Страница:
— А ты… Разве ты не собираешься отдать меня ей?
— Я хочу разобраться, в чем суть, — уклонился Танис от прямого ответа. — И потом, мне нужен проводник. Кто-нибудь, кто хорошо знает тамошние места… Кое-как высвободившись из хватки Карамона, Берем затравленно огляделся.
— Я пойду с тобой, — всхлипнул он. — Только не отдавай меня эльфу… — Значит, договорились, — холодно сказал Танис. — Да прекрати хныкать! Я хочу выехать до темноты, а надо еще столько дел переделать… Он круто повернулся… И не особенно удивился, когда сильная рука стиснула его локоть.
— Я знаю, что ты хочешь сказать, Карамон, — Танис даже не обернулся. — И мой ответ тебе — нет. Берем и я. Все!
Он забыл, что у Карамона не вырвешься.
— Неужели ты воображаешь, — сказал великан, — будто я прямо так вот и отпущу вас двоих погибать?
— И погибну, если потребуется! — Танис тщетно трепыхался в его могучих руках. — Все равно я никого из вас с собой не возьму!
— Ну и ни хрена у тебя не выйдет, — сказал Карамон. — Или погоди, ты что, этого и добиваешься? Хочешь, чтобы тебя пришили где-нибудь в уголке и избавили от вины, которая тебя мучит?.. Коли так, вот тебе мой меч прямо сейчас. Валяй, погибай. А если все-таки хочешь выручить Лорану, так не отказывайся от подмоги.
— Боги не зря снова свели нас всех вместе, — прозвучал голос Золотой Луны. — Они не зря дали нам соединиться в час величайшей нужды. Это знамение Богов, Танис. Не пренебрегай им!
И полуэльф склонил голову. Он не мог плакать — не было слез. Он ощутил в своей руке ладошку Тассельхофа.
— Ты только вообрази, — жизнерадостно заявил кендер, — в какие передряги ты влипнешь, если рядом не будет меня!
9. ПЛАМЯ ОДИНОКОЙ СВЕЧИ
КНИГА ТРЕТЬЯ
1. СТАРИК С ЗОЛОТЫМ ДРАКОНОМ
— Я хочу разобраться, в чем суть, — уклонился Танис от прямого ответа. — И потом, мне нужен проводник. Кто-нибудь, кто хорошо знает тамошние места… Кое-как высвободившись из хватки Карамона, Берем затравленно огляделся.
— Я пойду с тобой, — всхлипнул он. — Только не отдавай меня эльфу… — Значит, договорились, — холодно сказал Танис. — Да прекрати хныкать! Я хочу выехать до темноты, а надо еще столько дел переделать… Он круто повернулся… И не особенно удивился, когда сильная рука стиснула его локоть.
— Я знаю, что ты хочешь сказать, Карамон, — Танис даже не обернулся. — И мой ответ тебе — нет. Берем и я. Все!
Он забыл, что у Карамона не вырвешься.
— Неужели ты воображаешь, — сказал великан, — будто я прямо так вот и отпущу вас двоих погибать?
— И погибну, если потребуется! — Танис тщетно трепыхался в его могучих руках. — Все равно я никого из вас с собой не возьму!
— Ну и ни хрена у тебя не выйдет, — сказал Карамон. — Или погоди, ты что, этого и добиваешься? Хочешь, чтобы тебя пришили где-нибудь в уголке и избавили от вины, которая тебя мучит?.. Коли так, вот тебе мой меч прямо сейчас. Валяй, погибай. А если все-таки хочешь выручить Лорану, так не отказывайся от подмоги.
— Боги не зря снова свели нас всех вместе, — прозвучал голос Золотой Луны. — Они не зря дали нам соединиться в час величайшей нужды. Это знамение Богов, Танис. Не пренебрегай им!
И полуэльф склонил голову. Он не мог плакать — не было слез. Он ощутил в своей руке ладошку Тассельхофа.
— Ты только вообрази, — жизнерадостно заявил кендер, — в какие передряги ты влипнешь, если рядом не будет меня!
9. ПЛАМЯ ОДИНОКОЙ СВЕЧИ
…Мертвая тишина царила в Каламане вечером того дня когда Темная Госпожа предъявила городу свой ультиматум. Государь Калоф объявил военное положение; соответственно, немедленно перестали работать кабачки и таверны, городские ворота были закрыты и заперты, а въезд и выезд из города — запрещены. Впускали только земледельцев и рыбаков из небольших деревушек, окружавших Каламан. Этим людям пришлось спешно бросить обжитые места: еще до захода солнца беженцы начали толпами стекаться в Каламан, рассказывая жуткие истории о драконидах, — гнусные твари снова заполонили страну, растаскивая имущество и сжигая дома… Кое-кто из городской знати начал было противиться столь решительной мере, как объявление в городе военного положения, но тут уж Танис с Гилтанасом, на время позабыв о своей ссоре, вместе насели на каламанского Государя и буквально заставили его вынести именно такое решение. Особенно повлиял на правителя красочный — и невероятно страшный — рассказ о сожжении Тарсиса. Объявив военное положение, государь Калоф, однако, беспомощно уставился на эльфа с полуэльфом. Было очевидно, что он понятия не имеет, как же в случае чего оборонить город. Зрелище летучей цитадели, висевшей в небе над Каламаном, совершенно выбило его из колеи, да и большинство его полководцев выглядело не лучше. Выслушав несколько вполне бредовых предложений, Танис поднялся на ноги.
— Позволь кое-что предложить тебе. Государь, — сказал он почтительно. — Здесь, среди нас, есть некто, вполне способный принять на себя руководство обороной твоего города…
— Уж не себя ли ты имеешь в виду, Полуэльф? — с горькой улыбкой перебил Гилтанас.
— Нет, — ровным голосом ответил Танис. — Я говорил о тебе, Гилтанас. — Эльф?.. — изумился Государь Калоф.
— Он был в Тарсисе. Ему не раз приходилось биться и с драконидами, и с драконами. Благородные драконы доверяют ему и прислушиваются к его суждениям.
— А ведь верно! — воскликнул Калоф. И с видом величайшего облегчения обернулся к. Гилтанасу: — Мы знаем, сударь мой, как эльфы относятся к нам, людям, и, следует сознаться, большинство людей платит им тем же. Но за столь великодушную помощь в беде мы, естественно, в долгу не останемся… Гилтанас почти не слышал его. Он смотрел на Таниса — и не мог абсолютно ничего прочесть на бородатом лице полуэльфа. Ему даже подумалось, что у Таниса был вид мертвеца… Государь Калоф вновь обратился к нему, на сей раз добавив слово «награда», — видимо, решив, что минутное замешательство Гилтанаса было вызвано нежеланием принимать на себя столь большую ответственность.
