отодвинув свой стул
от стола и кивнув леди Рэкстон.-- Навещайте меня почаще, лорд Генри. Вы на
меня действуете гораздо лучше, чем все тонические средства, которые мне
прописывает сэр Эндрью. И скажите заранее, кого вам хотелось бы встретить у
меня. Я постараюсь подобрать как можно более интересную компанию.
-- Я люблю мужчин с будущим и женщин с прошлым, -- ответил лорд
Генри.-- Только, пожалуй, тогда вам удастся собрать исключительно дамское
общество.
-- Боюсь, что да! -- со смехом согласилась леди Нарборо.
Она встала изза стола и обратилась к леди Рэкстон:
-- Ради бога, извините, моя дорогая, я не видела, что вы еще не
докурили папиросу.
-- Не беда, леди Нарборо, я слишком много курю. Я и то уже решила быть
умереннее.
-- Ради бога, не надо, леди Рэкстон, -- сказал лорд Генри.--
Воздержание -- в высшей степени пагубная привычка. Умеренность -- это все
равно что обыкновенный скучный обед, а неумеренность -- праздничный пир.
Леди Рэкстон с любопытством посмотрела на него.
-- Непременно приезжайте как-нибудь ко мне, лорд Генри, и разъясните
мне это подробнее. Ваша теория очень увлекательна, -- сказала она, выплывая
из столовой.
-- Нус, мы уходим наверх, а вы тоже не занимайтесь тут слишком долго
политикой и сплетнями, приходите поскорее, иначе мы там все перессоримся, --
крикнула леди Нарборо с порога. Все засмеялись. Когда дамы вышли, мистер
Чэпмен, сидевший в конце стола, величественно встал и занял почетное место.
Дориан Грей тоже пересел -- поближе к лорду Генри. Мистер Чэпмен немедленно
стал разглагольствовать о положении дел в палате общин, высмеивая своих
противников. Слово "доктринер", столь страшное для англичанина, слышалось по
временам среди взрывов смеха. Мистер Чэпмен поднимал британский флаг на
башнях Мысли и доказывал, что наследственная тупость британской нации (этот
оптимист, конечно, именовал ее "английским здравым смыслом") есть подлинный
оплот нашего общества.
Лорд Генри слушал его с усмешкой. Наконец он повернулся и взглянул на
Дориана.
-- Ну, что, мой друг, вы уже чувствуете себя лучше? За обедом вам как
будто было не по себе?
-- Нет, я совершенно здоров, Генри. Немного устал, вот и все.
-- Вчера вы были в ударе и совсем пленили маленькую герцогиню. Она мне
сказала, что собирается в Селби.
-- Да, она обещала приехать двадцатого.
-- И Монмаут приедет с нею?
-- Ну конечно, Гарри.
-- Он мне ужасно надоел, почти так же, как ей. Она умница, умнее, чем
следует быть женщине. Ей не хватает несравненного очарования женской
слабости. Ведь не будь у золотого идола глиняных ног, мы ценили бы его
меньше. Ножки герцогини очень красивы, но они не глиняные. Скорее можно
сказать, что они из белого фарфора. Ее ножки прошли через огонь, а то, что
огонь не уничтожает, он закаляет. Эта маленькая женщина уже много испытала в
жизни.
-- Давно она замужем? -- спросил Дориан.
-- По ее словам, целую вечность. А в книге пэров, насколько я помню,
указано десять лет. Но десять лет жизни с Монмаутом могут показаться
вечностью... А кто еще приедет в Селби?
-- Виллоуби и лорд Рэгби -- оба с женами, потом леди Нарборо, Джеффри,
Глостон, -- словом, все та же обычная компания. Я пригласил еще лорда
Гротриана.
-- А, вот это хорошо! Он мне нравится. Многие его не любят, а я нахожу,
что он очень мил. Если иной раз чересчур франтит, то этот грех искупается
его замечательной образованностью. Он вполне современный, человек.
-- Погодите радоваться, Гарри, -- еще неизвестно, сможет ли он
приехать. Возможно, что ему придется везти отца в МонтеКарло.
-- Ох, что за несносный народ эти родители! Всетаки постарайтесь, чтобы
он приехал, уговорите его... Кстати, Дориан, вы очень рано сбежали от меня
вчера, -- еще и одиннадцати не было. Что вы делали потом? Неужели
отправились прямо домой?
