Страница:
Ригисвальд поднял голову. Раненые шли нескончаемым потоком. Маги и послушники тащили носилки.
— Мне пора, — сказал Ригисвальд. — Вы сможете встать?
Женщина как будто не слышала его. Ее глаза продолжали глядеть в страшную темноту.
— Мы убиваем их, убиваем, снова убиваем, — шептала она. — А они идут, и им нет конца.
Ригисвальд коснулся ее руки. Он не стал забирать бутылку с «вином духа». Встав, старик огляделся по сторонам… Раненые. Умирающие. Умершие.
Ригисвальд смотрел на них. Потом перевел взгляд на реку крови, текущую по Веселой Дорожке. Он вдруг понял, что заглянул в самое сердце Дагнаруса и увидел истинный замысел нового короля.
Его предчувствия оправдались: Дагнарус поймал в свою ловушку и таанов, и людей.
ГЛАВА 21
КНИГА II
ГЛАВА 1
— Мне пора, — сказал Ригисвальд. — Вы сможете встать?
Женщина как будто не слышала его. Ее глаза продолжали глядеть в страшную темноту.
— Мы убиваем их, убиваем, снова убиваем, — шептала она. — А они идут, и им нет конца.
Ригисвальд коснулся ее руки. Он не стал забирать бутылку с «вином духа». Встав, старик огляделся по сторонам… Раненые. Умирающие. Умершие.
Ригисвальд смотрел на них. Потом перевел взгляд на реку крови, текущую по Веселой Дорожке. Он вдруг понял, что заглянул в самое сердце Дагнаруса и увидел истинный замысел нового короля.
Его предчувствия оправдались: Дагнарус поймал в свою ловушку и таанов, и людей.
ГЛАВА 21
Виннингэль одержал победу. Тааны были разгромлены и уничтожены. Дагнарус приказал никого из врагов не оставлять в живых, и его приказ был выполнен. Однако Новому Виннингэлю пришлось заплатить слишком дорогую цену за уничтожение таанов. Их кровь надолго отравила реку Арвен. Ее воды окрасились в зловещий мутно-бурый цвет и пахли смертью.
Улицы были загромождены трупами убитых таанов. Несколько дней подряд городская стража грузила их на телеги и вывозила из города. Предвкушая грандиозное пиршество, из подземных сточных канав на поверхность вылезли полчища крыс-вонючек, приведя своих ближайших сородичей — розовохвостых крыс. Вместе с крысами явились и болезни, усугубляемые нехваткой чистой воды. Трупы таанов сожгли в гигантском костре, который намеренно устроили к югу от города, чтобы преобладавший в это время северный ветер уносил зловонный дым.
Виннингэльцев, погибших в бою, похоронили в большой общей могиле вблизи городских стен, ибо у живых не было ни времени, ни сил, ни досок и камня, чтобы погрести каждого в отдельной могиле и воздать последние почести.
В первый день после битвы северный ветер уносил дым смерти прочь от города. Однако на следующий день, когда Дагнарусу предстояло короноваться, вдруг подул ветер с юга. Мертвые тааны мстили людям. Город покрылся толстым слоем пепла и зловонной жирной сажи. Горожанам пришлось тряпками прикрывать рты и носы. Детей перестали выпускать на улицу. Пепел затемнил блеск белых мраморных стен королевского дворца и глубоко въелся в каменный узор стен Храма. Люди пытались отчищать и отскребать свои жилища, но сажа, смешиваясь с водой, еще глубже проникала в поры дерева и камня.
Мостовые были залиты кровью. Несколько дней подряд горожане пытались вернуть Веселой Дорожке первоначальный облик, но их усилия оказались тщетными. Подобно саже, кровь затекла в пространство между камнями и заполнила все трещины. Никакие щетки, никакой песок не могли удалить темно-бурые полосы и пятна.
Насмотревшимся в тот страшный для города день на зверства таанов виннингэльцам оставалось лишь вздрагивать от ужаса и радоваться тому, что их не постигла худшая участь. Истинным спасителем все считали нового короля и хотели отблагодарить его, как могли. Беда на время уравняла сословные различия, поэтому и родовитый аристократ, владевший роскошным особняком, и ленивый мальчишка, привыкший кое-как убирать конюшню какого-нибудь убогого постоялого двора, трудились с одинаковым рвением и усердием, чтобы вычистить столицу ко дню коронации Дагнаруса.
То, что не удавалось отмыть и отскрести, покрывали свежей штукатуркой. Зловоние старались перебить запахом разбрасываемых цветов.
Через семь дней после победы Дагнаруса над вражеской армией, которую он сам же и привел к стенам города, его короновали, сделав полноправным королем Виннингэльской империи. Начинался отсчет иного времени — времени величия, уважения и славы. Еще немного, и все государства склонятся перед Виннингэлем. Все народы склонятся перед Дагнарусом и признают его своим королем.
В день коронации Дагнарус отправился в зал Славы Былых Времен. Было раннее утро. Он отпустил слуг и придворных, заявив, что ему надо побыть одному.
Главенствующую роль на его коронации будет играть Церковь. Дагнарус потратил немало времени и сил, чтобы добиться участия церковников в коронации. Добровольного участия. И здесь ему неоценимую помощь оказал Тасгалл. Дагнарус был очень доволен Тасгаллом. Боевой маг здорово напоминал ему капитана отцовских гвардейцев: человека, который по-настоящему понял и оценил склонности юного принца, когда остальные взрослые либо пичкали его учебой, либо вообще не замечали. По сути дела, тот капитан помог Дагнарусу вырасти и возмужать.
Да, капитан Аргот заслуживал лучшей участи. Он погиб, защищая Старый Виннингэль, и Дагнарус искренне горевал, узнав об этом. Аргота уже не вознаградишь, но верность Тасгалла будет оценена по достоинству. Конечно, из него еще рано делать врикиля. Прежде Тасгалл должен познать Пустоту. Ничего, это время наступит. А пока Тасгалл волею Дагнаруса стал Высокочтимым Верховным Магом, сменив бывшего регента Кловис, у которой пошатнулось здоровье.
После избрания Верховного Мага главы Орденов, как того требовали правила, заявили о своей отставке. Обычно новый Верховный Маг просто отказывался ее принимать. Тасгалл, следуя совету Дагнаруса, отставку принял и заменил былых глав Орденов верными себе людьми.
