Страница:
— При краже убили детей, — вместо этого сказал Колост.
Вольфрам вздрогнул, будто ему всадили иголку.
— О чем ты? — настороженно спросил он. — Каких детей?
— Детей Даннера. Тех, кто сами вызвались охранять Камень Владычества. Похититель Камня убил их. Дети, как могли, пытались защитить Камень. Они погибли как герои. Желаю тебе мягкой травы, Вольфрам.
На языке дворфов это было равнозначно пожеланию счастливого пути. Колост повернулся и пошел в свой лагерь. Вольфрам еще долго стоял и глядел на огонь очага. Он всматривался в пламя до тех пор, пока у него не заслезились глаза.
Наконец-то он решился уйти отсюда.
Стоя в тени, почти у самой двери, Вольфрам наблюдал за сборами соплеменников. Ночью он спал плохо, его тревожили непонятные сны. Проснувшись, Вольфрам решил все же расспросить Колоста поподробнее.
Длинная борода и отсутствие знаков принадлежности к клану сразу же выдавали в Вольфраме Пешего, и дворфы из свиты взирали на него с жалостью. Вольфрама эти взгляды давно уже не задевали. Часто, слишком часто ему приходилось ловить их на себе. Он направился прямо к Колосту, который проверял подпругу у своей лошади.
— Колост, — предупредил его воин из свиты. — К тебе этот…
Колост выпрямился. Если бы он довольно усмехнулся, понимающе улыбнулся или еще как-нибудь выказал свое торжество, Вольфрам немедленно повернулся бы и ушел. Но лицо Предводителя предводителей было сосредоточенно-серьезным. Казалось, он ничего не ждал от Вольфрама, и тот остался.
— Давно ли случилась та кража? — спросил Вольфрам.
Колост задумался.
— С того времени мы трижды видели в пути полную луну.
— Значит, три месяца назад? — воскликнул Вольфрам.
— Раньше добраться сюда мы не смогли, — сказал Колост. — Эльфы умеют летать, но мы — не эльфы.
— Эльфы тоже не умеют летать, — пробормотал Вольфрам.
— Трудно сказать, — уклончиво возразил Колост. — Я еще ни разу не видел эльфа.
— Ты немного потерял.
Вольфрам призадумался. Казалось, он что-то решал внутри и никак не мог решить. Потом он вновь повернулся к Колосту.
— Не знаю, какой помощи ты ждешь от меня по части той кражи. Даже если я поеду с тобой, мы доберемся до Сомеля только через три месяца, а то и позже. За это время вор может оказаться на другом краю света. Кто знает, где он сейчас.
Вольфрам покачал головой.
— Безнадежное это дело. Я ничем не смогу помочь. Да и вряд ли кто-то сможет. Единственное, мне приходится много странствовать. В пути чего только не наслушаешься. Я обещаю слушать во все уши, и если что-нибудь узнаю…
— Доброе утро, Вольфрам, — раздалось сзади.
Ранесса!
— А это твои друзья? Откуда они?
Вольфрам едва не подпрыгнул. Его волосы стали дыбом. Он вдруг ощутил такое отчаяние, что был готов броситься в пропасть.
Перед ним стояла прежняя Ранесса. Впервые с момента своего превращения в дракона она вернулась в человеческое обличье. Вольфрам успел позабыть ее черные нечесаные волосы, вечно лезшие ей в глаза, ее поношенные и замызганные кожаные штаны и блузу. Он успел забыть даже этот ее дикий, полубезумный взгляд.
Дворфы привыкли считать людей ниже себя. Свита неодобрительно переглядывалась. Колост тоже нахмурился.
До сих пор разговор происходил на фрингрезском — языке дворфов. Вольфраму пришлось перейти на эльдерский.
— Неподходящее время ты выбрала, Ранесса, — сердито проворчал он. — Мы с тобой могли бы поговорить и потом. И что ты здесь делаешь, да еще в таком виде?
— Да вот, пришла взглянуть, не ушел ли ты, — холодно ответила Ранесса. — Как я и думала, ты в очередной раз наврал. А что касается моего вида, Огонь запрещает приближаться к монастырю в обличье дракона. Она боится, как бы я чего-нибудь не сломала.
— Вольфрам, кто эта женщина? — резким тоном спросил Колост, также перейдя на эльдерский.
— А-а, не обращай внимания, — ответил ему на фрингрезском Вольфрам. — Попутчица, с которой мы сюда добирались. Прицепилась ко мне. Никак от нее не отвязаться.
— Меня зовут Ранесса, — сказала Ранесса, подойдя ближе и исподлобья взглянув на Колоста. — Если желаешь знать, я — дракон.
— Она просто одержимая, — тихо сказал Вольфрам. — Я знаю, что ты собирался выехать пораньше. Вот я и хотел попрощаться. Счастливого тебе пути.
— Я не одержимая! — закричала Ранесса, все сильнее впадая в ярость. — Меня вечно считали то сумасшедшей, то одержимой, то лунатиком! Я до тошноты устала слушать все это!
— Успокойся, Ранесса, — попросил Вольфрам, сообразивший, какой чудовищный промах он допустил. — Прости ее, Колост.
— Я покажу вам, кто я на самом деле! — заявила Ранесса.
В ту же секунду она начала превращаться в дракона. Руки преобразились в крылья. Голова вспыхнула красным, тело покрылось чешуей. Черные волосы превратились в черную, усеянную шипами гриву, которой она трясла с вызовом и злым торжеством. Зеленые глаза сощурились. Крепкие, мускулистые задние ноги удерживали массивное тело. Красный сверкающий хвост угрожающе бил по земле.
Почуяв дракона, лошади взвились на дыбы. Часть из них стремглав понеслась вниз с горы, другие сгрудились у восточной стены монастыря.
Дворфы оторопели, но быстро побороли испуг. Колост стал выкрикивать приказы. В руках у него блеснул боевой топор. Остальные дворфы тоже схватились за оружие: кто за меч, кто за топор, кто за лук. По-видимому, они решили, что Ранесса собирается их атаковать.
Вольфрам кричал что есть мочи, пытаясь утихомирить и дворфов, и Ранессу. Она зарычала и обнажила острые, блестящие зубы. Потревоженные неожиданным шумом, из окон выглядывали монахи. Сюда же спешили рослые омара, вооруженные тяжелыми дубинками.
Неожиданно Колост показал на небо.
— Еще один! — закричал он.
И действительно, с востока к монастырю приближался второй дракон. Вольфрам знал, кто это.
Заметив мать, Ранесса мгновенно вернула себе человеческий облик. Она сжалась и попыталась спрятаться за спиной Вольфрама. Но поскольку она была на голову выше дворфа, эта затея ей не удалась.
Красный дракон кружил над монастырем.