Дориан метнул на него быстрый взгляд и нахмурился.
-- Нет, Гарри, -- не сразу ответил он.-- Домой я вернулся только около
трех.
-- Были в клубе?
-- Да... То есть нет! -- Дориан прикусил губу.-- В клубе я не был. Так,
гулял... Не помню, где был... Как вы любопытны, Гар ри! Непременно вам нужно
знать, что человек делает. А я всегда стараюсь забыть, что я делал. Если уж
хотите знать точно, я пришел домой в половине третьего. Я забыл взять с
собою ключ, и моему лакею пришлось открыть мне. Если вам нужно
подтверждение, можете спросить у него.
Лорд Генри пожал плечами.
-- Полноте, мой милый, на что мне это нужно! Пойдемте в гостиную к
дамам... Нет, спасибо, мистер Чэпмен, я не пью хереса... С вами что-то
-- Так вы всетаки отказываетесь мне помочь?
-- Конечно, отказываюсь. Не хочу иметь с вами ничего общего. Пусть вы
будете обесчещены -- мне все равно. Поделом вам! Я даже буду рад вашему
позору. Как вы смеете просить меня, особенно меня, впутаться в такое ужасное
дело? Я думал, что вы лучше знаете людей. Ваш друг, лорд Генри Уоттон,
многому научил вас, но психологии он вас, видно, плохо учил. Я палец о палец
для вас не ударю. Ничто меня не заставит вам помочь. Вы обратились не по
адресу, Грей. Обращайтесь за помощью к своим друзьям, но не ко мне!
-- Алан, это убийство. Я убил его. Вы не знаете, сколько я выстрадал
изза него. В том, что жизнь моя сложилась так, а не иначе, этот человек
виноват больше, чем бедный Гарри. Может, он и не хотел этого, но так вышло.
-- Убийство?! Боже мой, так вы уже и до этого дошли, Дориан? Я не
донесу на вас -- не мое это дело. Но вас все равно, наверное, арестуют.
Всякий преступник непременно делает какуюнибудь оплошность и выдает себя. Я
же, во всяком случае, не стану в это вмешиваться.
-- Вы должны вмешаться. Постойте, постойте, выслушайте меня,
выслушайте, Алан. Я вас прошу только проделать научный опыт. Вы же бываете в
больницах, в моргах, и то, что вы там делаете, уже не волнует вас. Если бы
вы где-нибудь в анатомическом театре или зловонной лаборатории увидели этого
человека на обитом жестью столе с желобами для стока крови, он для вас был
бы просто интересным объектом для опытов. Вы занялись бы им, не
поморщившись. Вам и в голову бы не пришло, что вы делаете что-то дурное.
Напротив, вы бы, вероятно, считали, что работаете на благо человечества,
обогащаете науку, удовлетворяете похвальную любознательность, и так далее.
То, о чем я вас прошу, вы делали много раз. И, уж конечно, уничтожить труп
гораздо менее противно, чем делать то, что вы привыкли делать в секционных
залах. Поймите, этот труп -- единственная улика против меня. Если его
обнаружат, я погиб. А его, несомненно, обнаружат, если вы меня не спасете.
-- Вы забыли, что я вам сказал? Я не имею ни малейшего желания спасать
вас. Вся эта история меня совершенно не касается.
-- Алан, умоляю вас! Подумайте, в каком я положении! Вот только что
перед вашим приходом я умирал от ужаса. Быть может, и вам когда-нибудь
придется испытать подобный страх... Нет, нет, я не то хотел сказать!..
Взгляните на это дело с чисто научной точки зрения. Ведь вы же не
спрашиваете, откуда те трупы, которые служат вам для опытов? Так не
спрашивайте и сейчас ни о чем. Я и так уже сказал вам больше, чем следовало.
Я вас прошу сделать это. Мы были друзьями, Алан!
-- О прошлом вы не поминайте, Дориан. Оно умерло.
-- Иногда то, что мы считаем мертвым, долго еще не хочет умирать. Тот
человек наверху не уходит. Он сидит у стола, нагнув голову и вытянув руки.
Алан, Алан! Если вы не придете мне на помощь, я погиб. Меня повесят, Алан!
Понимаете? Меня повесят за то, что я сделал...
