Страница:
Делом жизни Ариакаса была война. Это он выработал замечательную стратегию, позволившую Повелителям Драконов и их армиям завоевать власть почти над всем Ансалоном. Это он позаботился, чтобы они почти не встретили сопротивления: именно его осенила мысль о том, что надо действовать быстро и бить разобщенных людей, эльфов и гномов порознь, пока они не додумались объединиться. К началу лета этот гениальный план должен был принести ему корону правителя Ансалона. Повелители, действовавшие на других континентах Кринна, следили за его успехами с неприкрытой завистью… И со страхом. Они понимали, что одним континентом Ариакас навряд ли удовлетворится. Зря, что ли, он уже теперь поглядывал на запад, за Сиррионское море… И вот в одночасье все это готово было рухнуть!
Дверь в спальню Китиары оказалась заперта. Одно слово Ариакаса, бесстрастно произнесенное на языке магии — и толстая деревянная дверь разлетелась на мелкие кусочки. Ариакас шагнул внутрь сквозь вихрь щепок и синего пламени, охватившего дверь. Рука его лежала на рукояти меча. Китиара лежала в постели. При виде Ариакаса она приподнялась и села, придерживая рукой шелковый халат, облегавший гибкое, стройное тело. И даже несмотря на снедавшую его ярость, Ариакас не мог не залюбоваться этой женщиной — самым достойным и надежным среди всех его полководцев. Его прибытие наверняка застало ее врасплох, а поражение в битве, которого она не смогла избежать, неминуемо означало смертный приговор. И, тем не менее, она казалась собранной и спокойной. Ни просьб о пощаде, ни тени испуга в карих глазах!
Это, впрочем, только разъярило Ариакаса еще больше, заново оттенив всю глубину его разочарования в ней. Он молча сорвал с головы драконий шлем и с такой силой швырнул его через всю комнату, что резной деревянный столик, попавшийся на пути, разлетелся вдребезги, как хрупкое стекло.
При виде лица Ариакаса Китиара на какой-то миг потеряла самообладание и попыталась отползти прочь по кровати, судорожно нашаривая рукой завязки халатика… Ибо немногие были способны смотреть, не бледнея, в лицо Ариакасу. В лицо, не отражавшее никаких чувств, присущих человеку Даже безумная ярость, владевшая им ныне, проявлялась лишь подергиванием мускула у рта. Мертвенно-бледные черты Повелителя обрамляли длинные черные волосы. Суточная щетина (обычно он начисто брился), казалось, отливала синевой. Черные глаза Ариакаса дышали морозом, словно замерзшие омуты.
Одним прыжком он оказался возле кровати. Сорвав и отшвырнув роскошные занавеси, он протянул руку и сгреб Китиару за коротко остриженные кудри. Сдернул женщину с постели и бросил на каменный пол.
Падение вышло неловким — Китиара вскрикнула от боли. Впрочем, она тотчас оправилась и готова была по-кошачьи вскочить на ноги, когда голос Ариакаса заставил ее замереть.
— На колени, Китиара, — сказал Повелитель. Длинный, сверкающий меч неторопливо выполз из ножен. — На колени, и да склонится твоя голова. Ибо ты
— преступница, возведенная на плаху, а я — твой палач, Китиара. Такова цена поражения, которую платят мои полководцы… И Китиара осталась стоять на коленях, но головы не склонила -наоборот, посмотрела Ариакасу прямо в лицо, и он увидел, как вспыхнула ненависть в ее карих глазах. Как хорошо, что у него был в руке меч. Помимо воли он вновь почувствовал восхищение. Миг — и она умрет. Но в глазах ее по-прежнему не было страха. Лишь непокорство.
Он замахнулся мечом… Но удара так и не нанес.
Потому что запястье его правой руки стиснули холодные костлявые пальцы.
— Может, сперва выслушаешь объяснения Повелительницы? — прозвучал глухой голос.
Силы Ариакасу было не занимать. Пущенным копьем он мог пробить навылет коня, а одним движением кисти — сломать шею человеку. Но вырваться из этих ледяных пальцев, медленно превращавших его запястье в кисель, ему не удавалось. Наконец боль принудила его разжать пальцы и выпустить меч. Меч лязгнул об пол.
Китиара, немного ошеломленная случившимся, между тем поднялась на ноги и коротким жестом приказала своему приспешнику выпустить Ариакаса. Ариакас немедленно крутанулся на каблуке, поднимая руку и готовясь произнести магические слова, которые превратят негодяя в кучку пепла… И замер. И, ахнув, откачнулся назад, а приготовленное заклятие вмиг испарилось из памяти.
Перед ним стояло нечто примерно одного с ним роста, облаченное в ужасающе древние доспехи — должно быть, их выковали еще до Катаклизма. Доспехи принадлежали Соламнийскому Рыцарю: на нагруднике еще виднелся полустертый от времени символ Ордена Розы. Противник Ариакаса был без шлема и безоружен. И тем не менее Повелитель Драконов, приглядевшись, отступил еще на шаг. Нечто, стоявшее перед ним, не было живым человеком. Лицо существа было прозрачно; Ариакас явственно видел сквозь него противоположную стену. В провалившихся глазах мерцали бледные огоньки. Существо смотрело прямо перед собой, как если бы и оно, в свою очередь, видело сквозь Ариакаса.
— Рыцарь Смерти!.. — прошептал тот, потрясенный. И принялся растирать помятое запястье, онемевшее и озябшее от прикосновения обитателя иных миров, миров, не знающих тепла живой плоти. Стараясь не показать, насколько он в действительности испугался, Ариакас нагнулся забрать меч, а заодно пробормотал заговор, оберегающий от последствий подобного прикосновения. Выпрямившись, он с бессильной злобой посмотрел на Китиару, — та наблюдала за ним с кривой, лукавой улыбкой на прекрасном лице.
— Эта… Эта тварь служит тебе? — спросил он хрипло.
Китиара пожала плечами:
— Скорее, мы с ним договорились друг другу помогать.
И вновь Ариакас восхитился ею — несмотря ни на что. Потом покосился на Рыцаря Смерти и убрал меч в ножны.
— И часто он посещает твою спальню? — спросил он ядовито. Запястье невыносимо болело.
— Он приходит и уходит, когда пожелает, — ответила Китиара. И поплотнее запахнулась в халатик, спасаясь не от нескромного взгляда, а больше от холода. Пригладила рукой темные кудри и добавила: — В конце концов, это ведь его замок.
Ариакас помедлил… Взгляд его на какое-то время рассеянно устремился вдаль, а в памяти зазвучали слова старинных преданий.