— Дорогие гости, уберите оружие, — послышался голос Огня. — Моя дочь не причинит вам вреда. Правда, доченька?
Съежившаяся Ранесса покачала головой.
— Простите мою дочь, — продолжала Огонь. — Она совсем недавно вылупилась и еще не научилась правильно себя вести. Вдобавок она напугала ваших лошадей. Простите ее и за это. Наши друзья омара поймают убежавших и приведут обратно.
Колост зачарованно глядел вверх. Такого он явно еще не видел. Вольфрам тронул Предводителя предводителей за плечо.
— Не надо с ней спорить, — сказал он. — Убери оружие. И скажи своим.
Колост нехотя опустил боевой топор и отдал новые распоряжения свите.
— Это все ты виноват! — выкрикнула Ранесса и с силой ударила Вольфрама между лопаток.
От неожиданности он зашатался и упал. Предоставив ему подыматься самостоятельно, Ранесса молча удалилась.
— И еще раз, дорогие гости, примите мои извинения, — сказала монахиня-дракон.
Взмахнув крыльями, она проплыла среди облаков и скрылась по другую сторону горы.
Взгляды дворфов с небес переместились на Вольфрама. Пусть глазеют. Ему было все равно.
— Омара обязательно приведут ваших лошадей, — обнадежил он соплеменников.
Больше ничто не удерживало Вольфрама в монастыре. Взять заплечный мешок — и в путь. Правда, он не выспался, но на несколько миль пути его хватит. Только бы уйти отсюда.
Вольфрам вернулся в монастырь, подхватил на спину мешок и надел новую шапку с меховой подкладкой. Оставалось лишь шагнуть за порог монастыря. Наконец-то он уходит. Теперь уже — окончательно.
Он успел сделать несколько шагов, когда на его плечо опустилась чья-то тяжелая рука. Перед ним стоял высоченный омара.
— Огонь хочет тебя видеть.
— А я не хочу ее видеть, — сказал Вольфрам. — Я покидаю монастырь.
— Огонь хочет тебя видеть, — повторил омара и еще сильнее надавил ему на плечо.
Монахиня стояла у окна и, заложив руки за спину, смотрела на него. Вольфрам увидел ее встревоженное лицо и вспомнил материнский взгляд. Когда-то мать точно так же смотрела на него. Его вдруг захлестнуло чувство вины.
— Госпожа, — обратился к ней Вольфрам, снимая шапку. — Я очень виноват. Простите.
— Ты ни в чем не виноват, Вольфрам, — печально улыбнулась Огонь. — Уж если кто и виноват, то, в первую очередь, я. Ранесса — мое первое дитя. Я попалась в ловушку, куда обычно попадают все родители, когда у них появляются первенцы. Я замучила ее своей опекой. Позволяла ей капризничать. Она упрямая и своевольная. Я была такой же, когда вылупилась. Иными словами, я показала себя никудышной матерью. Надо исправлять положение. Я решила отправить Ранессу в большой мир, Вольфрам. И хочу, чтобы ты отправился вместе с нею.
Вольфрам попытался было возразить, но, кроме бульканья в горле, у него ничего не получилось.
— Быть может, Ранесса поможет вам в деле, ради которого Колост добирался сюда, — сказала Огонь, подчеркнуто не замечая его замешательства. — Она научится смотреть на мир глазами дракона, а вы с Колостом сумеете быстро добраться до Сомеля. Кража части Камня Владычества, принадлежащей дворфам, — крайне серьезное событие. Думаю, ты это хорошо понимаешь.
Она сделала особый упор на слове «ты».
— Я… наверное, госпожа, — промямлил Вольфрам. — Это… даже не знаю, кто его мог украсть. Удивительно, что на него позарились…
— И ты не догадываешься кто? — тихо спросила Огонь.
Опустив руку в карман сутаны, она достала серебряную шкатулочку, украшенную бирюзой.
Вольфрам уставился на знакомую шкатулку. Когда-то она принадлежала Владыке Густаву. Воспоминания перенесли дворфа на несколько месяцев назад. Из-за содержимого этой шкатулки Густав вступил в опасную схватку и был смертельно ранен. Тогда внутри лежала часть Камня Владычества, принадлежащая людям. Возможно, вместе с этой шкатулкой Владыка Густав завещал что-то еще.
Мозг Вольфрама пронзила леденящая мысль. Ему уже пришлось дважды сталкиваться с врикилями, и он не хотел увидеть их в третий раз. Стоило ему лишь вспомнить об этом, как по всему телу поползли мурашки. Но он тут же подумал об убитых Детях Даннера.
Вольфрам откашлялся, проталкивая комок, стоявший у него в горле.
— Хорошо, госпожа. Я отправлюсь в Сомель. Хоть я и не Владыка, я сделаю все, что в моих силах.
— А почему ты не Владыка, Вольфрам? Ведь ты же прошел Трансфигурацию…
— Боги ошиблись, — сказал он, чувствуя, как у него вспыхнуло лицо.
Вольфрам напряженно ждал, когда Огонь что-нибудь скажет, но она молчала. Тогда он вздохнул и продолжал:
— И Ранесса отправится со мной. Конечно, она — словно головешка в заду, вы уж простите меня за такое сравнение. Но теперь я лучше понимаю ее. Во всяком случае, знаю, что она чувствует.
— Ты думаешь, что и с нею боги ошиблись? — все с той же печальной улыбкой спросила Огонь.
Вольфрам надел шапку.
— Не знаю, как отнесется к этому Колост. Дворфы — прекрасные наездники, но летать на драконах… Не знаю, госпожа. Не думаю, что он согласится.
— Я заглянула в сердце Колоста. Он горит желанием поскорее вернуться в родные места. Недругов у него хватает. Он опасается, не сплели ли они за это время заговор, чтобы лишить его власти. Так что вряд ли он станет особо возражать. Я поговорю с ним, — сказала Огонь. — И с Ранессой тоже.
Однажды, набравшись смелости, Вольфрам отважился полететь на гиппогрифе. Полет оказался захватывающим. Чем-то это напоминало ему скачку во весь опор по залитому солнцем лугу. Следом он живо представил себе полет на спине своенравной, упрямой и достаточно неуклюжей Ранессы. Вольфрам вспомнил ее сокрушительные в прямом смысле этого слова приземления и отер рукавом вспотевший лоб.
— Вы… вы только объясните ей, что она полетит с седоками на спине. А то вдруг ей вздумается перекувырнуться в воздухе? И с посадкой тоже… чтобы не в озеро, не в океан и не в кратер вулкана…
Огонь улыбнулась.
— Думаю, у Ранессы больше здравого смысла, чем тебе кажется, Вольфрам.
— Наверное, вы правы, — осторожно ответил Вольфрам и поклонился.
Он все же сильно сомневался насчет здравого смысла Ранессы.
ГЛАВА 3
Вольфрам вздрогнул, будто ему всадили иголку.