-- Незачем продолжать этот разговор. Я решительно отказываюсь вам
помогать. Вы, видно, помешались от страха, иначе не посмели бы обратиться ко
мне с такой просьбой.
-- Так вы не согласны?
-- Нет.
-- Алан, я вас умоляю!
-- Это бесполезно.
Снова сожаление мелькнуло в глазах Дориана. Он протянул руку и, взяв со
стола листок бумаги, что-то написал на нем. Дважды перечел написанное,
старательно сложил листок и бросил его через стол Алану. Потом встал и
отошел к окну. Кэмпбел удивленно посмотрел на него и развернул записку.
Читая ее, он побледнел как смерть и съежился на стуле. Он ощутил ужасную
слабость, а сердце билось, билось, словно в пустоте. Казалось, оно готово
разорваться.
Прошло дветри минуты в тягостном молчании. Наконец Дориан обернулся и,
подойдя к Алану, положил ему руку на плечо.
-- Мне вас очень жаль, Алан, -- сказал он шепотом, -- но другого выхода
у меня нет. Вы сами меня к этому вынудили. Письмо уже написано -- вот оно.
Видите адрес? Если вы меня не выручите, я отошлю его. А что за этим
последует, вы сами понимаете. Теперь вы не можете отказаться. Я долго
пытался вас щадить -- вы должны это признать. Ни один человек до сих пор не
смел так говорить со мной -- а если бы посмел, его бы уже не было на свете.
Я все стерпел. Теперь моя очередь диктовать условия.
Кэмпбел закрыл лицо руками. Видно было, как он дрожит.
-- Да, Алан, теперь я буду ставить условия. Они вам уже известны. Ну,
ну, не впадайте в истерику! Дело совсем простое п должно быть сделано.
Решайтесь -- и скорее приступайте к нему!
У Кэмпбела вырвался стон. Его бил озноб. Тиканье часов на камине словно
разбивало время на отдельные атомы муки, один невыносимее другого. Голову
Алана все туже и туже сжимал железный обруч -- как будто позор, которым ему
угрожали, уже обрушился на него. Рука Дориана на его плече была тяжелее
свинца, -- казалось, сейчас она раздавит его. Это было невыносимо.
-- Ну же, Алан, решайтесь скорее!
-- Не могу, -- машинально возразил Кэмпбел, точно эти слова могли
изменить что-нибудь .
-- Вы должны. У вас нет выбора. Не медлите!
Кэмпбел с минуту еще колебался. Потом спросил:
-- В той комнате, наверху, есть камин?
-- Да, газовый, с асбестом.
-- Мне придется съездить домой, взять коечто в лаборатории.
-- Нет, Алан, я вас отсюда не выпущу. Напишите, что вам нужно, а мой
лакей съездит к вам и привезет.
Кэмпбел нацарапал несколько строк, промакнул, а на конверте написал
фамилию своего помощника. Дориан взял у него из рук записку и внимательно
прочитал. Потом позвонил, отдал ее пришедшему на звонок слуге, наказав ему
вернуться как можно скорее и все привезти.
Стук двери, захлопнувшейся за лакеем, заставил Кэмпбела нервно
вздрогнуть. Встав изза стола, он подошел к камину. Его трясло как в
лихорадке. Минут двадцать он и Дориан молчалп. В комнате слышно было только
жужжание мухи да тиканье часов, отдававшееся в мозгу Алана, как стук
молотка.
Куранты пробили час. Кэмпбел обернулся и, взглянув на Дориана, увидел,
что глаза его полны слез. В чистоте и тонкости этого печального лица было
чтото, взбесившее Алана.
-- Вы подлец, гнусный подлец! -- сказал он тихо.
-- Не надо, Алан! Вы спасли мне жизнь.
-- Вашу жизнь? Силы небесные, что это за жизнь? Вы шли от порока к
пороку и вот дошли до преступления. Не ради спасения вашей позорной жизни я
сделаю то, чего вы от меня требуете.
-- Ах, Алан.Дориан вздохнул.Хотел бы я, чтобы вы питали ко мне хоть
тысячную долю того сострадания, какое я питаю к вам.
Он сказал это, отвернувшись и глядя через окно в сад.
Кэмпбел ничего не ответил.
