Страница:
- Прекрати! - крикнул я магу, надеясь, что зверь хоть немного утихомирится и станет изрыгать пламя чуть реже, дав мне время соорудить Темную воду. Больше я ничего не мог ему противопоставить.
Однако Дрианн, охваченный каким-то непонятным экстазом, не унимался. Как заведенный, истерично хохоча, он швырял в дракона заклятия, приводившие того в бешенство. Наконец тварь совершила стремительный для такого громоздкого тела прыжок и оказалась в шаге от мастера Триммлера. Победно взревев, ящер раскрыл пасть, собираясь перекусить размахивающего топором гнома.
- Нет! - заорал Добб, устремляясь к другу и выдергивая его из хищных челюстей.
Сын гор отлетел в сторону, мгновенно вскочил на ноги и бросился на помощь капралу, но не успел. Разозленный дракон ухватил Добба и с силой сжал зубы, перемалывая кости жертвы. Раздался короткий, полный боли крик - и капрал исчез в пасти чудовища. На черную землю упал окровавленный кусок плоти - рука Добба. На мгновение мастер Триммлер остановился прямо у лап зверя, ошеломленно глядя на то, что осталось от его товарища. Потом страшно завыл и куда-то побежал. Я подумал было, что гном сошел с ума от ужаса. Но он вскочил на драконий хвост, и держась одной рукой за костяные шипы, принялся карабкаться вверх по хребту зверя. Из горла мастера Триммлера вырывались ужасные, клокочущие звуки, которые просто не могло издавать разумное существо. Он орал, рычал, визжал, и его вопли, смешиваясь с душераздирающим похоронным пением рыжих зверей, пугали больше, чем сам дракон. Почуяв, что по его спине ползет кто-то маленький, но упорный, ящер встал на дыбы, но не смог скинуть мастера Триммлера, который уже добрался до головы. Держась одной рукой за самый большой шип, венчающий загривок твари, гном принялся остервенело рубить чешую у основания шеи. Мы кинулись было на помощь, надеясь, что общими усилиями сумеем добраться до бронированной туши. Но зверь крутился, извивался, пытаясь избавиться от непрошеного седока, так что мы даже не смогли приблизиться к нему. Огромный хвост стегал землю, оставляя на ней глубокие рытвины, могучие передние лапы когтили воздух. А мастер Триммлер, вдруг замолчав, принялся что-то сковыривать топорищем. Дракон взвыл, и на землю упала блестящая, как слюда, чешуйка, за ней еще одна. Тут же гном размахнулся топором - и из шеи чудовища, окропив сына гор, брызнула струя черной крови.
- А-а-а! - победно взвыл мастер Триммлер, продолжая разрубать неподатливую плоть.
Дракон зарычал, взмахнул крыльями, и рванулся вверх. Гном, не удержавшись на его спине, кубарем скатился в тот момент, когда зверь поднялся над землей на десяток локтей. Мы бросились к сыну гор, но тот, вскочив, подбежал к руке Добба и опустился на колени.
- Что ж ты, что ж ты, голова твоя дубовая? - бессвязно бормотал он, бережно поднимая кисть, из которой торчали разорванные сухожилия. - Что ж ты так, друже?
- Надо уходить, - сказал Лютый, пытаясь поставить мастера Триммлера на ноги. - Он скоро вернется.
Гном очумело посмотрел на Ома, сжимая в одной руке топор, в другой - останки Добба.
- Пойдем, - как можно мягче сказал я. - Пойдем в лес.
- Поздно, - тихо произнес Дрианн, указывая на небо.
Это выглядело как падающая звезда посреди светлого дня. На нас с невероятной скоростью несся ревущий огненный смерч. "Вот и все. Пора прощаться", - как-то отстраненно подумал я. Все вокруг стихло. Смолкли лисицы. Или это все же были кошки. Даже листья на деревьях не шелестели. Артфаал обхватил мою шею обеими лапами, царапая кожу когтями, и мелко дрожал от ужаса. Однако почему-то исчезать не спешил. Я приготовился умереть. Страшно не было, скорее, не покидало ощущение странности происходящего. "Быть убитым сказочным чудовищем, в этом есть определенный шик", - пришла в голову глупая мысль. Я даже усмехнулся ее нелепости. В последний раз посмотрел на друзей… Но прощание слишком затянулось. Нас уже должно было испепелить беспощадное пламя. Я поднял голову, страшась и одновременно на что-то надеясь… Дракон парил в голубом небе, совершая круг за кругом и опускаясь все ниже. Из пасти его уже не извергался огонь. Наконец мощные лапы коснулись земли, и чудовище уставилось куда-то в сторону деревьев. Я проследил за его замершим взглядом. У леса стоял единорог и тоже смотрел прямо в глаза ящеру. Два зверя - один неправдоподобно жуткий и злобный, другой излучающий чистое, незамутненное добро - но оба прекрасные в своей неповторимости - состязались во взглядах. Этот молчаливый поединок не прерывался ни единым звуком. Мы тоже замерли, боясь спугнуть удачу. Не знаю, сколько это длилось - мгновение, или бесконечность - но вокруг единорога засияли белые лучи, а дракона окружила багряная пульсация. Это не были ауры. Я так и не понял, что это было. Но наконец ящер покорно опустил голову и взмахнул крыльями. Единорог отвел взгляд кротких глаз, словно отпуская его, и зверь тяжело поднялся в воздух. Он сделал над нами круг и стремительно взмыл в небо. Мы ошарашенно смотрели на исчезающую в безмятежной синеве точку. Единорог медленно обошел поле боя, остановился над раздавленным телом Зарайи… над тем местом, по которому рассыпался пепел Йока… потом приблизился к нам. Он посмотрел на меня, и я заметил крупные слезы в его бархатных глазах. Я почтительно поклонился ему, то же самое сделали остальные. Волшебное животное покивало благородной головой, и хрустальный рог его полыхнул под солнцем. Затем единорог перевел взгляд на медленно распахивающиеся ворота.