— Нет, господин мой, — точно очнувшись, ответил ему Гилтанас. — Дело не в том. Никакая плата мне не нужна. Если я сумею спасти жителей вашего города, это само по себе станет мне достойной наградой. Что же касается моей принадлежности к иной расе… — тут он снова глянул на Таниса, -жизнь уже научила меня, что никакой роли это не играет. И никогда не играло…
— Скажи же нам, что делать, — Калоф так и сгорал от нетерпения.
— Для начала я бы хотел переговорить с Танисом наедине, — сказал Гилтанас. Он видел, что Танис собирался уйти.
— Пожалуйста, пожалуйста. — И Государь вытянул руку, указывая: — Вон там, справа, за дверью, небольшая комнатка. Там никто не помешает вашей беседе… Оказавшись вдвоем в маленькой, роскошно обставленной комнате, двое мужчин некоторое время хмуро молчали. Обоим было неловко, оба избегали смотреть друг другу в глаза… Гилтанас заговорил первым.
— Я всегда презирал людей, — медленно проговорил молодой вельможа. -А теперь вот собираюсь их защищать. Кто бы мог подумать… — И он улыбнулся. — До чего приятное чувство, — добавил он и впервые посмотрел Танису прямо в лицо.
Танис встретил его взгляд, и его угрюмое лицо ненадолго смягчилось, хотя на улыбку Гилтанаса он так и он ответил. Потом он опустил глаза и вновь посуровел. Последовало долгое молчание.
— Ты ведь в Нераку собираешься, верно? — спросил наконец Гилтанас.
Танис молча кивнул.
— А твои друзья? Они идут с тобой?
— Не все, — ответил Танис. — То есть просятся-то все, но… Он не договорил: от воспоминания об их самоотверженной преданности перехватило горло.
Гилтанас рассеянно гладил рукой деревянный столик, покрытый замысловатой резьбой.
— Ну, мне пора, — тяжело проговорил Танис и двинулся к двери. — Дел еще невпроворот. Мы хотим выйти в полночь, когда закатится Солинари…
— Погоди. — Гилтанас удержал его за плечо. — Я… Я хочу сказать тебе… Я сожалею о том, что наговорил тебе утром. Нет, Танис, погоди, дай досказать. Мне, знаешь, нелегко это говорить… — Гилтанас помолчал. — Я многое понял, Танис… Многое понял о себе самом. Это была тяжкая наука… Я вмиг позабыл ее, услышав о Лоране. Я был в ярости… Я был испуган… Хотелось на ком-то сорвать, вот я и… Но ведь то, что совершила Лорана, она совершила из любви к тебе. А я уже понял, что любовь — это тоже наука… По крайней мере, я стараюсь учиться… — В голосе его была горечь. — Покамест я большей частью постигаю лишь боль. Но это уже никого не касается.
Теперь Танис прямо смотрел ему в глаза. Рука Гилтанаса лежала у него на плече.
— Я поразмыслил и понял, — тихо продолжал Гилтанас, — что Лорана поступила правильно. Ей необходимо было пойти туда. Иначе ее любовь потеряла бы смысл. Она так верила в тебя, что не побоялась отправиться в это страшное место, думая, что ты лежишь там при смерти… Танис опустил голову. Гилтанас положил обе ладони ему на плечи и крепко стиснул.
— Терос Железодел сказал как-то: он, мол, ни разу в жизни не видел, чтобы что-то, сделанное во имя любви, обернулось во зло. Давай же верить в это, Танис. То, что сделала Лорана, она сделала во имя любви. И то, что делаешь теперь ты, ты делаешь во имя любви. А значит, благословение Богов пребудет с тобою…
— А Стурма они благословили? — хрипло спросил полуэльф. — Он тоже любил!..
— Почем тебе знать, что они не благословили его? — сказал Гилтанас. Танис накрыл его руки своими… И покачал головой. Ему так хотелось уверовать. Слова Гилтанаса звучали прекрасной волшебной сказкой… Вроде сказок о драконах. Ребенком он так хотел верить в то, что драконы на самом деле существуют… Он вздохнул и пошел прочь. Он уже взялся за ручку двери, когда Гилтанас сказал еще:
— Прощай… Брат мой.
Спутники встретились у стены, у тайной двери, отысканной Тассельхофом, — у той самой, что выводила за стену на Соламнийское Поле. Разумеется, Гилтанас с радостью велел бы страже выпустить их и через ворота; Танис, однако, считал, что, чем меньше народу будет знать о задуманном ими путешествии к сердцу тьмы, тем и лучше.
И вот они собрались в крохотной комнатке наверху лестницы. Солинари как раз уходила за далекие горы. Стоя чуть в сторонке, Танис следил за тем, как последние лучи серебрили бастионы кошмарной цитадели, висевшей над Каламаном. В окнах летучего замка горели огоньки, виднелись мелькающие тени… Кто жил там, за темными стенами? Дракониды?.. Маги в черных одеждах и жрецы Тьмы, чья сила оторвала крепость от земли и вознесла ее в вышину, в тяжелые серые тучи?..
Танис слышал, как друзья тихо переговаривались у него за спиной. Помалкивал лишь Берем. Вечный Человек, за которым бдительно присматривал Карамон, держался особняком, и глаза у него были круглые от страха. Обернувшись, полуэльф обвел их долгим взглядом и невольно вздохнул.
Ему предстояло еще одно расставание, и он не был уверен, что наберется сил его выдержать. Меркнущий свет Солинари касался бледно-золотых волос Золотой Луны. Лицо жрицы дышало безмятежным покоем — словно бы и не лежал перед ней путь сквозь мрак, исполненный неведомых опасностей… И полуэльф понял, что сумеет перенести надвигавшуюся разлуку.
Отойдя от окошка, он присоединился к друзьям.
— Ну что? — нетерпеливо спросил Тассельхоф. — Пора?
Танис улыбнулся ему. Рука сама потянулась ласково потрепать задорный хохолок, торчавший на макушке у Непоседы. Поистине, все на свете менялось — но только не кендеры.
— Да, — сказал Танис. — Пора. — И посмотрел на Речного Ветра: — Но кое-кто должен будет остаться.
Почувствовав его взгляд, варвар вскинул глаза, и все его думы читались на лице так же ясно, как тени облаков, скользящих в ночной вышине. Сперва он не понял сказанного полуэльфом — а может, попросту пропустил его слова мимо ушей. Потом до него дошел смысл этих слов. Суровое лицо залилось краской, карие глаза вспыхнули… Танис ничего ему не ответил — просто перевел взгляд на Золотую Луну.