Минут через десять раздался стук в дверь, и вошел слуга, неся большой
ящик красного дерева с химическими препаратами, длинный моток стальной и
платиновой проволоки и две железных скобы очень странной формы.
-- Оставить все здесь, сэр? -- спросил он, обращаясь к Кэмпбелу.
-- Да, -- ответил за Кэмпбела Дориан.-- И, к сожалению, Фрэнсис, мне
придется дать вам еще одно поручение. Как зовут того садовода в Ричмонде,
что поставляет нам в Селби орхидеи?
-- Харден, сэр.
-- Да, да, Харден. Так вот, надо сейчас же съездить к нему в Ричмонд и
сказать, чтобы он прислал вдвое больше орхидей, чем я заказал, и как можно
меньше белых... нет, пожалуй, белых совсем не нужно. Погода сегодня
отличная, а Ричмонд -- прелестное местечко, иначе я не стал бы вас
утруждать.
-- Помилуйте, какой же это труд, сэр! Когда прикажете вернуться?
Дориан посмотрел на Кэмпбела.
-- Сколько времени займет ваш опыт, Алан? -- спросил он самым
естественным и спокойным тоном. Видимо, присутствие третьего лица придавало
ему смелости.
Кэмпбел нахмурился, прикусил губу.
-- Часов пять, -- ответил он.
-- Значит, можете не возвращаться до половины восьмого, Фрэнсис... А
впрочем, знаете что: приготовьте перед уходом все, что мне нужно надеть, и
тогда я могу отпустить вас на весь вечер. Я обедаю не дома, так что вы мне
не нужны.
-- Благодарю вас, сэр, -- сказал лакей и вышел.
-- Ну, Алан, теперь за дело, нельзя терять ни минуты. Ого, какой
тяжелый ящик! Я понесу его, а вы -- все остальное.
Дориан говорил быстро и повелительным топом. Кэмпбел покорился. Они
вместе вышли в переднюю. На верхней площадке Дориан достал из кармана ключ и
отпер дверь. Но тут он словно прирос к месту, глаза его тревожно забегали,
руки тряслись.
-- Алан, я, кажется, не в силах туда войти, -- пробормотал он.
-- Так не входите. Вы мне вовсе не нужны, -- холодно отозвался Кэмпбел.
Дориан приоткрыл дверь, и ему бросилось в глаза освещенное солнцем
ухмыляющееся лицо портрета. На полу валялось разорванное покрывало. Он
вспомнил, что прошлой ночью, впервые за все эти годы, забыл укрыть портрет,
и уже хотел было броситься к нему, поскорее его завесить, но вдруг в ужасе
отпрянул.
Что это за отвратительная влага, красная и блестящая, выступила на
одной руке портрета, как будто полотно покрылось кровавым потом? Какой ужас!
Это показалось ему даже страшнее, чем неподвижная фигура, которая, как он
знал, сидит тут же в комнате, навалившись на стол, -- ее уродливая тень на
залитом кровью ковре свидетельствовала, что она на том же месте, где была
вчера.
Дориан тяжело перевел дух и, шире открыв дверь, быстро вошел в комнату.
Опустив глаза и отворачиваясь от мертвеца, в твердой решимости ни разу не
взглянуть на него, он нагнулся, подобрал пурпурнозолотое покрывало и
набросил его на портрет.
Боясь оглянуться, он стоял и смотрел неподвижно на сложный узор вышитой
ткани. Он слышал, как Кэмпбел внес тяжелый ящик, потом все остальные вещи,
нужные ему. И Дориан неожиданно спросил себя, был ли Алан знаком с Бэзилом
Холлуордом и, если да, то что они думали друг о друге?
-- Теперь уходите, -- произнес за его спиной суровый голос. Он
повернулся и поспешно вышел. Успел только заметить, что мертвец теперь
посажен прямо, прислонен к спинке стула, и Кэмпбел смотрит в его желтое,
лоснящееся лицо. Сходя вниз, он услышал, как щелкнул ключ в замке.
Было уже гораздо позднее семи, когда Кэмпбел вернулся в библиотеку. Он
был бледен, но совершенно спокоен.
-- Я сделал то, чего вы требовали. А теперь прощайте навсегда. Больше я
не хочу с вами встречаться.
-- Вы спасли мне жизнь, Алан. Этого я никогда не забуду, -- сказал
Дориан просто.