— О чем ты? — настороженно спросил он. — Каких детей?
— Детей Даннера. Тех, кто сами вызвались охранять Камень Владычества. Похититель Камня убил их. Дети, как могли, пытались защитить Камень. Они погибли как герои. Желаю тебе мягкой травы, Вольфрам.
На языке дворфов это было равнозначно пожеланию счастливого пути. Колост повернулся и пошел в свой лагерь. Вольфрам еще долго стоял и глядел на огонь очага. Он всматривался в пламя до тех пор, пока у него не заслезились глаза.
Наконец-то он решился уйти отсюда.
***
Колост со свитой поднялись на рассвете, погасили костер и быстро свернули свое необременительное имущество. Предводитель предводителей кланов счел задачу выполненной. Он добрался до монастыря, сумел задать вопрос и получить ответ. Не важно, что он услышал совсем не такой ответ, какой хотел бы услышать. Колост принял его со стойкостью дворфа, привыкшего безропотно принимать послания судьбы. Более ничего не держало его в горном монастыре.Стоя в тени, почти у самой двери, Вольфрам наблюдал за сборами соплеменников. Ночью он спал плохо, его тревожили непонятные сны. Проснувшись, Вольфрам решил все же расспросить Колоста поподробнее.
Длинная борода и отсутствие знаков принадлежности к клану сразу же выдавали в Вольфраме Пешего, и дворфы из свиты взирали на него с жалостью. Вольфрама эти взгляды давно уже не задевали. Часто, слишком часто ему приходилось ловить их на себе. Он направился прямо к Колосту, который проверял подпругу у своей лошади.
— Колост, — предупредил его воин из свиты. — К тебе этот…
Колост выпрямился. Если бы он довольно усмехнулся, понимающе улыбнулся или еще как-нибудь выказал свое торжество, Вольфрам немедленно повернулся бы и ушел. Но лицо Предводителя предводителей было сосредоточенно-серьезным. Казалось, он ничего не ждал от Вольфрама, и тот остался.
— Давно ли случилась та кража? — спросил Вольфрам.
Колост задумался.
— С того времени мы трижды видели в пути полную луну.
— Значит, три месяца назад? — воскликнул Вольфрам.
— Раньше добраться сюда мы не смогли, — сказал Колост. — Эльфы умеют летать, но мы — не эльфы.
— Эльфы тоже не умеют летать, — пробормотал Вольфрам.
— Трудно сказать, — уклончиво возразил Колост. — Я еще ни разу не видел эльфа.
— Ты немного потерял.
Вольфрам призадумался. Казалось, он что-то решал внутри и никак не мог решить. Потом он вновь повернулся к Колосту.
— Не знаю, какой помощи ты ждешь от меня по части той кражи. Даже если я поеду с тобой, мы доберемся до Сомеля только через три месяца, а то и позже. За это время вор может оказаться на другом краю света. Кто знает, где он сейчас.
Вольфрам покачал головой.
— Безнадежное это дело. Я ничем не смогу помочь. Да и вряд ли кто-то сможет. Единственное, мне приходится много странствовать. В пути чего только не наслушаешься. Я обещаю слушать во все уши, и если что-нибудь узнаю…
— Доброе утро, Вольфрам, — раздалось сзади.
Ранесса!
— А это твои друзья? Откуда они?
Вольфрам едва не подпрыгнул. Его волосы стали дыбом. Он вдруг ощутил такое отчаяние, что был готов броситься в пропасть.
Перед ним стояла прежняя Ранесса. Впервые с момента своего превращения в дракона она вернулась в человеческое обличье. Вольфрам успел позабыть ее черные нечесаные волосы, вечно лезшие ей в глаза, ее поношенные и замызганные кожаные штаны и блузу. Он успел забыть даже этот ее дикий, полубезумный взгляд.
Дворфы привыкли считать людей ниже себя. Свита неодобрительно переглядывалась. Колост тоже нахмурился.
До сих пор разговор происходил на фрингрезском — языке дворфов. Вольфраму пришлось перейти на эльдерский.
— Неподходящее время ты выбрала, Ранесса, — сердито проворчал он. — Мы с тобой могли бы поговорить и потом. И что ты здесь делаешь, да еще в таком виде?
— Да вот, пришла взглянуть, не ушел ли ты, — холодно ответила Ранесса. — Как я и думала, ты в очередной раз наврал. А что касается моего вида, Огонь запрещает приближаться к монастырю в обличье дракона. Она боится, как бы я чего-нибудь не сломала.
— Вольфрам, кто эта женщина? — резким тоном спросил Колост, также перейдя на эльдерский.
— А-а, не обращай внимания, — ответил ему на фрингрезском Вольфрам. — Попутчица, с которой мы сюда добирались. Прицепилась ко мне. Никак от нее не отвязаться.
— Меня зовут Ранесса, — сказала Ранесса, подойдя ближе и исподлобья взглянув на Колоста. — Если желаешь знать, я — дракон.
— Она просто одержимая, — тихо сказал Вольфрам. — Я знаю, что ты собирался выехать пораньше. Вот я и хотел попрощаться. Счастливого тебе пути.
— Я не одержимая! — закричала Ранесса, все сильнее впадая в ярость. — Меня вечно считали то сумасшедшей, то одержимой, то лунатиком! Я до тошноты устала слушать все это!
— Успокойся, Ранесса, — попросил Вольфрам, сообразивший, какой чудовищный промах он допустил. — Прости ее, Колост.
— Я покажу вам, кто я на самом деле! — заявила Ранесса.
В ту же секунду она начала превращаться в дракона. Руки преобразились в крылья. Голова вспыхнула красным, тело покрылось чешуей. Черные волосы превратились в черную, усеянную шипами гриву, которой она трясла с вызовом и злым торжеством. Зеленые глаза сощурились. Крепкие, мускулистые задние ноги удерживали массивное тело. Красный сверкающий хвост угрожающе бил по земле.
Почуяв дракона, лошади взвились на дыбы. Часть из них стремглав понеслась вниз с горы, другие сгрудились у восточной стены монастыря.
Дворфы оторопели, но быстро побороли испуг. Колост стал выкрикивать приказы. В руках у него блеснул боевой топор. Остальные дворфы тоже схватились за оружие: кто за меч, кто за топор, кто за лук. По-видимому, они решили, что Ранесса собирается их атаковать.
Вольфрам кричал что есть мочи, пытаясь утихомирить и дворфов, и Ранессу. Она зарычала и обнажила острые, блестящие зубы. Потревоженные неожиданным шумом, из окон выглядывали монахи. Сюда же спешили рослые омара, вооруженные тяжелыми дубинками.
Неожиданно Колост показал на небо.
— Еще один! — закричал он.
И действительно, с востока к монастырю приближался второй дракон. Вольфрам знал, кто это.