Речной Ветер тоже покосился на жену. Она стояла в потоке серебряного света, и думы ее блуждали где-то далеко-далеко. Мечтательная улыбка приподняла уголки губ… Улыбка, которой Танис раньше не замечал за ней. Разве только в последнее время. Быть может, она уже видела свое дитя играющим на залитой солнцем лужайке… Танис вновь посмотрел на Речного Ветра. Он видел, какую внутреннюю борьбу переживал варвар, и знал — воин кве-шу нипочем не пожелает бросить друзей. Хотя бы ему и пришлось оставить Золотую Луну здесь, в Каламане. Подойдя к нему, Танис взял рослого варвара за плечи и пристально вгляделся ему в глаза.
— Ты выполнил свой долг, друг мой, — сказал он ему. — Ты довольно уже прошагал угрюмым зимним путем. Теперь наши дороги расходятся. Наша тропа сворачивает в безжизненную пустыню, твоя же — в зеленый, расцветающий сад. Теперь твой долг — это долг перед сыном или дочерью, перед тем ребенком, которого ты введешь в этот мир… — Золотая Луна хотела что-то возразить, но он притянул ее к себе и тихо сказал: — Твое дитя родится осенью, когда валлины станут алыми и золотыми. Не плачь, девочка… — И он ласково обнял Золотую Луну. — Наши валлины вновь покроет листва. И ты приведешь юного воина — или молодую девушку — в Утеху и расскажешь им о мужчине и женщине, которые так любили друг друга, что их любовь дала надежду целому миру… И он поцеловал ее прекрасные волосы. Тика, негромко всхлипывая, в свою очередь обняла Золотую Луну и пожелала ей счастья. Танис же повернулся к Речному Ветру и увидел, что ледяная маска в кои веки раз пропала с лица жителя Равнин: варвар не мог скрыть своего горя. Танис и сам мало что видел сквозь слезы.
— Гилтанасу потребуется помощь в подготовке города к обороне,
—прокашлявшись, сказал полуэльф. — Видят Боги, я очень хотел бы, чтобы твой путь сквозь зиму и впрямь подошел к концу. Похоже, однако, я несколько поторопился…
— Боги всегда с нами, друг мой и брат, — неверным голосом выговорил Речной Ветер и крепко обнял его. — Да пребудут они и с тобою. Мы станем ждать вашего возвращения… И вот Солинари окончательно скрылась за гребнями гор. В темном ночном небе остались лишь холодно посверкивавшие звезды — и жуткие отсветы из окон летучей цитадели: ни дать ни взять злобные желтые глаза смотрели с небес на Каламан. Один за другим распрощались спутники с Золотой Луной и Речным Ветром…. А потом, предводительствуемые Тассельхофом, неслышно пересекли стену, вошли в противоположную дверку и спустились по лестнице. Тас распахнул наружную дверь. Осторожно ступая и держа руки поближе к оружию, друзья выбрались на равнину… Несколько мгновений они стояли неподвижно, прижимаясь друг к другу и глядя вдаль, на равнину. Было очень темно, но все-таки невольно казалось -стоит отойти от стены, и из цитадели их тотчас разглядят сотни злобных вражеских глаз… Стоя подле Берема, Танис ощутил дрожь, колотившую Вечного Человека, и порадовался про себя, что приставил к нему не кого-нибудь, а Карамона. С тех самых пор, как он объявил, что они идут в Нераку, в голубых глазах Берема стояло отчаянное, затравленное выражение — ну точно у зверя, угодившего в ловушку. Танис ощутил непрошеную жалость, но не позволил себе поддаться ей. Слишком велика была ставка. Берем — это ключ, сказал он себе. В нем — ответы на все вопросы. В нем — и в Нераке. Вот только как подобраться к этим ответам, Танис еще не решил. Хотя в голове у него начинало уже складываться какое-то подобие плана…
…Рев множества рогов, донесшийся откуда-то издалека, разорвал ночную тишину. Рыжее зарево поднялось на горизонте. Это дракониды сжигали очередную деревню… Танис поплотнее завернулся в плащ. Воздух был еще по-зимнему холоден, хотя праздник Весеннего Рассвета уже миновал…
— Пошли, — тихо сказал он.
Друг за дружкой перебежали они открытое место, спеша укрыться в густой тени рощи по ту сторону луга. Здесь спутников уже ожидали небольшие и очень проворные медные драконы, готовые отнести их в горы.
Как бы нынешней же ночью все и не кончилось, беспокойно думал Танис, следя за тем, как Тас шустрым мышонком исчезал в темноте. Если те, кто смотрит на нас из окон цитадели, засекут взлетающих драконов, все будет кончено. Берем окажется в руках Владычицы. Тьма покроет весь мир… За Тасом последовала Тика; легконогая девушка стремительно промчалась через поляну. За ней, сипло отдуваясь, спешил Флинт. Танис отметил про себя, как он постарел за время разлуки. Сама собой напрашивалась мысль, что гном был нездоров… Впрочем, Танис знал — упрямый Флинт умрет, но не согласится остаться.
Через лужайку, лязгая латами, уже бежал Карамон. Одной рукой великан тащил за собой Берема.
Мой черед, сказал себе Танис, когда все благополучно укрылись в тени деревьев. Пора. К худу или к добру — а только история наша, похоже, скоро закончится. Подняв голову, он увидел Золотую Луну и Речного Ветра, смотревших на него из окошечка в крепостной башне.
К худу или к добру… А что, если впереди — все-таки тьма, впервые спросил себя полуэльф. Что станется с миром? И с теми, кто нынче остался там, позади?..
Он вновь посмотрел на тех Двоих. Они были дороги ему, как может быть дорога только семья… Семья, которой он не знал никогда… Пока он смотрел. Золотая Луна затеплила свечку. На миг пламя ярко осветило ее лицо — и лицо Речного Ветра. Прощальным движением они вскинули руки… И погасили свечу, чтобы не подсмотрели недобрые глаза.
Танис набрал полную грудь воздуха и изготовился к бегу.
Быть может, тьма и одержит победу, но надежды ей не истребить никогда. Сколько бы ни гасло свечей, им на смену, от их огня будут загораться все новые. Так теплится надежда, разгоняя полночную тьму и обещая рассвет…
— Позволь кое-что предложить тебе. Государь, — сказал он почтительно. — Здесь, среди нас, есть некто, вполне способный принять на себя руководство обороной твоего города…
— Уж не себя ли ты имеешь в виду, Полуэльф? — с горькой улыбкой перебил Гилтанас.