Глава 12
- Восславим Луга, братья и сестры! Ибо он - защита и надежда наша! Он, в щедрости своей бесконечной, дает нам хлеб наш насущный. Он, всеблагой и всевидящий, оберегает нас от опасностей. Он, всепрощающий и всемилостивый, не отворачивается от нас, во грехе погрязших. Луг любит вас! А любите ли вы Луга, братья и сестры?
Толпа ответила нестройным, ленивым гулом. "Еще не вошли в азарт", - мысленно отметил Падерик Третий, готовясь разразиться новыми словами прочувствованной речи, - "Публика сегодня подобралась тяжелая". Во дворе Главного храма толпились ремесленники с женами и детьми. Обязательные проповеди были началом кампании против темных магов. На них сгоняли по очереди обитателей всех кварталов. Сегодня Великий отец выступал перед кварталом оружейников из Северного луча. Серьезные, неулыбчивые бородатые люди, скрестив руки на груди, недоверчиво внимали сладкоголосому жрецу. Их жены, грудастые спокойные матроны, уверенные в собственном благополучии, держались рядом со своими супругами. Все они были людьми довольно зажиточными и набожными. Но молиться и жертвовать на храм предпочитали в родном квартале, более других богов уважая труженика Дадду - своего покровителя и заступника. Авторитет Луга как главного бога, конечно, тоже не отрицали, но считали: пусть ему маги молятся, коль он простирает свою защищающую длань прежде всего над ними. А о том, что Луг - изначально неизмеримо выше рангом, чем их любимый Дадда, и думать забыли. Падерик понимал: предстоит большая, многотрудная работа. Нужно не только внушить людям, что темная магия - зло, но еще и поселить в их душах страх. Перед гневом Луга, перед грехом, и перед властью земной, конечно. Его высокопреосвященство работы не боялся. Глубоко вздохнув, он снова заговорил, мягко и вкрадчиво:
- Да, дети мои! Луг любит вас и вашего покровителя. Вспомните: ведь Дадда-труженик - его сын. Все вы - почтенные горожане, все достойные люди, искусные мастера, отцы семейств. Жены ваши - образцы добродетели, дети - послушны и кротки. Да не обойдет вас Луг милостью своей, да будут руки ваши крепки, оружие, выкованное ими, острым. Да пребудет счастье в ваших домах. Но только если не будет греха на вас! - последнюю фразу Падерик выкрикнул резким, почти злым голосом, что заставило расслабившихся ремесленников удивленно вскинуть глаза на оратора. - Да! - еще громче воскликнул Великий отец. - Да! Ибо страшный, смертельный, несмываемый грех хищным зверем рыщет по нашему миру, ищет слабых духом, вводит их во искушение! - Недаром Падерик слыл одним из лучших ораторов Виндора. Он умел завладеть вниманием публики, даже такой непробиваемой. Его глаза загорелись неистовым огнем, внезапно осунувшееся лицо приобрело вдохновенное выражение. Старенькая, безо всяких украшений, ряса придавала ему смиренный вид. Он простер к толпе руки и тихо, зловеще, почти шепотом, который, однако, благодаря усиливающим артефактам слышен был во всех уголках храмового двора, уронил. - Мрак. Мрак имя греху этому. Ибо всякий, кто к нему прибег, в него и возвратится. Грязь к грязи, нечистоты к нечистотам. Мрак к мраку.
Толпа, заинтересовавшись столь впечатляющим началом, стала прислушиваться к жрецу более внимательно. Его высокопреосвященство прибавил трагизма в голос:
- Страшный зверь может проникнуть в мирные жилища ваши. Волк, прикинувшийся невинным ягненком, пожрет детей, испоганит жен, а вас самих заставит служить демонам!
Для усиления эффекта в толпе всегда шныряли несколько десятков наемных кликуш. Вот и сейчас одна начала отрабатывать полученные деньги, дурным голосом выкрикивая:
- Ой, спаси нас, Луг, от греха! Убереги деточек!
Некоторые особо чувствительные женщины уже утирали платочками глаза, крепче прижимаясь к мужьям. Те, однако, еще не проявляли беспокойства. Мысленно пожелав им провалиться во мрак вместе с их ублюдочными сопляками и толстыми женами, Падерик продолжил:
- А дитя мрака - темная магия, ибо черпает она силы от демонов. Вспомните, дети мои, быть может, прибегали вы когда-нибудь к запрещенным заговорам или заклинаниям? Или готовили, упаси Луг, незаконные зелья? Быть может, ваши жены тайком бегали к бабкам-ведуньям? Или вы сами, прельстившись легкой наживой, просили темных магов призвать вам удачу? Этим поступком вы лишили себя царства Лужьего, Счастливых долин. Покайтесь, дети мои! Покайтесь, пока не поздно!
Подсадные кликуши старались вовсю, выкрикивая на разные голоса покаянные слова. Одна так разошлась, что подбежала к Падерику и упала на колени:
- Отпусти грех, Великий отец! Отпусти, прошу!
Его высокопреосвященство покосился на воющую лицедейку и незаметно подмигнул, не переигрывай, мол. Сам же, придав лицу самое сочувственное выражение, поднял тетку с колен:
- В чем ты грешна, дочь моя?
- Я… я… - захлебывалась слезами баба, - порчу на соседку напустила!
- Страшная вина лежит на тебе, женщина, - строго произнес Падерик. - Но Луг милосерден! Я же, смиренный слуга его, отпускаю тебе твой грех. Ходи в храм, молись о спасении своей души. И всемилостивый бог, видя твое раскаяние, простит тебя. Ступай с миром.
Кликуша двинулась обратно в толпу, причитая:
- Ох, спасибо! Ох, полегчало-то как на душе!