Заметив мать, Ранесса мгновенно вернула себе человеческий облик. Она сжалась и попыталась спрятаться за спиной Вольфрама. Но поскольку она была на голову выше дворфа, эта затея ей не удалась.
Красный дракон кружил над монастырем.
— Дорогие гости, уберите оружие, — послышался голос Огня. — Моя дочь не причинит вам вреда. Правда, доченька?
Съежившаяся Ранесса покачала головой.
— Простите мою дочь, — продолжала Огонь. — Она совсем недавно вылупилась и еще не научилась правильно себя вести. Вдобавок она напугала ваших лошадей. Простите ее и за это. Наши друзья омара поймают убежавших и приведут обратно.
Колост зачарованно глядел вверх. Такого он явно еще не видел. Вольфрам тронул Предводителя предводителей за плечо.
— Не надо с ней спорить, — сказал он. — Убери оружие. И скажи своим.
Колост нехотя опустил боевой топор и отдал новые распоряжения свите.
— Это все ты виноват! — выкрикнула Ранесса и с силой ударила Вольфрама между лопаток.
От неожиданности он зашатался и упал. Предоставив ему подыматься самостоятельно, Ранесса молча удалилась.
— И еще раз, дорогие гости, примите мои извинения, — сказала монахиня-дракон.
Взмахнув крыльями, она проплыла среди облаков и скрылась по другую сторону горы.
Взгляды дворфов с небес переместились на Вольфрама. Пусть глазеют. Ему было все равно.
— Омара обязательно приведут ваших лошадей, — обнадежил он соплеменников.
Больше ничто не удерживало Вольфрама в монастыре. Взять заплечный мешок — и в путь. Правда, он не выспался, но на несколько миль пути его хватит. Только бы уйти отсюда.
Вольфрам вернулся в монастырь, подхватил на спину мешок и надел новую шапку с меховой подкладкой. Оставалось лишь шагнуть за порог монастыря. Наконец-то он уходит. Теперь уже — окончательно.
Он успел сделать несколько шагов, когда на его плечо опустилась чья-то тяжелая рука. Перед ним стоял высоченный омара.
— Огонь хочет тебя видеть.
— А я не хочу ее видеть, — сказал Вольфрам. — Я покидаю монастырь.
— Огонь хочет тебя видеть, — повторил омара и еще сильнее надавил ему на плечо.
Монахиня стояла у окна и, заложив руки за спину, смотрела на него. Вольфрам увидел ее встревоженное лицо и вспомнил материнский взгляд. Когда-то мать точно так же смотрела на него. Его вдруг захлестнуло чувство вины.
— Госпожа, — обратился к ней Вольфрам, снимая шапку. — Я очень виноват. Простите.
— Ты ни в чем не виноват, Вольфрам, — печально улыбнулась Огонь. — Уж если кто и виноват, то, в первую очередь, я. Ранесса — мое первое дитя. Я попалась в ловушку, куда обычно попадают все родители, когда у них появляются первенцы. Я замучила ее своей опекой. Позволяла ей капризничать. Она упрямая и своевольная. Я была такой же, когда вылупилась. Иными словами, я показала себя никудышной матерью. Надо исправлять положение. Я решила отправить Ранессу в большой мир, Вольфрам. И хочу, чтобы ты отправился вместе с нею.
Вольфрам попытался было возразить, но, кроме бульканья в горле, у него ничего не получилось.
— Быть может, Ранесса поможет вам в деле, ради которого Колост добирался сюда, — сказала Огонь, подчеркнуто не замечая его замешательства. — Она научится смотреть на мир глазами дракона, а вы с Колостом сумеете быстро добраться до Сомеля. Кража части Камня Владычества, принадлежащей дворфам, — крайне серьезное событие. Думаю, ты это хорошо понимаешь.
Она сделала особый упор на слове «ты».
— Я… наверное, госпожа, — промямлил Вольфрам. — Это… даже не знаю, кто его мог украсть. Удивительно, что на него позарились…
— И ты не догадываешься кто? — тихо спросила Огонь.
Опустив руку в карман сутаны, она достала серебряную шкатулочку, украшенную бирюзой.
Вольфрам уставился на знакомую шкатулку. Когда-то она принадлежала Владыке Густаву. Воспоминания перенесли дворфа на несколько месяцев назад. Из-за содержимого этой шкатулки Густав вступил в опасную схватку и был смертельно ранен. Тогда внутри лежала часть Камня Владычества, принадлежащая людям. Возможно, вместе с этой шкатулкой Владыка Густав завещал что-то еще.
Мозг Вольфрама пронзила леденящая мысль. Ему уже пришлось дважды сталкиваться с врикилями, и он не хотел увидеть их в третий раз. Стоило ему лишь вспомнить об этом, как по всему телу поползли мурашки. Но он тут же подумал об убитых Детях Даннера.
Вольфрам откашлялся, проталкивая комок, стоявший у него в горле.
— Хорошо, госпожа. Я отправлюсь в Сомель. Хоть я и не Владыка, я сделаю все, что в моих силах.
— А почему ты не Владыка, Вольфрам? Ведь ты же прошел Трансфигурацию…
— Боги ошиблись, — сказал он, чувствуя, как у него вспыхнуло лицо.
Вольфрам напряженно ждал, когда Огонь что-нибудь скажет, но она молчала. Тогда он вздохнул и продолжал:
— И Ранесса отправится со мной. Конечно, она — словно головешка в заду, вы уж простите меня за такое сравнение. Но теперь я лучше понимаю ее. Во всяком случае, знаю, что она чувствует.
— Ты думаешь, что и с нею боги ошиблись? — все с той же печальной улыбкой спросила Огонь.
Вольфрам надел шапку.
— Не знаю, как отнесется к этому Колост. Дворфы — прекрасные наездники, но летать на драконах… Не знаю, госпожа. Не думаю, что он согласится.
— Я заглянула в сердце Колоста. Он горит желанием поскорее вернуться в родные места. Недругов у него хватает. Он опасается, не сплели ли они за это время заговор, чтобы лишить его власти. Так что вряд ли он станет особо возражать. Я поговорю с ним, — сказала Огонь. — И с Ранессой тоже.
Однажды, набравшись смелости, Вольфрам отважился полететь на гиппогрифе. Полет оказался захватывающим. Чем-то это напоминало ему скачку во весь опор по залитому солнцем лугу. Следом он живо представил себе полет на спине своенравной, упрямой и достаточно неуклюжей Ранессы. Вольфрам вспомнил ее сокрушительные в прямом смысле этого слова приземления и отер рукавом вспотевший лоб.
— Вы… вы только объясните ей, что она полетит с седоками на спине. А то вдруг ей вздумается перекувырнуться в воздухе? И с посадкой тоже… чтобы не в озеро, не в океан и не в кратер вулкана…
Огонь улыбнулась.