— Государь Сот! — сказал он неожиданно и повернулся к призраку в латах. — Рыцарь Черной Розы!
Рыцарь поклонился в ответ.
— А я, признаться, совсем позабыл историю Даргаардской Башни,
—пробормотал Ариакас, задумчиво поглядывая на Китиару. — Должен признаться, госпожа моя, ты еще храбрее, чем я думал… Поселиться в проклятом замке! Если память мне не изменяет, согласно легенде, государь Сот повелевает целым отрядом таких же неупокоенных…
— Что иной раз бывает очень не лишне в бою, — сказала Китиара и зевнула. Подойдя к столику у очага, она взяла в руки резной стеклянный графин. — Одно их прикосновение… — тут она улыбнулась Ариакасу, — я полагаю, ты можешь представить себе, что делает это прикосновение с теми, кто не умеет оборонить себя магией. Налить вина?
— Налей, — кивнул Ариакас, не сводя глаз с прозрачного лица государя Сота. — Ну, а как там насчет темных эльфов и ведьм, которые, согласно той же легенде, повсюду следуют за ним?
— Они… Где-то тут, поблизости. — Китиару пробрала легкая дрожь. Она подняла свой стакан. — Ты, впрочем, скоро услышишь их голоса. Государь Сот, естественно, во сне не нуждается. Вот дамы и помогают ему скоротать долгие ночные часы… — Китиара на миг побледнела и поднесла стакан к губам, но пить не стала, и, когда она поставила стакан на столик, было видно, как дрожала ее рука. — Это… Не слишком приятно, — сказала она коротко. Огляделась и спросила: — Что хоть ты с Гарибанасом сделал? Ариакас отставил допитый стакан и сделал небрежный жест в сторону двери:
— Я его оставил там… На ступенях.
— Мертвого? — поинтересовалась Китиара и налила ему еще.
— Не исключено, — Ариакас исподлобья посмотрел на нее. — Впрочем, не знаю. Он, скажем так, попался мне под ноги. А что, это имеет значение?
— Я находила его, хм, забавным, — сказала Китиара. — Он во многих отношениях заменял мне Бакариса.
— М-да, Бакарис. — Повелитель принялся за второй стакан. — Тот самый, умудрившийся угодить в плен. Как будто одного разгрома твоих армий было недостаточно!
— Он сделал глупость, — спокойно сказала Китиара. — Взгромоздился на дракона, не оправившись как следует от раны.
— Я слышал. А что у него случилось с рукой?
— Эльфийка подстрелила его у Башни Верховного Жреца. В тот раз он тоже был сам виноват — ну, вот и поплатился. Я и так уже отрешила его от командования, назначив своим личным телохранителем. Так нет же, приспичило дураку непременно пойти в бой и что-то там доказать…
— По-моему, ты не слишком скорбишь о нем, — пристально глядя на Китиару, сказал Ариакас. Халатик, схваченный всего лишь двумя тесемочками у шеи, почти не скрывал великолепного гибкого тела. Китиара улыбнулась.
— Угадал. Гарибанас… Вовсе не плохая замена. Надеюсь, ты все же не убил его. Еще не хватало подыскивать кого-то вместо него на время завтрашней поездки в Каламан…
— А что тебе делать в Каламане? Кроме как обсуждать свою капитуляцию с эльфийкой и ее рыцарями?
В голосе Ариакаса звучала жестокая злоба: выпитое вино смыло испуг, отчасти вернув яростный гнев.
— Нет, — сказала Китиара. Устроившись в кресле напротив Ариакаса, она смотрела на него совершенно спокойно. — Скорее уж, речь пойдет об их капитуляции!
— Ха! — фыркнул Повелитель. — Нашла дурачков. Они думают, что победа близка. И, клянусь, они правы! — На бледном лице проступила краска. Схватив графин, он вылил в свой стакан остатки вина. — Только твой Рыцарь Смерти, Китиара, спас тебе жизнь… Как ни смешно это звучит. Сегодня ты уцелела. Но он не всегда будет рядом с тобой!
— Мои дела, — не обращая внимания на его слова и угрожающий взгляд, ответила Китиара, — складываются куда удачнее, чем я смела даже надеяться. Если уж я одурачила даже тебя, господин мой, то врагов — и подавно…
— И каким же, интересно, образом ты одурачила меня, Китиара?
—зловеще-спокойным голосом спросил Повелитель Ариакас. — Может, ты скажешь, что они не бьют тебя на всех направлениях? Не гонят вон из Соламнии? Что Копья и Драконы Белокамня не разнесли в пух и прах лучшие твои войска?..
С каждым словом голос его набирал грозную силу.
— Именно так! — отрезала Китиара, и карие глаза ее сверкнули огнем. Она перехватила руку Ариакаса, в очередной раз поднимавшую к губам стакан. — Что же до Драконов Белокамня, господин мой, то соглядатаи докладывают, будто их возвращением мы обязаны знатному эльфийскому юноше и серебряной драконице в образе эльфийки, которые проникли в некий храм, что в Оплоте, и выведали, что на самом деле происходит с яйцами, похищенными у добрых драконов. Ну? Кого надо в этом винить? Чья промашка? Если не ошибаюсь, это твоя первейшая обязанность — охранять храм… Ариакас в ярости выдернул у нее руку, швырнул стакан о стену и вскочил с кресла.
— Во имя Богов, ты слишком далеко зашла!.. — тяжело дыша, выкрикнул он.
— Хватит, не в театре, — совершенно спокойно сказала ему Китиара.
—Пошли-ка лучше в мою военную комнату — покажу тебе, что у меня на уме.
…Ариакас разглядывал карту северной части Ансалона.
— А что, — сказал он наконец. — Может, и сработает.
— Непременно сработает, — ответила Китиара, зевая и томно потягиваясь. — Зря, что ли, мои войска удирали от них, как вспугнутые кролики. Было бы у Рыцарей побольше ума, небось заметили бы, что мы понемножку откатываемся на юг, да еще задались бы вопросом, почему это мы словно в воздухе перед ними растворяемся. Словом, пока мы тут с тобой сидим разговариваем, мои армии скапливаются в укромной долине у южных отрогов гор. Еще неделя — и несколько тысяч будут готовы двинуться на Каламан. У врагов между тем не станет «Золотого Полководца», а значит, боевой дух будет основательно подорван. Осмелюсь даже предположить, что город сдастся без боя. А там я быстро верну все те земли, которые мы якобы потеряли. Если же ты передашь мне армии этого недоумка Тоэда и пришлешь летучие цитадели, о которых я уже просила, — Соламния вообразит, что разразился второй Катаклизм!