Как только Кэмпбел ушел, Дориан побежал наверх. В комнате стоял резкий
запах азотной кислоты. Мертвый человек, сидевший у стола, исчез.
В тот же вечер, в, половине девятого, Дориан Грей, прекрасно одетый, с
большой бутоньеркой пармских фиалок в петлице, вошел в гостиную леди
Нарборо, куда его с поклонами проводили лакеи. В висках у него бешено
стучала кровь, нервы были взвинчены до крайности, но он поцеловал руку
хозяйки дома с обычной своей непринужденной грацией. Пожалуй, спокойствие и
непринужденность кажутся более всего естественными тогда, когда человек
вынужден притворяться. И, конечно, никто из тех, кто видел Дориана Грея в
этот вечер, ни за что бы не поверил, что он пережил трагедию, страшнее
которой не бывает в наше время. Не могли эти тонкие, изящные пальцы сжимать
разящий нож, эти улыбающиеся губы оскорблять бога и все, что священно для
человека! Дориан и сам удивлялся своему внешнему спокойствию. И бывали
минуты, когда он, думая о своей двойной жизни, испытывал острое наслаждение.
В этот вечер у леди Нарборо гостей было немного -- только те, кого она
наспех успела созвать. Леди Нарборо была умная женщина, сохранившая, как
говаривал лорд Генри, остатки поистине замечательной некрасивости. Долгие
годы она была примерной женой одного из наших послов, скучнейшего человека,
а по смерти супруга похоронила его с подобающей пышностью в мраморном
мавзолее, сооруженном по ее собственному рисунку, выдала дочерей замуж за
богатых, но довольно пожилых людей, и теперь на свободе наслаждалась
французскими романами, французской кухней и французским остроумием, когда ей
удавалось где-нибудь обнаружить его.
Дориан был одним из ее особенных любимцев, и в разговорах с ним она
постоянно выражала величайшее удовольствие по поводу того, что не
встретилась с ним, когда была еще молода. "Я уверена, что влюбилась бы в вас
до безумия, мой милый, -- говаривала она, -- и ради вас забросила бы свой
чепец через мельницу. Какое счастье, что вас тогда еще и на свете не было!
Впрочем, в мое время дамские чепцы были так уродливы, а мельницы так заняты
своим прозаическим делом, что мне не пришлось даже ни с кем пофлиртовать. И,
конечно, больше всего в этом виноват был Нарборо. Он был ужасно близорук, а
что за удовольствие обманывать мужа, который ничего не видит?" В этот вечер
в гостиной леди Нарборо было довольно скучно. К ней, -- как она тихонько
пояснила Дориану, закрываясь весьма потрепанным веером, -- совершенно
неожиданно приехала погостить одна из ее замужних дочерей и, что всего хуже,
привезла c собой своего супруга.
-- Я считаю, что это очень неделикатно с ее стороны, -- шепотом
жаловалась леди Нарборо.-- Правда, я тоже у них гощу каждое лето по
возвращении из Гамбурга, -- но ведь в моем возрасте необходимо время от
времени подышать свежим воздухом. И, кроме того, когда я приезжаю, я
стараюсь расшевелить их, а им это необходимо. Если бы вы знали, какое они
там ведут существование! Настоящие провинциалы! Встают чуть свет, потому что
у них очень много дела, и ложатся рано, потому что им думать совершенно не о
чем. Со времен королевы Елизаветы во всей округе не было ни одной
скандальной истории, и им остается только спать после обеда. Но вы не
бойтесь, за столом вы не будете сидеть рядом с ними! Я вас посажу подле
себя, и вы будете меня занимать.
Дориан в ответ сказал ей какую-то любезность и обвел глазами гостиную.
Общество собралось явно неинтересное. Двоих он видел в первый раз, а кроме
них, здесь были Эрнест Хорроуден, бесцветная личность средних лет, каких
много среди завсегдатаев лондонских клубов, человек, у которого нет врагов,
но их с успехом заменяют тайно ненавидящие его друзья; леди Рэкстон,
чересчур разряженная сорокасемилетняя дама с крючковатым носом, которая
жаждала быть скомпрометированной, но была настолько дурна собой, что, к
великому ее огорчению, никто не верил в ее безнравственное поведение; миссис
Эрлин, дама без положения в обществе, но весьма энергично стремившаяся его
завоевать, рыжая, как венецианка, и премило картавившая; дочь леди Нарборо,
леди Элис Чэпмен, безвкусно одетая молодая женщина с типично английским
незапоминающимся лицом; и муж ее, краснощекий джентльмен с белоснежными
бакенбардами, который, подобно большинству людей этого типа, воображал, что
избытком жизнерадостности можно искупить полнейшую неспособность мыслить.