— Думаю, у Ранессы больше здравого смысла, чем тебе кажется, Вольфрам.
— Наверное, вы правы, — осторожно ответил Вольфрам и поклонился.
Он все же сильно сомневался насчет здравого смысла Ранессы.
ГЛАВА 3
Интересное явление — время. Для одних оно стремительно несется, для других — тянется еле-еле. Но никому и никогда время не позволяет забыть о себе. Дагнарус, чье время измерялось веками, — даже он ощущал неумолимый ход времени.
Для Шадамера, Дамры и Гриффита время в буквальном смысле расплылось. Оно измерялось ударами корабельного колокола, возвещавшего о смене вахты на корабле орков. Погода и ветер благоприятствовали путешественникам. Они успели пройти Сагванское море и теперь двигались на запад, к Морю орков. Дни всех четверых (как же можно не упомянуть Алису!) были заполнены неторопливыми прогулками по палубе, серьезными спорами о будущем, различными историями, которые они рассказывали друг другу, и песнями. И разумеется, знамениями, ибо там, где орки, без знамений — никуда. Казалось, пассажиры корабля могли бы и не замечать время; и все же каждые четыре часа (ночная тишина не была исключением) корабельный колокол возвещал им, что время продолжает течь.
Для Вольфрама и Колоста время превратилось в размеренные взмахи крыльев Ранессы. Она почти забыла свои выходки, зато крепко помнила, что несет на себе двоих дворфов. С каждым разом она опускалась на землю все мягче, и Вольфрам уже не закрывал в ужасе глаза. Что касается Колоста, полет не только восхитил его. Предводитель предводителей сразу же понял неоспоримое преимущество драконов в войне. Но поскольку ни один дракон не согласился бы участвовать в сражении, Колост всерьез задумался о покупке у эльфов нескольких гиппогрифов.
Улафу, Джессану и Бабушке время отмерял быстрый цокот копыт. Для юного тревиниса и старой пеквейки оно текло даже быстрее, чем для Улафа, — ведь они ехали на запад, домой.
Для Ригисвальда время бежало не столь быстро. Старик ехал в Краммс вместе с караваном виноторговца. В качестве платы он предложил хозяину каравана свои услуги врачевателя. Тот согласился. Пока же все спутники Ригисвальда были вполне здоровы, и ничто не мешало старому магу предаваться размышлениям. Прекрасное хозяйское вино помогало забыть горечь того, что ему пришлось пережить в Новом Виннингэле.
Так или иначе, но время подгоняло всех, кто прямо или косвенно соприкоснулся с Камнем Владычества. Единственным исключением был Рейвен. Он двигался вместе с отрядом таанов, и его время измерялось протяженностью дневного перехода, устройством на ночлег, коротким сном и новым днем пути.
До своего пленения Рейвен был воином и привык отмечать время. Приезжая на побывку в родные края, воин должен знать, сколько восходов он сможет провести дома, прежде чем ему придется трогаться в обратный путь. Но та жизнь осталась далеко в прошлом. Время утратило для Рейвена прежний смысл. Спешить ему было некуда. Его никто не ждал.
Иногда он вспоминал прошлое и чувствовал, что оно отодвигается все дальше. Рейвен без сожаления смотрел, как его былая жизнь тает в тумане времени. Возвращение в ту жизнь было закрыто для него навсегда. Там его ждали лишь позор и бесчестье: ведь он позволил взять себя в плен и согласился на жалкую участь пленника. По понятиям тревинисов, он предал соратников, которые сражались до конца и предпочли погибнуть, но не сдаться.
Рейвена утешало лишь то, что он убил своего пленителя — таанского воина Ку-тока. Это не смыло с него позора, но Рейвен хотя бы отплатил врагу за все насмешки и издевательства. Тревинис не надеялся, что после убийства Ку-тока сам останется в живых. Но случилось то, чего он никак не ожидал. Рейвен приобрел сомнительную славу, обратив на себя внимание страшного и могущественного таанского врикиля — светлокожего и беловолосого Клета. Клет сделал его своим телохранителем. Но самому Рейвену куда важнее было то, что убийством Ку-тока он заслужил определенное уважение в глазах таанского племени.
Теперь Рейвен уже не был пленником. Он стал полноправным воином. Ему отдали оружие Ку-тока, шатер, а также почетное место во внешнем круге воинов. К Рейвену перешло и все, чем владел убитый, включая и рабыню-полутаанку по имени Дур-зор. Большая часть имущества Ку-тока была для Рейвена совершенно бесполезной. Доспехи, полученные Ку-током в награду за храбрость (разумеется, человеческого изготовления, ибо ничего подобного тааны не делали), были превосходны, но слишком тесны. Рейвен отдал их одному из таанских воинов, чем заслужил дополнительное расположение. Ку-ток особо дорожил шлемом, полученным из рук бога таанов — Дагнаруса. Шлем Рейвен преподнес предводительнице племени (по-таански — низаму) Даг-рук.
Даг-рук обрадовалась подарку и неожиданно проявила особое расположение к дарителю. Знай Рейвен, чем для него обернется милость таанской предводительницы, он закопал бы злосчастный шлем поглубже и постарался бы затаиться сам. Но он и понятия не имел. Дур-зор, та сразу поняла. Девушка увидела, как Даг-рук смотрела на Рейвена, и догадалась, что скрывается за льстивыми словами предводительницы. Однако Дур-зор, вопреки всем заверениям Рейвена, по-прежнему считала себя его собственностью, не имевшей права становиться на пути славы хозяина.
Рейвен почти не замечал мелькавших дней. Он понял, что ему легче жить в настоящем. Он отказывался думать о прошлом и не заглядывал в будущее. Работы у него хватало, и Рейвен был очень доволен, что ему некогда терзаться раздумьями. Вскоре после поединка с Ку-током, изменившего его судьбу, племя Даг-рук решило примкнуть к мятежному врикилю Клету.
Отряд Клета напал тогда на них, и битва казалась неминуемой. Однако врикиль вовсе не хотел истреблять соплеменников. Клет намеревался сделать их своими союзниками. Он держал речь перед Даг-рук и ее племенем и рассказал им, что Дагнарус, которого они считают богом и которому поклоняются, — вовсе не бог, а обыкновенный ксыкс, как тааны называли людей. Что бы Дагнарус ни говорил таанам, какие бы обещания ни давал, их судьба была ему глубоко безразлична. Этот человек преследовал свою цель — главенствовать над людьми и всеми остальными расами земли Лерем. Когда Дагнарус достигнет желаемого, говорил Клет, тааны не получат от него обещанных наград. Их «бог» обратится против них и попытается уничтожить теперь уже бесполезных для него таанов.