— Но эльфийка…
— Не стоит беспокойства, — отмахнулась Китиара.
— А по-моему, тут самое слабое звено твоего замысла, — покачал головой Ариакас. — Что там насчет этого, как его, Полуэльфа? Ты уверена, что он не вмешается?
— Он не создаст нам никаких помех. Все дело в ней, и не забывай, что перед нами — влюбленная женщина, — передернула плечами Китиара. — И она доверяет мне, Ариакас. Фыркай сколько хочешь, но это действительно так. Она слишком верит мне, а Полуэльфу, наоборот, слишком мало. С влюбленными всегда так. Меньше всего они доверяют тем, кого больше всего любят. В общем, захват в плен Бакариса — наша прямая удача.
Подметив некий нюанс в ее голосе, Ариакас так и впился взглядом в лицо Китиары, но она отвернулась. И тогда до него дошло, что она была далеко не так уверена в успехе, как пыталась изобразить. Потом он понял, что она ему солгала. Полуэльф! Что с ним? И где он, интересно бы знать? Ариакас был достаточно наслышан о нем, но никогда с ним не встречался. Повелитель Драконов уже призадумался, а не нажать ли ему на Китиару, но потом переменил решение. Больше толку будет просто помнить о том, что она ему солгала. Может, пригодится однажды, когда настанет удобный момент обуздать эту слишком опасную женщину. А пока пускай наслаждается якобы удавшимся обманом.
Ариакас старательно зевнул, затем столь же старательно изобразил равнодушие.
— Что же ты собираешься сделать с эльфийкой? — спросил он, зная, что она ждет от него именно этого вопроса. Все знали его страсть к изящным светловолосым девушкам.
Китиара подняла брови и одарила его игривым взглядом.
— Увы, увы, господин мой, — сказала она не без насмешки. — Ее Темное Величество требует доставить эльфийку пред Ее очи. Может быть, ты и получишь ее, но только тогда, когда Владычице она станет уже не нужна. Ариакас невольно содрогнулся.
— После этого девчонка и мне будет без надобности. Отдай ее своему дружку, государю Соту. Если не врут легенды, он был когда-то неравнодушен к эльфийкам…
— Не врут, — пробормотала Китиара. Глаза ее сузились. Она подняла ладонь и тихо сказала: — Ты слышишь?
Ариакас замолчал и насторожился. Сперва он ничего не услышал. Однако постепенно его слух различил некий странный звук, нечто вроде погребального плача, как если бы сразу сотня женщин оплакивала своих умерших. Звук становился все громче, все слышнее в ночной тишине. Повелитель Драконов поставил стакан и удивился, заметив, что руки у него стали дрожать. Бросив взгляд на Китиару, он увидел, что ее лицо было бледно, несмотря на загар. Огромные глаза расширились еще больше. Поймав его взгляд, Китиара сглотнула и облизала пересохшие губы.
— Правда, жуть?.. — спросила она, и ее голос готов был сорваться.
— Я-то думал, что насмотрелся ужасов в Башне Высшего Волшебства, -тихо ответил Ариакас, — но, по-моему, они не идут с этим ни в какое сравнение. Что там происходит?
— Пойдем, — Китиара поднялась на ноги. — Если не боишься, я тебе покажу.
Они вместе вышли из комнаты. Китиара провела Ариакаса извилистыми коридорами замка назад к своей спальне, расположенной над круглым входным чертогом.
— Держись в тени, — предупредила она.
Была охота высовываться, невольно подумал Ариакас, крадучись проникая на балкон круглого покоя. Ему хватило одного-единственного взгляда вниз.
Мигом взмокнув от ужаса, он шарахнулся назад, в тень, к двери спальни.
— И как только ты это выдерживаешь? — спросил он, когда она вошла в комнату следом за ним и тихо притворила за собой дверь. — Это что, происходит каждую ночь?..
— Да, — ответила она, дрожа всем телом. Закрыла глаза, поглубже вздохнула
— и прежнее самообладание тотчас к ней возвратилось. — Иногда мне кажется, что я совсем привыкла. Тогда я, дура, иду и заглядываю вниз. Песня-то сама по себе еще ничего…
— Да уж, — проворчал Ариакас, вытирая со лба ледяной пот. — Итак, государь Сот каждую ночь занимает свой трон и восседает в окружении неупокоенных воинов, а старые карги поют ему колыбельную!..
— Причем все время одну и ту же, — сказала Китиара. Содрогаясь, она рассеянно потянулась к графину, но он был пуст, и она вернула его на столик.
— Каждую ночь прошлое приходит мучить его, и он не волен избавиться от пытки. Он обречен вечно размышлять о том, что же ему следовало предпринять, чтобы избегнуть своей нынешней участи — вечно скитаться по свету, не находя покоя. И темные эльфийки, немало способствовавшие его падению, принуждены заново переживать былое вместе с ним. Каждую ночь они повторяют свой рассказ. Каждую ночь он его слушает… — О чем хоть говорится в их песне?
— Я запомнила ее наизусть, почти как он, — Китиара засмеялась, но озноб тут же вернулся. — Пошли за новым графином вина, и я расскажу тебе эту историю. Конечно, если ты никуда не спешишь…
— Я никуда не спешу, — сказал Ариакас и уселся в кресло. — Хотя, если ты вправду хочешь, чтобы я прислал цитадели, мне нужно будет вылететь на рассвете.
Китиара улыбнулась ему обворожительной кривой улыбкой, пленившей столь многих.
— Спасибо, господин мой, — сказала она. — Теперь уж я нипочем тебя не подведу.
— Я тоже думаю, что не подведешь. — И Ариакас невозмутимо позвонил в серебряный колокольчик. — Потому что в ином случае его судьба… — и он мотнул головой в сторону нижнего покоя, где достиг своего апогея жуткий стонущий плач, — … Его судьба покажется тебе медом, прелесть моя.
РЫЦАРЬ ЧЕРНОЙ РОЗЫ
3. ЛОВУШКА
Дверь в спальню Китиары оказалась заперта. Одно слово Ариакаса, бесстрастно произнесенное на языке магии — и толстая деревянная дверь разлетелась на мелкие кусочки. Ариакас шагнул внутрь сквозь вихрь щепок и синего пламени, охватившего дверь. Рука его лежала на рукояти меча. Китиара лежала в постели. При виде Ариакаса она приподнялась и села, придерживая рукой шелковый халат, облегавший гибкое, стройное тело. И даже несмотря на снедавшую его ярость, Ариакас не мог не залюбоваться этой женщиной — самым достойным и надежным среди всех его полководцев. Его прибытие наверняка застало ее врасплох, а поражение в битве, которого она не смогла избежать, неминуемо означало смертный приговор. И, тем не менее, она казалась собранной и спокойной. Ни просьб о пощаде, ни тени испуга в карих глазах!