Тасгалл не был бессовестным человеком. Угрызения совести терзали его весьма ощутимо, и пост Высокочтимого Верховного Мага он занял с величайшей неохотой. Однако поступить иначе он не мог. Он прекрасно знал, какой вред причиняет государству противостояние Церкви и короны. Еще хуже, когда одна из властей становится чересчур могущественной и начинает подавлять другую. Тасгаллу искренне казалось, что сейчас они с Дагнарусом трудятся рука об руку ради блага Виннингэльской империи. Дагнарус пока не собирался развеивать эту иллюзию. За двести лет он научился быть терпеливым и действовать скрытно.
Пока события развивались великолепно, в том числе и поиски Камня Владычества. Дагнарус не собирался закрывать глаза и на существующие сложности, но теперь, когда он являлся императором, они непременно будут устранены.
Вэлура сообщала из Тромека, что в гражданской войне эльфов наступило затишье. Силы Божественного по-прежнему удерживали некоторые важные провинции эльфийского государства, включая и западную оконечность Портала. Ее защищали воины Дома Киннотов, проявлявшие особую стойкость и упорство. Все попытки подорвать их верность Божественному оканчивались провалом.
Несколько Домов, всегда поддерживавших Защитника, стали проявлять колебания. Однако Вэлура не сомневалась, что достаточно кое-кого убить, а кое-кого — оговорить и опозорить, и эти Дома вновь станут послушными. Дагнарус приказал ей оставаться в Тромеке до окончания войны, пока положение в государстве эльфов не изменится в его пользу. Он собирался и потом не выпускать Вэлуру из Тромека, навсегда удалив от себя. Дагнарус знал, что это огорчит ее, но ослушаться она не посмеет. Врикили обязаны подчиняться своему повелителю.
Тронный зал на первом этаже постепенно наполнялся приглашенными: высокопоставленными церковниками, баронами, мелкими аристократами, армейскими командирами, которых пригласили на коронацию вместе с женами. Степенно входили богатые и влиятельные люди из торгового сословия. Учтиво улыбаясь, шли послы тех немногих государств, которые еще поддерживали отношения с Виннингэлем. Свои места занимали придворные музыканты. Были и почетные гости, такие как тот смышленый молодой солдат, что не растерялся и перерубил канат у подъемного механизма городских ворот.
Малолетнего принца Хирава в зале не было. Собравшимся объявили, что его высочество в целях безопасности отправили в надежное место. Где-нибудь через полгода станет известно, что бедный мальчик заболел (допустим, корью) и умер. К тому времени подобная новость вряд ли кого-нибудь сильно опечалит.
В тронном зале становилось все более людно. Приглашенные ожидали появления короля и будущего покорителя Лерема. Виннингэльцы чувствовали себя победителями. Увы, в их победе скрывалось и их величайшее поражение. Возможно, рано или поздно им удастся отмыть все следы сажи и крови со стен и мостовых города, но они никогда не отмоют от случившегося свою память. Любая улица будет напоминать им об ужасах тех дней. До самой смерти им будут сниться кошмарные сны, заставляя их просыпаться от криков гибнущих людей и душераздирающих воплей таанов. А можно ли забыть груды человеческих трупов, сваленные на рыночной площади, и зловоние громадного костра, на котором сжигали трупы таанов?
Приведя войну к воротам Нового Виннингэля, Дагнарус навсегда вселил в сердца взрослых и детей панический страх перед войной. Дагнарус сделал именно то, что намеревался сделать. Когда его коронуют, он пообещает своим потрясенным, растерянным подданным: если они поклянутся быть верными и послушными ему, он защитит их от подобных бед.
Они непременно поклянутся. Покорно и радостно. Стоя по колено в крови, они принесут клятву верности своему королю. Они никогда не забудут таанского кошмара.
Дагнарус не позволит им забыть.
Он снял с бархатной подушечки корону Виннингэля. Скоро Высокочтимый Верховный Маг препроводит его в Храм, где попросит богов благословить нового короля.
Трудно сказать, дадут ли боги свое благословение или нет. Дагнаруса оно не волновало. Он не нуждался в богах. У него была Пустота. Было лишь одно благословение, которое он хотел получить.
Дагнарус подошел к стене, где некогда была фреска с изображением двух королей Виннингэля: Хельмоса и Тамароса. Ее более не существовало. Художник вместе с помощниками работали день и ночь, чтобы поспеть к историческому событию. В зале пахло свежей краской и льняным маслом.
На новой фреске король Тамарос стоял рядом со своим сыном, принцем Дагнарусом. Лицо отца сияло гордостью. Дагнарус был неподражаемо ладен и обаятелен.
Облаченный в королевский наряд, готовый взойти на трон и принять клятву верности от своих подданных, Дагнарус опустился на колени перед фреской.
— Отец, я добился того, о чем всегда мечтал, — сказал Дагнарус. — Я — король Виннингэля. Ты будешь гордиться мною, отец. Клянусь. Тебе уже не придется стыдиться меня.
Каким близким казался ему отец в эту минуту! Дагнарус замер, со страхом и надеждой ожидая услышать голос из могилы.
Дагнарус не услышал даже слабого шепота, но не сомневался, что отец благословил его. Дагнарус встал и вернулся в тронный зал, где его встретили громкие приветственные крики гвардейцев и баронов. Им не терпелось встать возле него почетным караулом.
В течение всей продолжительной и довольно утомительной церемонии коронации новому королю казалось, что Тамарос с гордостью и теплотой смотрит на него — своего любимого сына Дагнаруса.
— Встреча не состоится, — сказал Ригисвальд. — Я буду очень занят.
— Чем? — удивился Тасгалл.
— Пока еще не решил, — многозначительно ответил старик.
Тасгалл нахмурился, но больше ничего не сказал.
С улиц по-прежнему доносились крики ликующих жителей. Празднества длились всю ночь и перекочевали в новый день. Ригисвальд тщательно сложил свою лучшую одежду из овечьей шерсти, собираясь скатать ее и поместить в кожаный ранец. Ему помешал стук в дверь.
Открыв дверь, Ригисвальд увидел на пороге миловидного юного пажа. Его наряд был богато украшен кружевами и золотым шитьем. В руках он держал пакет с сургучной печатью.
— Это вам, господин.
Ригисвальд взял пакет и вознаградил пажа за труды, дав ему монету. Довольный мальчишка удалился, подбрасывая монету и ловя ее на лету. Ригисвальд уже собрался закрыть дверь, но увидел Тасгалла. Тот стоял у противоположной стены коридора и внимательно смотрел на старого мага. Ригисвальд коротко кивнул и повернулся к нему спиной. Тасгалл счел кивок за приглашение войти и последовал за Ригисвальдом.