— Нет, — ровным голосом ответил Танис. — Я говорил о тебе, Гилтанас. — Эльф?.. — изумился Государь Калоф.
— Он был в Тарсисе. Ему не раз приходилось биться и с драконидами, и с драконами. Благородные драконы доверяют ему и прислушиваются к его суждениям.
— А ведь верно! — воскликнул Калоф. И с видом величайшего облегчения обернулся к. Гилтанасу: — Мы знаем, сударь мой, как эльфы относятся к нам, людям, и, следует сознаться, большинство людей платит им тем же. Но за столь великодушную помощь в беде мы, естественно, в долгу не останемся… Гилтанас почти не слышал его. Он смотрел на Таниса — и не мог абсолютно ничего прочесть на бородатом лице полуэльфа. Ему даже подумалось, что у Таниса был вид мертвеца… Государь Калоф вновь обратился к нему, на сей раз добавив слово «награда», — видимо, решив, что минутное замешательство Гилтанаса было вызвано нежеланием принимать на себя столь большую ответственность.
— Нет, господин мой, — точно очнувшись, ответил ему Гилтанас. — Дело не в том. Никакая плата мне не нужна. Если я сумею спасти жителей вашего города, это само по себе станет мне достойной наградой. Что же касается моей принадлежности к иной расе… — тут он снова глянул на Таниса, -жизнь уже научила меня, что никакой роли это не играет. И никогда не играло…
— Скажи же нам, что делать, — Калоф так и сгорал от нетерпения.
— Для начала я бы хотел переговорить с Танисом наедине, — сказал Гилтанас. Он видел, что Танис собирался уйти.
— Пожалуйста, пожалуйста. — И Государь вытянул руку, указывая: — Вон там, справа, за дверью, небольшая комнатка. Там никто не помешает вашей беседе… Оказавшись вдвоем в маленькой, роскошно обставленной комнате, двое мужчин некоторое время хмуро молчали. Обоим было неловко, оба избегали смотреть друг другу в глаза… Гилтанас заговорил первым.
— Я всегда презирал людей, — медленно проговорил молодой вельможа. -А теперь вот собираюсь их защищать. Кто бы мог подумать… — И он улыбнулся. — До чего приятное чувство, — добавил он и впервые посмотрел Танису прямо в лицо.
Танис встретил его взгляд, и его угрюмое лицо ненадолго смягчилось, хотя на улыбку Гилтанаса он так и он ответил. Потом он опустил глаза и вновь посуровел. Последовало долгое молчание.
— Ты ведь в Нераку собираешься, верно? — спросил наконец Гилтанас.
Танис молча кивнул.
— А твои друзья? Они идут с тобой?
— Не все, — ответил Танис. — То есть просятся-то все, но… Он не договорил: от воспоминания об их самоотверженной преданности перехватило горло.
Гилтанас рассеянно гладил рукой деревянный столик, покрытый замысловатой резьбой.
— Ну, мне пора, — тяжело проговорил Танис и двинулся к двери. — Дел еще невпроворот. Мы хотим выйти в полночь, когда закатится Солинари…
— Погоди. — Гилтанас удержал его за плечо. — Я… Я хочу сказать тебе… Я сожалею о том, что наговорил тебе утром. Нет, Танис, погоди, дай досказать. Мне, знаешь, нелегко это говорить… — Гилтанас помолчал. — Я многое понял, Танис… Многое понял о себе самом. Это была тяжкая наука… Я вмиг позабыл ее, услышав о Лоране. Я был в ярости… Я был испуган… Хотелось на ком-то сорвать, вот я и… Но ведь то, что совершила Лорана, она совершила из любви к тебе. А я уже понял, что любовь — это тоже наука… По крайней мере, я стараюсь учиться… — В голосе его была горечь. — Покамест я большей частью постигаю лишь боль. Но это уже никого не касается.
Теперь Танис прямо смотрел ему в глаза. Рука Гилтанаса лежала у него на плече.
— Я поразмыслил и понял, — тихо продолжал Гилтанас, — что Лорана поступила правильно. Ей необходимо было пойти туда. Иначе ее любовь потеряла бы смысл. Она так верила в тебя, что не побоялась отправиться в это страшное место, думая, что ты лежишь там при смерти… Танис опустил голову. Гилтанас положил обе ладони ему на плечи и крепко стиснул.
— Терос Железодел сказал как-то: он, мол, ни разу в жизни не видел, чтобы что-то, сделанное во имя любви, обернулось во зло. Давай же верить в это, Танис. То, что сделала Лорана, она сделала во имя любви. И то, что делаешь теперь ты, ты делаешь во имя любви. А значит, благословение Богов пребудет с тобою…
— А Стурма они благословили? — хрипло спросил полуэльф. — Он тоже любил!..
— Почем тебе знать, что они не благословили его? — сказал Гилтанас. Танис накрыл его руки своими… И покачал головой. Ему так хотелось уверовать. Слова Гилтанаса звучали прекрасной волшебной сказкой… Вроде сказок о драконах. Ребенком он так хотел верить в то, что драконы на самом деле существуют… Он вздохнул и пошел прочь. Он уже взялся за ручку двери, когда Гилтанас сказал еще:
— Прощай… Брат мой.
Спутники встретились у стены, у тайной двери, отысканной Тассельхофом, — у той самой, что выводила за стену на Соламнийское Поле. Разумеется, Гилтанас с радостью велел бы страже выпустить их и через ворота; Танис, однако, считал, что, чем меньше народу будет знать о задуманном ими путешествии к сердцу тьмы, тем и лучше.
И вот они собрались в крохотной комнатке наверху лестницы. Солинари как раз уходила за далекие горы. Стоя чуть в сторонке, Танис следил за тем, как последние лучи серебрили бастионы кошмарной цитадели, висевшей над Каламаном. В окнах летучего замка горели огоньки, виднелись мелькающие тени… Кто жил там, за темными стенами? Дракониды?.. Маги в черных одеждах и жрецы Тьмы, чья сила оторвала крепость от земли и вознесла ее в вышину, в тяжелые серые тучи?..
Танис слышал, как друзья тихо переговаривались у него за спиной. Помалкивал лишь Берем. Вечный Человек, за которым бдительно присматривал Карамон, держался особняком, и глаза у него были круглые от страха. Обернувшись, полуэльф обвел их долгим взглядом и невольно вздохнул.