Это, впрочем, только разъярило Ариакаса еще больше, заново оттенив всю глубину его разочарования в ней. Он молча сорвал с головы драконий шлем и с такой силой швырнул его через всю комнату, что резной деревянный столик, попавшийся на пути, разлетелся вдребезги, как хрупкое стекло.
При виде лица Ариакаса Китиара на какой-то миг потеряла самообладание и попыталась отползти прочь по кровати, судорожно нашаривая рукой завязки халатика… Ибо немногие были способны смотреть, не бледнея, в лицо Ариакасу. В лицо, не отражавшее никаких чувств, присущих человеку Даже безумная ярость, владевшая им ныне, проявлялась лишь подергиванием мускула у рта. Мертвенно-бледные черты Повелителя обрамляли длинные черные волосы. Суточная щетина (обычно он начисто брился), казалось, отливала синевой. Черные глаза Ариакаса дышали морозом, словно замерзшие омуты.
Одним прыжком он оказался возле кровати. Сорвав и отшвырнув роскошные занавеси, он протянул руку и сгреб Китиару за коротко остриженные кудри. Сдернул женщину с постели и бросил на каменный пол.
Падение вышло неловким — Китиара вскрикнула от боли. Впрочем, она тотчас оправилась и готова была по-кошачьи вскочить на ноги, когда голос Ариакаса заставил ее замереть.
— На колени, Китиара, — сказал Повелитель. Длинный, сверкающий меч неторопливо выполз из ножен. — На колени, и да склонится твоя голова. Ибо ты
— преступница, возведенная на плаху, а я — твой палач, Китиара. Такова цена поражения, которую платят мои полководцы… И Китиара осталась стоять на коленях, но головы не склонила -наоборот, посмотрела Ариакасу прямо в лицо, и он увидел, как вспыхнула ненависть в ее карих глазах. Как хорошо, что у него был в руке меч. Помимо воли он вновь почувствовал восхищение. Миг — и она умрет. Но в глазах ее по-прежнему не было страха. Лишь непокорство.
Он замахнулся мечом… Но удара так и не нанес.
Потому что запястье его правой руки стиснули холодные костлявые пальцы.
— Может, сперва выслушаешь объяснения Повелительницы? — прозвучал глухой голос.
Силы Ариакасу было не занимать. Пущенным копьем он мог пробить навылет коня, а одним движением кисти — сломать шею человеку. Но вырваться из этих ледяных пальцев, медленно превращавших его запястье в кисель, ему не удавалось. Наконец боль принудила его разжать пальцы и выпустить меч. Меч лязгнул об пол.
Китиара, немного ошеломленная случившимся, между тем поднялась на ноги и коротким жестом приказала своему приспешнику выпустить Ариакаса. Ариакас немедленно крутанулся на каблуке, поднимая руку и готовясь произнести магические слова, которые превратят негодяя в кучку пепла… И замер. И, ахнув, откачнулся назад, а приготовленное заклятие вмиг испарилось из памяти.
Перед ним стояло нечто примерно одного с ним роста, облаченное в ужасающе древние доспехи — должно быть, их выковали еще до Катаклизма. Доспехи принадлежали Соламнийскому Рыцарю: на нагруднике еще виднелся полустертый от времени символ Ордена Розы. Противник Ариакаса был без шлема и безоружен. И тем не менее Повелитель Драконов, приглядевшись, отступил еще на шаг. Нечто, стоявшее перед ним, не было живым человеком. Лицо существа было прозрачно; Ариакас явственно видел сквозь него противоположную стену. В провалившихся глазах мерцали бледные огоньки. Существо смотрело прямо перед собой, как если бы и оно, в свою очередь, видело сквозь Ариакаса.
— Рыцарь Смерти!.. — прошептал тот, потрясенный. И принялся растирать помятое запястье, онемевшее и озябшее от прикосновения обитателя иных миров, миров, не знающих тепла живой плоти. Стараясь не показать, насколько он в действительности испугался, Ариакас нагнулся забрать меч, а заодно пробормотал заговор, оберегающий от последствий подобного прикосновения. Выпрямившись, он с бессильной злобой посмотрел на Китиару, — та наблюдала за ним с кривой, лукавой улыбкой на прекрасном лице.
— Эта… Эта тварь служит тебе? — спросил он хрипло.
Китиара пожала плечами:
— Скорее, мы с ним договорились друг другу помогать.
И вновь Ариакас восхитился ею — несмотря ни на что. Потом покосился на Рыцаря Смерти и убрал меч в ножны.
— И часто он посещает твою спальню? — спросил он ядовито. Запястье невыносимо болело.
— Он приходит и уходит, когда пожелает, — ответила Китиара. И поплотнее запахнулась в халатик, спасаясь не от нескромного взгляда, а больше от холода. Пригладила рукой темные кудри и добавила: — В конце концов, это ведь его замок.
Ариакас помедлил… Взгляд его на какое-то время рассеянно устремился вдаль, а в памяти зазвучали слова старинных преданий.
— Государь Сот! — сказал он неожиданно и повернулся к призраку в латах. — Рыцарь Черной Розы!
Рыцарь поклонился в ответ.
— А я, признаться, совсем позабыл историю Даргаардской Башни,
—пробормотал Ариакас, задумчиво поглядывая на Китиару. — Должен признаться, госпожа моя, ты еще храбрее, чем я думал… Поселиться в проклятом замке! Если память мне не изменяет, согласно легенде, государь Сот повелевает целым отрядом таких же неупокоенных…
— Что иной раз бывает очень не лишне в бою, — сказала Китиара и зевнула. Подойдя к столику у очага, она взяла в руки резной стеклянный графин. — Одно их прикосновение… — тут она улыбнулась Ариакасу, — я полагаю, ты можешь представить себе, что делает это прикосновение с теми, кто не умеет оборонить себя магией. Налить вина?
— Налей, — кивнул Ариакас, не сводя глаз с прозрачного лица государя Сота. — Ну, а как там насчет темных эльфов и ведьм, которые, согласно той же легенде, повсюду следуют за ним?