- Смотрите, дети мои! - патетично провозгласил Великий отец. - Смотрите на эту разумную женщину! Она согрешила, но призналась в своем проступке - и теперь душа ее радуется покаянию! И Луг всеблагой тоже радуется на небесах! - он ткнул пальцем вверх. - А может быть, - тут голос его стал мягко-вкрадчивым, - вы знаете, кто из ваших знакомых, друзей или соседей обращается к темным колдунам? Или знакомы, не приведи Луг, с самими адептами мрака? Спешите, спешите облегчить свою душу, дети мои! Ибо покрывать чужие грехи - преступление не менее страшное, чем грешить самому! Открыв правду жрецам, вы спасете души тех, кто по незнанию или недомыслию впал в лугопротивную ересь! Придите в храм, дети мои, и расскажите нам все! Исповедь ваша останется тайной, и никто не узнает о вашей помощи! Посмотрите на этих святых людей! - Падерик широким жестом указал на пятерых здоровенных амбалов, которые стояли вокруг него, сложив руки на груди и внимательно наблюдая за толпой. Меньше всего детинушки походили на святых, физиономии имели самые разбойничьи, да и повадки тоже. Экипированы они были как настоящие воины: доспех, мечи и щиты. Шестым в этой живописной группе был человек в мантии мага. Глубоко посаженные серые глаза на изможденном лице горели фанатичным блеском. Если пятеро душегубов не проявляли никакого интереса к проповеди, то маг ловил каждое слово Великого отца, и при упоминании грехов его губы кривились в горькой усмешке. - Это - ваши защитники, освободители душ ваших, - продолжал Падерик, когда люди вдоволь налюбовались на указанных им индивидов. - День и ночь они радеют о спокойствии нашего прекрасного города, очищая его от скверны! Это - храмовая стража! Бойцы лужьи, прекраснодушные воины!
Толпа недовольно загудела: о похождениях "прекраснодушных" все уже были наслышаны. Великий отец вздохнул: да, трудная публика, трудная… Ремесленники были самой упрямой и неуправляемой частью горожан: своих выдавать не привыкли. Работали себе потихоньку, не допуская ни в дом, ни в душу чужих людей, полагаясь на собственные уши, глаза и разум. Да и маги хороши… Нет, конечно, случались среди них такие, кто верил в абсолютную порочность темных сил и считал их адептов причиной всех зол. Но чем выше была у волшебника степень, чем он был талантливей и образованней, тем труднее поддавался обработке. Профессоры магического университета, например, наотрез отказались указать на своих коллег, увлекающихся изучением незаконной волшбы. И у Падерика после беседы с ними сложилось даже впечатление, что многомудрые ученые и сами не брезгуют мраком. Как работать с такой публикой? Благо еще, что учили в последнее время и в бакалавриате, и в университете кое-как, потому самых нерадивых юнцов можно было убедить. Мыслить они не привыкли, знаний систематических не имели, так что верили жрецу на слово. А вот старшее поколение… Ректор университета, конечно, обещал полное содействие и всяческую помощь, но профессура делала вид, что не понимает, чего от нее хотят. Да и среди молодых подобные экземпляры попадались довольно часто. Студиозусы, к примеру, в большинстве своем выглядели полными еретиками. Что обидно, самые способные и умные не хотели сотрудничать с храмовниками. А Падерику очень нужны были волшебники для службы в храмовой страже! Ведь без магической поддержки арест темного колдуна невозможен. Правда, пока настоящих адептов мрака, способных оказать сопротивление, не обнаруживалось. Так, всякая шваль - бабки-повитухи, травники, ведуньи, ведьмаки. С ними можно было справиться и без помощи магов. Вообще, дело продвигалось медленнее, чем ожидал Великий отец. Хотя работа и велась по всем направлениям. Проповеди, подобные сегодняшней, произносились на всех площадях города. Жрецы Луга пугали народ карами небесными и призывали доносить на ближнего своего. И люди шли к храмовникам. Доносили жены на постылых мужей, мужья на потерявших привлекательность жен. Соседи друг на друга, в отместку за грубое слово. Мелкие торговцы на более удачливых собратьев. Доносили из зависти, злобы, ненависти, желания отомстить. И просто из любви к искусству. Но больше всего, конечно, ради выгоды. Ведь имущество "темного колдуна" становилось собственностью храма, который отдавал десятую часть доносчику. Многие уже успели изрядно поправить свои дела, выуживая рыбку из мутной воды. Больше других усердствовали те, кто вчера еще был самой презираемой частью общества - воры, нищие, побирушки, дешевые шлюхи, грабители, разбойники, просто тунеядцы, не желающие работать. Случалось, что вчерашний голодранец в течение недели обзаводился домом, хозяйством и тугим мешочком денег. Такие охотно вступали в ряды храмовой стражи и потом уже сами приходили в дома, "проверяя верность доноса". Осечек не случалось, если на тебя донесли - значит, виновен. Как не согласен? Добрые лугиане просто так не скажут. Оговор? Что вы, какой оговор! Грех это, лжесвидетельство. Добро пожаловать в Счастливое местечко, ждать храмового суда. А пока… не хотите признаваться? Это дело техники. Под клещами и раскаленными иглами храмового ката все что угодно скажете. Как правило, до пыток не доходило, несчастные "колдуны" каялись во всех мыслимых и немыслимых грехах, да еще и на "соучастников" указывали, лишь бы избежать ужасных мук.
Справедливости ради надо признать, что бывали среди добровольных помощников храмовой стражи и люди, искренне верящие в непогрешимость новых правил. Эти фанатики и были самыми опасными. Если жадного стражника еще можно было подкупить, пообещав передать ему все свое имущество за то, что он отвернется и не заметит, как ты сбежишь, то с фанатиками такие номера не проходили. Они даже отказывались от своей доли награбленного добра в пользу храма, считая, что должны служить Лугу бескорыстно. Именно таких людей больше всего ценил Падерик, именно для них ораторствовал он на площадях, твердо зная, что его проповеди закладывают в души слабых умом или характером людей зерна фанатизма. Случалось даже, что проникнувшись его пламенными речами и убоявшись кары за грехи, жители Виндора доносили сами на себя. Так, недавно в храм пришла тринадцатилетняя девочка. Прелестная, надо сказать. Поминутно встряхивая гривой блестящих черных волос и глядя на Падерика невинными, синими, как сапфир, глазами, она рассказала, что каждую ночь к ней приходит демон в образе прекрасного юноши. И с наивным бесстыдством истинного простодушия подробно поведала, каким утехам они предаются. Впечатленный ее рассказом, Великий отец исцелял отроковицу целую неделю, почти не выходя из покоев. Как и следовало ожидать, девочка была невинной. До исцеления, конечно. Но ведь всем известно, насколько коварны и изобретательны бывают демоны! Юная грешница была так хороша, что Падерик даже подумывал присоединить ее к своей коллекции малолетних жриц храма. Но потом отказался от этой мысли: при всей своей красоте девочка страдала явным слабоумием, и могла при случае наговорить лишнего. Поразмыслив, его высокопреосвященство решил, что ее соблазнительная прелесть - демонический дар, ниспосланный на землю во искушение. Так что отроковица отправилась в Счастливое местечко, где и ждала суда, а пока ее пытались исцелить каты и храмовые стражники.