Дориан уже жалел, что приехал сюда, но вдруг леди Нарборо взглянула на
большие часы из золоченой бронзы, стоявшие на камине, и воскликнула:
-- Генри Уоттон непозволительно опаздывает! А ведь я нарочно посылала к
нему сегодня утром, и он клятвенно обещал прийти.
Известие, что придет лорд Генри, несколько утешило Дориана, и, когда
дверь открылась и он услышал протяжный и мелодичный голос, придававший
очарование неискреннему извинению, его скуку и досаду как рукой сняло.
Но за обедом он ничего не мог есть. Тарелку за тарелкой уносили
нетронутыми. Леди Нарборо все время бранила его за то, что он "обижает
бедного Адольфа, который придумал меню специально по его вкусу", а лорд
Генри издали поглядывал на своего друга, удивленный его молчаливостью и
рассеянностью. Дворецкий время от времени наливал Дориану шампанского, и
Дориан выпивал его залпом, -- жажда мучила его все сильнее.
-- Дориан, -- сказал наконец лорд Генри, когда подали заливное из
дичи.-- Что с вами сегодня? Вы на себя не похожи.
-- Влюблен, наверное! -- воскликнула леди Нарборо.И боится, как бы я
его не приревновала, если узнаю об этом. И он совершенно прав. Конечно, я
буду ревновать!
-- Дорогая леди Нарборо, -- сказал Дориан с улыбкой, -- я не влюблен ни
в кого вот уже целую неделю -- с тех пор как госпожа де Феррол уехала из
Лондона.
-- Как это вы, мужчины, можете увлекаться такой женщиной! Это для меня
загадка, право, -- заметила старая дама.
-- Мы ее любим за то, леди Нарборо, что она помнит вас маленькой
девочкой, -- вмешался лорд Генри, -- Она единственное звено между нами и
вашими короткими платьицами.
-- Она вовсе не помнит моих коротких платьиц, лорд Генри. Зато я помню
очень хорошо, какой она была тридцать лет назад, когда мы встретились в
Вене, и как она тогда была декольтирована.
-- Она и теперь появляется в обществе не менее декольтированной, --
отозвался лорд Генри, беря длинными пальцами маслину.И когда разоденется, то
напоминает роскошное издание плохого французского романа. Но она занятная
женщина, от нее всегда можно ожидать какого-нибудь сюрприза. А какое у нее
любвеобильное сердце, какая склонность к семейной жизни! Когда умер ее
третий муж, у нее от горя волосы стали совсем золотые.
-- Гарри, как вам не стыдно! -- воскликнул Дориан.
-- В высшей степени поэтическое объяснение! -- воскликнула леди Нарборо
со смехом.-- Вы говорите -- третий муж? Неужели же Феррол у нее четвертый?
-- Именно так, леди Нарборо!
-- Ни за что не поверю.
-- Ну, спросите у мистера Грея, ее близкого друга.
-- Мистер Грей, это правда?
-- По крайней мере, так она утверждает, леди Нарборо. Я спросил у нее,
не бальзамирует ли она сердца своих мужей и не носит ли их на поясе, как
Маргарита Наваррская. Она ответила, что это невозможно, потому что ни у
одного из них не было сердца.
-- Четыре мужа! Вот уж можно сказать -- trop de zele!
-- Вернееtrop d'audace! Я так и сказал ей, -- отозвался Дориан.
-- О, смелости у нее хватит на все, не сомневайтесь, милый мой! А что
собой представляет этот Феррол? Я его не знаю.
-- Мужей очень красивых женщин я отношу к разряду преступников, --
объявил лорд Генри, отхлебнув глоток вина. Леди Нарборо ударила его веером.
-- Лорд Генри, меня ничуть не удивляет, что свет считает вас в высшей
степени безнравственным человеком.
-- Неужели? -- спросил лорд Генри, поднимая брови.-- Вероятно, вы
имеете в виду тот свет? С этим светом я в прекрасных отношениях.