Войдя к себе, старик швырнул пакет на стол. Он осторожно убрал одеяние в ранец, расправил складки и брызнул несколько капель кедрового масла, защищавшего шерсть от прожорливой моли.
— Это вызов в королевский дворец, — сказал Тасгалл, бросив взгляд на пакет.
— Думаю, что да, — отозвался Ригисвальд.
— Вы пойдете?
— Нет, не пойду.
— Его величество будет недоволен.
Ригисвальд стал аккуратно сворачивать свои чулки.
— Вокруг его величества толпятся сотни людей, жаждущих, чтобы он заметил их присутствие. Так что ему хватит забот и без меня.
— Я знаю, почему он хочет вас видеть, — сказал Тасгалл.
— В общем-то я тоже догадываюсь, — ответил Ригисвальд.
— Вы только повредите себе, если не пойдете.
— Ошибаешься. Я поврежу себе, если пойду.
— Его величество и так был недоволен, что барон Шадамер не присутствовал на коронации, — сказал Тасгалл. — Единственный из всех баронов. Его отсутствие очень бросалось в глаза.
Ригисвальд убрал свернутые чулки на дно ранца. Взяв серебряное круглое зеркальце, он внимательно оглядел собственное отражение. Потом тщательно расчесал волосы и бороду, после чего убрал и зеркальце, и гребешок из слоновой кости все в тот же ранец.
Тасгалл раздраженно следил за ним.
— Если барон Шадамер не явится немедленно, чтобы оказать своему новому королю надлежащие почести и принести клятву верности, его объявят предателем. Ему будет запрещено под страхом смерти возвращаться в пределы Виннингэля. Его земли и замок будут конфискованы в пользу короны. Королю нужны гарантии того, что он все же увидит Шадамера во дворце.
Ригисвальд опустил в сумку несколько книг; одни он купил здесь, другие привез с собой. Старик постарался расположить их так, чтобы не помять одежду и не порвать чулки. Закончив сборы, он закрыл ранец и проверил лямки. Потом надел дорожный плащ.
— Я не являюсь секретарем барона Шадамера, — сказал Ригисвальд, скрепляя плащ золотой застежкой. — И уж тем более не даю от его имени никаких гарантий.
— Но вы являетесь его другом, господин Ригисвальд. Скажите, что ему следовало бы исполнить свой долг чести по отношению к королю.
Ригисвальд повесил ранец на одно плечо. Руки Тасгаллу он не подал.
— Счастливо оставаться, Тасгалл. Да, забыл поздравить тебя с повышением.
Он направился к двери.
Тасгалл вертел в руках взятый со стола пакет.
— Род Шадамеров владел этой землей в течение многих поколений. Доход барона целиком зависит от плодов земли и от платы, взимаемой с плывущих вниз по Арвену. Лишившись титула, Шадамер превратится в обедневшего изгнанника. Ни дома, ни друзей, ни пристанища.
Ригисвальд остановился и повернулся к Тасгаллу.
— Я слышал, что глава Ордена Инквизиторов вчера скончался.
Тасгалл медлил с ответом.
— Он умер, наверное, от… сердечного приступа. Так? — спросил Ригисвальд.
Тасгалл сделал вид, что разглядывает пакет.
— Он уже давно жаловался на здоровье. Дознание показало, что он умер своей смертью.
Ригисвальд улыбнулся плотно сжатыми губами.
— На твоем месте, Тасгалл, я бы очень внимательно задумался над тем, кто именно умирает «своей смертью». Смерть Инквизитора вряд ли будет единственной.
Тасгалл подскочил к Ригисвальду и схватил его за руку.
— Передайте барону, что от него требуется совсем немного: преклонить колени и поклясться в верности королю Дагнарусу.
— Совсем немного? — снисходительно посмотрел на него Ригисвальд. — Друг мой, да это же всё.
Ригисвальд прошел по городским улицам, которые еще продолжали отскребать от сажи и крови, и вышел через ворота, которые еще продолжали чинить. Оглянувшись через плечо, он увидел новый флаг Виннингэльской империи. Окутанный дымной пеленой, из кроваво-красных языков пламени горделиво поднимался золотой феникс.
Улицы были загромождены трупами убитых таанов. Несколько дней подряд городская стража грузила их на телеги и вывозила из города. Предвкушая грандиозное пиршество, из подземных сточных канав на поверхность вылезли полчища крыс-вонючек, приведя своих ближайших сородичей — розовохвостых крыс. Вместе с крысами явились и болезни, усугубляемые нехваткой чистой воды. Трупы таанов сожгли в гигантском костре, который намеренно устроили к югу от города, чтобы преобладавший в это время северный ветер уносил зловонный дым.
Виннингэльцев, погибших в бою, похоронили в большой общей могиле вблизи городских стен, ибо у живых не было ни времени, ни сил, ни досок и камня, чтобы погрести каждого в отдельной могиле и воздать последние почести.
В первый день после битвы северный ветер уносил дым смерти прочь от города. Однако на следующий день, когда Дагнарусу предстояло короноваться, вдруг подул ветер с юга. Мертвые тааны мстили людям. Город покрылся толстым слоем пепла и зловонной жирной сажи. Горожанам пришлось тряпками прикрывать рты и носы. Детей перестали выпускать на улицу. Пепел затемнил блеск белых мраморных стен королевского дворца и глубоко въелся в каменный узор стен Храма. Люди пытались отчищать и отскребать свои жилища, но сажа, смешиваясь с водой, еще глубже проникала в поры дерева и камня.
Мостовые были залиты кровью. Несколько дней подряд горожане пытались вернуть Веселой Дорожке первоначальный облик, но их усилия оказались тщетными. Подобно саже, кровь затекла в пространство между камнями и заполнила все трещины. Никакие щетки, никакой песок не могли удалить темно-бурые полосы и пятна.
Насмотревшимся в тот страшный для города день на зверства таанов виннингэльцам оставалось лишь вздрагивать от ужаса и радоваться тому, что их не постигла худшая участь. Истинным спасителем все считали нового короля и хотели отблагодарить его, как могли. Беда на время уравняла сословные различия, поэтому и родовитый аристократ, владевший роскошным особняком, и ленивый мальчишка, привыкший кое-как убирать конюшню какого-нибудь убогого постоялого двора, трудились с одинаковым рвением и усердием, чтобы вычистить столицу ко дню коронации Дагнаруса.