Народ на площади начинал уставать от проповеди, необходимо было закончить ее на какой-то запоминающейся ноте.
- Боритесь с мраком в душах ваших! - возопил Падерик. - Убейте грех в зародыше! Спасите себя для Счастливых долин! Покайтесь, и Луг простит вас! И помните, что гласит лугианское учение: если рука твоя протянулась ко мраку - отруби руку! Если глаз твой видит мрак - вырви его! Если мрак поселился в сердце - вырежи его из груди своей! Молитесь, денно и нощно молитесь, дети мои, о ниспослании прощения и смирения!
Великий отец замолчал, переводя сбившееся дыхание. Потом бессильно опустил руки, повернулся и медленно двинулся по ступеням храма.
- Чтоб ты сдох! - ударил в спину чей-то полный ненависти выкрик.
Падерик резко обернулся и увидел, как храмовая стража пытается протолкнуться туда, откуда донесся враждебный голос. Но толпа смыкалась перед вооруженными людьми, не давая им пройти. Тогда маг, возглавлявший отряд, без предупреждения швырнул в людей огненный шар. Двоих заклятие убило на месте. Вспыхнула одежда на пожилом благообразном ремесленнике, истошно закричала его жена. Толпа сначала испуганно прянула в стороны, затем отовсюду стали раздаваться яростные вопли.
- Назад! - крикнул Падерик отряду.
Но маг-фанатик не унимался. Он продолжал отправлять в народ заклятие за заклятием. Стражники, поняв, что их главе не справиться с разъяренной толпой, отступили, предоставляя чародею отбиваться самому. В считанные секунды озверевшие ремесленники смяли мага и буквально растоптали его. Падерик скрылся в храме, вход в который был надежно защищен заклятиями и артефактами. Жители Северного луча проявили пагубную греховность. Рано, рано Великий отец обратился к ним напрямую. И мага жаль, полезный был человечек, верный, преданный делу. М-да… ошибочка вышла. Следовало для начала запугать, отправить десятка два людишек из квартала в Счастливое местечко. Ну да ничего, храмовая стража наведается к ним ночью и уведет пару-тройку зачинщиков. А лучше, их жен. Потом надо будет устроить показательную расправу на площади. Тогда строптивые труженики проникнутся благостью лужьей. А пока… Его высокопреосвященство достал из потайного кармана убогой ряски связующий амулет и проговорил:
- Сотню стражей на храмовую площадь. Бунт безбожников. Нет… лучше две сотни. И магов побольше.
Вот так! Спустя час перед Главным храмом было пусто, и лишь лужи крови напоминали о случившемся. Работники поспешно поливали камень водой, дабы жрецы, направляясь по своим лугоугодным делам, не испачкали случайно подолы ряс. Великому отцу подали карету. Пришло время посетить здание городского суда, где главный зал был отдан под процессы над темными магами. Сегодня предстояло рассмотрение двух дел. Мало, конечно, но ведь очищение страны от скверны только начинается. Великий отец рассеянно рассматривал из окна кареты улицы Виндора. Красивый город, только вот много в нем грязи. И народец распоясался, Луга не боится, жрецов не почитает. Много, ох, много предстоит работы! И не только темная магия как таковая беспокоила Падерика. Ведь Луг, до того как его объявили покровителем магов, был богом благочестия. А что творится сейчас? Как может думать о божественном человек, предающийся греху разврата? Вон идут по улице две красотки: что у них за вид? Шея открыта, грудь обтянута, из-под шляпок локоны выбиваются. Женское тело - инструмент демонский, красота - лукавый соблазн. И не только о блудницах речь. От них-то как раз вреда меньше всего. Не станешь же испытывать греховную страсть к женщине, которую купил за деньги. Попользуешься и забудешь. А вот разве может мужчина в храм после трудового дня пойти, если его дома ждет красивая жена? Нет, он к ней поспешит, демона тешить. А простому человеку грех спускать нельзя. Он бояться должен. Луга, жрецов его, светской власти. Только тогда им можно будет управлять. А книги? Книги, источник греха! Стихи фривольного содержания, романы, воспевающие любовь, а страшнее всего - сказки о волшебстве, возбуждающие в читателе тягу к магии. Ученые опять же… что там говорят университетские профессоры своим студентам? Вбивают в юные головы вольнодумные мысли, побуждают к изобретению все новых чародейских штучек. Да, прав был Вериллий, убравший из программы университета все предметы, направленные на изучение темной магии. Вредно это. А все эти разговоры о том, что знание основ некромантии, демонологии и прочих пакостей необходимо для защиты от них - ересь, ересь, и ничего больше!
За благочестивыми размышлениями Падерик и не заметил, как приехал к зданию из розоватого камня. Дом, в котором размещался суд, выглядел веселеньким и гостеприимным. Только у широких дверей стояла жутковатого вида статуя Стратаны - богини возмездия. Слуга распахнул дверцу кареты и подал руку. Великий отец, отдуваясь, вывалил наружу свое тучное тело. Благословив беспрестанно кланяющегося лакея, он придал лицу выражение святости и неподкупности и вошел радушно распахнувшуюся перед ним дверь.
Большой зал был полон людей. Родственники и знакомые нечестивцев, которых предстояло судить, доносчики, пришедшие полюбоваться на дело рук своих, фанатики с безумными глазами, и просто досужие зеваки сидели на длинных скамьях в ожидании начала процесса. На мраморном постаменте стоял стол жюри. Падерик, не обращая внимания на опасливые взгляды и шепоток за спиной, прошел к столу и занял почетное место председателя. Кивнул: можно начинать.