Клет настойчиво призывал воинов племени Даг-рук порвать с Дагнарусом и вернуться к вере в старых богов. Настоящих богов, кровно связанных с таанами и понимавших их. Слова Клета звучали очень убедительно, а Дагнарус находился далеко и не мог вмешаться. Даг-рук привыкла повиноваться врикилям, которых тааны называли кил-сарнцами — «избранниками бога». Предводительница племени восхищалась Клетом, как восхищались все тааны, знавшие о его бунте против Дагнаруса. Сердцем Даг-рук чувствовала, что врикиль говорит правду. Она и большинство воинов племени согласились перейти на сторону Клета. Несогласным оставалось либо помалкивать, либо покинуть племя.
Клет вел своих сторонников, к числу которых теперь относилось и племя Даг-рук, на восток. Куда и зачем они идут — врикиль не говорил. Но по всему чувствовалось, что он очень спешит. Каждый день они шли с раннего утра до позднего вечера. Для кочевого племени в этом не было ничего необычного. Все тааны ощущали особую важность этого путешествия и терялись в догадках. Рейвена тоже постоянно занимал вопрос: куда же лежит их путь.
Вечерами, когда племя разбивало очередной лагерь, Рейвен учился владеть странным таанским оружием, доставшимся ему от Ку-тока. Ночью, прежде чем уснуть, он учил Дур-зор любовным утехам, принятым у людей. Все это позволяло Рейвену не погружаться в тягостные раздумья.
Новая жизнь почти перестала тяготить его. Даже долгие переходы больше не утомляли. Рейвену нравилась свобода дороги. Часть времени он был вынужден проводить в окружении Клета, и к этому тревинис никак не мог привыкнуть. Один вид врикиля наполнял его сердце ужасом. Рейвену сразу же вспоминалась поездка в Дункар, когда он вез с собой доспехи другого врикиля, убитого Владыкой Густавом. Те три недели пути были для Рейвена нескончаемой ужасной пыткой.
Ему нравилось упражняться с тум-олтом — таанским оружием, чем-то похожим на громадный меч с зазубренным лезвием, который нужно было держать обеими руками. Ему нравились любовные слияния с Дур-зор. Эта молодая полутаанка даже не подозревала о существовании таких наслаждений. Пленниц из людского племени тааны жестоко насиловали. Такое понятие, как нежность, отсутствовало в их мире, и с соплеменницами они обращались немногим лучше.
Рейвен был совсем другим. После любовного слияния они с Дур-зор лежали, обнявшись, и она учила его таанским словам. Говорить на языке таанов Рейвен все равно не мог, человеческое горло было не в состоянии выговаривать резкие, гортанные звуки. Но он учился понимать этот язык. Многие тревинисы служили наемниками в чужих армиях и быстро схватывали другие языки. Вскоре Рейвен стал понимать почти все, что говорили тааны. Однако ему по-прежнему требовалась помощь Дур-зор, чтобы переводить его ответы.
В тот вечер Рейвен вернулся в лагерь племени Даг-рук, отстояв две отвратительные ночи в карауле у Клета. Лагерь таанского врикиля находился в пяти милях. Караул утомил Рейвена. Ему нестерпимо хотелось есть, но котелок оказался пуст.
— Что случилось? — спросил он Дур-зор.
Полутаанка упала на колени.
— Прости меня.
Рейвен схватил ее за руки и поднял.
— Сколько раз говорить тебе, Дур-зор, чтобы ты не падала передо мной на колени? Я тебе не хозяин. Мы с тобою равны.
Он указал на себя, потом на нее.
— Понимаешь, равны.
— Да, Рейвен, — торопливо ответила Дур-зор. — Прости, я забыла. Даг-рук посылала за тобой…
Но ему было не до Даг-рук. Рейвен оглядел лагерь и нахмурился. Кто-то из полутаанов, стоя на коленях, выполнял грязную работу, за которую не желали браться надсмотрщики. Кого-то били за очередную мелкую провинность.
— До сих пор не могу привыкнуть, что тааны обращаются с вами как с собаками, — сказал Рейвен, чувствуя, как в нем закипает злость. — Нет, так не обращаются даже с собаками. Говоришь, Даг-рук искала меня? Вот я и поговорю с ней об этом.
— Не надо, Рейвен, — умоляюще произнесла Дур-зор. — Только не заводи снова разговор об этом. Я ведь тебе много раз объясняла: нам ты ничем не поможешь, зато навлечешь на себя беду.
Дур-зор опасливо покосилась в сторону шатра низама. После того как Даг-рук согласилась примкнуть к Клету, врикиль повысил ее в звании, сделав низамом.
— Даг-рук хотела говорить с тобой. Нельзя заставлять ее ждать.
Рейвен сжал зубы. Нахмурившись, он вышел из своего шатра и направился к шатру Даг-рук. Перепуганная Дур-зор поспешила следом. Она не впервые видела Рейвена в таком состоянии. Он делался упрямым, и ничто не могло его остановить. Когда на кда-кылках он выходил против Ку-тока, у него был такой же упрямый вид.
Даг-рук стояла перед шатром и, смеясь, о чем-то говорила с воинами. Рослая и сильная, предводительница племени гордилась своими боевыми шрамами и не думала их скрывать. Даг-рук пользовалось благосклонностью шамана Рылта, отчего ее волосатые руки вздувались от многочисленных магических камней, которые шаман поместил ей под кожу. Даг-рук была бесстрашным воином и властным низамом. Заметив Рейвена, она насупилась и прекратила разговор. Воины молча ухмылялись. Для них этот ксыкс по-прежнему оставался чужаком. Да, они восхищались его мужеством и победой над Ку-током. И вместе с тем таанские воины (особенно молодые) завидовали положению Рейвена и были бы только рады его падению.
— Ты заставил меня ждать, Рывн, — сердитым тоном произнесла Даг-рук.
Дур-зор не дала ему и рта раскрыть.
— Досточтимая ко-кутрикс, это я виновата, — сказала Дур-зор, падая перед ней на колени. — Я забыла ему передать.
— Так я и думала, — со зловещей усмешкой ответила Даг-рук.
Она отвела ногу, чтобы пнуть полутаанку. Дур-зор сжалась, привычная к побоям. Однако на пути Даг-рук встал Рейвен.
— Если тебе хочется кого-то пнуть, кутрикс, ударь меня, — сказал он. — Только знай: в ответ я тоже ударю. Переведи ей мои слова, Дур-зор.
— Рейвен, умоляю тебя! — затряслась всем телом Дур-зор. — Не надо.
— Переведи, — холодно потребовал Рейвен.
Дур-зор повторила его слова на таанском языке. Она запиналась и говорила так тихо, что Даг-рук едва ли что-то расслышала. Но предводительнице и не требовался перевод. Она понимала язык людей.