То, что не удавалось отмыть и отскрести, покрывали свежей штукатуркой. Зловоние старались перебить запахом разбрасываемых цветов.
Через семь дней после победы Дагнаруса над вражеской армией, которую он сам же и привел к стенам города, его короновали, сделав полноправным королем Виннингэльской империи. Начинался отсчет иного времени — времени величия, уважения и славы. Еще немного, и все государства склонятся перед Виннингэлем. Все народы склонятся перед Дагнарусом и признают его своим королем.
В день коронации Дагнарус отправился в зал Славы Былых Времен. Было раннее утро. Он отпустил слуг и придворных, заявив, что ему надо побыть одному.
Главенствующую роль на его коронации будет играть Церковь. Дагнарус потратил немало времени и сил, чтобы добиться участия церковников в коронации. Добровольного участия. И здесь ему неоценимую помощь оказал Тасгалл. Дагнарус был очень доволен Тасгаллом. Боевой маг здорово напоминал ему капитана отцовских гвардейцев: человека, который по-настоящему понял и оценил склонности юного принца, когда остальные взрослые либо пичкали его учебой, либо вообще не замечали. По сути дела, тот капитан помог Дагнарусу вырасти и возмужать.
Да, капитан Аргот заслуживал лучшей участи. Он погиб, защищая Старый Виннингэль, и Дагнарус искренне горевал, узнав об этом. Аргота уже не вознаградишь, но верность Тасгалла будет оценена по достоинству. Конечно, из него еще рано делать врикиля. Прежде Тасгалл должен познать Пустоту. Ничего, это время наступит. А пока Тасгалл волею Дагнаруса стал Высокочтимым Верховным Магом, сменив бывшего регента Кловис, у которой пошатнулось здоровье.
После избрания Верховного Мага главы Орденов, как того требовали правила, заявили о своей отставке. Обычно новый Верховный Маг просто отказывался ее принимать. Тасгалл, следуя совету Дагнаруса, отставку принял и заменил былых глав Орденов верными себе людьми.
Тасгалл не был бессовестным человеком. Угрызения совести терзали его весьма ощутимо, и пост Высокочтимого Верховного Мага он занял с величайшей неохотой. Однако поступить иначе он не мог. Он прекрасно знал, какой вред причиняет государству противостояние Церкви и короны. Еще хуже, когда одна из властей становится чересчур могущественной и начинает подавлять другую. Тасгаллу искренне казалось, что сейчас они с Дагнарусом трудятся рука об руку ради блага Виннингэльской империи. Дагнарус пока не собирался развеивать эту иллюзию. За двести лет он научился быть терпеливым и действовать скрытно.
Пока события развивались великолепно, в том числе и поиски Камня Владычества. Дагнарус не собирался закрывать глаза и на существующие сложности, но теперь, когда он являлся императором, они непременно будут устранены.
Вэлура сообщала из Тромека, что в гражданской войне эльфов наступило затишье. Силы Божественного по-прежнему удерживали некоторые важные провинции эльфийского государства, включая и западную оконечность Портала. Ее защищали воины Дома Киннотов, проявлявшие особую стойкость и упорство. Все попытки подорвать их верность Божественному оканчивались провалом.
Несколько Домов, всегда поддерживавших Защитника, стали проявлять колебания. Однако Вэлура не сомневалась, что достаточно кое-кого убить, а кое-кого — оговорить и опозорить, и эти Дома вновь станут послушными. Дагнарус приказал ей оставаться в Тромеке до окончания войны, пока положение в государстве эльфов не изменится в его пользу. Он собирался и потом не выпускать Вэлуру из Тромека, навсегда удалив от себя. Дагнарус знал, что это огорчит ее, но ослушаться она не посмеет. Врикили обязаны подчиняться своему повелителю.
Тронный зал на первом этаже постепенно наполнялся приглашенными: высокопоставленными церковниками, баронами, мелкими аристократами, армейскими командирами, которых пригласили на коронацию вместе с женами. Степенно входили богатые и влиятельные люди из торгового сословия. Учтиво улыбаясь, шли послы тех немногих государств, которые еще поддерживали отношения с Виннингэлем. Свои места занимали придворные музыканты. Были и почетные гости, такие как тот смышленый молодой солдат, что не растерялся и перерубил канат у подъемного механизма городских ворот.
Малолетнего принца Хирава в зале не было. Собравшимся объявили, что его высочество в целях безопасности отправили в надежное место. Где-нибудь через полгода станет известно, что бедный мальчик заболел (допустим, корью) и умер. К тому времени подобная новость вряд ли кого-нибудь сильно опечалит.
В тронном зале становилось все более людно. Приглашенные ожидали появления короля и будущего покорителя Лерема. Виннингэльцы чувствовали себя победителями. Увы, в их победе скрывалось и их величайшее поражение. Возможно, рано или поздно им удастся отмыть все следы сажи и крови со стен и мостовых города, но они никогда не отмоют от случившегося свою память. Любая улица будет напоминать им об ужасах тех дней. До самой смерти им будут сниться кошмарные сны, заставляя их просыпаться от криков гибнущих людей и душераздирающих воплей таанов. А можно ли забыть груды человеческих трупов, сваленные на рыночной площади, и зловоние громадного костра, на котором сжигали трупы таанов?
Приведя войну к воротам Нового Виннингэля, Дагнарус навсегда вселил в сердца взрослых и детей панический страх перед войной. Дагнарус сделал именно то, что намеревался сделать. Когда его коронуют, он пообещает своим потрясенным, растерянным подданным: если они поклянутся быть верными и послушными ему, он защитит их от подобных бед.
Они непременно поклянутся. Покорно и радостно. Стоя по колено в крови, они принесут клятву верности своему королю. Они никогда не забудут таанского кошмара.
Дагнарус не позволит им забыть.
Он снял с бархатной подушечки корону Виннингэля. Скоро Высокочтимый Верховный Маг препроводит его в Храм, где попросит богов благословить нового короля.
Трудно сказать, дадут ли боги свое благословение или нет. Дагнаруса оно не волновало. Он не нуждался в богах. У него была Пустота. Было лишь одно благословение, которое он хотел получить.
Дагнарус подошел к стене, где некогда была фреска с изображением двух королей Виннингэля: Хельмоса и Тамароса. Ее более не существовало. Художник вместе с помощниками работали день и ночь, чтобы поспеть к историческому событию. В зале пахло свежей краской и льняным маслом.