Однако Дрианн, охваченный каким-то непонятным экстазом, не унимался. Как заведенный, истерично хохоча, он швырял в дракона заклятия, приводившие того в бешенство. Наконец тварь совершила стремительный для такого громоздкого тела прыжок и оказалась в шаге от мастера Триммлера. Победно взревев, ящер раскрыл пасть, собираясь перекусить размахивающего топором гнома.
- Нет! - заорал Добб, устремляясь к другу и выдергивая его из хищных челюстей.
Сын гор отлетел в сторону, мгновенно вскочил на ноги и бросился на помощь капралу, но не успел. Разозленный дракон ухватил Добба и с силой сжал зубы, перемалывая кости жертвы. Раздался короткий, полный боли крик - и капрал исчез в пасти чудовища. На черную землю упал окровавленный кусок плоти - рука Добба. На мгновение мастер Триммлер остановился прямо у лап зверя, ошеломленно глядя на то, что осталось от его товарища. Потом страшно завыл и куда-то побежал. Я подумал было, что гном сошел с ума от ужаса. Но он вскочил на драконий хвост, и держась одной рукой за костяные шипы, принялся карабкаться вверх по хребту зверя. Из горла мастера Триммлера вырывались ужасные, клокочущие звуки, которые просто не могло издавать разумное существо. Он орал, рычал, визжал, и его вопли, смешиваясь с душераздирающим похоронным пением рыжих зверей, пугали больше, чем сам дракон. Почуяв, что по его спине ползет кто-то маленький, но упорный, ящер встал на дыбы, но не смог скинуть мастера Триммлера, который уже добрался до головы. Держась одной рукой за самый большой шип, венчающий загривок твари, гном принялся остервенело рубить чешую у основания шеи. Мы кинулись было на помощь, надеясь, что общими усилиями сумеем добраться до бронированной туши. Но зверь крутился, извивался, пытаясь избавиться от непрошеного седока, так что мы даже не смогли приблизиться к нему. Огромный хвост стегал землю, оставляя на ней глубокие рытвины, могучие передние лапы когтили воздух. А мастер Триммлер, вдруг замолчав, принялся что-то сковыривать топорищем. Дракон взвыл, и на землю упала блестящая, как слюда, чешуйка, за ней еще одна. Тут же гном размахнулся топором - и из шеи чудовища, окропив сына гор, брызнула струя черной крови.
- А-а-а! - победно взвыл мастер Триммлер, продолжая разрубать неподатливую плоть.
Дракон зарычал, взмахнул крыльями, и рванулся вверх. Гном, не удержавшись на его спине, кубарем скатился в тот момент, когда зверь поднялся над землей на десяток локтей. Мы бросились к сыну гор, но тот, вскочив, подбежал к руке Добба и опустился на колени.
- Что ж ты, что ж ты, голова твоя дубовая? - бессвязно бормотал он, бережно поднимая кисть, из которой торчали разорванные сухожилия. - Что ж ты так, друже?
- Надо уходить, - сказал Лютый, пытаясь поставить мастера Триммлера на ноги. - Он скоро вернется.
Гном очумело посмотрел на Ома, сжимая в одной руке топор, в другой - останки Добба.
- Пойдем, - как можно мягче сказал я. - Пойдем в лес.
- Поздно, - тихо произнес Дрианн, указывая на небо.
Это выглядело как падающая звезда посреди светлого дня. На нас с невероятной скоростью несся ревущий огненный смерч. "Вот и все. Пора прощаться", - как-то отстраненно подумал я. Все вокруг стихло. Смолкли лисицы. Или это все же были кошки. Даже листья на деревьях не шелестели. Артфаал обхватил мою шею обеими лапами, царапая кожу когтями, и мелко дрожал от ужаса. Однако почему-то исчезать не спешил. Я приготовился умереть. Страшно не было, скорее, не покидало ощущение странности происходящего. "Быть убитым сказочным чудовищем, в этом есть определенный шик", - пришла в голову глупая мысль. Я даже усмехнулся ее нелепости. В последний раз посмотрел на друзей… Но прощание слишком затянулось. Нас уже должно было испепелить беспощадное пламя. Я поднял голову, страшась и одновременно на что-то надеясь… Дракон парил в голубом небе, совершая круг за кругом и опускаясь все ниже. Из пасти его уже не извергался огонь. Наконец мощные лапы коснулись земли, и чудовище уставилось куда-то в сторону деревьев. Я проследил за его замершим взглядом. У леса стоял единорог и тоже смотрел прямо в глаза ящеру. Два зверя - один неправдоподобно жуткий и злобный, другой излучающий чистое, незамутненное добро - но оба прекрасные в своей неповторимости - состязались во взглядах. Этот молчаливый поединок не прерывался ни единым звуком. Мы тоже замерли, боясь спугнуть удачу. Не знаю, сколько это длилось - мгновение, или бесконечность - но вокруг единорога засияли белые лучи, а дракона окружила багряная пульсация. Это не были ауры. Я так и не понял, что это было. Но наконец ящер покорно опустил голову и взмахнул крыльями. Единорог отвел взгляд кротких глаз, словно отпуская его, и зверь тяжело поднялся в воздух. Он сделал над нами круг и стремительно взмыл в небо. Мы ошарашенно смотрели на исчезающую в безмятежной синеве точку. Единорог медленно обошел поле боя, остановился над раздавленным телом Зарайи… над тем местом, по которому рассыпался пепел Йока… потом приблизился к нам. Он посмотрел на меня, и я заметил крупные слезы в его бархатных глазах. Я почтительно поклонился ему, то же самое сделали остальные. Волшебное животное покивало благородной головой, и хрустальный рог его полыхнул под солнцем. Затем единорог перевел взгляд на медленно распахивающиеся ворота.
Глава 12
- Восславим Луга, братья и сестры! Ибо он - защита и надежда наша! Он, в щедрости своей бесконечной, дает нам хлеб наш насущный. Он, всеблагой и всевидящий, оберегает нас от опасностей. Он, всепрощающий и всемилостивый, не отворачивается от нас, во грехе погрязших. Луг любит вас! А любите ли вы Луга, братья и сестры?