Чувствовалось, что и таанские воины поняли сказанное Рейвеном. Ухмылки на их лицах как ветром сдуло. Они молча глядели на тревиниса, пораженные его неслыханной дерзостью. Перечить низаму не осмеливался никто, и воины ждали, что Рейвен будет убит на месте.
Даг-рук стиснула кулаки. Рейвен замер. Отступать он не собирался.
Для Шадамера, Дамры и Гриффита время в буквальном смысле расплылось. Оно измерялось ударами корабельного колокола, возвещавшего о смене вахты на корабле орков. Погода и ветер благоприятствовали путешественникам. Они успели пройти Сагванское море и теперь двигались на запад, к Морю орков. Дни всех четверых (как же можно не упомянуть Алису!) были заполнены неторопливыми прогулками по палубе, серьезными спорами о будущем, различными историями, которые они рассказывали друг другу, и песнями. И разумеется, знамениями, ибо там, где орки, без знамений — никуда. Казалось, пассажиры корабля могли бы и не замечать время; и все же каждые четыре часа (ночная тишина не была исключением) корабельный колокол возвещал им, что время продолжает течь.
Для Вольфрама и Колоста время превратилось в размеренные взмахи крыльев Ранессы. Она почти забыла свои выходки, зато крепко помнила, что несет на себе двоих дворфов. С каждым разом она опускалась на землю все мягче, и Вольфрам уже не закрывал в ужасе глаза. Что касается Колоста, полет не только восхитил его. Предводитель предводителей сразу же понял неоспоримое преимущество драконов в войне. Но поскольку ни один дракон не согласился бы участвовать в сражении, Колост всерьез задумался о покупке у эльфов нескольких гиппогрифов.
Улафу, Джессану и Бабушке время отмерял быстрый цокот копыт. Для юного тревиниса и старой пеквейки оно текло даже быстрее, чем для Улафа, — ведь они ехали на запад, домой.
Для Ригисвальда время бежало не столь быстро. Старик ехал в Краммс вместе с караваном виноторговца. В качестве платы он предложил хозяину каравана свои услуги врачевателя. Тот согласился. Пока же все спутники Ригисвальда были вполне здоровы, и ничто не мешало старому магу предаваться размышлениям. Прекрасное хозяйское вино помогало забыть горечь того, что ему пришлось пережить в Новом Виннингэле.
Так или иначе, но время подгоняло всех, кто прямо или косвенно соприкоснулся с Камнем Владычества. Единственным исключением был Рейвен. Он двигался вместе с отрядом таанов, и его время измерялось протяженностью дневного перехода, устройством на ночлег, коротким сном и новым днем пути.
До своего пленения Рейвен был воином и привык отмечать время. Приезжая на побывку в родные края, воин должен знать, сколько восходов он сможет провести дома, прежде чем ему придется трогаться в обратный путь. Но та жизнь осталась далеко в прошлом. Время утратило для Рейвена прежний смысл. Спешить ему было некуда. Его никто не ждал.
Иногда он вспоминал прошлое и чувствовал, что оно отодвигается все дальше. Рейвен без сожаления смотрел, как его былая жизнь тает в тумане времени. Возвращение в ту жизнь было закрыто для него навсегда. Там его ждали лишь позор и бесчестье: ведь он позволил взять себя в плен и согласился на жалкую участь пленника. По понятиям тревинисов, он предал соратников, которые сражались до конца и предпочли погибнуть, но не сдаться.
Рейвена утешало лишь то, что он убил своего пленителя — таанского воина Ку-тока. Это не смыло с него позора, но Рейвен хотя бы отплатил врагу за все насмешки и издевательства. Тревинис не надеялся, что после убийства Ку-тока сам останется в живых. Но случилось то, чего он никак не ожидал. Рейвен приобрел сомнительную славу, обратив на себя внимание страшного и могущественного таанского врикиля — светлокожего и беловолосого Клета. Клет сделал его своим телохранителем. Но самому Рейвену куда важнее было то, что убийством Ку-тока он заслужил определенное уважение в глазах таанского племени.
Теперь Рейвен уже не был пленником. Он стал полноправным воином. Ему отдали оружие Ку-тока, шатер, а также почетное место во внешнем круге воинов. К Рейвену перешло и все, чем владел убитый, включая и рабыню-полутаанку по имени Дур-зор. Большая часть имущества Ку-тока была для Рейвена совершенно бесполезной. Доспехи, полученные Ку-током в награду за храбрость (разумеется, человеческого изготовления, ибо ничего подобного тааны не делали), были превосходны, но слишком тесны. Рейвен отдал их одному из таанских воинов, чем заслужил дополнительное расположение. Ку-ток особо дорожил шлемом, полученным из рук бога таанов — Дагнаруса. Шлем Рейвен преподнес предводительнице племени (по-таански — низаму) Даг-рук.
Даг-рук обрадовалась подарку и неожиданно проявила особое расположение к дарителю. Знай Рейвен, чем для него обернется милость таанской предводительницы, он закопал бы злосчастный шлем поглубже и постарался бы затаиться сам. Но он и понятия не имел. Дур-зор, та сразу поняла. Девушка увидела, как Даг-рук смотрела на Рейвена, и догадалась, что скрывается за льстивыми словами предводительницы. Однако Дур-зор, вопреки всем заверениям Рейвена, по-прежнему считала себя его собственностью, не имевшей права становиться на пути славы хозяина.
Рейвен почти не замечал мелькавших дней. Он понял, что ему легче жить в настоящем. Он отказывался думать о прошлом и не заглядывал в будущее. Работы у него хватало, и Рейвен был очень доволен, что ему некогда терзаться раздумьями. Вскоре после поединка с Ку-током, изменившего его судьбу, племя Даг-рук решило примкнуть к мятежному врикилю Клету.
Отряд Клета напал тогда на них, и битва казалась неминуемой. Однако врикиль вовсе не хотел истреблять соплеменников. Клет намеревался сделать их своими союзниками. Он держал речь перед Даг-рук и ее племенем и рассказал им, что Дагнарус, которого они считают богом и которому поклоняются, — вовсе не бог, а обыкновенный ксыкс, как тааны называли людей. Что бы Дагнарус ни говорил таанам, какие бы обещания ни давал, их судьба была ему глубоко безразлична. Этот человек преследовал свою цель — главенствовать над людьми и всеми остальными расами земли Лерем. Когда Дагнарус достигнет желаемого, говорил Клет, тааны не получат от него обещанных наград. Их «бог» обратится против них и попытается уничтожить теперь уже бесполезных для него таанов.
Клет настойчиво призывал воинов племени Даг-рук порвать с Дагнарусом и вернуться к вере в старых богов. Настоящих богов, кровно связанных с таанами и понимавших их. Слова Клета звучали очень убедительно, а Дагнарус находился далеко и не мог вмешаться. Даг-рук привыкла повиноваться врикилям, которых тааны называли кил-сарнцами — «избранниками бога». Предводительница племени восхищалась Клетом, как восхищались все тааны, знавшие о его бунте против Дагнаруса. Сердцем Даг-рук чувствовала, что врикиль говорит правду. Она и большинство воинов племени согласились перейти на сторону Клета. Несогласным оставалось либо помалкивать, либо покинуть племя.