Ему предстояло еще одно расставание, и он не был уверен, что наберется сил его выдержать. Меркнущий свет Солинари касался бледно-золотых волос Золотой Луны. Лицо жрицы дышало безмятежным покоем — словно бы и не лежал перед ней путь сквозь мрак, исполненный неведомых опасностей… И полуэльф понял, что сумеет перенести надвигавшуюся разлуку.
Отойдя от окошка, он присоединился к друзьям.
— Ну что? — нетерпеливо спросил Тассельхоф. — Пора?
Танис улыбнулся ему. Рука сама потянулась ласково потрепать задорный хохолок, торчавший на макушке у Непоседы. Поистине, все на свете менялось — но только не кендеры.
— Да, — сказал Танис. — Пора. — И посмотрел на Речного Ветра: — Но кое-кто должен будет остаться.
Почувствовав его взгляд, варвар вскинул глаза, и все его думы читались на лице так же ясно, как тени облаков, скользящих в ночной вышине. Сперва он не понял сказанного полуэльфом — а может, попросту пропустил его слова мимо ушей. Потом до него дошел смысл этих слов. Суровое лицо залилось краской, карие глаза вспыхнули… Танис ничего ему не ответил — просто перевел взгляд на Золотую Луну.
Речной Ветер тоже покосился на жену. Она стояла в потоке серебряного света, и думы ее блуждали где-то далеко-далеко. Мечтательная улыбка приподняла уголки губ… Улыбка, которой Танис раньше не замечал за ней. Разве только в последнее время. Быть может, она уже видела свое дитя играющим на залитой солнцем лужайке… Танис вновь посмотрел на Речного Ветра. Он видел, какую внутреннюю борьбу переживал варвар, и знал — воин кве-шу нипочем не пожелает бросить друзей. Хотя бы ему и пришлось оставить Золотую Луну здесь, в Каламане. Подойдя к нему, Танис взял рослого варвара за плечи и пристально вгляделся ему в глаза.
— Ты выполнил свой долг, друг мой, — сказал он ему. — Ты довольно уже прошагал угрюмым зимним путем. Теперь наши дороги расходятся. Наша тропа сворачивает в безжизненную пустыню, твоя же — в зеленый, расцветающий сад. Теперь твой долг — это долг перед сыном или дочерью, перед тем ребенком, которого ты введешь в этот мир… — Золотая Луна хотела что-то возразить, но он притянул ее к себе и тихо сказал: — Твое дитя родится осенью, когда валлины станут алыми и золотыми. Не плачь, девочка… — И он ласково обнял Золотую Луну. — Наши валлины вновь покроет листва. И ты приведешь юного воина — или молодую девушку — в Утеху и расскажешь им о мужчине и женщине, которые так любили друг друга, что их любовь дала надежду целому миру… И он поцеловал ее прекрасные волосы. Тика, негромко всхлипывая, в свою очередь обняла Золотую Луну и пожелала ей счастья. Танис же повернулся к Речному Ветру и увидел, что ледяная маска в кои веки раз пропала с лица жителя Равнин: варвар не мог скрыть своего горя. Танис и сам мало что видел сквозь слезы.
— Гилтанасу потребуется помощь в подготовке города к обороне,
—прокашлявшись, сказал полуэльф. — Видят Боги, я очень хотел бы, чтобы твой путь сквозь зиму и впрямь подошел к концу. Похоже, однако, я несколько поторопился…
— Боги всегда с нами, друг мой и брат, — неверным голосом выговорил Речной Ветер и крепко обнял его. — Да пребудут они и с тобою. Мы станем ждать вашего возвращения… И вот Солинари окончательно скрылась за гребнями гор. В темном ночном небе остались лишь холодно посверкивавшие звезды — и жуткие отсветы из окон летучей цитадели: ни дать ни взять злобные желтые глаза смотрели с небес на Каламан. Один за другим распрощались спутники с Золотой Луной и Речным Ветром…. А потом, предводительствуемые Тассельхофом, неслышно пересекли стену, вошли в противоположную дверку и спустились по лестнице. Тас распахнул наружную дверь. Осторожно ступая и держа руки поближе к оружию, друзья выбрались на равнину… Несколько мгновений они стояли неподвижно, прижимаясь друг к другу и глядя вдаль, на равнину. Было очень темно, но все-таки невольно казалось -стоит отойти от стены, и из цитадели их тотчас разглядят сотни злобных вражеских глаз… Стоя подле Берема, Танис ощутил дрожь, колотившую Вечного Человека, и порадовался про себя, что приставил к нему не кого-нибудь, а Карамона. С тех самых пор, как он объявил, что они идут в Нераку, в голубых глазах Берема стояло отчаянное, затравленное выражение — ну точно у зверя, угодившего в ловушку. Танис ощутил непрошеную жалость, но не позволил себе поддаться ей. Слишком велика была ставка. Берем — это ключ, сказал он себе. В нем — ответы на все вопросы. В нем — и в Нераке. Вот только как подобраться к этим ответам, Танис еще не решил. Хотя в голове у него начинало уже складываться какое-то подобие плана…
…Рев множества рогов, донесшийся откуда-то издалека, разорвал ночную тишину. Рыжее зарево поднялось на горизонте. Это дракониды сжигали очередную деревню… Танис поплотнее завернулся в плащ. Воздух был еще по-зимнему холоден, хотя праздник Весеннего Рассвета уже миновал…
— Пошли, — тихо сказал он.
Друг за дружкой перебежали они открытое место, спеша укрыться в густой тени рощи по ту сторону луга. Здесь спутников уже ожидали небольшие и очень проворные медные драконы, готовые отнести их в горы.
Как бы нынешней же ночью все и не кончилось, беспокойно думал Танис, следя за тем, как Тас шустрым мышонком исчезал в темноте. Если те, кто смотрит на нас из окон цитадели, засекут взлетающих драконов, все будет кончено. Берем окажется в руках Владычицы. Тьма покроет весь мир… За Тасом последовала Тика; легконогая девушка стремительно промчалась через поляну. За ней, сипло отдуваясь, спешил Флинт. Танис отметил про себя, как он постарел за время разлуки. Сама собой напрашивалась мысль, что гном был нездоров… Впрочем, Танис знал — упрямый Флинт умрет, но не согласится остаться.
Через лужайку, лязгая латами, уже бежал Карамон. Одной рукой великан тащил за собой Берема.
Мой черед, сказал себе Танис, когда все благополучно укрылись в тени деревьев. Пора. К худу или к добру — а только история наша, похоже, скоро закончится. Подняв голову, он увидел Золотую Луну и Речного Ветра, смотревших на него из окошечка в крепостной башне.
К худу или к добру… А что, если впереди — все-таки тьма, впервые спросил себя полуэльф. Что станется с миром? И с теми, кто нынче остался там, позади?..