Толпа ответила нестройным, ленивым гулом. "Еще не вошли в азарт", - мысленно отметил Падерик Третий, готовясь разразиться новыми словами прочувствованной речи, - "Публика сегодня подобралась тяжелая". Во дворе Главного храма толпились ремесленники с женами и детьми. Обязательные проповеди были началом кампании против темных магов. На них сгоняли по очереди обитателей всех кварталов. Сегодня Великий отец выступал перед кварталом оружейников из Северного луча. Серьезные, неулыбчивые бородатые люди, скрестив руки на груди, недоверчиво внимали сладкоголосому жрецу. Их жены, грудастые спокойные матроны, уверенные в собственном благополучии, держались рядом со своими супругами. Все они были людьми довольно зажиточными и набожными. Но молиться и жертвовать на храм предпочитали в родном квартале, более других богов уважая труженика Дадду - своего покровителя и заступника. Авторитет Луга как главного бога, конечно, тоже не отрицали, но считали: пусть ему маги молятся, коль он простирает свою защищающую длань прежде всего над ними. А о том, что Луг - изначально неизмеримо выше рангом, чем их любимый Дадда, и думать забыли. Падерик понимал: предстоит большая, многотрудная работа. Нужно не только внушить людям, что темная магия - зло, но еще и поселить в их душах страх. Перед гневом Луга, перед грехом, и перед властью земной, конечно. Его высокопреосвященство работы не боялся. Глубоко вздохнув, он снова заговорил, мягко и вкрадчиво:
- Да, дети мои! Луг любит вас и вашего покровителя. Вспомните: ведь Дадда-труженик - его сын. Все вы - почтенные горожане, все достойные люди, искусные мастера, отцы семейств. Жены ваши - образцы добродетели, дети - послушны и кротки. Да не обойдет вас Луг милостью своей, да будут руки ваши крепки, оружие, выкованное ими, острым. Да пребудет счастье в ваших домах. Но только если не будет греха на вас! - последнюю фразу Падерик выкрикнул резким, почти злым голосом, что заставило расслабившихся ремесленников удивленно вскинуть глаза на оратора. - Да! - еще громче воскликнул Великий отец. - Да! Ибо страшный, смертельный, несмываемый грех хищным зверем рыщет по нашему миру, ищет слабых духом, вводит их во искушение! - Недаром Падерик слыл одним из лучших ораторов Виндора. Он умел завладеть вниманием публики, даже такой непробиваемой. Его глаза загорелись неистовым огнем, внезапно осунувшееся лицо приобрело вдохновенное выражение. Старенькая, безо всяких украшений, ряса придавала ему смиренный вид. Он простер к толпе руки и тихо, зловеще, почти шепотом, который, однако, благодаря усиливающим артефактам слышен был во всех уголках храмового двора, уронил. - Мрак. Мрак имя греху этому. Ибо всякий, кто к нему прибег, в него и возвратится. Грязь к грязи, нечистоты к нечистотам. Мрак к мраку.
Толпа, заинтересовавшись столь впечатляющим началом, стала прислушиваться к жрецу более внимательно. Его высокопреосвященство прибавил трагизма в голос:
- Страшный зверь может проникнуть в мирные жилища ваши. Волк, прикинувшийся невинным ягненком, пожрет детей, испоганит жен, а вас самих заставит служить демонам!
Для усиления эффекта в толпе всегда шныряли несколько десятков наемных кликуш. Вот и сейчас одна начала отрабатывать полученные деньги, дурным голосом выкрикивая:
- Ой, спаси нас, Луг, от греха! Убереги деточек!
Некоторые особо чувствительные женщины уже утирали платочками глаза, крепче прижимаясь к мужьям. Те, однако, еще не проявляли беспокойства. Мысленно пожелав им провалиться во мрак вместе с их ублюдочными сопляками и толстыми женами, Падерик продолжил:
- А дитя мрака - темная магия, ибо черпает она силы от демонов. Вспомните, дети мои, быть может, прибегали вы когда-нибудь к запрещенным заговорам или заклинаниям? Или готовили, упаси Луг, незаконные зелья? Быть может, ваши жены тайком бегали к бабкам-ведуньям? Или вы сами, прельстившись легкой наживой, просили темных магов призвать вам удачу? Этим поступком вы лишили себя царства Лужьего, Счастливых долин. Покайтесь, дети мои! Покайтесь, пока не поздно!
Подсадные кликуши старались вовсю, выкрикивая на разные голоса покаянные слова. Одна так разошлась, что подбежала к Падерику и упала на колени:
- Отпусти грех, Великий отец! Отпусти, прошу!
Его высокопреосвященство покосился на воющую лицедейку и незаметно подмигнул, не переигрывай, мол. Сам же, придав лицу самое сочувственное выражение, поднял тетку с колен:
- В чем ты грешна, дочь моя?
- Я… я… - захлебывалась слезами баба, - порчу на соседку напустила!
- Страшная вина лежит на тебе, женщина, - строго произнес Падерик. - Но Луг милосерден! Я же, смиренный слуга его, отпускаю тебе твой грех. Ходи в храм, молись о спасении своей души. И всемилостивый бог, видя твое раскаяние, простит тебя. Ступай с миром.
Кликуша двинулась обратно в толпу, причитая:
- Ох, спасибо! Ох, полегчало-то как на душе!