— Они… Где-то тут, поблизости. — Китиару пробрала легкая дрожь. Она подняла свой стакан. — Ты, впрочем, скоро услышишь их голоса. Государь Сот, естественно, во сне не нуждается. Вот дамы и помогают ему скоротать долгие ночные часы… — Китиара на миг побледнела и поднесла стакан к губам, но пить не стала, и, когда она поставила стакан на столик, было видно, как дрожала ее рука. — Это… Не слишком приятно, — сказала она коротко. Огляделась и спросила: — Что хоть ты с Гарибанасом сделал? Ариакас отставил допитый стакан и сделал небрежный жест в сторону двери:
— Я его оставил там… На ступенях.
— Мертвого? — поинтересовалась Китиара и налила ему еще.
— Не исключено, — Ариакас исподлобья посмотрел на нее. — Впрочем, не знаю. Он, скажем так, попался мне под ноги. А что, это имеет значение?
— Я находила его, хм, забавным, — сказала Китиара. — Он во многих отношениях заменял мне Бакариса.
— М-да, Бакарис. — Повелитель принялся за второй стакан. — Тот самый, умудрившийся угодить в плен. Как будто одного разгрома твоих армий было недостаточно!
— Он сделал глупость, — спокойно сказала Китиара. — Взгромоздился на дракона, не оправившись как следует от раны.
— Я слышал. А что у него случилось с рукой?
— Эльфийка подстрелила его у Башни Верховного Жреца. В тот раз он тоже был сам виноват — ну, вот и поплатился. Я и так уже отрешила его от командования, назначив своим личным телохранителем. Так нет же, приспичило дураку непременно пойти в бой и что-то там доказать…
— По-моему, ты не слишком скорбишь о нем, — пристально глядя на Китиару, сказал Ариакас. Халатик, схваченный всего лишь двумя тесемочками у шеи, почти не скрывал великолепного гибкого тела. Китиара улыбнулась.
— Угадал. Гарибанас… Вовсе не плохая замена. Надеюсь, ты все же не убил его. Еще не хватало подыскивать кого-то вместо него на время завтрашней поездки в Каламан…
— А что тебе делать в Каламане? Кроме как обсуждать свою капитуляцию с эльфийкой и ее рыцарями?
В голосе Ариакаса звучала жестокая злоба: выпитое вино смыло испуг, отчасти вернув яростный гнев.
— Нет, — сказала Китиара. Устроившись в кресле напротив Ариакаса, она смотрела на него совершенно спокойно. — Скорее уж, речь пойдет об их капитуляции!
— Ха! — фыркнул Повелитель. — Нашла дурачков. Они думают, что победа близка. И, клянусь, они правы! — На бледном лице проступила краска. Схватив графин, он вылил в свой стакан остатки вина. — Только твой Рыцарь Смерти, Китиара, спас тебе жизнь… Как ни смешно это звучит. Сегодня ты уцелела. Но он не всегда будет рядом с тобой!
— Мои дела, — не обращая внимания на его слова и угрожающий взгляд, ответила Китиара, — складываются куда удачнее, чем я смела даже надеяться. Если уж я одурачила даже тебя, господин мой, то врагов — и подавно…
— И каким же, интересно, образом ты одурачила меня, Китиара?
—зловеще-спокойным голосом спросил Повелитель Ариакас. — Может, ты скажешь, что они не бьют тебя на всех направлениях? Не гонят вон из Соламнии? Что Копья и Драконы Белокамня не разнесли в пух и прах лучшие твои войска?..
С каждым словом голос его набирал грозную силу.
— Именно так! — отрезала Китиара, и карие глаза ее сверкнули огнем. Она перехватила руку Ариакаса, в очередной раз поднимавшую к губам стакан. — Что же до Драконов Белокамня, господин мой, то соглядатаи докладывают, будто их возвращением мы обязаны знатному эльфийскому юноше и серебряной драконице в образе эльфийки, которые проникли в некий храм, что в Оплоте, и выведали, что на самом деле происходит с яйцами, похищенными у добрых драконов. Ну? Кого надо в этом винить? Чья промашка? Если не ошибаюсь, это твоя первейшая обязанность — охранять храм… Ариакас в ярости выдернул у нее руку, швырнул стакан о стену и вскочил с кресла.
— Во имя Богов, ты слишком далеко зашла!.. — тяжело дыша, выкрикнул он.
— Хватит, не в театре, — совершенно спокойно сказала ему Китиара.
—Пошли-ка лучше в мою военную комнату — покажу тебе, что у меня на уме.
…Ариакас разглядывал карту северной части Ансалона.
— А что, — сказал он наконец. — Может, и сработает.
— Непременно сработает, — ответила Китиара, зевая и томно потягиваясь. — Зря, что ли, мои войска удирали от них, как вспугнутые кролики. Было бы у Рыцарей побольше ума, небось заметили бы, что мы понемножку откатываемся на юг, да еще задались бы вопросом, почему это мы словно в воздухе перед ними растворяемся. Словом, пока мы тут с тобой сидим разговариваем, мои армии скапливаются в укромной долине у южных отрогов гор. Еще неделя — и несколько тысяч будут готовы двинуться на Каламан. У врагов между тем не станет «Золотого Полководца», а значит, боевой дух будет основательно подорван. Осмелюсь даже предположить, что город сдастся без боя. А там я быстро верну все те земли, которые мы якобы потеряли. Если же ты передашь мне армии этого недоумка Тоэда и пришлешь летучие цитадели, о которых я уже просила, — Соламния вообразит, что разразился второй Катаклизм!
— Но эльфийка…
— Не стоит беспокойства, — отмахнулась Китиара.
— А по-моему, тут самое слабое звено твоего замысла, — покачал головой Ариакас. — Что там насчет этого, как его, Полуэльфа? Ты уверена, что он не вмешается?
— Он не создаст нам никаких помех. Все дело в ней, и не забывай, что перед нами — влюбленная женщина, — передернула плечами Китиара. — И она доверяет мне, Ариакас. Фыркай сколько хочешь, но это действительно так. Она слишком верит мне, а Полуэльфу, наоборот, слишком мало. С влюбленными всегда так. Меньше всего они доверяют тем, кого больше всего любят. В общем, захват в плен Бакариса — наша прямая удача.
Подметив некий нюанс в ее голосе, Ариакас так и впился взглядом в лицо Китиары, но она отвернулась. И тогда до него дошло, что она была далеко не так уверена в успехе, как пыталась изобразить. Потом он понял, что она ему солгала. Полуэльф! Что с ним? И где он, интересно бы знать? Ариакас был достаточно наслышан о нем, но никогда с ним не встречался. Повелитель Драконов уже призадумался, а не нажать ли ему на Китиару, но потом переменил решение. Больше толку будет просто помнить о том, что она ему солгала. Может, пригодится однажды, когда настанет удобный момент обуздать эту слишком опасную женщину. А пока пускай наслаждается якобы удавшимся обманом.