Он вновь посмотрел на тех Двоих. Они были дороги ему, как может быть дорога только семья… Семья, которой он не знал никогда… Пока он смотрел. Золотая Луна затеплила свечку. На миг пламя ярко осветило ее лицо — и лицо Речного Ветра. Прощальным движением они вскинули руки… И погасили свечу, чтобы не подсмотрели недобрые глаза.
Танис набрал полную грудь воздуха и изготовился к бегу.
Быть может, тьма и одержит победу, но надежды ей не истребить никогда. Сколько бы ни гасло свечей, им на смену, от их огня будут загораться все новые. Так теплится надежда, разгоняя полночную тьму и обещая рассвет…
КНИГА ТРЕТЬЯ
1. СТАРИК С ЗОЛОТЫМ ДРАКОНОМ
Это был очень, очень древний золотой дракон — старейший в своем роду. Некогда, в юности, он слыл отчаянным воином. Рубцы и шрамы множества побед были еще заметны на его морщинистой золотой шкуре. Имя дракона гремело когда-то по всему миру, но, увы, свое имя он давно позабыл. Кое-кто из молодых, нахальных золотых драконов за глаза любовно называл его Пиритом
—«Золотой Обманкой»: имелось в виду его обыкновение начисто забывать о настоящем и мысленно удаляться в прошлое.
Он давным-давно утратил большую часть зубов. Целые эпохи миновали с тех пор, как ему последний раз доводилось полакомиться олениной или разорвать гоблина. Он и теперь не упускал случая подхватить кролика, но жил в основном на… Овсяной каше.
В тех случаях, когда Пирит замечал настоящее, он являл собой умудренного, хотя и раздражительного собеседника. Зрение его утратило прежнюю остроту, и, хотя он упорно отказывался в том признаваться, дракон был глух как пень. Разум его, однако, был кристально ясен, а замечания -острее клыка (как выражались драконы). Только вот относились эти блестящие замечания обыкновенно совсем не к тому, что обсуждали все остальные.
Когда же он погружался в прошлое, золотое племя предпочитало отсиживаться по пещерам. Ибо по части заклинаний Пирит был по-прежнему бесподобен (в тех случаях, когда мог вспомнить слова), да и смертоносное дыхание его отнюдь не утратило убийственной силы.
В тот день, однако. Пирит благополучно отсутствовал и в настоящем, и в прошлом. Он тихо и мирно лежал на Полянах Восточных Дебрей, подремывая на теплом весеннем солнышке. Рядом с ним, положив голову на его золотой бок, сидел некий старик — и тоже дремал.
На голове старика была остроконечная шляпа, давным-давно потерявшая всякую форму, — он надвинул ее на лицо, чтобы солнце не так било в глаза. Длинная белая борода торчала из-под шляпы. Старец был одет в мышасто-серые одеяния и дорожные сапоги.
Оба спали сном праведников. Бока золотого дракона вздымались и опадали с сиплым, одышливым звуком. Старец время от времени громко всхрапывал и просыпался; каждый раз при этом он испуганно вскидывался, так что шляпа слетала с его головы и катилась в сторону — что, разумеется, вовсе не благотворно сказывалось на ее внешнем виде. Просыпаясь, старец оглядывался и, не заметив ничего подозрительного, раздраженно бормотал что-то себе под нос, разыскивал укатившуюся шляпу, водружал ее на место, пихал дракона локтем под ребра — и опять засыпал.
Случайный прохожий, пожалуй, задался бы вопросом — во имя Бездны, мол, с какой бы радости этим двоим устраиваться спать на Полянах, хотя денек действительно был отменный. Поразмыслив немного, прохожий заподозрил бы, что старец дожидался кого-то — ибо, просыпаясь, он с неизменным вниманием обозревал пустынные небеса.
А впрочем, прохожего, который мог бы удивиться и призадуматься, не было и в помине. Во всяком случае — дружелюбного прохожего. Поляны Восточных Дебрей кишели драконидскими и гоблинскими войсками. Но если те двое и осознавали, в какое опасное место их занесло, — казалось, им ни до чего не было дела…
…Всхрапнув особенно громко, старец проснулся и уже собрался было как следует выругать своего спутника за столь неприличный шум, когда в небе над ними промелькнула какая-то тень.
— Ага! — глядя вверх, рассердился старик. — Всадники на драконах! Да, поди ж ты, целая стая! И на уме у них, надо полагать, ничего особо хорошего… — Густые белые брови старика грозно сошлись к переносице. -Ну, все! Хватит с меня! Летают тут всякие. Солнышко закрывают… А ну, живо просыпайся! — заорал он, тыча Пирита в бок старым, ободранным посохом.
Золотой дракон пробурчал что-то во сне, приоткрыл один золотой глаз, уставился им на старика… И, видя перед собой лишь расплывчатое пятно мышастого цвета, преспокойно опустил веко.
Тени продолжали мелькать: четверо драконов, и каждый — со всадником. — Просыпайся, просыпайся, лежебока несчастный! — рявкнул старик.
Дракон блаженно всхрапнул. Перевернулся на спину, задрал кверху когтистые лапы и подставил брюхо солнечному теплу.
Некоторое время старик в бессильной ярости смотрел на него, но потом на него снизошло вдохновение. Он обежал огромную голову…
— Война!!! — ликующе завопил он прямо в ухо дракону. — Война!!! Нападение!!!..
Это наконец произвело должное действие. Глаза Пирита мгновенно раскрылись. Мгновенно перевернувшись, он так всадил когти в землю, что едва не застрял. Свирепо вскинув голову, он забил громадными золотыми крыльями, поднимая тучи пыли.
— Война!.. — затрубил он. — Мы призваны!.. Собирайте стаи! В атаку-у-у… Старец, несколько ошеломленный столь неожиданным преображением, вдохнул полновесную горсть пыли и на какое-то время утратил дар речи. Видя, однако, что дракон уже подбирается для прыжка вверх, он, размахивая шляпой, кинулся наперерез.
— Подожди! — закричал он, кашляя и отплевываясь. — Меня-то забыл!..
— А кто ты вообще такой, чтобы я тебя ждал?.. — проревел Пирит и подслеповато вгляделся в пыльную тучу. — Ты что — мой колдун?..
— Да, да, — поспешно заверил его старец. — Я, хм-хм… Твой колдун. Давай-ка, опусти немножко крыло, чтобы я мог залезть. Спасибо, заинька. А теперь… Э! Погоди! Стой! Я не пристегнулся!.. Да стой же ты, олух! Моя шляпа!.. Проклятье, я же еще не велел тебе взлетать!..