На новой фреске король Тамарос стоял рядом со своим сыном, принцем Дагнарусом. Лицо отца сияло гордостью. Дагнарус был неподражаемо ладен и обаятелен.
Облаченный в королевский наряд, готовый взойти на трон и принять клятву верности от своих подданных, Дагнарус опустился на колени перед фреской.
— Отец, я добился того, о чем всегда мечтал, — сказал Дагнарус. — Я — король Виннингэля. Ты будешь гордиться мною, отец. Клянусь. Тебе уже не придется стыдиться меня.
Каким близким казался ему отец в эту минуту! Дагнарус замер, со страхом и надеждой ожидая услышать голос из могилы.
Дагнарус не услышал даже слабого шепота, но не сомневался, что отец благословил его. Дагнарус встал и вернулся в тронный зал, где его встретили громкие приветственные крики гвардейцев и баронов. Им не терпелось встать возле него почетным караулом.
В течение всей продолжительной и довольно утомительной церемонии коронации новому королю казалось, что Тамарос с гордостью и теплотой смотрит на него — своего любимого сына Дагнаруса.
***
Ригисвальд на коронации не присутствовал, хотя и получил приглашение. Тасгалл передал ему, что Дагнарус очень хочет встретиться с «почтенным господином», интересующимся врикилями.— Встреча не состоится, — сказал Ригисвальд. — Я буду очень занят.
— Чем? — удивился Тасгалл.
— Пока еще не решил, — многозначительно ответил старик.
Тасгалл нахмурился, но больше ничего не сказал.
С улиц по-прежнему доносились крики ликующих жителей. Празднества длились всю ночь и перекочевали в новый день. Ригисвальд тщательно сложил свою лучшую одежду из овечьей шерсти, собираясь скатать ее и поместить в кожаный ранец. Ему помешал стук в дверь.
Открыв дверь, Ригисвальд увидел на пороге миловидного юного пажа. Его наряд был богато украшен кружевами и золотым шитьем. В руках он держал пакет с сургучной печатью.
— Это вам, господин.
Ригисвальд взял пакет и вознаградил пажа за труды, дав ему монету. Довольный мальчишка удалился, подбрасывая монету и ловя ее на лету. Ригисвальд уже собрался закрыть дверь, но увидел Тасгалла. Тот стоял у противоположной стены коридора и внимательно смотрел на старого мага. Ригисвальд коротко кивнул и повернулся к нему спиной. Тасгалл счел кивок за приглашение войти и последовал за Ригисвальдом.
Войдя к себе, старик швырнул пакет на стол. Он осторожно убрал одеяние в ранец, расправил складки и брызнул несколько капель кедрового масла, защищавшего шерсть от прожорливой моли.
— Это вызов в королевский дворец, — сказал Тасгалл, бросив взгляд на пакет.
— Думаю, что да, — отозвался Ригисвальд.
— Вы пойдете?
— Нет, не пойду.
— Его величество будет недоволен.
Ригисвальд стал аккуратно сворачивать свои чулки.
— Вокруг его величества толпятся сотни людей, жаждущих, чтобы он заметил их присутствие. Так что ему хватит забот и без меня.
— Я знаю, почему он хочет вас видеть, — сказал Тасгалл.
— В общем-то я тоже догадываюсь, — ответил Ригисвальд.
— Вы только повредите себе, если не пойдете.
— Ошибаешься. Я поврежу себе, если пойду.
— Его величество и так был недоволен, что барон Шадамер не присутствовал на коронации, — сказал Тасгалл. — Единственный из всех баронов. Его отсутствие очень бросалось в глаза.
Ригисвальд убрал свернутые чулки на дно ранца. Взяв серебряное круглое зеркальце, он внимательно оглядел собственное отражение. Потом тщательно расчесал волосы и бороду, после чего убрал и зеркальце, и гребешок из слоновой кости все в тот же ранец.
Тасгалл раздраженно следил за ним.
— Если барон Шадамер не явится немедленно, чтобы оказать своему новому королю надлежащие почести и принести клятву верности, его объявят предателем. Ему будет запрещено под страхом смерти возвращаться в пределы Виннингэля. Его земли и замок будут конфискованы в пользу короны. Королю нужны гарантии того, что он все же увидит Шадамера во дворце.
Ригисвальд опустил в сумку несколько книг; одни он купил здесь, другие привез с собой. Старик постарался расположить их так, чтобы не помять одежду и не порвать чулки. Закончив сборы, он закрыл ранец и проверил лямки. Потом надел дорожный плащ.
— Я не являюсь секретарем барона Шадамера, — сказал Ригисвальд, скрепляя плащ золотой застежкой. — И уж тем более не даю от его имени никаких гарантий.
— Но вы являетесь его другом, господин Ригисвальд. Скажите, что ему следовало бы исполнить свой долг чести по отношению к королю.
Ригисвальд повесил ранец на одно плечо. Руки Тасгаллу он не подал.
— Счастливо оставаться, Тасгалл. Да, забыл поздравить тебя с повышением.
Он направился к двери.
Тасгалл вертел в руках взятый со стола пакет.
— Род Шадамеров владел этой землей в течение многих поколений. Доход барона целиком зависит от плодов земли и от платы, взимаемой с плывущих вниз по Арвену. Лишившись титула, Шадамер превратится в обедневшего изгнанника. Ни дома, ни друзей, ни пристанища.
Ригисвальд остановился и повернулся к Тасгаллу.
— Я слышал, что глава Ордена Инквизиторов вчера скончался.
Тасгалл медлил с ответом.
— Он умер, наверное, от… сердечного приступа. Так? — спросил Ригисвальд.
Тасгалл сделал вид, что разглядывает пакет.
— Он уже давно жаловался на здоровье. Дознание показало, что он умер своей смертью.
Ригисвальд улыбнулся плотно сжатыми губами.
— На твоем месте, Тасгалл, я бы очень внимательно задумался над тем, кто именно умирает «своей смертью». Смерть Инквизитора вряд ли будет единственной.
Тасгалл подскочил к Ригисвальду и схватил его за руку.
— Передайте барону, что от него требуется совсем немного: преклонить колени и поклясться в верности королю Дагнарусу.
— Совсем немного? — снисходительно посмотрел на него Ригисвальд. — Друг мой, да это же всё.
Ригисвальд прошел по городским улицам, которые еще продолжали отскребать от сажи и крови, и вышел через ворота, которые еще продолжали чинить. Оглянувшись через плечо, он увидел новый флаг Виннингэльской империи. Окутанный дымной пеленой, из кроваво-красных языков пламени горделиво поднимался золотой феникс.