-- Нет, все, кого я только знаю, говорят, что вы опасный человек, --
настаивала леди Нарборо, качая головой. Лорд Генри на минуту стал серьезен.
-- Просто возмутительно, -- сказал он, -- что в наше время принято за
спиной у человека говорить о нем вещи, которые... безусловно верны.
-- Честное слово, он неисправим! -- воскликнул Дориан, наклоняясь через
стол.
-- Надеюсь, что это так, -- воскликнула, смеясь, леди Нарборо.-- И
послушайте -- раз все вы до смешного восторгаетесь мадам де Феррол,
придется, видно, и мне выйти замуж второй раз, чтобы не отстать от моды.
-- Вы никогда больше не выйдете замуж, леди Нарборо, -- возразил лорд
Генри.-- Потому что вы были счастливы в браке. Женщина выходит замуж
вторично только в том случае, если первый муж был ей противен. А мужчина
женится опять только потому, что очень любил первую жену. Женщины ищут в
браке счастья, мужчины ставят свое на карту.
-- Нарборо был не так уж безупречен, -- заметила старая леди.
-- Если бы он был совершенством, вы бы его не любили, дорогая. Женщины
любят нас за наши недостатки. Если этих недостатков изрядное количество, они
готовы все нам простить, даже ум... Боюсь, что за такие речи вы перестанете
приглашать меня к обеду, леди Нарборо, но что поделаешь -- это истинная
правда.
-- Конечно, это верно, лорд Генри. Если бы женщины не любили вас,
мужчин, за ваши недостатки, что было бы с вами? Ни одному мужчине не удалось
бы жениться, все вы остались бы несчастными холостяками. Правда, и это не
заставило бы вас перемениться. Теперь все женатые мужчины живут как
холостяки, а все холостые -- как женатые.
-- Fin de siecle! -- проронил лорд Генри.
-- Fin du globe! -- подхватила леди Нарборо.
-- Если бы поскорее fin du globe!-- вздохнул Дориан -- Жизнь --
сплошное разочарование.
-- Ах, дружок, не говорите мне, что вы исчерпали жизнь! -- воскликнула
леди Нарборо, натягивая перчатки.-- Когда человек так говорит, знайте, что
жизнь исчерпала его. Лорд Генри -- человек безнравственный, а я порой жалею,
что была добродетельна. Но вы -- другое дело. Вы не можете быть дурным --
это видно по вашему лицу. Я непременно подыщу вам хорошую жену. Лорд Генри,
вы не находите, что мистеру Грею пора жениться?
-- Я ему всегда это твержу, леди Нарборо, -- сказал лорд Генри с
поклоном.
-- Ну, значит, надо найти ему подходящую партию. Сегодня же внимательно
просмотрю Дебретта и составлю список всех невест, достойных мистера Грея.
-- И укажете их возраст, леди Нарборо? -- спросил Дориан.
-- Обязательно укажу, -- конечно, с некоторыми поправками. Однако в
таком деле спешка не годится. Я хочу, чтобы это был, как выражается "Морнинг
пост", подобающий брак и чтобы вы и жена были счастливы.
-- Сколько ерунды у нас говорится о счастливых браках! -- возмутился
лорд Генри.-- Мужчина может быть счастлив с какой угодно женщиной, если
только он ее не любит.
-- Какой же вы циник! -- воскликнула леди Нарборо, отодвинув свой стул
от стола и кивнув леди Рэкстон.-- Навещайте меня почаще, лорд Генри. Вы на
меня действуете гораздо лучше, чем все тонические средства, которые мне
прописывает сэр Эндрью. И скажите заранее, кого вам хотелось бы встретить у
меня. Я постараюсь подобрать как можно более интересную компанию.
-- Я люблю мужчин с будущим и женщин с прошлым, -- ответил лорд
Генри.-- Только, пожалуй, тогда вам удастся собрать исключительно дамское
общество.
-- Боюсь, что да! -- со смехом согласилась леди Нарборо.
Она встала изза стола и обратилась к леди Рэкстон:
-- Ради бога, извините, моя дорогая, я не видела, что вы еще не
докурили папиросу.
-- Не беда, леди Нарборо, я слишком много курю. Я и то уже решила быть
умереннее.