- Смотрите, дети мои! - патетично провозгласил Великий отец. - Смотрите на эту разумную женщину! Она согрешила, но призналась в своем проступке - и теперь душа ее радуется покаянию! И Луг всеблагой тоже радуется на небесах! - он ткнул пальцем вверх. - А может быть, - тут голос его стал мягко-вкрадчивым, - вы знаете, кто из ваших знакомых, друзей или соседей обращается к темным колдунам? Или знакомы, не приведи Луг, с самими адептами мрака? Спешите, спешите облегчить свою душу, дети мои! Ибо покрывать чужие грехи - преступление не менее страшное, чем грешить самому! Открыв правду жрецам, вы спасете души тех, кто по незнанию или недомыслию впал в лугопротивную ересь! Придите в храм, дети мои, и расскажите нам все! Исповедь ваша останется тайной, и никто не узнает о вашей помощи! Посмотрите на этих святых людей! - Падерик широким жестом указал на пятерых здоровенных амбалов, которые стояли вокруг него, сложив руки на груди и внимательно наблюдая за толпой. Меньше всего детинушки походили на святых, физиономии имели самые разбойничьи, да и повадки тоже. Экипированы они были как настоящие воины: доспех, мечи и щиты. Шестым в этой живописной группе был человек в мантии мага. Глубоко посаженные серые глаза на изможденном лице горели фанатичным блеском. Если пятеро душегубов не проявляли никакого интереса к проповеди, то маг ловил каждое слово Великого отца, и при упоминании грехов его губы кривились в горькой усмешке. - Это - ваши защитники, освободители душ ваших, - продолжал Падерик, когда люди вдоволь налюбовались на указанных им индивидов. - День и ночь они радеют о спокойствии нашего прекрасного города, очищая его от скверны! Это - храмовая стража! Бойцы лужьи, прекраснодушные воины!
Толпа недовольно загудела: о похождениях "прекраснодушных" все уже были наслышаны. Великий отец вздохнул: да, трудная публика, трудная… Ремесленники были самой упрямой и неуправляемой частью горожан: своих выдавать не привыкли. Работали себе потихоньку, не допуская ни в дом, ни в душу чужих людей, полагаясь на собственные уши, глаза и разум. Да и маги хороши… Нет, конечно, случались среди них такие, кто верил в абсолютную порочность темных сил и считал их адептов причиной всех зол. Но чем выше была у волшебника степень, чем он был талантливей и образованней, тем труднее поддавался обработке. Профессоры магического университета, например, наотрез отказались указать на своих коллег, увлекающихся изучением незаконной волшбы. И у Падерика после беседы с ними сложилось даже впечатление, что многомудрые ученые и сами не брезгуют мраком. Как работать с такой публикой? Благо еще, что учили в последнее время и в бакалавриате, и в университете кое-как, потому самых нерадивых юнцов можно было убедить. Мыслить они не привыкли, знаний систематических не имели, так что верили жрецу на слово. А вот старшее поколение… Ректор университета, конечно, обещал полное содействие и всяческую помощь, но профессура делала вид, что не понимает, чего от нее хотят. Да и среди молодых подобные экземпляры попадались довольно часто. Студиозусы, к примеру, в большинстве своем выглядели полными еретиками. Что обидно, самые способные и умные не хотели сотрудничать с храмовниками. А Падерику очень нужны были волшебники для службы в храмовой страже! Ведь без магической поддержки арест темного колдуна невозможен. Правда, пока настоящих адептов мрака, способных оказать сопротивление, не обнаруживалось. Так, всякая шваль - бабки-повитухи, травники, ведуньи, ведьмаки. С ними можно было справиться и без помощи магов. Вообще, дело продвигалось медленнее, чем ожидал Великий отец. Хотя работа и велась по всем направлениям. Проповеди, подобные сегодняшней, произносились на всех площадях города. Жрецы Луга пугали народ карами небесными и призывали доносить на ближнего своего. И люди шли к храмовникам. Доносили жены на постылых мужей, мужья на потерявших привлекательность жен. Соседи друг на друга, в отместку за грубое слово. Мелкие торговцы на более удачливых собратьев. Доносили из зависти, злобы, ненависти, желания отомстить. И просто из любви к искусству. Но больше всего, конечно, ради выгоды. Ведь имущество "темного колдуна" становилось собственностью храма, который отдавал десятую часть доносчику. Многие уже успели изрядно поправить свои дела, выуживая рыбку из мутной воды. Больше других усердствовали те, кто вчера еще был самой презираемой частью общества - воры, нищие, побирушки, дешевые шлюхи, грабители, разбойники, просто тунеядцы, не желающие работать. Случалось, что вчерашний голодранец в течение недели обзаводился домом, хозяйством и тугим мешочком денег. Такие охотно вступали в ряды храмовой стражи и потом уже сами приходили в дома, "проверяя верность доноса". Осечек не случалось, если на тебя донесли - значит, виновен. Как не согласен? Добрые лугиане просто так не скажут. Оговор? Что вы, какой оговор! Грех это, лжесвидетельство. Добро пожаловать в Счастливое местечко, ждать храмового суда. А пока… не хотите признаваться? Это дело техники. Под клещами и раскаленными иглами храмового ката все что угодно скажете. Как правило, до пыток не доходило, несчастные "колдуны" каялись во всех мыслимых и немыслимых грехах, да еще и на "соучастников" указывали, лишь бы избежать ужасных мук.
Справедливости ради надо признать, что бывали среди добровольных помощников храмовой стражи и люди, искренне верящие в непогрешимость новых правил. Эти фанатики и были самыми опасными. Если жадного стражника еще можно было подкупить, пообещав передать ему все свое имущество за то, что он отвернется и не заметит, как ты сбежишь, то с фанатиками такие номера не проходили. Они даже отказывались от своей доли награбленного добра в пользу храма, считая, что должны служить Лугу бескорыстно. Именно таких людей больше всего ценил Падерик, именно для них ораторствовал он на площадях, твердо зная, что его проповеди закладывают в души слабых умом или характером людей зерна фанатизма. Случалось даже, что проникнувшись его пламенными речами и убоявшись кары за грехи, жители Виндора доносили сами на себя. Так, недавно в храм пришла тринадцатилетняя девочка. Прелестная, надо сказать. Поминутно встряхивая гривой блестящих черных волос и глядя на Падерика невинными, синими, как сапфир, глазами, она рассказала, что каждую ночь к ней приходит демон в образе прекрасного юноши. И с наивным бесстыдством истинного простодушия подробно поведала, каким утехам они предаются. Впечатленный ее рассказом, Великий отец исцелял отроковицу целую неделю, почти не выходя из покоев. Как и следовало ожидать, девочка была невинной. До исцеления, конечно. Но ведь всем известно, насколько коварны и изобретательны бывают демоны! Юная грешница была так хороша, что Падерик даже подумывал присоединить ее к своей коллекции малолетних жриц храма. Но потом отказался от этой мысли: при всей своей красоте девочка страдала явным слабоумием, и могла при случае наговорить лишнего. Поразмыслив, его высокопреосвященство решил, что ее соблазнительная прелесть - демонический дар, ниспосланный на землю во искушение. Так что отроковица отправилась в Счастливое местечко, где и ждала суда, а пока ее пытались исцелить каты и храмовые стражники.