КНИГА II
ГЛАВА 1
Вольфрам, дворф из числа Пеших, не собирался задерживаться в монастыре Драконьей Горы. Награда, обещанная ему перед смертью Владыкой Густавом, сделала его богатым. Вольфрам стал владельцем принадлежавшего Густаву особняка — настоящего человеческого особняка, построенного на земле людей. Ему не терпелось поскорее увидеть свое владение. То-то изумятся и возмутятся слуги, когда узнают, что их новый хозяин — дворф!
Каждый день Вольфрам говорил себе, что сегодня он уйдет из монастыря. И каждый день находил какой-нибудь предлог, чтобы остаться. Так прошло уже несколько недель. Он мог бы и не искать предлогов, ибо знал, что удерживает его здесь, на вершине Драконьей Горы. Ранесса. Превратившись в дракона, она словно вторично родилась, и ей было очень тяжело. Вольфрам не хотел покидать ее в таком состоянии.
Странная она, эта Ранесса. Жизнь в человеческом обличье не приносила ей никаких радостей. Она сторонилась и родных, и соплеменников в тревинисской деревне, где родилась. Пустившись вместе с Вольфрамом в долгий и опасный путь сюда, она ухитрялась повздорить едва ли не с каждым встречным. Вольфрам не оправдывал ее выходок, но все же пытался как-то объяснить их прежней нелегкой жизнью Ранессы. Все эти годы она ненавидела себя за то, что она — человек. Но не успели они с Вольфрамом добраться сюда, как ее захлестнуло отчаяние, и она бросилась в пропасть. Тогда-то и произошло преображение, превратившее ее в дракона.
Вольфрам и сам испытал изрядное потрясение. Неизвестно, сколько бы он еще приходил в себя, если бы не превосходный монастырский эль — янтарно-коричневый, с непередаваемым вкусом горного ореха. Дворф не считал, сколько кружек он выпил для восстановления душевного равновесия. Он надеялся, что теперь, познав свою истинную природу, Ранесса из раздражительной, взбалмошной и полубезумной женщины превратится в спокойного, довольного жизнью дракона. Увы, она осталась такой же раздражительной и взбалмошной. И если раньше ее оружием был острый язык, теперь у Ранессы появились острые драконьи зубы. Вот и вся разница.
Монахиня по имени Огонь, являвшаяся «драконьей» матерью Ранессы, уверяла Вольфрама, что все идет как надо. Все юные драконы, «вылупившиеся» из человеческих тел, испытывают схожие трудности, ибо должны привыкать к новому телу и учиться по-другому смотреть на себя и окружающий мир.
— Первая бурная радость быстро проходит, а за нею наступает уныние и подавленность. Ранесса, как и любой юный дракон, злится, думает, будто ее предали. Ей очень тяжело приспосабливаться к новой жизни. Примерно то же происходит, когда дворф становится Пешим, — сухо добавила монахиня.
Сам будучи Пешим, Вольфрам прекрасно понял смысл этих слов, но предпочел сделать вид, что пропустил их мимо ушей.
— Мне это кажется странным, почтенная госпожа, — возразил дворф. — Странным и неестественным. Почему бы драконам самим не растить потомство? Зачем же подкидывать собственных детей ничего не подозревающим людям? И не только людям. Вырастить ребенка нелегко, будь он человеком или дворфом. Не знаешь покоя ни днем, ни ночью. Сколько сил приходится положить родителям, пока их ребенок начнет хоть что-то понимать. И тем не менее ни люди, ни дворфы не подкидывают своих детей вам на воспитание. Простите, госпожа, если мои слова обидели вас.
— Я ничуть не обиделась, Вольфрам, — ответила Огонь.
Дворф облегченно вздохнул. Кажется, сказанное им даже позабавило ее.
Огонь умела менять облик, и сейчас Вольфрам снова видел перед собой женщину из расы дворфов. Внешне она ничем не отличалась от любой его соплеменницы. Но в следующую секунду Огонь могла вновь превратиться в дракона, и Вольфрам старался не злить монахиню.
Они шли по саду, окружавшему монастырь. Монастырь зорко стерегли пятеро драконов. Четверо из них были связаны с четырьмя главными стихиями: Огнем, Водой, Землей и Воздухом. Пятый олицетворял отсутствие всего — Пустоту.
Жители Лерема знали, что драконы охраняют монастырь, но лишь очень немногим было известно, что драконы управляют монастырем. Паломникам они всегда являлись в облике монахов. Вольфрам совершенно случайно увидел то, что явно не предназначалось для его глаз. Он видел, как в одно мгновение Огонь из женщины превратилась в величественного красного дракона.
«Ложь, везде ложь. Даже здесь, куда многие добираются с таким трудом в надежде узнать истину», — возмущенно подумал Вольфрам. Нет, он не был ярым противником лжи. Иногда приходится лгать. Но ложь лжи рознь. Ложь монахов калечила людям жизнь.
— Люди-то думают, что они воспитывают детей, — угрюмо произнес Вольфрам. — Заботятся. И вдруг оказывается: они растили не детей, а… драконов. Кого-то это может больно ударить. Вот я о чем, госпожа.
— Я понимаю тебя, Вольфрам, — сказала Огонь.
Сад подходил к самому краю крутого утеса. Отсюда открывался захватывающий вид на земли, лежащие внизу. Вольфрам и монахиня остановились у каменной стены. Ее возвели, чтобы никто случайно не сорвался вниз.
Зрелище и впрямь было величественным и захватывающим. Гору окружали клочья белых облаков. Далеко внизу, среди коричнево-красных скал, голубой ниткой изгибалась река.
В облаках летала Ранесса. Она говорила Вольфраму, что обожает летать. Ей нравилось парить в теплых воздушных струях, а потом, заприметив очумевшую от страха козу, стремительно нырять вниз. Ранесса любила облетать высокие, увенчанные снежными шапками вершины гор, радуясь, что находится над миром с его бедами и заботами.
Однако она была не в состоянии летать целыми сутками. Усталость заставляла ее опускаться вниз. Непонятно почему, но Ранесса никак не могла научиться садиться без приключений. В первый раз она буквально врезалась в землю, перекувырнувшись и ударившись о стену монастырской конюшни. Это остановило ее дальнейшее кувыркание, но стоило жизни двум мулам.