— Иначе опоздаем на битву! — в ярости прокричал Пирос. — Ты тут рассусоливаешь, а государь Хума бьется один!..
— Хума!.. — фыркнул старик. — Нет, милый, на ту битву мы уже всяко с тобой не поспеем. Опаздываем на пятьсот лет. Да я и не про нее с тобой говорю, глухая ты пятка. Видишь вон ту четверку там, на востоке? Противные твари. Мы должны остановить их…
— Драконы! Как же, как же! Вижу!.. — взревел Пирос и взвился в небеса, преследуя… Двоих слегка испуганных и до глубины души оскорбленных орлов.
— Нет! Да нет же!.. — кричал старик, вовсю колотя его по бокам. — На востоке, балбес! Поверни на восток!..
— Ты уверен, что ты в самом деле мой колдун?.. — мрачно спросил Пирос. — Мой со мной никогда таким тоном не разговаривал!
— Я… Прости, заинька, — немедленно извинился старик. — Я, видишь ли, чуточку разнервничался. Близость схватки… И все такое прочее.
— Во имя Богов! И впрямь четверка драконов! — изумился Пирит, наконец-то смутно разглядев преследуемых.
— Поднеси-ка меня поближе к ним, чтобы я смог как следует прицелиться, — распорядился старик. — Сейчас я их уделаю… О-отличненьким заклинаньицем… Огненный шар! Дай только припомню, как бишь оно произносится… Стаей, насчитывавшей четыре медных дракона, командовали два офицера драконидской армии. Один летел впереди, его шлем был ему, по-видимому, великоват — он не позволял разглядеть лица, только рыжеватую бороду. Второй офицер держался сзади. Это был настоящий великан — могучие мускулы грозили вот-вот разорвать вороненые латы. Шлема он не носил, наверное, не мог подобрать по себе. Угрюмый богатырь неусыпно наблюдал за пленниками, летевшими посередине… Эти последние являли собой довольно странное зрелище. Женщина в разномастных доспехах, гном, кендер и мужчина средних лет с длинными, неопрятными седыми патлами.
Тот же прохожий, который несколько ранее мог бы обратить внимание на старца с драконом, теперь наверняка удивился бы тому, сколько усилий прилагали воины на драконах, стараясь не попасться на глаза наземным отрядам армии Повелителей. И даже когда их заметили-таки дракониды и начали кричать, стараясь привлечь их внимание, — офицеры не обратили на них никакого внимания, притворившись, будто не слышат. Особо внимательный же наблюдатель мог бы спросить себя, каким, простите, образом медные драконы затесались на службу к Повелителям… Мистика да и только.
К несчастью, ни старец, ни дряхлый, золотой дракон особой наблюдательностью не отличались.
Прячась в облаках, подкрались они к ничего не подозревавшей четверке…
— Как только я скажу — сейчас же ныряй вниз, — наставлял старик золотого дракона, хихикая и потирая руки в предвкушении небольшой потасовки. — Ударим на них с тылу!
— Где же государь Хума? — подслеповато вглядываясь сквозь пелену облаков, поинтересовался дракон.
— Умер, — сосредотачиваясь для заклинания, ворчливо буркнул старик.
— Умер!.. — потрясенно взревел золотой. — Значит, мы все-таки опоздали!..
— Хватит! — отмахнулся всадник. — Готов?
— Умер… — скорбно повторил дракон. Но глаза его тотчас воинственно запылали: — Так отомстим же за него!
— Отомстим сполна, — сказал старик. — Значит, как только я… Стой! Погоди! Стой, говорю… Он кричал что-то еще, но ветер отнес все слова в сторону — дракон стремительно вырвался из облака и устремился на четырех зверей, существенно уступавших ему размерами, точно копье, брошенное с небес. Великан-офицер, летевший последним, заметил над собой какое-то движение и вскинул глаза.
— Танис!.. — закричал он, обращаясь к бородатому.
—«Золотой Обманкой»: имелось в виду его обыкновение начисто забывать о настоящем и мысленно удаляться в прошлое.
Он давным-давно утратил большую часть зубов. Целые эпохи миновали с тех пор, как ему последний раз доводилось полакомиться олениной или разорвать гоблина. Он и теперь не упускал случая подхватить кролика, но жил в основном на… Овсяной каше.
В тех случаях, когда Пирит замечал настоящее, он являл собой умудренного, хотя и раздражительного собеседника. Зрение его утратило прежнюю остроту, и, хотя он упорно отказывался в том признаваться, дракон был глух как пень. Разум его, однако, был кристально ясен, а замечания -острее клыка (как выражались драконы). Только вот относились эти блестящие замечания обыкновенно совсем не к тому, что обсуждали все остальные.
Когда же он погружался в прошлое, золотое племя предпочитало отсиживаться по пещерам. Ибо по части заклинаний Пирит был по-прежнему бесподобен (в тех случаях, когда мог вспомнить слова), да и смертоносное дыхание его отнюдь не утратило убийственной силы.
В тот день, однако. Пирит благополучно отсутствовал и в настоящем, и в прошлом. Он тихо и мирно лежал на Полянах Восточных Дебрей, подремывая на теплом весеннем солнышке. Рядом с ним, положив голову на его золотой бок, сидел некий старик — и тоже дремал.
На голове старика была остроконечная шляпа, давным-давно потерявшая всякую форму, — он надвинул ее на лицо, чтобы солнце не так било в глаза. Длинная белая борода торчала из-под шляпы. Старец был одет в мышасто-серые одеяния и дорожные сапоги.
Оба спали сном праведников. Бока золотого дракона вздымались и опадали с сиплым, одышливым звуком. Старец время от времени громко всхрапывал и просыпался; каждый раз при этом он испуганно вскидывался, так что шляпа слетала с его головы и катилась в сторону — что, разумеется, вовсе не благотворно сказывалось на ее внешнем виде. Просыпаясь, старец оглядывался и, не заметив ничего подозрительного, раздраженно бормотал что-то себе под нос, разыскивал укатившуюся шляпу, водружал ее на место, пихал дракона локтем под ребра — и опять засыпал.
Случайный прохожий, пожалуй, задался бы вопросом — во имя Бездны, мол, с какой бы радости этим двоим устраиваться спать на Полянах, хотя денек действительно был отменный. Поразмыслив немного, прохожий заподозрил бы, что старец дожидался кого-то — ибо, просыпаясь, он с неизменным вниманием обозревал пустынные небеса.