Клет вел своих сторонников, к числу которых теперь относилось и племя Даг-рук, на восток. Куда и зачем они идут — врикиль не говорил. Но по всему чувствовалось, что он очень спешит. Каждый день они шли с раннего утра до позднего вечера. Для кочевого племени в этом не было ничего необычного. Все тааны ощущали особую важность этого путешествия и терялись в догадках. Рейвена тоже постоянно занимал вопрос: куда же лежит их путь.
Вечерами, когда племя разбивало очередной лагерь, Рейвен учился владеть странным таанским оружием, доставшимся ему от Ку-тока. Ночью, прежде чем уснуть, он учил Дур-зор любовным утехам, принятым у людей. Все это позволяло Рейвену не погружаться в тягостные раздумья.
Новая жизнь почти перестала тяготить его. Даже долгие переходы больше не утомляли. Рейвену нравилась свобода дороги. Часть времени он был вынужден проводить в окружении Клета, и к этому тревинис никак не мог привыкнуть. Один вид врикиля наполнял его сердце ужасом. Рейвену сразу же вспоминалась поездка в Дункар, когда он вез с собой доспехи другого врикиля, убитого Владыкой Густавом. Те три недели пути были для Рейвена нескончаемой ужасной пыткой.
Ему нравилось упражняться с тум-олтом — таанским оружием, чем-то похожим на громадный меч с зазубренным лезвием, который нужно было держать обеими руками. Ему нравились любовные слияния с Дур-зор. Эта молодая полутаанка даже не подозревала о существовании таких наслаждений. Пленниц из людского племени тааны жестоко насиловали. Такое понятие, как нежность, отсутствовало в их мире, и с соплеменницами они обращались немногим лучше.
Рейвен был совсем другим. После любовного слияния они с Дур-зор лежали, обнявшись, и она учила его таанским словам. Говорить на языке таанов Рейвен все равно не мог, человеческое горло было не в состоянии выговаривать резкие, гортанные звуки. Но он учился понимать этот язык. Многие тревинисы служили наемниками в чужих армиях и быстро схватывали другие языки. Вскоре Рейвен стал понимать почти все, что говорили тааны. Однако ему по-прежнему требовалась помощь Дур-зор, чтобы переводить его ответы.
В тот вечер Рейвен вернулся в лагерь племени Даг-рук, отстояв две отвратительные ночи в карауле у Клета. Лагерь таанского врикиля находился в пяти милях. Караул утомил Рейвена. Ему нестерпимо хотелось есть, но котелок оказался пуст.
— Что случилось? — спросил он Дур-зор.
Полутаанка упала на колени.
— Прости меня.
Рейвен схватил ее за руки и поднял.
— Сколько раз говорить тебе, Дур-зор, чтобы ты не падала передо мной на колени? Я тебе не хозяин. Мы с тобою равны.
Он указал на себя, потом на нее.
— Понимаешь, равны.
— Да, Рейвен, — торопливо ответила Дур-зор. — Прости, я забыла. Даг-рук посылала за тобой…
Но ему было не до Даг-рук. Рейвен оглядел лагерь и нахмурился. Кто-то из полутаанов, стоя на коленях, выполнял грязную работу, за которую не желали браться надсмотрщики. Кого-то били за очередную мелкую провинность.
— До сих пор не могу привыкнуть, что тааны обращаются с вами как с собаками, — сказал Рейвен, чувствуя, как в нем закипает злость. — Нет, так не обращаются даже с собаками. Говоришь, Даг-рук искала меня? Вот я и поговорю с ней об этом.
— Не надо, Рейвен, — умоляюще произнесла Дур-зор. — Только не заводи снова разговор об этом. Я ведь тебе много раз объясняла: нам ты ничем не поможешь, зато навлечешь на себя беду.
Дур-зор опасливо покосилась в сторону шатра низама. После того как Даг-рук согласилась примкнуть к Клету, врикиль повысил ее в звании, сделав низамом.
— Даг-рук хотела говорить с тобой. Нельзя заставлять ее ждать.
Рейвен сжал зубы. Нахмурившись, он вышел из своего шатра и направился к шатру Даг-рук. Перепуганная Дур-зор поспешила следом. Она не впервые видела Рейвена в таком состоянии. Он делался упрямым, и ничто не могло его остановить. Когда на кда-кылках он выходил против Ку-тока, у него был такой же упрямый вид.
Даг-рук стояла перед шатром и, смеясь, о чем-то говорила с воинами. Рослая и сильная, предводительница племени гордилась своими боевыми шрамами и не думала их скрывать. Даг-рук пользовалось благосклонностью шамана Рылта, отчего ее волосатые руки вздувались от многочисленных магических камней, которые шаман поместил ей под кожу. Даг-рук была бесстрашным воином и властным низамом. Заметив Рейвена, она насупилась и прекратила разговор. Воины молча ухмылялись. Для них этот ксыкс по-прежнему оставался чужаком. Да, они восхищались его мужеством и победой над Ку-током. И вместе с тем таанские воины (особенно молодые) завидовали положению Рейвена и были бы только рады его падению.
— Ты заставил меня ждать, Рывн, — сердитым тоном произнесла Даг-рук.
Дур-зор не дала ему и рта раскрыть.
— Досточтимая ко-кутрикс, это я виновата, — сказала Дур-зор, падая перед ней на колени. — Я забыла ему передать.
— Так я и думала, — со зловещей усмешкой ответила Даг-рук.
Она отвела ногу, чтобы пнуть полутаанку. Дур-зор сжалась, привычная к побоям. Однако на пути Даг-рук встал Рейвен.
— Если тебе хочется кого-то пнуть, кутрикс, ударь меня, — сказал он. — Только знай: в ответ я тоже ударю. Переведи ей мои слова, Дур-зор.
— Рейвен, умоляю тебя! — затряслась всем телом Дур-зор. — Не надо.
— Переведи, — холодно потребовал Рейвен.
Дур-зор повторила его слова на таанском языке. Она запиналась и говорила так тихо, что Даг-рук едва ли что-то расслышала. Но предводительнице и не требовался перевод. Она понимала язык людей.
Чувствовалось, что и таанские воины поняли сказанное Рейвеном. Ухмылки на их лицах как ветром сдуло. Они молча глядели на тревиниса, пораженные его неслыханной дерзостью. Перечить низаму не осмеливался никто, и воины ждали, что Рейвен будет убит на месте.
Даг-рук стиснула кулаки. Рейвен замер. Отступать он не собирался.