Тогда Вольфрам здорово испугался. Он не сомневался, что Ранесса разбилась насмерть. К счастью, этого не случилось, хотя она ободрала нос и повредила ногу. Ранесса клялась, что больше никогда не полетит. Прошло несколько дней, и голубой простор, полный белых облаков и безграничной свободы, вновь поманил ее. Ранесса усердно училась садиться, избрав для этого обширное пустое поле. Она утверждала, что с каждым разом опускается на землю все успешнее. Вольфраму оставалось лишь верить ей на слово. Он не мог заставить себя следить за ее полетами.
Вольфрам почесал нос, поскреб бороду и отважился взглянуть на Ранессу. Она беспечно кружила между вершинами. Под солнцем ее чешуя из красной становилась оранжевой. Дворф залюбовался этим грациозным крылатым созданием. «Жаль, — подумал он, — что Ранесса не видит себя со стороны. Это придало бы ей сил».
— Не думай, что мы из корыстных побуждений подбрасываем своих детей людям, эльфам, дворфам и оркам, — сказала Огонь. — Кое-кому из них это помогает понять мысли и поступки людей.
— Жаль, что не наоборот, — проворчал Вольфрам. — Я вот о чем сейчас раздумывал. Ранессу непреодолимо тянуло сюда. Она часто видела Драконью Гору во сне. Так бывает с каждым потомком драконов?
— Если бы с каждым, — вздохнула Огонь. — Нет, только с теми, кто недоволен своей жизненной участью. Кто не может найти себе места в мире, где живет. Таких, как Ранесса, — единицы. Они знают, что у них есть иное предназначение, и не успокаиваются, пока не раскроют его. Ранесса все время искала, и поиски привели ее сюда, ко мне.
— А что происходит с остальными вашими детьми? Они продолжают жить жизнью людей, дворфов, эльфов, орков?
— Да, они живут привычной жизнью своей расы и даже не подозревают, кто они на самом деле. Кого-то из детей мы неизбежно теряем, но нам приходится мириться с этим.
Глядя на Ранессу, Огонь улыбнулась гордой материнской улыбкой.
— Ранессе тяжело без друзей, — вдруг сказала она.
— Я искренне желаю ей их найти, — сухо ответил Вольфрам. — Завтра я уезжаю.
— Счастливого тебе пути, — сказала Огонь и пошла к монастырю.
Вольфрам продолжал следить за Ранессой. Его руки в карманах кожаных штанов сжались в кулаки, а лицо недовольно нахмурилось. Драконесса заметно утомилась: ее голова клонилась книзу. Похоже, она боялась опускаться и стремилась оттянуть эту страшную для себя минуту.
Вольфрам покачал головой и вернулся в монастырь, твердя себе, что надо собираться в дорогу… Вместо этого он отправился к заброшенному полю.
— Зачем притащился? — сердито спросила Ранесса. — Решил посмеяться?
— Пришел взглянуть, не сломала ли ты свою дурацкую шею, — ответил дворф. — А у тебя, кстати, получается все лучше.
— Как это понимать? — сверкнула глазами Ранесса.
— Да так и понимать, что у тебя получается все лучше. В этот раз ты не плюхнулась в озеро.
Если бы она могла испепелить Вольфрама взглядом…
— Между прочим, я собиралась опуститься в озеро, но пролетела мимо.
Ранесса вздрогнула всем своим массивным телом и сердито взмахнула длинным чешуйчатым хвостом, подняв град валунов. Один просвистел у самого носа Вольфрама. Дворф попятился.
Каждый день Вольфрам говорил себе, что сегодня он уйдет из монастыря. И каждый день находил какой-нибудь предлог, чтобы остаться. Так прошло уже несколько недель. Он мог бы и не искать предлогов, ибо знал, что удерживает его здесь, на вершине Драконьей Горы. Ранесса. Превратившись в дракона, она словно вторично родилась, и ей было очень тяжело. Вольфрам не хотел покидать ее в таком состоянии.
Странная она, эта Ранесса. Жизнь в человеческом обличье не приносила ей никаких радостей. Она сторонилась и родных, и соплеменников в тревинисской деревне, где родилась. Пустившись вместе с Вольфрамом в долгий и опасный путь сюда, она ухитрялась повздорить едва ли не с каждым встречным. Вольфрам не оправдывал ее выходок, но все же пытался как-то объяснить их прежней нелегкой жизнью Ранессы. Все эти годы она ненавидела себя за то, что она — человек. Но не успели они с Вольфрамом добраться сюда, как ее захлестнуло отчаяние, и она бросилась в пропасть. Тогда-то и произошло преображение, превратившее ее в дракона.
Вольфрам и сам испытал изрядное потрясение. Неизвестно, сколько бы он еще приходил в себя, если бы не превосходный монастырский эль — янтарно-коричневый, с непередаваемым вкусом горного ореха. Дворф не считал, сколько кружек он выпил для восстановления душевного равновесия. Он надеялся, что теперь, познав свою истинную природу, Ранесса из раздражительной, взбалмошной и полубезумной женщины превратится в спокойного, довольного жизнью дракона. Увы, она осталась такой же раздражительной и взбалмошной. И если раньше ее оружием был острый язык, теперь у Ранессы появились острые драконьи зубы. Вот и вся разница.
Монахиня по имени Огонь, являвшаяся «драконьей» матерью Ранессы, уверяла Вольфрама, что все идет как надо. Все юные драконы, «вылупившиеся» из человеческих тел, испытывают схожие трудности, ибо должны привыкать к новому телу и учиться по-другому смотреть на себя и окружающий мир.
— Первая бурная радость быстро проходит, а за нею наступает уныние и подавленность. Ранесса, как и любой юный дракон, злится, думает, будто ее предали. Ей очень тяжело приспосабливаться к новой жизни. Примерно то же происходит, когда дворф становится Пешим, — сухо добавила монахиня.
Сам будучи Пешим, Вольфрам прекрасно понял смысл этих слов, но предпочел сделать вид, что пропустил их мимо ушей.
— Мне это кажется странным, почтенная госпожа, — возразил дворф. — Странным и неестественным. Почему бы драконам самим не растить потомство? Зачем же подкидывать собственных детей ничего не подозревающим людям? И не только людям. Вырастить ребенка нелегко, будь он человеком или дворфом. Не знаешь покоя ни днем, ни ночью. Сколько сил приходится положить родителям, пока их ребенок начнет хоть что-то понимать. И тем не менее ни люди, ни дворфы не подкидывают своих детей вам на воспитание. Простите, госпожа, если мои слова обидели вас.