-- Ради бога, не надо, леди Рэкстон, -- сказал лорд Генри.--
Воздержание -- в высшей степени пагубная привычка. Умеренность -- это все
равно что обыкновенный скучный обед, а неумеренность -- праздничный пир.
Леди Рэкстон с любопытством посмотрела на него.
-- Непременно приезжайте как-нибудь ко мне, лорд Генри, и разъясните
мне это подробнее. Ваша теория очень увлекательна, -- сказала она, выплывая
из столовой.
-- Нус, мы уходим наверх, а вы тоже не занимайтесь тут слишком долго
политикой и сплетнями, приходите поскорее, иначе мы там все перессоримся, --
крикнула леди Нарборо с порога. Все засмеялись. Когда дамы вышли, мистер
Чэпмен, сидевший в конце стола, величественно встал и занял почетное место.
Дориан Грей тоже пересел -- поближе к лорду Генри. Мистер Чэпмен немедленно
стал разглагольствовать о положении дел в палате общин, высмеивая своих
противников. Слово "доктринер", столь страшное для англичанина, слышалось по
временам среди взрывов смеха. Мистер Чэпмен поднимал британский флаг на
башнях Мысли и доказывал, что наследственная тупость британской нации (этот
оптимист, конечно, именовал ее "английским здравым смыслом") есть подлинный
оплот нашего общества.
Лорд Генри слушал его с усмешкой. Наконец он повернулся и взглянул на
Дориана.
-- Ну, что, мой друг, вы уже чувствуете себя лучше? За обедом вам как
будто было не по себе?
-- Нет, я совершенно здоров, Генри. Немного устал, вот и все.
-- Вчера вы были в ударе и совсем пленили маленькую герцогиню. Она мне
сказала, что собирается в Селби.
-- Да, она обещала приехать двадцатого.
-- И Монмаут приедет с нею?
-- Ну конечно, Гарри.
-- Он мне ужасно надоел, почти так же, как ей. Она умница, умнее, чем
следует быть женщине. Ей не хватает несравненного очарования женской
слабости. Ведь не будь у золотого идола глиняных ног, мы ценили бы его
меньше. Ножки герцогини очень красивы, но они не глиняные. Скорее можно
сказать, что они из белого фарфора. Ее ножки прошли через огонь, а то, что
огонь не уничтожает, он закаляет. Эта маленькая женщина уже много испытала в
жизни.
-- Давно она замужем? -- спросил Дориан.
-- По ее словам, целую вечность. А в книге пэров, насколько я помню,
указано десять лет. Но десять лет жизни с Монмаутом могут показаться
вечностью... А кто еще приедет в Селби?
-- Виллоуби и лорд Рэгби -- оба с женами, потом леди Нарборо, Джеффри,
Глостон, -- словом, все та же обычная компания. Я пригласил еще лорда
Гротриана.
-- А, вот это хорошо! Он мне нравится. Многие его не любят, а я нахожу,
что он очень мил. Если иной раз чересчур франтит, то этот грех искупается
его замечательной образованностью. Он вполне современный, человек.
-- Погодите радоваться, Гарри, -- еще неизвестно, сможет ли он
приехать. Возможно, что ему придется везти отца в МонтеКарло.
-- Ох, что за несносный народ эти родители! Всетаки постарайтесь, чтобы
он приехал, уговорите его... Кстати, Дориан, вы очень рано сбежали от меня
вчера, -- еще и одиннадцати не было. Что вы делали потом? Неужели
отправились прямо домой?
Дориан метнул на него быстрый взгляд и нахмурился.
-- Нет, Гарри, -- не сразу ответил он.-- Домой я вернулся только около
трех.
-- Были в клубе?
-- Да... То есть нет! -- Дориан прикусил губу.-- В клубе я не был. Так,
гулял... Не помню, где был... Как вы любопытны, Гар ри! Непременно вам нужно
знать, что человек делает. А я всегда стараюсь забыть, что я делал. Если уж
хотите знать точно, я пришел домой в половине третьего. Я забыл взять с
собою ключ, и моему лакею пришлось открыть мне. Если вам нужно
подтверждение, можете спросить у него.
Лорд Генри пожал плечами.
-- Полноте, мой милый, на что мне это нужно! Пойдемте в гостиную к
дамам... Нет, спасибо, мистер Чэпмен, я не пью хереса... С вами что-то