Ариакас старательно зевнул, затем столь же старательно изобразил равнодушие.
— Что же ты собираешься сделать с эльфийкой? — спросил он, зная, что она ждет от него именно этого вопроса. Все знали его страсть к изящным светловолосым девушкам.
Китиара подняла брови и одарила его игривым взглядом.
— Увы, увы, господин мой, — сказала она не без насмешки. — Ее Темное Величество требует доставить эльфийку пред Ее очи. Может быть, ты и получишь ее, но только тогда, когда Владычице она станет уже не нужна. Ариакас невольно содрогнулся.
— После этого девчонка и мне будет без надобности. Отдай ее своему дружку, государю Соту. Если не врут легенды, он был когда-то неравнодушен к эльфийкам…
— Не врут, — пробормотала Китиара. Глаза ее сузились. Она подняла ладонь и тихо сказала: — Ты слышишь?
Ариакас замолчал и насторожился. Сперва он ничего не услышал. Однако постепенно его слух различил некий странный звук, нечто вроде погребального плача, как если бы сразу сотня женщин оплакивала своих умерших. Звук становился все громче, все слышнее в ночной тишине. Повелитель Драконов поставил стакан и удивился, заметив, что руки у него стали дрожать. Бросив взгляд на Китиару, он увидел, что ее лицо было бледно, несмотря на загар. Огромные глаза расширились еще больше. Поймав его взгляд, Китиара сглотнула и облизала пересохшие губы.
— Правда, жуть?.. — спросила она, и ее голос готов был сорваться.
— Я-то думал, что насмотрелся ужасов в Башне Высшего Волшебства, -тихо ответил Ариакас, — но, по-моему, они не идут с этим ни в какое сравнение. Что там происходит?
— Пойдем, — Китиара поднялась на ноги. — Если не боишься, я тебе покажу.
Они вместе вышли из комнаты. Китиара провела Ариакаса извилистыми коридорами замка назад к своей спальне, расположенной над круглым входным чертогом.
— Держись в тени, — предупредила она.
Была охота высовываться, невольно подумал Ариакас, крадучись проникая на балкон круглого покоя. Ему хватило одного-единственного взгляда вниз.
Мигом взмокнув от ужаса, он шарахнулся назад, в тень, к двери спальни.
— И как только ты это выдерживаешь? — спросил он, когда она вошла в комнату следом за ним и тихо притворила за собой дверь. — Это что, происходит каждую ночь?..
— Да, — ответила она, дрожа всем телом. Закрыла глаза, поглубже вздохнула
— и прежнее самообладание тотчас к ней возвратилось. — Иногда мне кажется, что я совсем привыкла. Тогда я, дура, иду и заглядываю вниз. Песня-то сама по себе еще ничего…
— Да уж, — проворчал Ариакас, вытирая со лба ледяной пот. — Итак, государь Сот каждую ночь занимает свой трон и восседает в окружении неупокоенных воинов, а старые карги поют ему колыбельную!..
— Причем все время одну и ту же, — сказала Китиара. Содрогаясь, она рассеянно потянулась к графину, но он был пуст, и она вернула его на столик.
— Каждую ночь прошлое приходит мучить его, и он не волен избавиться от пытки. Он обречен вечно размышлять о том, что же ему следовало предпринять, чтобы избегнуть своей нынешней участи — вечно скитаться по свету, не находя покоя. И темные эльфийки, немало способствовавшие его падению, принуждены заново переживать былое вместе с ним. Каждую ночь они повторяют свой рассказ. Каждую ночь он его слушает… — О чем хоть говорится в их песне?
— Я запомнила ее наизусть, почти как он, — Китиара засмеялась, но озноб тут же вернулся. — Пошли за новым графином вина, и я расскажу тебе эту историю. Конечно, если ты никуда не спешишь…
— Я никуда не спешу, — сказал Ариакас и уселся в кресло. — Хотя, если ты вправду хочешь, чтобы я прислал цитадели, мне нужно будет вылететь на рассвете.
Китиара улыбнулась ему обворожительной кривой улыбкой, пленившей столь многих.
— Спасибо, господин мой, — сказала она. — Теперь уж я нипочем тебя не подведу.
— Я тоже думаю, что не подведешь. — И Ариакас невозмутимо позвонил в серебряный колокольчик. — Потому что в ином случае его судьба… — и он мотнул головой в сторону нижнего покоя, где достиг своего апогея жуткий стонущий плач, — … Его судьба покажется тебе медом, прелесть моя.
РЫЦАРЬ ЧЕРНОЙ РОЗЫ
— Как тебе известно, — начала свой рассказ Китиара, — государь Сот был Соламнийским Рыцарем, честным и благородным. Увы, он был еще и человеком сильных, необузданных страстей и сам не ведал порой, что творил. Это-то его в конце концов и сгубило.
Его угораздило влюбиться в прекрасную эльфийку, ученицу истарского Короля-Жреца. К тому времени Сот уже был женат, но красота эльфийки заставила его тотчас позабыть о супружеском долге. И он отдался страсти, разом отбросив и священные обеты брака, и свою рыцарскую клятву. Солгав девушке, он совратил ее и привез сюда, в Даргаардскую Башню, пообещав вскоре жениться. Законная же супруга его исчезла при весьма подозрительных обстоятельствах… Китиара передернула плечами и продолжала:
— Насколько я разобрала слова песни, там говорится, что, даже узнав об ужасных преступлениях своего возлюбленного, эльфийка продолжала хранить ему верность. Она денно и нощно молилась Богине Мишакаль, умоляя дать рыцарю возможность искупить грехи. И, по всей видимости, ее молитвы были услышаны. Государю Соту была дарована сила отвратить Катаклизм — правда, ценой собственной жизни.
Любовь девушки, с которой Сот обошелся столь скверно, придала ему сил, и Сот выехал в Истар. Говорят, Боги открыли ему: чтобы спасти Кринн и остатки своей чести, он должен был добраться до Короля-Жреца и остановить его.
В дороге, однако, рыцаря перехватили женщины-эльфийки, ученицы Короля-Жреца. Они знали о преступлении государя Сота и пригрозили погубить его. А чтобы он поменьше слушал свою возлюбленную — намекнули ему, что она в его отсутствие принялась ему изменять.