— Я ничуть не обиделась, Вольфрам, — ответила Огонь.
Дворф облегченно вздохнул. Кажется, сказанное им даже позабавило ее.
Огонь умела менять облик, и сейчас Вольфрам снова видел перед собой женщину из расы дворфов. Внешне она ничем не отличалась от любой его соплеменницы. Но в следующую секунду Огонь могла вновь превратиться в дракона, и Вольфрам старался не злить монахиню.
Они шли по саду, окружавшему монастырь. Монастырь зорко стерегли пятеро драконов. Четверо из них были связаны с четырьмя главными стихиями: Огнем, Водой, Землей и Воздухом. Пятый олицетворял отсутствие всего — Пустоту.
Жители Лерема знали, что драконы охраняют монастырь, но лишь очень немногим было известно, что драконы управляют монастырем. Паломникам они всегда являлись в облике монахов. Вольфрам совершенно случайно увидел то, что явно не предназначалось для его глаз. Он видел, как в одно мгновение Огонь из женщины превратилась в величественного красного дракона.
«Ложь, везде ложь. Даже здесь, куда многие добираются с таким трудом в надежде узнать истину», — возмущенно подумал Вольфрам. Нет, он не был ярым противником лжи. Иногда приходится лгать. Но ложь лжи рознь. Ложь монахов калечила людям жизнь.
— Люди-то думают, что они воспитывают детей, — угрюмо произнес Вольфрам. — Заботятся. И вдруг оказывается: они растили не детей, а… драконов. Кого-то это может больно ударить. Вот я о чем, госпожа.
— Я понимаю тебя, Вольфрам, — сказала Огонь.
Сад подходил к самому краю крутого утеса. Отсюда открывался захватывающий вид на земли, лежащие внизу. Вольфрам и монахиня остановились у каменной стены. Ее возвели, чтобы никто случайно не сорвался вниз.
Зрелище и впрямь было величественным и захватывающим. Гору окружали клочья белых облаков. Далеко внизу, среди коричнево-красных скал, голубой ниткой изгибалась река.
В облаках летала Ранесса. Она говорила Вольфраму, что обожает летать. Ей нравилось парить в теплых воздушных струях, а потом, заприметив очумевшую от страха козу, стремительно нырять вниз. Ранесса любила облетать высокие, увенчанные снежными шапками вершины гор, радуясь, что находится над миром с его бедами и заботами.
Однако она была не в состоянии летать целыми сутками. Усталость заставляла ее опускаться вниз. Непонятно почему, но Ранесса никак не могла научиться садиться без приключений. В первый раз она буквально врезалась в землю, перекувырнувшись и ударившись о стену монастырской конюшни. Это остановило ее дальнейшее кувыркание, но стоило жизни двум мулам.
Тогда Вольфрам здорово испугался. Он не сомневался, что Ранесса разбилась насмерть. К счастью, этого не случилось, хотя она ободрала нос и повредила ногу. Ранесса клялась, что больше никогда не полетит. Прошло несколько дней, и голубой простор, полный белых облаков и безграничной свободы, вновь поманил ее. Ранесса усердно училась садиться, избрав для этого обширное пустое поле. Она утверждала, что с каждым разом опускается на землю все успешнее. Вольфраму оставалось лишь верить ей на слово. Он не мог заставить себя следить за ее полетами.
Вольфрам почесал нос, поскреб бороду и отважился взглянуть на Ранессу. Она беспечно кружила между вершинами. Под солнцем ее чешуя из красной становилась оранжевой. Дворф залюбовался этим грациозным крылатым созданием. «Жаль, — подумал он, — что Ранесса не видит себя со стороны. Это придало бы ей сил».
— Не думай, что мы из корыстных побуждений подбрасываем своих детей людям, эльфам, дворфам и оркам, — сказала Огонь. — Кое-кому из них это помогает понять мысли и поступки людей.
— Жаль, что не наоборот, — проворчал Вольфрам. — Я вот о чем сейчас раздумывал. Ранессу непреодолимо тянуло сюда. Она часто видела Драконью Гору во сне. Так бывает с каждым потомком драконов?
— Если бы с каждым, — вздохнула Огонь. — Нет, только с теми, кто недоволен своей жизненной участью. Кто не может найти себе места в мире, где живет. Таких, как Ранесса, — единицы. Они знают, что у них есть иное предназначение, и не успокаиваются, пока не раскроют его. Ранесса все время искала, и поиски привели ее сюда, ко мне.
— А что происходит с остальными вашими детьми? Они продолжают жить жизнью людей, дворфов, эльфов, орков?
— Да, они живут привычной жизнью своей расы и даже не подозревают, кто они на самом деле. Кого-то из детей мы неизбежно теряем, но нам приходится мириться с этим.
Глядя на Ранессу, Огонь улыбнулась гордой материнской улыбкой.
— Ранессе тяжело без друзей, — вдруг сказала она.
— Я искренне желаю ей их найти, — сухо ответил Вольфрам. — Завтра я уезжаю.
— Счастливого тебе пути, — сказала Огонь и пошла к монастырю.
Вольфрам продолжал следить за Ранессой. Его руки в карманах кожаных штанов сжались в кулаки, а лицо недовольно нахмурилось. Драконесса заметно утомилась: ее голова клонилась книзу. Похоже, она боялась опускаться и стремилась оттянуть эту страшную для себя минуту.
Вольфрам покачал головой и вернулся в монастырь, твердя себе, что надо собираться в дорогу… Вместо этого он отправился к заброшенному полю.
***
Ранесса лежала среди валунов и яростно била крыльями, отчего над нею вздымалось облако пыли. Прикрывая глаза рукой, Вольфрам подошел к ней ближе. Наконец драконесса заметила его присутствие.— Зачем притащился? — сердито спросила Ранесса. — Решил посмеяться?
— Пришел взглянуть, не сломала ли ты свою дурацкую шею, — ответил дворф. — А у тебя, кстати, получается все лучше.
— Как это понимать? — сверкнула глазами Ранесса.
— Да так и понимать, что у тебя получается все лучше. В этот раз ты не плюхнулась в озеро.
Если бы она могла испепелить Вольфрама взглядом…
— Между прочим, я собиралась опуститься в озеро, но пролетела мимо.
Ранесса вздрогнула всем своим массивным телом и сердито взмахнула длинным чешуйчатым хвостом, подняв град валунов. Один просвистел у самого носа Вольфрама. Дворф попятился.