Народ на площади начинал уставать от проповеди, необходимо было закончить ее на какой-то запоминающейся ноте.
- Боритесь с мраком в душах ваших! - возопил Падерик. - Убейте грех в зародыше! Спасите себя для Счастливых долин! Покайтесь, и Луг простит вас! И помните, что гласит лугианское учение: если рука твоя протянулась ко мраку - отруби руку! Если глаз твой видит мрак - вырви его! Если мрак поселился в сердце - вырежи его из груди своей! Молитесь, денно и нощно молитесь, дети мои, о ниспослании прощения и смирения!
Великий отец замолчал, переводя сбившееся дыхание. Потом бессильно опустил руки, повернулся и медленно двинулся по ступеням храма.
- Чтоб ты сдох! - ударил в спину чей-то полный ненависти выкрик.
Падерик резко обернулся и увидел, как храмовая стража пытается протолкнуться туда, откуда донесся враждебный голос. Но толпа смыкалась перед вооруженными людьми, не давая им пройти. Тогда маг, возглавлявший отряд, без предупреждения швырнул в людей огненный шар. Двоих заклятие убило на месте. Вспыхнула одежда на пожилом благообразном ремесленнике, истошно закричала его жена. Толпа сначала испуганно прянула в стороны, затем отовсюду стали раздаваться яростные вопли.
- Назад! - крикнул Падерик отряду.
Но маг-фанатик не унимался. Он продолжал отправлять в народ заклятие за заклятием. Стражники, поняв, что их главе не справиться с разъяренной толпой, отступили, предоставляя чародею отбиваться самому. В считанные секунды озверевшие ремесленники смяли мага и буквально растоптали его. Падерик скрылся в храме, вход в который был надежно защищен заклятиями и артефактами. Жители Северного луча проявили пагубную греховность. Рано, рано Великий отец обратился к ним напрямую. И мага жаль, полезный был человечек, верный, преданный делу. М-да… ошибочка вышла. Следовало для начала запугать, отправить десятка два людишек из квартала в Счастливое местечко. Ну да ничего, храмовая стража наведается к ним ночью и уведет пару-тройку зачинщиков. А лучше, их жен. Потом надо будет устроить показательную расправу на площади. Тогда строптивые труженики проникнутся благостью лужьей. А пока… Его высокопреосвященство достал из потайного кармана убогой ряски связующий амулет и проговорил:
- Сотню стражей на храмовую площадь. Бунт безбожников. Нет… лучше две сотни. И магов побольше.
Вот так! Спустя час перед Главным храмом было пусто, и лишь лужи крови напоминали о случившемся. Работники поспешно поливали камень водой, дабы жрецы, направляясь по своим лугоугодным делам, не испачкали случайно подолы ряс. Великому отцу подали карету. Пришло время посетить здание городского суда, где главный зал был отдан под процессы над темными магами. Сегодня предстояло рассмотрение двух дел. Мало, конечно, но ведь очищение страны от скверны только начинается. Великий отец рассеянно рассматривал из окна кареты улицы Виндора. Красивый город, только вот много в нем грязи. И народец распоясался, Луга не боится, жрецов не почитает. Много, ох, много предстоит работы! И не только темная магия как таковая беспокоила Падерика. Ведь Луг, до того как его объявили покровителем магов, был богом благочестия. А что творится сейчас? Как может думать о божественном человек, предающийся греху разврата? Вон идут по улице две красотки: что у них за вид? Шея открыта, грудь обтянута, из-под шляпок локоны выбиваются. Женское тело - инструмент демонский, красота - лукавый соблазн. И не только о блудницах речь. От них-то как раз вреда меньше всего. Не станешь же испытывать греховную страсть к женщине, которую купил за деньги. Попользуешься и забудешь. А вот разве может мужчина в храм после трудового дня пойти, если его дома ждет красивая жена? Нет, он к ней поспешит, демона тешить. А простому человеку грех спускать нельзя. Он бояться должен. Луга, жрецов его, светской власти. Только тогда им можно будет управлять. А книги? Книги, источник греха! Стихи фривольного содержания, романы, воспевающие любовь, а страшнее всего - сказки о волшебстве, возбуждающие в читателе тягу к магии. Ученые опять же… что там говорят университетские профессоры своим студентам? Вбивают в юные головы вольнодумные мысли, побуждают к изобретению все новых чародейских штучек. Да, прав был Вериллий, убравший из программы университета все предметы, направленные на изучение темной магии. Вредно это. А все эти разговоры о том, что знание основ некромантии, демонологии и прочих пакостей необходимо для защиты от них - ересь, ересь, и ничего больше!
За благочестивыми размышлениями Падерик и не заметил, как приехал к зданию из розоватого камня. Дом, в котором размещался суд, выглядел веселеньким и гостеприимным. Только у широких дверей стояла жутковатого вида статуя Стратаны - богини возмездия. Слуга распахнул дверцу кареты и подал руку. Великий отец, отдуваясь, вывалил наружу свое тучное тело. Благословив беспрестанно кланяющегося лакея, он придал лицу выражение святости и неподкупности и вошел радушно распахнувшуюся перед ним дверь.
Большой зал был полон людей. Родственники и знакомые нечестивцев, которых предстояло судить, доносчики, пришедшие полюбоваться на дело рук своих, фанатики с безумными глазами, и просто досужие зеваки сидели на длинных скамьях в ожидании начала процесса. На мраморном постаменте стоял стол жюри. Падерик, не обращая внимания на опасливые взгляды и шепоток за спиной, прошел к столу и занял почетное место председателя. Кивнул: можно начинать.