И Сот вновь поддался страсти, отмахнувшись от доводов разума. Бешеная ревность и жажда мести погнали его назад в Даргаардскую Башню. Едва переступив порог, он стал уличать безвинную девушку в гнусной измене. Именно в тот момент и разразился Катаклизм. Громадный светильник, стоявший тогда в нижнем покое, рухнул на пол, и девушку, державшую на руках дитя, охватило пламя. Умирая в огне, она прокляла рыцаря Сота страшным проклятием, обрекая его на вот эту самую жизнь без жизни — жуткую и вечную. Начался пожар, и Сот погиб в нем со всеми своими людьми, чтобы возродиться такими, какими мы их видим сейчас…
— Вот, значит, о ком ему напоминают каждую ночь, — вслушиваясь, пробормотал Ариакас.
В тихих владениях сна Вспомни о ней.
Когда мир сновидений Облекается тихим светом И кажется, что близко благословение, — Вспомни о ней!
Мы все равно не дадим позабыть.
Проживаешь былое снова и снова Ты, давно бестелесный.
Ибо ты был первой тенью в обители света, Разросшейся, как смертоносный нарыв.
Ибо ты был акулой в тихой воде, Исподволь разинувшей пасть.
Ибо ты был ядовитой змеей, Алчущей в тишине живого тепла.
Ты был подобен смерти младенца в люльке, Дому, гниющему под дождем.
Через это — и худшее — ты проходил Бестелесным видением, мести и скорби Уже недоступным.
Вопли женщин рвали заветную тишину, Но ты отворял глухие двери миров И выпускал на волю чудовищ.
В вихре пламени погибало дитя И страны горели.
И время пылало.
И расколотый мир готов был сгинуть навек, Лишь бы знать, что отмерен срок, Что тебя поглотила тьма.
Но ты проходил Бестелесным виденьем, Мести и скорби Уже недоступным.
Только не скрыться от слов, Звучащих в ночи, За которой грядет новая ночь.
И так — до скончания дней.
Ненависть — вот спокойствие мудрецов, А у вечности нет конца.
Сквозь рои метеоров И неподвижность зимы, Сквозь распятую розу И омуты, где таится акула, Сквозь черную толщу океанских глубин, Сквозь камень тверди земной И кипящую магму недр — К себе самому.
В пустоту.
В ничто.
Это ненависть гонит тебя.
Ничего нельзя изменить.
И у вечности нет конца.
Его угораздило влюбиться в прекрасную эльфийку, ученицу истарского Короля-Жреца. К тому времени Сот уже был женат, но красота эльфийки заставила его тотчас позабыть о супружеском долге. И он отдался страсти, разом отбросив и священные обеты брака, и свою рыцарскую клятву. Солгав девушке, он совратил ее и привез сюда, в Даргаардскую Башню, пообещав вскоре жениться. Законная же супруга его исчезла при весьма подозрительных обстоятельствах… Китиара передернула плечами и продолжала:
— Насколько я разобрала слова песни, там говорится, что, даже узнав об ужасных преступлениях своего возлюбленного, эльфийка продолжала хранить ему верность. Она денно и нощно молилась Богине Мишакаль, умоляя дать рыцарю возможность искупить грехи. И, по всей видимости, ее молитвы были услышаны. Государю Соту была дарована сила отвратить Катаклизм — правда, ценой собственной жизни.
Любовь девушки, с которой Сот обошелся столь скверно, придала ему сил, и Сот выехал в Истар. Говорят, Боги открыли ему: чтобы спасти Кринн и остатки своей чести, он должен был добраться до Короля-Жреца и остановить его.
В дороге, однако, рыцаря перехватили женщины-эльфийки, ученицы Короля-Жреца. Они знали о преступлении государя Сота и пригрозили погубить его. А чтобы он поменьше слушал свою возлюбленную — намекнули ему, что она в его отсутствие принялась ему изменять.
И Сот вновь поддался страсти, отмахнувшись от доводов разума. Бешеная ревность и жажда мести погнали его назад в Даргаардскую Башню. Едва переступив порог, он стал уличать безвинную девушку в гнусной измене. Именно в тот момент и разразился Катаклизм. Громадный светильник, стоявший тогда в нижнем покое, рухнул на пол, и девушку, державшую на руках дитя, охватило пламя. Умирая в огне, она прокляла рыцаря Сота страшным проклятием, обрекая его на вот эту самую жизнь без жизни — жуткую и вечную. Начался пожар, и Сот погиб в нем со всеми своими людьми, чтобы возродиться такими, какими мы их видим сейчас…
— Вот, значит, о ком ему напоминают каждую ночь, — вслушиваясь, пробормотал Ариакас.
В тихих владениях сна Вспомни о ней.
Когда мир сновидений Облекается тихим светом И кажется, что близко благословение, — Вспомни о ней!
Мы все равно не дадим позабыть.
Проживаешь былое снова и снова Ты, давно бестелесный.
Ибо ты был первой тенью в обители света, Разросшейся, как смертоносный нарыв.
Ибо ты был акулой в тихой воде, Исподволь разинувшей пасть.
Ибо ты был ядовитой змеей, Алчущей в тишине живого тепла.
Ты был подобен смерти младенца в люльке, Дому, гниющему под дождем.
Через это — и худшее — ты проходил Бестелесным видением, мести и скорби Уже недоступным.
Вопли женщин рвали заветную тишину, Но ты отворял глухие двери миров И выпускал на волю чудовищ.
В вихре пламени погибало дитя И страны горели.
И время пылало.
И расколотый мир готов был сгинуть навек, Лишь бы знать, что отмерен срок, Что тебя поглотила тьма.
Но ты проходил Бестелесным виденьем, Мести и скорби Уже недоступным.
Только не скрыться от слов, Звучащих в ночи, За которой грядет новая ночь.
И так — до скончания дней.
Ненависть — вот спокойствие мудрецов, А у вечности нет конца.
Сквозь рои метеоров И неподвижность зимы, Сквозь распятую розу И омуты, где таится акула, Сквозь черную толщу океанских глубин, Сквозь камень тверди земной И кипящую магму недр — К себе самому.
В пустоту.
В ничто.
Это ненависть гонит тебя.
Ничего нельзя изменить.
И у вечности нет конца.
3. ЛОВУШКА
Бакарис спал в своей камере, и сон его был тревожным. Днем он держался вызывающе и высокомерно, зато по ночам не находил себе места, одолеваемый томительными любовными снами о Китиаре, либо жуткими — о своей собственной смерти от рук Соламнийских Рыцарей. Бывало и так, что казнить его являлась сама Китиара. Он просыпался в холодном поту и тщетно старался припомнить, кто же на сей раз стал его палачом. Лежа без сна, он на чем свет стоит клял эльфийку, приведшую его к гибели. И обдумывал все новые и новые способы мести на тот случай, если она когда-нибудь попадет ему в руки.