А впрочем, прохожего, который мог бы удивиться и призадуматься, не было и в помине. Во всяком случае — дружелюбного прохожего. Поляны Восточных Дебрей кишели драконидскими и гоблинскими войсками. Но если те двое и осознавали, в какое опасное место их занесло, — казалось, им ни до чего не было дела…
…Всхрапнув особенно громко, старец проснулся и уже собрался было как следует выругать своего спутника за столь неприличный шум, когда в небе над ними промелькнула какая-то тень.
— Ага! — глядя вверх, рассердился старик. — Всадники на драконах! Да, поди ж ты, целая стая! И на уме у них, надо полагать, ничего особо хорошего… — Густые белые брови старика грозно сошлись к переносице. -Ну, все! Хватит с меня! Летают тут всякие. Солнышко закрывают… А ну, живо просыпайся! — заорал он, тыча Пирита в бок старым, ободранным посохом.
Золотой дракон пробурчал что-то во сне, приоткрыл один золотой глаз, уставился им на старика… И, видя перед собой лишь расплывчатое пятно мышастого цвета, преспокойно опустил веко.
Тени продолжали мелькать: четверо драконов, и каждый — со всадником. — Просыпайся, просыпайся, лежебока несчастный! — рявкнул старик.
Дракон блаженно всхрапнул. Перевернулся на спину, задрал кверху когтистые лапы и подставил брюхо солнечному теплу.
Некоторое время старик в бессильной ярости смотрел на него, но потом на него снизошло вдохновение. Он обежал огромную голову…
— Война!!! — ликующе завопил он прямо в ухо дракону. — Война!!! Нападение!!!..
Это наконец произвело должное действие. Глаза Пирита мгновенно раскрылись. Мгновенно перевернувшись, он так всадил когти в землю, что едва не застрял. Свирепо вскинув голову, он забил громадными золотыми крыльями, поднимая тучи пыли.
— Война!.. — затрубил он. — Мы призваны!.. Собирайте стаи! В атаку-у-у… Старец, несколько ошеломленный столь неожиданным преображением, вдохнул полновесную горсть пыли и на какое-то время утратил дар речи. Видя, однако, что дракон уже подбирается для прыжка вверх, он, размахивая шляпой, кинулся наперерез.
— Подожди! — закричал он, кашляя и отплевываясь. — Меня-то забыл!..
— А кто ты вообще такой, чтобы я тебя ждал?.. — проревел Пирит и подслеповато вгляделся в пыльную тучу. — Ты что — мой колдун?..
— Да, да, — поспешно заверил его старец. — Я, хм-хм… Твой колдун. Давай-ка, опусти немножко крыло, чтобы я мог залезть. Спасибо, заинька. А теперь… Э! Погоди! Стой! Я не пристегнулся!.. Да стой же ты, олух! Моя шляпа!.. Проклятье, я же еще не велел тебе взлетать!..
— Иначе опоздаем на битву! — в ярости прокричал Пирос. — Ты тут рассусоливаешь, а государь Хума бьется один!..
— Хума!.. — фыркнул старик. — Нет, милый, на ту битву мы уже всяко с тобой не поспеем. Опаздываем на пятьсот лет. Да я и не про нее с тобой говорю, глухая ты пятка. Видишь вон ту четверку там, на востоке? Противные твари. Мы должны остановить их…
— Драконы! Как же, как же! Вижу!.. — взревел Пирос и взвился в небеса, преследуя… Двоих слегка испуганных и до глубины души оскорбленных орлов.
— Нет! Да нет же!.. — кричал старик, вовсю колотя его по бокам. — На востоке, балбес! Поверни на восток!..
— Ты уверен, что ты в самом деле мой колдун?.. — мрачно спросил Пирос. — Мой со мной никогда таким тоном не разговаривал!
— Я… Прости, заинька, — немедленно извинился старик. — Я, видишь ли, чуточку разнервничался. Близость схватки… И все такое прочее.
— Во имя Богов! И впрямь четверка драконов! — изумился Пирит, наконец-то смутно разглядев преследуемых.
— Поднеси-ка меня поближе к ним, чтобы я смог как следует прицелиться, — распорядился старик. — Сейчас я их уделаю… О-отличненьким заклинаньицем… Огненный шар! Дай только припомню, как бишь оно произносится… Стаей, насчитывавшей четыре медных дракона, командовали два офицера драконидской армии. Один летел впереди, его шлем был ему, по-видимому, великоват — он не позволял разглядеть лица, только рыжеватую бороду. Второй офицер держался сзади. Это был настоящий великан — могучие мускулы грозили вот-вот разорвать вороненые латы. Шлема он не носил, наверное, не мог подобрать по себе. Угрюмый богатырь неусыпно наблюдал за пленниками, летевшими посередине… Эти последние являли собой довольно странное зрелище. Женщина в разномастных доспехах, гном, кендер и мужчина средних лет с длинными, неопрятными седыми патлами.
Тот же прохожий, который несколько ранее мог бы обратить внимание на старца с драконом, теперь наверняка удивился бы тому, сколько усилий прилагали воины на драконах, стараясь не попасться на глаза наземным отрядам армии Повелителей. И даже когда их заметили-таки дракониды и начали кричать, стараясь привлечь их внимание, — офицеры не обратили на них никакого внимания, притворившись, будто не слышат. Особо внимательный же наблюдатель мог бы спросить себя, каким, простите, образом медные драконы затесались на службу к Повелителям… Мистика да и только.
К несчастью, ни старец, ни дряхлый, золотой дракон особой наблюдательностью не отличались.
Прячась в облаках, подкрались они к ничего не подозревавшей четверке…
— Как только я скажу — сейчас же ныряй вниз, — наставлял старик золотого дракона, хихикая и потирая руки в предвкушении небольшой потасовки. — Ударим на них с тылу!
— Где же государь Хума? — подслеповато вглядываясь сквозь пелену облаков, поинтересовался дракон.
— Умер, — сосредотачиваясь для заклинания, ворчливо буркнул старик.
— Умер!.. — потрясенно взревел золотой. — Значит, мы все-таки опоздали!..
— Хватит! — отмахнулся всадник. — Готов?
— Умер… — скорбно повторил дракон. Но глаза его тотчас воинственно запылали: — Так отомстим же за него!
— Отомстим сполна, — сказал старик. — Значит, как только я… Стой! Погоди! Стой, говорю… Он кричал что-то еще, но ветер отнес все слова в сторону — дракон стремительно вырвался из облака и устремился на четырех зверей, существенно уступавших ему размерами, точно копье, брошенное с небес. Великан-офицер, летевший последним, заметил над собой какое-то движение и вскинул глаза.
— Танис!.. — закричал он, обращаясь к бородатому.