Именно об этом он и раздумывал, лежа в мучительном полусне, когда скрежет ключа, повернувшегося в замке, заставил его одним духом вскочить на ноги. Час был предрассветный — излюбленный час казней! Никак это Рыцари пожаловали за ним, чтобы…
— Кто там?.. — выдавил он хрипло.
— Тихо! — отозвался повелительный голос. — Будешь делать, что тебе говорят, и поменьше шуметь, — и можешь ничего не бояться.
Бакарис ошарашенно опустился обратно на свое ложе… Он без труда узнал этот голос. Еще бы! Тот самый, что ночь за ночью звучал в его мстительных снах. Эльфийка!.. А за спиной у нее, в кромешной тени, маячили еще две тени. Двое коротышек. По всей видимости, кендер и гном. Ходят за ней повсюду, как два хвоста… Дверь камеры отворилась, и эльфийка проскользнула вовнутрь. На ней был длинный, толстый плащ; второй такой же плащ она держала в руке.
— Надевай, — сказала она. — Побыстрей.
— Сперва я должен знать, что затевается, — подозрительно ответил Бакарис, не в силах поверить радостному предчувствию.
— Мы собираемся обменять тебя на… На другого пленника, — сказала Лорана.
Бакарис нахмурился. Еще не хватало выдать охватившее его нетерпение. — Не верю я тебе, — заявил он и вновь откинулся на постели. — Это какая-то ловушка…
— А мне наплевать, веришь ты или нет! — нетерпеливо перебила Лорана. — Не пойдешь добром, стукну тебя по затылку и поволоку. Хоть без чувств, а предъявлю тебя Ки… Тем, кто хочет тебя получить!
Китиара!.. Так вот, значит, в чем дело! Чего, однако, им нужно? В какую игру они играют?.. Бакарис замешкался… Он доверял своей Кит не больше, чем та — ему. Он знал, что она, не задумываясь, использует его в своих целях. Что, по-видимому, как раз и происходило. С другой стороны, почему бы ему самому не извлечь выгоду из этой затеи?.. Ох, знать бы, что им нужно… Взгляд, брошенный на бледное, напряженное лицо эльфийки, сказал Бакарису, что девушка-полководец вполне способна выполнить свою угрозу. Что ж, придется выждать.
— Похоже, выбора у меня нет, — пробормотал он. Лунный свет сочился сквозь зарешеченное оконце, серебря каменные стены грязной маленькой камеры. Сколько просидел в ней Бакарис? Он не вел счета времени, но вполне поручился бы за несколько недель. Протянув руку за плащом, Бакарис натолкнулся на холодный, презрительный взгляд зеленых глаз эльфийской принцессы. Лорана смотрела на него пристально и с нескрываемым омерзением. Бакарис не спеша поднял здоровую руку и поскреб щетину, которой густо заросла его некогда холеная физиономия.
— Прошу прощения, госпожа моя, — произнес он ядовито, — к сожалению, здешняя обслуга не позаботилась снабдить меня бритвой. Я знаю, насколько претит вам, эльфам, вид растительности на лице… К его удивлению, эти слова причинили Лоране немалую боль. Он увидел, как отхлынула кровь от ее лица, и даже губы стали белей мела. Лишь предельное напряжение воли помогло ей сдержаться…
Именно об этом он и раздумывал, лежа в мучительном полусне, когда скрежет ключа, повернувшегося в замке, заставил его одним духом вскочить на ноги. Час был предрассветный — излюбленный час казней! Никак это Рыцари пожаловали за ним, чтобы…
— Кто там?.. — выдавил он хрипло.
— Тихо! — отозвался повелительный голос. — Будешь делать, что тебе говорят, и поменьше шуметь, — и можешь ничего не бояться.
Бакарис ошарашенно опустился обратно на свое ложе… Он без труда узнал этот голос. Еще бы! Тот самый, что ночь за ночью звучал в его мстительных снах. Эльфийка!.. А за спиной у нее, в кромешной тени, маячили еще две тени. Двое коротышек. По всей видимости, кендер и гном. Ходят за ней повсюду, как два хвоста… Дверь камеры отворилась, и эльфийка проскользнула вовнутрь. На ней был длинный, толстый плащ; второй такой же плащ она держала в руке.
— Надевай, — сказала она. — Побыстрей.
— Сперва я должен знать, что затевается, — подозрительно ответил Бакарис, не в силах поверить радостному предчувствию.
— Мы собираемся обменять тебя на… На другого пленника, — сказала Лорана.
Бакарис нахмурился. Еще не хватало выдать охватившее его нетерпение. — Не верю я тебе, — заявил он и вновь откинулся на постели. — Это какая-то ловушка…
— А мне наплевать, веришь ты или нет! — нетерпеливо перебила Лорана. — Не пойдешь добром, стукну тебя по затылку и поволоку. Хоть без чувств, а предъявлю тебя Ки… Тем, кто хочет тебя получить!
Китиара!.. Так вот, значит, в чем дело! Чего, однако, им нужно? В какую игру они играют?.. Бакарис замешкался… Он доверял своей Кит не больше, чем та — ему. Он знал, что она, не задумываясь, использует его в своих целях. Что, по-видимому, как раз и происходило. С другой стороны, почему бы ему самому не извлечь выгоду из этой затеи?.. Ох, знать бы, что им нужно… Взгляд, брошенный на бледное, напряженное лицо эльфийки, сказал Бакарису, что девушка-полководец вполне способна выполнить свою угрозу. Что ж, придется выждать.
— Похоже, выбора у меня нет, — пробормотал он. Лунный свет сочился сквозь зарешеченное оконце, серебря каменные стены грязной маленькой камеры. Сколько просидел в ней Бакарис? Он не вел счета времени, но вполне поручился бы за несколько недель. Протянув руку за плащом, Бакарис натолкнулся на холодный, презрительный взгляд зеленых глаз эльфийской принцессы. Лорана смотрела на него пристально и с нескрываемым омерзением. Бакарис не спеша поднял здоровую руку и поскреб щетину, которой густо заросла его некогда холеная физиономия.
— Прошу прощения, госпожа моя, — произнес он ядовито, — к сожалению, здешняя обслуга не позаботилась снабдить меня бритвой. Я знаю, насколько претит вам, эльфам, вид растительности на лице… К его удивлению, эти слова причинили Лоране немалую боль. Он увидел, как отхлынула кровь от ее лица, и даже губы стали белей мела. Лишь предельное напряжение воли помогло ей сдержаться…